Неудачница

      Минута торжественности, мгновение величия и всеобщего обожания, которые она испытала, когда только прибыла в Скайхолд и была удостоена чести стать Инквизитором, вскоре сменились рутиной будней.       Если раньше, в Убежище, она всё время проводила то с Соласом, то с Кассандрой и Сэрой, то здесь, получив новый статус, приходилось быстро учиться искусству дипломата, поэтому Жозефина и Вивьен стали её новыми «лучшими подругами».       Рядом с ними Эвелин начинала осознавать, насколько скуден и убог её внутренний мир. Что многое из того, что ей рассказывала леди Монтилье, никогда бы не пришло ей в голову. А то, что пыталась втолковать Вивьен, вероятнее, никогда не будет до конца понято.       Бал в Халамширале звучал как ругательство.       — Нам необходимо заручиться поддержкой императрицы Селины и предотвратить покушение на неё, — напомнила ей советница. Лелиана молча кивнула, соглашаясь с её словами. Эвелин же тяжело вздохнула, не горя желанием ехать куда-либо в принципе.       Бездорожье, отсутствие любой возможности помыться и полчища комаров, готовых полакомиться её кровушкой, — всё это способствовало тому, чтобы настроение ушло в безрадостный минус.       — Надо, значит надо, — с обречённой покорностью ответила она, втайне надеясь, что всё решится как-нибудь само.       Само ничего не решалось: от неё требовали всё больше, а как поступить правильно, никто объяснять не собирался.       Она брала с собой на задания всех своих «сопартийцев». Они сражались, а она закрывала разрывы. Все нравоучения и причитания Кассандры в духе «мы не можем быстро, а главное — незаметно передвигаться с таким большим отрядом…» Эвелин предпочитала пропускать мимо ушей. Она не собиралась рисковать своей шкурой, чтобы умаслить кого бы то ни было. В куче всегда лучше и проще. По крайней мере ей. На остальное ей было плевать.       — Будь рядом, — просила она Соласа, не переставала напоминать ему об этом.       Что там эльф думал о её беспомощности, Эвелин почти не заботило — любые другие чувства отступали перед первобытным страхом, который заставлял её дрожать каждый раз, когда она видела демона, выныривающего из темноты, или слышала боевой клич разбойников, несущихся на них и размахивающих мечами.       Теперь к перечню проблем добавились мертвецы. И хоть говорят, что опыт делает человека сильнее, трудности закаляют характер, и он может привыкнуть ко всему, это будет бессовестная ложь. Легче не становилось, и страх был таким же сильным, как и в первый раз. Просто теперь Эвелин немного лучше разбиралась, где и какая тварь и каким именно способом её можно прикончить.       Солас лишь молча кивал в ответ на её отчаянные мольбы, с напряжённым и суровым взглядом. Однако Эвелин это не волновало, ведь она знала, что не оправдает ничьих ожиданий.       Иногда Солас нетерпеливо хватал её за руку и подтаскивал к разрыву, как в самый первый раз. Как сейчас, например… Но тогда она просто не знала, что делать, а сейчас, когда её левая рука в очередной раз безвольно повисла вдоль туловища и практически не двигалась, она просто не сразу поняла, что её боевые товарищи уже разобрались со всеми демонами и нужно как можно скорее закрыть разрыв, пока не появились новые.       Эвелин уже устала храбриться, сказать по правде. А ещё стискивать зубы, не позволяя боли отразиться на своём лице.       Почему-то она стеснялась подойти к Соласу и рассказать ему о своём состоянии. Если эльф и замечал что-то, то предпочитал не акцентировать на этом внимание. Видимо, всё идёт в штатном режиме и беспокоиться не о чем.       Лишь наблюдательный Бык замечал, что с ней происходит, и всё время незаметно совал ей в руки парочку целебных примочек.       Эвелин искренне благодарила наёмника, но всё же задавалась вопросом, что скрывается за столь нетипичной для кунари добротой. Должно быть, уж слишком жалко она выглядит со стороны, что даже чёрствое сердце коссита не может оставаться равнодушным.       Эвелин было тошно от самой себя. От своей беспомощности.       Метка на её руке слабо мерцает, и в темноте кажется, что на ладони разгорается огонёк.       Эвелин предполагает, что теоретически этот Якорь должен обладать способностью подчинять себе демонов, раз Корифей так настойчиво стремится его вернуть.       В Скайхолде она делится своей теорией с Дорианом, и тот всерьёз задумывается над её вопросом. Ему требуется время и поход к тюремным камерам, где содержался его бывший наставник, чтобы дать ей ответ.       Нет, демонами Якорь управлять не может — всё его назначение сводится к открытию Бреши, чтобы Корифей смог в физическом теле добраться до Золотого города.       А существовал ли Золотой город во времена Арлатана? Или его создали люди своей верой, отвоевав у эльфов их земли и навязав свою религию?       На этот вопрос Дориан уже не может дать чёткого ответа.       Идти за ответом к Соласу ей по понятным причинам не хочется, поэтому Эвелин направляет свой научно-практический интерес к другой доступной информации.       Итак, Метка представляет собой одноразовый ключ от особенно вычурной двери. Завеса лишь накладывает дополнительный замок, но сфера, как утверждал Солас, была создана эльфами задолго до появления Завесы.       Эвелин снова погружается в изучение культуры долийцев, перелистывая фолианты и записи, которые она обнаружила во время их путешествий. Она читает о богах, стараясь найти им аналогии в реальном мире, которые были бы ей понятны.       Образы оживают, превращаясь в яркие картины в её воображении. Этот волк Фен’Харел предал как «добрых», так и «злых» богов, заперев обе фракции в их местах обитания. Это значит, что на Земле он остался один. Могла ли это быть его сфера или что-то осталось от его бывших приятелей?       В книге не было ответа на этот вопрос, поэтому Эвелин решила поискать его у единственного эльфа, который, помимо Соласа, мог бы его дать.       Сделать это нужно непременно сегодня, ведь завтра им предстоит выдвигаться в Халамширал, чтобы спасти императрицу от незавидной участи. Эвелин воодушевлена предстоящей поездкой: она впервые сможет внести свой вклад в общее дело на светском рауте. Но очень удручает, что перед этим придётся сделать остановку в месте под названием Священные равнины, чтобы помочь орлесианской армии в борьбе с повстанцами и ожившими мертвяками.       Поэтому попросить о помощи Лелиану разузнать что-то побольше об этой загадочной сфере надо непременно сегодня. Если у неё будет дополнительная информация, это значительно упростит процесс поиска.       Но чтобы правильно обозначить задачу, ей нужно больше информации.       Однако Эллану она так и не нашла. Как не застала и Соласа в его кресле в ротонде. Совпадение показалось подозрительным, заставив Эвелин слегка свести к переносице брови.       Сэра как-то легкомысленно заявила, что эльфы всегда выбирают эльфов. Но Героиня Ферелдена сошлась со своим несостоявшимся убийцей. Хотя продлился ли их роман после завершения Мора, никто не мог сказать наверняка. А Фенрис, словно преданный пёс, почти везде и всегда сопровождал свою Защитницу.       Теория трещала по швам, но Эвелин напоминала себе, что это просто исключения из общего правила. И вообще, её не касается, с кем Солас решил проводить свой досуг.       Они распрощались. Точка. У их истории не было даже хорошего пролога, так что и на дальнейшую сюжетную линию рассчитывать было нечего.       Ну, раз с Элланой обломилось, то придётся работать с сырым материалом.       Лелиана внимательно выслушала её и даже согласилась, что её теория не лишена здравого смысла, поэтому пообещала разузнать об этом побольше. В смысле, о сфере, а не закрутил ли Солас с кем-то роман, пока у него выдалась свободная минутка.       Это её не касается! — упрямо напоминает себе Эвелин. И волновать не должно.       Но кулаки сами собой сжимаются, когда утром у конюшен она видит счастливо улыбающуюся Лавеллан.       Ну ещё бы она не напросилась с ними! Магичка, эльфийка, да ещё и таскается за Соласом, внемля его мудрости и слушая его рассказы с открытым ртом.       Варрик тут же поделился, что отступник учит девчонку каким-то своим особенным магическим трюкам, вроде создания каменного кулака или «шагу в Тень».       Эвелин беспомощно скрипела зубами, наблюдая, как они о чем-то болтают на своём тедаском эльфийском. Понятно, к чему всё идёт.       Несправедливо.       — Куда это они? — поинтересовался Блэкволл, когда Лавеллан и Солас куда-то ушли, скрывшись в ночном сумраке между деревьев.       — Да трахаться они пошли! — со знанием дела махнула рукой Сэра. — Тоже мне, конспираторы!       Эвелин сжала кулаки. Метка заискрилась под перчаткой, но усилием воли она подавила в себе волнение.       Про духов болтают, — решила она. Убедила себя в этом, повторяя про себя, как мантру. Не помогло. Нахальный голос Сэры всё ещё звучал в голове, разносясь её звонким смехом.       Распределив дежурство, обсудив все важные темы, все разбрелись по лагерю, занимаясь своими делами. Быки и Дориан звали её к себе выпить за успех операции. Эвелин отмахнулась, пообещав сделать это позже.       Когда она заметила появившегося в лагере Соласа вместе со своей крыской, то хотела окликнуть, вызвать на откровенный разговор. Обида поднялась в ней удушливой волной, но также быстро улеглась.       Эвелин просто отвернулась, тяжело вздохнув.       Поздно идти на попятную. Да и не нужно. Всё равно ничего не поменяется.       Но кулаки упрямо сжались, противореча всем её долгим и изнурительным разговорам с самой собой. До этого момента ей казалось, что она «проработала» проблему, приняла решение, но вот она видит их вместе, краснеющее личико Лавеллан и её застенчивая улыбка, словно насмешка над ней, которую мироздание бросает ей прямо в лицо.       Что в ней такого, чего нет у Эвелин? Красивая? Да. Очень. Миленькая ещё, в том смысле, что таких женщин хочется оберегать, быть лучше, смелее, увереннее рядом с ними. Но Эллана и сама смелая, у неё большое сердце, готовое сострадать и помогать всем, кто в этом нуждался. В отличие от Эвелин, эта долийская колдунья была сильной, и этот мир был её, она могла не притворяться, что любит его и пожертвует ради него всем.       Голос Сэры вновь раздался в мыслях её звонким, похрюкивающим смехом, и Эвелин перекосило от отвращения, когда она подумала, впустила в себя мысль, что Сэра может быть права.       Эвелин торопливо поднялась с бревна, на котором сидела, и быстрым шагом, чудом сохраняя последние крупицы самообладания, направилась к ручью, протекающему неподалёку.       С тех пор, как её во всеуслышание объявили Инквизитором, конвой перестал повсюду её сопровождать, а Кассандра, хоть и бросила на неё взгляд, видимо, решила, что ей нужно немного уединения, не требующего чьего-то контроля.       Впрочем, недальновидно с её стороны… Разведчики во главе с Хардинг прочесали округу и доложили, что ничего подозрительного поблизости не обнаружено, опасность всё равно могла подстерегать под каждым кустом и непременно даст о себе знать, когда этого меньше всего ожидаешь.       Но сейчас Эвелин не думала об этом. Её мысли были заняты совсем другим: стыдом, что она чувствует то, чего не должна, что по какой-то необъяснимой причине её так сильно волнует вся эта ситуация; раскаяньем — она же приняла решение, тогда почему делает своё плачевное положение совсем невыносимым. И… страхом. Тем страхом, что всегда жил в глубине её души, но никогда не был озвученным. Он прятался под ворохом повседневных проблем и забот, укрываясь ими, словно пуховым одеялом. Пока его не трогать, не будить, он будет спать себе, не будоража мысли и не заставляя чувствовать так остро.       Но Эвелин не просто разбудила его, а со всей силы пнула, заставив вскинуться и теперь шипеть на неё из темноты. Видимо, он и зовёт по ночам к ней всех этих демонов. Демон отчаянья говорит громче всех.       Эвелин присела у ручья, зачерпнула в сложенные ладони прохладной воды и бросила себе в лицо. Потом ещё и ещё…       Она тёрла лицо, покрасневшие глаза, словно всерьёз намеривалась их выдавить, чтобы они не пролили больше ни одной слезинки… Уж точно не по тому, кто забыл её и променял на кого-то получше.       Нет, она не винила Соласа. В конце концов, это в человеческой природе, так распорядилась эволюция — искать себе более подходящего партнёра. Она просто не подошла. Так бывает.       Эвелин винила себя, что накручивает себя и всё ещё думает об этом.       Хватит! Забудь!       Но сердце предательски стучало, распространяя по левой стороне судорогу и заставляя ссутулиться, стискивать зубы и терпеть. Разве она заслужила это?       Эвелин поймала себя на том, что уже какое-то время вглядывается в своё нечёткое отражение. Луна показалась из-за облаков, наполнив ручей холодными красками; свет искрился в воде серебром, словно россыпь мелких кристалликов. В отражении она видела своё лицо и не узнавала в нём себя: щеки впали, под глазами залегли безобразные болотистого цвета тени, капилляры полопались, а губы алели, искусанные в кровь.       Она была похожа на призрак, на блеклую тень прежней себя. Луна невыгодно осветила её светлые волосы, делая их почти что белыми.       Эвелин скривилась, и отражение в ответ исказилось в безобразной гримасе, делая облик не просто отталкивающим — пугающим. Да разве кто-то может полюбить вот это? Если она позволила этому сумасшедшему миру сделать такое с собой, то чего удивляться, что люди уходят, ищут себе в компанию тех, кто более успешен, улыбчив и не лелеет свою боль, оберегая, словно дракон свои сокровища.       Эвелин от злости саданула кулаком по поверхности воды, отпрянула, отползая в тень, и там, забившись под корни дерева, расплакалась от жалости к себе.       Она твердила себе, что просто сегодня день такой, всё опять навалилось: Кассандра, шуточки Варрика, Солас со своей ушастой подружкой… А ещё чувство безысходности, рьяное желание вернуться домой, вечный страх за свою безопасность, а теперь ко всему этому добавилась ещё и бесполезная ревность и страх потерять себя…       Но вот и слёзы закончились, уступив своё место головной боли и медленной, уже почти привычной пульсации в левой руке. Эвелин подтянула колени к груди и уткнулась в них лицом.       Ей просто необходимо немного побыть в тишине, собраться с мыслями и найти в себе силы жить. Убедить себя, что всё в её руках, что она сможет преодолеть все преграды, если правильно обозначит цели и найдёт мотивацию.       Время от времени всем необходимо выпускать пар. Если всё держать в себе, то можно и заболеть, и дай бог это будет обычная простуда.       Да, надо брать себя в руки и прекращать жалеть себя. То, что она тут сидит в одиночестве и ревёт, ситуации не изменит. Негативные эмоции — это низкие вибрации, и они блокируют чакры в человеческом теле.       Эвелин выпрямилась, утерев костяшками пальцев влагу с ресниц. Неожиданно чья-то рука мягко опустилась ей на плечо. Эвелин вздрогнула, уже собираясь обернуться, но вдруг остановила, одёрнула саму себя.       На краткий миг её сердце подпрыгнуло к самому горлу, а разрушающая надежда затопила с головой. Может быть… Нет. Соласу плевать на неё, с этим давно пора уже смириться.       Но кому ещё есть до неё дело?       Человек опустился рядом с ней на землю, и Эвелин медленно повернула голову, встречаясь со взглядом дорогого друга.       — Могу я предложить утешающие объятия? — обаятельно улыбнулся Дориан, раскрыв руки в приглашающем жесте.       Эвелин усмехнулась и прильнула к мужчине.       Объятия Дориана были тёплыми. И такими нужными. Впервые она не искала скрытых мотивов, чувствуя неподдельную искренность; Дориан заметил, что её долго нет, он волновался за неё и пришёл к ней, чтобы утешить, что ещё может быть важно?       Нет, она не одна, и в этой невыносимой жизни она нашла человека, которого могла, не кривя душой, назвать своим другом.       Дориан ничего не спрашивал, ничего не говорил, а просто держал её в своих объятиях. Они просидели так несколько минут, а после, так же не произнося ни слова, вернулись в лагерь. Как истинный джентльмен, он проводил Эвелин до её палатки, держал руку на её плечах, приобнимая и загораживая от любопытных взглядов обитателей лагеря.       Никаких расспросов не последовало и на следующее утро. И Эвелин была благодарна за это. Она не хотела ни о чем разговаривать и тем более выворачивать перед кем-то душу наизнанку.       Хотя, если она скажет Дориану, что плакала вчера, потому что испугалась своего отражения, скорее всего, добрый чародей понял бы её как никто другой.

***

      Их путь лежал через Священные равнины, охваченные войной.       Группа разделилась: Быки вместе с Дорианом отправились зачищать ямы с мертвецами, Вивьен, Варрик и Кассандра в компании Каллена и его отряда храмовников и простых солдат направились к разрушенному мосту. Солас, Блэкволл и Сэра вместе с Фионой и её магами поехали расчищать завал в рощу.       Эвелин оставили в лагере долийцев вместе с Лавеллан и Коулом.       Неправильного духа Эвелин побаивалась, стараясь держать с ним дистанцию. А Коул всё время крутился где-то рядом, появляясь, как черт из табакерки, отрывисто принимаясь вытаскивать всех обитающих в её душе демонов. Однажды прошёлся по её тоске по дому, в другой раз — по вечному страху быть убитой, растерзанной, съеденной. В этот раз пристал к ней по поводу Соласа.       — Отстань! — отмахнулась от него Эвелин, сморщившись, как от зубной боли. — Я не просила, чтобы ты лез мне в душу!       — Я хочу помочь, — растерянно сообщил Коул, виновато опустив голову. Его лица и так было никогда не видно за широкими полами этой нелепой шляпы, а сейчас было не видно даже нижнюю часть лица, мешая читать язык тела.       — А я не хочу, чтобы мне помогали! — отрезала Эвелин. В нелепой попытке избежать компании назойливого духа она решительно направилась к речке.       Хранитель клана приветствовал её сухим кивком, и Эвелин посчитала это явным прогрессом, ведь вчера он даже смотреть на неё не желал, предпочитая вести диалог с Соласом и его протеже. Особенно после их конфликта по поводу эльфийского корня. Кто знал, что хранителю нужна эта чудо-трава так же рьяно, как и ей? Но если она смогла отвоевать свою добычу у Искательницы, то какой-то несуразный старый эльф ей точно был нипочём! Особенно когда его загребущие ручонки намеривались отобрать её сокровища.       Эвелин, дабы сгладить острые углы первого впечатления, беззастенчиво воспользовалась полномочиями своего положения и снабдила клан продовольствием, отправила Хардинг с её ребятами на поиски пропавшего юноши и отрядила Сэру, Долийку и Крэма разыскать галлу. А сама же вместе с Лавеллан, Соласом, Дорианом и Блэкволлом отправилась к могилам закрыть разрыв. И пусть всю работу за неё делали другие, но свои очки одобрения у клана она всё равно заработала.       Именно поэтому ей позволили остаться, дожидаясь своих спутников в безопасности под защитой кочевого народа. А то, что Хранитель косо поглядывал на неё и при её приближении кривился, словно целиком жевал лимон, это были только его проблемы.       Да сдалась ему эта трава! Они скитаются по лесам, неужели не насобирают?       Краткая передышка выматывающего забега на перегонки с подстерегающей из-за каждого куста опасностью была ценным мигом тишины, когда Эвелин, наконец, удалось остаться один на один со своими собственными проблемами.       Лоранил развлекал её рассказами о быте своих соплеменников. С горем пополам хранитель отпустил парнишку служить под началом Инквизиции. Эвелин подозревала, что шпионить, но снова придержала свои выводы при себе.       Слушать молодого эльфа было интересно — совсем не то, что читать в книжках.       Присоединившаяся к ним у костра Эллана с удовольствием включилась в беседу, подмечая различия между её и кланом Лоранила.       — А кто говорит на высоком эльфийском? — поинтересовалась Эвелин.       Ответом ей послужили недоуменные взгляды и осторожный вопрос, что конкретно она имеет в виду.       Эвелин сразу поняла, что сморозила глупость, но от этого у неё прибавилось вопросов к одному конкретному ушастому эксперту по Тени.       Вся эта Тень и прочий прилагающийся к ней антураж до сих пор были ей непонятны, и Эвелин с уверенностью не могла сказать, что невозможно чему-то научиться, почерпнув знания в параллельном измерении. В конце концов, она как-то попала в выдуманный мир, так почему бы не быть и таким невероятным вещам?       Первыми в лагерь долийцев вернулась группа, разгребающая завал. На самом деле они могли вернуться раньше, но в роще обнаружились динозавры, именуемые в местных реалиях гургутами, так что пришлось потратить время на их вытравление с территории лагеря.       Сэра наотрез отказалась возвращаться к эльфам, как и прочие маги, которых выбрала Фиона для этой работёнки.       Вернулись только Гордон и Солас, и оба почти сразу отправились спать.       Клан выделил им большую палатку, так что спать приходилось в общей куче.       Серый Страж тихо похрапывал, закинув под голову руку. Солас спал, отвернувшись лицом «к стене», а ей досталось место как раз между обоими мужчинами.       Эвелин не испытывала никакого ложного стеснения по этому поводу, хоть и не ощущала восторга спать в открытом поле на радость комарам. К счастью, Солас применил какое-то заклинание, и мошкара жужжала где-то за пределами палатки.       Эвелин сняла обувь и забралась в спальный мешок. Немного повозившись, она вытащила из-под себя простыню, служившую одеялом.       Сон не шёл. Мысли вяло крутились вокруг безрадостных перспектив и такого же удручающего положения.       Темнота не казалась уютной, но определённо — обволакивающей. Эвелин чувствовала себя в плотном коконе и не могла сделать полной грудью вдох.       Но, очевидно, мог Солас. Он вздохнул как-то порывисто, резко принимая сидячее положение, затем стремительно поднялся на ноги.       Он был чем-то обеспокоен, Эвелин даже могла сказать, что напуган, если бы имела возможность видеть в этот момент его лицо.       Он выскочил в ночь, только прихватив свой, лежащий у спальника, посох. Эвелин, подхватив валяющиеся в изножье сапоги и на ходу обуваясь, поспешила за ним.       — Солас! — окрикнула его она.       Эльф замер и медленно обернулся. Взгляд, которым он одарил её, заставил Эвелин так и замереть с зажатым в руке сапогом и даже неуютно поёжиться. Взгляд Соласа был прожигающим, в свете костра казался темным, будто на неё смотрел демон гнева, только вылезший из разрыва — злющий и голодный.       — Иди спать, Инквизитор, — отрезал он ещё до того, как Эвелин открыла рот, чтобы задать вопрос, что же такого случилось.       Эвелин нахмурилась, пытаясь подобрать слова, чтобы убедить Соласа рассказать ей, какая же такая опасность выдернула его из постели и заставила стремглав, в одиночку помчаться в предрассветную неизвестность.       — Больно. Страшно. Они вокруг: бьют, искажают, заставляют подчиниться. Не хочу! Не хочу… — оповестил появившийся Коул в своей неизменной пугающей манере.       Эвелин вздрогнула, как делала это обычно при таком внезапном появлении этого неправильного духа.       — Я помогу, — закончил свою мысль Коул, обращаясь к отступнику. — Могу помочь.       — Хорошо, — устало кивнул Солас.       — И я, — тут же вклинилась Эвелин с непонятно откуда-то взявшейся упрямой решимостью.       Вот её компания была явно нежелательна, она это поняла лишь по угрюмому взгляду, каким одарил её Солас. Но, кажется, у него не было времени спорить с ней и в чем-то убеждать.       — В Тени я слышал призыв о помощи своего давнего друга, — коротко пояснил Солас, уверенно направившись к выходу из лагеря. — Его поймали и поработили маги.       — Но… зачем? — поражённо выдохнула Эвелин, едва поспевая за широким, быстрым шагом эльфа.       — Мой друг — дух Мудрости. Он обитал в Тени и никогда не стремился попасть в наш мир. Его насильно выдернули оттуда. Во сне я слышал его крик.       Эвелин сглотнула, теперь поняв, почему Солас так внезапно подорвался среди ночи и, никого не предупредив, помчался на выручку.       — Мы обязательно ему поможем, — серьёзно заверила она.       — Спасибо, — скорее машинально, чем искренне, бросил Солас, даже не обернувшись в её сторону.       Эвелин прекрасно могла понять его волнение, а потому даже не заострила на подобном пренебрежении внимания. Но всё равно отложила в общую копилку собственных сомнений и опасений — поразмышлять об этом как-нибудь потом.       Они перешли реку, забрались на холм и теперь пробирались в полной темноте по крутым, каменистым склонам. Пару раз Эвелин позорно споткнулась, но никто даже не обратил на это внимания. Солас всё так же шёл — почти бежал — впереди; Коул семенил следом, то на мгновение исчезая, то появляясь левее или правее, перепрыгивая с одного поросшего мхом камня на другой.       К концу пути Эвелин запыхалась, в боку невыносимо кололо, а сухость во рту раздражала горло.       Солас остановился в тени большого валуна — вернее сказать, замер, с разжигающейся в глазах яростью смотря на поляну, откуда слышался нечеловеческий и даже не звериный рёв.       Эвелин ощутимо вздрогнула, во всех подробностях припомнив, где она уже слышала этот рык. Огромное чудище, швыряющееся молниями, предстало перед ней в утренней дымке и воскресило в памяти тот страшный день, когда её притащили в разрушенный храм закрыть огромный разрыв.       — Ma falon, — поражённо выдохнул Солас. Коул рядом запричитал в своей манере о том, что чувствовал.       Из темноты к ним навстречу выплыл тучный, неопрятный мужчина. Его узкие крысиные глазки недоверчиво бегали по ним, пока не остановились на висящем за спиной Соласа посохе.       — Маги? — с опаской уточнил мужчина. — А мы уж думали, что это разбойники. Вы же поможете нам справиться с тем демоном?       — Демоном? — словно не веря, переспросил Солас. — Это вы превратили его в монстра, заставив убивать!       Весь его облик преобразился. Гнев всегда преображает людей, меняя их до неузнаваемости, и, глядя на него, чувствуя его злость, по спине Эвелин бегали колючие, ледяные мурашки.       Метка на руке покалывала, вторя её пульсу, и Эвелин пришлось сжать пальцы в кулак, чтобы хоть немного унять боль.       Маг что-то лепетал, пытался как-то оправдать собственное невежество, но Солас грубо велел ему заткнуться.       — Если разрушить круг призыва, то можно будет освободить моего друга, — сказал он, внезапно повернувшись к ней. Эвелин совершенно не понравился взгляд, каким одарил её эльф, и она с трудом удержала себя, чтобы малодушно не попятиться. — Я не справлюсь один.       — Ты хочешь, чтобы я отвлекла его? — поражённо выдохнула она. Солас помрачнел, на мгновение опустив взгляд.       Конечно, это так жестоко с его стороны — просить её стать приманкой, возможно, даже пожертвовать своей жизнью, учитывая её полную беспомощность во время сражений. Он и не мог попросить её о таком, ведь её жизнь сейчас была важнее всего — только Эвелин могла вернуть сферу, и если она умрёт сейчас…       Эвелин же смотрела на монстра, оценивая свои шансы и с досадой понимая, что их у неё попросту нет. Если только она воспользуется помощью своей Метки и призовёт разрыв, как сделала тогда, выбираясь из Убежища. Возможно, этого окажется достаточно, чтобы разрушить круг призыва. Но что будет потом?       Сможет ли она вернуться домой? Она ещё не изучила этот вопрос. Она не уверена, что её смерть необходима для перехода. Но впервые за всё время, что они знакомы, появилось что-то, что она может сделать. Сделать для Соласа. Возможно, после этого марш-броска он посмотрит на неё по-другому.       Но она так устала…       — Я сделаю это, — решительно заявила она. — Только… Если я вдруг умру и моё тело не будет изжарено до состояния хрустящей корочки, то чисто теоретически душу же можно призвать обратно?       Она растерянно улыбнулась Соласу и, не давая своей решительности иссякнуть, быстро выскочила на встречу злющему порождению Тени.

***

      Эвелин отплёвывалась от песка и безуспешно пыталась стереть рукавом грязь с щеки.       Болело решительно всё, а зуб на зуб не попадал от пережитого страха. Впервые полезть в гущу сражения, подставиться, играя роль приманки, — и ради чего!       Кого, вернее.       Солас, не обратив на неё ни малейшего внимания, прошествовал к эфемерному сгустку, принявшему женский облик, и опустился перед ним на корточки.       Эвелин слышала их разговор, видела скорбное выражение лица Соласа и по тем скудным познаниям, что вычитала в заумной книжке и вызнала у Лавеллан, примерно понимала, о чем они говорили.       Дух Мудрости хотел забвения, хотел уйти. Эвелин тоже хотела, а ещё расплакаться, как маленькая девочка, усесться, обхватив острые, разбитые коленки, и выть, выть, зовя маму. Та придёт, обнимет, пожалеет, и всё тут же станет хорошо.       Только у неё такой роскоши не было. И выбора не было тоже. А вот боль, зиждившаяся внутри всё это время, вдруг утихла, растворилась, словно её и не было.       Соласу было не просто плевать на неё — она была просто неким средством для достижения непонятной пока цели. Главное, чтобы была жива и в состоянии поднимать руку, направляя энергию Метки к разрыву.       Больше не за чем.       Он не видел в ней равную, не рассматривал даже в качестве друга, а если бы Эвелин набралась смелости и вновь пришла к нему, как тогда, то просто бы стала приятным отвлечением от повседневной рутины и приевшейся вечной опасности.       Соласу куда важнее был бесплотный дух, его страдания и его боль, чем вполне реальная и физически ощутимая боль Эвелин. Ничто другое не волновало его в этот момент, кроме просьбы духа проводить его к вечности.       Эвелин пренебрежительно громко фыркнула, не обращая ни на кого внимания усаживаясь на берегу и зачерпнув в грязные ладони прохладной воды, бросила себе в лицо.       — А можно мне с вами? — легкомысленно поинтересовалась она у духа. Она ещё никогда не говорила с такими существами, поэтому не знала, можно ли к ним обращаться на «ты». Дух медленно, будто не веря, не понимая, что обращаются к нему, повернул к Эвелин голову. Солас тоже обратил на неё внимание; прищурился, окинув быстрым взглядом, и нахмурился, кажется, наконец заметив, в каком плачевном состоянии она была. — Знаете, раньше я боялась смерти, ну это же так страшно — думать, что всё — конец, ты просто уснёшь и ничего больше не будет. Но я так устала, что мне бы уже действительно лечь куда-нибудь и проспать тыщенку лет-другую.       Кислотно-зелёное сияние глаз духа целиком и полностью было направлено на неё, и он почему-то вслушивался в её слова. Эвелин не знала, понимает ли Мудрость общий язык — наверное, понимает, это же все-таки Мудрость! Впрочем, ей было совершенно всё равно, она безуспешно пыталась оттереть с лица налипшую грязь и не обращала на духа никакого внимания.       — Ты понимаешь, — заговорил с ней дух, действительно понимая общую речь. — Знаешь, как это — делать то, что не в твоей природе.       Откуда дух мог знать такие подробности о ней? Или это просто выводы, основанные на первом впечатлении? Эвелин горько усмехнулась. Какая разница? Но попытка оправдать своё малодушие выглядела до нелепого смешной: от Мудрости ожидаешь чего-то большего.       — Ваш друг сказал мне однажды, что мы делаем то, что не хотим. Да и не только он — мне и раньше об этом говорили. Это же правда жизни, в конце концов, — Эвелин подняла голову, вглядываясь в узкую светлую полоску занимающегося рассвета на горизонте. — Но вот вы, вроде, дух Мудрости, должны же понимать, что жизнь не сказка, и сразу поднимать лапки кверху — хоть и позиция, но довольно-таки хреновая.       — Эта рана слишком глубока, она уже не затянется, не исчезнет, — сокрушённо делился своими проблемами дух.       Эвелин вдруг подумала, когда её жизнь успела превратиться во всё это? Она мрачно усмехнулась, прикрыв слезящиеся от боли глаза.       Её настроение менялось с такой быстротой, что она уже начала опасаться за своё психическое здоровье. Ещё недавно она ревела, а сейчас в душе так пусто и холодно, что можно подумать, будто эта истерика выжгла в ней все чувства. Но, пожалуй, немного все-таки было обидно: она так старалась, из кожи вон лезла, прилагала все усилия, чтобы выжить любой ценой, а сегодня, презрев опасность, рискнула собой ради друга того, кому плевать на неё до такой степени, что он даже не вспоминает иногда бросать дежурное «как дела?».       — Ну так отдай её мне! — нашла она блестящее решение. Уважительное обращение отпало как-то само. Сложно уважать того, кто так легко пасует перед первой же кочкой. — В конце концов, у меня работа такая — чужую боль забирать. Я-то с этого корабля уже никуда не денусь, так что как-нибудь переживу. Да и что я, зря тут корячилась и чуть какому-то здешнему богу душу не отдала, чтобы ты вот так взял и помер? Ну уж нет!       Дух умолк. Молчал и Солас, глядя на неё так, словно видел впервые.       — Я помогу, — раздался рядом голос Коула. Эвелин настолько устала, что не вздрогнула, как обычно. — Ты возьмёшь его боль, а я твою.       — Да как угодно, только давайте уже поскорее с этим закончим, — устало откликнулась Эвелин.       Ноги подкосились, когда Эвелин поднялась с земли; она пошатнулась, ведь от резкого, поспешного движения закружилась голова, но крепкая хватка Соласа помогла ей устоять. Эвелин окинула его резким взглядом и, не став дожидаться, когда он поймёт молчаливый посыл, сама отдёрнула руку и нетвёрдой походкой приблизилась к духу.       — Что я должна сделать? — обратилась она к Мудрости. Хоть она и хотела выглядеть решительной и уверенной, но, взглянув на то, как дух поднял на неё свой светящийся взгляд, и она прочла в нём неверие со смесью пока ещё тихой, не озвученной благодарности, сердце сжалось, а черты лица разгладились сами собой.       Эвелин опустилась на колени и нерешительно схватилась левой рукой за протянутую ладонь Мудрости.       Она ожидала, что её пальцы пройдут сквозь него, и пальцы действительно не ощутили привычной твёрдости тела, но ладонь духа была вполне материальной, до которой можно было дотронуться. Или всё дело в Метке?       Солас наблюдал за ними, оставшись стоять в отдалении. Сторонний наблюдатель, перед глазами которого решалась не только судьба его драгоценного друга, но и самой Эвелин.       Она была уверена, что это опасно, она чувствовала, что Солас хотел сообщить ей об этом, но в последний момент одёрнул самого себя — чаша весов перевесила в пользу духа, а не живого человека из плоти и крови.       И это было слишком показательно. Слишком больно. Лучше уж она умрёт сейчас, чем и дальше выносить всё это; умрёт, совершив хороший, правильный поступок, помогая кому-то и избавляя его от душевных страданий.       — Впусти меня, — произнёс дух. Эвелин так и не поняла, на каком языке он говорил, да и так ли это важно? И хоть она не знала, как физически осуществить эту просьбу, всё равно постаралась расслабиться и выкинуть все посторонние мысли из головы.       — Ты не должна этого делать, — услышала она умоляющий голос Коула. — Эта боль слишком велика, её энергия искалечит тебя.       Она повернула голову, натянуто, лишь уголками губ улыбнувшись духу.       — Скорее всего. Но ты же знаешь, почему я это делаю? Это мой выбор, и я прошу отнесись к нему с уважением. Если хочешь помочь, то помоги, а если нет, то просто отвернись и не смотри. Я уже приняла решение и не пойду на попятную.       — Ты не справишься одна. Я должен помочь.       Эвелин склонила голову, обозначая молчаливую благодарность за поддержку. В этот момент она испытала раскаянье, что была несправедлива к Коулу, что избегала его, побаивалась даже и не хотела понимать, как много он на самом деле делает для других.       Мудрость терпеливо ждал, и когда Эвелин вновь повернулась к нему и закрыла глаза, лёгким кивком обозначив свою готовность, дух схватил её за вторую руку и крепко сжал пальцы.       Его глаза вспыхнули, Метка на руке Эвелин обожгла её, а после тело прошиб разряд тока.       Эвелин не сразу осознала, что этот вопль боли, заложивший уши, принадлежал ей. Тело выгнуло дугой, кости хрустели — ей казалось, что в её теле не осталось ни одной целой. Внутри всё рвалось, крошилось, превращаясь в кровавое месиво.       Кровь, словно блевота, вырвалась изо рта вместе с надрывным, хриплым кашлем, а перед глазами стояла красная мгла, из которой на неё смотрели два огромных светящихся зелёным глаза.       Она словно сама стала духом Мудрости, чувствуя страх, ужас и переживая его заново, когда осознала себя выдернутой из любимой, спокойной Тени, а после пришедшую боль, когда каждая клеточка, каждая частичка души наполнялась скверной, такими незнакомыми, отравляющими эмоциями. Они искажали, ломали, калечили, пока не осталось ничего, кроме этой непрекращающейся агонии, пока весь мир не стал похож на чёрную пустошь, которую хотелось уничтожить, спалить дотла, чтобы добраться хотя бы до самого крохотного лучика света.       Но Эвелин знала, что это не её воспоминания, не её боль, ведь Коул держал её за плечи, буквально вцепился в неё, лишь одним своим прикосновением удерживал её в бренном теле и неустанно твердил, что она — Эвелин, а не Мудрость.       Эвелин кричала, хрипела, когда кровь забила глотку, мешая дышать, кашляла, будто выхаркивала собственные лёгкие, а потом снова вопила.       Ей хотелось умереть.       — Эвелин! — раздался будто в её голове голос Соласа. — Ты должна справиться, слышишь? Ты слышишь меня?! Ты сильная, Эвелин! Не позволь этому сломить твой дух!       Она больше не кричала. Видимо, сорвала голос или просто потеряла способность слышать. Видеть так она точно ничего не видела. Но вдруг почувствовала прохладное прикосновение к краешку своего разума, принёсшее облегчение, и уже не Коул держал её над пропастью, а Солас удерживал её, не давая шагнуть в бездну.       Эвелин открыла глаза. Мир по-прежнему горел, но она увидела обращённое к ней лицо Соласа, он держался за её левую руку, беря на себя малую толику оставшейся боли. Его лицо было перекошено мукой и мокрым от слёз.       Затем всё прекратилось. Она не знала, сколько времени прошло, но когда она снова начала осознавать себя, понимать, кто она и где находится, то обнаружила, что лежит на холодной земле.       Магия, словно кружево, щекотала кожу: сначала прикосновение было невыносимым, будто вся она была оголённым нервом, затем становилось лучше.       Эвелин слабо шевельнулась, приоткрыв глаза. Она разглядела лицо Соласа, склонившегося над ней; её голова лежала у него на коленях, а его руки, окутанные зелёными всполохами магии, раз за разом проносились над ней.       Глаза эльфа светились, словно бездна космоса, были наполнены светом звёзд, и сам отступник уже совсем не был похож на вечно сутулящегося бродягу, каким он представал перед окружающими.       — Mani naa lle umien? — прохрипела она, не узнавая в этом надрывном хрипе свой собственный голос. Да и почему она вдруг заговорила на эльфийском? Голова разрывалась от боли, она чувствовала собственное тело как сплошное средоточие этой боли, куда уж вспоминать чужой, выдуманный старым профессором язык?       Но ты ж поди…       — Dina, — велел ей Солас, ни на мгновение не потеряв концентрации. Всполохи магии на его руках казались Эвелин блуждающими огоньками, виднеющимися сквозь дымку болотистой местности. Влекущие, завораживающие, но опасные — сделаешь шаг и провалишься в трясину, и та, словно оголодавший хищник, с хлюпающим, предсмертным звуком утянет тебя на дно.       Эвелин прикрыла глаза, отдаваясь во власть магии и толчками распространяющейся по телу боли.       — Я хочу спать, — шепнула она. — Навсегда, чтобы. Чтобы больше не проснуться…       — Ты не умрёшь, lethallan, — заверил её Солас. И, немного помолчав, едва слышно добавил: — Я не позволю.       Эвелин подумала, что последнее ей послышалось, что воспалённый мозг решил напоследок потоптаться на её чувствах. Ведь звучали в голосе отступника тоска и боль, искренность чувствовалась в каждом бережном прикосновении его магии к её, будто бы снятой кожи.       Когда в следующий раз она очнулась, то обнаружила себя лежащей в знакомой большой палатке, укрытой сразу двумя одеялами.       Принять сидячее положение получилось не с первого раза и даже не с четвёртого. Наконец, когда ей это удалось, она огляделась по сторонам в поисках фляжки. Сейчас она была готова продать душу любому демону за глоток воды: горло раздирало от подступающего кашля, а сухость нещадно жгла нёбо.       Вдруг полог палатки зашевелился, и внутрь заглянула чем-то недовольная Кассандра.       — Вестница, — будто бы с облегчением выдохнула она, заметив, что Эвелин пришла в себя.       — Воды, — хрипло попросила она, и ей в руки тут же сунули жестяную, местами ржавую флягу. Эвелин жадно осушила её в несколько глотков.       Вытерев тыльной стороной ладони губы, Эвелин подняла взгляд на Искательницу, явно ожидающую от неё каких-то пояснений.       — Долго я спала? — поинтересовалась Эвелин.       — Несколько дней. Солас снова вытащил тебя с того света.       Эвелин невесело хмыкнула, подумав о цикличности жизни и что есть и в этом сумасшедшем мире некая стабильность.       — Что произошло? — тем временем спросила Кассандра, присаживаясь на край её лежака и с беспокойством заглядывая в глаза.       — Разве Солас не рассказал? — удивилась Эвелин.       — Он сказал, что на тебя напали мятежные маги, и ему пришлось забрать их жизни, чтобы спасти твою.       Эвелин потупила взгляд, уставившись на свои сложенные поверх одеяла руки, которые сжали тонкую, грубую ткань. Значит, чтобы спасти ей жизнь, Солас убил тех магов? Видимо, поэтому его глаза светились… Наверное, он забрал их силы и поглотил души, чтобы вытащить её с того света. Никак по-другому потустороннее свечение его глаз она не могла объяснить, ведь никогда не видела мага, обладающего такой силой.       Она издала свистящий, порывистый выдох, схватившись за голову и сжав пряди растрёпанных волос у висков.       Неужели Метка на её руке была настолько важна, что Солас не побоялся раскрыть свои настоящие способности и так подставиться из-за неё? Или всё дело в обычной благодарности? Она спасла его друга, а он в ответ помог ей. Или причина была ещё в чем-то?       Думать об этом было больно, вообще в принципе думать сейчас о чем-то столь сложном казалось самой невозможной вещью из всех.       — Так и есть, — всё, что сказала она Кассандре. Но немного подумав, что любая ложь будет выглядеть более правдоподобно, когда в ней много слов и информативности, поспешила добавить: — Мне не спалось, и я решила, как обычно, пособирать трав для зелий. Думала, что мы всё здесь зачистили и мне ничего не угрожает. И очень некстати нелёгкая вынесла меня на этих сумасшедших магов. Они призывали демона и подумали, что натравить его на меня — отличная идея. Видимо, приняли за разбойника… Если бы меня не спасли Коул и Солас, то, наверное, я бы отправилась в эту дурацкую Тень лично искать вашу Андрасте и прочих богов каяться за свою бесполезную жизнь.       Кассандра поджала губы, но ничего так и не сказала. Она вдруг протянула руку, вытягивая её правую конечность, и сжала холодные пальцы Эвелин.       — Никогда больше не ходи никуда одна, — с искренним беспокойством, но от этого не менее строго порекомендовала Искательница.       Эвелин растянула губы в слабой улыбке.       — Это я уже поняла. От тебя дальше, чем на метр, больше никогда не отойду!       Кассандра кивнула, а руку её так и не отпустила, продолжая бездумно сжимать её ладонь своими шершавыми, мозолистыми пальцами.       — А где Солас? — поинтересовалась Эвелин. — Кажется, я задолжала ему благодарность.       — Видела его недавно, — нехотя ответила Кассандра. — Разговаривал о чём-то со своей долийкой.       Своей долийкой…       Ничего не шевельнулось внутри, не закололо. Наверное, просто слишком устала, слишком измучена, чтобы переживать ещё и об этом. Да и зачем бередить душу тем, что она всё равно не в силах изменить?       — Понятно, — буркнула она, осторожно высвободив свою руку из плена чужих пальцев и вновь укладываясь на жёсткую подушку. — Если ты не против, то я ещё немного посплю. А то меня всё ещё мутит.       Кассандра кивнула, наконец оставив её одну, лишь предупредив, что самое позднее — завтра вечером — они должны выдвигаться к орлесианской столице.       Эвелин уже и забыла о предстоящем бале.       Но подумать об этом точно можно и завтра, а сейчас намного важнее отдохнуть и набраться сил.       Во сне она видит волка, он стоит на высокой скале и смотрит на неё глазами, полными звёздного космического света. Он воет в тёмное беззвёздное небо, зовя свою стаю, но в ответ ему звучит тишина. И Эвелин зачем-то воет в ответ, будто говоря: «Ты не один!»       Волк поворачивает к ней морду, словно только заметил её. Он спрыгивает со скалы, угрожающе зарычав, — злится, вероятно думая, что она насмехается над его болью; обнажает большущие клыки, пригибается к земле, готовый броситься на неё. Эвелин знает, что это сон, поэтому ей не страшно.       — Твоя стая придёт, — говорит она. — Ты не один.       Рычание стихает. Волк смотрит на неё, будто действительно может понять человеческую речь. Прислушивается, прижимая уши.       Эвелин, не чувствуя ни капли страха, приближается и осторожно касается рукой его чёрной шерсти, невесомо проводя по ней. Волк вновь предупреждающе рыкнул, и Эвелин послушно прячет руку за спиной. Но не отступает. Она продолжает смотреть волку прямо в глаза, хотя знает, что прямой взгляд для животных и особенно псовых — это вызов. Но почему-то она была уверена, что волк не причинит ей вреда. В конце концов, это же просто её сон, и если вдруг он всё же решит откусить ей голову, то она тут же проснётся.       Эвелин смотрела на волка и видела в его светящихся космически-синим глазах что-то до боли, до мурашек знакомое. Он — это она? Или это её хранитель, пришедшей к ней, чтобы помочь, сказать, что он рядом, присматривает за ней и никогда не бросит?       Слёзы навернулись на глазах, и Эвелин, всхлипнув, шагнула вперёд, уткнувшись лицом в чёрную шерсть и мягко обхватив могучую шею своими нелепо тонкими руками.       — Мне просто больно… — прошептала она, оправдывая свою опрометчивость. — Так больно…       Она прижималась к нему, размазывая слёзы по его густой шерсти. Волк склонил к ней морду, касаясь её макушки, словно обнимая и пряча от всех бед. И Эвелин чудилось в его тихом, утробном рычании мольба о прощении. И беззвучные, понятные лишь на уровне ощущений, слова благодарности.       Но за что он мог благодарить её? Впрочем, какая разница…