Сказка о жаровом змее

– Ну голубушка, – долетел, будто сквозь толщу воды, до ушей Владомира женский голос, – ну давай развернём телегу и воротимся домой, пока не поздно! – Нет! – звонко воскликнул другой женский голос. – Вон дороги-то как размыло половодьем! – продолжал настаивать первый. – Да, девицы! – вклинился мужской голос в беседу. – Лучше вам воротиться и не искать беду на свои головы! – раздалось лошадиное ржание, и телегу подкинуло. – Пр-р-р! – воздух разорвал свист хлыста. – Ишь козлить удумала! А ну пошла ровно! – ход телеги выровнялся, и мужчина продолжил прерванную речь. – Я вас, так и быть, до Порошней горки-то довезу, но дальше ищите другого извозчика! А ежели сейчас воротимся, то я с вас рублём меньше возьму! – Вот, милая моя невестушка*, ну не меня, так хоть бывалого человека послушай!.. *невестка – именование женщины по отношению к родне мужа. – Нет! Я сказала едем – значит едем! – Вот упрямица! А этого несчастного тогда куда ты пристроишь? Бледный, как мертвец – еле-еле душа в теле! Помрёт ещё в дороге, тьфу-тьфу-тьфу! – постучали по остову телеги, и волна боли острым копьём пронзила голову Владомира, в ушах его застучала барабанная дробь… но тут что-то ледяное легло ему на лоб. – Уже не такой горячий, каким мы его подобрали. – Ах! И как же трогать ты его не страшишься! – А чего мне страшиться? Не дикий зверь же. – Да кто ж его знает… И всё же, миленькая, ну давай воротимся! С меня матушка три шкуры сдерёт, коли узнает, что я подсобила тебе с побегом на твоём-то сроке! – Нет! Не воротимся! А матушке твоей я скажу, что это я тебя обманом вынудила, тем более что это и есть правда! – И всё же в первую очередь не о себе я волнуюсь… – Нет! Не хочу ничего слышать! Говорила я: не буду без мужа рожать и точка! А то кто ребенку имя даст? Он сам обещался, в уши мёд мне лил «я нареку» да «я» – значит он и наречёт! А я грозилась ему, предупреждала, что ежели к сроку не воротится, то сама к нему приеду хоть за тридевять земель! Вот и пусть он своё слово держит! И я слово своё сдержать намерена! – Так не всему же в жизни бывать так, как нам того хочется! Братец ж давеча тебе письмо писал, чтоб не ехала! Дела его задержали! – Ах дела, значит! Дела у него! Слышала я про эти дела! Золовушка моя, слыхала ли: мёртвую воду свою опять искать удумал, чтоб её! А я что – не дело? А дитё наше – не дело? – тяжелое дыхание стало прерывать возгласы – говорящей перестало хватать воздуха. – Ну тише, тише! Нельзя так волноваться тебе! Что ты, милая, за живот-то схватилась? Неужто потуги начались? – Ох-ох-ох!.. Не знаю, золовушка… Ах, нет, не начались… – Ну вот было же тебе говорено на таком сроке из дому носа не высовывать! Нет же вожжа укусила! А если телега увязнет или сломается – тьфу-тьфу-тьфу! – сплюнула говорящая и снова постучала по остову телеги, совсем рядом с ухом Владомира, заставив того едва ли не захлебнуться от вызванного этим взрыва головной боли, – что будешь делать? И тут телега, будто услышав, что о ней о родимой речь, решила наплевать на плевки говорящей и налетела на кочку. Подпрыгнув и круто развернувшись на четверть оборота при приземлении, остов телеги издал треск. Все люди дружно вскрикнули. Лошадь заржала, будто её наживую резали. Владомир не был уверен издал ли он сам что-нибудь при подпрыгивании, но в ушах зазвенело громче, и он перестал что-либо слышать. После удара о доски сознание снова покинуло его. Когда он в другой раз очнулся, то снова слышал те же голоса, но сил открыть глаза или пошевелить хоть пальцем в себе так и не находил, а потому лежал мёртвым грузом – бездвижный и безмолвный – и терпел продолжающиеся приливы и отливы боли в своей голове. Казалось ему, его душа действительно еле-еле держалась в теле. – Ну душенька, ну пожалей если не себя, то меня! Ну куда нам в такую распутицу ехать! Мы уж свою телегу сломали – а крепкая ж была! А эта-то того и гляди – развалится! Ишь как колёса страшно скрипят! – Нет! Едем-едем! Раз мужнино письмо до меня доехало, значит не так уж и размыло в этом году дороги, как о том молвят! Я уж до него доеду! Я уж скажу ему, касатику, соколочку моему ясному, всё, что о нём думаю! А то всё «сына хочу» да «сына»! А как рожать мне срок стал – где он, батька этот недоделанный?.. Вот назло ему возьму и девку рожу! Да, решено! Девку! Ох!.. – тут колесо телеги снова наскочило на камень, но на этот раз сразу за камнем съехало в яму, едва не опрокинув всех сидящих на бок. Владомир ударился головой в борт телеги, и стон невольно сорвался с его губ. – Боги, неужто очнулся? – раздалось прямо над ним; Владомир почувствовал, как его попытались оттянуть от борта, об который он теперь бился головой. – Да не тягай ты тяжести, окаянная! У тебя и так под сердцем тяжесть, а ты!.. Тьфу на тебя! – другие руки взялись за Владомира и с большим усилием оттащили его от борта. Последовало недолгое молчание, а затем над Владомиром раздался тихий всхлип. – Ну чего ты ревёшь? – Жаль мне его! – Жаль? Нашла кого жалеть! А вдруг он всё ж таки кочевник? Вон смотри какой черноволосый! Вон коса какая толстая! Да и бритый! Где ж это видано, чтоб в наших землях мужики так на людях расхаживали? Точно не здешний, говорю тебе! – Всё равно жаль! – Владомир почувствовал поглаживание по своим волосам. – У него наверняка тоже где-то есть мать, которая о нём волнуется… – Это в тебе материнское говорит! Тебе теперича лишь бы кого баюкать да к груди прижимать, а головою как думать и позабыла! Э-эх! Ну зачем ж ты ему под голову свою шубу кладёшь? Ну зачем? Экая ж сердобольная! – Да вот хоть стонать перестал! Больно ему, золовушка, али не видишь! – Ох ты горе на мою голову! Видишь меч его в ножнах какой – вдруг что плохое сотворит, как очнётся – об этом не подумала? Слыхала же ты, что в Житецке сотворилось – страсть! Чудом царь выжил! И в такое-то неспокойное время ты решила судьбу свою пытать, подбирая из самой грязи незнамо кого! – А ну сплюнь! Сплюнь немедленно! – снова Владомир почувствовал, как его погладили по волосам. – Хочется мне верить, что ежели однажды моё дитё попадёт в беду, ему тоже кто-то протянет руку помощи. Не зря же говорят, что всё-то в жизни сторицей возвращается! Владомир слушал это, да не слышал. Упоминание царя не вызвало в нём ни чувств, ни мыслей – боль в его голове была такой могучей, яростной, всеобъемлющей, что он не был способен переварить то, что поневоле влетало в его уши. Холодная рука вернулась на его лоб – и стало чуть легче. Он снова погрузился в небытие и пробыл там незнамо сколько. Когда сознание вернулось к нему в третий раз, ни голосов, ни стука колёс, ни ржания слышно не было. Вокруг было темным-темно. Из-за этого долгое время заклинатель лежал и не мог понять открыты его глаза или нет. Головная боль не прошла совсем, лишь сделалась худо-бедно сносной. Но это ещё куда ни шло. Другое же дело его сердце: оно стучало неровно, надрывно, будто дикая птица, рвущаяся из клетки, и каждый его удар отдавал тупой болью в висках. В попытке его успокоить Владомир неосознанно приложил руку к груди. Тщетно, конечно. Однако если оно так стучало, значит… значит… Это определенно точно что-то значило, но что – сознание Владомира отказывалось выдавать ответ. Владомир попытался сесть. С трудом приподнялся на локте, и его тут же замутило. Опершись спиной о сруб, он стал ждать, пока его отпустит. По мере прихода в сознание в его голову стали возвращаться обрывки воспоминаний. Он вспомнил о том, как полный злобы и отчаяния нёсся по раскуроченному большаку в Белгород, ведь когда-то это был самый короткий путь между стольными городами двух царств; вспомнил, как в гневе рвался к Белгородской царице и требовал объяснений, а его выдворили вон. Почему ж его, такого-растакого, выдворили? Ах, да. Он вспомнил. Сам же на это и подписался. Ведь обманул царицу… Как? Да очень просто. Имя его, нынче такое громкое, было всего лишь раздуто им же самим. Но не в этом было дело – Стрелицкая верхушка, в том числе царица, изначально прекрасно знала о том, что среди новичков заклинательского поприща Владомир, может, и представлял собой нечто любопытное; его скорость развития способностей за три года действительно вызывала восхищение. Но вот на деле – это всего лишь были цветочки. Красивые, конечно, но нужны-то ягодки! Потому получалось, что в мире заклинателей с точки зрения навыков Владомир был едва ли среднячком… да, многообещающим, с умозрительно большим будущим, громким именем, неимоверным запасом сил, которые полностью себе так и не подчинил, и подвешенным языком, которые в купе дарили ему образ одарённого заклинателя… но всё ещё среднячком, чье звание нового солнца в мире заклинателей было и им самим, и Белгородом, и Зеленоборской общиной сшито настолько белоснежными нитками, что от их белизны можно было ослепнуть. И имя этих ниток было одно – сопутствующая Владомиру удача. До сих пор Владомиру жуть как везло; на удачу он полагался не меньше, чем на своё чутьё, и та ему неизменно благоволила. Однако рано или поздно должен был настать день, когда то, на что он всецело полагался, взяло да и подвело его. И вот этот день настал. Удача от него отвернулась, а вместе с ней и всё вокруг. Когда-то он сблизился с Дивноморьем, чтобы получить поддержку их царицы, не менее Владомира заинтересованной в том, чтобы вывести Емельяна на чистую воду. Пусть и делала она это в своих государственных целях. И тем не менее Владомир сделал всё, чтобы царица вверила ему эту работу. Вот только уговор их был – не покушаться на жизнь Емельяна. Ведь прямое покушение буквально поссорило бы два соседствующих царства. А Владомир эту договоренность нарушил. Вернее даже так – он и не собирался её соблюдать. Но и царицу Дивноморскую он подставлять не собирался. Уверенный, что сумеет убить Емельяна и остаться вне подозрений, веря в благо своего дела, он положился на удачу. А удача даровала ему в этот раз разбитое корыто. И выходило теперь, что Владомир мало того, что себя подставил, так ещё и царица Дивноморского царства Переслава становилась невольной соучастницей покушения на царя Лихолесского царства Емельяна. По сравнению с этим разоблачение сказки про Лесьяра – как искра на фоне зарева пожара. Хотя у произошедшего в Житецке свидетелей было – кот наплакал, догадаться, что Владомир предал договорённости, Белгороду труда не составило. Но даже если так, то прощаться с Владомиром Белгороду не было никакого смысла. Даже если Емельян лично засвидетельствовал на себя покушение, поди-ка гласно обвини могущественное и богатое Дивноморское царство в покушении, поди-ка устрой войну – силёнок-то хватит? То-то и оно. И дурак знал, что Лихолесскому царству нечего было противопоставить могущественному соседу. Да к тому же Стрелицкая община совсем уж неприкрыто якшалась с Владомиром, чтоб так легко от того отрекаться. Проще было бы за него заступиться, а за закрытыми дверьми уж отчитать, заставить покаяться в содеянном и в уплату за предательство обязать его ещё какую работёнку выполнить, ведь у Стрелицкой общины был козырь в рукаве, с помощью которого она могла подчинить себе этого непутёвого заклинателя – его любимая матушка жила на Белгородской земле. Но покрывать Владомира Белгород не стал: на порог Стрелицкой общины его не пустили, даже слушать не захотели. Вытурили вон – и все дела. А раз так, значит нашлось нечто иное, что вынудило Белгородских царя и царицу поступить вопреки ожиданиям Владомира. И Владомир догадался, что виною тому стал Лесьяр. Значит, Лесьяр сделал всё, чтобы Владомир больше и носа не сунул в Стрелицкую общину. И между ним и Лесьяром Стрелицкая община предпочла Лесьяра. Однако совсем не для этих разбирательств Владомир что было духу прискакал в Белгород. Внутрь ему надо было попасть для того, чтобы забрать кое-что из своих вещей. Но его не впускали, и теперь-то он знать не знал, как вернуть себе карту, которую когда-то по памяти нарисовал. Ведь на карте – Порошняя горка и точка, указывающая на место захоронения купца, которому принадлежали остатки мёртвой воды, на кладбище, которого со слов Лесьяра в том месте не существовало. Владомир голову на отсечение готов был дать – настолько он уверовал в то, что Лесьяр отправился именно туда, ведь, покусившись на Емельяна, Владомир показал ему то, что и не чаял найти – капище с мёртвым телом того самого настоящего Лесьяра. Если теперь Лесьяр знал, где его настоящее тело, знал, как попасть на капище в том лесу (чего нельзя было сказать о Владомире, который сам не понял, как туда попал), какова была вероятность, что он попытает удачу снова отыскать мёртвую воду?.. Блять, Владомиру позарез была нужна его карта! Корчась от очередного приступа головной боли у ворот Стрелицкой общины, Владомир даже не сразу заметил, как наступила ночь. Из темноты вышел некто, кто провёл его внутрь и, вопреки попыткам рвануть искать карту, запер в палатах, дал лекарство, а пока Владомир отходил, вернулся с картой в руках. – Что бы я без тебя делал, – склонил голову Владомир и протянул руки к свёртку, но свёрток тут же спрятался за чужой спиной. Глаза Владомира сверкнули нехорошим блеском. – У меня есть условие, – сказала ему царевна Беломира. Владомир собрал всю свою волю в кулак. Времени не было! Однако последнее дело – ругаться с единственным, кто протянул тебе руку помощи. Потому Владомир подавил в себе желание силой вырвать карту из рук царевны. – Что ты хочешь? Несмотря на то, что попытки выдавить из себя вежливость во время приступа у Владомира выходили из рук вон плохо, Беломира ничуть не была на него за то в обиде. – Ты знаешь о том, что весь Белгород сейчас ринулся искать эту мёртвую воду? Брови Владомира взлетели вверх. – Что?.. – Владомир, мы изучили оставшиеся после казни стрелы. Ровно у половины стрел наконечники были отравлены мёртвой водой. – Мёртвая вода… мёртвая вода… – как заклятие повторили его губы. – Ты слушаешь меня? А другая половина – яд. Какая пронзила сердце твоего друга – мы не знаем. Она летела одна, не в паре, как прочие стрелы, и исчезла в его сердце. А теперь вопрос. Владомир, как ты думаешь, какая из стрел попала в сердце твоего друга: с мёртвой водой или ядом? Чугунная голова Владомира, весившая будто тысяча пудов, соображала тяжело. Он ненадолго замолк, прежде чем устало ответить: – Какая разница, если это не его тело? Разве ты не поняла, что он мёртв? Он нежить. Какая бы стрела ни попала – ему всё равно, пока это не его настоящее тело. – Очнись же ты! – воскликнула она, теряя терпение, и тут же взяла себя в руки, увидев, как Владомир поморщился и зажал уши от её вскрика. Уже тише она продолжила. – Одни стрелы на него нападали, другие – защищали. В итоге после попадания в сердце из него вылез Змей. Змей! А затем появился второй! Получается, в мире существует уже два Змея, если предположить, что один из них был тем самым последним из существующих Змеев, способным к змеиному колдовству. И это же предположение рождает мысль: как вообще два Змея оказались в Белгороде и этого никто не заметил? И главное – зачем? – Это проблема Белгорода, а не моя. И Лесьяр далеко не тот змей, которого ты зовёшь с большой буквы. – А какой? Владомир ничего не ответил, и царевна, зная его норов, не стала его допытывать и продолжила: – Слух о мёртвой воде долго скрывать не получится. Ладно бы я одна это выяснила – но всё, как назло, пошло по пизде! До того, как стрелы даже попали в мои руки, наш старый служка по незнанию прикоснулся к наконечникам и упал замертво. Ровно половина стрел исчезла, а он лежал мёртвый навзничь и узнать его никто не мог – помолодел за миг. Это видел целый двор! – Если так, то сердце Лесьяра пронзили стрелы с мёртвой водой. – Как бы не так! Стрелы с ядом тоже поисчезали, стоило ими пронзить что-то живое. Пары убитых мышей хватило, чтобы в этом убедиться. Но хрен с этим ядом! Вернёмся к мёртвой воде. Понимаешь теперь, чем это грозит? Каждый, кто прознал про смерть служки, кто хоть краем глаза его своими глазами увидал, уже разослал всюду своих соглядатаев. По миру поползут слухи, и люди снова ринутся искать эту воду. Слышал про Порошнюю горку? Там, где якобы купец похоронен, у которого последнего была эта самая вода. Так вот, там давеча все колодцы пересохли. Есть у меня мысль, что твой друг… – Я знаю, что он там. – Знаешь? Я думала, он сбежал от тебя. Владомир сверкнул на неё своими налитыми кровью глазами, рука его схватилась за сердце. Он встал и протянул другую руку вперёд, намереваясь получить карту и уйти. – Говори скорее, что тебе от меня нужно, и дай карту. – У меня была тётка… – Которая по матери? – Надо же. Не думала, что ты запомнишь, – она действительно рассказала однажды о своей тётке, материной младшей сестре, Владомиру, когда тот был плох и она пыталась успокоить его после очередного приступа, сделав из истории своей тётки сказку. – Всё, что я тебе о ней говорила – всё чистая правда. Она была женой последнего из Змеев – значит и последней, кто мог наколдовать живую и мёртвую воду. А моя матушка всеми силами от меня её существование прятала, не желая, чтобы я о ней прознала. Так вот, если действительно есть на свете мёртвая вода – хотя бы она одна – то не значит ли это, что моя тётка жива? Владомир видел, как горели её глаза, но что она от него хотела – так и не понимал. – Либо кто-то попросту разыскал остатки мёртвой воды и использовал их. Нет доказательств того, что Порошняя горка – единственное место, где осталась мёртвая вода. – А откуда же у тебя эта карта? Откуда на ней взялось кладбище, которого нет?.. – Беломира помолчала, вглядываясь в лицо замолкшего Владомира, не желавшего с ней делиться тем, что знал. – Владомир, ты же знаешь, что дело не в мёртвой воде. Дело в яйце. Древнее колдовство, которое сворачивает царство в яйцо. Колдовство, которым владели лишь жёны Змеев, поскольку именно в этих царствах хранили живую и мёртвую воду. Знаешь о таком? – Да. Как и ты, из сказок и учебников. – А кроме сказок и учебников? Владомир молчал. И царевна достала из-за пазухи нечто, завёрнутое в платок. Глаза Владомира на лоб полезли. – Яга говорила о том, что оно есть! Она говорила! О боги! О боги! – прокричав это, он тут же согнулся пополам и упал на колени, держась за голову. Лекарство никак не помогало, и приступ душил его нещадно. Беломира уложила его и подождала, пока полегчает. – Тебе нужен отдых! – Плевать! Лучше скажи, откуда… откуда оно у тебя? – Нашла. На другом берегу от того места, где ты сцепился со своим другом. – Ты его открывала? – Пыталась. Но я не могу. Надежды Владомира рухнули. – Этого и стоило ожидать, – продолжала Беломира. – Открыть его может лишь она сама. – И ты веришь в то, что раз на стрелах была мертвая вода, то кто-то открывал яйцо? – Я тебя потому и про карту спрашивала. Кто-то из вас загадал волшебной карте показать мертвую воду, и карта показала лишь одно место, так ведь? Не зря же ты эту по памяти рисовал, значит та карта рассыпалась в пепел либо ты по другим причинам не сумел её удержать в своих руках. – Первое. – Значит, угадала. Карта указала одно место. И либо стрелы пропитаны водою оттуда, либо – она указала на яйцо, – отсюда. В любом случае раз яйцо есть, значит моя тётка может быть жива. – Кто знает о яйце? – Я никому не говорила и не показывала. Ты первый. Ни к кому из приближённых матушки у меня доверия нет. Владомир кивнул. – Могу я сказать о нём Лесьяру? – Только если ты и твой Лесьяр можете мне помочь в её поиске. Но у тебя и так нет выбора, так как пока ты не согласишься на это, карты тебе не видать как своих ушей. Тем более… скоро объявят клич на поиск мне жениха, и я как невеста уже записала своё задание. Матушка будет в ярости, когда прочтёт, но не исполнить не может – это же колдовство!.. Я написала, что жених мой должен вернуть мне мою тётку. Владомиру на миг померещилось, что сходит с ума тут не он, а она. Вернуть тётку? Ту, что была замужем за Змеем, правила всей навью и померла хренову тучу лет назад? – Как давно ты написала это задание? Беломира поняла, что её раскусили. – Ты давно на выданье, значит, написала его, – продолжил Владомир свою мысль, – до того, как в твои руки попали стрелы с мёртвой водой и яйцо. Значит, ты заведомо написала задание, которое никто выполнить не сможет. Но стоило объявиться яйцу и стрелам с мёртвой водой в довесок, как ты передумала... – Я написала это назло матери. Я не хотела замуж. А теперь хочу. – Слушай… – Владомир потёр лоб и нахмурился, терпя головную боль. – Я от всей души тебе благодарен за то, что ты была со мной рядом. Но ты же знаешь, что я не люблю тебя. – Знаю. И я тебя не люблю. – Чего же тогда ты от меня хочешь?.. Если я приведу тебе тётку, то мне на тебе и жениться. Или… А! Ты нашла себе другого жениха? Беломира не ответила на его вопрос, лишь взмолилась, глядя на Владомира. – Помоги мне, Владомирушка, прошу! Ты же знаешь эти обряды: я не могу изменить написанное своею рукою заклятие! – глаза Беломиры горели, она схватилась за руку Владомира. Может, она и слукавила, говоря, что совсем уж не любила этого молодого заклинателя, но определённо точно больше любви этот человек вдохновлял её своим упрямством. Она, выращенная в клетке, каждым её шагом в которой руководила её матушка-царица, была уже давно в том возрасте, чтобы изо всех сил рваться на свободу. Потому же и прознав однажды про тётку, которую берегли-берегли, да не уберегли, и та сбежала под венец аж в навь, царевна не могла не лелеять в себе глупую мечту однажды тоже вырваться из-под материного крыла. Но привычка слушаться родительницу делала своё дело – шаг в сторону для неё был страшнее любого Змея, и потому ждала она своего «Змея», который возьмёт да украдёт её в своё царство. Однако «Змеев» таких всё не появлялось да не появлялось. И вот когда уже начал напрашиваться очевидный вывод, что жизнь свою из-под материнской опеки придётся выдворять самостоятельно, в Стрелицкую общину доставили буйного Владомира. Его глубоко наплевательское отношение к мнению о нём самом, его умение настаивать и упрямиться, где надо заболтать зубы, а где надо – выругаться на чём свет стоит, его изматывающие до кровавого пота упражнения и безумные, близкие к несбыточным намерения по мести царю Емельяну и вызволению в любом виде и любым способом своего друга с того света не могли не вдохновить Беломиру. Владомир был глотком свежего воздуха в её душной клетке. Его согласие было для неё безумно важно. И Владомир согласился. Он даже не вдумывался, во что ввязывался, когда клятвенно обещал помочь. Ему позарез нужна была карта – и он её получил. Он стрелой вылетел из Белгорода и понёсся на Яшме в сторону Порошней горки, держась за своё бешенное сердце, ведь пока оно так стучало, это значило, что у него ещё было время остановить Лесьяра. Вот только приступы его усилились. Чем ближе Владомир был к Порошней горке, тем хуже ему становилось. С появлением Яшмы каждый приступ теперь затрагивал не только самого Владомира, но и его коня. Ладно бы один Владомир страдал – сказал бы Яшме нести его к Порошней горке – и они в два счёта бы там оказались. Но Яшма уж точно страдал от приступов не меньше Владомира. Конь начинал звереть: искры сыпались со всех сторон, пламя рвалось из его ноздрей, крылья расправлялись в стороны и поднимали могучий ветер… – конь становился неуправляем и крушил всё вокруг себя. Владомир с его конём стали самым настоящим бедствием! Владомир понимал, что Беломира права: ему нужен отдых и приступы пройдут. Месяц-другой – и всё будет в порядке. Но тогда он потеряет Лесьяра! Это был конец! Конец! И потому Владомир терпел. Каждый день, каждый миг он держался за своё сердце, каждый миг проверял, что всё ещё одержим жаровым змеем! Он так боялся однажды дотронуться до своего сердца и не почувствовать в нём этой безграничной тоски по Лесьяру, которая говорила ему о том, что Лесьяр до сих пор не окропил своё тело мёртвой водой. Но очередной приступ лишил Владомира всей его прыти. Упав с разбушевавшегося Яшмы, он ударился головой о землю и больше не смог подняться. Сколько он пробыл без сознания? Он не знал. Добрые люди подобрали его и привезли сюда, а куда «сюда» – он тоже не знал. Да и Яшмы поблизости он больше не чувствовал и даже предположить не мог, куда его непутёвый конь подевался. Подведя эти неутешительные итоги, Владомир тяжело вздохнул. Вдруг откуда-то из-за стены раздались шаги, а затем раздался скрип. Длинный луч света упал Владомиру на лицо, заставив сощурить глаза. – Ах! Очнулся? С круглыми глазами из-за двери выглядывала девица лет двадцати, румяная, круглощёкая. Но круглыми были не только её глаза и щёки – складки широкого сарафана расправлялись из-под задранного под самую грудь пояса и подчёркивали огромный живот, который она поддерживала одной рукой, пока во второй несла ушат. Но в глотке Владомира было суше, чем в пустыне, и ничего внятного произнести не удалось. Он указал ей пальцем на ушат, затем на своё горло, и она всё поняла. Молоди́ца* смело подошла к нему; тяжело опустившись на колени, она напоила его водой и обтёрла лицо. *молодица – молодая замужняя женщина. – Где я?.. – еда слышно прошептал Владомир. – В Порошней горке, – отвечала она, прикасаясь ладонью к его лбу. Увидев, что её подопечный тут же стал пытаться подняться на ноги, она поспешила его остановить. – Ах, не выходи! Мы тебя еле укрыли! Владомир глянул на неё в непонимании, и молодице пришлось объяснять: – Тут творится невесть что! Все по домам сидят, одни заклинатели да знахари по улицам ходят, всё ищут что-то и всех по пальцам пересчитывают, чтобы узнать, кто виною тому, что в колодцах вода пропала. Я всё страшилась, как бы тебя не отыскали да не подумали, что это ты покойник, вот и заперла в чулане. Со своей раскалывающейся головой Владомир не сразу понял о чём речь. – Русалки? Она кивнула. – Поговаривают, они. – А эта вода? – Владомир кивнул на ушат. – Мы у бабушки остановились, у неё воды немного впрок есть, а так только на речку ходить… но страшно всем. Я б пошла, да золовушка моя не пускает, а сама не идёт и всё меня ругает, что воду перевожу! – она надула губы, подавая Владомиру ещё воды. – Спасибо, – прошептал Владомир; его голос ломался и скрипел, прорезаясь. Молодица улыбнулась ему, утирая водой пролившиеся капли с его подбородка, а после тихо-тихо спросила, округлив глаза, как любопытный ребёнок: – А ты правда… кочевник?.. Золовушка говорит… Владомир замотал головой, и она не докончила, но потом он вдруг задумался и кивнул, и молодица растерялась, не зная, как его понимать. – Я заклинатель. Но кровь кочевников во мне и правда есть, хотя и семьи своей с той стороны я никогда не знал и не видел. – А-а, вот оно как, – протянула она, рассматривая его, будто видела впервые. – То-то ты такой чудной. А как звать тебя? – Владомир. Глаза её снова округлились. – Который Смольный? – Да. – Ничего себе! Я слышала про то, что в Белгороде сотворилось! Там, говорят, ты Змея казнил!.. Владомир поспешил прервать её, проглатывая гнев, который разлился по его груди и подступил к горлу при упоминании о казни. Он знал, что никто ничего правильно не поймёт! Опять всё вышло так, как и говорил Лесьяр! И он, к удивлению своему, поймал себя на мысли, что теперь его злят не столько пересуды о Лесьяре, сколько правота того. Лесьяр, чтоб тебя! – Тебя как зовут? – нашёл в себе силы на толику вежливости Владомир. – Любомила. – Что ж, спасибо тебе большое, Любомила, за то, что не оставила в беде, – сказал он, поднимаясь с пола и пошатываясь. – Вовек тебе благодарен буду. Могу ли я чем отплатить тебе за это? – Ты… пойдёшь наружу? – Да. Она оглянула его грязные помятые одежды и всклокоченные волосы, но упрямое лицо Владомира говорила само за себя, и несмотря на своё предыдущее бесстрашие спорить с очнувшимся Владомиром молодица побоялась. Вспомнив о своём насущном, она попросила: – Разыщи моего мужа. Истиславом Владимировичем Купавой звать. Он должен быть тут и искать эту мёртвую воду, чтоб ему неладно было! Я уж клич пускала, но тут сейчас всем не до этого: все либо водой, либо колодцами, либо русалками заняты. Владомир помог ей подняться и поклонился. – Хорошо, я разыщу. Пройдя в горницу, он проследовал мимо спящей на палатях печи старухи и вышел через сени на улицу. Его и без того замаранные сапоги тут же потонули по щиколотку в весенней грязи. Вода стояла высокая. Половодье в этом году действительно затопило и размыло всё, что могло. Хлюпая сапогами, Владомир вышел за ворота. Ведя вязнущих выше бабок* лошадей с подвязанными хвостами за поводья, мимо него прошла кучка заклинателей с мечами на поясах. Владомир окликнул их, спросил про Истислава Владимировича, но те о таком не слыхали и прошли дальше. *бабка – нижняя часть ноги лошади, прямо над копытом. Владомир решил искать Любомилиного мужа лишь по ходу дела. Ведь не затем же он путь проделал, чтоб чужого мужа искать! Потому он, глазами отыскав ближайший колодец, направился к нему. Крышка его была отворена. Солнце стояло высоко и грело, но из колодца веяло холодом, а дна было не видать. Владомир взял ведро и, прицепив к верёвке, бросил вниз. С режущим ухо лязгом во́рот* прокрутился до тех пор, пока верёвка не кончилась, но плеска воды так и не раздалось, а вместо того послышалось, как пустое ведро с глухим эхом билось о сложенный дубовыми брёвнами ствол**. *ворот – горизонтальное бревно над колодцем, представляющее собой простейшую лебёдку с рукояткой на конце и верёвкой посередине. Поворачивая ворот за рукоятку, ведро с водой поднимают из колодца. **ствол колодца – боковые стенки колодца ниже уровня земли. – Эй, – окликнул его женский голос со спины, и Владомир обернулся, – добрый человек, скажи, водицы так и нет? К Владомиру двигалась баба* с коромыслом. Казалось, вид его её совсем не смущал. *баба – так раньше называли замужних рожавших женщин, поэтому это ни в коем случае не оскорбительное слово. – Нет, матушка, не появилась ещё. – Тьфу ты ну-ты! А где ж мне её брать-то? Из дому велели носа не высовывать, до речки от вас тайком что ль бегать? Как ж хозяйство вести? Третьи сутки жизни не даёте! – и стала она честить указы заклинателей и знахарей, хотя Владомир к этому причастен не был. – Матушка, матушка, – обратился к ней Владомир, для которого крик отзывался болью в голове, – не ругай меня почём зря: я сам сюда лишь сегодня прибыл и в душе не чаю, что здесь у вас творится. Расскажи мне, лучше, авось и помогу чем-нибудь. И баба, которую на три дня дома заперли, лишив подружек для сплетен и пересуд, тут же уцепилась за Владомира и давай ему всё житьё-бытьё деревенское на голову вываливать. А когда Владомир заговорил о купце и мёртвой воде, то она и того быстрее языком зачесала. Но много нового он не узнал. Со слов бабы, купец этот в ночь мимо Порошней горки проезжал. Поговаривают, он так за свои сосуды с водой боялся, что лишь за полночь, когда все спали, прихватив их с собой, пошёл в баню мыться да париться. Конечно, особое возмущение в бабе вызвало то, каким глупцом надо быть, чтоб баниться за полночь. Она аж причмокнула губами и поцокала, говоря это. – А что ж дальше-то было? – подгонял Владомир бабу с рассказом. – Дальше-то? А наутро бани не стало. – То есть «не стало»? – А вот так вот. Баня-то наша была вот прям на речке, у запруды, мы в ней раньше парились да сразу в речку и ныряли зимой. А мужики-то наши хороши были: за девками туда, паскудники, бегали подглядывать! Ишь их! Мёдом намазано! Ну так вот, слушай, наутро пошли бабы наши на речку бельё стирать, глядь – а бани-то нет! Была-была, да и сплыла! – Сплыла? – Ну да. Экой ты, глухой, что ль? В речку взяла да и сплыла. Мы поперву тоже испужались, ничего не поняли. На плывуны подумали – хрен его знает! Но вот загадка: на месте бани сосуд разбитый нашли. Один. А ночь настала, у нас как раз Зорицын сын-то, Борька, пошёл туда с Кривкиной дочкой на ихнее свидание, значит. Кривкина дочка-то, знаешь, младшая. Старшу́ю замуж выдали – третье лето тогда уж шло, а деток – нема! Уж и по бабкам ходила, и на кашу к повитухе-то пироги сносила... Ай, бедная! – баба сочувственно вздохнула и всплеснула руками. – Вот и младшую никто замуж не брал: боялись, что детей тоже не будет. А та, не будь дура, в вековухах сидеть не намеревалась ну и для дела Борьку-то на речку водила. И на другой год по весне девку родила здоровую, крепенькую, да и тут как тут с соседних Кочанов, – баба махнула рукой в сторону, – жених ей сыскался. Троих ему мальчонок уж родила, а старша́я её так и ходит пустобрюхою. – А баня-то что? – Баня? – баба позабыла, с чего начала. – А, баня! Ну так проснулись мы той ночью от криков, выбегаем, а эти двое к старосте нашему стучатся (он поближе всех к Пеструхе-то живёт)… – Пеструхе? – Речка наша, где баня стояла. Так вот кричат, мол, баня по речке плывёт. Ну староста наш пошёл на речку с ними – тишь да гладь. Не нашли они бани и разошлись. А те-то клялись, что своими глазами видали, но никто не поверил. Засмеяли их, а зря. Потом все так или иначе натыкались на эту баню плывущей, больше по ночам, конечно, и всегда случайно. А то иной раз и заклинателей звали, чтоб с этим что-то сделали, да баня-то и не появлялась при них. А так, если случайно оказаться там в тихое время, то видно, как плывёт она посредь русла. – И ты, матушка, видела? – А как же ж! Видала! Страх, конечно. Да не трогает она нас – и на том спасибо! А ты, никак, на баню-то пойдёшь смотреть? – Да, попытаю счастья. – Заклинатель? – Владомир кивнул. – То-то вижу, что бритый. Да и меч у тебя вон какой! А где ж ты замарался-то так? – В дороге, матушка, многое приключилось. – Да, – окинула она его взглядом, – тяжело вам хлеб достаётся! Нежитью всё промышляете. Да вот вспомнила! – осенило её вдруг, и она заговорческим шёпотом продолжила. – На русалок-то, слыхала я, наговаривают. Да покойников у нас нет! Кладбище ближайшее в Кочанах как раз. Мы-то тут не хороним, а то земля такая, в плывунах вся, иначе потом всплывают они из земли, а нам перехоранивать приходится. Вот и возим в Кочаны хоронить, – она снова махнула рукой, указывая направление, – там землица получше нашей будет, повыше, на юрочке. Да они уж сразу покойников повыкапывали, особливо тех, которые сами себя порешили… тьфу-тьфу-тьфу, – сплюнула баба через плечо. – Страшатся, как бы до них эта зараза не добралась. Речка-то одна мимо них и нас течёт. – Не переживай, матушка, решится всё. Мне тоже поскорее с этим хотелось бы разобраться. – Вот оно как! Ну раз так, хочешь я покажу тебе, где баня стояла? Ей явно было невмоготу сидеть взаперти дома, и Владомир согласился. Она повела его, рассказывая про каждый дом в округе. Владомир сперва не понял, зачем она ему про всё про это говорила, а потом понял, что говорилось это вовсе не ему. Видя бабу, её соседки из-за ворот её окликали да спрашивали отчего та не дома сидит, на что она важно кричала, мол, с заклинателем идёт, подсоблять ему будет, и наслаждалась завистью в их глазах, даже не обращая внимания на то, что Владомир шёл рядом, морщась и закрыв уши руками. Наконец, дошли. Речка оказалась саженей сорок шириной, с крутыми перекатами, местами уже пробившими себе короткий путь и оставившими после себя заводи, которые густо заросли прошлогодним рогозом. Половодье заставило её выйти из берегов и залить поймы так высоко, что стволы ближайших к реке берёз оказались пяди на три в воде. Сквозь эти самые берёзы по берегу слонялись толпы заклинателей, купцов, знахарей, что-то колдовавших над водой, но Владомир, вглядываясь в водную гладь разлившейся реки, ничего от неё не чувствовал. Он присел и положил ладонь на поверхность воды. Баба, видимо, ждала чудес, а потому впервые с тех пор, как Владомир её встретил, замолкла и глядела на него во все глаза. Владомир встал, обернулся к ней. – Матушка, а здесь у вас много перекрёстков? – вдруг спросил он. Баба не такого вопроса ожидала и потому дала ответ не сразу. – Да вот выйди к избе старосты и прямо иди – все перекрёстки по пути тебе попадутся. Владомир поклонился ей, поблагодарил за помощь и даже распрощался, но та, ушло набрав воды в вёдра, до последнего за ним по пятам следовала, разочарованная и ждущая колдовства. Благо недолго. Больше он вежлив с ней не был и на рассказы её ни слова не отвечал, уйдя в себя не столько от раздумий, сколько от снова усилившейся головной боли. Да и полные вёдра долго не потаскаешь. В конце концов баба ушла по своим делам, и Владомир остался один. Сколько времени прошло с тех пор, как он очнулся? Всего ничего! А Владомир уже снова чувствовал, что был близок к обмороку. Но он взял себя в руки и пошёл через все перекрёстки прочь от реки, пока не вышел к самому краю Порошних горок. На последнем перекрёстке он остановился и простоял достаточно долго, до тех пор, пока солнце не начало садиться, а птицы не перестали петь. Стоило ему закрыть глаза, как за спиной раздался девичий смех. Кто-то резко схватил его за руку, затем за вторую. Чужие руки одна за другой хватались за него и за его грязные одежды и тащили в сторону, глупо хихикая и щекоча. – Ах, добрый молодец, кто таков будешь? – Ах, соколочек, как звать тебя? – Ах, почему же такой красавец стоит один-одинёшенек? – Ах, отчего же печаль на твоём сердце буйном? Владомир не давал им ответа, позволяя тянуть себя, куда им было угодно. Но как только его сапоги ступили прочь с перекрёстка, он резко распахнул глаза. Увидав его, девицы взвизгнули, а Владомир мёртвой хваткой вцепился одной из них прямо в горло и стал душить что было сил. ОТ АВТОРА: В этой главе есть несколько примет, к которым хотелось бы дать пояснение. Про баню. Есть примета, что в бане нельзя париться после полуночи и после третьего пара, так как это время банника (духа, который обитает в бане). Про русалок. Когда в колодцах исчезает вода, считается, что это проделки русалок. Русалки у славян не всегда ассоциировались с водой. Вспомните хотя бы Пушкина, у которого «русалка на ветвях сидит». Да, привычный нам мотив связи русалок с водой можно найти, но также часто встречается связь русалок с деревьями и перекрёстками. Про выкапывание мертвецов. В случаях засухи было принято выкапывать самоубийц и утопленников из земли. Как видите, я по чуть-чуть взяла от каждой приметы и вставила в сюжет. В целом ещё раз подчеркну про свои пояснения. Я не фольклорист, и потому пишу примечания исключительно для того, чтобы история читалась проще, да и мне самой потом было легче разобраться в том, что я там понаписала. И всё-таки имейте ввиду, что мои пояснения и примечания могут быть ошибочны. Конечно, я стараюсь проверять источники, откуда черпаю информацию, но, во-первых, не будучи фольклористом фильтровать информацию тяжело, а во-вторых, я всё-таки фэнтези пишу, а не документалку, и потому цели на сто процентов передать дух и быт времён древних славян у меня нет. Я и фальсификацией временами не гнушаюсь. Вот наконец с месяц назад добралась до того, чтобы почитать про Велесову книгу (самая известная фальсификация по истории славян). Каково было моё удивление, когда спустя некоторое время я зашла в Буквоед и на полке с мифологией обложка к обложке стояли две книги: Асова (фальсификатор) и Барковой (учёный-фольклорист). Я даже не знала смеяться мне или плакать ахахах.