Сказка о жаровом змее

Пол под ногами затрясся; до ушей донеслись далёкие, приглушённые стенами крики, а в ноздри – запахи копоти и гари, щекоча слизистую. Несмотря на приставленный к его горлу меч, царь Емельян не дрогнул, улыбочка ни на миг не покинула его губ. – Что же за дело у тебя ко мне, Владомир Милорадович? – как ни в чём не бывало полюбопытствовал он. – Уж не извиняться ли приехал? Так я ничуть не в обиде за то, что ты меня дураком выставил, как и, думается мне, ты не в обиде за то, что месяцем назад я напоил тебя вином и наслаждался прекрасным представлением. – О, ничуть не сомневался в способностях царя устраивать праздники, – отвечал Владомир, будто бы вовсе и не его рука держала у горла царя меч. – Как и я не сомневался в способностях твоих и твоего друга помочь мне в этом, – новый взрыв раздался уже где-то ближе; что-то упало несколькими пролётами выше места, где они сейчас стояли, и усиливающееся шипение огня теперь упрямо вклинивалось в их разговор, но и оно не смогло его прервать, и царь продолжил. – Видишь ли, я давно осведомлён о твоей тесной дружбе с Лесьяром! Я и сам желал с ним дружбы и никогда того не скрывал! – Дружбы? Вероятно, царь-батюшка запамятовал, а потому возьму на себя смелость ему напомнить, что он отнял у Лесьяра жизнь и оклеветал его на весь свет, и немало уст цареву сказку за три с половиной года назубок выучило. – Ох, не всё то клевета, что ты клеветой считаешь! – продолжал заговаривать Владомиру зубы царь. – Однако мне с самого начала нашего с тобой знакомства было любопытно, когда же ты спросишь меня об этой сказке. Приставишь ли ты мне однажды нож к горлу или же быстрее сыщешь своего друга и он поведает тебе обо всём сам, – пара мгновений молчания. – И, судя по тому, что твой друг нашёлся, а у моего горла твой меч, ты до сих пор ни о чём не знаешь. Да неужто Лесьяр Нечаец тебе ничего не стал рассказывать? – догадался он, и меч Владомира дрогнул – гордость его была задета. Он сносил то, что Лесьяр при нём молчал, но теперь, когда недруги откровенно заявляли, что знают о Лесьяре больше, чем он, Владомир выглядел олухом. Что ни слово слетало с уст Емельяна, то звучало попрёком в его сторону, а царь продолжал с самым невинным лицом насмехаться над Владомиром. – Умно, умно с его стороны. Действительно, иной раз лучше промолчать, чем сболтнуть и тем самым невзначай накликать беду. Что-то над их головами рухнуло – пол задрожал, и меч Владомира невзначай коснулся холодным лезвием царской белой шеи. Алая капля побежала под воротник царских одежд. – Не делай этого, – подала свой суровый голос царица Ярослава, спиной чуя, что творится. – Убери меч. Но Владомир пропустил мимо ушей её слова. – И с твоей стороны, царь батюшка, – отвечал он Емельяну, – умнее было бы промолчать, иначе велика вероятность царству без царя остаться. – За что ж ты так со мною суров? – в искреннем изумлении поднял брови царь, будто бы доселе поведение Владомира ничем его не смущало. – Неужто силушка Лесьяра пришлась тебе не по вкусу? Едкий дым волнами начал пробираться в палаты сквозь щели в потолочных досках и заклубился под ними, коптя древесину. – А, так я, оказывается, должен быть благодарен за смерть своего друга! – начал в свою очередь насмехаться над царём Владомир. – За то, что он нежить! Так у нас нынче цари дружбу водят? Может, ты и меня убьёшь за «верную дружбу»? Емельян на мгновение замялся, а затем рассмеялся. – Ах вот оно как! – воскликнул он, смеясь, но, увидев, что гнев Владомира вот-вот пересилит разум, тут же унял смех. – Негоже мне тебя обижать, моя вина. Но поверь: твой друг был последним человеком, кого бы я желал лишить жизни, даже если он перешёл мне дорогу. В этом для меня не было никакого смысла! Я искренне готов был простить ему его проступок, ведь такие люди на дороге не валяются. Воистину такой дар в его руках! Такой талантище! Где и когда ещё на белом свете сыщется человек, способный управляться со змеиным колдовством? А сказка – лишь отвод глаз. «Былина» о бравых подвигах царя Лихолесского. Ха-ха! Уж не думаешь ли ты, что я сам своим словам-то верю? Но сказка была делом нужным – красное словцо иной раз хорошо людей успокаивает. Как-никак четверть царства стерлась с лица земли – не молчать же в самом деле? – царь сделал шаг вперёд, и лезвие меча оставило второй порез на его шее. – Я не убивал Лесьяра, – заглядывая прямо в глаза Владомиру промолвил Емельян. – Я тебе друг, Владомир Милорадович, друг, но никак не враг. Владомир сделал шаг назад – заглядывать в скользкие безликие глаза Емельяна оказалось хуже, нежели не видеть их за образованными слащавой улыбкой складочками. И Емельян, будто бы поняв это, вернул на своё лицо улыбку. – Хочешь сказать, что не преследовал нас всё это время? – с нескрываемым сомнением уточнил Владомир. – Что змеиное колдовство в Белгороде – не твоих рук дело? – О нет, не моих, поверь же! Разве ты не знаешь о том, что нынче не осталось Змеев, владеющих змеиным колдовством? – Куда же тогда подевался последний Змей? – но Емельян не ответил, а лишь загадочно глянул на Владомира. – Уж не хочет ли царь мне сказать, что Лесьяр – это он?! – Нет, нет! Что ты! Лесьяр точно не он! – Тогда Лесьяра убил Змей? Это Змей уничтожил четверть царства? – Я же потому и предлагаю тебе и службу и дружбу! Я же потому предлагаю тебе доступ к своим сведениям, а ты, хитрец, сейчас их хочешь получить просто так! – В таком случае, – замахнулся мечом Владомир, – говорить нам больше не о чем! – Ах, не убивай меня! – воскликнул Емельян и затараторил. – Я говорю чистую правду – я тебе ещё пригожусь! Я действительно многим ведаю! В качестве предоплаты готов с тобою поделиться, например, тем, что знаю, по чьей указке была тридцать лет назад выкрадена государыня Милорада Гордеевна! У Владомира перехватило дыхание. Меч его замер, так и не коснувшись царевой шеи. Он едва мог трезво мыслить, уговаривая себя не пылить – всё это могло оказаться запудриванием мозгов! Он выдохнул. – Разве это не дело рук кочевников? – Да, это было сделано руками кочевников! Но ты никогда не задавался вопросом мог ли кто этими руками руководить? Дивноморское царство всегда менее всех прочих заинтересовано в борьбе с кочевниками. В первую очередь это обусловлено расположением царства – от кочевников их отделяет целый горный хребет, оттого красть кого-то или что-то напрямую кочевникам затруднительно, гораздо проще перехватить какой-нибудь торговый обоз в дороге, нежели врываться в стольный город и лезть в богатый дом. – По чьей же указке тогда по мнению царя была украдена матушка? – Для этого тебе придётся задаться вопросом – а кому она перешла дорогу? Или же перешла не она, а некто, кому она была дорога? Тридцать лет назад на носу была свадьба Милорады Гордеевны. Женихов у неё было много, однако выдана она была тому, которому с детства была обещана… – Емельян миг помедлил, – и для которого она была последней возможностью сохранить положение семьи. Ты ж и сам об этом знаешь, верно? А что же пошатнуло семью твоего отчима настолько, что даже при глубокой беременности своей невесты от кочевника он и не подумал расторгнуть помолвку и разойтись полюбовно? Когда-то такая знатная и влиятельная семья растеряла всё – отчего вдруг? А всё дело в кочевниках. Когда-то давно не было никакой власти у Дивноморского царства – оно было скромным и бедным, и перед Стрелицкой общиной в долгах как в шелках. Всё Дивноморское царство буквально принадлежало заклинательской общине! И что же тогда сделал Дивноморский царь? С заклинателями ему не тягаться! Подати поднимешь – люди взбунтуются! Вот тут как раз и кочевники пригодились. Найти их было тяжело, договориться с ними – и того тяжелее, а уж верить им в соблюдении условий сделки – вообще из разряда небылиц, однако это не отвадило царя пойти на риск и принять решение расплачиваться с долгами… продавая кочевникам людей со своей земли, а вырученные с продажи деньги отправлять в уплату долга Стрелицкой общине. – Бред! Стрелицкой общине про это прознать было – раз плюнуть! – А вот и не бред! К приходам в царскую казну доступа у Стрелицкой общины в то время не было. Откуда деньги взяли? – так продажи хорошие были, купцы с них подати заплатили – вот и золото в казне! А пропажу людей если кто и замечал, то выследить по горячим следам кочевника невозможно. Те ещё твари! Ни следа за собой не оставят! Более того, по уговору похищали они людей не скопом, а выборочно: умыкнут в ночи и поминай как звали! Но кто же этими делами занимался? Не самому же царю свои руки марать! Вот отцу твоего отчима как раз поручили занимался заключением сделок и нести за них ответственность, а не то – голову с плеч. И не успел дивноморкий царь и глазом моргнуть, как дела царства пошли в гору. Деньги в казну потекли рекой: мало того что с долгами расплатились, так ещё и пристани отстроились, чужеземцы пооткрывали свои лавки, торговля встала на широкую ногу – настолько широкую, что Стрелицкая община в попытке вернуть ускользающую из рук власть отдала одну из дочерей замуж за тогдашнего дивноморского царевича, нынче царя. Всё вроде бы наладилось, следовательно потребность в кочевниках исчезла, добрых людей в чужие земли продавать стало уж не к лицу, а то люди боялись насовсем переселяться для торговли в эти земли. И встал вопрос: как быть с договором? Сделать кочевникам от ворот поворот – себе дороже, слишком смелый шаг. Тогда было принято решение продолжить позволять красть кочевникам людей, но не продавать их в чужие земли, а требовать с родственников выкуп за возвращение. – То есть кочевники из перекупов сделались наёмниками? – А что? Всем удобно! До того кочевникам приходилось искать рынки для сбыта людей самостоятельно, а тут и рынок искать не надо – где украл, там и продал. А царь тем самым неугодных себе людей приструнить мог, и поди докажи, что это его рук дело – кочевничий норов у всех на слуху был не меньше моей сказочки. Так же, как я красивым словцом соткал из Лесьяра злодея, так и Дивноморское царство сделало из кочевников зло сильно большее, чем оно на деле было. Думается мне, ты на своей шкуре ощутил, как люди, особенно в Дивноморском царстве, «любят» кочевников. Вот так и стали жить-поживать: царство при людях, кочевники при деньгах; жили-поживали до тех пор, пока однажды отец Тихомира Вячеславовича не решил это обнародовать. В каких целях? С царём ли поругался али совесть заела – уж не ведаю, но ведаю то, что дело это он завершить не успел – доверился не тем людям и был повешен, а его семью, в том числе единственного сына, лишили всего имения. Когда же юный Тихомир Вячеславович волею случая узнал о причинах смерти отца и, возмущенный происходящим, решил исполнить его последнюю волю, то ему тут же пригрозили: взяли и украли его невесту прямо перед свадьбой. А без невесты он был никем и звать его было никак, очередь из других знатных невест в его дверях, к сожалению, не стояла. Но в бояре, видать, тянуло, потому он со своею долею смирился и тепереча службой государственной занимается, хотя, слышал я, последние годы числится не на самом хорошем счету у дивноморских царя с царицею. – И царь там был, мёд-пиво пил, по усам текло да прямо мне в уши. – Неужто ты мне не веришь? Разве такое за миг придумаешь? Ведь это буквально объясняет безучастность Дивноморского царства в войне с кочевниками! Вдруг Владомиру вспомнилось задумчивое лицо Лесьяра в тот последний вечер его жизни три с половиной года назад, когда он воспротивился поцелуям Владомира и вынудил пересказать ему все слова своего отчима о войне с кочевниками, сказанные тем сгоряча. – И кто тогда заплатил кочевникам, чтобы война окончилась? Емельян улыбнулся. – Что за любопытные у тебя сведения? – Не только же царю лихолесскому любопытными сведениями владеть. – И о друге своём тебе, получается, тоже сведения ни к чему? Уверен, ты догадался, что враг у Лесьяра есть – недаром же ты решил его схоронить до поры до времени. Но зря ты выбрал себе в союзники Дивноморское царство. Я знаю, что царица дивноморская желает знать мои силы, оттого она и воспользовалась твоим желанием мне отомстить – удобно работать чужими руками! Однако брось свою месть! Никогда я другу твоему зла не желал. Напротив – я на его стороне. Ты даже представить не можешь, как сильно я ему уже помог и как много ещё собираюсь для него сделать! В конце концов я единственный знаю в лицо того, кто желает лишить твоего друга не просто жизни, но и души. Как видишь, Владомир Милорадович, я могу тебе дать сильно больше того, на что способна Стрелицкая община. Сведений у меня в закромах – стократ больше, и потому соглашайся быть моим соглядатаем, не пожалеешь. – Ха-ха-ха! Всё-то складно царь говорит, однако ответь-ка мне на вопрос: а тебе-то это зачем? В чем же кроется тут царева выгода? Царь улыбнулся ещё шире, глаза его и вовсе спрятались за морщинками вокруг глаз. В палатах уже стало нечем дышать, дым заставлял глаза слезиться и драл горло, будто кошки точили о него когти, а треск горящих перекрытий стоял такой, что сделай они пару шагов друг от друга – и они с царём не разберут ни слова из чужих уст. – Это длинная песня, корнями из далёкого детства. В ту пору отец мало уделял мне внимания. Я не был талантлив, а неталантливый сын был ему не нужен. Он так желал добиться каких-то несусветных своих мечт, что замечтался и позабыл глянуть правде в глаза: я-то плоть от его плоти, и талантами не обладал, так как и он сам был бесталанен, слаб, но за тщеславием забывал об этом. Тщеславие же его и погубило. После его смерти я оказался в нищете, всеми гоним, всеми презираем. Матери у меня не было, родственники… если они и были, то я им был не нужен. Я рано понял, что житья мне в родном краю не светило, и тогда пожелал единственно – уйти прочь оттуда и никогда не совершать ошибок, которые совершал мой отец. Мне искренне хочется превзойти его, не идя по его стопам, а проторивая свою дорожку. Оттого я и здесь, в это прекрасном краю, и мне чудится самым счастливым день, когда я впервые шагнул на эту землю. Именно здесь я нашёл буквально всё, что искал. Я всегда ценил в людях талант к чему бы то ни было, и в силу того, через что я прошёл, особую мою любовь занимает врожденная способность людей к богатырским силам. Я, бесталанный и слабый, как мой отец, мечтаю окружить себя талантливыми людьми. Разве то дурно? Таланты не должны прозябать в тиши, и я им в этом помогу и прошу и тебя помочь мне. Я расскажу тебе о Лесьяре всё, что знаю, а я действительно один из немногих людей, знающих, кто действительно такой Лесьяр Нечаец и какая судьба ему уготована. Заключи со мной сделку, – Емельян подался чуть вперёд, и лезвие меча в третий раз рассекло ему кожу, – заключи со мной сделку на крови, и ты узнаешь всё, что пожелаешь, ибо такой талант, как Лесьяр Нечаец, пропасть ни в коем случае не должен. Без меня он пропадёт. Лицо Владомира не выражало ничего, но на последних словах царя сердце ретивое в груди расходилось, кровь горячая в голову ударила, а в чёрных его глазах заполыхало пламя. Балка над их головами опасно треснула, потолок стал проседать и крениться, и горящие угли посыпались на пол. – Каков же будет твой ответ? – торопил Владомира Емельян. – Не делай этого! – снова подала голос царица через плечо Владомира. Как раз в этот миг балка сбоку от них рухнула, а в следующий миг за нею рухнула и голова с плеч лихолесского царя. Окровавленный меч опустился вместе с обмякшим телом Емельяна, и Владомир толкнул его ногой подальше от себя. Он опустил царицу со своего плеча и молча глядел на ползущую к его ногам лужу алой крови. – Беги! – раздался её голос за его спиной. – Беги, мать твою! Уноси ноги, если хочешь жить! Но Владомир не успел. Он не успел даже головы поднять. Дурное предчувствие вдруг сковало его, будто цепи; грудь затерзало, будто её пронзали тысячи стрел. Он не мог двигаться! Он не мог дышать! Голос его пропал, до ушей его не доносилось более не звука. Чутьё не просто подсказывало, а орало ему благим матом не закрывать глаза, но стоило ему моргнуть, как вокруг всё стало черным-черно. Владомир исчез. Он очутился в лесу, в лесу смутно знакомом, и не было в его жизни такого второго леса, в котором он вдруг понимал голоса деревьев, зверей и птиц. Необъятный, всепоглощающий ужас против воли ворвался в душу Владомира. Все его страхи, вся боль будто вы кто-то взял да начал пережевывать, словно в дурном сне. И единственная неясно чем обоснованная мысль всплыла в его голове – Лесьяр уходит. Лесьяр впереди. Надо догнать Лесьяра. В этот же миг как наваждение далеко впереди промеж деревьев мелькнула знакомая спина, и ноги Владомира отмерли – он бросился вперёд. – Лесьяр! Но никто не оборачивался на его голос, никто его не слышал. Один лишь лес, его помощник, эхом разносил далеко по своим поросшим мхом землям отчаянный крик Владомира. Владомир кричал так громко, бежал так долго, что, казалось ему, конца и края этому не будет. Временами он забывал, зачем бежал, и начинал думать, но тогда знакомая спина снова появлялась перед его глазами, и всякие разумные думы покидали его голову. И вот он снова бежал и кричал, и снова его криков никто не слышал – и так до тех пор, пока он вдруг не свалился от усталости. Он попытался встать, но не смог. Тогда он попытался ползти, но едва ли сумел поднять голову – его конечности больше его не слушались, а голос хрипел. Владомир смотрел вперёд: впереди был просвет, будто деревья смилостивились и наконец расступились. Он знал, что там Лесьяр. Ему туда было надо, надо так сильно, что от немощности у него по щекам на землю покатились слёзы, и зубы впились в сосновый корень в попытке хоть на вершок сдвинуть неподъёмное тело вперёд. Но ничего не выходило. Вдруг сбоку от Владомира кусты зашевелились, и молодой человек разглядел, как оттуда выбежала лисица, а по пятам за ней свора собак. Нагнав добычу, они повалили её и начали драть зубами, будто не охотничьи псы, а голодные дикие волки. Лисица пронзительно заскулила, барабанные перепонки Владомира пронзила боль. Она звала на помощь, он слышал её мольбу, он узнавал эти речи – однажды он уже их слышал… но где?.. Обездвиженный, он молча наблюдал, как песьи клыки драли оранжевую шерсть, и она окрашивалась алым. Когда кишки полетели во все стороны, лисица смолкла, замерла с распоротой брюшиной, и тут же псы как по команде от неё отстали. Их черные глаз поднялись на Владомира. И тогда лисица, издыхая, проскулила: – Беги!.. Владомир смутно узнал этот голос. Он вперился полными ужаса глазами в лисицу… нет, не в лисицу – в лиса – и не верил своим ушам. Однако голос уже замолк, и вторя бездыханному лису, вороны закаркали: «Скор-рее! Скор-рее!», совы заугукали: «Ту-уда! Ту-уда!», а деревья зашептали «Поспеш-ши! Поспеш-ши!» Но Владомир всё ещё не мог бежать. Он был будто во сне: ни руки, ни ноги его не слушались – лишь одна непомерная тяжесть в теле, мешавшая сдвинуться с места. Тяжесть, имя которой страх. И сколько бы голосов его ни уговаривало бежать, он лежал и трясся от страха, наблюдая, как псы пригибали свои оскалившиеся морды к земле, как сверкали их глядящие Владомиру на шею глаза, как капала окровавленная слюна на землю. И твари всех видов и мастей показались из лесу, и лапы всех длин и шерстей потянулись к неподвижному Владомиру. Не видно стало ни зги – одни лишь горящие глаза окружили Владомира. – Владомир! – вдруг сквозь разноголосый рокот, и шёпот, и шелест раздалось впереди и кипятком облило сердце Владомира. – Владомир, очнись! Беги! Беги же! – умолял его голос. С трудом заклинатель пошевелил чугунной ногой, с трудом приподнял над сырой землёй своё туловище, будто весил с десяток тысяч пудов. Он не мог убежать – Владомир понимал это, но хотя бы сделать шаг к голосу, хотя бы одним глазком туда поглядеть!.. Невероятным усилием воли Владомир ползком сделал один шаг вперёд!.. И вот они костры, яркие, рыжие всполохи, прорезающие небо, и вот он столб, воткнутый промеж костров в землю, и заклинания на нём залиты алой кровью, и вот оно тело на нём – искорёженное, всё в чёрных струпьях. Золотоволосая голова запрокинулась вверх, и стеклянный взгляд булатно-серых глаз глядел на россыпь ясных звёзд на небосводе. – Беги! – непонятно откуда доносилось до ушей Владомира, но он был уверен, что голос исходил из этих безмолвных уст. Всё перевернулось вверх дном в груди Владомира. Он сделал ещё один шаг вперёд, прокричав сорванным голосом: – Лесьяр! – Беги прочь! – продолжил уговаривать его голос. Владомир сделал другой шаг. Поток горьких слёз потёк по его щекам. – Лесьяр! Но ответ ему был один и тот же: – Прочь отсюда! Но на третьем шаге силы окончательно покинули Владомира. Он снова упал. Непомерная тяжесть легла ему на спину. Лежа на сырой земле, он смотрел на это капище, а капище в лице человека на колу будто бы смотрело на него – слабого, никчёмного ребёнка, который мало того, что никого не может защитить, так и сам до сих пор нуждается в защите. Одна лишь эта мысль разрывала ему сердце. Вот он перед ним – итог его трудов – мертвый Лесьяр. Ни единой живой части тела: позвоночник его, сломанный, кривился, вывернутые суставы рисовали неестественные тени на покрытой струпьями коже и ни одна конечность не осталась цела. За что?.. За что?.. – ЗА ЧТО?! – что есть мочи заорал Владомир, и вдруг режущая боль из его груди перекочевала выше, в самую голову. Владомир схватился за неё, припал к земле и просто заорал, как орёт человек, которого режут заживо. И вдруг ор его затих, а затем сменился смехом. Он смеялся. Смеялся громко, перекатываясь с одного бока на другой и заливаясь хохотом. Но уста его сквозь смех шептали: – За что? За что?.. А затем он снова плакал и снова смеялся. Какая-то часть его понимала, что ему конец. Костры на капище теряли свою силу – угли в них тухли, прогорали, превращались в пепел, безмолвное тело насаживалось на столб всё глубже, а твари вокруг Владомира будто того и ждали. – Лесьяр, за что? За что?.. – продолжала кричать их подбитая жертва, корчась в предсмертных муках на сырой земле, и прожитая жизнь уже мелькала перед её глазами. – Это же не ты, Лесьяр! Я ЗНАЮ ЭТО НЕ ТЫ! ТЫ НЕ МОГ УМЕРЕТЬ! НЕ МОГ! ГДЕ ТЫ, ЛЕСЬЯР?! СПАСИ МЕНЯ! Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ! УМОЛЯЮ, СПАСИ МЕНЯ! – как это бывает перед самой смертью, в человеке вдруг отыскиваются последние силы – вот и Владомир вдруг приподнялся на руках с земли и полными безумия глазами уставился на почти погасшее капище. Тоска раздирала его внутренности в клочья, но его это не останавливало. Ведь это не мог быть Лесьяр! Не мог! В порыве безумия Владомир позабыл, что в его теле больше нет сил: он встал и побежал вперёд. Но как встал, так и запнулся о корягу, боком больно влетев во что-то неимоверно твёрдое и холодное. Сквозь хруст своих костей он услышал лишь мышиный писк и успел поднять глаза. Камень. Обычный камень, усыпанный осиновыми листьями, но хоть и обычный, но больно уж знакомый… Не успел Владомир ни о чём вспомнить, как земля задрожала, заходила ходуном; корни повылезали из-под земли, и Владомир ощутил, как они со всей силы впились ему в тело, обхватили его, душа. Вот так вот он, скованный и беззащитный, был подан на растерзание каким-то неведомым тварям, нависшим над ним в ожидании званого ужина… Это был конец. Владомир больше ничего не видел и не слышал; голова его, более не способная мыслить здраво, опустела от боли, замершее в груди от животного страха сердце не стучало, лёгкие отказывались вдыхать, а потому лишь с губ на последнем выдохе беззвучно слетало бесконечное «Лесьяр, Лесьяр, Лесьяр, спаси меня…» Но тут вдруг Владомир почувствовал, как что-то теплое, живое коснулось волос. Чьи-то руки обняли его и прижали к себе, и тяжесть начала отступать, а страх – рассеиваться. Сердце громко стукнуло в груди – Владомир сделал глубокий вдох. Он всё ещё не мог мыслить, он всё ещё не мог ощущать себя собой, но неосознанно крепче ухватился за этот кусочек тепла. Его сердце с каждым новым ударом всё сильнее разрывалось на части. Боль была невыносимой. Тоска его убивала. Он будто бы позабыл, что отыскал Лесьяра, будто бы снова вернулся в то время, когда его не стало. – Лесьяр? Где ты, Лесьяр?!.. – Я здесь. Но Владомир никого и ничего не видел. – Где ты, Лесьяр?!.. – снова в ужасе воскликнул Владомир, по лицу его катились горькие слёзы. – Я здесь, – снова услышал он ответ. – Не оставляй меня! Клянись, что никогда не оставишь меня!.. – но ответа не последовало. – Лесьяр! Лесьяр!.. – его губы открывались и закрывались как у рыбки, вынутой из воды на сушу, до тех пор, пока не нашли другие губы. – Я знал, что ты здесь! Я тебя не отпущу!.. – он целовал и целовал, не видя, но зная кого целует. – Я тебя никогда не отпущу!.. Губы ему отвечали, резко, быстро двигаясь – Владомир за ними так и не смог поспеть, а они уже оторвались от его губ, и паутинка колдовства вернулась обратно к губам Владомира. – Лесьяр! – позвал он. Но ответом ему был мягкий, тёплый поцелуй в лоб. Резко, как по щелчку Владомир распахнул глаза. Его взору предстал до боли знакомый потолок лекарских палаток Зеленоборской общины. Потрескивала печь, жужжала муха, доносилась песня птиц, но Владомир больше не мог понять их голосов. Он только чувствовал, как двое людей шлёпают его по щекам. Но из них двоих никто не был тем, кого он хотел сейчас рядом с собой видеть. Осознав это, молодой человек быстрее молнии подорвался с постели. Грязный, мокрый, пропахший гарью он мигом выбежал наружу и остановился, глазами ища сам не ведая чего. Дарьяна и Беляй тут же бросились за ним вслед. – Влад! Но тот пропустил их крик мимо ушей. Он понёсся вперед, не разбирая дороги. Ноги сами принесли его в ночлежку – старый заброшенный сарай покосился, когда-то меняная владомировыми силами крыша снова уже кривилась – здесь несколько лет не ступала ни одна нога, которой было бы небезразлично это место. Встав у старой яблони, Владомир попытался перевести дух. Колдовство, в которое он попал, вкупе с приступом и жаровым змеем сыграли с ним злую шутку. Вот о чём предупреждал его Лесьяр! Вот чего он так боялся! Дурное, дрянное предчувствие теперь рвало Владомиру грудь так сильно, что он не сразу различил сквозь это ощущение колдовство, исходящее от бумаги, которую кинула ему царица Ярослава под рубаху. Ощутив, как колющий уголок бумаги щекотал ему живот, и вспомнив что это, Владомир извлёк её. Это оказалось письмо, лицевая сторона которого гласила: «Чтобы уничтожить вырванную из колдовской книги страницу, её мало сжечь – необходимо также закопать пепел в сырую землю, иначе страница вернётся обратно в книгу». Почерк был незнаком Владомиру, однако, очевидно, это было написано рукою Ярославы. Развернув верхний лист, Владомир достал второй, внутренний, пожелтевший от старости, и колдовство от него прижгло ему пальцы. Углядев почерк, сердце Владомира замерло, а прочтя первую же строчку, Владомир снова перестал чувствовать его биение в груди – этот почерк он знал как свои пять пальцев. Первая же строчка, первый же вопрос колдовской книге гласил: «Как мне упокоиться с миром?» – Нет... не может быть… – слетело с его губ, а глаза отказывались читать дальше. Не в силах стоять на ногах ровно, он опёрся спиною о яблоню; ему ничего не оставалось, кроме как продолжить читать. Ответ гласил: «Возьми воду мёртвую, Окропи ею тело своё И ни слова боле не вымолвишь, Ни шагу дале не сделаешь - Такова тебе и кончинушка». Второй вопрос гласил: «Где мне отыскать моё тело?» А ответом на него было: «Во деревне во Девичьей Живут девицы, Живут девицы – одна другой краше. Прячут девицы Ясна сокола, Ясна сокола златокрылого. Не живётся соколу в тесной клеточке - Не живётся душеньке в мёртвом телеце». И третий вопрос гласил: «Где мне отыскать мёртвую воду?» А ответом на него было: «За тридевять земель В тридесятом царстве В Змеевом государстве Та вода течёт, Течёт, да далече утекает По лугам, по полям, По рукам, по долям. Куда судьбинушка укажет – Там и сыщется». Владомир стоял как громом поражённый, только руки его предательски дрожали. Помнилось ему, как Лесьяр утверждал, будто задавал невинные вопросы и приводил в пример вопрос из ряда «как оборотиться женщиной». Но не было здесь этого вопроса! Владомир судорожно пробежал глазами все вопросы заново – мало ли что ускользнуло от его глаз, но тут на просвет бумаги что-то будто бы мелькнуло, и заклинатель догадался перевернуть лист. Четвёртый вопрос: «Что сталось с Владомиром?» Но ответа не было. Три вопроса – вот и вся песня; больше книга ответы давать не намеревалась. Владомир весь дрожал. Непонимание, страх, гнев единовременно смешались в его груди и не давали дышать. Тоска… ёбаная тоска, колдовство этого несчастного жарова змея, рвала на части его сердце! Владомир схватился за голову, ожидая, что из-за сердца снова начнётся приступ головной боли. Безумный смешок невольно сорвался с его уст. – Влад! – раздался за его спиной голос Дарьяны, удивительно надрывный. – Мне нужно тебе кое-что сказать! Это срочно! – он оглянулся на девушку, и она замерла. Глядя на Владомира, лисьи глаза Дарьяны в ужасе округлились как два блюдца. Владомир, глядя на неё, улыбался. Дарьяна сглотнула, и тут вдруг обратила внимание на его руки. – Что… что у тебя в руках?.. – Ты знала? – тихо, сквозь ком в горле спросил её Владомир, но ответа ему Дарьяна не дала. Улыбка исчезла с его лица. – ТЫ ЗНАЛА?! – заорал он тогда, быстрым шагом подошёл к ней и со всей силы схватил одной рукой за плечо, а второй ткнул ей в нос исписанным вопросами листком колдовской бумаги. – ОБЪЯСНЯЙ! ОН ЧТО, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СОБРАЛСЯ!.. – но не закончил. Рот Дарьяны искривился, подбородок дёрнулся. Но она молчала. – ПОЧЕМУ ТЫ МНЕ НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛА?! ПОЧЕМУ МОЛЧАЛА ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ?! ПОЧЕМУ ТЫ НА ЕГО СТОРОНЕ?! ДА ЭТО ЖЕ ВСЁ РАВНО, ЧТО!.. – Владомир! – взяла себя в руки Дарьяна и заорала в ответ. – Заткнись! – С хера ли я должен затыкаться?! Ты его… смерти хочешь, что ли?! Тебя это устраивает?! – Какое ты право имеешь на меня кричать?! Думаешь, мне легко?! Не делай вид, что ты один у нас страдалец! Ты буквально смотрел на него и не видел в нём никого, кроме Лесьяра, которым ты хотел его видеть! Его, настоящего Лесьяра с его думами, с его бедами, ты даже ни разу не видел! Неужто ты думал, что он просто так с тобою так холоден! Неужто и правда думал, что он просто так от тебя нос воротит! Да ты его настоящего и знать никогда не знал и знать до сих пор не желаешь! Подавай тебе Лесьяра доброго да заботливого, у которого единственная беда – как бы тебе угодить, чтоб твоя душенька счастлива была! Но вспомни, что Лесьяр тебе прямым текстом говорил, что подле тебя оставаться не намеревается! А теперь ты меня винишь в том, что самовольно всё это время напрочь отказывался видеть в Лесьяре и ту, другую сторону, которая теперь оказалась тебе не по нраву? И даже так, видя, как ты слеп к нему, он всё равно заботится о тебе об одном и до сих пор пытается заботиться, ибо как ты ещё объяснить то, что ради тебя он готов проститься со своей жизнью! Между его смертью и смертью вас обоих он сделал самый очевидный выбор! И как бы мне ни хотелось отговорить его от этого, как я могу, ежели разве слепой не заметил, как медленно но верно ты уже сходишь с ума? Ты думаешь я правда желаю смерти Лесьяра?! Ты действительно ТАК обо мне думаешь?! Думаешь, что между одной смертью Лесьяра и смертью вас обоих я должна выбирать второе?! Владомир молчал. Он не дал на дарьянины вопросы никакого ответа. Да и что он мог сказать?.. Он отпустил плечо девушки и не проронил ни слова. Они так и стояли и смотрели друг на друга, пока Дарьяна не прервала тишину. – Я не знаю где он. Но если он ещё в Белгороде, то поспеши. Я прикрою тебя здесь, – она взяла себя в руки и утёрла слезу со щеки, всхлипнув. – Я не хочу, чтобы он умирал… но тогда вы оба… если мы найдём способ… если бы он был… – однако Владомир всё ещё молчал, и Дарьяне пришлось его окликнуть. – Влад?.. Наконец Владомир отмер и тяжело вздохнул. – Он не в Белгороде. – С чего ты взял? – Он меня спас. – Спас? – Да. Он и Любим с его серыми мышами. Ты знала? Дарьяна, плача, едва кивнула. – Догадалась. Владомир оставил заклинательницу и пошёл прочь. Паутинка возвращенного заклятия, которое он когда-то поставил на Лесьяра, дабы всегда знать где он есть, пекла ему губы. Он свистнул, и быстрее стрелы Яшма удивительно послушно прискакал к ногам Владомира. Тот сел на коня и ломанулся прочь из общины через Зеленоборскую деревню в сторону старого, давно позабытого большака. Став у первого верстового столба, Владомир остановил коня. Большак был пуст, но не оттого, что половодье размыло дорогу. Буквально через двадцать саженей большак обрывался, и вывороченная наизнанку земля не давала путнику проехать дальше. За три с половиной года земля так и осталась вывороченной и едва ли поросла мхом и травой, чья жухлая зелень виднелась в проталинах. Однако с Яшмой Владомир не переживал о дороге. Он переживал лишь о направлении. Ведь он не знал, где Лесьяр. Вопреки всем своим желаниям, всем приложенным усилиям Владомир снова остался один.