Everything Where it Belongs

      На «хорошо» ощутимое напряжение не тянет, а большего Хэнк сделать пока не может. Дальше дела идут еще гаже. Напряжение в участке напротяжении последних месяцев ощущается не меньше — каждый день поступают сообщения о новых пропавших андроидах, девиантах. Некоторым удается сбежать, некоторые, скорее всего, причастны к преступлениям против собственных владельцев. Прошли недели с тех пор, как полиции удалось выйти на хотя бы одного из них.       — Будто под землю проваливаются, — говорит Хэнку Крис.       — Верно, — соглашается Хэнк, — будто.       Значит, девиация не просто распространяется, но и подвергшиеся девиации андроиды каким-то образом начинают организованно работать вместе. И ни Хэнк, ни полиция не знает с какой целью.       Телефон в кармане вибрирует, на экране высвечивается фотография Коннора с Сумо в парке. Выглядит Коннор радостней, тепло улыбается, сидя с собакой на траве и обнимая ее рукой. Из-за этой фотографии на глазах Хэнка наворачиваются слезы и ему приходится спешно вставать с места и идти в туалет, чтобы собраться с силами.       — Вы двое милые, — наконец набирает он в ответ, сквозь нечто странное, расплывающееся в животе. — Надеюсь, ты замечательно проводишь время, Кон.       Хэнку интересно, есть ли у Коннора дни хуже или лучше, или он воспринимает их одинаково. День Хэнка вот становится хуже. Джефф пытается проявлять заботу и, обычно, отдает дела, касающиеся детей, другим офицерам, однако иногда никого другого нет, и Хэнку приходится ехать в больницу и рассказывать маленькому мальчику с изувеченным лицом о напавшем на его семью андроиде-домохозяйке.       Хэнк думает о сыне, не может не думать. О том, как Коул попал в больницу, о том, как не выжил. О том, что врезавшаяся в них фура была неисправна, и о том, что груз и инвестиции компании, которой фура принадлежала, оказались ценнее жизней его и Хэнка.       Он думает о том, что отобрал у Коннора планшет потому, что там есть фотографии поврежденных андроидов-девиантов, а также потому, что боится Коннора потерять, что увидев их, девиантных андроидов, Коннор сам станет одним из них. Он думает, что Коннора с ним держит лишь программа, что Коннор наверняка ушел бы раньше, если бы мог, потому что Хэнку, кажется, суждено доживать жизнь в одиночестве.       Хэнк не собирается ехать к Джимми. Он не собирается пить. Просто так получилось. Просто так случается, особенно в подобные ночи, когда алкоголь — единственный способ ненадолго приглушить терзающую его боль.       Хэнк пьет, пока боль не стихает, пока сознание не притупляется, даже если ненависть к себе он ощущать продолжает всегда, пока не теряет счет времени и пока мир вокруг не начинает вращаться. Хэнк рад, что звонит Коннору до того, как напивается, и предупреждает о том, что вернется поздно. Он продолжает думать о Конноре даже после, о Конноре, сидящем дома, возможно, обеспокоенном, а затем думает о Конноре, которому все равно. О том, что Коннор переключит внимание и приоритеты на другого владельца, если Хэнк наконец откинется.       Хэнк заказывает еще пинту, хотя Джимми наверняка собирается его скоро послать. А затем дверь в бар открывается.       — Эй! — орет кто-то. — Ты, блин, читать умеешь? Никаких андроидов!       Хэнк поворачивается на шум, но Коннор уже оказывается рядом, кладя руку Хэнку на плечо.       — Хэнк, — мягко говорит он. — Пойдемте.       Хэнк пытается сопротивляться, отмахнуться, отправить Коннора домой, невнятно бормоча возражения, однако тот легко уклоняется, хватает Хэнка за запястье, а потом приобнимает за плечи.       — Пойдемте, — повторяет Коннор, помогая ему добраться до машины. Коннор теплый и твердый, и Хэнк борется между желанием оттолкнуть его и прижаться тесней.       — Как ты узнал, где я? — спрашивает Хэнк, когда Коннор усаживает его на пассажирское сиденье.       — Вы рассказали мне сами, что иногда выпиваете здесь. Помните?       — Я сказал, что задержусь допоздна на работе.       — Ваш телефон оповещает меня сигналом, когда вы покидаете участок, чтобы я успел вовремя приготовить ужин, — Коннор бросает на Хэнка быстрый взгляд.       — Не помню, чтобы разрешал тебе это, — удивленно таращится тот на него в ответ.       — Разрешали, — настаивает Коннор.       Хэнк открывает рот, но что-либо добавить не успевает, Коннор продолжает говорить первым:       — Вы много выпили и плохо соображаете. Просто расслабьтесь, ладно?       Хэнк хочет поспорить, но сил на споры не осталось.       Сумо ждет их у двери, беспокойно обнюхивает Хэнка, пока Коннор не выпускает его во двор, а Хэнка ведет в гостиную, помогая сесть на диван, затем приносит из кухни бутылку воды.       — Вам станет плохо, — говорит он.       Хэнк прижимается к спинке дивана.       — Я в порядке.       Он не в порядке. Пятнадцать минут спустя он рад, что ничего не ел за обедом и что в его желудке сейчас пусто. Затем ест прямо из сковородки, пытаясь перед Коннором извиниться, когда тот забирает ее, чтобы помыть.       Хэнк ненавидит эту часть ночи. Забвение не приносит облегчения надолго, а об остальном он, в основном, забывает. Никто никогда не видел его таким раньше, и Хэнк привык ненавидеть себя сам, однако стыд перед кем-то, обжигающий ему затылок теперь, — явление совершенно новое.       Хэнк прислушивается к звукам льющейся в раковину воды из кухни, упав головой на диван. Слышит, как открывается задняя дверь и когти Сумо цокают по полу, затем диван продавливается под весом Коннора.       — Прохладная ванна поможет вам почувствовать себя лучше, — предлагает он.       — Не нужно, — стонет Хэнк. — Я просто посплю, утром мне станет легче.       — Как часто вы это делаете? — спустя тягучее мгновение мягко спрашивает Коннор.       Он звучит разочарованно. Он звучит обиженно, и Хэнк знает, насколько его андроид продвинут, знает, что про коды и программы, и знает, что соображает сейчас туго, но просто не может воспринимать реакции, чувства Коннора фальшивыми, ненастоящими.       — Уже реже, — честно отвечает Хэнк. Он не может сказать, сколько ночей провел у Джимми. — Мне стало лучше. С тех пор как ты здесь.       Хэнк чувствует пальцы Коннора в своих волосах, нежно массирующих кожу головы.       — Я бы хотел, чтобы вам не было так больно, — шепчет тот.       — Ага, — Хэнк сглатывает, — Я тоже.       Коннор тянется к его руке, притягивает к губам и целует костяшки пальцев.       — Тогда позвольте мне вам помочь.       Хэнк закрывает глаза, жмурится крепко, чтобы по щекам не текли проступившие слезы. Затем трет пальцами переносицу и сжимает руку Коннора.       — Хорошо, — отвечает он осторожно, — хорошо.       Коннор касается руки Хэнка, вынуждая того разжать пальцы и отпустить.       — Все будет хорошо, — говорит он. — Я скоро вернусь.       Коннор встает, направляясь куда-то вглубь коридора, и Хэнку приходится приложить не мало усилий, чтобы приглушить отчаянное желание никуда его от себя не отпускать, затем слышит звуки льющейся в ванне воды, закрывает глаза и почти под эти звуки засыпает. Коннор возвращается, вновь мягко касаясь его руки и с мягким «вставайте» помогает Хэнку подняться.       В голове Хэнка слишком туманно, чтобы задумываться о том, что Коннор собирается его раздеть. А ванна действительно помогает. Конечно, он не становится более трезвым, но вода не горячая, идеально теплая, достаточно прохладная, и неплохо бодрит притупившийся разум, однако не настолько, чтобы Хэнк начал чувствовать себя неловко. Он погружается в нее медленно, опирается спиной о спинку ванны, а Коннор позади него опускается на колени, неспешно оглаживая пальцами густые прядки волос.       — Я могу помыть их вам, если хотите, — ласково произносит Коннор.       Хэнк почти не слышит — в тот момент он пытается понять, откуда Коннор точно знает, с какой силой сжать пальцы в волосах, чтобы было настолько хорошо, с какой силой надавить, чтобы пульсирующая боль в голове ослабла.       — Все в порядке, — отзывается Хэнк, когда до него наконец доходит смысл сказанных слов. — Я приму душ завтра утром.       Глаза Хэнка закрыты, но он ясно видит, как уголки рта Коннора дергаются:       — Вы же знаете, что завтра утром будете чувствовать себя дерьмово.       Хэнк тоже улыбается, открывая глаза и поворачиваясь, чтобы на Коннора посмотреть.       — Я никогда раньше от тебя и слова грубого не слышал.       — Мои социальные протоколы показывают, что это невежливо, но вам это не повредит.       Хэнк вновь смеется. Он слишком пьян, чтобы задуматься над тем, что для человека, который действительно ощущает себя дерьмово, ему сейчас слишком здорово. Это просто когнитивный диссонанс, мать его.       Коннор снова сжимает пальцы в его волосах.       — Хэнк, — говорит он. И этого достаточно.       — Ага, — соглашается Хэнк. — Хорошо.       Хэнк ожидает, что ощущение стыда все же придет — потому что это чертовски нелепо, не так ли? Ему почти пятьдесят три года, а он настолько жалок, что напивается из-за заботы о нем андроида, которого купил, потратив тысячи долларов, только чтобы не чувствовать себя одиноким. Стыд не приходит. Коннор слишком мягок, слишком осторожен и слишком искренен, и, конечно же, это лишь его программа, но разве это имеет значение, если ни один из них не заметит разницы? Хэнк чувствует себя хуже, когда ощущает легкое прикосновение губ Коннора к своему виску, пока тот заканчивает ополаскивать его волосы, и это совсем не похоже на игру в семью с куском пластика.       — Я принесу вам пижаму, — так же ласково говорит Коннор, заканчивая и поднимаясь на ноги. Совершенно невозмутимым голосом добавив: — Не утоните.       Хэнк прочитал все, что нашел о социальных программах андроидов, позволяющих им адаптироваться к личностям своих владельцев, тем не менее, до сих пор никогда не встречал андроида с чувством юмора, как у Коннора. Коннор был уникальным, он отличался от других, и Хэнк чувствует к нему привязанность, а также страх, потому что будь Коннор девиантом, вряд ли бы с ним остался.       Хэнк отбрасывает эту мысль в который уже раз, затем одевается и следует за Коннором в спальню, однако, избавиться от нее не удается полностью, когда он садится на край кровати. Может быть, именно страх потерять внезапно свалившееся на него счастье, вынуждает Хэнка потянуться к Коннору, аккуратно взять его за запястье и сказать:       — Что, если бы я попросил тебя остаться?       Коннор убирает со лба Хэнка влажную прядку волос.       — Тогда я бы остался.       Хэнку не следует спрашивать, потому что он не уверен, хочет ли знать ответ. Тем не менее, Хэнк спрашивает:       — Но чего хочешь ты сам?       Коннор вздыхает так, как вздыхает каждый раз, когда считает вопросы Хэнка глупыми. Он обходит кровать по кругу, и Хэнк думает, что снова облажался, и что Коннор собирается уйти, оставив его в комнате одного. Впрочем, винить Коннора в своих же промахах он не может. Он выдыхает, ерзает на простынях, пытаясь устроиться поудобнее, невзирая на боль в голове. Однако Коннор всего лишь выключает свет, аккуратно опускаясь обратно на кровать и вскоре Хэнк ощущает его своей спиной.       — Я хочу, чтобы с вами все было в порядке, — шепчет Коннор, касаясь дыханием кожи Хэнка, а затем целует в изгиб плеча. Хэнк не слышал, как Коннор снимал рубашку, но кожа его ощущается прохладной.       Коннор обнимает Хэнка крепко, кладя руку ему на сердце.       — Засыпайте, ладно? — продолжает шептать он, и, в конце концов, слишком вымотанный, слишком измученный всем произошедшим за последнее время Хэнк, подчиняется.       Утром Хэнка будит его собственное дыхание. Обычно его будят головная боль или тошнота, сегодня же, похоже, организм решил добавить немного разнообразия. И Хэнк считает, что должен быть благодарен кому бы то ни было за чуть менее отвратное самочувствие.       Мгновение он сидит на краю кровати, прижав ладони к лицу, пытаясь собраться с мыслями. Прошлая ночь помнится плохо. Однако, по крайней мере, он не отключился и не купил себе еще одного андроида-любовника.       Затем Хэнк оглядывается через плечо, обнаружив позади себя лежащего на спине Коннора с прикрытыми рукой глазами. Коннор выглядит немного растрепанным, пугающе человечным, и сердце Хэнка готово сжаться от переполнивших его чувств.       С той июльской ночи, когда Хэнк опустошил свой сберегательный счет, чтобы избавиться от одиночества, проходит два месяца, но Хэнк понимает сразу, что никогда не видел Коннора спящим. Он его даже без формы Киберлайф не видел, хотя провел определенно много времени, гадая, есть ли под ней еще веснушки. Он никогда не видел Коннора неподвижным, уязвимым или полностью расслабленным, а не прямым, словно палка. Теперь Хэнк осознает, насколько увиденное — красиво и захватывающе, и как же трудно не отвести взгляд. Словно слишком долго смотреть на солнце, потому что Коннор — нечто яркое и внеземное, нечто, Хэнку не принадлежащее.       Хэнк поднимается на ноги сквозь боль в суставах, и идет через холл в ванную почистить зубы. Сумо уже ждет в коридоре, тихо поскуливая. Обычно на улицу пса выпускает Коннор, однако Хэнк на этот раз делает все сам. Затем лезет в буфет — завтрак перед работой, в основном, ему тоже готовит Коннор, но Хэнк, считая, что обязан ему за прошлую ночь, находит мюсли, решив сегодня обойтись ими.       После завтрака Хэнк возвращается в спальню. Коннор все еще спит, поэтому Хэнк садится на край кровати и кладет руку тому на регулятор тириумного насоса, чувствуя, как пульсирует под невероятно мягкой кожей синяя кровь.       Светодиод Коннора мигает желтым. Затем он убирает руку с глаз и смотрит на Хэнка.       — Привет, — Коннор звучит ласково, сонно и немного хрипло. — Я установил таймер, чтобы выйти из стазиса раньше. Не думал, что вы меня опередите.       — Все в порядке, — отвечает Хэнк. — Я возьму на работу мюсли.       Коннор потягивается, а Хэнку интересно, приятно ли андроиду это делать, или же за все отвечает программа, вынуждает его казаться более человечным. Затем Коннор садится, тянется за форменной рубашкой, которую аккуратно сложил на тумбочку ночью.       — Как вы себя чувствуете? — спрашивает Коннор, засовывая руки в рукава и застегивая пуговицы.       — Неплохо. Прошлой ночью, Кон… ты не должен был делать ничего из этого.       Коннор вновь знакомо вздыхает и тянется за галстуком.       — Я хотел. Я сказал вам, что хочу.       — Знаю, просто… — Хэнк запинается, отводя взгляд в сторону. «Просто ты на самом деле не можешь чего-то хотеть», собирался он сказать, и Коннор, кажется, понимает без слов. Он встает, подходит к зеркалу, поправляет волосы, хотя они совсем не спутаны и спрашивает:       — Хэнк, хотите знать, как я смотрю на мир?       Честно говоря, Хэнк не уверен. Впрочем, Коннор ведь все равно ему скажет. И Коннор говорит. Коннор не дает Хэнку открыть рот, прежде чем поворачивается, прислонившись к шкафу.       — Вы можете относиться ко мне как к человеку, или как к машине, но это будет исключительно ваш выбор. Меня он не волнует. Если я говорю, что хочу, вы либо верите мне, либо перестаете мыть за меня посуду, спрашивать мое мнение и позволите мне делать то, для чего меня купили. Я продолжу быть вашим домашним андроидом, если вы того желаете и останусь в вашем доме, чтобы вы чувствовали себя менее одиноким, но тем самым вы сделаете больно мне.       Коннор говорил откровенное и раньше, Хэнк слышал. Настолько откровенно Коннор говорит впервые. Хэнк слишком растерян и отвечает какой-то глупостью:       — Это, — произносит он несмело, жестикулируя, — это ненастоящее, Кон.       В ответ, Коннор смотрит на него чужим холодным взглядом, какого Хэнк раньше не видел.       — Я менее реален, чем вы, Хэнк? — спрашивает он, делая шаг вперед. — Работа вашего мозга и ваши реакции на собственные действия… всего лишь другой тип программы. И я думаю, вы это знаете.       — Коннор, — начинает было Хэнк, но Коннор сокращает расстояние между ними слишком быстро и целует, обняв теплыми ладонями лицо.       — Относитесь ко мне так, будто я знаю, чего хочу, — шепчет Коннор ему в губы, — или дайте мне помыть чертову посуду. Выбор за вами, Хэнк.       Хэнк думает, что в этом всем есть какая-то злая ирония. В андроиде, которого он купил и у которого вообще не должно быть никакой автономии, но который говорит, что способен выбирать сам и который преподносит ему свою истину, словно подарок, хотя на самом деле это Хэнк тот, кто всегда делает выбор, единственный. И именно в нем вся проблема.       Но Хэнк всегда был падок на что-то, что могло бы уменьшить его боль, даже если это всего лишь короткое затишье перед возможной бурей. Вот почему он так много пьет, пусть и прекрасно осознает последствия. Вот почему иногда раскручивает патронник своего пистолета, заряжая только одной пулей. И его привлекает не вероятность возможной смерти, а надежда, которая следует за пустым щелчком, будто это знак, что продолжать жить пока еще стоит. Пусть она не длится долго, а боль всегда возвращается, Хэнк не знает где еще находить надежду и чем держать себя подальше от края.       С Коннором так же. Слишком мягкие руки на лице, губы Коннора на его губах, безумие, бальзам на рану, слишком глубокую, чтобы излечить полностью, ненадолго ее притупляющий.       У Хэнка есть свои пороки, и, может быть, это очередной, особенно когда Коннор ощущается лучше, чем что-либо, к чему Хэнк когда-либо прикасался, теплый и живой, с сияющими глазами, настолько убедительный, что Хэнк готов забыть хотя бы на мгновение, что перед ним не человек.       И Коннор это понимает, снова целует Хэнка, на этот раз настойчивей, с языком и плотно вжимаясь в губы Хэнка своими. Хэнк поддается, притягивает его ближе, цепляясь пальцами в его рубаху, а затем погружая их в чужие волосы. Коннор одобрительно постанывает, покусывая нижнюю губу Хэнка.       — Я так и думал, — говорит он довольным голосом, дразняще и совсем этого не скрывая. А Хэнк все еще приходит в себя, проводит большим пальцем по губе Коннора, стараясь не вздрогнуть, когда Коннор проводит по коже кончиком языка.       — Вы опоздаете на… — начинает Коннор, но Хэнк снова целует его, прежде чем тот успевает закончить фразу. Полезный и действенный способ, если хочешь кого-то заткнуть.       Хэнк прижимает Коннора к шкафу, целуя жадно и голодно. Он не хочет идти на работу, он хочет уложить Коннора обратно в постель, почти готовый позвонить Джеффри и притвориться больным. Однако Коннор оказывается более ответственным, он отстраняется, аккуратно выскальзывает из сильных объятий, повернувшись лицом к зеркалу.       — Вы опоздаете, — повторяет он, поправляет волосы и смятую Хэнком рубаху.       Что ж, Хэнк может попытаться убедить себя в том, что ему не все равно на предупреждения Джеффри, особенно после множества просраных шансов, если, конечно, сумеет стряхнуть с себя нахлынувшее из-за Коннора желание. Он смотрит, как Коннор поправляет галстук, словно занятия увлекательней нет, пока тот не встречает его взгляд в зеркале, легкой улыбкой.       — Хэнк.       — Да, хорошо, — отзывается Хэнк, обвивая талию Коннора руками и целуя изгиб его шеи, — у тебя родинка в ухе, ты знал? — спрашивает он напоследок.       Коннор дергает рукой, касаясь места, куда взглядом указал Хэнк.       — Теперь знаю, — говорит он, улыбаясь, и осторожно отталкивает Хэнка от себя, чтобы натянуть пиджак.       — Ненавижу твою одежду.       — Ненавидите? — Коннор смотрит на него удивленно. — Я могу надевать другую одежду, если вы хотите. Я бы хотел.       Хэнк следует за Коннором из спальни, глядя ему вслед.       — Ты никогда не говорил, что хочешь.       Коннор не смотрит на него, пока кормит Сумо.       — А вы никогда не говорили, что ненавидите мою одежду.       — Я имею в виду… да. Я знаю, — тем не менее, Хэнк цепляется за «хочу» Коннора сильнее, чем за свои слова, — Ты можешь пойти по магазинам сегодня, если захочешь.       — Схожу, — Коннор улыбается, пересекает комнату и быстро целует Хэнка в губы. — Идите на работу. Об остальном мы поговорим вечером.       Хэнк не помнит, когда в последний раз так сильно хотел прикоснуться к кому-то, чтобы ощутить под ладонью любую ранее незамеченную деталь. Но одергивает себя, ограничиваясь поцелуем в лоб, нежно проводит ладонью по темным прядкам волос.       — Увидимся позже, — привычно говорит он, как говорит каждое утро.       Коннор кивает в ответ.       — Хорошего дня, Хэнк.