heiress

      Ей было шесть — «шесть с половиной!», как воскликнула бы она, если бы Энди снова завела разговор о том, какой маленькой была кузина, — когда Сири научил её создавать свой собственный «пузырь». У неё не хватало двух передних молочных зубов, и Регулус постоянно хихикал над шепелявостью, когда сестра разговаривала. Папа просил больше помалкивать до тех пор, пока шепелявость не пройдёт. Она знала наизусть историю магического Лондона и могла показать на карте, откуда и куда пришли предки, чтобы основать династию Блэк. Алексия умела идеально считать до ста на английском, французском и древнегреческом. Могла процитировать древних философов и умела читать книги, где букв было больше, чем картинок. А ещё Алексия умела создавать свой собственный маленький мир и воображать, что не была младшей дочерью Ориона и Вальбурги, не являлась прямой наследницей рода чёрных волшебников, не приходилась Сириусу и Регулусу сестрой.       Ей приходилось выдумывать сюжеты своей жизни, когда мама вела себя особенно жестоко. Было тяжело разобраться, в чём именно Алексия провинилась в тот или иной раз. Казалось, мама злилась просто потому, что Алексия родилась. Ей не хватало жизненного опыта, чтобы догадаться об истинных причинах чужой неприязни. Поэтому, когда мамина злость переходила на ступень выше и становилась поджигающей всё в округе яростью, девочка представляла.       Представляла, что была заключённой в плен солдаткой. Вальбурга была чудовищно страшным генералом вражеских войск, а её материнские руки, с болью стягивающие запястья дочери, не руки вовсе — кандалы или железные наручники. А комната, в которой девочку запирали на день после непослушания — холодной камерой. Проводя часы за чтением необходимой литературы, которую советовали нанятые родителями преподаватели, Алексия представляла, что была принцессой, которую насильно заперли в поместье на Гриммо. Регулус был маленьким дракончиком, который охранял её каждый раз, когда злая королева Вальбурга заносила линейку для удара по детским запястьям. А Сириус — чужестранный принц, который мог стать лучшим другом и увезти Принцессу и Дракончика подальше от гнева мамы. Она была маленькой птичкой, за которой охотились браконьеры, детская спальня — клеткой. Регулус был непослушным ребёнком тех самых охотников и подкармливал птичку, стоя под дверью, сказками и небылицами. Сириус становился в глазах крошечной пташки крупным орлом, который ломал замочек клетки и уводил малышку подальше.       Если сердитость мамы и равнодушие папы переходили на территорию взрывоопасности, Алексия убегала. Она мчалась, поднимая длинную юбку неудобного платья над подстриженной травой, в сад и пряталась в одном из кустов. Пачкая лицо грязными ладонями и стирая колкие слёзы, девочка представляла, что растение специально выгнуло свои ветви так, чтобы образовать внутри небольшое гнездо. Она утаскивала разноцветные ленточки каждый раз, когда в поместье приходили портные — фиолетовые, розовые, голубые, жёлтые. И украшала украденным тонкие веточки кустарника. Они спутывались с мелкими тёмно-зелёными листьями и выглядели странно. Но девочка создавала свой собственный маленький сад.       Представляла, что играла в прятки с гувернантками, которые испуганно бегали по территории и выискивали пропажу; с истеричной кузиной Беллой, которая вопила на всю округу и заставляла ненавидеть своё имя. В потайной садик можно было зайти только Сири, но он старался не приходить, пока остальные сновали по территории поместья. Потому что тогда за ним могли проследить. Старшему брату приходилось сгибаться едва ли не вдвое, чтобы уместиться на протоптанной годами траве — он всегда был крупнее, чем Алексия или Регулус. И в тот день, когда он научил сестру создавать свой собственный «пузырь», едва влез в маленький мирок Алексии.       — Надо будет найти тебе другой куст. Этот совсем маленький.       Алексия, потерев кулаками заплаканные глаза, посмотрела на улыбающегося брата с лёгкой обидой. Легко сказать — «найди другой куст». А как же все ленточки? Как же гирлянда цветной бумаги? Как же посаженное зёрнышко апельсина, которое почему-то не прорастало?       — Хороший куст. — Она аккуратно погладила веточку растения, как будто бы оно могло услышать и по-настоящему обидеться на слова брата.       — Уже через год я не смогу сюда пролезть! Будешь в одиночестве реветь?       Девочка хмуро посмотрела на Сириуса, и тот выжидающе поднял брови.       — Сам виноват, что такой большой. Был бы маленький, как я или Рег, влезал бы.       Сириус негромко рассмеялся и аккуратно выглянул наружу. Людей уже давно не было — гувернантки выискивали малышку в доме.       — Мама нас совсем не любит?       — Не знаю. Иногда мне кажется, что она любит только себя.       — Энди сказала, что любить себя важно.       — Любить себя важно, — согласился мальчик. — Но важно ещё и правильно это делать. Нельзя взять и отмести всех, кто тебя окружает, только потому что хочешь себя любить.       Алексия почувствовала, как неприятно закололо нос от набежавших на глаза слёз. Она была слишком плохой девочкой, чтобы мама любила её? Сириус и Регулус точно не были плохими мальчиками. Алексия знала наверняка. Сириус всегда делал всё возможное, чтобы она рассмеялась. Регулус никогда не обижался на неё, даже если очень хотел, и всегда помогал с уроками, пусть даже папа просил этого не делать. Они не делали ничего плохого, но мама наказывала и их тоже. И Сириуса — всегда улыбчивого старшего братика с верой в то, что всё в конце концов завершится справедливостью — наказывала чаще. Почему же они не могли быть любимыми своей мамой? Неужели во всех семьях мамы могут ударить своего ребёнка за то, что он оплошал? Разве это правильно — когда мама постоянно кричит?       — Знаешь, когда мама тебя обижает, нужно сделать пузырь, — встретив взгляд младшей сестры, мальчик закатил глаза. — Представить, что ты находишься в таком… Большо-о-ом шаре, — он развёл руки в сторону, чтобы показать объём «пузыря». — И его нельзя лопнуть. Никакая иголка не сможет его проткнуть.       — А если по нему постучать?       Сириус задумчиво прикусил губу и пожал плечами.       — Если постучат и ты решишь открыть дверь, то смогут войти внутрь. Как когда ты пускаешь меня в свой куст. Но лопнуть или разбить никто не сможет. Только ты сама.       — И что мне делать с этим пузырём?       Позабыв об обиде на маму, девочка горящими от заинтересованности глазами взглянула на старшего брата. Тот заговорчески улыбнулся и подвинулся ближе.       — Представь, что если мама на тебя кричит, то твой пузырь становится больше. Он слушает её голос и растёт-растёт до тех пор, пока не откинет маму так далеко, как только сможет. И тогда тебя уже никто не тронет. А когда она тебя наказывает, все её удары встречает твой пузырь. И от того, что она бьёт своего ребёнка, будет больно только ей самой.       Алексия немного нахмурила брови, задумываясь. Если мама будет бить по этому всесильному пузырю так же сильно, как бьёт её, когда злится, то будет очень страдать.       — Маме будет очень больно.       — И правильно! Пусть она узнает, как тебе обидно и неприятно. Так ей и надо.       — Тогда я пущу в этот пузырь тебя. Ещё Рега. И Энди!       Сириус снова бесшумно рассмеялся и согласно закивал головой. Он протянул руку и аккуратно обхватил детскую ладонь своей, сжимая.       — Только нас троих! Больше никого никогда не пускай!

***

      Занятый своим рассказом об очередном знаменитом ученике, профессор Слизнорт не заметил опоздание одной из учениц. Когда массивная деревянная дверь в кабинет приоткрылась, многие ученики Слизерина, стоящие ближе к входу, принялись переглядываться и наверняка решали, сдать опоздавшую преподавателю или же оставить её в покое. Остальная часть школьников скучающе наблюдала за своим учителем и ожидала, когда тот наконец соизволит завершить рассказ и перейдёт к более важному делу, например, к объяснению новой темы. Алексия резко остановилась, чуть показавшись в классе, и уже была готова к озвучиванию оправданий. Толстый низкий старик неторопливо повернулся к молодым людям, отвлекаясь от мытья доски, и обвёл школьников взглядом. Даже в полумраке подземелья его лысина сверкала, отображая тусклый желтоватый свет зажжённых свечей.       Испуганный вздох от неожиданности едва не сорвался с девичьих губ, когда кто-то крепко перехватил тонкое запястье и потянул её в толпу учеников. Алексия обернулась и встретилась с намеренно равнодушным взглядом Регулуса. Наверняка её ало-золотой галстук и бордовый капюшон школьной мантии резко контрастировал с тёмно-зелёными цветами Слизерина, в окружении которых она оказалась, однако профессор не заметил ничего подозрительного и снова повернулся к доске. На этот раз он, левитируя мел, принялся выводить название нового зелья. Регулус не торопился отпускать запястье сестры, хотя в остальном делал вид, словно её не было рядом. Он спокойно продолжал незатейливый разговор полушёпотом с Барти Краучем, беззвучно смеялся над его шутками в адрес декана факультета и вёл себя так, будто Алексия вовсе не стояла рядом, а вопросительные взгляды остальных слизеринцев не были направлены на них. Она заметила, что многие однокурсники с Гриффиндора были так же озадачены тем, что девушка попыталась затеряться в толпе других учеников.       После небольшой лекции о сути зелья, которое будет изучено на сегодняшнем уроке, профессор Слизнорт попросил учеников разойтись по столам и подготовить всё необходимое для начала готовки. Алексия отыскала в оглавлении учебника нужный параграф и вскоре раскрыла необходимую страницу. В самом верху аккуратным печатным шрифтом было выведено: «Гербицид». Регулус неторопливо настраивал огонь под котлом и попутно изучал рецепт.       — У тебя ветка в волосах.       Девушка резко подняла голову от учебника, не сразу поняв, что брат обращался именно к ней. Когда молодой человек взглянул в её лицо и кивнул, подтверждая собственное замечание, Алексия провела ладонью по собранным в тугой пучок на затылке прядям. В зачёсанных локонах и впрямь затерялась небольшая веточка, вероятно, попавшая на голову после уроков Ухода за Магическими существами на опушке Запретного Леса. Она аккуратно сломала сухую ветку и выбросила её под стол, не задумываясь о том, что мусорила в кабинете Зелий.       Напряжение в присутствии Регулуса ощущалось по-новому странным. Последние несколько месяцев их отношения то и дело проходили американские горки. И каждый раз, поднимаясь, вагонетка опускалась так резко, что кто-то из двоих обязательно падал на землю. Что-то незримое и неподвластное человеку спасало их от смерти и вероятности разбиться вдребезги, но с каждым разом взбираться вверх становилось всё более сложной задачей. Чувство, напоминающее тоску, захватывало грудную клетку каждый раз, стоило только подумать о том, как сильно могли испортиться отношения между братом и сестрой. Казалось, в обстоятельствах, которые складывались в огромный валун проблем на протяжении долгих лет, они должны были держаться плотнее и быть куда дружнее, чем сейчас. Однако за последние несколько недель Регулус впервые заговорил с Алексией. И его первой фразой в разговоре было замечание о внешнем виде.       Действуя по рекомендациям учебника, они старались не разговаривать без дела. Если Регулус не читал то, что давал в рецепте составитель книги, а Алексия не была занята приготовлением зелья, между ними царило тяжёлое молчание. Оно напоминало огромную плиту, которую кто-то небрежно скинул на них, придавливая к земле.       Казалось, словно когда-то давно, ещё до поступления в Хогвартс, они находились в огромном «пузыре», где расцветал их собственный мир, куда вход был запрещён всем вокруг. Но неумолимое время надвигалось и меняло всё вокруг себя. Поэтому по какой-то неизведанной причине этот невидимый «пузырь» разломился на две части. И теперь, как бы они ни старались, их построенные собственными руками миры бились друг о друга, крушились от натиска, но никак не могли объединиться воедино. Запертые в собственных сферах из немыслимо плотных материалов, они впускали лишь тех, кому могли доверять, но не были в силах отыскать дверь, чтобы пробраться в чужой мир. Не могли найти вход, через который могли бы впустить другого к себе. Каждая попытка становилась мощным ударом, который не разбивал, но оставлял огромные трещины. И что-то мистическое связывало их, не желая отпускать друг от друга на слишком дальнее расстояние.       Осознание того, насколько далёким был созданный Регулусом мир от идеала вселенной, который Алексия хранила как зеницу ока, насылало чувство бессилия. Понимание, что в схватке между двумя мирами один обязательно должен быть уничтожен, не оставляло в покое. Если она отдаст всю себя в попытке выстроить доверительные отношения с братом, её мир, желающий существования без насилия и боли, будет разбит вдребезги. Для сохранения собственного «пузыря» необходимо отречься от мыслей о чём-то лучшем и оставить Регулуса вдалеке. Но в таком случае под натиском семейных традиций и жестокости устанавливающейся в волшебном мире власти будет сломлена та сфера, в которой Регулус чувствовал себя безопаснее всего. Алексия вряд ли простит себя, если позволит подобному случиться.       — Рег, ты на меня злишься?       — Нет. — Брат устало вздохнул и посмотрел на девушку тоскливым взглядом. — Я на тебя никогда не злился, ты же знаешь.       — Я хочу быть твоим другом. Но я также хочу быть другом Сириусу.       Регулус поджал губы и опустил голову. Алексия заметила, как молодой человек принялся ковырять уголок учебника ногтем. Парень снова тяжело вздохнул и неохотно кивнул.       — Я не могу запрещать тебе. Он наш брат.       — Что тебе мешает быть его другом?       — Он скажет уйти из дома. Постоянно ведёт себя как спасатель. Пытается вытащить нас из беды, хотя таковой даже нет.       — Наша семья — сплошная беда. Разве странно, что Сириус хочет нам помочь?       — У Сириуса есть Джеймс, Лекс. У тебя есть Сириус. У меня… — Алексия ненавидела то, как уязвимо звучал его голос. — У меня нет никого, к кому я мог бы пойти, если сбегу.       — У тебя есть я, Рег. — Они встретились взглядами, и девушка почувствовала, как неприятно жгло глаза от эмоций, что решили скопиться в уголках слезами. — У тебя всегда есть и буду я.       Регулус слабо улыбнулся и едва заметно кивнул головой. Он поморщил нос, как, Алексия знала, делал каждый раз, когда пытался сдержать слёзы. Молодой человек взял со стола ложку, чтобы перемешать зелье, и девушка ласково накрыла его руку своей ладонью.       — В любом случае, — прокашлялся парень, — теперь я наследник. Так что вряд ли мама отпустит меня так легко, как отпустила Сириуса. Он с самого детства делал всё, чтобы отречение от него не нанесло ей и отцу урона.       — Придётся и мне застрять на Гриммо.       Она приподняла голову, встречаясь с вопросительным взглядом близнеца, и выгнула брови.       — Что? Думал, я оставлю тебя в этой обители тирании и деспотии, а сама буду отдыхать? — Регулус подозрительно прищурился, но слабо рассмеялся, когда сестра ущипнула его за запястье. — Я же сказала: у тебя есть я. Я буду рядом, пока нужна.       — А если ты понадобишься и мне, и Сириусу в одно время?       — Я слышала, у Дамблдора в кабинете был маховик времени…       Регулус рассмеялся, покачивая головой, и Алексия подумала, что нет ничего лучше, чем звук его смеха.