«Я стану твоим рассветом». Этюды Фредди.

«Я стану твоим рассветом». Этюды Фредди.

Серые сказки. Итак. Тяжелый ноябрь заканчивался пресловутым ощущением перевернутой страницы. Туманы стелились по Лондону, сменяясь частыми дождями вперемешку с противнейшим липким снегом. Он клеился ко всему, оставался кляксами на подошве и носках ботинок, длинных брюках. Снежинки, похожие на комок белесой пыли, терялись в темных кудрях, когда Фредди изредка показывался на улице. Это становилось все чаще какой-то пыткой, нежели приятной прогулкой, но он был искренне счастлив, что музыканты на то и музыканты, чтобы любить их ушами и сердцем больше, чем внешность из редких записей по телеэкрану. Небольшая фора давала ему возможность укутываться в яркий шарф, надевать очки и разгуливать по району, не боясь восклицаний. Конечно, иногда люди все же его узнавали, тогда отдых перерастал в упомянутую пытку, но в остальном, ему явно повезло (пока что) больше, чем какому-нибудь артисту. Утро. Серая калька пропитанная испачканной в туши акварелью по-дизайнерски дает течь в мерзком небе любимого города. И погода такая же любимая, пусть и унылая. Небо светится сквозь этот мрак белыми пятнами, снова проливается вода. Подъем, умыться, побриться, или уже не надо бриться? Кошки, горшки, миски, одежда с часовым уходом за волосами, кофейня на соседней street, где девушка на стойке уже давно просекла, что за гость уже месяц забредает от влажности по сгнившей опавшей и неубранной ненароком жилищных служб листве в ее кофейню. Народа в ней никогда не было, а Фредди, вероятно, оставлял там такие деньги, которые делали им кассу на весь день. Энни, как звали рыжулю, наверное, открывала заведение уже чисто ради появления Меркьюри на своем пороге, а затем шла домой отсыпаться с щедрыми чаевыми в треть ее заработной платы. Ладно! Это все шуточки, дамы, ведь Фредди все еще не любил настолько транжириться, но и скупости не проявлял. Он не останавливался на каком-то конкретном напитке. Латте, капучино, американо, десятки доступных вариантов из богатого выбора сиропов, алкоголя, сливок, посыпок, присыпок, насыпок и … Конечно, разумеется! Корица и имбирь. Какие-то напитки согревали до широченной теплой улыбки, а взгляд тянулся куда-то прочь от места бытия. Руки приятно грело чашечкой, а сердце пропускало удары. Другие же, наоборот, делали смурной день еще темнее и уничтожали в нем последнюю нотку надежды. Не смотря на разные ассоциации от соцветий вкусов, Фредди никогда не принимал эти эмоции как нечто плохое. Грустно или тоскливо — в этом тоже часть какого-то счастья. Это то, что должно петь вам о том, что сейчас вы живы, а не о том, что как ужасно тоскливо пустить слезу в парке. Тоскливо, да, но это ни в коем случае не плохо. Каждая эмоция это жемчужина искренности души и Фредди как никто другой ценил именно искренность. Ни капли лжи не хотелось таить в себе, особенно после того как месяц назад Мэри окончательно поставила точку в их отношениях. Что до его королев — отпуск и весьма заслуженный, неожиданно не давал удолетворения свободой от репетиций, а скорее оставил Фредди наедине с самим собой. Оказывается, это полезная практика, но вместе с тем, он ощутил, насколько одиноким человеком является. После кофе, шелеста купюр и милой беседы с Энни, которая верно хранила свой секрет и никому не рассказывала о Фредди, а он ей доверил это, он отправлялся дальше исследовать Лондонские закутки своего квартала. Темные колодцы, облезлые парки, цокот копыт туристических прокатных лошадей и карет, а может и редких патрульных. Шум сердца города почти не доносился до этих окрестностей, но дух старой столицы ни в коем случае не выветривался из этих элегантных домишек с каменными пристройками, как не выветривается так просто бабушкин запах из старого платья. Приятная чарующая ностальгия навевала мысли, что учебу-то, наверное, можно было продолжить. А все ли он делает правильно? Часами Фредди мог сидеть возле пруда и наблюдать всю грандиозную процессию перемены настроения неба, как плавно или резко сменяют друг друга оттенки одного единственного цвета. Ярким пятном посреди болотистого пейзажа, пожалуй, оставался его почти-радужный-сами-понимаете-зонт, приобретенный в США с каким-то там смыслом. Фредди связывал это с пацифизмом, но не особо вдумывался. Ему просто нравилось иногда отвлечься и повертеть в руках палочку-ножку, а пестрые цвета сливались перескопическим обманом зрения в развеселую кашу спектра. Но напускными цветами, не раскрасить этот холст. Что-то происходило, что ужасно беспокоило и нервировало. Терзало тревожностью внутри, прикусывая кошачьими зубками за больное место. Как последний сорвавшийся с дерева лист, Фредди испытывал неопреденность. Куда его занесет? Ему постоянно, каждый день, названивал этот странный Пол. Фредди все еще морщится, вспоминая тот поцелуй. Ох, дорогуша, как ты мог так раскатать губу? На самом деле, это одна из причин, почему Фредди бежит из уютного теплого, пусть и опустевшего дома, где провел последние несколько лет — просто невозможно от звонков, а отсоединить провод ему было морально тяжело. Теперь поговорим о его группе, пока Фредди поднимается с насиженного места, отряхивает край пиджака и сожаленно вздыхает, ощущая сквозящий холодок на пятой точке — ну ничему жизнь не учит, сидеть на влажных лавочках. Мир разразило величайшей силой, когда облака неожиданно расступились перед теплыми потоками, тут же залившими ярким светофильтром вялые кусты и черные кованные оградки. Фредди сложил зонд и не удержался, снял очки, с улыбкой глядя на поголубевшее сочное небо, напоминающее о знойных летних днях. Тех самых днях, когда они были еще бедными студентами, которые изо всех сил пытались свести концы с концами и произвести на свет хоть что-то хорошее. Юношеское веселее, раздор, девушки и … Конечно, музыка — самое священное, что может и могло быть в жизни Фредди Меркьюри. И его семья — не только матушка и отец. Давно не только. Роджер, Брайан, Джон… Они ему, конечно, он не сомневался, точно, абсолютно точно, тоже звонили, но он ведь не знал, не поднимая трубку ни от кого и гуляя все дни напролет. А воспоминания все чаще кружились вокруг их первой квартирки с Роджером и уютных вечеров. Он соскучился по мальчишкам, но чувствовал, что еще не готов. На Рождество они соберутся все вместе. Обязательно. Солнце светило все ярче, лужи прожекторами зеркалили белоснежные облака. Дышалось легко и широко, но стоило Фредди дойти, как на крыльях, до дома, все это улетучилось… Подул порывистый сильный ветер и темные кудри вынесло из палантина-шарфа, растрепав. Фредди посмотрел на взявшуюся из ниоткуда бурю за своей спиной, понимая, что еще минута и на него бы обрушился ливень. Ну и дела. Под расходящийся дождь, Фредди зашел в дом и накрепко заперся в целях безопасности. Телефон как всегда разрывало неприятными трезвонами, но он так и не взял трубку. Нет, для Пола это даже уже перебор! Он звонил часто, каждые несколько часов, к этому прибавлялись разные люди, с которыми не стоило обращаться подобным образом, а именно игнорировать — спонсоры, связи… Сами понимаете, но Фредди точно знал, что этот прохвост уважает его и его границы, названивая хотя бы с каким-то трехчасовым интервалом. Сегодня, с того самого момента, как Фредди закрыл за собой дверь и попытался пообедать, телефон не унимался и на минуту. И впервые Фредди дернуло отключить телефон. До вечера дом погрузился в тишину и потертые стены не слышали звонков. Беспокойство, что то, что он делает, это совершенно неправильно, не давало покоя. Фредди метался, не найдя себе места и когда стрелки часов тронули десяти, он все же вернул провод на место, надеясь, что хотя бы в позднее время, как обычно, его не будут донимать. И стоило ему только выпрямиться после подключения и запахнуть халат сильнее, телефон тут же подпрыгнул, бренча омерзительным звуком. Это невозможно! Фредди, словно уснувший от горя и расстройства на чертов месяц, тут же воспламенел, хватая гладкую поверхность ручки и вжимая ее в ухо, распахнул рот: — Еще раз позвонишь сюда, я буду вести с тобой совсем иной разговор! Я обращусь к полиции, дорогой, и совершенно не посмотрю на то, что ты наш менеджер! С хлопком трубку отбросили на ее пьедестал, точно за окном была гроза и грянул гром от грохота. Дыхание агрессивно раздувало легкие и Фредди злостно развернулся, стягивая с кресла кота и унося его на кухню. Наконец-то, его ждала победа и тишина, которую больше никто не смел нарушить идиотским звонком, пока… Пока ровно в полночь в дверь не раздались шумные удары. Фредди выдернулся из сна и снова влезая в халат, помчался к двери. Лампочка безопасности в голове еще хоть немного отвечала функциям, поэтому он затих на последних ступеньках своей скромной лестницы на второй этаж. Может надо купить дом побольше? Нет, сейчас не об этом, Фредди! Фредди замер возле телефонной тумбочки и подумал, что пора вызывать Скотланд-Ярд и все службы Великобритании, но … В отблеске залитого дождем фонаря на улице, сквозь типичный витраж входной двери, читался не силуэт Пола Прентера или прочего недоброжелателя — там сгорбилась какая-то волосатая фигурка и уж до боли знакомая. Конечно же, не раздумывая, Фредди бросился к двери и распахнул ее. Тут же в его кольцо рук обвалился, как надломленное дерево, ужасно мокрый, … — Роджер? РОДЖЕР? Что это за дела? Почему ты так ломился, почему ты здесь?! Столько вопросов и ни одного ответа, Роджер, давай пройдем во внутрь, — обеспокоенно, как мать наседка, Фредди провел молодого мужчину на диван в гостиной, где не так давно все закончилось с Мэри. Он разогнал котов, да и они сами стали улепетывать, когда на них полились водопады с Роджера Тейлора. — Господи, Родж, ты словно собрал все осадки Лондона, которые только можно было, ты что, просто стоял под дождем и ждал, пока умрешь от пневмонии?! Роджер, почему ты просто не позвонил?! — Фредди, я пытался это сделать весь день, — прозвучал тонко, почти как на строках о Галилео, голос Роджера из-под влажных волос на лице, но так тихо и не внятно, что было страшно. Фредди замер на миг, понимая… Что все это время он отшивал и игнорировал вовсе не надоедливого и непонятного менеджера, а часть своей семьи. Стало ужасно больно. — Прости меня, Роджер, я не знал, ты прав, мне так жаль… Но почему ты здесь? Роджер больше не отвечал. Боже, свет, надо включить свет, гостиная, диван, боже… Фредди искренне негодовал. Его это все удручало и беспокоило, потому что он стал стягивать джинсовку, какой-то полукардиган, даже футболку с Роджера, а они весили в три раза больше, чем должны были, все наполненные водой как бочка. Отжимай не отжимай — бесполезно. С мерзким шмяком он отбросил их подальше, оставив Тейлора только в трусах и носках, но подумав, стащил и их все. Нечего мерзнуть. Роджера тут же укутали в теплый плед и оставили в состоянии личинки на диване. Фредди метнулся уже к чайнику, чтобы скорее напоить друга горячим напитком и согреть, а пока вода стала закипать, вернулся к нему и легким движением руки свалил с журнального столика всякую ересь, чтобы сесть прямо перед ним. Горячие ладони Фредди, такие приятные восточно-южанские, мягко коснулись продрогших щек Роджера, и фронтмен сам продрог, не узнавая его милые округлости. Сейчас Роджер осунулся и был худее, чем он обычно был, но почему — вовсе не понятно. И наконец-то, Фредди принялся раздвигать богато обвисшую от влаги челку Роджера, чтобы полностью посмотреть на его лицо. И ему вовсе не понравилось, что он увидел, помимо заплаканной физиономии барабанщика. Брови Фредди изогнулись, когда он встретился взглядом с голубыми очаровательными озерцами своего любимого милого Роджера, которые сейчас напоминали больше глаза раненного котенка, но еще больше его пугали широко раскинувшиеся темные зрачки под пеленой слез. Фредди, уже имевший опыт с этим, просто почувствовал ужас, неизвестный ему прежде и замер, казалось бы, до неприличного раскрыв рот и выпучив глаза: — О Боже, Роджер, что ты принял? И пока Фредди у шоке соображал, что делать дальше, Роджер лишь трясся, пока не начал плакать уже по-настоящему и во весь свой дивный голос.