Имя мне...

      Обстановка в квартире моего друга и одногруппника Ильи располагала буквально всем. Внутри неё вовсю била молотом по мозгам ритмичная музыка, под которую, хочешь не хочешь, а пойдёшь колбаситься. Крутящийся под потолком шар заполнял большую тёмную гостиную блестящими пятнами, бегающим по стенам с такой скоростью, что голова закружиться может. Ну и конечно, бухло лилось рекой. Мои одногруппники отжигали по полной, отрываясь под музон и заливая в себя всё новые и новые бутылки «горючего». Танюха вон вообще запрыгнула на стол и давай на нём отплясывать, вызывая поддерживающие крики и свисты парней. Однако в такой вот «идиллии» всё же нашлось тёмное пятно — я.       Я стоял на балконе, пялился на наш погрузившийся во тьму прекрасный город без всякого энтузиазма пустыми глазами (хоть зеркала тут не было, я был на все сто уверен, что это именно так и выглядело со стороны) и смолил уже черти знай какую по счёту сигарету. Обычно я обеими руками за подобный кипишь…но только не на этот раз.       Причиной тому была настолько банальной, что даже стыдно было бы сказать. Более чем полугода назад, где-то в начале второго курса моего обучения на юрфаке, меня угораздило влюбиться. Да так, как ещё никогда не удавалось (да и в дальнейшем вряд ли выйдет). Первая любовь можно сказать, если не считать мои подростковые чувства в прошлом. Это была Настя, девчонка из соседней группы. Если меня сейчас спросить, что же в ней такого особенного было, чтобы я так вот сейчас убивался и мучился, я вряд ли смогу дать толковый ответ. Либо я уже забыл, либо… Вроде бы действительно ничего такого в ней не было. Ни первая красавица, ни самая большая умница. Но вот расположить к себе она умела: могла на любую тему поговорить или наоборот, промолчать, где нужно; знала где, когда и как пошутить, а где нужно умное что-то сказать. Ну просто ведьма, — в хорошем смысле, конечно же. Наше с ней общение, которое состояло из совместных гуляний, посиделок на лекциях за последними партами и невинных улыбок, продлилось не больше месяца и… меня буквально захлестнуло. Я просто потерял голову. Своим общением она умела расположить так, как ещё никому не удавалось из моих близких или самых хороших друзей. Не было и дня, когда я бы не вспомнил о ней и не упомянул в разговорах с друзьями или близкими мне людьми. Каждый раз, когда мы расставались, я почти сразу начинал мечтать с предвкушением о следующей встрече.       Однако, я совершил большую ошибку ещё в самом начале: я так и не признался Насте напрямую, что она мне нравится и не предложил ей встречаться. Вместо этого, я просто бегал за ней, как собачонку. Провожал до дома, словно школьник, дарил какие-нибудь простенькие и недорогие подарки, навещал, когда она болела… Да чёрт возьми, многие домашки за неё делал, как бы она не возражала. Увы, мои многочисленные попытки пригласить её куда-то погулять, сходить в кафешку или в кино не были успешны. Настя была убеждённым домоседом и из дома выбиралась постольку поскольку. Но меня это не останавливало. Это наоборот только подливало масло в огонь, бушевавшие у меня в груди. Я быстро смекнул и вместо попыток куда-то её вытащить стал под тем или иным предлогом заглядывать к ней в гости. Конечно, там нередко были и её родители, но они не смотрели на меня, как на какого-то нахала или шельмеца-проходимца, которому от их любимой дочурки «только одного и надо». Наоборот, они всегда были мне рады. Казалось бы, всё складывается прекраснее некуда. Однако в то же время, несмотря на такое повышенное внимание, что я ей оказывал, мне не хватало духу на что-то более серьёзное и решительное. Какие там поцелуи и, тем паче, бурные страстные ночи, несмотря на наш возраст? Даже обнять её или взять за руку лишний раз стеснялся. Наверное, моя нерешительность и одурманенность этой девушкой и сыграли со мной злую шутку.       Я пробегал за ней весь второй курс, но под конец случилось то, чего я меньше всего ожидал…и больше всего боялся. После всего, что было, после всех этих знаков внимания с моей стороны, которые даже у моих одногруппников вызывали дружеские насмешки, я, как бы случайно, между строк, назвал её своей девушкой. И тут ей, ни с того ни с сего стало интересно, с чего бы вдруг? Я же не предлагал встречаться, не признавался в своих чувствах и всё такое… Шикардос! То есть все те знаки внимания, что я ей уделял даже не намекали ей ни на что? Я от такого поворота просто ошалел. Спроси меня кто-нибудь в школьные годы, почему я так активно занимаюсь баскетболом, если я тот ещё книголюб, и то смутился бы меньше. Всё таки моя нерешительность в делах ухаживания, которые сейчас действительно стали мне казаться детскими, и не желание делать более смелые шаги, подвели меня по полной.       Стоило мне только заикнуться Насте (наконец-то, почти спустя полгода) о своих серьёзных чувствах и намерениях, так она тут же меня, что называется, зафрендзонила типичными и до нельзя тупыми «Мы не подходим друг-другу» и «Я не хочу серьёзных отношений». Не знаю, как это звучит само по себе, но на деле это оказалось просто паскудно. Настя стала со мной холодна и не так приветлива как раньше. Стала реже отвечать на мои звонки, не позволяла теперь провожать себя и когда я пытался наведаться к ней она…даже не открыла мне дверь.       Нельзя сказать, что она поменялась в одночасье. Ещё до того, как она меня приперла к стенке, я стал обращать внимание, что она становится всё холоднее и неприветливее со мной, чем прежде. Но я гнал от себя все опасения и неприятные мысли, будучи…даже не влюблённым, а просто одержимым. Списывал это на то, что она просто привыкла ко мне и воспринимала, как должное. Угу, как же…       В итоге, окончательное осознание того, что наша песенка была спета, было таким болезненным, что просто невозможно описать словами. Так горько и паршиво на душе, мне никогда ещё не было. По моему впервые по-настоящему полюбившему сердцу был нанесён такой мощный и тяжёлый удар из самого крупного калибра, что, казалось, он вышиб из мен всё самое светлое, доброе и даже наивное. Недаром умные люди говорили мне, что первая любовь — самая болезненная… А я дурак и слушать не хотел. И в добавок, как я убедился на собственной шкуре, ещё и меняет до неузнаваемости. Из вечно весёлого, оптимистичного и шутливого парня, я превратился в угрюмого пессимиста, скептического и вообще говнюка, что мне не забывали заметить мои товарищи и одногруппники. Какие глазастые.       Внезапно, даже для себя самого, я после этой истории скатился по учёбе. Случилось это под конец семестра и когда дошло дело до экзаменов и зачётов, я с треском провалил сессию, как наверное ещё никто не проваливал за всю историю универа. Раньше я мог списать левый, не больно интересный мне предмет, даже сидя рядом перед строгим преподом. Но теперь меня не хватило даже на самые халтурные экзамены. Конечно, мой ум подсказывал мне, что не дело это, вот так вот из-за какой-то бабы, которая у меня в жизни будет точно не последняя.       «Ещё пойди и утопись с горя, Ромео ты эдакий», — так и кричал мой здравый ум, который у меня в кое-то веки проснулся. Однако, у моей тяжело раненой души было своё мнение. Мне было абсолютно похрен на экзамены, на сессию и вообще на всё вокруг. Когда же она кончилась, ребята из моей группы, как обычно, решили замутить тусу в честь такого повода, я наотрез отказался в этом участвовать. Обычно, я был в первом ряду в таких делах, но на этот раз мне мой друг Илюха, единственный из моих друзей, кто не оставлял меня скорбеть и мучиться в одиночку, буквально на своём горбу потащил меня к себе на хату, где сейчас и творится кипишь.       В итоге, вместо того, что начать заливать в себя пиво бутылками, как обычно, я просто просидел в тёмном уголку какое-то время не шевелясь, чувствую себя в обстановке веселья ещё паршивее, а потом и вовсе вышел на балкон, что покурить. Раньше такого греха за мной не было. Более того, я не одобрял, если кто-то из моих друзей и знакомых курил при мне и начинал его агитировать против этой вредной привычке. А теперь я стоял, облокотившись о перила, и дымил, как паровоз. Да, жизнь любит пошутить. Только вот от её шуток плакать хочется, ей Богу.       Из никотинового транса меня вывели чья-та рука, лёгшая мне на плечо, и раздавшийся сзади голос: — Чувак, да ты рехнулся! Ты что, решил всерьёз отравиться табаком? Или тебе больше нечем своё горе заглушать?       Я глубоко вздохнул, закатив глаза, и покачал головой, которая уже зверски болела от такого количества никотина, от раздражения и бессилия, которые в последнее время были моими постоянными спутниками. — Илюх, что ты хочешь от меня? Я и так не хотел никуда идти, а ты меня сюда приволок… — И правильно сделал, а то бы ты сейчас также дымил или бухал где-нибудь в подворотне, где быстро бы нарвался на какую-нибудь гопоту.       Мой друг замолчал, не то ожидая моей реакции, не то думая, какими бы словами меня ещё можно пристыдить? Только вот с таким же успехом, он мог бы сейчас разговорить ещё живую рыбу на нашем привозе, потому что от мертвой, тем паче, слова не дождёшься? — Вот что я тебе скажу, то, что с Настей у тебя ничего не выгорело — это конечно ни есть хорошо, но ты в это деле не единственный… — Как интересно.       Не то, чтобы я хотел поддержать разговор. Просто хотелось, что бы Илюха отстал от меня. Добиться этого молчанием было нельзя. Уж кого-кого, я своего друга я знал. Морочить то место, где спина заканчивает своё благородное название, он был мастер. Молчание собеседника его никогда не останавливала, а только наоборот раззадоривало. Желая отделаться от него если не физически, то хотя бы сознательно, я снова затянулся. Однако не заметил, что остался от сигареты только фильтр. Не привыкший к настоль крепкому и горькому дыму, — курить я начал совсем недавно, после известных событий, — я звучно закашлял, раздирая свою глотку, склонившись над пропастью, крепко вцепившись в перила. — Что, доигрался? — Илья прихватил меня за плечи, думая, что я не удержусь и нырну таки вниз. — Давай прекращай мне тут хамам на балконе устраивать. Уже в квартире от твоего дыма воняет. Пойдём-ка лучше оторвёмся как следует. Ты же всегда любил надраться и поколбаситься после сессии. — Это теперь в прошлом. И сессия у меня задалась хреновая… — Да брось. За лето придёшь в себя и все сдашь. А пока, давай оттянимся. Тебе это только на пользу пойдёт. Вон сколько пара в себя нахреначил. Пора его выпустить. Давай-давай, Щелкунчик ты эдакий.       Услышав, своё прозвище, которым меня кликали почти весь этот курс, я закипел с новой силой так, что почувствовал как у меня загорелся лоб и взбрыкнулся, сбрасывая руку друга со своего плеча. Оно вызвала у меня воспоминания, которые были ещё совсем свежи. Такие радостные, такие тёплые… Но сейчас ничего кроме боли и злобы не вызывавшие. — Никогда больше не называй меня так! — зарычал я, машинально ощупав языком свой сломанный зуб. — Слышишь? Никогда!       Это прозвище мне дала, никто иная, как Настя. Я тогда решил в очередной раз произвести на неё впечатление, расколов для неё орешек своими собственными зубами. Только вот я сильно недооценил твёрдость столь ветхой скорлупы и переоценил крепость своих зубов. В итоге орех я так и не расколол, а вот зуб один сломал. Я помню это, как вчера. Помню, как Настя ахнула, услышав треск, после которого часть моего зуба упала на пол. Помню, как с беспокойством осматривала то, что от него осталось во рту и как после этого начала гневно упрекать меня за кривляния и неразумность. — Ты что, совсем рехнулся?! — с ужасом закричала она, уставившись на мой обломок зуба, что я сплюнул в свою на ладонь. — У тебя что, зубы лишние, Щелкунчик ты не доделанный?!       Это было между нами, но прозвище данное мне ей быстро разлетелось в нашем студенческом кругу. Тогда я носил его с гордостью и самодовольством. Теперь же во мне закипала ярость, когда я снова слышал его в свой адрес. — Хорошо-хорошо! Больше не буду! — поднял руки Илья. — А теперь пошли, дёрнем чего-нибудь.       Приобняв меня за плечо, мой друг всё-таки затащил меня обратно в квартиру, где туса была в самом разгаре и утихать даже не думала. Мой утешитель протянул мне сразу же открытую бутылку. — Давай, чувак, за тебя!       Звонка ударившись об мою бутыль свой, он тут же запрокинул голову, буквально заливая себе в рот её содержимое. Немного поколебавшись, я всё-таки немного отпил пенного напитка, который оказался неестественно крепким: водки туда добавили. — Вот, уже неплохо! — воскликнул мой приятель, указывая на мою сморщившуюся нот неожиданной крепости напитка физиономию. — А теперь, давай, жги, как ты всегда делал!       Может быть, никотин с алкоголем и законсервировали часть моих умственных способностей, но я понял чего он хотел от меня: пойти колбаситься к остальным. Странно, но мне почему-то захотелось послушаться старого друга, вместо того, чтобы снова уединиться где-нибудь и сидеть тише воды ниже травы. Не то бьющий ритм музыки все-таки захватил меня, когда я покинул балкон, не то алкоголь начал действовать, а может быть и то, и то сразу… Впрочем, какая уже разница? Гори оно всё диким огнём, — и Настя, и сессия. Сегодня я всё же оторвусь на нашей вечеринке по полной. Выпущу пар, как мне советует Илья. Ну а потом…будет потом.       Усмехнувшись слегка (впервые за последнее время) своим мыслям, я запрокинул голову и стал с неистовой жадностью высасывать из бутылки этот «Коктейль Молотова», как этот напиток называли немцы, с негодованием глядя, как это наши деды могли такое пить. Так, ладно, нечего голову забивать своими историческими знаниями. Вспомню о них, когда буду помогать кому-то историю делать, а пока… Будь, что будится.