Асфодея

***

      — Давай! Сильнее дави, чего ты медлишь?! — эти крики было слышно даже сквозь мутную пелену сточных вод той бочки, в которой оказалась моя голова. — Рой, скотина, ты так всё испортишь!       Один момент — и к чьим-то рукам на моей шее прибавились ещё одни. Они сжались сильнее, словно тиски, склоняя мою голову ещё глубже, в самую пучину дождевой воды. Мне ничего не оставалось делать, как попытаться ладонями обхватить железный обод края бочки, но получалось это с трудом — моя грудь очень сильно врезалась в край.       — Думаю, хватит, ребят, — второй голос прозвучал словно отдушина, — он так сейчас взаправду захлебнется.       — А кому какое дело будет до этого ублюдыша? — мою шею сдавило так, что я почувствовал, как мою голову начинает давить изнутри, и, не сдержавшись, я совершил ошибку — открыл рот в поисках заветного воздуха, но почувствовал лишь горький вкус грязной воды, — все в деревне уже знают, что его мать нагуляла это чудовище от дьявола!       — Да-да, нормальный человек не может быть таким страшным! — и с этими словами две пары рук, которые всё это время были моими «палачами» резко рванули вверх, заставляя мою голову повиснуть над местом моей казни. Я дорожил любой секундой, данной мне в этот момент, и пытаясь выхаркать всю воду, которой наглотался, я также старался насладиться и драгоценным воздухом, ведь мои вздохи могли стать последними.       — Да ты только посмотри на этого страшилу, — пухлые пальцы Крона, самого активного паренька из этой троицы, обхватили моё лицо, поворачивая его в сторону остальных, — у него даже глазёнки, как у этих вампирюг, а смотри какое рыло перекошенное… бледный чертила! Только вот наши аристократики красотой несусветной наделены, а этот — выродком сделался!       — А чем мы будем лучше аристократов, если просто возьмём и утопим его здесь, в этой гнилой бочке? — донесся тихий голос Тая, который являлся младшим братом Крона, и именно по этой причине ему и приходилось принимать участие в подобных делах. Было заметно, что ему не нравилась картина этого самосуда, — Крон… Кир — такой же человек, как и мы.       Я даже немного воодушевился, услышав своё имя, ведь то было редкостью. Обычно меня звали не иначе как…       — Нет, он не как мы! Он чудовище! — голос Роя был ужасно пискляв, но вот и он тоже принял участие в этом диалоге.       — Пф, да… вы правы, я сын дьявола… чудовище, — я даже не сразу узнал свой собственный голос. Вода не хотела нормально выходить из лёгких, а потому я давился между словами, сипя и пытаясь даже в этой ситуации сохранять своё хладнокровие, — но моя мать… хотя бы с дьяволом резвилась… не то что твоя… со свиньей в за…       Мне не дали договорить. В ту же секунду я снова почувствовал прохладу сточных вод, которые так и норовили заполнить моё уже бездыханное тело.       Я не знаю, сколько времени прошло. Меня яростно мотали из стороны в сторону, пошатывая гнилую бочку. Иногда мне всё же позволяли насладиться драгоценным воздухом, материли последними словами, а потом снова топили, заставляя сполна хлебнуть добрую часть этой горькой мутной воды. Всё-таки язык мой — враг мой. Эта казнь, казалось, длилась целую вечность, но в один момент руки на моей шее исчезли и голоса стихли. Медленно высунув голову из пелены тёмной воды, я убедился, что и вправду закуток меж двух сараев опустел. Я был совершенно один.       Уже было достаточно позднее время. Кое-как отряхнув волосы от лишней влаги, я убрал прилипшие пряди с лица и направился быстрым шагом в сторону дома. Простужаться мне не хотелось, но и прикрыть голову было нечем. Солнце давно скрылось за горизонтом, оставляя эту деревню во мраке ночи. Но даже в ней я смог найти своё спасение в лице матери тех мальчишек, которым пора уже было отойти ко сну. И пусть мне уже и исполнилось семнадцать лет, но я в какой-то мере им завидовал. У меня такого не было и точно не будет.

***

      Этот случай с бочкой не был первым и уж тем более последним в моей практике. Дело было даже не в этих парнях, а в принципе в том, что я действительно был обделён красотой. Страшным.       Огонь подливала и история моего рождения. Моя блудная мать и правда, как это любят говорить, нагуляла меня от кого-то, а потому развязались сплетни, что я якобы сын вампира или ещё хуже, самого дьявола. Но это были лишь грязные слухи, рождённые больной фантазией деревенских жителей. Мою мать и так не любили ещё задолго до моего рождения, так с чего бы любить и меня?       Пока я шёл по дороге к дому, в мою голову лезли разные мысли. Но больше всего из них меня пугала та, что за долгое время издевательств я стал равнодушен к своим обидчикам, а мой острый язык «отупел», словно так и должно было быть. Я правда не хотел умирать, не хотел терпеть эти муки. Но с каждым годом умы моих «палачей» становились всё изощрённее в выборе очередного издевательства, а таких людей, как Тай, чистых и добрых, в моём окружении уже почти было не найти. Возникает логичная мысль убежать от всего этого. Но даже если бы и было куда, то все планы о побеге рушит наличие строгого надзора над всеми «рабами» района, в который и входит наша деревня. Да, мы, люди — рабы этой страны. Пусть слово это и грубое, и им не любит раскидываться аристократия, но оно как нельзя точное в нашем плачевном положении.       Многие столетия назад к власти пришла высшая раса вампиров, которые хоть и были похожи на людей, но отличались особой силой. Силой внушения. Она позволяла контролировать тех, чей разум гораздо слабее, подавлять их волю и тягу к жизни. И в тот день, когда один из этих монстров пришёл во главу церкви, это означало лишь одно — захват всей власти, не оставляя людям ни малейшей возможности противостоять этому злу. Сначала человечество пыталось дать отпор, но затем чаша весов навсегда склонилась над превосходством вампирского начала. Однако это вовсе не означало, что в аристократии сейчас совсем не встретишь человека. Их единицы, но они есть. Правда существуют скорее для галочки, чем если бы они имели хоть малейшее слово в политическом аппарате*.       Вскоре появились и первые обращённые люди, которым дали испробовать эту гнилую вампирскую кровь. Они не имели никаких обещанных сил, которыми так хвалились эти монстры, но постоянная жажда крови заставляла их выполнять самые грязные поручения. Но вампирам не требовалась такая бессмысленная куча глупых и пустых марионеток. Им требовались и здравомыслящие рабы, готовые за еду и кров делать рутинную работу. К примеру, от нашей деревни требовалось постоянно приносить столице определённое количество железной руды в месяц, и невыполнение плана часто каралось голодом. Хоть жители и пытались самостоятельно наладить хозяйство, но здешние земли отличались повышенным содержанием щёлочи, из-за которой здесь практически ничего не росло. Любой скот, найденный стражей, либо уничтожался, либо умирал сам — здесь даже себя прокормить было сложно, не то что овцу или быка. Мы полностью зависели от продовольственных поставок королевства.       Была ещё одна категория людей, в которую и входила моя мать и которую так никто не любил в деревне. Если ты, как человек, отличался красотой, здоровьем и в принципе приглянулся какому-нибудь господину, то он мог взять тебя в качестве игрушки. Естественно, было не редкостью, что от них избавлялись, когда иссякал весь интерес, однако были и моменты, когда их оставляли в качестве жён или мужей. Историй этих мало, но иной раз доказывает влиятельность вампирского слова — даже шлюха может стать госпожой, если того захочет монстр.

***

      От мыслей меня отвлёк знакомый силуэт дома. Обыкновенная скошенная изба, коих в этой деревне много. Я присмотрелся в проём окна, но привычный огонёк свечи не встретил меня, и лишь тонкая, едва различимая в сумерках струйка дыма давала понять, что она вообще горела. Мать уже уснула, даже не утруждая себя мыслью о том, где задержался её сын. Хоть это и кольнуло мои чувства, но что я ожидал, верно?       Немного потоптавшись на пороге, я толкнул дверь ладонью, которая легко отворилась, давая мне пройти внутрь. Мы никогда не использовали замков или ставень. У нас нечего красть, да и это было бы просто смешно полагать, что таким образом, запершись здесь, мы будем в безопасности.       Как я и полагал, войдя в тёмную глубь комнаты, я первым делом разглядел силуэт матери, лежавшей в полусогнутом положении на скамейке. Её тяжёлое, но ровное дыхание давало понять, что она уже в глубоком сне и явно не проснётся до самых первых криков петухов, когда сердитые начальники начнут обходить дома за своими работниками. «Лучше бы удушила тебя при рождении» — её излюбленная фраза, которая всегда звучала так, словно меня хлестнули мокрым полотенцем по лицу. Да, хоть когда-то давно она и была прекрасной, пышущей здоровьем и молодостью девушкой, которую желали многие, но время никого не щадит. Теперь, как и остальным, ей приходится выживать, надрывая спину в прачечной. А я для неё лишь горькое напоминание тех былых дней в тепле, уюте, обожании. Но даже несмотря на эту, казалось бы, глупую обиду на своего ребенка, который уж точно не был виноват во всех её бедах, я люблю её. У меня нет человека роднее и ближе, чем она — женщина, которая отрекается от своего сына.       Мать никогда не говорила мне об отце, но где-то глубоко в своём сознании я понимал, что ни капли на него не похож. Я родился уродом, «белым выродком». Куда мне до благородной красоты вельмож, которые пользовались моей матерью.       В углу комнаты, где на высоком шесте стояла грязная восковая свеча, делящая пространство медного держателя с куском обожжённой льняной ткани, также находилось и зеркало, которое было мне по пояс. Мама всё ещё надеялась, что когда-нибудь она снова засияет красотой, как в прежние годы, хоть это и звучало глупо. Но для меня же это зеркало было иным орудием… Нащупав огниво, я положил его в руки, практически вплотную приблизившись к прохладной поверхности зеркала. Ударив кресалом о кремень и получив заветные стружки пламени, я поджёг кусок ткани и поднёс его к свече. Комната озарилась слабым светом, которого, впрочем, было достаточно, чтобы увидеть собственное отражение.       Даже я считал себя уродом и никогда не думал, что кто-то внушил это мне. Сложно не поверить, когда видишь всё своими глазами: бледная кожа, которая приобрела более золотой оттенок из-за пламени, всё равно смотрелась жутко и неестественно; средние, едва доходившие до плеч волосы давно утратили свой, даже в какой-то степени красивый, цвет слоновой кости под очередным слоем деревенской грязи. Даже купание в дождевых водах не идет им на пользу. Однако если бы никто и не обращал внимание на грязь, всё равно заметны некоторые проплешины, оставшиеся от ещё незакрытых язвочек. Эти болячки иногда даже кровили непонятной, почти полностью чёрной жижей. Такова была моя кровь, которую тоже обзывали самыми последними словами. Она была слишком тёмной, чтобы подходить под описание нормальной, и даже, по-моему, имела какой-то непонятный… своеобразный запах. Хотя это могло оказаться плодом разыгравшейся фантазии. Мои глаза, как поговаривают злые языки, и правда походили больше под описание «нечеловеческих», единственное отличие от красных, «благородных вампирских», было то, что они были бледно-розовыми, словно их «настоящий» цвет скрывала мутная оболочка. Добавьте к этому описанию ещё и бледный шрам, рассекающий подбородок, который я получил от меча одного из стражей, болезненную натуру, худощавое телосложение и вот он я — чужак среди своих, «белый монстр».       Затушив свечу — всё-таки не стоит тратить фитиль понапрасну — я решил более не заморачивать себя «лишними» мыслями на ночь и сесть на небольшой подоконник, опёршись затылком об оконный проём. Завтра будет тяжёлый день, такой же, как и тысячи таких дней до этого.       Мне нравится спать на подоконнике, смотря на одинокую улочку меж избами, и слушать редкий одинокий лай соседского пса. В такие моменты начинаешь понимать, сколько общего можно найти между нами.