Красная камелия

              За окном уже давно потемнело. В городе теперь всё было тихо и мирно, хоть и тревожно. Масляной светильник, стоявший на полу, дрожащим огоньком освещал небольшую комнатку, успокаивая и расслабляя. Голоса с улиц исчезли, уступив место шороху листьев и стрекоту сверчков. Хосок полулежал на матрасе, расстеленном на полу, молча смотрел по сторонам и честно старался не шевелиться, чтобы не мешать. — Может быть, сделаем их более ажурными? — спросила Чеён, вдруг замерев и вопросительно глядя на посетителя ее уютной волшебной мастерской. — Ажурными?.. — переспросил тот, отвлекшись от своих мыслей. — Да, больше завитков и узоров. Считается, что да. Чем сложнее и изящнее украшение надписи, тем больше будет нежности и ласки. — Именно поэтому в первый раз ты нарисовала мне несколько строгих линий имени, да? — нахмурился Хосок и неуютно пересел, подтянувшись, но стараясь не задеть рисунок на ноге, который так старательно и тщательно наносила мастерица. — Рисуй самые искусные узоры, на какие ты способна… Чеён тихонько усмехнулась этой фразе: «Боитесь?» — Рисуй-рисуй, — повторил он и тут же дернулся. — Ай… — Щекотно? — Всё нормально. Я уже успел привыкнуть, — улыбнулся Хосок, — не в первый раз всё же. — Верно, не в первый, — тяжело вздохнув, согласилась Чеён. — Тогда не буду рассказывать всех секретов, вы знаете сами… только не забывайте про масла, так рисунок продержится дольше. — Ох, Чеён. Кажется, боги перестали меня любить из-за всего этого. — О чем вы? — Об ахоре, — нехотя ответил Хосок, кивнув на рисунок на внутренней стороне бедра, который мастерица украшала изысканными завитками, придавая всё больше нежности и притягательности простой надписи из одного единственного слова. — Их же только девушки делают. Зря всё это… Чеён улыбнулась, старательно выводя тонкую и длинную линию густой краской. Опыт у нее был большой, так что даже самые сложные рисунки девушка уже умела делать быстро, ловко, без ошибок, импровизируя на ходу, подстраивая характер рисунка под характер человека. А Хосок, пришедший с такой просьбой уже в шестой раз, был для нее, разумеется, самым любимым клиентом. Единственный юноша, который разделял ее любовь к экспериментам. Именно по ее предложению Хосок несколько дней назад рискнул опробовать один новый рецепт, над которым девушка работала долго, изучая свойства магических цветов из другого мира, — теперь его волосы были приятного и яркого сиреневого цвета, как ни у кого другого в этом городе, а может быть, во всей стране… Теперь же им предстояло узнать, как долго держится такая краска. Прошлая, синяя, не вымывалась почти месяц, и весь этот месяц Хосок ужасно гордился своей необычной прической. Он вообще любил выделяться, все это знали. И выделялся он всегда. Начиная с того, что он был сыном самой уважаемой и богатой семьи, заканчивая всеми странными экспериментами с волосами. И вот с этим знаком… иногда ему начинало казаться, что это простое желание выделиться в очередной раз, а не искреннее и обдуманное решение. — Вы, похоже, совсем не знаете древнее значение ахоры, — покачала головой Чеён, — как и многие. Это символ любви и преданности. И она не является только женским символом. Хотя и делают их сейчас только девушки… раньше это было просто признание первых чувств. — Тогда почему их считают женским… ритуалом? — Зачастую девушки легче признавали свои чувства. И с помощью таких знаков пытались проверить взаимность. Считалось, что мужчина почувствует свое имя, написанное на ее теле, если им суждено быть вместе, найдет… Найдет и… — Еще не поздно стереть? — вдруг всполошившись и скривившись, спросил Хосок. — Поздно, — строго ответила мастерица, резко прижав его дернувшуюся ногу к постели. — Не бойтесь. Да, пять раз у вас ничего не вышло, но на шестой получится… не хотелось бы мне делать через месяц седьмую… — Зато она будет последней, — тихо проговорил Хосок, закрывая глаза и откидываясь на подушки. — И тогда я уже точно буду знать, что нам не дано быть вместе. — Ахора не решает дано или нет, — возразила Чеён, — она просто приносит удачу и помогает в первый раз. Главное в этом рисунке — его красота… и имя, разумеется. Увидев такое, трудно не догадаться, что тебя давно и преданно любят и ждут. Чеён рассмеялась, а Хосок снова насупился, сложив руки на груди, пробормотав себе под нос: «Не очень-то просто такое заметить». — Сами говорили, что Сокджин завтра утром вернется из своей очередной вылазки, вот и посмотрим. А за ночь краска впитается хорошенько. — Девушка слегка тоскливо посмотрела в окно и тут же вернулась к работе, пододвинув глиняный светильник чуть ближе. — Уверена, всё будет хорошо. Вы только не бойтесь. — Хорошо… — Хосок тоже перевел взгляд на окно. В голове опять сами собой всплыли те разговоры, что в последнее время вели отец с друзьями. Ах, если вдруг окажется, что они правы. Станет совсем не до ахор. — Надеюсь. — Я знаю, о чем вы думаете, — пробормотала Чеён, откладывая кисть и осматривая готовый рисунок. — Но нам не дано знать, что будет завтра. Может начаться война, наводнение, голод, эпидемия… всегда может случиться что-то страшное завтра. Но это не повод не жить нормальной жизнью сегодня. Лишь еще одна причина не упускать шанс.

***

— Выглядит просто великолепно, — раздался позади тихий голос. Тэхён крепче стиснул пальцы, сжимавшие мягкую щетку, и даже не глянул на вошедшего, не желая отвлекаться от работы. — Для кого это? Чимин прошел в мастерскую и привычно уселся прямо на раскройный стол. Тэхён никогда не возражал. Отец, хозяин портновской лавки, давно бы устроил сыну разнос за подобное отношение, для него-то дело, а значит и всё, что в нем помогало, было чуть ли не святым. Детям много раз попадало за то, что без разрешения брали ножницы или баловались между деревянными вешалками-перекладинами для тканей. О, страшно вспомнить, как он отлупил Тэхёна, когда тот, будучи малышом, забрался на раскройный стол отца, чтобы дотянуться до паутинки под потолком. После такого еще целый год он боялся и близко подходить к мастерской. Но теперь, когда отец в мастерской почти не появлялся, Тэхён предпочитал устанавливать свои порядки. И ему нравилось видеть, как Чимин, усевшись между раскроенными лоскутами ткани, с улыбкой болтал ногами, совсем позабыв, что он — воин элитного отряда, а не мальчишка-хулиган. Тэхён просто обожал в такие моменты стоять у стола и притворяться увлеченным работой, но то и дело поглядывать на гостя или даже будто бы случайно касаться его рукой. Это были одни из самых приятных мгновений в его работе. — Что именно тебя интересует? — мягко улыбнулся Тэхён, внимательно осматривая свадебный наряд, развешенный перед ним. — Кто это заказал? Или кто это наденет? — Кто это наденет? — Возможно, Хосок. — Хосок?.. И… кто же это заказал? — Попробуй догадаться сам. — Тэхён коротко глянул на друга, улыбнувшись шире и хитрее. — Кое-кто спустил почти все свои сбережения на этот роскошный наряд, даже не получив для начала одобрение и согласие родителей Хосока. Сегодня он должен зайти и забрать свой заказ. — Вот как, — хмыкнул Чимин. Гадать тут было не о чем. Подобные наряды на свадьбу надевали девушки, а значит заказал его мужчина. — Очень надеюсь, всё пройдет гладко. — Хосок сорвал уже третью помолвку с девушками из-за него, — пожал плечами Тэхён. — Рано или поздно господин Чон смирится с тем, что либо примет решение сына, либо навлечет на семью позор из-за скандалов и разругается со всеми богатыми и знатными родами провинции. Хосок бы даже дочери самого короля отказал. — А я сегодня видел карету короля, — не без гордости заявил Чимин, выпрямив спину и глядя на друга сверху вниз. Тэхён завороженно замер, не веря своим ушам. Чимин важно покивал. — Мельком, конечно же. Он проезжал по объездной дороге к северному мосту. Направлялся в соседнее королевство, чтобы обсудить непростую ситуацию и подписать грамоту о мирном соглашении. Намджун сказал, что с ним отправились аж два десятка воинов из столичного отряда Ночных. — Как думаешь, сумеют ли они договориться? — встревоженно нахмурился Тэхён, откладывая щетку и замирая рядом с другом. В глазах было столько мольбы и испуга, что Чимин даже неуютно поджал плечи, чувствуя именно себя ответственным за мир во всем мире. — Есть ли шансы? — Не знаю, — честно ответил Чимин, ловя его руку. Теплые тонкие пальцы чуть дрогнули от такого прикосновения, но Тэхён не отстранился, как делал обычно. По ножнам клинков, висящих на поясе Чимина, то и дело пробегали синие магические огоньки, и, увы, Тэхён уже догадывался, что они могут означать. Ничего хорошего. — Никто не знает, нам остается только надеяться. — От этого слишком тревожно, — вздохнул Тэхён. Встав ближе, он оперся рукой на стол и опустил взгляд. — Мне слишком страшно об этом думать. Я не делился этими мыслями ни с кем, даже с сестрой… но мне страшно до тошноты. Ведь, если начнется война… — Прошу, не стоит, — улыбнулся Чимин, крепче сжимая его пальцы. — Армия нашего короля велика и могущественна. Тебе не придется идти на войну. — Я и не о себе волнуюсь. Улыбка Чимина дрогнула и вскоре потухла совсем, уступив место усталой грусти, одолевавшей уже не первый день и достигшей небывалых высот в то утро. Ему казалось отчаяние может разорвать изнутри. Именно оно и привело Чимина в портновскую мастерскую — он так надеялся найти немного покоя и умиротворения в безмятежной улыбке любимого друга. Но вместо этого лишь еще больше растревожил обоих. — Я пообещаю, что со мной всё будет хорошо, — прошептал Чимин, рукой касаясь горячей щеки Тэхёна, заставляя поднять голову и посмотреть в лицо. Тот замер и затаился, как напуганный зверек. — Если ты пообещаешь, что не успеешь влюбиться и жениться, пока я буду на войне. — Да что ты такое… — Тэхён шумно выдохнул. Пихнул его в плечо, как всегда делал в детстве, и тихо рассмеялся сквозь навернувшиеся на глаза слезы. — Ты же… ты и сам понимаешь… я не смогу полюбить кого-то другого. Кого-то, кроме тебя. — Кого-то, кроме меня? — усмехнулся Чимин, едва коснувшись губами влажной дорожки на щеке. — Не припоминаю, чтобы ты когда-нибудь говорил, что любишь меня. — Не припомню, чтобы ты когда-нибудь в этом сомневался, — глухо отозвался Тэхён, отворачиваясь и рукавом вытирая слезы. — Некоторые вещи вовсе не обязательно произносить вслух. Нужный человек и без того знает. — Да, — с улыбкой кивнул Чимин, сползая со стола и крепко обнимая друга. — Знаю.

***

Все в этом мире взаимосвязано — не иначе. Юнги свято верил, что ни одно событие не проходит бесследно, любой поступок непременно принесет свои последствия. И последствия не всегда бывают приятными. Если мальчик-слуга обломил ветку красивого кустарника в хозяйском саду, то его непременно лишат ужина. Если испортил наряд господина, то будет наказан куда более сурово, плетью. Если же хозяин застанет мальчишку с собственным кинжалом в руках, дорогим кинжалом, украшавшим стену в зале много лет, в руках простого слуги… то этим же кинжалом ему и отрубят палец, чтобы знал свое место. Или его отцу, если тот сможет упросить господина сжалиться над ребенком… Из всех работников кухни кое-как читать мог только Юнги, поэтому и за изучение новых свитков с рецептами брался именно он. Часто приходилось вылавливать кого-то из сладостниц, чтобы спросить про незнакомые слова, ведь этих девушек письму и чтению обучала госпожа Пак. И главной проблемой было — не попасться лишний раз хозяйке на глаза. Но в тот день, стоя на втором этаже с только что полученным свитком в руках, он не мог заставить себя уйти. Проснувшаяся совесть так и просила постучаться вновь в кабинет госпожи, царапала и скреблась… И когда взгляд его, блуждавший по улочке за окном, выцепил высокую фигуру парня, одетого по форме отряда Ночных, сердце испуганно сжалось и затаилось. Вот они, те самые последствия, которых он боялся. Начинают выползать из тени, дождались. — Нет, только не это, — с досадой вздохнул Юнги, не зная, куда себя деть. Медленно выдохнув и покрепче сжав свиток, он решительно постучался в дверь, дождался приглашения, юркнул внутрь и тут же начал путано рассказывать всё, что переполняло его. — Госпожа, мне нужно объясниться, — опустив голову, говорил он. — Я очень виноват. Вчера вечером вышло досадное недоразумение. Я всё неверно понял, из-за чего очень подставил нашего гостя. — Как тебя понимать? — Женщина встала и медленно прошлась по кабинету, остановившись у окна и прошептав недовольно: — Опять он… — Это лишь недоразумение, — взволнованно повторил Юнги, торопливо оправдываясь, — Чонгук ничего не делал, ни в чем не виноват перед вами. Это лишь моя вина. Взгляд госпожи Пак медленно прошелся по затаившейся фигуре у стола. Юнги поджал плечи, даже не зная, чего ожидать, но уже готовясь к худшему. В конце концов, надо признать, ему уже много раз приходилось выслушивать недовольство и отбывать свои наказания в этом Доме. Не привыкать. — Но ты сам говорил, что он вывел тебя в сад. — Мне было очень душно в этих всех одеяниях, кружилась голова. Он просто заметил, что я чувствую себя плохо и предложил освежиться. А шнуровку я распустил сам. Не привык ведь к платьям и не подумал, что получится так… — Но если так… для чего же все это было?.. Юнги оглянулся за спину — внизу послышались шаги и скрип старых половиц. Гость уже зашел в домик, а встречать его сегодня было некому. — Я… я просто испугался в какой-то момент, подумал, что он всё понял, догадался, что я мужчина. Не хотел скандала. Госпожа Пак еще раз окинула его суровым взглядом, который прямо говорил, что наказание, которого вчера лишь чудом удалось избежать, будет страшным. Она в один момент оказалась у двери, резким движением ее распахнула. — Немедленно переоденься. Похоже, у тебя посетитель. Юнги испуганно выскочил из комнаты, едва не выронив свиток. — Госпожа… Этот робкий полувздох был принят без капли сочувствия. Женщина за шкирку затолкала работника в небольшую комнату, где отдыхали сладостницы, и тут же захлопнула за ним дверь, а сама отправилась встречать гостя. Девушка, сидевшая на матрасе в самом дальнем углу, укутавшаяся в теплое одеяло и осторожно попивавшая горячий чай с травами, недоуменно уставилась на него. Пожав плечами, мужчина торопливо спрятал взгляд, пытаясь почти на ощупь найти в широком шкафу то самое платье, что вчера для него достали из старых запасов. Он торопился и нервничал, поэтому гладкая ткань всё норовила выскользнуть из пальцев, рукава путались, то выворачиваясь наизнанку, то вовсе отвязываясь, а ленты в шнуровке никак не затягивались. — Я тебе помогу, — хрипло сказала Джису, подходя ближе и принимаясь распутывать узлы на своенравных лентах. — Опять заставила? — Да… опять тот же гость. — Мне жаль, Юнги, — расправляя лишние складки и укладывая ткань в нужном направлении, шепнула она, — я должна была взять на себя этого воина. — Никому не нужна чихающая на угощения сладостница. Если мне придется переодеваться только ради него, думаю, я смогу и потерпеть. Не такой уж он частый гость… Джису развернула его к себе лицом, поправляя пышную юбку и перекосившийся пояс. Ее форма трехлетней давности сидела на Юнги весьма неплохо, так ловко укутывая фигуру, что угадать ее очертания не было никаких шансов, как и почти во всех традиционных платьях. А оголенные до локтя руки — хоть и с натяжкой — вполне можно было принять за дамские. И всё же, поправляя растрепавшиеся волосы, Джису решила, что стоит добавить несколько штрихов. Пошуршав немного вещицами в своей шкатулке, она выудила нужное украшение, небольшую перламутровую бабочку, которую тут же надежно усадила на короткие волосы Юнги, а после задумчиво нахмурилась. — Губы. — Ну уж нет, — возмутился мужчина, прикрывая рот ладонью. — Если так и будешь являться перед ним бледный, как призрак, без штриха косметики, он очень скоро поймет, что ты не девушка! — Я не собираюсь так часто с ним видеться. Еще один раз, а после близняшки вернутся. Он уже порывался выйти из комнаты, но девушка никак его не выпускала, преграждая путь и при этом продолжая перебирать мелочевку в своей шкатулке. Ни о какой бледности, признаться, речи давно не шло, Юнги был красным от злости и смущения. — Кто знает, — протянула простуженная сладостница, с осторожностью нанося ярко-красную цветочную помаду. — У тебя очень красивые аккуратные губки, их непременно надо подчеркнуть. Будто сложены бантиком для поцелуя. Еще бы добавить блеска, но с сиропом возиться уже некогда. — Это будет перебор. — Когда войдешь в комнату, не поднимай взгляд, — вдогонку Юнги, спешившему вырваться из комнаты, крикнула Джису. — Это создаст иллюзию скромности… которой тебе так не хватает порой… Юнги только вскинул руку, сбегая по лестнице, показывая тем самым, что слышал ее наставления и принял к сведению. Но выполнения наставлений этот жест всё же не обещал. Госпожа Пак встретила его с каким-то мрачным удивлением, осмотрела с ног до головы и кивнула в сторону кухни, где, очевидно, уже был почти готов заказ в западную комнату. Спускаясь на кухню, занимавшую просторный и прохладный подвал, Юнги постоянно пытался подобрать юбки и поражался, как сладостницы умудряются так ловко, грациозно и расторопно сновать в подобных платьях по лестницам и между столами на кухне. Искусство, которому нужно долго учиться… Уже во второй раз за пару дней на кухне его встретили не только духота и приторно-сладкие запахи, но и веселый смех. — Да ты просто красавица, — сказала кухарка, оглядывая своего помощника. — Не могу поверить, что она опять тебя заставила! — Вот новый рецепт, — без всяких эмоций ответил Юнги, протягивая женщине слегка помятый свиток. — Его нужно изучить и опробовать. С завтрашнего дня в Доме будут подавать новую сладость. Она, несомненно, придется по вкусу нашим посетителям. За вами остается довести рецепт до идеала на практике. Желаю удачи. — Но… — Простите, у меня посетитель. Мужчина вежливо поклонился, забрал поднос, который стоял на самом ближнем к выходу столе, и быстро, как только мог, взбежал по лестнице, оставив кухарку растерянно оглядывать непонятные надписи. Крохотная месть, последствие, пришедшее следом за ее поступком. На первом этаже его встретило тихое и недовольное шипение хозяйки заведения. По ее лицу было не трудно догадаться, как сильно женщину утомила вся эта глупая ситуация. Юнги будто слышал голос демона, который непременно заберет его душу, если он допустит еще хоть одну оплошность. И у демона этого сейчас была внешность статной и элегантной женщины в роскошном платье. — Я принесла извинения господину воину за вчерашнее недоразумение и предложила отведать что-нибудь из наших угощений, — говорила госпожа Пак, отряхивая пылинки с платья работника и с заботой поправляя и без того идеальную прическу. — Но это не значит, что ты можешь быть спокоен. Обязательно извинись. Как следует. Не позорь меня и моих работниц. Слушая ее, Юнги только кивал, крепко впиваясь пальцами в резные ручки подноса, на котором были красиво выложены рисовые пирожные с белоснежным кремом. Он не отрывал взгляда от злосчастной двери. Казалось, что из-за дрожащих коленей он даже дойти до комнаты не сможет, что уж говорить про вежливую беседу с посетителем. Слушая тихие наставления хозяйки, почти терявшиеся в шуме бешено бьющегося сердца, он всё четче понимал, как же сильно хочет сбежать прямо сейчас. — И, разумеется, будь осторожен. Посетитель не должен ни о чем догадаться. — Я… — Марш в комнату.

***

Утро было уже, мягко говоря, не раннее, когда Хосок смог выкарабкаться из своей спальни, шурша многослойными одежками, которые казались в тот раз еще тяжелее, чем обычно. Сказалась бессонная ночь, проведенная почти без движения, чтобы случайно не смазать подсыхающий рисунок на ноге. Он оклемался, когда солнце сверкало уже высоко и, кажется, собиралось даже понемногу клониться к горизонту, в сон. О нем мечтал и сам юноша, уныло глядя на ворковавших о чем-то родителей. Опустив плечи, сидел за противоположным концом длинного стола, так что даже не слышал их, да и не слушал, только старался поддерживать относительно приемлемый вид. Но матушка всё равно в какой-то момент не выдержала. — Ты хорошо себя чувствуешь, милый? — с заботой спросила женщина, присаживаясь на скамью рядом с ним и осторожно подтягивая сына к себе, чтобы коснуться губами лба. Хосок только вздохнул вместо ответа, разглядывая восхитительные узоры на рукавах ее верхнего платья. — Ты выглядишь совсем измученным, всё в порядке? — Спалось плохо, — почти честно признался Хосок, отстраняясь. — Всё хорошо. Не волнуйтесь. — Наша служанка встретилась утром с главой Охотничьего Дома, — начала женщина, отводя взгляд. Она точно знала, что после упоминания Сокджина сын тут же оживится. Так и получилось. Хосок насторожился и внимательно прислушался. — Сказал, что зайдет завтра. — Он уже вернулся? — Нет, что ты, — усмехнулся отец, читая какой-то свиток. — Наша служанка его в лесу встретила, когда он кабана выслеживал. — Но почему он не зашел? Ведь он всегда приходил к нам в тот же день, пока мясо совсем свежее, пока есть еще выбор товара… Женщина натянуто улыбнулась, аккуратно перевязывая ленточки на плечах сына, державшие его изящную накидку. Она надеялась приободрить юношу и никак не ожидала, что заставит насторожиться и расстроиться, так что теперь не знала, что и сказать, чтобы успокоить. — Возможно, у него какие-то дела, — пожимая плечами, ответила женщина. — Ведь он глава Охотничьего Дома. У него всегда полно забот, кроме самой охоты. — Вот-вот, — согласно кивнул мужчина. — Это вам не влюбленную барышню на сцене изображать на потеху горожанам. Сокджин нас мясом обеспечивает и мехом теплым. Как бы мы все жили, если б не его охотничья гильдия? Питались бы одной травой да духовной пищей вроде танцулек под заунывную музыку? — Вы сами меня в театр отдали учиться, — уязвленно пробормотал юноша, опуская взгляд. — Как бы вы жили без искусства? Ели бы сырое мясо и только и делали, что напивались да спорили с друзьями, кто больше орешков в рот засунет? — О, милый, мы не считаем, что театр плох или неважен, — пробормотала женщина и с нажимом закончила: — Правда, дорогой? — Конечно-конечно, — ответил мужчина тоном полного безразличия. — Наоборот, мы считаем, что искусство всегда должно быть вместе с… с… пищей телесной. Ведь вкусное мясо втройне вкуснее под красивую песню. Эти две сферы всегда должны быть в согласии, в дуэте. — А ты ему идею не подкидывай. Мужчина свернул свой свиток в трубочку, обвязал лентой и отложил к нескольким таким же, пирамидкой ютившимся на столе. Он выглядел удрученным и, видимо, пытался найти пути, чтобы срочно сменить тему разговора. Снова и снова вскользь касаться вопроса о дальнейшей судьбе своего сына он не любил. Вообще не хотел отпускать мальчишку из своего дома. А уж тем более к этому охотнику. Они растили сына как туатору… которые в их местах издревле считались особенными людьми, не имевшими отношения ни к мужскому, ни к женскому полу, которые были вольны сами решать кем себя считать, какую линию поведения выбрать. Туатору мог выбрать себе совершенно любое дело, это иногда спасало семьи, в которых рождались дети только одного пола. Так, например, мать Сокджина когда-то возглавила охотничий дом. Даже после замужества оставалась его командиром, отдав мужу только бумажную работу. Туатору мог играть любые роли в театре, что несказанно радовало Хосока, а значит и его родителей. Он мог носить мужскую накидку поверх женского платья, что выглядело особенно красиво, надо признать. А еще туатору мог заключать брак и с мужчиной, и с женщиной, независимо от собственного пола при рождении. И пусть родители Хосока с детства растили его именно таким человеком, позволяя ловко сплетать совершенно противоположное и несовместимое, они всё же надеялись подыскать сыну милую невесту, а не делать невесту из самого сына. — Хватает нам выбора твоей сестрицы. Второго неудачного брака подряд семья твоих дорогих родителей не выдержит, — прикрывая устало глаза, тихо сказал мужчина. Темные волосы, собранные в сложную косу, слегка растрепались, должно быть, снова переживал, зарывшись в свои письма и документы. — Что же в нем неудачного? — пожала плечами женщина. — Сокджин хороший мальчик… — Для мальчика он староват, — усмехнулся мужчина. — Отец, — жалобно протянул Хосок. — Он тебя в два раза старше! — Никаких не два. Всего на десять лет. — Именно, — кивнул мужчина. — Когда ты только родился, этот нахал уже воровал из моего сада яблоки и девчонкам под юбки заглядывал. — Никому он под юбки не заглядывал, — вспыхнула женщина. — Не наговаривай, Сокджин всегда был воспитанным и вежливым мальчиком. Может быть, немного озорным. Как и все дети. Но ничего подобного не случалось, не перегибай палку. — Ладно, беру свои слова назад. Но это его не спасает. — Зря ты так. — А ты уже на его стороне? — с разочарованием спросил мужчина, плотнее запахивая накидку и с деланой обидой хмуро глядя на супругу. — Нет никаких сторон, — кокетливо улыбнулась та. — Ведь не идет речи о браке. Хосок тяжело вздохнул, опуская голову на стол, что заставило родителей тактично прекратить спор. Они попытались без слов, одними взглядами обсудить, что делать дальше, и решили заканчивать с разговорами и приступить уже к долгожданному обеду. Хосок же даже вкусные угощения принял без радости, сбежав в сад, как только позволила ситуация.

***

Как ни ужасно, но отправиться в следующий раз в Дом Сладостей Чонгуку пришлось слишком скоро, на следующий же день. По очередному поручению. Он доставлял еще одно послание. Но лента, перевязывающая свиток, в этот раз была зеленой. Деловое. Всю дорогу Чонгук не мог перестать размышлять, какие же дела связывают командующего и хозяйку Дома Сладостей. Вполне возможно, дело касалось охраны в заведении. Ведь в прошлый раз, когда Шуга звал на помощь, охранник не появился. А это могло значить только одно — его у госпожи Пак попросту не было. Оставалось надеяться, что Намджун не рассматривает его — Чонгука — кандидатуру на эту роль. Не хватало еще прийти в место, где тебя ненавидят, с приказом о назначении. В такие дни нельзя было оставлять Дом Сладостей, оставлять столько девушек без всякой защиты… И все же брать эту защиту на себя не хотелось. Однако обошлось. Через какое-то время, сидя в уже немного знакомой западной комнате, он постепенно осознавал, что всё не так плохо. Хозяйка долго и вежливо извинялась, уверяла, что такого не повторится, что работница была просто напугана… Похоже, с его репутацией было еще не всё потеряно. Устроившись у стены после ухода хозяйки, подтянув к себе несколько подушек и вальяжно разлегшись в ожидании прихода работницы, он устало прикрыл глаза. Был уверен, что услышит шаги и успеет сесть, как подобает, привести себя в порядок. Не предполагал, что бессонная ночь так нахально попытается вернуть себе недополученное — склонит к дремоте. В комнате было так тихо и спокойно, что душа замирала от восторга, нежный аромат сладостей окутывал и очаровывал, навевая только самые приятные сны. Отдыхать в таком месте оказалось сплошным удовольствием. Когда он открыл глаза, решив, что пора уже спросить хозяйку, как долго еще ждать угощения, вдруг понял, что рядом с ним, уныло оглядывая своего незадачливого посетителя, сидит всё та же сладостница в бело-красном платье, всё тот же Шуга. — Когда я принес пирожные, они были еще теплыми, — вместо приветствия сообщил тот, с шуршанием поправляя юбку. — Не знаю, любите вы их теплыми или не любите вообще… но они уже остыли. — Я долго спал? — недоуменно спросил воин, садясь и заодно разглядывая лицо собеседника, впервые оказавшегося так близко. Ужасно болела голова, от этого не хотелось вступать ни в какие споры, поэтому Чонгук спокойно принял тот факт, что ему снова подсунули это существо вместо милой девушки. — Да. Еще немного, и хозяйка начнет прохаживаться у нашей двери, пытаясь проверить, все ли в порядке. — Тогда, знаешь, скажи, что я хочу заказать еще пирожных. — Но вы даже первый заказ не попробовали… — Это даст нам еще немного времени на покой. Ты ведь тоже не откажешься отдохнуть здесь вместо работы на кухне. Шуга пожал плечами, поднялся и вскоре вышел из комнаты. А Чонгук в это время потянулся, зевнул и решил, что надо воспользоваться случаем, пока он один. Пытаясь рассмотреть свое отражение на восхитительно гладкой и блестящей поверхности короткого лезвия кинжала, придирчиво осмотрел свое сонное лицо, как смог, поправил прическу и даже попробовал улыбнуться, оставшись в унынии от получившегося оскала. — Хоть какая-то польза от оружия, — пробормотал он, торопливо пряча кинжал в ножны и откладывая к мечу, лежавшему у стола. По ножнам пробежали всполохи магического свечения, твердящего о приближении опасности. Присев рядом, парень вздохнул и осмотрел стол. Рисовые пирожные, как и было обещано. Белоснежный чайничек, чашка и какой-то симпатичный белый цветочек на подносе. Он не то чтобы не любил сладкое — просто не видел в нем никакой прелести и радости в последнее время, хотя и ел. Да и в Дом Сладостей раньше заглядывать любил. Ведь в таких местах к сладкому всегда прилагалась беседа с красивой девушкой. Но времена менялись. В очередной раз тяжко вздохнув от осознания собственной невезучести, он подпер ладонью подбородок и с грустью посмотрел на закрытые двери в сад, пытаясь представить деревья, что росли за ними. А Чимин, должно быть, в этот момент тренировался и завидовал ему, отдыхающему у самой госпожи Пак. Подумать только, насколько разными могут быть людские взгляды на одно и то же событие… Шуга вернулся не сразу, зато уже с подносом. С милой улыбочкой дождавшись, пока двери за ним закроются, моментально помрачнел, удрученно оглянулся и подошел к столу, устроив один полный поднос рядом с другим. — Какой-то ты неприветливый. Опять та же история. Всё же стоит мне на тебя пожаловаться. — Всё же стоило пнуть тебя, пока спал, — покачав головой, отозвался Шуга, но тут же себя остановил. — Прошу прощения, господин воин. Я исправлюсь. Он выпрямил спину, аккуратно сложил руки на коленях и опустил взгляд. Чонгук с интересом оглядывал его, пытаясь понять, что же изменилось. Бабочка в волосах? Нет, она не могла так резко превратить одного человека в совершенно другого… Что-то было иное, что меняло образ, что добавляло изысканности, очарования. И он даже не хотел ругаться с нахалом, а ведь собирался высказать всё, что думает по поводу вчерашнего происшествия, пересилив усталость и головную боль. — Так вот что, — в какой-то момент усмехнулся парень, с улыбкой склонившись чуть ниже, чтобы заглянуть в лицо своему сладостнику. — Губы. Смотрю, ты ради меня даже накрасился. — Не хотите ли чаю? — не обращая на него внимания, с легкой полуулыбкой невозмутимо спросил Шуга, едва коснувшись ручки чайника в ожидании ответа. — Что ж, чай не повредит. Но расскажи, почему мы опять встретились. Шуга хмыкнул. Сосредоточенно наполнив чашку свежим, совсем горячим чаем, он отставил чайник ко второму, такому же, но холодному, передавая чашку посетителю, тихо заговорил: — Близняшек сегодня нет в Доме… Поэтому госпожа велела мне принять единственного гостя. А еще я должен был перед вами извиниться. Но я этого делать не собираюсь, вы не надейтесь. Мне стыдно, да, но это еще ничего не значит. Чонгук кивнул, принимая его позицию. Требовать извинений он и не собирался. Но после такой фразы и сам просить прощения передумал. Похоже, лучше было вообще как можно меньше касаться этой щепетильной темы, чтобы не злить и без того запертого в нелепой ситуации мужчину. Шуга между тем поерзал от неудобства и тихо спросил: — Вы пирожные пробовать собираетесь? Если я принесу на кухню два полных подноса, хозяйка не будет довольна… а кухарка и вовсе сочтет это оскорблением. Вам, разумеется, никто ничего не скажет. А вот мне придется выслушать раза в два больше скандалов, чем могло бы быть. Чонгук тихо рассмеялся, представляя печальную судьбу своего собеседника. Он верил, что госпожа Пак страшна в гневе, так что мог бы даже посочувствовать, но вместо этого лишь довольно улыбался. — Так съешь их ты. — Я не могу, — покачал головой Шуга. Чонгук поймал себя на мысли, что бабочка в волосах мужчины просто завораживает своими переливами в тусклом свете. С трудом оторвав взгляд от симпатичного украшения, он вновь прислушался к тихим речам. — Мне не положено трогать угощения, принесенные посетителям. Это уже воровство. — Ты ведь хочешь, я вижу по глазам. Уверен, на кухне тебе не разрешают ничего есть во время работы. Так отведай хоть здесь. — Не положено, — повторил Шуга, отводя взгляд от подноса с угощением. — Никто ведь не узнает… — Нельзя. — А я буду настаивать, — уже более серьезным тоном сказал Чонгук. Должно быть, мужчина насторожился. Встрепенулся, уставился на посетителя, но ничего не смог сказать, лишь молча наблюдал, как тот выбрал одно пирожное, осторожно его взял и с улыбкой вытянул руку, предлагая на пробу. — Нет. Чонгук подался вперед, опершись локтем на стол и оказавшись еще ближе, Шуге пришлось даже слегка отклониться назад. — Только одно пирожное, мне же всё это одному не съесть. Шуга помотал головой, но после всё же сдался, тяжело вздохнув. Хмуро посмотрел на протянутую ему сладость, пытаясь не обращать внимания на коварную улыбку воина. Даже от такого крохотного пирожного он умудрился откусить лишь половинку, тут же опустив голову и отодвинувшись чуть назад, показывая тем самым, что с него на сегодня хватит. Воин тихо рассмеялся и доел пирожное, не без удовольствия облизав испачканные в креме пальцы. — Я, если честно, никогда не ел рисовых пирожных, — тихо сказал мужчина, облизнув губы. — Вкусно? — Конечно. Но я думал, что они более сладкие. — Рисовые — не всегда, — с улыбкой пояснил Чонгук. Было странно понимать, что человек, который, наверняка, знает наизусть десятки рецептов сладостей, сотни раз готовил каждое пирожное, что подают в этом доме, буквально живущий десертами, понятия не имеет, каковы они на вкус. — Возьми еще. Не бойся, я не потребую денег. А в следующий раз угощу тебя чем-нибудь более сладким. — Следующий раз? — хмыкнул мужчина, с недоверием глядя на протянутое ему второе пирожное, осторожно откусил и тут же продолжил: — Я всё же смею надеяться, что это наша последняя встреча. Скоро работницы вернутся, мне не будет надобности выходить с кухни. — Не надейся, — прожевав свою половинку пирожного, ответил воин. — Я теперь не соглашусь на других сладостниц, а госпожа Пак не сможет мне отказать — не так уж много у вас осталось посетителей при деньгах… пусть не таких больших, но… доход лишним не бывает. Лучше расскажи мне о себе. — О себе я рассказал вчера. — Шуга уже не отказывался от угощения, видимо, распробовал, безропотно принимал каждый предложенный кусочек, даже не понимая, как забавляет Чонгука своим сменившимся поведением. — Что же еще вы хотите знать? — Всё, что ты готов рассказать. Шуга притих на какое-то время, задумавшись, видимо, что же он может рассказать случайному гостю. Чонгуку было не особо важно, что слушать, он просто собирался отвлечь мужчину от его хмурого настроения, увлечь, даже не вслушиваясь, просто скармливая понемногу свои пирожные. Но когда Шуга начал путанный рассказ о своей давней жизни, воин неосознанно увлекся сам, внимательно ловя каждую деталь, вникая в подробности, пытаясь представить все живо и четко, кажется, даже разделяя эмоции и чувства, что когда-то довелось пережить собеседнику. Он представлял всю ту тяжелую работу, что взваливали на мальчишку. Он тоже злился на жестокого хозяина, бесчеловечно обращавшегося со слугами. Так же, как и Шуга, тосковал из-за смерти его отца, бывшего единственным родственником, кто любил мальчишку. Тоже был всей душой благодарен госпоже Пак за доброту, что она проявила, приняв мужчину на свою кухню. Чонгук будто видел эти бессонные ночи, что новый работник проводил на кухне, когда Дом Сладостей процветал, а посетителей и заказов было ужасно много. И даже, что совсем уж его удивило, возмутился этой глупой необходимости изображать сладостницу перед каким-то извращенцем… — Погоди-постой. — Чонгук резко отвел назад руку с пирожным, которое Шуга уже собирался укусить. Мужчина перевел хмурый взгляд с угощения на посетителя. — Это ты меня сейчас извращенцем назвал, да? — Вы сказали, что будете требовать, чтобы вас обслуживал только я. Всем известно, какие отношения зачастую у сладостниц завязываются с постоянными посетителями таких заведений, поэтому дома сладостей и зовут за глаза домами сладострастия. Чонгук рассмеялся, всё же наградив работника вкусностью за честность. — Я понятия не имел о таком. И что, у вас так же? — Нет, что вы! У нас такой низости не водится! — Шуга деловито выпрямился, состроив надменное лицо, такое, как делала госпожа Пак, когда доказывала кому-то, что ее девушки не оказывают никаких услуг, только приносят сладости и поддерживают беседу. — Хотя, да, у нас не практикуется подобное. Есть только парочка… любимых клиентов, так их назовем. Которые прямо жениться на своих сладостницах мечтают. — Ну, жениться я тебе, конечно, не обещаю, — с усмешкой ответил на всё это Чонгук, заботливо подавая собеседнику чашку. — Но вот с войны к тебе вернуться постараюсь. — Так что, война всё же будет? Шуга замер с кружкой в руках, растерянно глядя на мужчину в ожидании ответа. Было в его глазах что-то такое, что не позволяло Чонгуку ответить прямо, какой-то слишком наивный страх, который, похоже, мог задушить и убить изнутри. Парень откинулся назад, опершись на выпрямленные руки, и нахмурился, обдумывая ответ. Меч и кинжал, лежавшие неподалеку так и притягивали взгляд, но он старался не думать о них, как об атрибутах войны. Для Ночных ведь ношение оружия являлось обязательным и в мирные времена. — Если ты принесешь нам еще чаю, мы поговорим и о войне, — наконец сказал он, поняв, что ему просто нечего ответить на прямой вопрос. Когда работник, прихватив пустой поднос и даже вежливо поклонившись, покинул на время западную комнату, Чонгук устало провел ладонью по лицу. Не хватало еще напугать человека… С некоторых пор он был уверен, что войны их стране не избежать, хотя и были попытки наладить мир, заключить перемирия, но их ближайшие соседи уже пали под натиском захватчика. Ждать спокойствия не приходилось. Так считал и Намджун, поэтому командир пытался держать свой отряд, что называется, в полной боевой готовности. Настороже. Намджун прекрасно понимал — если война начнется, их город пострадает первым, их отряд примет на себя первые удары, совсем свежие силы врага. — Я всегда мечтал поступить на обучение в ваш отряд и обучиться магии, — сказал Шуга, так неожиданно оторвав Чонгука от размышлений, что он даже вздрогнул, поднимая взгляд на мужчину, уже усаживающегося напротив. На столе между ними стоял чайник, из носика которого струился пар. Приятно пахло мятой. — Но мое происхождение мне не позволяло. — Времена меняются, — серьезно ответил воин, наблюдая за усталыми движениями. — Тебя примут, стоит попытаться, я уверен. Если уж есть желание. Шуга только вздохнул, подперев щеки ладонями и глядя на чайник. Глаза его, похоже, устало закрывались, и мужчина еле сдерживал зевоту. День понемногу перетекал в вечер, зазывая ночь заглянуть в гости. Уже вполне можно было зажечь свечи, ведь полумрак вокруг них постепенно сгущался, делая цвет красной юбки на платье все более глубоким и богатым. Но Чонгук не посмел бы попросить о таком. Ему слишком нравилась воцарившаяся атмосфера. Темнота, принесшая с собой усталость, похоже, усмирила крутой нрав мужчины. — Вы пойдете на войну, если она начнется? — Разумеется, — тихо ответил воин, пожав плечами. — Это мой долг, моя работа. — Но вы бы не хотели, ведь так? — А кто хочет войны? Лишь безумцы, готовые убивать ради удовольствия. Войны — развлечение для правящих верхушек, ведущих споры за власть и территорию. Но не для народа, который сражается от их имени, пытаясь защитить семью. Не думаю, что солдаты противника хотели нападать на наши города в прошлой войне. — Это означает, что у них был выбор. — Шуга устало подался вперед. Ленты чайного пара ласкали лицо, но он и не думал отодвигаться. — Они могли отказаться, разве нет? — Не такой уж и большой выбор. За неподчинением наступает наказание. И если с войны мужчина еще может вернуться к любимой семье, то изменника, отказавшегося выполнять приказ главы государства, казнят без разговоров. Мужчина разочарованно вздохнул, опуская совсем потухший взгляд. Он выглядел таким обессиленным, будто еще не начавшаяся война уже успела наложить на него отпечаток изматывающей борьбы. В тусклом, почти сошедшем на нет вечернем свете это создавало совсем тоскливое ощущение. — Спать, что ли, хочешь? — с тихой усмешкой спросил Чонгук. Он расковырял горку подушек, раскладывая их так, чтобы лежать удобнее было, и снова посмотрел на собеседника. — Вы меня обкормили, вот и хочу, — зевнув, пробубнил Шуга, потирая глаза. — Я привык поздно ужинать, перед сном. Вот и зеваю теперь от сытости… Воин придирчиво осмотрел результат свой работы — почти императорское ложе — и добавил последний штрих, расстелив на полу форменную накидку. Она была плотная и теплая, чтобы можно было спать прямо на сырой земле, так что и на полу в домике человек на ней не должен был замерзнуть… — Ложись, отдохни. — Не положено, — мотнув головой, ответил Шуга и окончательно закрыл глаза. — Чай… — Не бойся ты, чай я и сам попью. Ложись. Открыв один глаз и посмотрев в сторону подушек, мужчина задумчиво поджал губы, но очень скоро сдался и медленно пополз в их сторону, шурша мешающей юбкой и продолжая бубнить: — Я только прилягу, а то спина устала. Спать не буду. Он плюхнулся на развал мягчайших — кажется, мягче самого пушистого облака — подушек и вздохнул с облегчением, едва заметно улыбнувшись. — Разумеется, — согласно шептал Чонгук, укрывая работника накидкой, — ненадолго. Я скоро разбужу. Скоро… приятных снов. Он искренне хотел сделать приятное, дать отдохнуть и расслабиться, ведь успел заметить в мужчине что-то светлое, что его привлекло. Похоже, он был не так плох, как пытался казаться, как показался на первый взгляд. Доброе сердце всё же не замаскировать колкими фразами и холодными взглядами. А у Шуги сердце было именно такое. И его признание о мечте присоединиться к отряду Ночных окончательно подкупило Чонгука. Это не было похоже на глупую браваду, это было совершенно искреннее и обдуманное желание помочь своей стране в трудный момент… вот только наивность всё еще жила и теплилась в этой душе, не видевшей войны, поэтому и забота с опекой ему требовались ничуть не меньше, чем уважение. Чонгук честно собирался разбудить мужчину чуть ближе к вечеру, но совершенно потерялся в размышлениях, задумался. Он опомнился в самый последний момент, поднял мужчину, даже толком не проснувшегося, сунул ему в руки поднос и подпихнул в спину, к выходу. Пусть лучше хозяйка, решившая наведаться в комнату, подумает, что Шуга уже уносил посуду, когда она вошла… Но один неловкий шаг испортил всё. Белоснежный чайник упал у самых ног госпожи Пак, расколовшись на несколько частей и пустив на пол небольшую лужицу. Взгляд женщины, кажется, не выражал совершенно ничего, но и Шуга, и Чонгук уже прекрасно знали, что за этим «ничего» скрывается слишком многое. — Простите, госпожа, — дрогнувшим голосом прошептал мужчина. — Это моя вина, — перебил его Чонгук, выходя вперед. Госпожа Пак прищурила глаза, сурово глядя на воина. — Я… запнулся и… случайно толкнул девушку. Мне очень жаль, я непременно заплачу за разбитую посуду, просто добавьте это в сумму за мой сегодняшний визит. Он поджал губы, представляя, во сколько выльется такое долгое пребывание вместе с разбитой посудой. А еще и вчерашние неприятности с дорогим заказом. В последние дни он оставлял в этом доме немалые суммы. Оставалось надеяться, что это хотя бы помогает его обитателям. — Прибери здесь, — ледяным тоном приказала хозяйка Шуге, а после, уже выходя из комнаты, добавила: — Господин воин, вы можете пройти за мной, раз уже готовы покинуть наше заведение. Дверцы за ней со скрипом закрылись. Шуга растерянно опустил взгляд, присев и собирая осколки с пола. — Кажется, она сильно зла… из-за какого-то чайника? — Твоя помада, — с невеселой усмешкой ответил Чонгук. — Она смазана. Есть не много вариантов, как это могло произойти во время приема посетителей в Доме Сладостей. Думаю, твоей госпоже не понравится ни один. Мужчина осторожно коснулся пальцами алых губ. — Знаете, — тихо и рвано вдохнув, пробормотал он, — я ненавижу вас. После вашего появления всё идет слишком… плохо. Вы всё мне портите, всю жизнь. Прошу вас, не появляйтесь здесь больше. Чонгук долго не мог собраться с мыслями. Он просто наблюдал, как дрожащие руки перекладывают белоснежные осколки чайника. Отчасти он был согласен с такими словами, но всё же не знал, что ответить. — Я обещаю, что искуплю свою вину, — сказал он, выходя.

***

В Дом Ночных он пришел поздно, долго блуждал по улицам, пытаясь проветриться, освободиться от лишних мыслей. Его встретила непроглядная тьма коридоров и мягкий свет в их с Чимином комнате. Молодой человек лениво стаскивал с руки тканевый лоскут-бандаж, похоже, опять тренировался. — Чего это ты раздетый? — с сияющей улыбочкой поинтересовался Чимин. Чонгук недоуменно осмотрел себя и с ужасом понял, что забыл в западной комнате свою форменную серую накидку. Неприятная случайность — с одной стороны. Новый повод вернуться — с другой… — Налаживал отношения со своей сладостницей, — хмуро бросил он, усаживаясь на постель. — Всё с той же, от которой цветочек достался? — Чимин принялся медленно разуваться, ожидая долгих и увлекательных рассказов о таинственной деве. Но Чонгук есть Чонгук, подобное вовсе не было в его духе. — Той самой. — И как? Чонгук усмехнулся, принявшись переодеваться. — Ест с моих рук. Протянув что-то одобрительное, Чимин задал самый важный вопрос, который мучил его уже давно: — Хорошенькая? Чонгук задумчиво вздохнул. Ответ сначала показался ему очевидным, но после внутренний голос возмущенно напомнил некоторые детали истории, которые и заставили усомниться. Через какое-то время он всё же смог неуверенно ответить: — Весьма. Для своей ситуации… — Что за ситуация? — Долго объяснять, забудь. Хорошенькая. — Откинув рубаху, Чонгук размял уставшие плечи и улегся на постель, думая, а не отложить ли купальню до утра. — Скажи лучше, у тебя-то как дела с дочкой портного? Что-то серьезное? Или просто мимолетный роман? — Роман? — удивленно переспросил Чимин, притихнув. — С дочкой портного? С чего ты это взял?.. — Не притворяйся, — улыбнулся Чонгук, глянув на него. — Все знают, что ты задерживаешься у них в гостях не просто так. — Ничего подобного, — ответил Чимин неожиданно тихим и серьезным голосом. — Я влюблен в совсем другого человека, так что не думай больше ничего подобного, пожалуйста. А после он просто потушил лампу, прерывая беседу. Тьма туго сплелась с тишиной, на несколько долгих мгновений оставив вокруг лишь мысли, а после сквозь черноту пробилось свечение бледного месяца, стрекот цикад, шелест листвы во дворе. Жаль только, мысли никуда не делись.