Сказка о жаровом змее

– Жил-был на матушке земле в царстве в Лихолесском царь Емельян, и царствовал он со своею красавицей-женою Ярославой, да вот однажды стряслось с ними несчастье! В один злополучный день позарился на царицу Лесья́р-богатырь Зеленоборский, защемила его зазноба сердечная, и решил он похитить себе царскую жену – утащить её в свою берлогу-темницу за тридевять земель, в тридесятое царство, в змеево государство. Для дела своего чёрного украл Лесьяр у своих сестёр-братьев названых орех железный. Да не простой тот орех был – давал он силу могучую, что горы сворачивает и моря осушает, чтобы царскую рать поворотить-повыкорчевать. Пошёл Лесьяр в палаты царские, обманом царицу оттуда выманил, схватил и змеем полетел с ней в логово своё тайное. Но царь Емельян не лыком шит был: созвал он своё войско дюжее, взял свой меч булатный и кинулся в погоню за злодеем-похитителем. Нагнал его в чистом поле посреди могучего леса – началась битва-сражение да не на жизнь, а на смерть верную. Силён да удал оказался царь Емельян, отважно бились его воины могучие – устал Лесьяр-злодей сражаться, хотел в селах да деревнях спрятаться, в домах да амбарах дух перевести, людей честных под удар подставить. Но выкуривал его царь, не давал отдыху силе нечистой. Долго сражался царь Емельян со злодеем и, наконец, отсёк ему лихую голову, вырвал сердце чёрное, а тело сжёг и развеял пепел по ветру. Воротился в своё царство-государство со своей женой-красавицей и стали они жить-поживать да по справедливости цар…кхм…ствовать… кха-кха-кха… Вдруг старик-рассказчик запнулся, подавился слюной и стал громко кашлять, чем напугал сидящих перед ним детей. А всё потому, что его нежданно-негаданно пронзил зловещий взгляд сидящего поодаль молодого мужчины. В чёрных глазах его сверкнули молнии, на высоком лбу вздулась синяя вена, отчего стариковые поджилки затряслись, а по виску потекла капелька пота. Старик пугливо опустил свой взгляд обратно на своих отпрысков: – Если вы поели, дети мои, то пойдёмте-ка поскорее… Он встал, нервно расплатился с хозяйкой – женщиной полной и дородной, однако ловко, словно рыба в воде, ныряющей с подносами меж столов – и, украдкой трижды сплюнув через левое плечо, второпях вышел из корчмы, волоча за собой своих озадаченных чад. Мужчина продолжал дырявить спину старика злобным взглядом, крепко стиснув свои кулаки в попытке удержать себя в руках. Сквозь сжатые зубы он злобно процедил себе под нос: – Вот псина пустоголовая… – старик скрылся за дверьми, и молодой человек закрыл глаза и тяжело выдохнул. – Ёб вашу мать… К нему подошла женщина средних лет и поклонилась: – Сани готовы, милостивый государь Владоми́р Милорадович. Можем отправляться. Владомир очень не хотел никуда ехать, да выбора не было. Только пару дней назад главы общины пожаловали ему звание старейшины. Однако пока что никаких изменений в полномочиях Владомира не произошло: едва вступив в эту должность, мужчина всё ещё оставался под сапогом* и был вынужден по-прежнему тратить драгоценное время не на своё усмотрение, а на благо общины, выполняя порученные ему задания. *быть в подчинении, под чьей-либо властью, гнётом. И, как назло, первая работа, которую ему вверили как старейшине, была до крайности нелепой. В общину пришёл некий жутко обеспокоенный мужчина и попросил узнать, как обстоят дела у его сестры: якобы она за последний месяц не ответила ему ни на одно письмо, чего ранее не случалось. На очевидный вопрос «а почему бы тебе, добрый человек, самому не навестить сестру?» мужчина пояснил, что сестра его проживает в Девичьей деревне. Так вот оно что! Эта деревня была особенна тем, что вход мужчинам туда был воспрещён. Она состояла из женщин всех возрастов и сословий, которых общество прогнало из родного дома по разным причинам. Кто-то позорил семью, не сумев выйти замуж или принести ребёнка, кто-то был брошенкой-сиротой, а кто-то на старости лет остался одинокой старухой. И всех их объединяло одно – желание жить в покое и мире. Потому-то когда-то давно женщины стали постепенно объединяться поодаль от остальных людей и держаться друг за друга. Со временем у них получилось создать своего рода деревню-общину, состоящую исключительно из женщин, однако всё ещё не всё было так гладко: жительницы деревни по-прежнему подвергались нападкам да некоторые люди позволяли себе недопустимые вольности по отношению к ним. Дабы обезопасить жительниц, староста деревни – старая заклинательница – не стала сидеть сложа руки и наложила такое колдовское заклятие на Девичью деревню, чтобы нога ни одного мужчины более не могла ступить на их землю, а всех жительниц деревни провела через обряд заклинания, сделав их неприкасаемыми для мужского полу. Теперь женщины могли спокойно и мирно жить: пахать, сеять, пасти скот и заниматься рукоделием, которое затем ездили в соседний город продавать на ярмарках за хорошую цену. И вот в этом медвежьем углу жила сестра просителя. Потеряв связь с сестрой, мужчина попытался дойти до деревни, стучал в ворота и требовал передать ему хоть весточку от своей сестры, вот только всё, что он узнал – что якобы его сестра больна, но уже скоро обязательно пойдёт на поправку, а пока сил не имеет отвечать на его письма. Однако прошла ещё пара недель, а от сестры ни ответа, ни привета. Заказчик снова наведался в деревню и снова получил тот же ответ. Возмутительно! Его же явно за нос водят и что-то недоговаривают! Поэтому, вооружившись мешком золота, он прибыл в ближайшую общину просить заклинателей узнать, что творится с его сестрой на самом деле. И настойчиво требовал послать не кого-нибудь, а именно Владомира Смольного, про богатырскую силу и способности которого последнее время ходило столько слухов. Двое братьев-старейшин, по совместительству главы и основатели общины, увидев мешок полный золота, радостно согласились помочь, в то время как у Владомира начал дёргаться глаз. Ведь есть лишь один-единственный способ для мужчины попасть в эту общину, не нарушив покоя местных жительниц, – поехать туда на смотрины и посвататься в качестве жениха. Хотя ему уже минул двадцать один год, последнее, о чём он думал в своей жизни, – это о женитьбе. Однажды Владомира уже даже хотели женить против его воли… Да что уж там, его отчим до сих пор настаивает на этой свадьбе. Конечно, в этот раз молодого человека никто не заставляет жениться взаправду – достаточно приехать на смотрины в качестве гостя, и тогда его впустят в деревню. Однако сама мысль о свадьбе выводила его из себя, словно кто-то пытался поиграться с ним и таким образом сделать из него горохового шута. А тут ещё и этот старик со своей отвратительной сказочкой! Но деваться некуда: нравится-не нравится, а работу надо выполнять. Не допив свою кружку кислого кваса, с не менее кислым лицом Владомир расплатился с хозяйкой корчмы и, едва сдерживая своё недовольство, в сопровождении женщины, нанятой ему в свахи, вышел во двор и двинулся прочь из деревни с луком и стрелой в руках. Он мрачно оглянулся вокруг. По-зимнему низкие тучи, последние пару недель упрямо не пропускавшие ни единого лучика солнца, сурово нависали над лесом. Безжизненно-чёрные стволы деревьев гнули свои нагие ветви к спящей мёртвым сном земле, укрытой поскрипывающим под подошвами сапог снежным одеялом, а последние лютые морозы щипали щёки и нос, отчего на каждом выдохе изо рта шёл сизый пар и покрывал внутреннюю часть ворота мехового кожуха Владомира инеем. Всё на матушке-земле было так же тоскливо, так же сиротливо, как и на его ноющем сердце. Владомир остановился за околицей, закрыл глаза, вихрем раскрутился на одном месте так, что его голова заходила кругом, а затем резко остановился, натянул лук и выстрелил наугад. Заклинание, что он про себя прочитал, превратилось в поток теплого ветра, который направил его руки и позволил туго натянутой тетиве вложить силу в древко стрелы. – Надо же, как далече полетела! Отсюда и не увидать! – молвила стоявшая поодаль женщина. Владомир открыл глаза и попытался с ещё кружащейся головой рассмотреть стрелу в небе. Ему не придумалась причина для посещения столь далёкой и богами забытой деревни лучше, чем стрела заклинателя, якобы пущенная с целью найти себе уготованную судьбой невесту. Как девушки на святках бросают сапог через плечо, чтобы по носку определить направление, в котором живёт их суженый, так и стрела, пущенная наугад заклинателем, может указать направление для поиска искомого. Однако на деле это всё лишь выдумка для забавы. Если такое заклинание и существует, то это должно быть сложное колдовство, и вряд ли кто в яви им владеет. А то как было бы здорово пустить стрелу и сразу найти то, что когда-то потерял! Ха-ха! Никто из серьёзных заклинателей не верит в эти детские сказки! И всё же дабы лишний раз не врать и не вызывать подозрений у жителей деревни, Владомир и правда загадал стреле указать, где ему искать свою суженую, и вместе с тем прочитал второе заклинание, просящее стрелу лететь к Девичьей деревне, путь к которой указал ему заказчик (будь он неладен со своим глупым заказом!). Вот такой вот маленький обман ради благого дела. Молодой человек выдохнул белое облако пара на свои замерзающие руки, потёр их друг о друга и со свахой пошёл усаживаться в заранее подготовленные для них крытые дорожные сани, которые должны были их доставить в Девичью деревню. Через пару дней пути дорога привела их к деревне, окруженной высоким сосновым тыном*. Путники подъехали к воротам, где их с улыбкой уже ожидала староста; Владомир вышел из саней, чтобы обменяться с женщиной поклонами, и пока кланялся, краем глаза заметил нечто, неприметно торчащее из придорожного сугроба: прямо у въездных ворот, присыпанное снегом, высовывалось оперение пущенной Владомиром стрелы. *тын – забор из вертикальных брёвен. Мужчина на мгновение замер. Он задумчиво посмотрел на стрелу, затем – на ворота и безнадёжно вздохнул. После краткого обмена приветствиями деревянные ворота со скрипом отворились, и сани въехали в деревню. По пятам за ними пошла староста, а за старостой – Владомир, стоило которому оказаться по ту сторону ворот, как их дверцы как по волшебству тут же за ним захлопнулись. * В деревне приключился переполох: редко случается, что кто-то приезжает свататься, да ещё и богатый. Да к тому же не кто-нибудь, а заклинатель! Старейшина! Все молодые девушки на уши встали, перед зеркалами закрутились – румянятся да прихорашиваются. Все, кроме одной. У горящей лучины на лавке сидела девица, в пряже запуталась, клубки по полу растеряла, а рядом с ней скрючилась старуха – наставляет её: куда спицу продевать, как в петлях не ошибиться. Девица усердно старалась, указаний внимательно слушалась, всё примечала и в голове держала, а петли всё равно выходили то слишком тугими, то слишком слабыми. И работа совсем не спорилась, получалось из рук вон плохо. А тут ещё и нитка порвалась – проще всё заново переделать! Девица тихонько вздохнула и стала распарывать своё рукоделие. Вдруг за дверью послышался шум и гам: вбегают в избу её соседки-подружки, ногами топают, снег с себя стряхивают, чуть лучину не затушили. Столпились гурьбой в комнате – аж яблоку упасть негде. Стали звать рукодельницу вместе смотреть на приезжего жениха. А она губы поджала, даже глаз от пряжи не подняла: – Куда мне замуж: мне и здесь хорошо живётся. Да и зачем вдруг заклинатель сюда пожаловал? Ему на знатной девице впору жениться, зачем ему беднячка? Или он настолько худ в своей работе? Вошедшие подружки наперебой начали отвечать ей: – Ой, Ладушка, опять ты во всём дурной умысел видишь, настроение людям почём зря портишь! Много ли хорошего у нас случилось за последнее время? Одна икотка чего стоит –всё никак вывести не можем! Так отчего же хоть сейчас не порадоваться, душу не отвести? – Поговаривают, он далече ехал и стрелу пустил: куда стрела попадёт, там он и пойдёт невесту себе искать. А стрела к нашим воротам попала! Староста лично видала! Бывает же так! – Видишь, Ладушка, он не просто так здесь! Ну пойдём хоть глазком на него с нами глянешь! Одна из вошедших, девица с румяными щеками и полной грудью, хитро посмеялась, прилаживая алые бусы на своей шее: – Да она такая хмурая, видать, потому что знает, что вряд ли её выберут: гляди какая бледная да худая, ухватиться-потрогать не за что! Вот и не хочет на глаза жениху показываться. Ни разу ведь ни словом на посиделках не обмолвилась, когда последний раз у неё любимый был, да и был ли. Али и правда никогда не было? – девушка захихикала, прикрыв рот своей белой ладошкой. – Не было ведь, а этого ещё в глаза не видела, а уже нос воротит! Ладушка всё слышала, но молчала словно воды в рот набрала – ни слова не ответила зазнавшейся девице. Да и в чём смысл спорить со смутьянкой? Поэтому все упрёки ей как с гуся вода: сидит свою нитку дальше распарывает, в клубочек пряжу сматывает. Тут дверь распахнулась вновь, и в горницу, запыхавшись, вбежала ещё одна девица. Стоя в дверях и тяжело дыша, даже забыв стряхнуть с себя снег, она начала нетерпеливо подпрыгивать, ладошами в рукавицах хлопать и верещать: – Ах, девки, слушайте! Слушайте! Знаете, что скажу? Вы не поверите! Я пробралась и глянула на него тайком! Ах, вы даже себе не представляете! Собравшиеся в избе девушки резко обернулись и, услышав новость, в один голос громко ахнули. Даже старуха рядом с Ладушкой оторвалась от работы и подняла свою седую как лунь голову. Баламутка тяжело дышала, словно бежала сюда через всю деревню. Едва переведя дыхание, с горящими от волнения глазами она начала трещать как сорока, расписывая жениха: – Представляете, он молодой! Не старик какой-нибудь! Думаю, лет двадцати. И такой чудной! Брови чёрные, глаза соколиные, как сажей обведённые, и волосы смоляные, в косу собраны! – Ох, сестрицы, неужели кочевник? – Да нет, не похож он на кочевника! Кочевники, говорят, все невысокие, а этот высоченный! И ноги у него длиннющие, и в талии узок, и в плечах целая сажень! – девушка развела руки в стороны, широким размахом показывая размеры подружкам, отчего с её плеч на пол посыпался подтаявший снег. – Стоял в чёрном кожухе красным кушаком подпоясанный, а кожух-то у него золотыми-серебряными нитками да шелками расшит! А на шапке жемчуга! Ах, сестрицы! Богач он, я вам точно говорю! – Ах, неужели и правда? – Правда, правда! – Посмотреть бы на него уже поскорее! Ну красивый-то хоть? – Красивый-красивый! Но видно, что не здешний! Я таких никогда не видывала, когда у себя ещё жила. Он городской, видимо, но точно не местный! Я хорошо его разглядела: он сначала спиной ко мне стоял, потом ка-а-ак обернулся! Как глянул на меня! Я аж обмерла и во весь дух к вам побежала! – Ах, как любопытно было бы увидеть его своими глазами! – Так что, неужели нам его не представят? – Так я как раз ходила у старосты спросить, она велела до ужина всем собраться, кто желает! – Тогда что ж мы тут сидим? А то придётся тесниться где-нибудь в уголочке, эдак мы даже его мизинца не разглядим, а он нас и подавно! Девицы начали говорить наперебой, и их стрёкот не прекращался ещё некоторое время. А Ладушка в пряжу свою носом уткнулась, головы так и не подняла, ни словом не обмолвилась, но спицы в её руках замерли: слушает внимательно, что её подружки рассказывают. Однако чем дольше она слушала, тем сильнее хмурилась. Кто-то из собравшихся подружек вдруг задал вопрос: – Как думаете, он заклинатель из общины какой или самолично дела ведёт, сам себе хозяин? Докладчица всё это время тараторила так быстро, что всё ещё не могла никак отдышаться. Она сделала глубокий вдох и выплюнула: – Ага, староста сказала из Зеленоборской! В комнате послышался звон упавших на пол спиц. Все сразу обернулись на звук, однако Ладушка быстро подняла выскользнувшие из рук спицы с пола, оправила сарафан, смахнула прилипшую к нему тёмную нитку и вернулась к распарыванию своей неудавшейся работы. Остальные девушки снова засуетились, заворковали, затем перед зеркальцем по очереди покрутились, стали платки поправлять. – Ладушка, ну пошли с нами! – Идите без меня, я, может, потом подойду. – Ах, её калачом не заманишь! Ладно, пойдёмте скорее! Подружки, наконец, выбежали из горницы смотреть на жениха, а Ладушка снова осталась куковать в одиночестве. Однако ей так и не удалось вернуться к работе. Сама того не заметив, девушка погрузилась в свои мысли, и чем крепче задумывалась, тем медленнее двигались её пальцы. Она даже не заметила, как снова запуталась в нитке. Старуха рядом с ней тихонько цокнула языком и покачала головой: – Ладушка, душенька, почему ты хмуришься? Ежели тебе плохо видно, так поставь лучинку поближе к себе. Ладушка посмотрела на своё никуда не годное рукоделие и, вновь поджав губы, подняла глаза на старуху: – Глаза мои устали, бабушка, пойду немного прогуляюсь, отдохну. Поднявшись с лавки, Ладушка рассеяно начала искать свой платок, а, найдя, сжала его в руке, чтобы затем, на миг замерев, в напавшей на неё нерешительности положить платок обратно. Она постояла некоторое время на одном месте. Грудь её заволновалась, ресницы задрожали, зубы укусили до крови ни в чём не повинную нижнюю губу. Ладушка глубоко вздохнула и молча поглядела на себя в забытое её подружками зеркальце, и вдруг наспех накинула платок на голову, надела первый подвернувшийся тулуп и вылетела из горницы. Сильный ветер выбил из косы вьющиеся русые волосы, студёный мороз нарисовал румянец на бледном лице. Покрепче запахнув овчинный тулупчик, она побежала к избе старосты. Изба был в два этажа, заметно выше всех остальных изб в деревне. От печной трубы дым стоял коромыслом, предвещая возможное скорое ухудшение погоды. Усаженные плотно в ряд перед избой рябины, до сих пор не опавшие красные ягоды которых кровавыми каплями схоронились под укутавшим ветви белым снегом, закрывали собой богатый облик избы. За их заснеженными безлистыми кронами едва виднелись широкие торцевые карнизы, расшитые деревянными кружевами, и украшенные изображениями лесных зверей да птиц оконные наличники. Под свисающим от конька полотенцем с защитными узорами спрятались две вырезанные из дерева вещие птицы-гамаюн, повернутые своими человеческими лицами друг к другу. Снег припорошил их тела, и в полутьме серого облачного дня их безжизненные глаза показались Ладушке крайне несчастными. Широкий порог дома уже обивали несколько девиц, очевидно, не сумевших протиснуться внутрь. Другие же, видимо, потеряв всякую надежду войти, прятались от снега и ветра под примыкающим к избе крытым тесовыми досками навесом и что-то с жаром обсуждали. Девушка сноровисто проскользнула меж соседок сперва в сени, а затем вверх по узкой лестнице в горницу*. Тут не то, что яблоку было негде упасть, тут даже иголку воткнуть некуда было! Стояли девицы плотно одна к другой, как засоленные огурцы в бочке. И все разрядились в платки праздничные; кто в шубках, кто в тулупчиках стоит. Все потом обливаются, шёпотом перешёптываются. Не видать за ними, что там в горнице творится! А Ладушка как мышка стала среди них юрко путь себе разыскивать, поближе к первым рядам пробираться. *в богатых избах первый этаж представлял собой нежилое помещение и назывался подклет; подклет использовался как кладовая, поэтому не отапливался и окон не имел (то есть первый этаж был глухим); чтобы попасть на второй этаж в горницу (жилое помещение), надо было подняться по смежной с подклетом лестнице через сени – крытую пристройку, примыкающую к основному каркасу (срубу) избы. Из дальнего угла горницы женским голосом, который, очевидно, принадлежал свахе прибывшего в деревню заклинателя, начала наговариваться шутливая обрядовая присказка: – Мы купцами по царствам-государствам странствовали, товару искали. Да чтобы найти лучшего, попросили помощи у волшебной стрелы, и стрела та к порогу вашему прилетела, к вам в дом привела нас! Проделали мы путь сюда неблизкий, хотим посмотреть на товар ваш красный! – Да товару-то у нас вон сколько, и все как одна красавицы писаные! – молвила в ответ староста, выступавшая в качестве свахи со стороны девушек. – Один купец весь товар не выкупит, всех в санях не вывезет! – Ваш товар хорош – наш купец пригож! Не весь товар он купит, а тот, что сердцу его мил будет. Нахмурившись, Ладушка слушала присказку и всё ещё медленно проталкивалась меж тесно прижатых друг к другу девиц. Наконец девушка вынырнула из-за их спин, однако вдруг споткнулась о валявшуюся в ногах не пойми откуда взявшуюся рыболовную сеть и, едва устояв на своих двоих, подняла голову, чтобы разглядеть то, что творилось в искомом углу горницы. * Широкий дубовый стол был накрыт белой скатертью, а поверх неё устлались рушники, расшитые красными узорами воркующих на ветках калины голубей. Несмотря на то, что в горнице было жарко, такие же рушники были накинуты на плечи обеих свах как нательные платки. На столе дымился до блеска отполированный самовар, а вокруг него расставились караваи да пироги с медовыми пряниками. Владомир как званый гость сидел во главе стола, медленно отпивая из кружки горячий чай. Он краем уха слушал то, что говорили свахи, однако большая часть его внимания сосредоточилась на столпившихся вокруг них девицах. Ему нужно было как-то определить ту, у которой можно было бы расспросить о состоянии сестры его доверителя. Да вот только как же узнать среди них такую, кто действительно что-то знает? Все они казались Владомиру на одно лицо! Владомир ломал голову, мысленно проклиная «несчастного братца», из-за которого молодому человеку сейчас приходится заниматься такой ерундой. Однако внешне он выглядел спокойно и расслабленно, отвечая улыбкой на улыбки девушек, пока староста Девичьей деревни продолжала: – Коли сердцу купца вашего мой товар мил окажется, то сделка не полна выйдет. А ежели мой товар по велению сердца своего сам ответом купцу в руки пойдёт, то полюбовно продам его на ваше попечение… Мужчина так бы долго ещё высматривал среди девиц ту, которая вызвала бы у него наибольшее доверие, если б тут вдруг одна буквально не вывалилась из-за спины впереди стоящих разряженных как цветы по весне девиц и чуть не упала на пол. Владомир перевёл туда свой соколиный взор и вдруг потрясенно замер, широко раскрыв глаза. «Не может быть! Это же…» Его прошиб холодный пот, а сердце в груди заколотилось как бешеное. Владомир резко вскочил на ноги, да так, что стол, за которым он сидел, аж с грохотом подпрыгнул и чуть не перевернулся. От неожиданности несколько девиц ахнули, свахи прервали свою речь – в комнате воцарилась гробовая тишина. Все замерли и уставились на Владомира, но тот не обратил на это ровно никакого внимания. Молодой мужчина ошарашенно уставился на откуда ни возьмись появившуюся Ладушку, а девушка подняла глаза и, вдруг побледнев как скатерть, в изумлении уставилась на него в ответ. Но глядела она так недолго. Отмерев первой, она резко развернулась и уж было хотела прошмыгнуть обратно в толпу к своим сестрицам-соседкам, но Владомир оказался проворнее и схватил её за запястье. Тут же сработало наложенное колдовство, и от касания кожи к коже по ладони заклинателя прошла режущая волна боли, однако он и не подумал отпустить её руку. В горнице была тьма народу, но стало так тихо, что слышалось, как поленья потрескивают за заслоном печи. И хотелось попросить поленья трещать немного потише, ибо все, затаив дыхание, наблюдали за развернувшимся зрелищем. Владомир замер. Его сердце до краёв переполнилось смесью самых разных противоречивых чувств, готовых в любой миг перелиться через край, как убегающее молоко. Он никак не мог поверить своим глазам. Точнее, дело вовсе не в его глазах. Он в самом деле был уверен, что видит эту девушку первый раз и ранее никогда не встречал. Однако всё его нутро, вся его душа затрепетала. «Это же… это же… Лесьяр? Но он же… И почему… почему он женщина?!» Сваха со стороны жениха первая пришла в себя и в крайнем замешательстве обратилась к Владомиру: – Милостивый государь, всё ли в порядке? Ты её знаешь? Но Владомир будто оглох. Он продолжал стоять как громом пораженный, не отводя взгляда от булатно-серого омута широко распахнутых девичьих глаз. «Быть этого не может... Такого просто не может быть!» – думалось ему, и заклинатель лишь крепче сжимал руку Ладушке несмотря на боль. По толпе с задних рядов громче и громче поползли шепотки «Что там происходит? Что случилось?», а сваха со стороны жениха, так и не получив от того ответа, не на шутку начала волноваться: – Владомир Милорадович, государь милостивый, ежели что не так, то… – Я женюсь на ней, – подал вдруг голос Владомир. – Что?.. – средь усилившегося шушуканья девиц женщина было решила, что ослышалась. Недоумение на её старческом лице росло, но более всего оно выросло, когда её подопечный «жених», который женихом-то по уговору вовсе стать не должен был, вдруг выдохнул, выпрямился, широко улыбнулся и громко, с расстановкой, чтобы все собравшиеся точно расслышали его верно, повторил: – Я. Женюсь. На ней. ОТ АВТОРА: Милостивый государь – унифицированное обращение к человеку знатного сословия; сюда же добавлю, что все герои обращаются друг к другу на «ты» – это более корректно с исторической точки зрения, так как привычное нам вежливое обращение на «Вы» было заимствовано из французского языка позднее. Отчества/матронимы, образованные суффиксами -ич, -вна, могли иметь только представители знатного рода; наречение по отчеству/матрониму также могло быть пожаловано царём за заслуги перед государством, потому такое обращение говорит о знатности человека; выбор между отчеством и матронимом делался в пользу либо более знатного рода либо наоборот менее знатного – это всё тонкости наречения, которые были созданы, чтобы подчеркнуть социальный статус человека. П.С. На деле в научной среде мнения по поводу использования отчеств только знатью разнятся, версии есть самые разные, и тем не менее я решила использовать это при наречении своих героев. Пояснение про «ваш товар – наш купец» – эта присказка никогда не значила, что девушку считали товаром! Это специальная аналогия, связанная с тем, что многие обряды нельзя было называть непосредственно своими именами, чтобы не сглазить (а в сглаз простые люди очень даже верили). То есть нельзя было прийти и с порога заявить: «Мы приехали к вам свататься, хотим жениться на одной из ваших девушек». Вас бы сразу развернули и отправили восвояси, ведь никому не хочется накликать беду в случае такого важного ритуала, как свадьба.