Мрак. Серебряный мальчик

      Гусев стоял прямо передо мной, усмехаясь. А рядом, опершись о его плечо, был Сергей Павлович — тоже совершенно довольный и спокойный. Это было настолько ненормально, что я долго молчал, переводя взгляд с одного на другого. Ведь это не могло быть действительностью. Но роботы не видят ни снов, ни галлюцинаций… — Гусев?.. — Для тебя Макар Степанович, — резко поправил Гусев. Но даже будь я таким, как в первые встречи с мистером Стампом, я не смог бы на эту резкость отреагировать от полной потерянности. — Вы меня видите, Макар Степанович?.. — странно. Слишком странно. И все словно ломается в голове. До мыслей о том, что я и правда стал неисправным. Полное спокойствие Гусева и Сергея Павловича лишает все смысла. — Нет, я слепой, конечно! — огрызнулся Гусев. Совершенно так, как всегда огрызался. С совершенно таким же выражением краснеющего лица. — И вы… Не возражаете этому, Сергей Павлович?.. — Сергей Павлович не казался напуганным ни на одну каплю. Он был доволен. Он наслаждался моим удивлением. Давно он от меня такого не видел. И я должен был как можно скорее взять себя в руки. — А нет смысла, Гусев давно в курсе. — Вы сами ему сказали? — что ж, ведь мне известно, что они часто проводили время вместе. Это нормально, что они делятся секретами. Это очень тяжело, если Гусев знал обо мне долго. Это даже потрясает меня, потрясало бы, если бы не последние события, слишком болезненные, чтобы теперь обращать внимание на то, что… Недостаточно одному человеку узнать правду, чтобы кто-то решился мне помогать. В самом деле, ради чего помогать роботу сбежать от человека? В человеческом понимании, подчинение робота — естественно. — Тогда я снимаю с себя ответственность за невыполнение вашего приказа никак и никому не выдавать тайны моего существования. — Да сейчас, скажет мне Сыроега. Я сам не идиот, — заявил Гусев. Гордая улыбка не делала его лучше. — Вы ж вообще не похожие. Ты на фарфоровую куклу какую похож, а Сыроега живой, — в его устах сравнение с фарфоровой куклой явно не означало комплимента, даже внешности. Но мнение Гусева не играет роли. Пока что, нет. Пока что, мне нужно обнаружить, какое оно, и использовать это. — И дебильный, раз думает, что никто уж и не догадается. — Ну ты, Гусь, очень-то не наглей! — шикнул Сергей Павлович. Но для Гусева его возмущение было добродушным, не таким, как у хозяина. Не холодным и не опасным. И Гусев это видел, не боялся ни капли. — Ты тут не за красивые глаза, между прочим. — За красивое кое-что ещё, — согласился Гусев с полным пониманием и их улыбки сделались одновременно одинаково похабными. Мне бы хотелось отвести взгляд и не видеть их, но я продолжал смотреть прямо. Я знал, что это Сергея Павловича заденет быстрее, чем попытки от него отвернуться. — Но я тебе говорю, никому просто не интересно тебя разоблачать, а сделать-то это — раз плюнуть. — Так и уж и «раз». Твой шеф, между прочим… — Вот-вот, шеф как раз себя так вёл, как будто он знает, — решительно перебил Гусев. Я не пошевелился, но мне очень хотелось броситься к Гусеву и выпытать у него каждый знак, каждую крошечную причину, почему он так считает. Если мистер Стамп знал, что нас двое… Нет. Если бы он знал, он бы давно забрал меня, а Сергея Павловича оставил ни с чем. Я надеюсь. — То он ворчал, как ему надоел этот Сыроежкин, а то орал на всех, что мы идиоты, не можем толком все приготовить для встречи с его драгоценным Серебряным! С Колбасой мог ругаться по этому поводу даже, а это, между прочим не ерунда тебе какая! Если б я не знал, что вас двое, решил бы, что шеф поплыл головой…       Так вот в чем дело. Выводы Гусева даже не лишены логики, но об этих различиях я знал и помнил всегда. И был уверен, что мистер Стамп лишь по-разному смотрит на меня и на Сергея Павловича, когда он на сцене. И разделяет эти образы, только и всего. Но ведь такому, как мистер Стамп, ни к чему терпеть и раздражаться, если он может что-то поменять. — Слыш, чурбан серебряный, — снова заговорил Гусев. Несмотря на грубость формы, в его голосе я слышал что-то похожее на интерес. На то, чего давно не было у Сергея Павловича ни к чему. Даже если Гусев собирался относиться ко мне плохо и жестоко, он собирался делать это с удовольствием, без глубокого раздражения и полной безысходности, которой Сергей Павлович дышал. — Макар Степанович, моё имя — Электроник, Элек, Эл, — твёрдо и спокойно сообщил я. Чтобы это было ещё интереснее. Чтобы его внимание не уходило. Чтобы, может быть, показать ему после, что я не просто кукла. Или убедить, что все наоборот и незачем слишком серьёзно относиться ко мне. И шансу побега. —Вы можете звать меня так, как вам удобно, но если вам приходится придумывать мне названия потому, что вы не знаете, пожалуйста, пользуйтесь именем или его сокращениями.       Сергей Павлович, казалось, собирался высказать все, что думает, как и обычно, но Гусев был быстрее. — У тебя, Эл, что, нет режима типа дивиди плеера, а? — Что вы имеете в виду? Я могу воспроизвести видео внутри себя, но служить для просмотра — не входит в мои возможности. — Да не, — Гусев наморщил нос, даже отмахнулся от меня, — там, когда его долго не трогаешь, такая овальная штука долбится о стенки экрана… Взгляд у тебя стеклянный, как будто ты реально кукла какая! — Понимаю, — чуть медленнее нужного произнёс я, так и не моргая. Нужно ли мне, чтобы он чувствовал дискомфорт в моем присутствии? Трудно решить. Гусев давно знаком, но сейчас именно я имею с ним дело, а не повтор Сергея Павловича. И все же, всегда можно изменить атмосферу, когда мы окажемся одни. А Сергею Павловичу я не собираюсь дарить облегчение. — Вы хотите, чтобы я повторил то же, что плеер, со своими глазами? — Ага. — Вы подтверждаете приказ, Сергей Павлович? — невозмутимо уточнил я. — Да подтверждаю… — недовольно отозвался Сергей Павлович.       А в следующий миг он уже кричал, а Гусев, вытаращив глаза на меня, смеялся, но довольно нервно. Я выполнил приказ, как они оба и хотели. Однако, что смешно смотрится на DVD-проигрывателе, может выглядеть жутко в исполнении человека. Радужка, плавающая по глазу от края, к краю, без всякой понятной траектории, меняющая при каждом «ударе о край» цвет, достойна фильмов ужасов. Но я считаю, в этом доме это тоже вполне уместно. — Перестань, Эл! — резко, но через силу крикнул Сергей Павлович. — Сделай как было и больше так!.. Видишь, Гусь, я тебе говорил, он постоянно надо мной издевается! — Да сам ты издеваешься, Сыроега, — Гусев почти успокоился и потрепал Сергея Павловича по плечу. Хорошо. Его эта сцена как будто даже утешила. Доказала что-то. — Это жестянка. Ну тупит она, как всякие там Алисы, ну принимает буквально… Так это ж она так сделана просто. Непонятно, конечно, чего это шефу-то в нем так нравилось. Слышишь, Эл, а ты нам не покажешь, чего Стамп с тобой делал? — Гусь! — Сергей Павлович меня удивил. Он помрачнел и покраснел одновременно.       Сергей Павлович, как мне вдруг показалось, не собирался одобрять того, чтобы я выполнил приказ. Сергей Павлович напоминал мне о прошлом, о прошлом, когда он ревновал ко мне Майю.       Ревность. Злость. В этот раз у меня есть возможность играть на его чувствах, верно? Рассорившись с Гусевым, он попадёт в опасное положение. Гусев может его выдать. Значит, ссора меж ними нужна мне обязательно.       Поэтому я обвел комнату глазами, будто искал ответ на вопрос Гусева. Но ответ был заранее известен. Здесь, в этом закутке под самой крышей, где кроме ограничивающего меня чемодана нет новых вещей, где кружится пыль, где стоит старый, подранный котом ещё на прежней квартире диван, нельзя повторить наших с мистером Стампом ночей. Нигде нельзя их повторить. Нигде, где его нет. — К сожалению, Макар Степанович, это не представляется возможным. Я могу повторить свои движения, однако, уверен, это не произведёт должного впечатления. — Ну-у… Да чего ты, Сыроега? Интересно же! Может, он чего такого умеет? — я посмотрел Макару Степановичу в глаза. Да. Я умею. Я очень многое умею и очень многому готов научиться ради свободы. — Да ничего он не умеет, бревно бревном! — огрызнулся Сергей Павлович. Спешно и раздражённо. Думаю, он понимал сейчас очень многое. — Сыроега, — Гусев похлопал его ниже спины совершенно умиротворенно, на что получил возмущённое шипение и довольный взгляд. — Может ты приказывать правильно не умеешь. Вот, Эл, что ты сделаешь, если я тебе прикажу сделать мне минет? Я помолчал и посмотрел Гусеву в глаза снова, в этот раз стремясь выразить сожаление. — Я спрошу Сергея Павловича, должен ли выполнить такой приказ. — Не должен! — отрезал Сергей Павлович, мрачнея снова. — Вообще, Гусь, тебе мало, что ли?! — А ты ревнуешь, что ли, Сыроега? К жестянке? — Гусев расплылся в совсем весёлой улыбке. — Он же это, как резинка, ничего больше от него и не надо, — я не вмешивался. Но я все больше склонялся к тому, чтобы показать, насколько я не «резинка». Проверить другого человека. Узнать, что хотя бы кто-то другой не считает возможным пленение живого и разумного. Чтобы смерть мистера Стампа не была черной дырой отчаяния. — И вообще, я, между прочим тут бросил перспективную Кукушкину с её миллионами, чтобы сидеть тут, с тобой, подтверждать, что ты, пока Стампа убивали, отвлекал меня от работы, а ты ревнуешь к роботу!       Сергей Павлович отвлекал Гусева от работы. Легко предположить, что речь о физической близости, но это ещё не факт. А ведь Гусев действительно долго не являлся на зов Кукушкиной. Его показания действительно могут быть решающими в этом деле. Я должен переманить его на свою сторону. Но сделать это при Сергее Павловиче будет нелегко. — Да… Да не умеет он ничего такого, Гусь! — Без подтверждения Сергея Павловича я не смогу исполнить ваш приказ, — как можно расстроеннее признал я. — Ну Сыроега… — В другой раз. Вообще, Эл, я тебе теперь велю, ты слушайся Гусева, если только это моим приказам не противоречит, — бросил он это резко и быстро, но я поймал суть. Гусев будет здесь долгое время. Может быть, постоянно? — Он теперь мой охранник, между прочим. — Хорошо, Сергей Павлович. — А это… Эл, — снова заинтересовался Гусев, — ты прям все сделаешь, что Сыроега скажет? — В пределах физических возможностей, Макар Степанович. — А если это… — он хмыкнул, как если бы затеял пошутить. — Если ему в голову взбредет, и он тебе велит убить кого?       То мне будет гадко, но я не удивлюсь. — Гусь! — в этот раз, Гусев получил удар локтем в бок. — Ещё одна такая шутка, я тебя обратно уволю! — Да чего ты сразу так это, как будто правда хотел!..       Пока Сергей Павлович не нашёл в себе достаточно злых слов на ответ, я заговорил: — Тогда, я попрошу его повторить команду трижды, и предупрежу, что после выполнения буду ему недоступен до прямого технического вмешательства, что может быть неудобно. Мой создатель — мёртв и… Сергей Павлович вдруг выругался и сжал плечо Гусева. — Точно, Гусь, точно! Дядя Витя! И я не мог не вслушиваться даже в дыхание Сергея Паловича. Что он вспомнил о моем создателе? Что настолько тревожное и настолько важное? — Чего дядя Витя?.. — Ну его прямо как Стампа придушили! — выкрикнул Сергей Павлович.       Я дрогнул всем телом. Мой создатель не просто умер?.. Он был убит, уничтожен? И все это время, даже в прошлом, когда притворялся другом, Сергей Павлович не говорил мне об этом? Я не смогу разочароваться в нем сильнее, чем успел за всю жизнь, но перестать понимать его логику для меня опасно. — Эл, ты же полиции об этом сказал, да? — Сергей Павлович бросился ко мне.       Верно. Для него важно, чтобы полиция знала — тогда, получится, что речь идёт о маньяке с одним и тем же почерком. Но удушение ремнем едва ли настолько большая редкость, чтобы сразу же принять, что случаи связаны. — Я не знал. — Не знал?! — казалось, Сергей Павлович сейчас накинется на меня так, как хотел перед отключением. Но он вдруг себя остановил. Поморщился. — А, ну да, не знаешь… Стоило тебя пожалеть один раз! — пожалеть? Скрыв то, что случилось с моим создателем? Заставив думать, что его никогда не волновала моя судьба? Впрочем, даже если он убит, это ещё не доказывает, что его отношение было иным. — Зато вот как написать Кукушкиной ты знал, да, Эл?! Наверное, хочешь узнать, как там все кончилось?! — Нет, Сергей Павлович, — какая разница, если я все равно остался здесь. Был отправлен в чемодан. Какая разница, если Сергей Павлович так и не был арестован и улики против него не были найдены. — А придётся, Эл! Майку они забрали, так что, ты своего добился, теперь будешь работать по дому, а Гусь за тобой присмотрит!       Что ж. Это удобнее. Я смогу свободно перемещаться по дому. Если Гусев так и будет считать меня машиной, он не станет меня слишком контролировать. — Сыроега, — Гусев подошёл тоже и обнял его за плечи. — Ты чего орёшь-то? Он железный, ему все равно. — Ага, все равно… Узнаешь, как ему все равно, Гусев. А теперь, Эл, я тебе приказываю: надень черную одежду и будь готов к выходу. Всех кто вчера был у Стампа, приглашает к себе госпожа Сноквин. Нам ни к чему портить с ней отношения. — Хорошо, Сергей Павлович, — странный, лишний звон прозвучал в моем голосе. Мне было противно надевать траур, хотя моя скорбь была вполне настоящей. Но я собирался сделать все, чтобы каждый гость госпожи Сноквин видел: Сергей Павлович не горюет по мистеру Стампу ни капли.