Ресторан "Карасуно"

Ямагучи не помнил своего папу. Он умер слишком давно – тогда Ямагучи еще не было даже трех лет, но присутствие человека, которого так сильно оплакивали многие, осталось в доме, кажется, навсегда. Папа Ямагучи был героем. По крайней мере, все так говорили. Не героем, как в фильмах про суперсилы, а настоящим героем – спасателем. В юности он даже не получал за это денег, выступая, как волонтер, но когда его приняли на работу, он смог выезжать на действительно важные вызовы. Он тушил пожары, вытаскивал людей из-под завалов, нырял в глубокие озера, рискуя жизнью, спасая жизни остальных. И умер он, как герой – во время выезда, пожертвовав собой ради других. Но это было так давно, что Ямагучи не помнит даже похорон. Ему, правда, и не надо было помнить, ведь каждый год мама включала видео, где было много-много людей, и они долго говорили о том, каким папа был выдающимся человеком, и как сильно его будет не хватать. В день его смерти каждый год в доме выключали свет, начинали говорить полушепотом, доставали фотографии и включали это видео. К семи годам Ямагучи выучил каждое слово с пленки. Вещи папы никто не выкидывал. Постирали, погладили, сложили в шкаф, но не выкинули. Хоть кровать была двухместной, мама никогда не занимала сторону, которую когда-то занимал папа – просто ложилась на свою, как будто рядом все еще кто-то есть. А бабушка, мама папы, которая жила с ними, никому не разрешала садиться на кресло, в котором он когда-то сидел. И красивое фото, большой портрет, висело прямо у входной двери, рядом с зеркалом, чтобы можно было здороваться, возвращаясь после тяжелого дня. Так что Ямагучи не помнил своего папу, но хорошо знал его отпечаток – призрака, бродящего по дому. Он не помнил его голос, но он знал, как его голос звучит на видео или старых записях диктофона. Он не помнил, что папа любил есть, но знал, на что у него была аллергия – этих продуктов в доме никогда не было. Он не помнил, какого он был роста, но знал, как выглядит его улыбающееся лицо со всех ракурсов, которые были на фотографиях. И Ямагучи не был уверен, что скучает именно по папе, но по этому призраку он скучал сильно. В конце концов, если бы он каким-то чудом вернулся, на этой стороне кровати кто-нибудь бы лежал, а в этом кресле кто-нибудь бы сидел. А еще мама с бабушкой перестали бы раз в год переходить на полушепот. Но мама с бабушкой никогда не забывали про Ямагучи. Он знал, как туго стало с деньгами после смерти папы, так что понимал, на какие жертвы им пришлось пойти, чтобы у него все было хорошо. Они обе были довольно строгие, особенно бабушка, но с ними всегда можно было поговорить, и это даже был приятный разговор, если он не касался папы. Никто не пытался сделать из Ямагучи замену папы, по крайней мере осознанно. Но порой он думал, что если бы папы не было никогда, ему было бы проще. Потому что у Ямагучи не получалось ничего. Да, со школьными предметами все было не очень плохо, но он знал, что это не главное. На физкультуре он бегал медленнее всех, а еще постоянно спотыкался о собственные ноги и падал. Отжиматься или потягиваться у него не получалось даже примерно, он не мог провисеть на руках и десяти секунд – изо рта сразу вырывались какие-то странные звуки, он тут же соскальзывал и падал на землю, и учитель недовольно качал головой, а одноклассники посмеивались. Ямагучи знал других ребят, которые не умеют отжиматься и потягиваться, но над ними так не смеялись. Смеялись иначе, по-доброму, а потом помогали встать. Ямагучи какое-то время пытался понять, что ему сделать, чтобы ему тоже помогли встать, но быстро сообразил, что ничего конкретного сделать не может. Он не может выбелить себе кожу, чтобы она выглядела менее «грязной», не может позволить себе брекеты, чтобы улыбаться «мило», а не «криво», не может вычистить веснушки с лица, как прыщи. И неважно, сколько раз он будет пытаться улыбнуться и заговорить первым. И неважно, сколько раз, возвращаясь домой, он будет сбрасывать с плеч большой школьный рюкзак, ждать, когда бабушка пройдет на кухню, а потом смотреть в зеркало и пытаться выпятить грудь вперед, как папа на фотографии, висящей рядом. Это уже стало рутиной: взгляд на себя, на свое отражение, взгляд в сторону – на фото, затем снова на себя. – Лови! – прикрикнул мальчик, поднимая рюкзак Ямагучи высоко вверх. Ямагучи неуверенно замер. Он знал, что если подойдет ближе, то рюкзак полетит следующему человеку, и тогда он начнет бегать за ним, как собачка – это происходило уже слишком много раз. С другой стороны, если он будет стоять на месте, рюкзак вернуть тоже не получится. – Отдай, – попытался нахмуриться он. – Так бери, я же не отбираю! – Ты… – Ямагучи зло выдохнул. – Ты отбираешь! Отдай! – Бери! Прыгнув вперед, Ямагучи поднял руки, но рюкзак ожидаемо полетел следующему однокласснику. Он знал, что нет смысла бежать за ним. Знал, но все равно побежал. И снова вернулся домой заплаканным и в соплях. – Ты должен научиться стоять за себя, – говорила мама, стягивая с него грязную одежду и кидая ее в стирку. – Если ты не будешь им отвечать, они подумают, что с тобой так всегда можно. – А что мне им отвечать?.. – всхлипывал Ямагучи. – Они смеются, к-когда я злюсь!.. Она фыркнула. – Ударь просто разок. Пусть тогда посмеются. – Мам… – поморщился Ямагучи. – Я не- – Не переживай ты насчет директора. Разберемся. – Да я п-просто ударить не могу! Я д-даже толкнуть не могу – я пытаюсь, а они н-не падают! Только я падаю, а они смеются!.. Мама немного помолчала и, повернувшись к сыну, наконец спросила: – Кто «они»? Ты говоришь про кого-то конкретного? В этом и была проблема. Были одноклассники, которые доставали Ямагучи чаще остальных, но его рюкзак никогда не отбирал кто-то конкретный. Часто он даже не мог вспомнить лицо того, кто сделал это именно сегодня. Мама и бабушка были правы. Одноклассники подумали, что с ним так можно всегда, поэтому и повторяли все раз за разом. Ямагучи знал, что должен разобраться с этим самостоятельно, чтобы они наконец-то отстали от него, но никто так и не смог объяснить ему, что именно он должен делать. Ну не хватало у него сил дать сдачи. Сначала даже не моральных сил, а просто физических. Он пытался, но его быстро валили на землю или скручивали руки. Бежать тоже не получалось – недостаточно быстрый, договориться – недостаточно харизматичный, надавить на жалость – недостаточно милый, пригрозить старшими – недостаточно смелый. А самым худшим было то, что каждой попыткой он вызывал такую волну смеха, что чувствовал, что становится все меньше и меньше, и казалось, что в следующий раз его уже смогут раздавить одним ботинком. Пока о ком-то вспоминают годами после его смерти и протирают от пыли все его вещи, кто-то учится задерживать дыхание, чтобы вода не попала в легкие, пока его голова опущена в унитаз. Пока что Ямагучи не решил, что страшнее – первое соприкосновение с мерзкой ледяной жидкостью или момент, когда нажимается кнопка слива, и вода пытается залиться в нос, рот и уши. Хотя нет, худший момент – это когда тебя вытаскивают, чтобы посмотреть на твое лицо. Ямагучи научился ценить те секунды покоя: после того, как вода успокаивается, но до того, как его берут за воротник и заставляют вынырнуть. И годы шли, но все, что он мог делать – это кашлять. Видимо, смешно кашлять, потому что они снова смеялись. Ямагучи уже давно перестал пытаться встать или даже сказать что-нибудь. Обычно он просто оставался на полу, на холодной плитке, рядом с туалетом, снизу вверх косясь на обидчиков. В их сторону, чтобы они не спросили, чего он так боится. Не в глаза, чтобы не подумали, что нарывается. Главное – пытаться дышать, просто пытаться дышать, пока с волос капает холодная жижа. Главное – оставаться тише воды и ниже травы, и тогда, наигравшись, они уйдут. Не сразу, но уйдут, и он уже сможет подняться на ноги и понять, стоит ему споласкивать голову в раковине и возвращаться на уроки, или пора сдаться на сегодня и звонить маме или бабушке, чтобы кто-то забрал его из школы. Он никогда не смотрел им в глаза, но если замечал новое лицо, то старался поймать его отражение в зеркале туалета. Так, чтобы рассмотреть, но чтобы человек этого не заметил. Однажды, увидев там одноклассника, который на последнем классном часу рассказывал презентацию про опасность буллинга в школе, Ямагучи подумал: «Хотел бы я сделать с ним то, что он сделал со мной?» Наверное, это было бы справедливо. Ямагучи холодно и страшно, а во рту стоит отвратительный вкус. Было бы честно, если бы он поступил с этим парнем так же – тоже опустил его головой в унитаз. Но, если честно, он не хотел бы так поступать, хоть это и справедливо. Он хотел бы сделать больше. Не око за око. Два ока за одно око – уже ближе. Но затем Ямагучи приходил в себя, и ему становилось так стыдно, что к глазам снова подступали слезы. В конце концов, бывают и герои с грустной предысторией. Герои, которых обижали, в которых не верили, а они выросли и, забыв все обиды, делали мир вокруг себя лучше. Такие герои никогда не желали обидчикам зла. Такие герои все прощали, а еще все, что тебя не убивает – делает тебя сильнее. Ямагучи не чувствовал, что становится сильнее. Пока что он чувствовал, что ослабевает с каждым днем, хотя, казалось бы, куда слабее. В школе оставаться не хотелось, но идти после уроков домой со всеми – осознанное согласие на казнь. Ямагучи всегда выходил позже, порой на час, порой на два, чтобы не пересечься с теми, с кем пересекаться не хотелось. Он даже начал врать маме и бабушке, что уроки начали кончаться позже, чтобы они не ждали его слишком рано. И в один день, когда он смотрел в окно из случайного кабинета, чтобы понять, где его хотят подкараулить, незнакомая учительница спросила: – Мальчик, ты долго тут планируешь стоять? Ямагучи обернулся на нее, снова посмотрел в окно и неуверенно пожал плечами. – Ч-час?.. Извините, я могу уйти. – Мне пора уходить, – объяснилась она. – А кабинет надо закрыть. Если хочешь, можешь закрыть сам, только ключ отнеси в учительскую потом. Ямагучи моргнул и, подумав, кивнул. – Оу. Д-да, конечно. Отдав ключ, учительница ушла, а Ямагучи наконец-то получил возможность спрятаться. Закрыв кабинет изнутри, он убрал ключ в карман и снова подошел к окну, всматриваясь, нервно перетаптываясь на месте. Время шло, а они не уходили. Время шло, а они все еще его ждали. Видимо, вопрос теперь лишь в том, кто кого переждет. Устав стоять, он вытер мокрые ладони о штаны и осмотрелся, пытаясь придумать, как бы ему скоротать время. К нему точно никто не может зайти, так что он может заняться чем угодно, вот только сделать домашнюю работу до прихода домой он не сможет – тетрадки в рюкзаке сегодня снова подверглись пытке водой и теперь больше походили на бумажную кашу. Ямагучи присел на ближайший стул и, найдя взглядом кнопку включения компьютера, нажал ее. Он был слишком маленьким для изучения информатики – этот предмет должен был появиться в их расписании с года на год, так что за компьютером он сидел в первый раз. По крайней мере, это достаточно интересное занятие, чтобы провести за ним ближайший час. И только когда за окном начало темнеть и Ямагучи понял, что школа скоро будет закрываться, он вскочил, убедился в том, что его, конечно, уже никто нигде не поджидает, и сломя голову понесся в учительскую, чтобы вернуть ключ. Только перед самой дверью он остановился, посмотрел на часы и, прикинув, понял, что у него достаточно времени, чтобы сбегать в ближайшее место, где всего за сто пятьдесят йен делают дубликаты ключей. Сто пятьдесят йен – это ровно столько, сколько было спрятано у него в трусах. Там, докуда чужие руки пока что не дошли, чтобы отобрать у него карманные. Так он смог найти себе небольшое убежище. К сожалению, в кабинете даже после уроков часто были другие ученики, оставшиеся на внеклассную деятельность, но порой, когда там никого не было, Ямагучи мог зайти и, тихо прикрыв за собой дверь, повернуть ключ и остаться в безопасном одиночестве. Компьютеры были старыми, поэтому шумели очень приятно, практически успокаивающе. Ямагучи знал, что на компьютерах часто играют в игры, но никаких игр не нашел – оно и неудивительно, они, все-таки, школьные. Зато он сто раз нажал что-то, из-за чего на мерцающем мониторе появлялись страшные окна с непонятным текстом, но на сотый раз он хотя бы перестал бояться, что сломал что-то. В следующий раз прежде, чем пойти прятаться в кабинет, Ямагучи тихо проскользнул в библиотеку и, собрав все инструкции, которые могли бы ему помочь, решил хотя бы разобраться, что такое «командная строка». Она почему-то появлялась на экране чаще остальных окон. Это были счастливые часы его детства, и ему жаль, что их было не так много. Скрываться в кабинете вечно он не мог. Приставать к нему до школы, во время уроков и после их окончания, если кабинет был занят, стали все чаще. Вернуться из школы заплаканным, посмотреть на свое отражение, взгляд в сторону – на фото папы, снова на отражение, уйти в свою комнату. Послушать попытки воодушевления от мамы с бабушкой, подождать, пока они уйдут, лечь спать. Прийти в школу и ждать, что случится на этот раз. Мысленно надеяться, что кабинет будет свободен. Однажды, только придя в школу, Ямагучи даже немного удивился тому, что день начинается спокойнее обычного. За ним никто не шел, ему ничего не кричали, да и в целом все словно делали вид, что его нет. «Всегда бы так» – это все, что он успел подумать, прежде чем снять уличную обувь и надеть школьную. Он уже в это мгновение почувствовал что-то странное, но по-настоящему все понял, когда опустил ногу на пол. Пальцы заболели мгновенно, и он вскрикнул, цепляясь за шкафчик, чтобы не упасть. Ему было неловко, но больно было сильнее, так что Ямагучи сел на пол и быстро стянул с себя ботинок, и уже через секунду на паркет высыпалось несколько крупиц битого стекла. Белый носок стал немного красным. Часто дыша, Ямагучи неверяще провел кончиками пальцев по осколкам. Стекло. Настоящее. Это уже совсем серьезно. Не классическое детское хулиганство. Не что-то, что показывают в сериалах и не что-то, о чем говорят на классном часу. Что-то ближе к старшей школе, чем к средней. Что-то ближе к жестокому расчету маньяка, чем к идее учеников, у которых только-только ввели информатику в расписание. Услышав сдавленный смех, Ямагучи резко обернулся, но увидел лишь, как стоящие рядом ученики быстро скрылись за шкафчиками. Единственная, кого он успел рассмотреть хотя бы примерно – девочка из параллели, да и то, он узнал ее только из-за ее длинных волос, которые она всегда отказывалась собирать в хвост. Ямагучи же ее даже по имени не знает. И она его не знает – он уверен. Так почему она делает это?.. Неужели этот необъяснимый эффект может быть таким действенным, что люди, о которых Ямагучи ничего не знает, начинают испытывать это неконтролируемое желание сделать ему что-то? Герои прощают. Даже не так – герои не злятся изначально, и герои не воспринимают людей, как одну серую массу. Ямагучи ничего не знает об этой девочке, она ничего не знает о нем, так что все, что ему нужно – набраться смелости. Набраться смелости и поговорить. Перестать видеть в ней серую массу и сделать так, чтобы она перестала видеть его серой массой. Как странно, что первый его разговор с девочкой-ровесницей будет в таком контексте… Но Ямагучи собрался. Это не было просто. Он трясся, подходя к ней на перемене, видя, как ее одноклассницы замолкают и взглядом указывают в его сторону. Он знал, что все, скорее всего, закончится плохо, но попытался придумать все пути отступления на разные вариации «плохо». Например, будет ужасно, если она начнет кричать на него, потому что он тут же расплачется, но туалет рядом, так что он хотя бы быстро сможет умыться. – Эм… Из-звини? – едва внятно пробормотал Ямагучи, подходя к девочке. Та окинула его изучающим взглядом и склонила голову. – Ты что-то хотел? – Ам… Да, – он глубоко вдохнул. – П-просто… Насчет стекла, и все такое… – Какого стекла? Ямагучи растерянно посмотрел на ее одноклассниц, снова на нее. – Н-ну… В моих ботинках… – Кто-то положил тебе стекло в ботинки? – у нее почти получилось сделать напуганное лицо. – О боже! Ты в порядке? Ямагучи чувствовал, как начинает дрожать все сильнее. Слова и так плохо формулировались в предложения, но сейчас все стало еще хуже. – Я… Я п-просто видел, что ты- – Ты же не думаешь, что это я? – улыбнулась она. – Слушай, правда, мне уже пора на урок, но ты, это… Береги себя, ладно? И она слабо толкнула его в плечо, будто бы поддерживающе. Ямагучи уже не помнит, кто ушел раньше: она на урок или он в туалет, но он помнит, что снова слышал смех за своей спиной. Она не подождала, пока он отойдет на достаточное расстояние. Уже в этот день он понял, что это повторится снова. «Если ты не будешь им отвечать, они подумают, что с тобой так всегда можно». Какой умный совет без какой-либо конкретики. Как он должен пытаться отвечать, если каждый ответ зарывает его только глубже? Кажется, Ямагучи даже не чувствует злости. Да, это не может быть злость. Это, наверное, что-то другое. Просто какое-то сильное жжение по всему телу, словно под кожей бегают жуки. Плакать не помогает, но он ничего больше не умеет, так что остается только ждать, когда жуки набегаются, и он сможет уснуть. Мама и бабушка подарили ему компьютер и тут же об этом пожалели. Теперь, когда он не мог уснуть, он садился за него и пытался печатать тихо, так, чтобы они не проснулись, но в итоге забывал лечь сам. В нем словно копилось что-то. Что-то такое жгучее и болезненное, что-то большее, чем он сам, так что порой Ямагучи казалось, что оно разорвет его изнутри. Но когда он садился перед экраном, жжение немного успокаивалось, ведь он печатал, и простая программа выводила на монитор нужное число. Не больше, не меньше. Здесь он мог контролировать хоть что-то. Здесь, если дважды два было десять, это значило, что он ошибся, но эту ошибку он может отследить и исправить. Программирование было не особо героическим. Программа, умеющая сортировать числа по возрастанию, не была героической. Но пока Ямагучи писал ее, ему не так сильно хотелось плакать. А еще, пока Ямагучи писал ее, он иногда говорил вещи вслух, вроде: «блин» или «да почему ты не работаешь?». Когда тяжелый удар прилетал в его живот, он не говорил ничего. Сейчас он вспоминал о временах, когда у него отбирали рюкзак, с теплой ностальгией. Тогда его максимум валили на землю, но не били в живот, не били в лицо. Сегодня было даже хуже, чем вчера. Возможно, сегодня было хуже, чем когда-либо, потому что парень явно не сдерживался, даже не пытался, и Ямагучи услышал, как кто-то говорит ему «остыть». Это уже серьезно. Что он может сделать, чтобы это остановить? Что он должен сказать? Что вообще в его силах, если причины для этого как таковой нет? Если на его месте мог быть кто угодно другой? Если все это так бессмысленно, что под кожей снова начинают бегать жуки, и Ямагучи крепко сжимает зубы, только чтобы по ним тут же ударили, чуть не выбивая? Хорошо, что парня оттащили, но Ямагучи больше беспокоило другое. Лежа на земле, все еще дрожа от страха, он, с трудом фокусируя взгляд, смотрел, как к ним подходит директор, и совсем не знал, что к этому испытывать. Потому что если директор стал свидетелем, то это значит, что будет разговор. Но герои должны справляться сами. Герои, которые обращаются к кому-то еще – это уже стукачи. Жаловаться старшим – бесчестно, но… Но, господи, как хорошо, что директор вызвал его на встречу, и Ямагучи не пришлось просить самому. – Это давно продолжается? Ямагучи неуверенно пожал плечами. – Ты вообще в порядке? У тебя ничего не сломано? – Нет, – качнул головой он. – С-спасибо. Я в порядке. – М-да… – мужчина тяжело вздохнул и подпер подбородок рукой. – С каждым годом дети становятся все более жестокими. Мне жаль, что с тобой это случилось. Почувствовав, как к глазам приливают слезы, Ямагучи быстро заморгал. Он снова не знал, что ответить. – Что будешь делать? – директор осекся. – Ну, не ты, конечно, а твои родители. Это – довольно серьезно. Пойдете в полицию? – Я… Н-не знаю... – пожал плечами он. – Нет, наверное, это же… П-просто, ну… Хулиганство. – «Хулиганство»… – фыркнул директор. – Можно и так сказать. Между нами, он учится-то хорошо, но дурак-дураком. Если бы не это, у него было бы многообещающее будущее. Ямагучи вытер нос рукавом и кивнул. – Благодарить тебя еще будет за то, что ты это выше не понес, – продолжил он. – Правда. То, что ты решил не портить ему жизнь – это здорово. И в этот момент Ямагучи что-то понял. Медленно подняв взгляд на директора, он немного замялся, пытаясь понять, как бы сформулировать это вежливее, но в итоге спросил: – А вы… В-вы же с ним поговорили?.. Когда мужчина засмеялся, кожу Ямагучи снова начало жечь. – Конечно, мы с ним поговорим! После каникул – первым делом! Они нашли время поговорить с Ямагучи, но не нашли время поговорить с этим парнем. Они говорят с Ямагучи не чтобы помочь, а чтобы убедиться, что он не поднимет лишний шум. Они… Он… Наверное, совсем не по-героически надеяться на помощь старшего и более сильного. Ямагучи сам виноват, что вообще подумал в эту сторону. Но все же… Все же… «Он должен был защитить меня». Вернувшись домой, Ямагучи замер в дверях, молча смотря себе под ноги. Сбросил с плеч рюкзак, стянул пропитанную грязью куртку, смял ее в комок. Взгляд на себя, на свое отражение. Взгляд в сторону – на фото. Смять куртку сильнее, размахнуться, вложить все остатки сил и бросить этот грязный мокрый комок прямо в фотографию, чтобы испачкать ее, чтобы испортить. Промазать. Попасть в зеркало. Смотреть на свое отражение, покрытое потеками грязи. Взгляд в сторону – чистое, нетронутое фото, человек с широкой уверенной улыбкой. Снова на зеркало – скривившееся, маленькое и жалкое существо. – Тада- Оу, – мама, вышедшая в коридор, чтобы встретить его, неуверенно застыла на месте. Быстро осмотрела с ног до головы, кажется, хотела что-то сказать, но перевела взгляд на грязное зеркало, на фото рядом и поджала губы. – …Хочешь, мы снимем его? Ямагучи смотрел на нее, видя, как двигаются ее губы, но не слыша ни слова. Какой смысл снимать фото сейчас, когда теперь, в какое бы зеркало ни смотрел Ямагучи, он всегда рефлекторно смотрит в сторону? – Правда, что ты педик? Ямагучи вжался спиной в стену, изо всех сил стараясь не смотреть на обидчика. Он знал, что сейчас перемена, и они в коридоре прямо рядом с классом, так что бить его никто не будет. Это просто момент, который нужно переждать. – Че молчишь? – попытался заглянуть ему в лицо мальчик. – То есть правду говорят? Ничего не отвечать. Молчать и ждать. Молчать и ждать. – А- – Разве так ищут вторую половинку? Ямагучи вздрогнул и повернулся на голос. Правда, чтобы увидеть лицо говорящего, Ямагучи пришлось запрокинуть голову. Мальчик, который только что вышел из класса и непонятно зачем вклинился в разговор, был таким высоким, что было страшно представить, какого роста он будет, когда вырастет. Долговязый, со светлыми волосами и очень большими очками – кажется, его звали Цукишима Кей, и Ямагучи не знал о нем практически ничего. В том числе, он не знал, зачем Цукишима вообще влез, если знал, что здесь разгорается конфликт. – Чего сказал? – нахмурился обидчик. – Отвали! – Ой, извини, я прервал романтичный момент? – засмеялся Цукишима. – Слушай, я и не знал, что ты в таком отчаянном активном поиске… Но ты не можешь угрожать всем парням в школе, надеясь, что хоть кто-то обратит на тебя внимание. Это уже слишком. – Ты совсем берега попутал? – отстранившись от Ямагучи, мальчик подошел ближе к Цукишиме. – Ты на что тут намекаешь? Думаешь, я пидор, как твой братец, а? – Что? Нет, конечно, – Цукишиме пришлось сильно наклониться, чтобы заглянуть мальчику в глаза. – Акитеру тут ни при чем. Я думаю, тут все-таки сыграли гены твоего папаши. Ямагучи с ужасом выдохнул и сделал несколько шагов в сторону, прикрывая рот рукой. Он понятия не имел, что происходит, и подозревал, что стоит воспользоваться моментом и сбежать, но не мог сдвинуться с места. – Ты сейчас в лицо получишь. – Какая прелесть, – расплылся в улыбке Цукишима. – Давай, бей. Ты только не жалей сил, ладно? Бей так сильно, как хочешь, чтобы тебе потом влепил твой отец, когда получит жалобу от школы. Мальчик вздрогнул и рефлекторно сделал шаг назад. – М? Что такое? Не хочешь получить от него в десятый раз за неделю? – Цукишима громко засмеялся, отмахиваясь. – Я думал, это единственный способ, которым ты можешь привлечь его внимание! Как печально! А потом… Не случилось ничего. Мальчик что-то зло прокричал Цукишиме в ответ, но тут же ушел обратно в класс. Драки не произошло, конфликт не пошел дальше, да Цукишима даже не получил угрозу вроде «встретимся после школы». Он просто убедился в том, что победил в этом разговоре, и, даже не взглянув на Ямагучи, пошел в противоположный конец коридора. Ямагучи знал, что тот не пытался его защитить. Для Цукишимы это было бы слишком сентиментально, да и последнее, чем он мог отличаться – это желание помогать почти незнакомцам. Цукишима влез в конфликт не ради какой-то цели, а просто чтобы в него влезть. Цукишима, в отличие от Ямагучи, молчать не умел и не любил – он говорил самые едкие вещи просто так, используя их вместо междометий, и всегда попадал в цель, всегда бил сильно, не касаясь при этом руками. И, смотря вслед удаляющемуся вытянутому силуэту, Ямагучи нервно выдохнул и сам не понял почему, но двинулся вслед за ним. Цукишима был потрясающим. Про него никто ничего особо не знал, но не из-за его загадочности, а из-за его банальной необщительности. Он, как и Ямагучи, всегда был один, но это, кажется, был его осознанный выбор. Стоило человеку к нему приблизиться, как Цукишима плевался таким сконцентрированным ядом, что больше никто подходить к нему не хотел. Его никто не любил, но к нему не цеплялись. Его никто не любил, но его не поджидали после школы. А еще Цукишима был не в восторге от того, что Ямагучи начал подозрительно часто оказываться рядом с ним. Пару раз огрызался, пару раз пересаживался подальше, но все равно огрызался очевидно не так зло, как мог бы. А когда на уроке информатики была контрольная, Цукишима выглядел таким напряженным, что, казалось, прямо сейчас выбросит компьютер в окно. И Ямагучи, дождавшись, пока учительница отвернется, неуверенно вытянул руку в сторону его мыши, и Цукишима вздрогнул, но ничего не сказал. Через пару минут вся работа была выполнена, а Цукишима, хоть и выглядел как обычно недовольным, перестал отсаживаться от Ямагучи подальше. Не только в кабинете информатики, вообще везде. На самом деле, по Цукишиме было не особо понятно, хочет ли он вообще общаться с Ямагучи, но, казалось, Ямагучи видел крупицы симпатии, на которые бы не обратил внимание кто-то другой. Может, Цукишима и был холодным и высокомерным, может, он почти никогда не начинал разговор первым, но он никогда первым его не заканчивал. И, может, он и закатывал глаза, когда Ямагучи спотыкался и падал, но он всегда слишком долго завязывал шнурки и проверял содержимое своего рюкзака, пока Ямагучи переобувался, и в итоге из школы они уходили вдвоем. И, может, Цукишима и назвал тупой кличку «Цукки», которую Ямагучи обронил в разговоре совсем случайно, но Ямагучи видел, как, не найдя его, Цукки напрягается и начинает заглядывать во все туалеты на этаже. Им потребовалось на удивление мало времени, чтобы стать неотделимыми. Постепенно раскрывая чужую прочную скорлупу, залезая под нее пальцами, Ямагучи часто испытывал чувство стыда, будто он просто скрывается за Цукки, будто он просто прицепился к кому-то более сильному и уверенному. Это чувство можно было ослабить, если задуматься, общался бы он с Цукки, если бы вдруг вся школа резко начала его травить. Сразу становилось легче, ведь если бы это случилось, Ямагучи бы сжег это место дотла. Непонятно, кому было более неловко приглашать второго в гости. Цукки явно смущался, но все же однажды позвал Ямагучи, и его дом впечатлил Ямагучи до глубины души. Коврик «добро пожаловать» перед входом, подушки в форме сердечек, кружевные шторы, милейшие мама с папой и не менее милый старший брат настолько не вязались с характером Цукки, но при этом так понравились Ямагучи, что он считал дни до следующего раза, когда сможет прийти в гости. Но когда Цукки пришел в гости к нему, Ямагучи, хоть и пытался не делать этого, все равно первым делом посмотрел в зеркало, а затем в сторону, хоть никакого портрета там уже не было. Цукки же не посмотрел в зеркало совсем, просто разулся и, кивнув в его сторону, сказал: «Плохая примета, кстати». Когда Ямагучи показал Цукки фотографии своего папы, Цукки зевнул. Когда Ямагучи показал Цукки свою последнюю написанную программу, Цукки нахмурился и, придвинувшись ближе, попытался хотя бы примерно понять, что тут написано. И когда их руки хоть чуть-чуть соприкасались, Цукки отшатывался с такой скоростью, что Ямагучи с удивлением понял – в их дуэте он не самый пугливый. И когда он получил свою первую валентинку, он понял – в их дуэте он не единственный влюблен. – Она такая дура, это просто песня… – проныл Цукки, ставя поднос и садясь рядом с Ямагучи. Болтали они всегда, не только в столовой, но в столовой делать это было удобнее всего. – Ам… Это которая сказала тебе, что- – То, что у нее острый язык, еще не значит, что она не дура, – огрызнулся Цукки. – Ты не представляешь, как же она меня бесит. – Да уж, – неуверенно улыбнулся Ямагучи. – Наверное, не представляю. – Хотя погоди, – Цукки повернулся к нему и прищурился. – Представляешь. Эта же та, которая стекла тебе засыпала, ты сам рассказывал. – Сколько лет назад это было?.. – Прошу, – поморщившись, он снял очки и начал протирать их краем рубашки. – Ты ее ненавидишь. Я помню, как ты злился. – Я не злился, – непонятно зачем возразил Ямагучи. – Это в прошлом. – Ты хочешь сказать, что ты ее не ненавидишь? – Ну… – он неловко пожал плечами. – А… А ты ее ненавидишь?.. – Да, – уверенно сказал Цукки. – Всем нутром. Этого было достаточно. Этим днем Ямагучи понесся в свою комнату так быстро, что забыл разуться, что забыл посмотреть в зеркало. Он понятия не имел, что конкретно ему делать, но все равно принялся за работу. Ох, он хотел бы, чтобы это заняло у него меньше времени, но тогда он делал это впервые, так что на взлом странички у него ушло около двух месяцев практически непрерывной работы. Да, он мало спал. Да, он пару раз пропускал уроки. Да, из-за усталости он был неосторожен, и, не рассчитывая маршрут, нарывался на кулаки. Но когда он дрожащими руками открыл взломанную страничку перед Цукки, у Цукки было такое лицо, что Ямагучи никогда не забудет этот момент. Положив палец на колесико мыши, Цукки неверяще бегал взглядом по перепискам около десяти минут, прежде чем отстраниться от монитора и, повернувшись на Ямагучи, расплыться в счастливейшей улыбке. – …Ей конец. И Ямагучи засмеялся, бросаясь вперед, в чужие объятия. Н-да, наверное, герой бы так не поступил… Но герой давно умер, а Ямагучи здесь, учится лезть в чужое грязное белье, учится не моргать на протяжении нескольких часов, печатая строки кода, учится выживать без физической силы и харизмы, исключительно с помощью своего ума и с каждым днем подавляемых благодаря Цукки моральных принципов. Так жизнь Ямагучи очень конкретно разделилась на две секции: Цукки и все остальное. Цукки – это лучшее, что с ним когда-либо случалось, и он понимал, что его любовь сильно перекликается с настоящей одержимостью, но рядом с возлюбленным он правда чувствовал себя счастливым. Все остальное – это… Все остальное. Цукки немного приуменьшил количество плохих вещей, происходящих с Ямагучи, просто находясь рядом. Как оказалось, если ты идешь не в одиночестве, к тебе уже меньше цепляются, а если идущий рядом – самый токсичный человек на свете, шансы неприятного столкновения понижаются еще сильнее. Однако Цукки не мог всегда быть рядом, да и последнее, что хотел делать Ямагучи – требовать от него этого. Слышать злой смех Цукки над остальными было чудесно. Слышать чужой злой смех в свой адрес каждый раз было все больнее. И Ямагучи рассказывал о своих проблемах, если Цукки видел синяки и уточнял, потому что было бы странно уводить разговор. Но если синяков не было, если чувство ужаса было вызвано иначе, изощреннее, извращеннее, Ямагучи молчал. Он привык молчать. Он не хотел бы описывать все, что с ним происходит, пока никого нет рядом. А еще он не хотел бы рассказывать, что жуки под кожей никуда не делись. Только благодаря возлюбленному он смог понять, что это «самая обычная злость», но он не был уверен, бывает ли такое, что из-за самой обычной злости ты лежишь ночами, глядя в потолок и фантазируя о самых страшных вещах, на которые тебя хватает. Ох, это уже совсем не по-героически. Он намного более жестокий, чем думал.

***

Их отношения уже давно стояли на месте. Один парень, склонный к депрессии, и второй, склонный к тревожности – тяжелое сочетание, когда вы оканчиваете школу и понятия не имеете, что вам делать со своей жизнью дальше. Ямагучи решил не получать высшее образование. Идея пойти в школу во второй раз, хоть и на меньшее количество лет, пугала его до глубины души. Он научился программировать на высочайшем уровне для своих лет, но в остальном он развиться не смог, так что рисковать здоровьем не хотелось. Цукки подумывал поступить на юридический, но было видно, насколько он выбрал это наобум, просто, чтобы выбрать хоть что-то. Кажется, с каждым месяцем его интересовало все меньше вещей. Когда школа закончилась, закончились и люди вокруг, которых они могли бы обсуждать и осуждать. Именно эти сплетни и сдавленные смешки помогали игнорировать то, что они оба совсем не знали, куда им двигаться дальше и откуда взять амбиции, которые, видимо, раздали всем, кроме них. Неважно, что выберет Цукки. Ему необязательно работать. На самом деле, ему необязательно делать что-либо. Он может всю их оставшуюся жизнь сидеть дома, не выходя, не делая абсолютно ничего, и этого будет достаточно. Но в таком случае деньги должен получать Ямагучи – а это уже сложно. Он знал, что его навыки более, чем хорошие, но рабочий коллектив – это практически то же самое, что и школа. На самом деле, он пытался устроиться пару раз, но кончалось все плачевно, и он не мог продержаться на рабочем месте дольше нескольких дней. То его выгоняли за «несоблюдение сроков», хотя настоящей причиной было то, что он упомянул своего парня в разговоре, то он сам пулей вылетал из офиса из-за слишком неприятных и личных прикосновений кого-то сверху. В любом случае, что бы ни происходило, он быстро начинал чувствовать это напряжение в воздухе. Быстро начинал чувствовать, что его ненавидят, просто стараются не показывать этого из-за профессионализма. Каким же маленьким он становился в эти моменты. Как же сильно жгло кожу. И раз за разом он возвращался к Цукки, молясь, чтобы не натолкнуться на грабителей по пути, закрывал за собой дверь и немного сидел в коридоре, стараясь прийти в себя. Цукки сидел за учебниками, хотя очевидно их не читал, а просто пытался убедить сам себя, что делает хоть что-то. Единственной отдушиной стало хакерство. Ямагучи было страшно переступать границу закона окончательно, он не хотел зарабатывать деньги, переводя их себе с чужих счетов. Но чтобы хоть немного развлечь себя, он брал ноутбук и, ложась в кровать, начинал делать что попало. Обычно он просто выбирал себе какую-нибудь цель и работал, пока не достигал ее. Страница случайного интернет-магазина? Один час, и полный доступ есть. Фильм, который можно посмотреть только за оплату сервиса? Две минуты, и он скачан на ноутбук. Система безопасности базы ближайшего университета? У них всегда отвратительная защита, это не займет больше двадцати минут. Интересно, откуда транслируется изображение, которое показывает единственный большой цифровой билборд в районе. Узнать – пять минут, взломать – полчаса. Если он сможет взломать камеры рядом с домом, он сможет знать, безопасно ли сейчас выходить на улицу. Он сможет сразу увидеть, если неподалеку будут подозрительные личности или, что опаснее – группа таких личностей. Это уже государственный уровень, но все еще реальный, так что, может, пара дней, и… «Привет». Ямагучи вздрогнул, увидев сообщение внутри своего кода. Буквально внутри – прямо между строк, которые он писал секунду назад, были буквы, которые он точно не вбивал. Он обернулся на спящего возлюбленного и снова посмотрел на экран. «Ты – Ямагучи Тадаши, верно?» Он зажал себе рот рукой. Тело похолодело от ужаса. Трясущимися пальцами он скрыл окно с кодом и быстро попытался отследить, подключен ли кто-то, но окно тут же вернулось. «Ты – Ямагучи Тадаши, верно?» Что ему делать?! Что ему делать?! ЧТО ЕМУ ДЕЛАТЬ?! «Ты – Ямагучи Тадаши, верно?» Сглотнув, он шумно выдохнул и прямо между строк кода написал короткое: «да». Таким было его знакомство с тем, кого в будущем он будет называть «Шимада-сан». Они никогда не виделись лично, и Ямагучи понятия не имел, как он вообще его нашел, но мужчина, кажется, был настроен совсем не враждебно. Чем больше они переписывались, тем больше проектов получал Ямагучи. Совсем маленьких, потом немного покрупнее – все какие-то случайные, да и слишком простые для уровня кого-то вроде Шимады-сана. Ямагучи знал, что мужчина наверняка мог бы выполнить их сам, но все равно делал все, что ему скажут, потому что после каждого проекта на его счет начали приходить переводы, которых в сумме могло бы начать хватать даже на переезд. А еще потому что ему это очень, очень нравилось. Цукки он объяснил свою деятельность фрилансом, что было правдой, если опустить очевидную незаконность происходящего. Переезд не особо помог исправить их отношения, но зато теперь они были сами по себе, а это было приятно. Ямагучи теперь мог сидеть за работой практически круглосуточно, уже перестав задавать лишние вопросы и просто надеясь, что в этот раз ему дадут что-то сложнее, чем в предыдущий. Ему давали. Его очевидно проверяли. Хакать камеры рядом с новой квартирой пришлось активнее, чем в старом доме. В их родном районе преступность была ужасающая, но здесь все было в сотни раз хуже – Ямагучи уже сбился со счета, сколько раз он выворачивал карманы, сколько раз получал в живот, сколько раз садился за ноутбук, полный злобы, которая перестала спадать даже после многих часов работы. «Ты знаешь, что такое "пинч-подающий"?» Ямагучи моргнул, на секунду отвлекаясь от кода. «Нет. Что это?» – Тебе нужна помощь? – Энношита оперся спиной о стену, кивая на человека, сидящего на коленях перед Ямагучи. – Я… Эм, – нервно сглотнув, он помотал головой. – Я п-просто… Не п-понимаю… Я должен… Прямо..? – Разве это не волнительно? – засмеялся Суга и, подойдя ближе к Кагеяме, встал по его правую руку. – Первый раз всегда особенный! – Ты не бойся так! – поддержал программиста Танака. – Ты, это… Ебани один разок, потом вольешься! Все нормально! Ямагучи боялся посмотреть человеку перед собой в глаза, поэтому он поднял взгляд и тут же поежился. Дайчи, сложив руки на груди, внимательно наблюдал за ним, склонив голову. Какой абсурд. Какой абсурд. Какой абсурд. Где он находится?! Кто все эти люди?! Как он до этого докатился?! Что он делает?! Господи, он ничего не рассказал Цукки, он ничего не рассказал Цукки, он должен был рассказать Цукки, чтобы тот вовремя отговорил его, о господи… Но нет, конечно нет! Вместо этого он поперся в незнакомое место, в незнакомую команду, хотя совсем недавно узнал, что «команда» вообще значит!.. Он должен был развернуться и пойти домой, как только увидел их глаза, должен был развернуться и пойти домой, как только абсолютно неожиданно для них обоих встретился с Кагеямой, он должен был развернуться и пойти домой, как только узнал, что значит «посвящение»!.. Но он здесь. И его руки дрожат, и нож выскальзывает из-за пота. И они смотрят на него, но ему даже не неловко. Неловко ему было бы, если бы он стоял у доски и пытался написать выражение, но не сейчас, не сейчас, когда он должен убить кого-то. Боже, это даже звучит глупо… Как будто прямо сейчас они засмеются и скажут, что его снимала скрытая камера. Ну не может это быть по-настоящему. – Без ножа, – неожиданно сказал Дайчи. Ямагучи тряхануло, он снова посмотрел на капитана и дрожащим голосом переспросил: – П… П-простите?.. – Без ножа, – повторил он, кивая Танаке. – Забери его на пару минут. – Дайчи, у тебя все в порядке? – натянуто улыбнулся Суга. – Из такой крохи за один раз аса не сделаешь. – Нет, убить он может и ножом, – Дайчи снова посмотрел на Ямагучи и слегка улыбнулся. – Но ударить ты должен рукой. Попробуй. Просто разок. И, пока Танака забирал из его обессиленных пальцев нож, Ямагучи со стыдом чувствовал, как в глазах снова начинают собираться слезы. Человек смотрел ему в глаза. Он человеку – нет. Деваться было все равно некуда. Трясясь, Ямагучи замахнулся и попытался ударить. Наверное, таким ударом и комара не убить. Это больше походило на слабый шлепок кулаком. Что он делает?.. – Туда! – почему-то радостно прикрикнул Танака. – Давай еще раз! – И в этот раз посильнее! – улыбнулся Суга. Обернувшись на них, Ямагучи нервно выдохнул и снова посмотрел на человека. Еще один удар. Этим, наверное, можно даже смять листок бумаги. Что он делает?!.. – Уже лучше, – уверенно закивал Энношита. – …Было бы хоть сколько-то смысла, если бы у него был нож, – хмуро пробормотал Кагеяма. – Молодец! – перекрыл его своим голосом Дайчи. Еще один удар. Человек, хоть и был словно не в себе, слегка поморщился, даже издал негромкий звук. Этим ударом, наверное, можно было бы помять металлическую банку из-под напитка. Что он делает?! Ох, вот бы кто-то бил его так слабо, как он бил сейчас… Как глупо это выглядит, как смешно, словно он просто выставляет руки вперед, словно лепит из глины, а не пытается ударить!.. Но… Но последний удар даже вышел чуть-чуть болезненным, так что вопрос один – ЧТО ОН ДЕЛАЕТ?! ЧТО ОН ДЕЛАЕТ, И ПОЧЕМУ НЕ БЬЕТ СИЛЬНЕЕ?! – Воу! – выдохнул Танака, удивленно распахивая рот, наблюдая за тем, как Ямагучи набрасывается на человека перед собой, падает на пол, уже переставая бить, просто впиваясь руками в лицо, в горло. Ямагучи сам не заметил, как начал кричать. – Ого, ам… – Суга неуверенно улыбнулся. – Хорошее начало?.. И когда Ямагучи стоял в туалете, тяжело дыша, опершись руками о раковину, он наконец-то почувствовал, что его кожу перестает жечь. Словно много лет назад на него вылили что-то очень ядовитое, и он смог смыть это только сейчас. Посмотрев на свои дрожащие покрытые кровью руки, Ямагучи всхлипнул и поднял взгляд на зеркало, на свое отражение. А затем рефлекторно в сторону. Дайчи в отражении мягко улыбнулся. – Как себя чувствуешь? – …Еще н-не понял, – проблеял он. – Это нормально. Скоро станет лучше. – Уж-же стало, – Ямагучи обернулся и встретился с капитаном глазами. – П-простите, я… Я н-не хотел, чтобы это было так… С-странно… – «Странно»? – весело фыркнул Дайчи. – Ямагучи, это было потрясающе! Ты готов ехать обратно в ресторан? Как ты понимаешь, никто никуда не расходится! – А?.. – он медленно моргнул. – П-почему?.. – Мы же должны отпраздновать твое посвящение! – Отп-праздновать?.. – Ты вчера и мухи обидеть не мог, а сегодня уже прикончил человека! – Дайчи хлопнул его по плечу и направился к выходу из туалета. – Даже не сильно перепугался! Герой! Ямагучи шмыгнул носом и быстро прошел за капитаном, который остановился, чтобы придержать ему дверь. Ямагучи не знает, как, но он должен затащить сюда Цукки. Чего бы это ему ни стоило.

***

Как бы странно это ни было, в Карасуно Ямагучи чувствовал себя безопаснее, чем где-либо. Еще не было никого, кроме Цукки, с кем он чувствовал бы себя хорошо, а уж тем более – счастливым, но сейчас таких человек стало несколько. И когда Цукки присоединился, когда он влился, когда начал говорить на языке Карасуно, когда снова начал смеяться и обнимать его, когда они снова оказались рядом, Ямагучи подумал, что не знает, чем заслужил такое счастье, но благодарен за него всем сердцем. А еще он не говорил этого возлюбленному, но в какой-то момент ему начало казаться, что Цукки начинает доверять Карасуно больше, чем сам Ямагучи. Это звучит забавно с учетом его характера и манеры общения, но это так. Ямагучи обожал Карасуно, и сейчас, после знакомства, после своего посвящения, после посвящения Цукки, он знал, что нашел свое место. Может, не ворон, но маленький паразит, спрятавшийся в вороне. Ему так нравится в Карасуно, ему так нравится чувствовать себя частью чего-то большего, ему так нравятся эти люди, ему так нравится с ними общаться… Его так пугает, когда он представляет их, ненавидящих его. Не за что-то конкретное, а, скажем… За ошибку на матче. За ошибку, которая не на тренировочном привела бы к смертям. И вот снова дыхание перехватывает, когда он стоит перед кабинетом Дайчи, собираясь с силами, готовясь зайти внутрь. Он знает, что его будут ругать. Он сможет помолчать и пережить это, просто проглотить и забыть, сделать вид, что ничего не случилось. Лишь бы это не значило, что кто-то из них испытывает к нему ненависть. Лишь бы это не значило, что ворон наконец-то сориентировался и предпримет попытку выклевать паразита из себя. Потому что в таком случае Ямагучи чувствует, как его кровь начинает жечь.