Ресторан "Карасуно"

– Что ты думаешь насчет смерти? Ойкава недолго продолжал смотреть в учебник, затем моргнул и повернулся на парня. – Чего? – Ну… Знаешь, – Суга неопределенно повел плечами. – Насчет смерти. Ты боишься ее? – Ничего себе ты серьезные разговоры завел… – он закрыл учебник и сложил руки на груди. – Боюсь, наверное. Даже не наверное – точно боюсь. А ты – нет? – Еще как боюсь! Тринадцать – слишком юный возраст для смерти! – Согласен, – кивнул Ойкава. – Умирать надо позже, когда стареть начинаешь. Знаешь, думаю, надо перехватить момент. Как только первая морщина на лице появилась – сразу в гроб. Суга прыснул. – Да, не вижу смысла жить дольше тридцати, типа… Я уже начну седеть к этому моменту? – А с твоими волосами есть разница? – Эй! Засмеявшись, Ойкава вернулся к учебе. Можно было бы сказать, что он отдавал ей все свое свободное время, вот только свободного времени у него как такового не было. Он старался выполнять всю домашнюю работу в тот же день, когда она была задана, но у него было столько дополнительных, столько внеклассных занятий, что он практически всегда был занят, а Коуши носился за ним, составляя приятную компанию. В любом случае, с подготовкой к контрольной Коуши закончил уже час назад, а вот Ойкава все пытался понять, что от него требуется в первом вопросе. – А ты мог бы отдать мне что-то, что тебе дорого? – Что, например? – улыбнулся Ойкава, не отрываясь от тетради. – Не думаю, что есть что-то, что мне было бы жалко отдать тебе. Суга выглядел так, будто не удовлетворен ответом. – Что-то ОЧЕНЬ дорогое. Не знаю, э… Свою скрипку. И всю одежду. И… И все для ухода за лицом. – Тебе все это нужно? – не понял он. – В смысле – для меня абсолютно не будет проблемой попросить родителей купить это все тебе, чтобы ты не донашивал за мной. Только зачем тебе моя скрипка? – Я не буквально хочу твои вещи, я просто спрашиваю! – В таком случае – конечно, Коуши-чан, – весело фыркнул он. – Ты можешь забрать абсолютно все. Мне ничего не жалко для тебя. Суга лег на диванчик и уставился в потолок. – То есть, ты мог бы. Эти вещи тебе еще пригодятся, знаешь?.. – Все можно заменить. Куплю новые. – М-м… – задумчиво протянул он. Ойкава немного посидел в тишине, вчитываясь в текст, выписывая в тетрадь нужные формулы. Прошла пара минут, прежде чем он вздрогнул и резко обернулся на возлюбленного. – А… – начал Суга, не заметив, что Ойкава смотрит на него. – Как я вижу свое будущее? – перебил его Ойкава. Моргнув, Суга повернулся на него и чуть приподнял голову. – Как ты понял, что я хочу спросить?.. Ойкава звонко рассмеялся, откидываясь на спинку стула. – Потому что я постоянно задаю эти вопросы ребятам в нашей школе, если за ними замечали что-то странное! Коуши-чан, ты пытаешься выяснить, не планирую ли я закончить жизнь самоубийством?! Серьезно?! – Тоору, я не… Я не хочу давить на тебя, но это правда важно! – Суга сел и поджал под себя ноги. – Тринадцать – очень подходящий для этого возраст! – «Подходящий»? – попытался сдержать новую волну смеха Ойкава. – Тьфу ты, ты понял! В смысле, что это переходный возраст там, гормоны, все такое… Если вдруг ты планируешь закончить жизнь самоубийством, я должен знать, чтобы остановить тебя! – Стой, стой, стой! – попросил Ойкава, только сейчас начиная понимать, что Суга совсем не шутит. – Подожди! Если бы у меня даже промелькнула такая мысль – разве ты не был бы первым, кто бы это почувствовал? – Я… – Суга вздохнул, пожимая плечами. – Да, конечно… Но что, если я не пойму вовремя?.. – …Ты в последние дни читал что-то про самоубийства, да? – Все, что смог найти, – честно признался он. – И, Тоору, там все так страшно описано… Там постоянно, постоянно говорится, что рядом с человеком никого не было рядом, что он подавал какие-то сигналы, но их не поняли, и… Я знаю, что это глупо, но я все равно задумался. – Суга на секунду поднял на него взгляд, но тут же опустил обратно в пол. – Я представил, что я… Ну, дома. Просыпаюсь, завтракаю, иду в школу, а тебя нет. И что я звоню тебе, а ты не отвечаешь. И я, конечно, подумал бы, что ты заболел или случайно проспал, но потом я бы пошел к тебе, а там твои родители, полиция, и меня не пускают даже увидеть тебя, и я не могу поверить в это, и очень долго думаю, что это все неправда, а потом начинаю думать, почему меня не было рядом, почему ты не позвонил мне прежде, чем сделать это, почему ты не подавал сигналов, а если подавал – почему я ничего не сделал?.. И, знаешь, мне стало так… – Коуши, – негромко позвал Ойкава. Дождавшись, пока возлюбленный посмотрит ему в глаза, он осторожно улыбнулся. – Этого… Этого не случилось на самом деле. Я тебе даже больше скажу – несмотря на то, что я подросток-подросток, я никогда даже чуть-чуть не задумывался о самоубийстве, и знаю, что никогда не задумаюсь. – Я понимаю, просто- – Ты же меня знаешь, – продолжил он, вставая, подходя ближе, беря Сугу за руки. – Я ради чего стараюсь? Чтобы в гробу лежать к четырнадцати годам? – Нет. – Вот именно. Я понимаю, что такими вещами легко себя напугать, но, пожалуйста, помни, что это никак не связано с реальностью. И уж сигналов я точно никаких не подавал, по- – Твои руки, – наконец хмуро сказал Суга. Ойкава моргнул. – Мои что? – Твои руки. Я видел мельком. Ойкава пару секунд пытался найти слова, а затем неуверенно улыбнулся. – Т-ты что, подсматривал, как я переодеваюсь? Мы уже на этой стадии отношений? – Тоору, если твои… Шрамы — это не сигналы, то что это?.. – негромко спросил Суга, сжимая чужие пальцы, когда они попытались вырваться из его хвата. – Прошу, их не так много! Это просто… Это не сигналы, ладно? – Покажи мне. – Чего?! – совсем опешил Ойкава. – Нет! – Покажи мне! – прикрикнул Суга. Коуши начинало мутить буквально от всего. С кровью он особо не сталкивался, но если она, например, начинала идти у него из носа – его практически сразу рвало, а если он просто видел, как кто-то немного порезал палец – он тут же отворачивался и закрывал глаза. Сначала Ойкава думал, что это обычная гемофобия, но потом понял, что Коуши в целом воротит от упоминания и изображения каких-либо травм. Иногда его эмпатия включалась так сильно, что, смотря фильмы, он не мог пережить сцены, когда человека банально бьют в лицо. Он сразу зажимал себе нос, будто ударили его самого, ставил на паузу и брал некоторое время на передышку. Более жестокие фильмы он смотрел с перерывами каждые две минуты. И, зная все это, последнее, что хотел делать Ойкава – показывать свои руки. Но тишина затянулась, Суга не задирал его рукава, однако и не давал отстраниться, и он, едва понимая, что делает, приподнял ткань. Какое-то время Суга боялся опускать взгляд. Он смотрел возлюбленному в глаза, собираясь с силами. – Ты н-не… – Н-не жалей меня, – попросил Суга. Еще пара секунд, и он опустил голову, тут же упираясь взглядом во что-то… пугающее. Ойкава сам не уверен, когда конкретно начал резать себя. Сначала это было импульсивное действие, потом оно просто вспомнилось, когда ему в очередной раз стало плохо, а затем превратилось в систематически повторяющуюся вещь. Это правда работало. Он никогда и никому не показывал свои руки. Он знал, что услышит «Почему?» или еще более непонятное «Зачем?». И он знал, что не сможет ответить. Что отвечать? Плохая неделя. Он готовился к тесту целую вечность. Каждый вечер садился, повторял материал, выписывал все в тетрадь, делал карточки, ходил по комнате, пытаясь пересказать выученное своими словами, подбадривал одноклассников, убеждая их не волноваться, а потом начинал волноваться сам, учил, учил и учил. Девяносто восемь баллов из ста. Неправильный ответ на вопрос, который Ойкава даже не пытался повторять – решил, что он слишком простой, и на него не надо тратить время. Взмах лезвием, как дирижерской палочкой. Кровь на полу ванной. Готовясь к тесту, он два раза пропустил пробежку перед началом учебного дня, и теперь надо было отрабатывать. В этот день он бежал расстояние, умноженное на три: за сегодня и за те два дня, что он отлынивал. И он сделал все правильно – встал до того, как начало всходить солнце, взял с собой воду, включил в наушниках музыку и побежал. Он бежал и бежал, но не смог пробежать даже обычную дневную норму. То ли натирающие новые кроссовки подкосили его, то ли общая усталость, но он просто не смог. Он останавливался, дышал, пытался снова, чувствуя, что на носках останутся следы крови, пытался и пытался, пока не потянул мышцу. Взмах, взмах. Обеззаразить, наложить пластыри. Он потянул мышцу так сильно, что это даже отразилось на его игре. Скрипку он, конечно, держал руками, но он все равно привык немного двигаться во время игры, хотя бы переступать с ноги на ногу, и как только он ступил на больную ногу – он сфальшивил так грубо, что преподаватель просто не смог пропустить это мимо ушей. Взмах, взмах, взмах, взмах, взмах. В детстве Ойкава наказывал себя иначе. Отказывался от сладкого, отменял встречи с друзьями, отжимался столько раз, сколько потребуется, пока не станет больно. Это никуда не исчезло, но затем он добавил к этому порезы. Нет, не порезы, сначала это были царапины ногтями, вырывание волос, удары лбом об стену. Потом он начал царапать лезвием, уже до крови, и постепенно давил сильнее и сильнее, так, чтобы шрамы точно не были красивыми и ровными. Он знал, что должен быть красивым. Ему нравилось быть красивым. Он следил за тем, чтобы на его лице не было ни одного прыща, а зубы были белее мела. Поэтому глубокие шрамы, которые постепенно начинали переползать на живот и на бедра, были отвратительными. Когда кровь останавливалась, шрамы покрывались мерзкой коричневой корочкой, она зудела, отпадала и крошкой оставалась на рукавах и простынях его кровати. Если он, в как обычно закрытой одежде, был на пробежке или занимался другим видом спорта, он начинал потеть, и тогда все зудело еще больше. Шрамы были в прямом смысле отвратительными, и так и должно было быть. Не хочешь, чтобы их становилось больше – становись лучше. – Оу, – только выдохнул Суга. Ойкава ничего не говорил. Он молча смотрел на возлюбленного, пытаясь понять, зачем решился показать ему это. Идеальным парнем, вообще-то, хотелось быть не меньше, чем идеальным учеником, спортсменом, музыкантом, сыном и так далее. До этого Ойкава справлялся, но сейчас явно перестал. Показывать Коуши свою руку, с юной, но уже кривой и неровной кожей – точно не признак идеального парня. – Т-ты можешь перестать смотреть. Ты почти з-зеленый. – Я з-знаю. Немного помявшись, Суга осторожно коснулся его руки и остановился, не повел ее дальше, потому что не знал, больно ли Ойкаве, даже несмотря на то, что конкретно эти шрамы – явно старые. – Это никак н-не связано с самоубийством. – Я уже п-понял. Суга не спрашивал, почему Ойкава делает это. Он и так все понял, снова прочитал его мысли. Поэтому он не осуждал его, не давил на жалость, говоря о том, что Ойкава этими действиями делает больно не только себе, не поднимал шума и, конечно, даже не подумал о том, чтобы рассказать родителям Ойкавы. Суга только взялся за краешек его рукава и опустил обратно, скрывая шрамы. Немного помолчал и, перехватив его руку, поднес кисть к себе и мягко поцеловал костяшки. – Мне жаль, Тоору. И Ойкава, хоть и пытался сдержаться, громко всхлипнул, тут же поднимая голову к потолку, чтобы сдержать слезы в глазах. Суга встал и обнял его, прижимаясь всем телом, кладя одну руку на спину, а вторую – на затылок. Это был первый раз, когда Суга, который каким-то чудом разбирался во всех предметах, предложил Ойкаве помощь с подготовкой, и это был первый раз, когда Ойкава помощь принял. Они начали встречаться недавно, совсем недавно. Обычно для таких откровений, как сегодня, люди сближались месяцами, но им это было не нужно. Практически с первого разговора они поняли, что на свете нет никого, кто понимал бы их лучше. – Коуши-чан!.. Суга вздрогнул и обернулся. Игнорируя дождь, Ойкава бежал к нему с закрытым зонтом в руках, разбрызгивая осенние лужи во все стороны. На улице почти стемнело, небо было тучным и серым, а из-за мерзкой погоды вокруг не было ни души. Только Суга сидел на лавочке, полностью мокрый и подрагивающий от холода. – Что т-ты здесь делаешь? – удивился он, когда возлюбленный оказался рядом. – Что ТЫ здесь делаешь?! – Я… Э… Сижу, – неуверенно пожал плечами Суга. Они должны были встретиться, чтобы наконец-то сходить в кино. Тоору, который с трудом находил хоть один свободный час в своем расписании, всегда отдавал его Суге, но у Суги этих свободных часов было намного больше, поэтому он все еще слишком часто оставался в одиночестве. Так что, когда Тоору пригласил его в кино, что значило как минимум три часа вдвоем, Суга так обрадовался, что почти закричал, и пришел на место встречи чуть ли не за час до назначенного времени. А потом Тоору позвонил и, сто раз извинившись, отменил встречу. Его репетитор не мог прийти на следующий день, а предмет был очень важным, так что родители перенесли его на сегодня, потом было еще много объяснений и оправданий, а затем они просто попрощались. Без ссор. Без обид. – Разве у т-тебя не репетитор сейчас?.. – Ты совсем мокрый… – Ты тоже. Ойкава тут же раскрыл зонт и встал ближе, держа его над сидящим Сугой. – Почему ты пришел?.. Я же сказал, что не смогу. – Я п-пришел заранее, – неловко отозвался Суга. – А ты почему пришел?.. – Ну… Когда я отменил встречу, твой голос звучал так… Грустно, – попытался объяснить он. – Я попытался тебе перезвонить, но твой телефон был вне зоны действия сети, так что… Так что я пришел сюда. Суга моргнул и слабо улыбнулся. – …Ты отменил р-репетитора, чтобы встретиться со мной? – Да пошел к черту этот репетитор! – Ойкава присел рядом, чуть морщась от соприкосновения с мокрой скамейкой. – Поучусь потом два часа вместо одного! – Хах… Из-звини, что так вышло. Я не хотел, чтобы ты переживал настолько, чтобы прибегать сюда. – Перестань, – отмахнулся Ойкава. – Я только рад вырваться из дома ненадолго. Но я так и не понял, почему ты остался здесь после того, как я отменил встречу. – …Не знаю, – неуверенно пожал плечами Суга. – Я… П-просто как-то подготовился к мероприятию, и потом не знал, куда себя деть. Не домой же возвращаться. – …Встретиться с кем-то еще? – предложил он. Суга прыснул, тут же чувствуя, как глаза становятся мокрыми. – С к-кем?.. Ну да. Не то чтобы у Суги было много друзей. У Ойкавы, правда, тоже, но у него было хотя бы много знакомых. Он так много крутился во всех кругах, в которых можно было крутиться в тринадцать лет, он знал так много имен, что, в крайнем случае, всегда мог найти кого-то, с кем провести время. Только после знакомства с Сугой ему больше не хотелось общаться ни с кем другим. Единственный, кто еще был у Ойкавы – это его друг по переписке, но с ним погулять не выйдет. У Суги не было никого. Правда, как только они начали общаться с Тоору, он оброс громадным количеством знакомых, но он пока что явно не очень понимал, что делать с таким большим количеством людей, которые помнят его по имени. И, опять же, едва ли кого-то из этих знакомых он мог назвать «другом». – …Ну и не надо ни с кем встречаться, – тут же пошел в другую сторону Ойкава. – Я же в итоге тут, да? – Да, – неуверенно улыбнулся Суга. – Н-но мы уже пропустили фильм. – Не нужен нам фильм! Давай целоваться под дождем! Слабо засмеявшись, Суга кивнул и, протянув руку, убрал мокрые пряди с лица возлюбленного. Целоваться под дождем было романтично, но очень холодно. Так холодно, что даже их рты были холодными, даже их языки, и это было не самое приятное ощущение. Зато как красиво. – Я как будто ц-целуюсь с рептилией… – выдохнул Суга, когда они наконец-то отлипли друг от друга. Сразу стало видно, насколько поубавилась его грусть за эту минуту. – От р-рептилии слышу! – в шутку оскорбился Ойкава. – Мои поцелуи всегда горячи, как пламя! – Не знал, что пламя такое ледяное и склизкое! – Эй! – Ойкава попытался ткнуть его в бок, но Суга вскочил, вновь оказываясь под каплями дождя. – Куда?! – Пойдем куда-нибудь! Я с-сейчас с ума сойду от холода! – Ты, как обычно, мерзлый… – вздохнул Ойкава, вставая. Дождь усиливался. Казалось, через пару минут им придется кричать, чтобы услышать друг друга. Они даже не успели отойти от скамейки, как поднялся такой мощный ветер, что зонт Ойкавы вывернуло наизнанку, и он забился в его руках, пытаясь вырваться. – А-А-А! – напуганно закричал Ойкава. – УСПОКОЙСЯ! Суга засмеялся, но увидев, как зонт наконец-то вырвался и полетел по улице, напуганно прикрыл рот руками. – О НЕТ! – ТВОЮ МАТЬ! – ПОБЕЖАЛИ! – схватив возлюбленного за руку, Суга ринулся за улетающим зонтом. Ойкава захохотал и сжал его руку крепче, прибавляя шаг. Они бежали за зонтом долго, уже изначально зная, что не смогут его догнать. Даже когда тот поднялся в воздух и, прокрутившись, исчез где-то высоко-высоко, они не остановились, продолжая нестись в ту сторону, где, как они предполагали, он может приземлиться. Ойкава был рад, что они начали бежать, потому что хотелось побыстрее уйти от той лавочки. Он сделал вид, что не заметил обломки телефона, неловко закинутые в мусорку. Суга очень раздражался, если ему не уделяли внимания, но оно и понятно – ему хотелось проводить со своим парнем больше времени вне школы, а не по полчаса раз в три дня. И не было ничего удивительного в том, что он разбил свой телефон, услышав, что Тоору отменил встречу прямо перед тем, как должен был на ней появиться. Ойкава не хотел поднимать эту тему, потому что не хотел, чтобы Суге было неловко. Да, он все понял, но совсем необязательно говорить об этом вслух. Но еще он знал, что Суга понял, что он понял. И, возможно, Суга понял, что он понял, что Суга понял, что он понял. Немного запутанно, но чего из их отношений не вычесть, так это понимания. Когда они немного замедлились, устав бежать за давно исчезнувшим зонтом, Суга повернулся к нему, тяжело дыша. – Я, ам… Н-не хотел его ломать, я просто… Ох, Ойкаве нравилось, что большая часть их разговоров проходила без слов, и вслух они начинали уже с середины. – Тебе давно нужен был н-новый! – улыбнулся он. – Это т-точно… – неловко улыбнулся в ответ Суга. – Я- – Не надо просить родителей! – помотал головой Ойкава. – У те- – Мой день рождения нескоро! И- – Новый год тоже нескоро, я знаю! Но мы- – Годовщина? – удивился Суга. – Разве их празднуют- – До года? Конечно! Их иногда каждый месяц празднуют, а иногда даже каждую неделю! И ты не должен- – Я уже знаю, что подарю тебе в ответ! – улыбнулся Суга. – И тебе т-точно понравится! – Вот уж не сомневаюсь! Они были так похожи. Не внешне, не голосами и даже не одеждой, а просто мыслями. Их пугали и беспокоили разные вещи, но при этом они всегда могли посмотреть друг на друга и понять чувства возлюбленного без слов, просто по взгляду, по легким моментам мимики. Они оба хотели быть любимыми, оба хотели, чтобы о них знали, чтобы о них говорили, так как они могли судить друг друга за эти потребности? Да, Суга никогда не порезал бы себя, а еще он никогда не стремился быть первым, ему было хорошо под боком сверкающего и амбициозного парня, но он понимал, почему Ойкава наносит себе увечья, понимал, чего не стоит говорить, чтобы не сделать хуже. Да, Ойкава никогда не пошел бы ночью в трущобы, только чтобы родители заметили, что его нет дома, а еще он никогда не садился в одиночестве читать книги, которые ему правда нравятся, но он понимал, почему Суга нервничает, если Ойкава отвечает слишком односложно, и понимал, чего не стоит говорить, чтобы не сделать хуже. Читать мысли друг друга – это чудесно, особенно когда вам по тринадцать, и вы оба любите романтические комедии, концовки которых всегда трогают до слез. Вы можете целоваться, бегать, танцевать под дождем, игнорируя холод и дрожь. Вы можете держаться за руки в школе, дарить милые подарки, перебирать пальцами волосы друг друга, смотреть на звезды и собирать общие музыкальные сборники. Вы можете показывать хрупкую, уязвимую часть себя, словно протягивая что-то из тонкого хрусталя, как бы прося «умоляю, осторожнее». Вы можете говорить: «Пожалуйста, откройся мне», говорить такой интонацией, какой это делают в сериалах. Полушепотом, со всей любовью в своем сердце, а потом видеть, как партнер и правда открывается, показывает свои страхи, свои раны, вы можете мягко касаться их, обещая, что сделаете все, чтобы никогда не причинить боли. Пожалуйста, откройся мне. Не так страшно открыться кому-то, кто уже знает про тебя все. Не так страшно открыться кому-то, кто чувствует тебя, как себя самого. Не так страшно открыться кому-то, с кем ты постепенно сплетаешься, сливаешься, наконец-то чувствуя себя в любви и в безопасности. – …И как тебе? – Кошмар, – заключил Суга, закрывая бутылку. – Ужасно невкусно. – Откуда ты вообще это взял? – склонил голову Ойкава. – Тебе же не могли продать! – Так это не я покупал! Я попросил старшеклассников, они знают магазин, у них там продавец почти друг! Ойкава вздохнул. – Эх… Ты не назовешь мне имена этих старшеклассников, да? – Еще чего, я не стукач! – засмеялся Суга. – Тем более если малюсенький ты начнешь стучать на дедов вроде них, тебя точно свергнут и побьют за школой! – Это точно… Они стояли на улице, неподалеку от дома Суги. Тот немного потоптался на месте и сел на бордюр, вытягивая ноги. Алкоголь он пробовал не впервые, но прямо держал в руках бутылку, которая принадлежит исключительно ему – в первый раз. На вкус было ужасно, просто отвратительно, но ему понравилось, как картинку начинает немного вести в сторону, а конечности становятся ватными. Да и в целом ему нравилась идея – он весь такой подросток, а уже пьет настоящий алкоголь на улице, да еще и в столь позднее время. Ощущалось очень круто. – Сопьешься теперь? – с улыбкой спросил Ойкава. – Да, – траурно вздохнул Суга. – Уже начал. Можешь оставить меня прямо здесь – буду жить в какой-нибудь коробке и просить мелочь на очередную бутылку… – Какой кошмар! – засмеялся он, наконец садясь рядом. – Ты не чувствуешь, что мы должны съездить куда-то за пределы города? – Ого. Прямо сейчас? – Нет-нет, не сейчас, просто как-нибудь, – немного подумав, Суга хитро улыбнулся и повернулся к возлюбленному. – Но если мы прямо сейчас возьмем такси… Мы можем поехать куда угодно! – Я думаю, таксист вызовет полицию, если к нему в такое время сядут два пацана, – весело фыркнул Ойкава. – Согласен. Тогда пешком. – Не надо никуда сейчас! Давай лучше выберем какое-нибудь время и правда нормально погуляем? – Ойкава поднял взгляд к темному небу. – Мои родители могут отвезти нас куда-нибудь ненадолго. Пара дней в совсем другом месте! – О-о! А куда бы ты хотел? – улыбнулся Суга. – Даже не знаю… – В префектуру, – тут же подсказал он. – Наконец-то встретить Иваизуми, может, даже посмотреть на игроков… Похоже на твою мечту! – Ты думаешь, там игроки, как аниматоры, по улицам ходят? – засмеялся Ойкава. – Ну, Иваизуми ты точно сможешь встретить! – Ива-чан – это да, но… Ну, знаешь, – Ойкава пожал плечами. – …Я пока не уверен, что готов. Это будет ощущаться, как большой шаг в будущее, к моей роли, как связующего, и… Я не уверен, что гожусь на это. На данный момент. Вздохнув, Суга подпер подбородок рукой. Он все еще не разобрался во всех этих терминах, которые использовал Ойкава, но хотя бы прошли те времена, когда Суга вообще не верил в эти истории про игроков. Сейчас воспринимать слова Тоору было проще, но все еще жаль, что, думая о таких вещах, Тоору сразу становится очень серьезным, болезненно сосредоточенным. – Хочешь?.. – Суга протянул ему бутылку, неуверенно улыбаясь. – …А? – выплыл из своих мыслей Ойкава. – А, нет. – Да ладно тебе! – засмеялся Суга. – Давай, всего пару глотков! И думать станет не так страшно! – Коуши-чан, я не хочу! Суга неловко убрал бутылку. – Ладно-ладно, извини! Незачем кричать… Смерив его недовольным взглядом, Ойкава отвернулся. – Незачем лезть ко мне с этим. Лично мне не очень пойдет ходить с опухшей и красной рожей, как будто я только что проехался ею по асфальту. Суга вздрогнул и неосознанно коснулся своего лица. Иногда ему начинало казаться, что раз Ойкава так критично, безумно критично относится к своей внешности, то так же он относится и к чужой. Что раз Ойкава так относится к своим ошибкам, то так же относится и к чужим. Что раз Ойкава так ненавидит любую неровность на своем лице, то так же и ненавидит их на лицах людей вокруг. Но это, конечно, неправда. Тут все как в сериалах – Ойкава ненавидит только себя, и это очень драматично, очень грустно, и эта ненависть никогда не направлена на кого-то еще. Только все равно иногда было больно. Они недолго посидели в тишине. Ойкава не смотрел на него, и от этого становилось лишь страшнее. Только через пару минут Ойкава вздрогнул и медленно повернулся на Сугу, словно осознавая что-то. – Воу… Извини, – наконец сказал он. – За что?.. – спросил Суга, делая вид, что вообще не почувствовал напряжения в воздухе. – Я… Как-то странно вышло, – неуверенно отозвался Ойкава. – Даже не знаю, как объяснить, я… Просто ты предложил, и я сразу так разозлился… – Оу. Из-за твоего папы? – осторожно предположил Суга. – Один глоток не превратил бы тебя в него. – Да, но… Не знаю, – он поморщился. – Я почему-то подумал, что ты сейчас тоже про него думаешь. И… И говоришь такие вещи осознанно. Как будто подначиваешь меня. – Тоору, конечно нет! – Я знаю! Я знаю, что нет! Я сам не понял, почему так подумал!.. Суга поджал губы и, немного помолчав, пробормотал: – А я подумал, что ты сказал про внешность, чтобы обидеть меня… И потом перестал смотреть на меня по той же причине. – О боже, – моргнул Ойкава. – Я бы никогда так не сделал! Я не буду игнорировать, просто чтобы показать тебе, что я обижен! – В идеале – не игнорируй вообще, – нервно засмеялся Суга. – Мы же всегда можем поговорить. – Мы всегда можем поговорить! – кивнул он. – Вот именно! Знаешь всех этих парочек, где партнеры вообще друг с другом не разговаривают, а потом оказывается, что они напридумывали себе какой-то бред? Ты уж извини, но мы не должны докатиться до такого! – Ты прав! – согласился Суга. – Тогда давай договоримся! Мы можем просто говорить обо всем! Потому что эти проблемы, они же копятся, а так получится, что они не будут копиться! – Ага! – улыбнулся Ойкава. – Любой момент – и мы говорим о нем, хорошо? Сразу! Никаких недомолвок! – Никаких недомолвок! Ладно, они не могли читать мысли друг друга на все сто процентов. Может, процентов на девяносто, но остальные десять оставались в тени, однако это не значило, что с этим ничего нельзя поделать. Эти десять процентов можно сформулировать в слова, превратить в презентацию, расписать возлюбленному во всех подробностях, чтобы он понял все, что происходит в твоей голове. Пожалуйста, откройся мне. Пожалуйста, откройся мне до конца. Ведь можно сплестись еще крепче. Возлюбленных называют половинками, потому что они и правда половинки, и только вместе они создают что-то целое. Но отношения – это сложно. Над ними надо работать. Ойкава и Суга никогда не будут теми, кто, почувствовав приближающуюся проблему или даже ссору, сбегают с корабля. Нет ничего сложнее работы над отношениями. Их нельзя бросать, нельзя сдаваться, как только все перестало быть идеальным, как только вы впервые не нашли общий язык. Надо искать общий язык. Надо разговаривать, и разговаривать, и разговаривать, выстраивать фундамент, воздвигать стены, и ни в коем случае друг друга не отпускать. До последнего. И с чем у них у обоих было хорошо, так это со словами. Ойкава – прирожденный оратор, Суга – его красноречивый серый кардинал, они могли превращать слова в оружие, а могли плести из них красивейшие пелерины. Сложносплетенные предложения били прямо в сердце, но не в болезненном смысле – они огибали все болевые точки, собирали лишь лучшее и самое приятное, а затем медом заливались в уши второй половинки. Ойкава говорил: «Я не могу представить своей жизни без тебя. Если я пытаюсь это представить, я понимаю, что даже не могу вспомнить, как я выгляжу, когда тебя нет рядом. Каждый раз, когда я думаю, что хорошо провел время, я встречаюсь с тобой и понимаю, что весь день до этого был пустым». Суга говорил: «Я никогда не встречал кого-то красивее и умнее тебя. Ты так прекрасен, так потрясающ, так добр, что я побуду злым вместо тебя и скажу, что ни один человек во всем мире не может даже пытаться соревноваться с тобой хоть в чем-то. Я так счастлив, что сейчас я могу целовать тебя прямо в губы». Слова, слова, слова. Настоящие, искренние, но при этом не лишенные расчета. Каждый раз, когда они говорили об отношениях, когда перехватывали не успевшие вспыхнуть ссоры, они изучали друг друга глубже, сразу записывая себе в мозг слова, которые вызовут эйфорию, и слова, которые нельзя произносить ни в коем случае. Они говорили, и говорили, и говорили. А напряжение, почему-то, никуда не девалось. Отлетало в сторону волной, скрывалось, и они были счастливы, как никогда, но затем оно снова возвращалось, и они продолжали говорить, крепко держась друг за друга и надеясь, что в следующий раз оно уже не вернется. Жизнь шла своим чередом. Они росли, праздновали уже настоящие годовщины, учились и, конечно, говорили друг с другом. Ойкава, даже если ему было очень грустно или плохо, ни на секунду не отказывался от своей мечты стать связующим в незнакомой префектуре и делал все, что мог, чтобы развиться. Это было тяжело, потому что все, что он знал о правилах, он узнал лишь на словах от своего друга по переписке, и пытаться понять, что ему с этими знаниями делать и как тренироваться, было задачей исключительно самого Ойкавы. Суга же продолжал учиться в своем темпе, однако к этому возрасту учеба перестала быть единственным, что могло хоть как-то его развлекать. Он начал общаться с большим количеством одноклассников и других ребят из школы, гулял с ними, слушал их, а затем шепотом рассказывал Ойкаве на ухо все, что тем не нравилось, и они вдвоем пытались придумать, как бы сделать школу более приятным местом для любого ученика. На их запястьях были красивые парные браслеты, которые можно было скреплять друг с другом с помощью маленького замочка. Кто-то говорил, что это выглядит пугающе, будто парни надели одни наручники на двоих, но это неважно – они оба считали, что это очень романтично. А еще на браслетах были их инициалы, что делало все только романтичнее. Как в сериалах. Но вот их разговоры с возрастом, к сожалению, начали переставать походить на разговоры из сериалов. Они все еще были полны любви и нежности, но с каждым днем Суга все больше понимал, что начинает поглядывать в сторону списка «вещи, которые ни в коем случае нельзя говорить Ойкаве Тоору», и точно не для того, чтобы напомнить себе, когда стоит придержать язык за зубами. Ему было бы стыдно, если бы он не видел, что Ойкава ведет себя так же. Никто из них не помнит, кто был первым. Кто из них первым потянулся к оружию, еще не хватая его, но угрожающе держа над ним руку. В конце концов, они были одинаковыми. И знали друг друга лучше, чем кто-либо на свете. – Ты читал, что я тебе отправил? – М?.. – приоткрыл глаза Ойкава. – Ой, прости, нет. Что там? Они лежали на кровати Ойкавы, изо всех сил делая вид, что просто прилегли передохнуть и ни в коем случае не уснут на ближайшие пять часов. Поэтому то, что Суга, с трудом разлепляя сонные веки, начал говорить, было хорошо – спать им было некогда, а разговоры иногда будили лучше кофе. – Там просто статьи прикольные, – он глубоко зевнул. – Про всякое… Там, например, было про то, что домашние животные помогают справиться с депрессией. У людей, у которых нет кошек или собак, депрессия… – Суга сделал долгую паузу, не замечая, как его глаза начинают закрываться вновь. – М… Реже, в общем… – Ты хотел сказать «чаще?» – улыбнулся Ойкава, заставляя себя приподнять голову. – Эй. Засыпаешь. – Да, да, чаще… – Суга снова зевнул и потер веки. – Вообще проснуться не могу. С тобой так уютно лежать. – С тобой тоже, – тихо засмеялся он. – Поэтому отодвинься. Еще чуть-чуть, и я точно вырублюсь… – Ха, не надейся, – Суга придвинулся ближе, беря возлюбленного за затылок, утыкая лицом в свое плечо. – Все. Теперь твоя битва со сном стала еще тяжелее. – Коуши-чан!.. – недовольно заныл Ойкава. – Сам будить меня будешь!.. – М-м... – расплылся в улыбке он, устраиваясь поудобнее. – Ладно, договорились… Кстати, про сон там тоже была парочка статей. И про семью, и про отношения… – Про отношения? – Угу. Там, конечно, все про гетеро, но все равно было интересно почитать. В одной, например, писали про опасность отношений, которые начинаются в раннем возрасте. Ну, про «первую любовь». – И какая же есть опасность? – Да всякая херь, – пожал плечами Суга. – Знаешь, там было очень драматизировано. Типа два человека, еще не сформированные, сплетаются и растут вместе, и как бы… Созависимы в общем. – Вот как, – Ойкава отстранился и заглянул ему в глаза. Он не был уверен, может, он зря напрягся, но, справедливости ради, когда он посмотрел на Сугу, тот уже выглядел совсем не сонным. – Ты думаешь, это про нас? – Что? – улыбнулся Суга. – Я такого не говорил. – Да, но ты думаешь, что это похоже на нашу ситуацию? – «Ситуацию»… – фыркнул Суга. – В статье писали про плохие отношения. Когда созависимость приводит к проблемам. Или ты считаешь, что у нас есть проблемы? Какие же? Ойкава склонил голову, рассматривая его лицо. – …Какой сложный ты выбрал способ, чтобы наехать. – Я не наезжал, – чуть прищурился Суга. – Я просто рассказал тебе про то, что прочитал. Но ты почему-то решил, что я говорю про нас. Тебе что-то не нравится в наших отношениях? – Я не- – Нет, давай, договаривай, – Суга отодвинулся и сел в кровати. – Впечатли меня. Ойкава нахмурился. Он знал, что Суга знает, о чем он думает. Просто делает вид, что не знает. Хочет, чтобы виновным в ссоре стал Ойкава. – …Я просто говорю, что наши отношения, как и любые другие, неидеальны, – сквозь зубы сказал Ойкава. – Это повод работать над ними, а не ссориться. – Мы ссоримся? – склонил голову Суга. – Перестань. Конечно, все не может быть идеальным столько лет подряд. Мы просто немного- – Может, все могло бы быть идеальным, если бы ты больше старался. Сегодня Суга выстрелил первым. Почувствовал, что отступать больше некуда, и схватил оружие. Достал конверт, спрятанный в закромах сознания, уже не в первый раз открыл его и, перечитав список всех выученных болевых точек, ударил. Это было больно, но терпимо. У Ойкавы был точно такой же список. – Может, я бы старался больше, если бы ты этого заслуживал, – сказал он, чувствуя, как голос становится холоднее с каждым пророненным словом. Суга поморщился, но зрительный контакт не разорвал. – Ну конечно я не дотягиваю до уровня великого Ойкавы Тоору. Видимо, я недостаточно страдаю в этих отношениях, поэтому и недостаточно заслуживаю твоего внимания, верно? – Господи, что ты несешь?.. – закатил глаза Ойкава. – Ты знаешь, о чем я, – отмахнулся Суга. – У тебя есть этот бзик. «Если кто-то не страдал так, как я, то он не заслуживает того же, что и я». И если- – Заткнись, – не своим голосом прошипел Ойкава. – Не заткнусь! – нахмурился Суга. – Я устал делать вид, что не понимаю, что ты думаешь об этом! Просто откройся мне нако- Сугу прервал собственный вскрик. Всего за мгновение рука Ойкавы, до этого лежащая на кровати, оказалась на его горле. Ойкава не душил его, он даже не сжал руку – только схватил Сугу за шею, но тут же отстранился, испугавшись своей же вспышки злости. Ненадолго в комнате повисла тишина. – …Что это было? – шепотом спросил Суга. Он не оценил, насколько испугался, пока не начал говорить. Голос был сиплым, да и дрожи скрыть не получилось. – Я… – Ойкава посмотрел на свои руки, затем на возлюбленного. – О г-господи… Коуши-чан, я… Я не хотел… Суга моргнул, пытаясь понять, что ему делать. Обвинить Тоору в том, что он первый поднял руку? Обвинить Тоору в том, что он вообще начал ссору? Но Суга так и не понял, кто начал ее на самом деле… И, в любом случае, пока он смотрел на перепуганного возлюбленного, злость необыкновенно быстро отступала, и уже через секунду исчезла совсем. – Эй, эй… – Суга пододвинулся ближе, осторожно касаясь его лица. – Все в порядке. Все хорошо. – Н-ничего не хорошо!.. – Все хорошо, – повторил Суга. – Мы просто поговорим, ладно? Обсудим все от начала и до конца. Будем говорить и говорить, пока во всем не разберемся. И они поговорили. Суга сказал, что и правда начал говорить про статью, потому что напрягся, заметив в тексте схожесть с их ситуацией. Ойкава сказал, что разозлился, потому что Суга начал бить по больному. Суга сказал, что начал бить по больному, потому что Ойкава должен был защищать их отношения, а не соглашаться с тем, что они плохие. Ойкава сказал, что понимал, что это не то, чего Суга на самом деле ждал от разговора. Они не переставали разговаривать ни в один момент их отношений. Они работали над ними, постоянно латали и подшивали, но в какой-то день это просто перестало работать. Когда-то слова «Я сказал это, потому что был обижен на то, что ты…» имели какой-то вес. Ты мог прикрыть рот руками, сказать: «Прости, я не знал!» и понять, что все не так страшно, как кажется. Но сейчас слова «Я сказал это, потому что был обижен на то, что ты…» получали в ответ лишь «Я знаю». Суга знал, почему Ойкава так себя ведет. Ойкава знал, почему Суга так себя ведет. И это понимание никак не помогало. – Ты знал, что Саито больше не Саито, а Савамура? – Да? – удивился Суга, поворачиваясь на возлюбленного. Они сидели на кухне, планируя завтракать, но пока ни у одного из них не было сил, чтобы подняться со стула и начать готовить. – Ага, – кивнул Ойкава. – Мы недавно встретились на улице, он меня поправил. Я посмотрел – он и правда сменил фамилию черт знает сколько времени назад, но документы в школе успели где-то потеряться. У нас с этим плохо. – А какая вообще разница? – склонил голову Суга. – Дайчи в школу-то не ходит вроде. Погоди, мы об одном и том же человеке говорим? Парень из трущоб, да? С оравой детей? – Да, да, – весело фыркнул Ойкава. – Дайчи, я о нем. – Так и зачем тебе вообще помнить его новую фамилию? – Ну, он все еще ученик моей школы, – пожал плечами он. – Конечно, мне надо помнить, как к нему обращаться так, чтобы ему было комфортно. Даже если мы в самой школе и не видимся. «Ученик моей школы». Тоору постоянно забывал, что сам является учеником, а не директором. Это Суге нравилось. Он постоянно лез наверх и делал все, чтобы школьные годы для учеников стали самыми приятными годами их жизни. В смысле, он очень старался, чтобы это произошло. И это заключалось не только во вступлении во все возможные школьные организации и устраивании внеурочных деятельностей, но в запоминании имен абсолютно всех и каждого. Как будто только поступив в эту школу, Тоору прорастил корни во все стороны, делая все своим и начиная улучшать жизни людей, которые даже не успели его об этом попросить. – Ты помнишь имена всех в школе? – с улыбкой спросил Суга. – Не всех, конечно, – смущенно засмеялся Ойкава. – Но пытаюсь выучить все. А если забуду – они у меня записаны. Людям приятно, когда ты называешь их по имени. – Я думаю, эти умения очень помогут тебе, когда ты создашь команду. – Ох, я надеюсь! – закивал Ойкава. Они давно решили, что не будут присоединяться к существующей команде. Ойкава был не таким. Его мечтой было основать свою, со своими правилами, со своим названием. Место, где он сможет размахнуться, действительно показать все свои возможности. – …Если честно, я все еще не вижу себя в картинке нашего будущего, – вздохнул Суга. – В смысле? – моргнул Ойкава. – А я вижу! Ты будешь в моей команде! – Кем? – неуверенно улыбнулся Суга. – Едва ли я буду атакующим. Если не контактировать с кровью, то это становиться связующим, но у меня ни мозгов твоих нет, ни упорства. К тому же, команда с двумя связующими – это какой-то бред. – Н-да… – неловко усмехнулся Ойкава. – Извини, но основным связующим я тебе быть не дам. – Да я и не планирую. Это твое поле. – Но это не значит, что тебе нечем будет заняться! – Ойкава заглянул ему в лицо, улыбаясь. – Ты можешь быть пинч-подающим! Выучишься какому-нибудь навыку, будешь одним своим действием менять ход игры… Это же здорово! – Ну… Это и правда звучит здорово, – признал Суга. – Вот! А главное – ты точно будешь моим вице-капитаном! Второй номер – как тебе? – Лестно, – расплылся в улыбке Суга. – Очень лестно… А Иваизуми? – Я уже чувствую, что он будет асом! – засмеялся Ойкава, откидываясь на спинку стула. – Конечно, не совсем мне решать, но Ива-чан всегда добивается того, чего хочет! Он хочет быть асом – значит будет! Суга неловко усмехнулся, отводя взгляд. Ойкава сам не заметил, как, увидев это, слегка изменил тон, то ли готовясь обороняться, то ли нападая первым. – Не знаю, почему, но мы все чаще созваниваемся, а не списываемся. – Оу, – Суга посмотрел на него. – Это чудесно. Снова руки над оружием. Снова напряжение в воздухе. – Ты же не ревнуешь? – на всякий случай уточнил Ойкава. – Мы просто друзья. – Зачем ты спрашиваешь? – улыбнулся Суга, вставая и наконец-то открывая холодильник. – Я знаю, что вы просто друзья. Но чем чаще ты об этом напоминаешь, тем страннее становится. – Так ты все-таки чувствуешь, что это странно? – Тоору, хватит, – отмахнулся он. – Этот разговор, как обычно, становится неприятным. Давай просто перестанем. – …Как скажешь, – пожал плечами Ойкава. Поставив на стол тарелки, Суга наполнил их молоком, высыпал хлопья и дал возлюбленному ложку. – Давай сначала позавтракаем, а уже потом будем разговаривать. На голодный желудок все воспринимается иначе. Недолго посмотрев на него, Ойкава неловко кивнул и взял ложку. Коуши, выбравший мир вместо продолжения сражения – ситуация необычная. Стало немного стыдно. Суга присел на свое место и молча начал есть. Он не выглядел особо злым или даже раздраженным, так что Ойкава не решился что-то сказать и присоединился к завтраку. Когда кто-то так затихает, ты понимаешь, что реагировал и говорил слишком грубо. И Ойкава, наверное, смог бы успокоиться и извиниться, если бы в тот момент, когда он практически все доел, он не уперся взглядом в одну из цифр на упаковке хлопьев. – Воу, – нахмурился он, бросая ложку и хватая коробку. – Погоди-ка. – Что такое? – поднял на него взгляд Суга. – А… Стой, чего? – Ойкава сильно прищурился, поднося коробку ближе к лицу и пытаясь понять, не показалось ли ему. – Какого хера… Почему тут столько калорий?! – Сколько? – приподнял бровь Суга. – Ты же знаешь, я в этом не разбираюсь. Много? – Б-безумно много!.. – он откинул упаковку в сторону, тут же вставая из-за стола. – Я ничего не понимаю… – Тоору, что не так? – вздохнул Суга. – Это хлопья. Конечно, в них много калорий. – Я не идиот! Я с-специально выбирал диетические! – Ойкава в ужасе прикрыл рот рукой, ненадолго замолкая. – Я н-не… – Мы не так давно их едим, – спокойно отозвался Суга. – Просто наберешь пару килограмм, ничего страшного. – А… А как давно мы их покупаем?.. – Не знаю. Месяц где-то. Нервно засмеявшись, Ойкава посмотрел на возлюбленного. Чем спокойнее звучал голос Суги, тем крепче сжимались кулаки Ойкавы. – …Что ты сделал? Суга не сдержался и прыснул. – Что я сделал? Позвонил в компанию и попросил их повысить калорийность? Ойкава затрясся, прикрывая рот рукой. Если целый месяц практически каждое утро он ел, скажем, по сто грамм… Да нет, ложь, не по сто, по двести… И тогда, если это умножить на калорийность… Твою мать. Твою мать. Твою мать. Твою мать. – М-мне надо сблевать… – едва слышно пробормотал он. – Я с-сейчас… Проводив возлюбленного взглядом, Суга пожал плечами и продолжил есть. Со всей своей паранойей Ойкава наверняка скоро подумает, что Суга пошел на какие-то безумные вещи: сходил в типографию, переделал цифру калорийности на большую и подменил коробки, только чтобы Ойкаве стало плохо. Ну, справедливости ради, это и правда то, что произошло. И, слушая, как возлюбленного рвет за закрытой дверью ванной, Суга не мог не улыбнуться. Конечно, они поговорили после этого. Они никогда не переставали разговаривать друг с другом. Когда кто-то плачет тебе в плечо, это трогательно и даже приятно. Приятно, что человек открывается тебе, делится своими проблемами и своей болью. Показывает настоящего себя. Но когда кто-то плачет тебе в плечо уже который год подряд, выливая в тебя всю накопившуюся гниль, повторяя одни и те же слова, начинает подташнивать. Это больше не особенный момент. Это обычное времяпрепровождение. Ойкава крепко держал Сугу за руки и говорил: «Я люблю тебя. Ты всегда можешь на меня положиться, я всегда буду рядом». Суга обнимал его за шею и говорил: «Я люблю тебя. Ты можешь доверить мне что угодно, и я никогда не осужу тебя». Ойкава больно толкал его в стену и говорил: «Никто кроме меня не заметит твоего отсутствия, если ты сдохнешь». Суга хватал его за волосы и говорил: «Никто кроме меня не сможет вынести такую мразь, как ты». Когда все накалилось слишком сильно, они даже попытались расстаться. Суга бросил его первым, собрал вещи и ушел, надеясь наконец-то вдохнуть полной грудью. И вернулся на следующий день. Ойкава тоже бросал его, напоследок крича самые ядовитые слова, на которые был способен. И он вернулся на следующий день. Оказалось, за эти годы они срослись так сильно, что разъединиться было попросту невозможно. Парные браслеты и правда оказались наручниками. Ведь никто не знал их лучше, никто не понимал их лучше, чем… Суга был ужасным парнем. Он воспринимал любую ссору, как настоящее сражение, и использовал все оружие, которое успел накопить за годы отношений. Если ты не ответишь на его сообщение в течение минуты – ты можешь готовиться к настоящему кровопролитию дома, сколько бы извинений ты не произнес. Ойкава был ужасным парнем. Любой намек на его неидеальность вызывал в нем такой приступ бешенства, что он не скупился ни на слова, ни на удары. Пряча свои шрамы, пряча шрамы возлюбленного под красивой одеждой, он вновь надевал эту лицемерную маску, делая вид, что всегда являлся чуть ли не Матерью Терезой. И разве был на свете кто-то, кто мог бы вытерпеть настоящего Сугу, кроме Ойкавы? И разве был на свете кто-то, кто мог бы вытерпеть настоящего Ойкаву, кроме Суги? Разве могут они хоть куда-то уйти друг от друга? Когда они сходились после очередного расставания, на них накатывала новая волна эйфории. Словно расставание было ошибкой, проблемой в отношениях, с которой они справились, и теперь-то начнется белая полоса, теперь-то они поняли, как они ценят друг друга, как любят друг друга, как- А потом они кричали друг на друга. А потом они обсуждали совместный переезд! А потом они, читая мысли друг друга, выбирали слова все больнее и больнее. А потом они планировали свадьбу, в шутку составляя списки приглашенных гостей! Бесконечный цикл. Настолько крепко сплетшиеся растения, что стебли душат сами себя, что растения начинают гнить, тухнуть, бледнеть, но никак не могут распутаться и отпустить друг друга, что на стеблях вырастают шипы, пытаясь хоть как-то защитить своего хозяина, но эти шипы лишь сталкиваются с шипами врага, путая все сильнее, затягивая узел крепче. То, что они с юного возраста тренировались стать игроками, не делало ситуацию лучше. Пробираясь в чужие дома, обходя систему безопасности, находя сейфы, подбирая к ним коды и уходя незамеченными, они получали столько дофамина, что не могли отлипнуть друг от друга еще пару часов. Ойкаве были важны не деньги, не убийства, а сам процесс продумывания плана, его полировка и отработка. Суге на все это было плевать, но собственные деньги – всегда здорово, а такие адреналиновые скачки под руку с возлюбленным – идеальное занятие для выходных. Суга никогда не пытался убить кого-то. Ойкава был вынужден сделать это, чтобы перестать бояться самого концепта. Он продолжал, и продолжал, и продолжал, и Сугу это одновременно пугало, а одновременно безумно возбуждало. Правда, чем больше они ссорились, тем больше вставал вопрос, едет ли вообще Суга в префектуру. Все было красиво, когда они были невинно влюблены друг в друга и смотрели в светлое будущее, однако сейчас… Становилось странно. Они оба чувствовали эту неловкость и неопределенность. Ойкава справлялся с ней, все больше обособляясь и тренируясь самостоятельно, Суга – находя себе все больше знакомых. В конце концов, Ойкава мог не отвечать Суге часами напролет, объясняясь занятостью, а Суга мог снюхивать кокаин с чьего-то пресса, делая вид, что не слышит звонящий телефон. Это даст новую причину для ссоры. Это даст новую причину для войны, без которой они уже не могут жить. – Ты серьезно? – приподнял бровь Ойкава. – Савамура? – Что не так с Дайчи? – весело фыркнул Суга. – С ним все в порядке, но ты ведешь себя, как посмешище, – просто сказал он. Вечерело, а они как раз хотели сегодня лечь пораньше. В любом случае, сейчас никто ложиться явно не собирался – Суга только вернулся с прогулки, довольный и с очередной сумкой денег в руках. – Ой какой ты грубый… – закатил глаза он. – Ты перестал ходить со мной по чужим домам – без проблем, у меня новый напарник. – А тебе обязательно пытаться выебать своего напарника? – улыбнулся Ойкава. – Или это настоящая любовь, и ты нисколечки не делаешь это для того, чтобы позлить меня? – Однажды Ойкава Тоору поймет, что все не крутится вокруг него, и тогда мир схлопнется… – Однажды Сугавара Коуши перестанет лезть на первых встречных, и тогда ему останется только застрелиться. Бросив сумку на пол, Суга растянул рот в подобии сочувственной улыбки. – Мне так жаль, что тебе грустно. Знаешь, тебе надо что-то с этим сделать. Может, напишешь своему «Ива-чану», пожалуешься на меня? – Господи, причем здесь Ива-чан? – засмеялся Ойкава. – Да ладно тебе, – усмехнулся Суга. – Я уверен, он с радостью тебя выслушает, особенно после вашей вчерашней переписки. Давно не читал чего-то настолько страстного… – Ты… Ты читал мои переписки?! – тут же посерьезнел Ойкава. – Совсем с катушек съехал?! – Хм, но я в итоге оказался прав. – Ты первый начал мне изменять! – О-о, я могу с этим поспорить! – прищурился Суга. – Давай-ка достанем календарь, полистаем ваш диалог, а? Только ты и я, с бокалом вина и романтичной музыкой! Посмотрим, кто из нас начал первый! – Блять, с тобой невозможно разговаривать… – тяжело выдохнул Ойкава, прикрывая лицо руками. – Ага, да. Спокойной ночи. Закатив глаза, Суга начал подниматься по лестнице, но Ойкава схватил его за запястье, останавливая. – Да господи боже! – обернулся Суга, пытаясь вырвать руку из крепкого хвата. – Отпусти! Мы договорили! – Это ты договорил, – сквозь зубы прошипел Ойкава. – Я не- И тут он замолчал. Коуши смотрел на него злыми, но такими родными глазами, что слова просто куда-то делись. Они росли вместе, так что не замечали, как меняется их внешность. Разницу можно было увидеть, лишь посмотрев на старые фотографии, и разница, безусловно, была, но годы шли, а глаза у Коуши оставались такими же. Светло-карими, с серыми ресницами. Заметив, как смягчился взгляд возлюбленного, Суга почувствовал, как его собственные плечи перестают быть такими напряженными. Он знал Тоору лучше всех на свете, а Тоору знал его. И руки у него были такими мягкими, а запах таким домашним, что Суга почти перестал его чувствовать. – Знаешь… – негромко начал Тоору. – Я люблю тебя. – И я тебя, – слабо улыбнулся Коуши. – И я не понимаю, зачем ты пытаешься сделать мне так больно. Ты же знаешь, что- К ЧЕРТУ ПЕРЕМИРИЕ Гнев вскипел в крови Суги за секунду, и он не смог бы сдержать его, даже если бы попытался. Он больше не может слушать это, он больше не может успокаивать его, он больше не может вытирать его слезы, он больше не может, он больше не может, господи, ПОЖАЛУЙСТА, ПЕРЕСТАНЬ ОТКРЫВАТЬСЯ МНЕ. – Тоору, – перебил его Суга, криво улыбаясь. – Я вижу, что тебе больно. Незачем расписывать мне это в трех параграфах. Прикрыв рот, Ойкава поднял на него темнеющий взгляд. – Угу, – кивнул Суга. – Ну давай, порежь себя еще разок. Может, полегчает? Пожалел ли он о том, что сказал это? Да, конечно, где-то через минуту. На самом деле, он всегда жалел, что сказал или сделал что-то, просто это чувство исчезало, как только гнев вступал в игру. И пока что Суга долго смотрел возлюбленного, ожидая его реакции. Если смягчится – Суга наверняка сразу почувствует вину и попросит прощения. Если продолжит давить на жалость или разозлится – Суга подберет новые слова, болезненнее этих. Может, Ойкава его ударит, так даже лучше – Суге будет, что ему припомнить. Но Ойкава как будто перестал смотреть на него. Нет, он все еще смотрел в сторону Суги, но не НА него. Его лицо перестало выглядеть злым, мимические морщины разгладились, он за одну секунду успокоился, словно ему резко вкололи что-то прямо в вену. Он ничего не ответил. Неуверенно застыв на месте, Суга наблюдал за тем, как Ойкава отпускает его запястье и спускается вниз по лестнице, идет в сторону кухни, словно диалог на этом закончен. Черт, вот и вина пришла. – Тоору, я… – Суга поморщился и прошел за ним, неловко пряча руки за спину. – Я не хотел. Ойкава никак не среагировал на это, достав чашку и начав заваривать себе чай. – Тоору, – снова позвал он. – Правда. Я с-сейчас прямо честно говорю. Извини. Никакого ответа. Суга потоптался на месте, провел рукой перед глазами возлюбленного, но тот даже не моргнул. – Эй, ну хватит. Не надо. Ха, а вот и снова ноги начинают проваливаться под пол… – Тоору, пожалуйста. Не делай этого снова, – попросил Суга, чувствуя, как голос дает петуха. – Ты же знаешь, я так не могу. С-скажи что-нибудь. Ойкава взял чашку и развернулся, проскальзывая взглядом по Суге, но не задерживаясь на нем ни на секунду. Немного постояв на месте, словно пытаясь что-то вспомнить, он вздохнул и направился в гостиную. – Блять, Тоору! – прошел за ним Суга, уже срываясь на крик. – Ты думаешь, это с-смешно?! Вместо того, чтобы нормально поговорить – ты делаешь это?! С-серьезно?! Достав какую-то книгу, Ойкава открыл ее на месте лежащей закладки и начал читать, остужая дыханием чай. – ТООРУ! – не своим голосом завизжал Суга, топая ногой. – П-ПОСМОТРИ НА МЕНЯ, УРОД!.. Я ПЫТАЮСЬ ИЗВИНИТЬСЯ, А Т-ТЫ, ТЫ… – Суга осекся и быстро помотал головой. – Значит, ты т-так, да? Хорошо. Хорошо. Не хочешь г-говорить – не говори. Ойкава едва слышно выдохнул, когда Суга исчез из его поля зрения. Правда, он не успел опустить взгляд обратно в книгу, как вскрикнул от сильной боли в затылке. На пол посыпались осколки тарелки. Коснувшись места ушиба, Ойкава опустил руку и увидел немного крови на пальцах. Медленно моргая, он повернулся на возлюбленного. – ХА!.. – оскалился Суга. – Что такое?! Н-не видишь того, кто ударил тебя?! Вскочив с дивана, Ойкава набросился на него, быстро поваливая его на пол. Он всегда был больше и сильнее, так что и удары получались больнее. Вытянув руку к столу, Суга с трудом достал до чашки чая и столкнул ее, обливая плечо Ойкавы кипятком. – С-СУКА!.. – закричал от боли он, хватая Сугу за горло, несколько раз сильно ударяя затылком об пол. Господи, они были так влюблены. В тот вечер они много целовались, пока залечивали друг другу раны. Ах, да, конечно, они потом расстались. И сошлись снова. И снова расстались. С каждым разом это было все волнительнее. В какой-то момент они даже разошлись серьезнее обычного. Недостаточно серьезно, чтобы перестать видеться, достаточно серьезно, чтобы Суга наконец-то предложил Дайчи встречаться. По-настоящему, официально и по всем правилам. Дайчи… Слишком внезапно перестал быть заменой Ойкавы, и теперь Суга совсем не знал, что ему делать. Последнее, что Суга планировал делать, так это признавать, что Дайчи начал ему искренне нравиться. Потому что Дайчи его не понимал. Он постоянно переспрашивал, постоянно растерянно склонял голову, и Суге приходилось все разжевывать. Потому что Дайчи иногда говорил что-то странное, и теперь уже Суге нужно было спрашивать: «Чего-чего?». И Дайчи, в отличие от Ойкавы, был ниже Суги, и Суга мог без проблем класть голову на его плечо. И Дайчи, в отличие от Ойкавы, спал на животе, и Суга мог выводить пальцами рисунки на его спине. И Дайчи, в отличие от Ойкавы, никогда не слышал, какие страшные вещи Суга может говорить, и если вдруг, хотя, конечно, Суга совсем не влюблен, но если так сойдутся звезды, и они продолжат встречаться, то Суга сделает что угодно, чтобы Дайчи никогда не узнал о том количестве яда, которое плещется у Суги внутри. Суга больше не был невинным романтичным подростком, но и уверенным развратником рядом с Дайчи быть не получалось. Получалось только неуверенно и неловко учиться разговаривать заново, без яда. Почему-то хотелось начать все с нуля, попробовать еще раз, действительно… Стать хорошим парнем. И Суга знал, что Ойкава думал о том же самом, только про этого своего дружка Иваизуми. Он вот-вот должен был поехать в префектуру и начать строить свою жизнь, а значит, конечно же, новые отношения с новым молодым человеком. Хоть пока что они все еще общались лишь дистанционно, они тоже начали встречаться. Наверное, у Суги бы получилось быть хорошим парнем, наверное, у Ойкавы бы получилось быть хорошим парнем, если бы они не продолжали помнить о существовании друг друга. Так что, пережив плохой день, Суга звонил ему. Так что, пережив плохой день, Ойкава писал ему. И они вновь встречались. Ненадолго, на пару часов. Снова целовались, снова срывали друг с друга одежду, снова ссорились, снова дрались. На короткое время окунались в старые отношения и, насытившись тем, к чему они так привыкли, клялись, что это был последний раз. Расходились. Звонили друг другу снова. Плакались друг другу о том, что они не заслуживают своих возлюбленных, а потом продолжали повторять все по кругу, заслуживая их все меньше. Но в один вечер Ойкава уехал. Это произошло так резко, что Суга какое-то время сидел у него под дверью, зная, что там никого нет. Цикл повторялся столько раз, что сложно было осознать, что все закончилось. Пара прощальных слов, и Ойкава исчез, наконец-то ныряя за своей мечтой, а заодно сменяя номер телефона. Суге, наверное, никогда не было так страшно. И обидно, конечно. Последнее слово было за Тоору. И вот Суга снова проиграл.

***

Говорят, время лечит. Суге всегда казалось, что эта фраза – полный бред, но, как оказалось, все и правда работает по этому правилу. За восемь лет с ним успело произойти столько вещей, что, чтобы перечислить их все, понадобилось бы несколько суток. Строить отношения было сложно. Он и с Дайчи-то порой ходил по краю, а когда появился Асахи, Суга вообще подумал, что не продержится и пары месяцев. Но он продержался. Отношения втроем были прекрасны: если вдруг Суга чувствовал приливающее раздражение, а Дайчи очевидно была нужна поддержка – Асахи всегда был здесь, и наоборот. Любви в сердце Суги, хоть и проведенной через пару фильтров, с головой хватало на двоих, а получать двойную дозу в ответ было самым приятным чувством на свете. Они путешествовали, жили, где придется, брали небольшие заказы и, вдоволь наразвлекавшись, ехали дальше. Затем к ним присоединились Нишиноя с Танакой, и это даже не разрушило романтичность этих поездок. Парни только добавляли шума, суеты, а такое Суга обожал. Он правда думал, что они до конца своих дней будут слоняться по свету, без особой цели, но зато в постоянном веселье, пока однажды, в день, когда они заехали в префектуру буквально на пару ночей, их не схватили за шкирку. Услышав давно забытые слова вроде «команда» и «игроки», Суга почувствовал, что его начинает потряхивать. На него нацепили гарнитуру, назначили «связующим» лишь по причине его страха крови, и, закинув в фургон, оставили наедине со своими воспоминаниями и попытками осознать, как все вообще к этому привело. С Ойкавой они встретились чуть ли не через неделю после того, как Суга вступил в Карасуно, и это была невыносимо странная встреча. Ойкава возмужал. Каким-то образом года сделали его еще красивее. Он не выглядел раздраженным, скорее растерянным, и Суга очень хотел сказать: «Я правда не планировал все это», потому что так врываться в мечту человека, про которого ты почти забыл, ощущалось очень неправильно. Но вместо этого Суга смог сказать только одно. – Тоору… Я так соскучился!.. И увидел, как уже взрослое лицо расплылось в старой, подростковой улыбке. – А я-то как соскучился, Коуши-чан!.. Никто никогда не называл его «Коуши» кроме мамы и Ойкавы. Он не позволял – ему это искренне не нравилось. Поэтому впервые за восемь лет слышать такое обращение было поразительно. И цикл начался заново.

***

Это случилось около года назад. Суга понимал, почему Ойкава выгнал этого парня из команды, но все равно не мог не испытывать теплых чувств, глядя на такого серьезного и сосредоточенного первогодку. – Ты же понимаешь, в каком состоянии сейчас Карасуно? – склонил голову Дайчи. – Я понимаю, – кивнул Тобио. Они втроем были в кабинете Дайчи и говорили уже не первый час. Дело было необычным, так что разговор просто не мог бы быть простым. – У нас сейчас нет ни аса, ни либеро. Игроков не хватает даже на то, чтобы просто устроить матч, – продолжил Дайчи. – Ты уверен, что понимаешь, на что подписываешься? – Я понимаю, – повторил Тобио. – И я понимаю весь риск принятия к себе игрока из чужой команды, но- – Это не проблема, – улыбнулся Суга, присаживаясь на край стола. Тобио моргнул и перевел на него взгляд. Холодный, считывающий, но все равно детский. Чуть поежившись, Суга с улыбкой продолжил: – Мы… Мы будем только рады, если ты будешь в нашей команде, милый. Единственный минус – сильный дисбаланс, потому что, как ты уже понял, атакующих у нас полтора человека, а связующих будет целых два. Тобио кивнул. – Но это ничего, да? – Суга закинул ногу на ногу. – Будем как-нибудь выживать! Я, конечно, все еще буду основным связующим, а ты – моей подмогой, как тебе такой расклад? – …Хорошо, – холодно сказал Тобио. – Такой расклад меня устраивает, Коу- – А-а, – смеясь, пригрозил ему пальцем он. – Суга. Или Сугавара, но это, конечно, слишком формально! – По имени – только ко мне, – улыбнулся Дайчи. – Хорошо, я понял, – кивнул Тобио. Соскользнув со стола, Суга подошел к двери на кухню. Им все еще надо было много чего обсудить, но это, конечно, в первую очередь дело капитана. Пока что главное, что должен сделать Суга, так это как-то расслабить Тобио, потому что тот был напряжен так сильно, что еще чуть-чуть, и он точно заработает себе мигрень. Обернувшись, Суга еще раз посмотрел на первогодку. Высокий. Мрачный. Насколько знает Суга – безумно опытный и сильный, не только как связующий, но и как атакующий, если вдруг понадобится. Конечно, страшновато… – Ам, Тобио, дорогой? – позвал Суга. – Какой чай ты предпочитаешь? Он вздрогнул и обернулся. – …Эм. Черный. – Что такое? – склонил голову Суга. – Что-то не так? – …Все в порядке. Немного подумав, Суга едва слышно фыркнул. – А… Извини. Полагаю, лучше не «Тобио», а «Кагеяма», верно? Кагеяма нахмурился и, недоверчиво глядя на мужчину, мелко кивнул. – Да. Это лучше. – Хорошо, Кагеяма, – засмеялся он. – Вы пока продолжайте, я приду через пару минут!