Ресторан "Карасуно"

Кагеяма не помнит конкретный момент, в который ему рассказали про игру. Он знал о ней всегда, с самого раннего детства, и с самого раннего детства он понимал, что уже выбрал себе карьеру на всю оставшуюся жизнь. Его дедушка когда-то был тренером, и несмотря на то, что сейчас он уже был в отставке, он не мог просто выйти из игры, да и не очень-то и хотел. Дом Кагеямы часто был полон игроками, порой бывшими, порой активными, и все они ему так нравились, что он долго сидел в своей комнате, думая, как бы выйти к ним так, чтобы сразу их впечатлить. И когда он выходил, ему приходилось немного прикрикнуть, чтобы они опустили головы и заметили его – ребенка в пижаме, который в это время очевидно должен был спать. Вообще-то, он всегда хотел порасспрашивать их про игру, про какие-то необычные случаи из их жизни, но обычно все заканчивалось тем, что его просто очень много гладили по голове и говорили, как он успел подрасти за пару месяцев. Это немного раздражало, но не умаляло уважения к этим мужчинам и женщинам, потому что на них были самые настоящие раны, а еще у них были самые настоящие номера и позиции. И ночами, когда игроки приходили к дедушке, чтобы спросить у него очередной совет, они доставали тяжелые папки с файлами, раскладывали их на столе и начинали перебирать бумаги с такими сложными словами, что Кагеяма даже примерно не понимал, что они значат. Они раскладывали большие карты: префектуры в целом или конкретных зданий, сдвигались лоб ко лбу и долго сидели, рассматривая их, иногда доставая карандаши и перечеркивая что-то или даже выписывая какие-то моменты на отдельные листы. И Кагеяма подходил ближе, забирался на колени к дедушке, лез во всю эту толпу, чтобы увидеть то, что видят они, но все равно ничего не видел. Тогда дедушка смеялся, и вообще все смеялись, хоть и не очень понятно, почему, и дедушка либо отправлял его спать, либо, если Кагеяме сильно везло, позволял посидеть рядом и послушать. И он слушал. Мива, его старшая сестра, тоже слушала. Она была тем человеком, который уводил его в спальню, если дедушка просил, но она была тем человеком, который, проходя мимо приоткрытой двери в комнату Кагеямы, прикладывал палец к губам, а затем манил его за собой, мол – «давай послушаем, только тихо, чтобы нас не заметили». А затем начались тренировки. Не только родители, сам дедушка говорил, что Тобио и Миве совсем необязательно становиться игроками, просто, с учетом их родственных связей, они должны уметь защитить себя. И он тренировался. Он бегал, прыгал, держал в руках нож, а в какой-то момент, просто в шутку, но ему дали примерить неработающий наушник. У Кагеямы не было ни одного шанса вырасти кем-то другим. Он всегда знал, что станет игроком. Если он думал об этом слишком много, его начинало немного потрясывать от восторга, и это чувство не проходило за месяца, за годы. Хоть семье и нравился его энтузиазм, они немного надеялись, что он поутихнет – все-таки Кагеяме все еще надо было ходить в школу, заводить друзей, учить разные предметы, да и просто хоть как-то пережить детство так, как полагается. Но когда Кагеяма решил, что станет связующим, все стало только хуже. Для них, не для него. Он начал понимать сложные слова, написанные на страницах файлов. Он начал видеть пути, которые ведут карандашом игроки на картах, и видеть, где они очевидно ошибаются. Он научился нажимать кнопочку, которая включает наушник, хоть связи у него ни с кем, конечно, не было. Игра была не просто его одержимостью, но его фундаментом. Если он не думал о ней около часа, ему становилось плохо, если он не тренировался один день, ему становилось плохо, и, если он не мог говорить об игре и игроках, ему тоже становилось плохо. Поэтому в школе ему было совсем тяжело. Он понимал, зачем ему нужно читать и писать, но не понимал, зачем ему нужно делать аппликации из цветной бумаги. Он понимал, зачем ему нужно приходить вовремя, но не понимал, зачем ему нужно учить какие-то песенки и в такт хлопать в ладоши. Ему казалось, что он зря тратит время. А еще он совсем не знал, о чем говорить с одноклассниками. Да, одни животные нравятся ему больше других. Да, наверное, у него есть любимый цвет. Нет, он не знает, любит он больше маму или папу. Нет, он никогда не смотрел этот фильм. Одноклассники не казались ему глупыми, просто они не знали об игре, а он – знал. Они могли часами говорить о том, что им нравится, а он – нет. Он никогда не знал ничего кроме игры, он и не хотел, но видя, как постепенно все вокруг отстраняются, не придумывая, как бы вывести его на разговор, ему становилось как-то… Странно. Потому что Кагеяма умел разговаривать. Они, видимо, считали его нелюдимым, но это было не так. Он умел разговаривать, он умел. Он постоянно разговаривал с людьми, просто… С другими. И Кагеяма был умным. Они, видимо, считали его глупым, потому что он не мог выучить один короткий стих, но он был умным, правда был, просто не здесь, не в этой ситуации, и ему постоянно говорили, что он умный, просто другие люди, и… И стена между Кагеямой со всем миром игроков за его спиной и между остальными гражданскими была нерушимой. А еще почему-то все считали его злым. Он себя злым не считал. Он считал, что если тебя не слышат, надо повысить голос. Он считал, что если человек не понимает базовых вещей, от него надо избавиться. Но это же не делает Кагеяму злым. Или делает?.. Нет, все-таки, не делает. Чем дольше он варился в школьной жизни и сильнее отдалялся от сверстников, тем больше он ждал выпуска. Момента, когда он по-настоящему станет игроком. Момента, когда он по-настоящему станет связующим. И связующий в первую очередь должен думать о команде и делать все, чтобы команда победила. Если один игрок ведет себя безупречно, а второй постоянно совершает ошибки, второго надо выкинуть. Ради команды надо уметь взять скальпель и вырезать эту опухоль. Поэтому Кагеяма не злой. Он просто учится делать то, что часто не могут делать другие. И, может, в школе его и называли «Королем», но дома его называли «Тобио». Дома Мива и дедушка помогали ему с домашней работой, а еще дома ему говорили, что лежать в ванне с пеной или ловить бабочек – это такие занятия, которые вырабатывают хорошие навыки для будущего связующего. Они говорили это, просто чтобы он немного расслабился и прожил хоть какую-то часть нормального детства, но он все равно верил, и лежал в ванной очень сосредоточенно, и бабочек ловил тоже сосредоточенно. Чтобы навыки вырабатывались быстрее. И дома все еще говорили об игре. Постоянно. То дедушка рассказывал что-то из жизни, то Мива делилась сплетнями про команду, в которую она планирует вступить. И Кагеяме было хорошо. А в школе ему было плохо. Кажется, если свет слишком яркий или звуки слишком громкие, он начинает говорить как-то по-другому, иначе не очень понятно, почему люди так реагируют. Они называют его «Королем», потому что он запрещает есть в классе или потому что он требует сменить ткань школьной формы на менее раздражающую кожу. Но им следовало бы называть его «Королем», потому что он мог бы убить их за одну секунду. На самом деле, Кагеяма думал, что его не очень беспокоит эта кличка. Люди могли говорить что угодно, потому что это не те люди, на которых он равняется, и даже не те люди, с которыми в будущем он будет в одной команде. Все это просто… Давило, но он мог с этим справляться. Пока не произошло что-то, чего он не понял от слова совсем. Он даже не понял, в какой конкретно день это началось, но один его знакомый – парень в громадных очках с фамилией Цукишима - начал называть его «Королем», хотя раньше так не делал. И с этого момента нахождение в школе стало совсем невыносимым. Кагеяма больше не мог делать вид, что его совсем не беспокоит шепот за своей спиной, что он не расстроен, держа в руках разрезанный провод от своих наушников, которые помогали ему, когда все вокруг становилось слишком шумным. И никакие знания, никакие навыки связующего не могли ему с этим помочь. Зато, когда он перешел в другую школу, он словно глотнул свежего воздуха. Акиру Куними и Ютаро Киндаичи он узнал сразу. Нет, он не виделся с ними лично до этого момента, но он косвенно знал их родителей и понимал, что эти двое знают про игру не меньше, чем он. Школа еще никогда не была для него таким приятным местом. Куними был странным. Он постоянно спал на уроках, не заправлял рубашку и потягивался долго-долго, как будто хотел вытянуться в одну длинную нитку. Киндаичи был странным. Он смеялся так громко, что становилось страшно – не задохнется ли он сейчас, а еще он хлопал дверцей шкафчика, если был зол, а потом перед шкафчиком и извинялся. И они оба всегда брали кусочки бумаги, клали их в рот, делали из них небольшие шарики, а потом засовывали все это в корпус от ручки и плевались друг в друга. И в Кагеяму тоже. Он бы подумал, что это плохой знак, но они объяснили ему, что делать, чтобы он мог присоединиться к этому «сражению». И он присоединился. А еще они любили держаться за руки. Что удивительно – даже Куними. И Кагеяма был не против, если ему не надо было что-то писать в этот момент. А то, что Куними и Киндаичи двое, проблемой не было – руки у него тоже две. – Так в какую команду думаешь пойти? – спросил как-то Куними, когда на обеденном перерыве они сели под деревом в школьном дворе. Киндаичи, не донеся кусочек рыбы до рта, нахмурился. – Мы буквально вчера про это говорили. Я тебе уже ответил. – Я не слушал. – Все ты слушал! Просто хочешь убедить Кагеяму! Кагеяма, который только разобрался, как открывать новый бенто, поднял на них взгляд. – Убедить в чем? Неловко почесав нос, Куними пожал плечами. – Мы просто… Команд много. Но мы с Киндаичи уже решили, куда хотим. Типа, если вдруг захочешь с нами, то почему нет. – Классно объясняешь, – усмехнулся Киндаичи. – Кагеяма, ты слышал про Аобаджосай? – Конечно, – кивнул он. – Вы хотите туда? – Это объективно лучшая команда в префектуре на данный момент! – весело фыркнул Киндаичи. – Разумеется, мы хотим туда! – Это неправда, – покачал головой Кагеяма. – Лучшая команда – Шираторизава. Аобаджосай на втором месте, и с таким разрывом, что это может никогда не измениться. – У нас, в отличие от тебя, хватит мозгов не идти в Шираторизаву, – поморщился Куними, ложась на траву. – Можно просто сломать себе оба колена, сорвать кожу с лица и прыгнуть в бак кислоты – и то поприятнее будет, чем играть в Шираторизаве. – Мне нравится их отношение к тренировкам и к игре в целом. – А ты вообще мазохист, но это не значит, что мы такие же. – Чем тебе не нравится Аобаджосай? – склонил голову Киндаичи. – Там должно быть круто! – Мне не не нравится, – отложив крышку от бенто, Кагеяма закинул в рот немного риса. – Конечно, идти в Аобаджосай – огромный риск. Они, все-таки, совсем новая команда. В префектуре все команды намного старше и опытнее, идти в Аобаджосай – это как играть в русскую рулетку. – О вау, – приподнял брови Куними. – Ладно, мы поняли. Мог бы просто сказать, что не хочешь с нами. – Что? – моргнул Кагеяма. – Нет, я тоже думал туда идти. Куними с Киндаичи переглянулись. – Ну да, – кивнул Кагеяма. – У них меньше игроков и территорий, чем у Шираторизавы, но если посмотреть в процентом соотношении относительно лет существований команд – Аобаджосай развивается быстрее и качественнее. – Я ничего не понимаю, – помотал головой Киндаичи. – То есть ты считаешь, что Аобаджосай сильнее? – Конечно нет. Но я знаю, что Аобаджосай – враг номер один для Шираторизавы, и наоборот. Если я буду в Аобаджосай, я смогу сражаться против самой сильной команды префектуры. Это здорово. – Твою мать… – в ужасе прикрыл рот рукой Куними. – Я об этом не подумал… Я не хочу все время сражаться с Шираторизавой. – Я тоже… – пробормотал Киндаичи. – Лучше уж быть в Шираторизаве, чем идти против нее… – Это не дилемма, – пожал плечами Кагеяма. – Аобаджосай нужны игроки, и требования высокие, но более, чем реальные. В Шираторизаву вас никто не возьмет. Киндаичи тут же нахмурился. – Ну спасибо. А тебя, значит, возьмут? – Если бы я захотел – конечно, меня бы взяли. У них не было бы никаких причин для отказа. И Куними с Киндаичи было нечего ответить. Кагеяма, хоть еще и не был связующим по позиции, уже успел выделиться во многих кругах. Его уже знали, как школьника, который может взглянуть на тактику и за секунду найти в ней сто ошибок и сразу предложить сто новых вариантов взамен. Пока одни говорили: «Тут совсем негде срезать путь!», «Это беспроигрышная стратегия» или «На втором часу игроки слишком вымотаются…», Кагеяма говорил: «Вы можете воспользоваться канализацией», «Вы проиграете за пять минут – ваша обувь скользит, а через неделю будет гололед» или «Если игроки выматываются за два часа, есть ли вообще смысл оставлять их в команде?». Он видел то, чего не видели другие. Он мог держать в голове тысячи мелочей. Он запоминал, где что находится, всего один раз взглянув на карту. Он был гениальным связующим. По крайней мере это то, что про него говорили, и это было приятно слышать. Приятно, что люди понимают. Потому что рано или поздно они станут его соперниками, лишь единицы – сокомандниками. Например, Куними и Киндаичи точно будут его сокомандниками. И это немного странно. Странно, потому что когда они его парни, он переживает за них. Когда они жалуются на недосып или плохое самочувствие, когда они заболевают или начинают плакать, он сочувствует. Ему хочется помочь, хоть порой он и не уверен, как именно. Ему хочется прийти к ним после учебы и принести лекарства, а может даже немного посидеть рядом, пока они не уснут. Но теперь, когда он знает, что они будут в одной команде, он на секунду прикрывает глаза, а когда открывает – видит перед собой двух абсолютно никудышных атакующих. Они не тренируются так сильно, как должны. Они берут больничный, даже если температура еще не поднялась выше тридцати восьми. Они плачут вместо того, чтобы работать над собой, продолжать и продолжать, либо пока не сломаются, либо пока не починятся. Но он моргает, и перед ним снова Куними и Киндаичи. Его одноклассники, его друзья, его парни. В командах все всегда встречаются друг с другом, и теперь Кагеяма совсем не понимает, как это работает. Близкие – это близкие. Атакующие – это атакующие. Киндаичи, узнав про неприятную кличку «Король», сделал такое лицо, будто услышал что-то страшное. Куними закатил глаза и сказал, что это придумал какой-то идиот, и он мог бы быть немного покреативнее. Они защищали его от кого-то, кого не знали, и не потому что были обязаны, а потому что искренне хотели. Кагеяма тоже хотел бы защитить их, потому что они – его близкие. Секунда, и они снова атакующие. Инструменты. Не в грубом смысле этого слова, а буквально инструменты. Ты смотришь на карту, ты понимаешь, где находится соперник, и ты видишь точку, которой можешь управлять, ведешь ее нужным путем и приказываешь атаковать. В этом весь смысл. За инструментами надо следить, их можно улучшать, но если они подводят – место им на помойке. Секунда, снова близкие. Он бы не сказал так про Куними и Киндаичи. Им не место на помойке, совсем нет. Им место там, где они хотят быть, им место в хорошей команде, и- Но если они хотят быть в хорошей команде, они должны соответствовать. Кагеяма совсем запутался. Только на уровне чувств, поэтому это не могло его остановить. Любой игрок должен уметь действовать, игнорируя эмоции. Нормально чувствовать одно, а делать – совсем другое. В конце концов, ты просто обязан сделать что угодно, даже убить себя, если такой приказ поступил сверху. И чем старше Кагеяма становился, чем ближе был к выпуску, тем больше нервничал, ожидая наконец-то встретиться с этим самым человеком «сверху». Идея «семпая» ему нравилась всегда, как и сам концепт строгой иерархии. Семпай – это… Ну, в первую очередь, это кто-то, кто может тебе приказывать. В любое время суток, любым способом, это тот человек, который говорит одно слово, и ты слушаешься его, выполняешь все, что тебе сказали, без промедления. Во-вторых, это, конечно, человек, который имеет полное право наказать тебя, если ты сделал что-то не так. Неважно, как. Наказание у всех команд разное, и, если что-то ты считаешь несправедливым, тебе не место в игре. В-третьих… В-третьих, это человек, на которого ты можешь равняться. Человек, обладающий не только знаниями, но и опытом. Человек, который может делиться этим опытом с тобой, полируя тебя, делая тебя лучше и лучше. И когда Кагеяма попал в Аобаджосай, он мог только облегченно выдохнуть. Его семпаи ему нравились. Хоть Киндаичи и Куними очень переживали, Кагеяма, наверное, переживал больше них двоих вместе взятых. Месяц до вступления он провел в таком стрессе, что ему пришлось начать надевать капы на ночь, чтобы зубы не так сильно повредились из-за постоянно сжатой челюсти. Мечта была совсем рядом. Протяни руку – и достанешь. Всего через месяц он станет игроком. Тем, кем он всегда хотел быть. Более того – он станет связующим. Все, что он когда-либо делал, все, что он впитывал, как губка, наконец-то окупится и наконец-то пригодится. Оружие, которое так долго обтачивалось и полировалось, наконец-то было готово к использованию. И в тот день, когда Кагеяма впервые надел настоящую форму, белую, с длинным голубым воротником, он и встретил Ойкаву Тоору. Своего старшего связующего. Своего капитана. Своего семпая. И практически в первый же день их знакомства Кагеяма осознал, что совсем его не понимает. Ойкава Тоору был великолепен. Он был великолепен, как капитан. Великолепен, как связующий. Взрослый, высокий и очаровывающий абсолютно всех мужчина, с белоснежной улыбкой, с чистым голосом, он умел все то, чего не умел Кагеяма. Он умел говорить, активно жестикулируя, громко, уверенно, но совсем не зло, и люди поворачивались в его сторону, слушали его, внимали каждому, буквально каждому его слову. Он указывал пальцем, и люди тут же смотрели туда. Он чуть менял интонацию, и люди тут же прекращали делать то, что они делали. И символы Аобаджосай – деревья и корона - наконец-то начали иметь смысл. Потому что листья, складывающиеся в венок вокруг головы Ойкавы Тоору, могли значить только одно. Идеальный правитель. Идеальный лидер. Он был очень дружелюбным, как будто по-детски рассеянным, часто отвлекаясь на шутки и непринужденные беседы, но он мог мгновенно переключиться, сосредоточиться и начать говорить совсем иначе. Не улыбаясь. Не шутя. Куними и Киндаичи были в восторге от Ойкавы. И Кагеяма не мог не разделять это чувство, но… Но что-то беспокоило его, и пока что он не мог понять, что именно. Ойкава ввел всех троих в игру почти сразу, не вынуждая их слишком долго ждать тренировок. И это был первый раз, когда Кагеяма врезался лицом в потолок, который не давал ему подниматься выше. – Тобио-чан, еще слишком рано, – улыбался Ойкава, пока забирал у него из рук все то, ради чего Кагеяма вообще пошел в игроки. Никаких атакующий под его контролем. Никакой власти. Никакой возможности показать, на что он способен. И, пока Ойкава вел команду, что на тренировках, что на тренировочных матчах, Кагеяма лишь стоял за его спиной, чуть морщась, когда развевающаяся тога маячила перед его глазами. Он знал, что это нормально. Знал, что семпай имеет полное право делать все сам. Но его все еще что-то беспокоило. – Ты только пришел в команду, – объяснял ему Ойкава, видимо, пытаясь успокоить. – Даже месяца еще не прошло. Подожди немного. – Я не хочу ждать, – мотал головой Кагеяма. – Я хочу сейчас. Ойкава гладил его по голове и иногда приобнимал за плечо. Он делал все, чтобы Кагеяма не чувствовал себя плохо, но это не помогало, пока Кагеяма не мог вести ни одного атакующего. Ойкава делился с ним информацией, сажал рядом с собой и обсуждал тактику, внимательно слушая предложения. Кажется, он и правда пытался, как мог, заставить Кагеяму почувствовать себя частью Аобаджосай. И связующим, когда-нибудь в будущем. Но Кагеяма хотел не в будущем, он хотел сейчас. Сейчас и только сейчас. И еще он не понимал, зачем Ойкава проводит так много времени с командой. Не как капитан, а как обычный человек. Зачем постоянно выводит всех на диалог, зачем постоянно возится с ними, пляшет вокруг них, как будто это они управляют им, а не наоборот. И он спрашивал. И Ойкава не скрывал, а честно отвечал – «Мне нравится проводить с ними время, но еще мне нравится, что по разговору я могу узнать о них новое. И как о сокомандниках, и как об атакующих». Узнать что? Как они себя чувствуют? Какая разница? Это важно, когда Кагеяма сидит рядом с Куними и Киндаичи дома, когда они смотрят что-нибудь или просто завтракают на кухне, но не когда он видит две точки на мониторе, которые бегут куда угодно, но только не туда, куда надо. Ойкава продолжал гладить его по голове, продолжал держать его руки в своих и вести за собой, шажок за шажком, излишне медленно для Кагеямы, а еще руки Ойкавы слишком дрожали для такого «идеального правителя», и смотрел он на Кагеяму странно, как будто все время хотел что-то сказать, но не решался, и беспокойство в груди становилось все сильнее. Наверное, из-за того, что Кагеяма, скорее всего, никогда не вел бы Ойкаву, только на него он мог смотреть, как на человека, стоящего рядом, а не внизу. И Кагеяма не понимал, как он может так обожать кого-то, так засматриваться на кого-то, но при этом так активно искать ошибку в любом его решении. А затем он понял. Понял, что его так беспокоило все это время. Ойкава Тоору был великолепен, и он был очень приятным, умным и вызывающим уважение, он создал команду с нуля, он добился таких высот всего за несколько лет, он считался лучшим связующим префектуры, но… Но не было ничего, чему он мог бы научить Кагеяму. И Ойкава тоже это понимал. Тогда Кагеяма понял, что заменит Ойкаву, как только ему предоставится возможность. Теперь, когда он знал, что Ойкава это понимает, он немного напрягся – не урежут ли ему власть еще сильнее, но капитан смог впечатлить его в очередной раз, и вместо того, чтобы не выпускать его на матчи, вручил ему атакующих. Не одного, а целых двух. Если бы он так боялся конкуренции, он не вызывал бы у Кагеямы столько уважения. И здесь разница между их подходами показала себя во всей красе. Они сидели рядом, смотря на одни и те же карты, находясь на одном и том же матче, но говоря совсем разные вещи. – Ива-чан, помедленнее, – напоминал возлюбленному Ойкава. – Не торопись, а то выдохнешься. Я прикрою тебя ровно на сорок секунд, ты пока забеги через десять метров налево и проверь, как твои ноги. – Ты должен бежать быстрее, – строго говорил Кагеяма Киндаичи. – Если ты не успеешь, то весь план посыпется, и мы проиграем. Исключительно из-за тебя. – Оу, – Ойкава прикрыл микрофон и повернулся к Кагеяме. – Не стоит так говорить. Такое отношение никогда никому не помогало. – Я здесь не для того, чтобы воодушевлять их, – качнул головой он. – Я не чирлидер. Я – связующий. Я веду их. – Только «я» и говоришь, – вздохнул Ойкава. – Ты должен помнить, что ведешь не роботов, а людей. У них есть потребности, есть слабости, есть предпочтения… Если ты хочешь добиться хоть чего-то, тебе стоит помнить о- – Стоять! – рявкнул Кагеяма, быстро касаясь наушника. – Куда ты прешь?! Я сказал тебе идти на север! Ойкава поджал губы и сделал то, что он делал всегда в таких случаях – одним легким и быстрым движением разорвал сигнал Кагеямы с Куними и Киндаичи. Поняв, что его не слышат, Кагеяма медленно перевел взгляд на семпая. Ойкава просто нажал пару кнопок и, улыбнувшись, подпер щеку рукой. – Приветик, Куними-чан, до конца сегодняшнего вечера тебя буду вести я! Почему ты решил оббежать с другой стороны? – немного помолчав, он кивнул. – А-а, там стройка… Хорошо, спасибо, что сказал! Я дополню свои записи! И Кагеяме не оставалось ничего, кроме как стиснуть зубы и отодвинуться в сторону, давая больше пространства основному связующему. Видеть оборудование так близко, но не иметь возможности притронуться к нему походило на пытку. Ойкава делал так каждый раз. Каждый раз, когда Кагеяма пытался выполнять свою работу, он резко перехватывал у него атакующих, чуть ли не целовал их в лобик, успокаивал, будто Кагеяма виноват в том, что они так напуганы. И потом Ойкава, немного выждав, возвращал их Кагеяме, но каждый раз с большей опаской, словно надеясь, что в этот раз он откажется от своих принципов и начнет работать, как он – бессмысленно вежливо и приторно. А затем… Затем случилось что-то странное. Кагеяма и так чувствовал, что его отношения с Куними и Киндаичи становятся все более холодными, но такого еще не происходило. Над этой тактикой они с Ойкавой сидели несколько дней подряд. Они оба не спали, оба думали и думали, говорили и говорили, и, хоть Ойкава отклонял все идеи Кагеямы, они все равно работали над тактикой оба, и переживали оба, и все силы вложили в нее тоже оба. Наверное, это был самый серьезный матч, на котором Кагеяме пока что приходилось играть. Он чувствовал, что мышцы болят от напряжения, но никак не мог их расслабить. Слишком много вещей происходило одновременно. Сильные соперники повсюду, и они едва успевают их отслеживать, не то что отбиваться. Тактика работает, однако иногда проседает, ведь Ойкава просто не может заставить игроков делать что-то, на что они не готовы пойти. И когда все, что было у Кагеямы на руках, исчезло в один миг, он подумал, что сойдет с ума. Двух его атакующих выбили всего за секунду, почти одновременно. Один не успел среагировать на его команду, второй не решился перепрыгнуть с одной крыши на другую. У Кагеямы не осталось ничего. Совсем ничего. Ему было некого вести, на этот матч он перестал быть связующим только из-за того, что эти двое не смогли выполнить два простых приказа. Так что увидев, что их принесли к фургону, он оттолкнул Ойкаву в сторону и вывалился на улицу, сразу срываясь на крик. – Что вы делаете?! Киндаичи выглядел ужасно. В полумраке ночи все равно можно было увидеть, как быстро кровь окрашивает бинты, которые ему уже начали накладывать вокруг ноги. Его лицо было бледным, и сам он, кажется, едва понимал, где находится. Куними хотя бы синхронно моргал. Несмотря на то, что последний удар явно пришелся по голове, он был в сознании, и сейчас крепко зажимал порез на своей руке. – К-Киндаичи… Т-ты как?.. – едва внятно спросил он. – Я н-не… – Киндаичи поморщился и прикрыл рот, будто еще одно слово – и его вырвет. Надо что-то делать… Насколько тяжелые у них раны? Могут ли они продолжать играть?! – Что с твоей ногой?! – Кагеяма подлетел к Киндаичи, и тот рефлекторно отодвинулся от него. – Н-ничего… Рану перетянули достаточно хорошо, а еще она не на сгибе, так что будет причинять не такую сильную боль, как могла бы. Если Киндаичи продержится еще немного, если встанет и побежит, то уже сегодня они смогут праздновать победу. – Вставай, – дрожащим голосом сказал Кагеяма. – Д-давай, поднимайся. – Ч-чего?.. Я н-не могу!.. – Можешь! – рявкнул он. – Просто не хочешь! Буквально. Кагеяма знает, что в таком состоянии физически возможно бегать. – Тобио-чан! – прикрикнул Ойкава, выглядывая из фургона. – Оставь их! – Вот именно, от-тъебись от него! – оскалился Куними, садясь в траве. – Он н-не в состоянии!.. Из-за такого резкого подъема, видимо, у Куними в глазах потемнело, и он тут же зажмурился, обхватывая голову руками и ложась обратно. – Эй-эй… – пробормотал Киндаичи. – Ж-живой?.. – Д-да… У Куними что-то с головой, но не похоже на сотрясение. Скоро пройдет. Остальные раны, конечно, серьезные, но Куними всегда делает вид, что ему тяжелее, чем есть на самом деле, так что сам виноват, что Кагеяма не может ему доверять. – Вставайте оба! Ж-живо! Где-то слева появился Ханамаки и, взяв Кагеяму за плечо, оттащил чуть назад. – Отстань от них. Даже если они сейчас смогут вернуться на матч – их просто убьют соперники. – Но если не смогут, их убью я, – не своим голосом сказал Кагеяма, вырываясь из чужой хватки и бросаясь на возлюбленных. Он не знает, что подумали остальные, потому что на лицах Куними и Киндаичи показался искренний страх, и они вжали головы в плечи, а Ханамаки и Матсукава, который как раз подоспел к этому моменту, схватили его за руки, оттаскивая его, уводя за собой. Вообще Кагеяма планировал взять Куними и Киндаичи за плечи, поднять и проверить, могут ли они стоять. Он сам не понимал, почему при этом он кричал так громко, и почему его лицо начало болеть от того, как сильно он скривился от гнева. – Еб-банный Король… Это все, что он успел услышать от Куними и Киндаичи прежде, чем старшие увели его. И это слово стало совсем другим. Раньше оно причиняло дискомфорт, но теперь словно выжглось раскаленным металлом на его спине. Те же буквы, то же определение, но слово уже с другим смыслом и из уст других людей. И Кагеяма не знал, могут ли люди плакать от злости, потому что его глаза были очень, очень мокрыми. Наверное, могут. Аобаджосай созидала, но все, чего бы Кагеяма ни касался, рушилось. Куними и Киндаичи больше не хотели его видеть, а остальные, старшие, пытались как-то помочь ему, однако явно не могли смотреть на него так, как раньше. Будто узнали о нем что-то плохое, но Кагеяма не понимал, что. Что он понимал, так это то, что Аобаджосай надо переделывать. Срубить все под корень, сжечь и начать заново. Их тактика – неправильная, их отношение к игре – неправильное. Если бы у него было больше власти, если бы его не останавливали, Аобаджосай могла бы стать первой в префектуре, а не довольствоваться позорным вторым местом. И, если честно, ему не нравилось снова чувствовать себя так одиноко. В школе это было иначе. В школе он знал, что может прийти домой, окунуться в мир игроков и снова почувствовать себя хорошо. Сейчас он и так в мире игроков, но ему снова не с кем поговорить. Но это неважно. Важно думать о команде, и сейчас ему все чаще казалось, что он единственный о ней думает. – Ойкава-сан? – постучал в уже открытую дверь Кагеяма. В центре комнаты стоял Иваизуми, их вице-капитан, с какими-то бумагами в руках, а поодаль, за столом, сидел Ойкава. Увидев первогодку, он, как обычно, улыбнулся. – Привет, Тобио-чан. – Здравствуйте, – кивнул Кагеяма Иваизуми, и тот молча кивнул в ответ. – Вам удобно говорить? – Как тебе сказать… – Ойкава потер веки и качнул головой. – Если ты сможешь за секунду придумать, как нам победить Шираторизаву за один матч, мы с тобой потом можем хоть неделями напролет разговаривать. – Это как раз то, о чем я хотел поговорить, – Кагеяма прикрыл за собой дверь. – Я- – Погоди, а что мы знаем насчет первого этажа? – Ойкава поднялся из-за стола и, подойдя к возлюбленному, заглянул в один из листов. – Не особо много, – фыркнул Иваизуми. – Мы даже не знаем, включается ли там свет. – Класс… – Я хотел предложить кое-что, – кашлянул Кагеяма, напоминая о своем присутствии. – Я бы хотел, чтобы вы сделали меня основным связующим. Быстро глянув на него, Ойкава усмехнулся и снова вернулся к бумагам. – Ага, да, конечно… Хорошо, а что насчет второго этажа? – Ойкава-сан, – нахмурился он. – Я не пошутил. Иваизуми убрал листы и кивнул на первогодку. – Разберись с ним сначала, потом уже делами займемся. – Я могу делать несколько дел одновременно, – улыбнулся Ойкава, но все же вздохнул и повернулся к Кагеяме. – Ладно, давай обсудим. Ты хочешь стать основным связующим? – Да. – Я говорю тебе «нет». – Я… Ойкава-сан, – помотал головой Кагеяма. – Вы не понимаете. Я готов объяснить, почему это лучшее решение для Аобаджосай. – А я готов объяснить, почему это худшее решение для ИГРОКОВ Аобаджосай, – холодно ответил Ойкава. Впрочем, он тут же встряхнул плечами и сказал: – Извини, Тобио-чан, но сейчас правда не лучшее время. Мы с разбираемся с Шираторизавой, ты можешь прийти позже?.. – Аобаджосай не сможет победить Шираторизаву, пока вы – основной связующий, – все же попытался убедить его Кагеяма. Иваизуми глубоко вздохнул и положил руку на плечо напрягшегося Ойкавы. – Кагеяма, серьезно, худшая вещь, которую ты можешь сказать. Не надо. Просто уйди, я тебе напишу, когда мы сможем поговорить. – Но я прав, – Кагеяма неуверенно посмотрел сначала на него, затем снова на капитана. – Я… Я знаю, что у меня меньше практического опыта, но мы изначально на разных уровнях. – …Что ты сказал? – слабо улыбнулся Ойкава, мягко убирая руку Иваизуми со своего плеча. – На разных уровнях? – Да, – кивнул он. – Вы сделали очень много для Аобаджосай, как связующий, но сейчас вы застряли на месте. – Ох, Тобио-чан, прошу тебя- – Я серьезно, – продолжил Кагеяма. – В моем возрасте вы только приехали сюда и впервые увидели все своими глазами, но я учился всему с детства. У меня всегда были учителя, я всегда знал всю теорию, я обучался профессионально, а вы, ну… Вы – просто- Он и так видел, что с каждым пророненным словом лицо Ойкавы становится все мрачнее, но он все равно не ожидал, что мужчина резко бросится вперед и схватит его за воротник. – Да ты никто по сравнению со мной! Заведя правую руку за спину, Ойкава очевидно начал замахиваться, и только в этот момент Кагеяма понял, что у него не включился никакой рефлекс самозащиты. Ты не можешь уворачиваться от ударов семпая, если это не тренировка. Но Иваизуми резко поймал руку Ойкавы и слабо толкнул Кагеяму в грудь, чтобы тот сделал шаг назад. – Отойди. Эй, идиот, а ну успокойся. – Успокоиться?! – нервно прокричал Ойкава. – Ты вообще слышал, что он- – Я слышал. Но ты на эмоциях из-за Шираторизавы, Кагеяма вообще пенек-пеньком, ты реально думаешь, что сейчас – лучшее время устраивать разборки? Освободив руку, Ойкава отряхнул рукав и едва слышно прошептал: – Ха, основной связующий… Т-только через мой труп… – Уймись, – взглянув на напуганного первогодку, Иваизуми неловко потер шею. – Ам… Кагеяма, серьезно, уходи. Поговорим потом. Бросив на Кагеяму взгляд, Ойкава поморщился и кивнул. – Да… Извини, Тобио. Т-тебе правда стоит уйти. И Кагеяма ушел сразу. Ничего больше не говорил, ни на кого не смотрел, просто ушел. И уже потом, дома, в полном одиночестве пытался привести в нормальное состояние слишком частый из-за страха пульс. Он сам не уверен, почему так испугался. Наверное, потому что слышал обо всем в теории, но еще не все успел увидеть на практике. Он слышал, что семпаи заботятся о тебе, но при этом имеют право поднять на тебя руку. Ойкава всегда делал первое, и сегодня впервые прибег ко второму. Кагеяма думал, что он готов, но все равно испугался. Как глупо… Но когда он все-таки смог успокоиться, он понял, что в его голове поселилась идея, от которой он совсем не знал, как избавиться. «Ха, основной связующий… Т-только через мой труп…» Кагеяма понятия не имел, что одна простая идея может так сильно отравить его мозг. Еда перестала насыщать, а сон – давать сил. Он знал, что против своих семпаев идти нельзя, нельзя ни в коем случае, но какие у него еще остаются варианты?.. Ойкава никогда не даст ему развиваться. Едва ли он получит хоть кого-то после того, как накричал на Куними и Киндаичи. А метить в основные связующие, как оказалось, просто бессмысленно. Он что, учился всю свою жизнь, только чтобы никогда не выйти на матч? Он что, жил этой мечтой, только чтобы стоять в чьей-то тени? До конца своих дней. До конца своих дней наблюдать за тем, как Ойкава высоко поднимает руки вверх, и толпа ликует. До конца своих дней наблюдать за тем, как сверкает лавровый венок, венец, на голове Ойкавы, пока все, что может делать Кагеяма, это просыпаться от снов, в которых ему раз за разом снился этот же венок, но на его голове? И разве недостаточно в его сердце уважения, недостаточно обожания, что это убийство будет считаться подлым? Разве не Кагеяма смотрел на Ойкаву дольше остальных, разве не он хлопал громче остальных, разве не он чуть ли не заглядывал в его рот?! И разве мало Кагеяма сомневался перед тем, как на это решиться?! Мало плакал, мало злился, мало трясся от страха, мало сидел под ледяным душем в одежде, мало бил себя по голове руками, мало боялся смотреть на собственное отражение, мало мысленно рассыпался в извинениях перед дедушкой, перед всеми людьми, перед всеми гениями, придумавшими прекраснейшие правила и прекраснейшую иерархию?! И разве легко ему было лезть наверх, пробиваться сквозь невидимый потолок, только чтобы схватить своего любимого, обожаемого, идеального правителя, схватить прямо за тогу, потянуть вниз, за собой, только чтобы ударить его прямо в сердце?! Он пытался отделаться от этой идеи! Пытался, пытался и пытался, он делал все, чтобы перестать думать об этом! О господи, он делал все, но чем дольше он смотрел на Ойкаву, чем чаще слышал его голос, чем чаще тот всплывал в его мыслях, тем больше Кагеяма понимал, что Ойкава, великолепный Ойкава – единственное, что стоит на его пути!.. И он победит его, как связующий. Он тоже хочет чувствовать на голове мягкие листья венка, а не давящий ободок короны. Поэтому дальше все было проще простого. Как обычно, самое сложное – совладать с эмоциями. Беря в руки дирижерскую палочку, Кагеяма делал все, что умел, и получалось отлично. Он знал, где и когда будет находиться любой член команды. Он знал, где, как он соврет потом, находился он сам. Нерушимое алиби, прекрасное объяснение смерти семпая, доказательства с камер, исчезнувшее тело… Это то, чему он учился с детства. И он понятия не имеет, кто такой Сугавара, но пробраться в малюсенький ресторан и достать его телефон было так просто, разблокировать его было так просто, написать нужное сообщение было так просто… Ведь из первогодок только Кагеяма заметил, что Ойкава-сан тоже обладает какой-то слабостью и исчезает на несколько часов, даже глубокой ночью, получив сообщение от одного конкретного человека. Кагеяме не надо было подставлять Сугавару. Ему надо было выманить Ойкаву так, чтобы тот, по причине, непонятной даже для самого Кагеямы, уехал на встречу и не рассказал об этом никому. И сейчас, видя издалека, как семпай остановился рядом с небольшой заправкой у дороги, Кагеяма почувствовал, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Ойкава был там, где и должен быть. Он вышел из машины в тот момент, в какой должен был. Он пошел в сторону- Не в ту, в которую должен был. Вздрогнув, Кагеяма отрыл в памяти сообщение, написанное с чужого телефона. Нет, Ойкава точно не должен был пойти в сторону леса. Или… Или Кагеяма случайно использовал какое-то слово, которое между Ойкавой и этим Сугаварой значило что-то особенное? Имело второе значение? Ойкава идет на место встречи, о котором Кагеяма не знает?! Черт, черт, черт, он уходит!.. Выйдя из укрытия, Кагеяма бесшумно двинулся вслед за семпаем. Наверное, можно было бы переживать меньше: руки Ойкавы были в карманах, а в уши были воткнуты наушники, но все же Кагеяма чуть пригнулся и, следуя за чужой спиной, начал заходить все глубже в темный лес. Сначала, когда шаг Ойкавы стал длиннее, Кагеяма подумал, что ему показалось. Уже через десять секунд он понял, что нет. Ойкава явно ускорялся, и Кагеяма, не зная, что ему делать, ускорялся вместе с ним. И только когда Ойкава побежал, по-настоящему побежал, Кагеяма с ужасом понял – он знает. Знает, что Кагеяма сейчас за его спиной. Знает, что будет бежать за ним. И наверняка знает, что ему не уйти. Тяжело дыша, Кагеяма несся следом, чуть спотыкаясь, потому что они быстро свернули с тропы в чащу, и под ноги все время попадались мелкие камни. Грубо хватая красивые тонкие ветки перед своим лицом, Кагеяма ломал их и откидывал в сторону, наступал на изогнутые деревца, мял траву подошвой, но все равно не мог дотянуться до чужой спины. Все время почти-почти, но недостаточно. И когда Ойкава оторвался, резко сворачивая в сторону и выбегая на небольшую поляну, Кагеяма свернул за ним. Он не понял, как это случилось, видимо, объединение глубокой ночи и постоянно мельтешащих деревьев сыграло с ним плохую шутку, но он больше не видел Ойкаву. Пустую поляну – да, стволы и ветви вокруг – да, темно-синее небо над головой – да, но Ойкаву – нет. А затем он рухнул в траву от сильного удара по щиколоткам. Нож чуть не выпал из кармана, но Кагеяма успел его перехватить и, перевернувшись на спину, наконец-то увидел семпая. Темный силуэт Ойкавы возвышался над ним, и Кагеяма едва мог рассмотреть его лицо. Уставшее. Разочарованное. Злое. – Я знал, – тихо пробормотал Ойкава, вытирая пот со лба. – З-знал, что ты дойдешь до этого. Знал, что это не п-паранойя. Кагеяма не смог ничего ответить, но было и не надо – его снова ударили, уже ногой, уже в живот. Больно, но он успел настроить себя на то, что ему придется поднять руку на кого-то выше, а еще у этого кого-то, в отличие от него, не было с собой ножа. Так что, уворачиваясь, Кагеяма смог подняться и попытаться нанести удар. Ойкава сражался отлично, но Кагеяма сражался почти идеально. Так что он быстро смог порезать чужую грудь, прямо над сердцем, быстро смог ранить чужую рабочую руку, так, чтобы Ойкаве было больнее бить. – С-сука… – зашипел Ойкава, все равно ударяя первогодку в лицо. – В-вот почему ты такой, а?! Почему не мог п-просто- Перебив семпая, Кагеяма с силой толкнул его и, когда тот рухнул на спину, навис сверху, замахиваясь ножом. Блик с лезвия упал на лицо Ойкавы, мокрое от пота, скривленное от отвращения, но все еще… Прекрасное. Кагеяма знал, что когда он злится, его лицо выглядит не так. И руки Кагеямы, все исцарапанные ветками, сжали нож крепче, целясь прямо в сердце. Он хотел дать Ойкаве право на последние слова, хотел сказать что-то сам, он хотел сказать «я победил» или «теперь я буду основным связующим», и он распахнул рот, но все, что вырвалось наружу, это: – П-ПОЖАЛУЙСТА, ПРОСТИТЕ МЕНЯ!.. За его спиной в небо поднялась стая воронов, крича в такт ему, так же хрипло и рвано, и Кагеяма ударил, но Ойкава успел перехватить нож за лезвие, все больше окрашивая свою грудь красным. Из-за неожиданных слез Кагеяма едва ли мог различить хоть что-то, а из-за дрожащих рук едва ли мог продолжить давить с той же силой, так что уже через мгновение его ударили рукояткой его же оружия в солнечное сплетение, а затем скинули с себя на траву. Удар – нож выпадает из его рук, второй – он зажимает разбитый в кровь нос. Ойкава, мельком глянув на свои порезанные ладони, снова посмотрел на первогодку. – Н-не прощаю. Никогда не прощ-щу. Новый удар, и Кагеяма прикрывает голову руками, чтобы продержаться хоть немного подольше. – В чем б-был план, а, Тобио?.. Что м-меня никто не найдет?.. – тяжело дыша, Ойкава поднял его нож и сложил в свой карман. – Что н-на следующий день все забудут про меня, и ты станешь основным с-связующим?.. Приподняв голову, Кагеяма посмотрел на него, стараясь сморгнуть слезы. – Да т-ты вообще не понимаешь, как что работает, да?.. Хах, – Ойкава качнул головой. – Оно и логично – т-ты даже не попытался. Знаешь, это просто смешно… Д-даже Брут не действовал в одиночку. Увидев перед своим лицом пистолет, Кагеяма напуганно вскрикнул и, перевернувшись на спину, отполз чуть назад. Его не пугали ножи, но огнестрел… Кого из игроков не пугает огнестрел?! – С-стойте… – пробормотал он. – Ойкава-сан, эт-то… – Ты думал, я буду марать о тебя р-руки?.. – Ойкава-сан, огнестрел! – попытался образумить его Кагеяма. – Иг-грок против игрока!.. Это нарушение!.. – …Что? – неверяще глядя на первогодку, Ойкава истерично усмехнулся. – Тобио-чан, ты правда думаешь, что п-после всего этого ты все еще в команде?.. Кагеяма моргнул. Ойкава не просто так увел его поглубже в лес. Туда, где выстрел будет не так слышен. И, глядя на черное дуло, Кагеяма почему-то даже не попытался заранее увернуться от выстрела или вскочить на ноги. Единственное, что он мог – крутить в голове одну и ту же мысль: «Я не хочу умирать гражданским». Я не хочу умирать гражданским. Я не хочу умирать гражданским. Пожалуйста, я не хочу умирать гражданским. Я должен умереть как игрок. Прошу, я должен умереть как игрок. Ойкава долго смотрел на него, держа дрожащий палец на курке. Прошло около минуты, прежде чем он опустил пистолет и, отвернувшись, промокнул рукавом глаза. – Ч-черт… Просто проваливай. Проваливай, п-пока я не передумал. Сипло выдохнув, Кагеяма поднял на него взгляд. – Чт… К… К-куда?.. – Мне какая разница, куда?! – Ойкава спрятал пистолет за пояс. – Найди другую команду, там с-семпаев убивай! Вперед – есть много других команд, г-где провернуть это будет намного проще! – Н-но… – Кагеяма сглотнул и вытер мокрый нос. – А К-Куними и Кинд-даичи?.. – Господи… – Ойкава потер переносицу. – Вы р-расстались. Только попробуй к ним приблизиться. Кагеяма растерянно прикрыл рот. Они с Куними и Киндаичи знали друг друга слишком долго, слишком хорошо, и даже… Даже если он в чем-то ошибся, хотя и не понимает, в чем именно, он знает, что все можно исправить. Они ему очень нравятся, и… И, возможно, он все еще нравится им. – Он-ни никуда от меня не уйдут, – сказал он, скорее, чтобы убедить самого себя, но почему-то Ойкава посмотрел на него с таким выражением лица, что Кагеяма подумал, что он все-таки выстрелит. Но Ойкава не выстрелил. Он поднял ногу и снова ударил его, даже сильнее, чем до этого, но всего один раз. И пока Кагеяма сплевывал кровь, он отошел в сторону и спрятал лицо в ладони, устало выдыхая. – Господи, все эти годы работы, только ч-чтобы какой-то первогодка пришел и попытался все сломать… Это буквально единственное, что ты умеешь, – вздрогнув, Ойкава убрал руки от лица, словно осознавая что-то. Медленно повернувшись на Кагеяму, он пробормотал: – …А я знаю, куда тебе идти. Иди в Карасуно. Кагеяма подумал, что ослышался. – К-Карасуно?.. – Именно. Если даже там т-тебя не примут, советую просто убить себя. Взглянув на наручные часы, Ойкава отряхнулся и, в последний раз взглянув на кохая, развернулся к нему спиной. За эту недолгую битву с его венка не упало ни одного листочка, а его тога так и осталась белой. И когда он уходил, Кагеяма почти слышал ликующую толпу, встречающую его по ту сторону леса. А Кагеяма остался один. И его светлая одежда была не только в крови, но и в грязи, и из-за полумрака казалось, что она практически черная. И вокруг не осталось ничего, кроме помятой травы и сломанных веток. И вороны продолжали кружить где-то сверху, крича, перелетая с ветки на ветку, впиваясь в них коготками и ломая точно так же, как несколько минут назад ломал Кагеяма. И корона давила на голову так сильно, что шея болела. И он понял последний приказ своего бывшего семпая. Пойти в другую команду. Стать основным связующим. Если не дадут добровольно – завоевать. Если не назначат сами – убить основного связующего и занять его место. А затем вернуться. Победить Ойкаву. Победить Аобаджосай в одиночку. Не буквально в одиночку, потому что в этом плане у Кагеямы была какая-никакая команда, но по сути – в одиночку. В конце концов, будто у него когда-то будет команда, в которой он будет чувствовать себя хорошо. В одиночку. Вот бы дедушка еще был здесь, чтобы Кагеяма мог спросить у него, почему он так сильно плачет вместо того, чтобы встать и начать делать хоть что-то.