Неудачница

      Эвелин сидела у тёплого камина, пытаясь отогреть свои ледяные руки о бока горячей кружки. Солас утверждал, что это был чай, хотя по вкусу и консистенции этот напиток почти ничем не напоминал благородный английский Эрл-грей да и в принципе не имел ничего общего с любым другим сортом чая.       Холодными были не только конечности, но и душа, словно покрылась толстой коркой льда. Наверное, так и работает инстинкт самосохранения — спрятаться, не думать, а просто плыть по течению, идти, куда скажут, и делать то, чего делать не хочешь. С тех пор как её сделали важной фигурой, некой спасительницей и божественной Вестницей, а также постоянно «советовались» в тех или иных проблемах и делах, на краткую секунду она поверила, что значима. Но многие решения принимались без её непосредственного участия, и последнее слово всегда оставалось за советниками.       Козёл отпущения, — с тоской припомнила свою оценку происходящего Эвелин, невесело усмехнувшись.       Сколько ещё это будет продолжаться? Сколько ещё они собираются делать вид, что она вообще что-то решает?       — Ты зря так плохо думаешь о своих советниках, Вестница, — мягко сказал Солас, когда она озвучила свои мысли. — Они просто пытаются разделить с тобой часть ответственности.       — Ответственности? — переспросила она. — А… ты, наверное, имеешь в виду ту ответственность, где мне приходится носиться туда-сюда за призраками из Тени и пытаться закрыть разрывы. Это имело бы смысл, если бы не только я обладала подобной силой.       Эвелин опустила взгляд, посмотрев на свою руку, которая искрилась противным зелёным светом, постоянно напоминая ей о ловушке, в которую она угодила.       — Вот бы отрубить её, чтобы больше не мучиться… — выдохнула она на грани слышимости, но чуткий слух эльфа, конечно же, распознал в её невнятном шёпоте крик души.       Солас ничего ей не ответил и поспешил налить в чайник воды, повесив тот на крючок над огнём.       Эвелин вздохнула, так и не дождавшись никакой реакции. Его красноречивое молчание было громче и правдивее любых лживых подбадриваний. Каллен, вот, этим иногда грешил, а Солас, похоже, предпочитал неудобную правду вежливым, но пустым заверениям.       На самом деле в этом не было ничего удивительного, ведь Эвелин частенько видела, читала на лицах обитателей Убежища одну и ту же мысль: лучше бы на её месте оказался кто-то другой, более достойный, тот, кто без сомнения станет новым Героем. Да хотя бы просто человек-эльф-гном-кунари, у кого могли бы быть хоть какие-то полезные связи, и он мог бы привести за собой всю эту братию.       Эвелин ничем таким похвастаться не могла.       — Я бесполезна, — заключила Эвелин, с отстранённым интересом наблюдая, как подрагивает на огне жестяной чайник. От правды не сбежишь, и факт остаётся фактом, как бы неприятно было его признавать. А тем более признаваться в своих слабостях кому-то другому. — Я не воин, у меня нет никаких полезных знаний, так необходимых Инквизиции. Да что там, я даже не смогла разобраться, как обращаться с этой светящейся заразой!       Она потрясла в воздухе левой рукой, но, заметив пробежавшие по коже зеленоватые искорки, разочарованно поджала губы и поспешила натянуть перчатку обратно.       В её недолгой жизни всё, за что бы она ни бралась, заканчивалось неудачно. Однажды она решила, что должна заняться каким-нибудь спортом. Йога спортом, в том понимании, какой подразумевало это слово, разумеется, не была, но это модно, все звезды в своих интервью высказывались о пользе этих занятий. Но вставать рано утром на тренировку было выше её сил, и затраченные усилия не стоили в её глазах подобных жертв.       Потом она решила вспомнить уроки фортепиано, но не смогла сыграть даже самый простой этюд.       Затем она решила заняться садоводством, но после того, как даже кактус засох, она осознала, что у неё ручки хоть и золотые, но явно росли не откуда надо.       Но признаваться в собственной никчёмности и нерасторопности не позволяла ей пресловутая гордость, поэтому, воодушевившись просмотренными мотивирующими видео и обозначив перед собой чёткую цель, она вновь записалась в тренажёрный зал. Но единственным её достижением стало знакомство с красавчиком, ходившим в зал по пятницам, и с которым у неё продлился недолгий и совсем вялый роман.       Скрепя сердце, ей всё же пришлось признать, что физическая активность явно не была её коньком, и достижением всей её жизни стало поступление в престижный вуз, ради которого она убила много ночей и вечеров, сидя в обнимку с учебниками и литровым термосом с кофе, готовясь к вступительному экзамену.       Кофе, пожалуй, сейчас особенно не хватало.       — Ты слишком категорична, — вдруг удостоил её ответом Солас, своим тихим, но уверенным голосом вырвав её из безрадостных мыслей самобичевания. — У каждого живого существа есть свои сильные и слабые стороны. В каждом может быть сокрыта сила, те качества, которые можно развить, достигнув мастерства. Тебе просто нужно это найти в себе.       Солас снял чайник с огня и подлил в её кружку ещё чая. Эвелин задумчиво повертела её в руках, а потом подняла взгляд. Солас смотрел на неё. Весь его облик вдруг напомнил Эвелин о строгом университетском профессоре; тот каждую лекцию вставал у доски, скрещивал руки на груди с таким видом, будто не понимал, перед кем сейчас полтора часа будет распинаться. Он окидывал аудиторию цепким, внимательным взглядом, ища проблески заинтересованности, таланта в этом средоточии человеческого невежества, но не находя его, коротко вздыхал, приступая к рутинному выполнению своих должностных обязанностей.       Однажды Эвелин задала ему какой-то вопрос, и профессор очень доходчиво, а главное, интересно всё ей разъяснил. Она подходила к нему ещё не раз, интересуясь его мнением, прося разъяснить непонятные моменты, и видела, как тот искренне радовался, что, по крайней мере, хотя бы из одной студентки может выйти толк.       — Подумай, — вновь обратил на себя внимание Солас. — Сосредоточься и подумай, что делает тебя особенной, что в тебе есть уникального, чего нет в других.       Эвелин с недоумением приподняла бровь, не понимая, чего он хочет от неё, а главное, зачем ему это нужно. Ей захотелось фыркнуть, отшутиться, ловко уйдя от опасной темы, которая может оставить на её ледяной броне глубокую царапину. Потом надо будет только надавить, чтобы броня треснула, и у неё не окажется никакой защиты.       Солас ждал, не торопя её. Эвелин увидела в его глазах искреннее желание помочь, но она быстро напомнила себе, что это простая вежливость, а на самом деле он думает точно так же, как и все. Без разницы, последует она его рекомендациям или нет, результат останется тем же. Она — неудачница и обуза для команды. Солас сколько угодно может заверять её, что и в ней есть своя сила, он даже мог в своей ненавязчивой манере проявлять к ней сочувствие, как делал обычно, а на самом деле считать минуты, когда за ней закроется дверь.       Он слушает её, угощает невкусным чаем, даёт советы не по доброте душевной, а из какой-то обременительной необходимости. Но Эвелин так и не смогла понять, что именно ему от неё нужно, а спросить… повода так и не нашлось.       А вот он нужен ей, без всяких оговорок, без далеко идущих планов. Просто нужен. Хоть кто-нибудь, кто был бы всецело на её стороне, пока она проживает каждый день в своём собственном аду, пытаясь выжить.       Поэтому она душит все колкие фразочки, давя их в зародыше, и закрывает глаза, стараясь обдумать его слова как следует. Она вспоминает всю свою жизнь, все свои взлёты и падения, воскрешая в памяти все важные, значимые моменты.       Ответ приходит сам собой — на самом деле она всегда это знала о себе. Именно это заставило её выбрать психологию, та уверенность и вера, что она может сделать мир лучше, а людей — счастливее.       Самая лучшая стратегия узнать что-то новое о своём собеседнике — огорошить честностью и подкупить искренностью.       Эвелин поднимает взгляд, со всей серьёзностью взглянув прямо ему в глаза.       — Я умею читать людей.       Она могла поклясться, что его плечи едва заметно вздрогнули, лицо превратилось в непроницаемую маску, а глаза сузились, сверля её нечитаемым взглядом. Но искать ответ в его глазах было и ни к чему: язык его тела выдал его с головой; он выпрямился, стиснул в руке свою кружку с такой силой, что побелели костяшки. Эвелин лишь могла гадать, чем именно его напряг её ответ, но сейчас не время пытаться вызнать такие подробности. Они оба добились больше, чем рассчитывали получить.       Эвелин мило улыбнулась, пытаясь сгладить ситуацию, и поспешила сделать глоток из своей кружки, пряча за ней свой лукавый взгляд.

***

      Серые тучи висели над замком.       Серыми были стены; казался серым и мох, поросший на каменной кладке.       Эвелин задрала голову, пытаясь найти границу: где вершина самой высокой башни растворялась в низких тучах.       — Дождь будет, — со знанием дела изрекла она. И плотнее закуталась в свою серую, бесцветную накидку из кожи какого-то местного гибрида кролика и поросёнка, подбитую изнутри чёрным мехом.       Мадам де Фер советовала надеть ей что-нибудь, что подчёркивало бы её статус. Эвелин взглянула на чародейку с недоумением. Какой такой статус? Она такая же, как все вокруг: не знатного рода, без громкого имени и могущественного племени. Формально, ещё совсем недавно её и вовсе не существовало в этом мире.       Одним словом — никто.       — Ты не никто, — мягко возразил ей Солас, когда Эвелин по привычке поделилась с ним тем, что случилось с ней за день. — Ты — Вестница Андрасте.       — Андрасте… — хмыкнула она, ничуть не скрывая в голосе хорошо угадывающегося сарказма. — Вот ты, например, веришь в других святых, гномы поклоняются Камню. У кунари и того хуже — философия. От меня же требуется объединить всю эту разношёрстную компанию под одним знаменем. А религия, как известно, камень преткновения. Тем более, когда выяснится, что Андрасте, если уж и посылала меня куда-то, то лишь по известному адресу. Вот тогда станет совсем весело.       — Ты не веришь в Создателя? — почему-то удивилась Кассандра. Эвелин не видела её лица, ведь сидела на лошади за ней, держась за выпуклые части доспеха Искательницы, когда лошадь переходила на галоп. Сейчас их процессия двигалась шагом по узкой просёлочной дороге.       — Я верю в переселение душ, — буднично сообщила она, пожав плечами.       Солас повернул к ней голову, слегка приподняв брови, и по его выражению Эвелин поняла, что он бы хотел услышать пояснения.       — Ну, что после смерти душа переселяется в другое живое существо в зависимости от того, как ты прожил жизнь и сколько грешил. Если уж совсем пропащий — становишься булыжником и лежишь себе на дороге тысячелетия, и думаешь о своём недостойном поведении, пока время и ветер совсем не потреплют.       — Интересная теория, — произнёс Солас, задумчиво наклоняя голову к плечу. — Никогда раньше не слышал ничего подобного.       — Тебе лучше не распространяться о своей религии, — строго предупредила её Кассандра. Она сжала поводья в руках, обтянутых в плотные перчатки.       — Это не то чтобы религия… — неуверенно протянула Эвелин. Она украдкой взглянула на Соласа, молчаливо прося его о поддержке. — Просто если нужно непременно во что-то верить, то это мне ближе. Душа — бессмертна, а если всю жизнь прожить с мыслью, что некая сущность ещё до твоего рождения уже определила всю твою дальнейшую судьбу, то это… удручает.       — Ты — Вестница Андрасте. Под этим именем тебя знает весь Тедас, — нравоучительным тоном напомнила Кассандра. — Если ты будешь говорить подобные вещи, то тогда всё наше дело ставится под угрозу.       — Вы спросили — я ответила, — начала злиться Эвелин.       Она неуютно поёрзала в седле, жалея, что нет никакой возможности сменить попутчика. Ездить на лошади она не умела, и, как только этот факт открылся, Кассандра тут же заявила, что Вестница будет ездить с ней.       Не то чтобы она действительно хотела научиться ездить на лошади. Стоило ей только подойти к этой огромной кобыле, она увидела в её взгляде все возможные варианты своей нелепой смерти: перелом, укус, раздавленное под копытами тело; и ни намёка, что животина будет её слушаться. Почему-то Эвелин была уверена, что если Кассандра спустится и уйдёт, то эта лошадь непременно воспользуется отсутствием хозяйки, чтобы расправиться с неудачливой наездницей.       Эти животные не вызывали в ней и капли доверия.       — Может, сделаем привал и дадим лошадке отдохнуть? — предприняла Эвелин осторожную попытку избавиться от столь тесной компании Искательницы.       — О, дорогая, мы почти приехали, — подала голос Вивьен. Она поравнялась на своей белой кобыле с серой лошадкой, на которой ехали они с Кассандрой. По другую руку ехал Солас верхом на рыжем олене, в здешних краях именуемом галлой.       В её мыслях всё ещё крепко засел образ короля Лихолесья, и, если бы у Соласа была густая шевелюра, она бы, возможно, забывшись, и назвала бы его Трандуилом. Однако маг не имел ничего общего с этим статным и величественным королём эльфов, и такого недоразумения не происходило. Жаль, что Солас совсем не был похож на Трандуила — Эвелин всегда он нравился.       Сэру отправили вперёд разведать обстановку. Эвелин сочла это уместным, поскольку воинствующая эльфийка поочерёдно цапалась то с Вивьен, то с Соласом.       С Вивьен разбойница не сошлась характерами, ведь чародейка олицетворяла собой всё то, против чего Сэра так отчаянно сражалась вместе со своими загадочными «друзьями». Вивьен же отталкивала грубость и беспардонность разбойницы.       Что касается Соласа, то здесь всё обстояло куда сложнее. Они напоминали Эвелин отца и дочь: отец пытался навязать непутёвому дитю своё видение мира, а дитё, вошедшее в возраст пубертата, всё отчаянно отрицало, не желая признавать, что у других людей может быть кардинально иной взгляд на мир.       В конце концов, устав от этих постоянных склок, Эвелин, на правах негласного лидера их спонтанного путешествия, предложила Сэре проехаться вперёд и узнать настроения, царившие в Редклиффе.       Она чувствовала молчаливую благодарность сразу обоих магов.       — Душенька, ваши рассуждения о религии весьма занимательны, но я вынуждена согласиться с Искательницей — не стоит делиться подобными мыслями с кем бы то ни было, — мягким, но всё же с нотками предостережения голосом порекомендовала Вивьен.       — Просто признайте, что вам не нравится, когда кто-то высказывает мнение, противоположное вашему, — резко ответил ей Солас до того, как Эвелин успела раскрыть рот.       Вивьен покосилась на эльфа, неодобрительно поджав губы.       — Должно быть, вы довольны, Солас. Ваши мятежники получат поддержку Инквизиции, — сухо произнесла мадам де Фер.       — Мои мятежники? — переспросил эльф. — Осмелюсь напомнить, что это не я сеял семена вашего мятежа. Но вы, разумеется, всё равно считаете меня злодеем.       — Хватит, — устало попросила Эвелин. — Мы же одно дело делаем. Давайте работать сообща.       — Вы не маг, моя дорогая, и если вы желаете привлечь их на свою сторону, то вам необходимо оценивать ситуацию непредвзято, — сообщила ей Вивьен.       — О, поверьте, непредвзятее меня вы не сыщете никого во всём Тедасе, — с мрачным весельем улыбнулась Эвелин.

***

      В её мире не было магии. И жизнь никогда не висела на волоске. И, разумеется, ей никогда не приходилось делать нелёгкий выбор. Кому жить, кому умереть, кем пожертвовать ради всеобщего блага.       Все проблемы угнетённых слоёв населения были вне круга её интересов. Она жила в иллюзии благополучия и стабильности, следуя выверенному сценарию успеха: учёба, карьера, семья, редкие встречи с друзьями по выходным и не приносящие никакого внутреннего обогащения влюблённости.       Лишь раз она обращалась к Богу — когда заболел её отец. Бог, похоже, услышал, внял её молитвам, и всё снова стало хорошо. По крайней мере, ей хотелось в это верить.       С тех пор к Богу Эвелин больше не обращалась.       Но сейчас — хотелось. Хотелось попросить его о помощи, хотелось молить о пощаде: чтобы Он вытащил её из этого непосильного бремени, вернул привычную жизнь. И больше никогда, ни за что не заставлял смотреть, как ради неё умирают другие.       Солас, Кассандра, Сэра, даже Вивьен — все пожертвовали собой, давая ей и Дориану время спастись, вернуть всё на круги своя.       — Магия времени — подумать только, — качал головой Солас, когда они снова оказались в Убежище.       Эвелин посмотрела на него, нахмурив брови.       Как это повелось после трудного дня: она пришла к нему. Уже облюбованный табурет призывно был приставлен поближе к очагу, а чай разлит по чашкам. Сам хозяин хижины долго и интересно рассказывал о магии, но, будто вспоминая о чём-то важном, спешил добавить, что все его знания были почерпнуты из нахождения в Тени.       Эвелин было не слишком интересно, где он нахватался таких познаний, лишь интуитивно чувствуя, что оговорки важны. Мысли, о которых стоило бы поразмышлять уже сейчас, откладывались в долгий ящик, а на следующий день благополучно забывались.       Больше её удивляло, что после прошлого их разговора в его лачуге он делал вид, словно ничего не произошло. Словно не было откровения, которое так не понравилось этому всезнающему эльфу. Да, оговорки важны, ведь с того памятного разговора Солас стал тщательнее следить за своим выражением лица, тоном и даже жестами, словно те могли выдать что-то такое, рассказать о нем нечто, что Солас любой ценой хотел оставить при себе.       Но раз он думает, что у него всё схвачено, то кто она такая, чтобы переубеждать его? У неё и без того полно других проблем.       — Больше никогда не хочу оказываться её жертвой, — поёжившись, сообщила Эвелин. Она сжала кружку обеими руками, вновь пытаясь отогреть об её тёплые бока озябшие ладони. — Это страшно, когда знакомые тебе люди жертвуют собой, прекрасно осознавая, что идут на верную смерть.       — Каким я был в том будущем? — после недолгого молчания спросил Солас.       Эвелин задумалась.       — Да вроде таким же, если не считать дьявольского красного свечения в твоих глазах.       Эвелин не питала иллюзий уже давно, прекрасно понимая, что доверительного тепла к ней никто не испытывал. Люди улыбались, были любезны, считаясь лишь с её Меткой, но не с ней самой.       Там, в том страшном будущем, соратники отдавали свои жизни, но не ради неё, а ради шанса всё исправить. Ради возможности предотвратить то, что никогда не должно было случиться.       Как знать, может, в далеко не прекрасный день кому-нибудь придёт мысль вернуться на пару месяцев назад и не допустить получения Эвелин этой непонятной всем Метки.       Она боялась поднять на собрании вопрос об уничтожении амулета. Дориан ни за что не простил бы столь кощунственного надругательства над работой жизни его учителя. А его одобрение было странным образом важно для Инквизиции. Он — уроженец государства, которое ненавидела большая часть Тедаса. И в этом государстве он играл не последнюю роль. Было бы очень скверно, если он вернётся на родину, тая зло и собирая армию против Вестницы-самозванки.       — Каллен скоро прибудет сюда с храмовниками, — решил перевести тему Солас. — Ты хорошо придумала привлечь обе стороны сопротивления к нашему делу. Возможно, общий враг примирит две противоборствующие стороны. Но учти, что конфликт магов и храмовников зрел столетиями, тебе придётся постараться, чтобы предотвратить все распри между ними.       Эвелин подняла на него тоскливый, вымученный взгляд. Будь у неё такие же уши, как и у Соласа, то наверняка сейчас она бы прижала их к голове. Скулить хотелось однозначно.       Она стремительно поднялась с табуретки и принялась нервно ходить по хижине туда-сюда.       — Ты ведь поможешь мне? Подскажешь, как сделать лучше? — Эвелин с надеждой взглянула в светлые глаза эльфа, мечтая увидеть в них лёгкий налёт бескорыстной поддержки. Потому что это было страшно — решать столь глобальные проблемы в одиночку. Она ничего не смыслила в мировом политическом устройстве, лишь опиралась на свои скудные сведения о мире вокруг, почерпнутые ещё в той, прежней жизни, и не менее скромным жизненным опытом.       Никто не торопился помогать, протягивать руку помощи, зато требовать взять на себя ответственность за всех — вполне охотно. Козел отпущения, а никакая не Вестница древней пророчицы.       Она видела в серо-голубых глазах Соласа зимний холодный дождь, угадывала мелькавшие в его голове мысли, находящие отражение во взгляде. Не поможет, даже не собирается подставляться из-за неё. — Вестница, — мягко начал он, мастерски выстраивая своим голосом крепкую стену между ними, — я всего лишь отступник, и не думаю…       Эвелин вдруг преодолела разделяющее их расстояние, не дав ему закончить декламировать её приговор одиночества на дороге всех опасностей; она взяла его сухую тёплую ладонь своими озябшими пальцами, сжала, буквально схватилась за его руку, как за спасательный круг, который штормовые волны почти унесли в открытое море.       — Пожалуйста. Ну пожалуйста, пожалуйста… — отчаянно забормотала она. — Ты же видишь, что я не воин, не маг и даже ни разу не политик. Не посылай меня, даже не обдумав мою просьбу.       — Вестница, — снова начал Солас, но на этот раз в его голосе слышалась растерянность. Он напряг руку, желая прервать их спонтанный контакт, но Эвелин лишь сильнее сжала его пальцы своими. Подняла голову, заглянув в его холодные, безучастные глаза. — Не думаю, что я тот, у кого ты должна искать поддержки. Я всего лишь эксперт по Тени, и в мои полномочия не входит давать советы, касающиеся других вопросов.       — Да мне плевать! — пылко воскликнула она. — Ты единственный, кто действительно пытается помочь.       Солас покачал головой и наконец сумел высвободить руку.       — А как же Варрик? Кассандра?       — Нашёл кого вспомнить… — фыркнула Эвелин. — Кассандра терпит меня, поскольку я единственная, кто может закрывать разрывы. Но её бесит моя беспомощность. Варрик, как он верно дал оценку себе при нашей первой встрече, плут. Он заботится лишь о себе и дружит с тем, с кем ему выгодно дружить. Он и пальцем не пошевелит, если будет не уверен в победе.       — Интересная точка зрения, — Солас наклонил голову к плечу и внезапно распрямил спину, словно избавляясь от нарочитой сутулости. — И какую же оценку ты дашь мне?       Эвелин слегка замешкалась, не зная, правильно ли будет озвучивать собственные мысли. Но решив, что если она хочет добиться хоть тени доверия, то и сама должна быть честной.       — Ты не доверяешь мне и будто расстроен самим фактом моего существования. Но это не мешает тебе терпеть моё присутствие рядом; ты любезно отвечаешь на все мои вопросы, не пытаясь поучать, как делают другие. Это ценно, кстати, учитывая, что все вокруг именно навязывают своё мнение и считают, что я обязательно должна их в этом поддерживать, — Эвелин ненадолго замолчала, опустив глаза в пол. Взгляд зацепился за босые пальцы ног Соласа, и она подумала, как он может ходить по снегу, не мёрзнув при этом?       Солас обдумал её слова как следует.       — То, что произошло на Конклаве, ужасно. Смерть Верховной Жрицы привела лишь к ещё большему хаосу вокруг. Её смерть — ошибка. Но поверь, Эвелин, я не считаю тебя виновной в этом преступлении. И если для тебя важно моё участие, то ты получишь мою поддержку, насколько я смогу её дать.       О большем Эвелин не смела его просить.

***

      Оговорки важны. На самом деле только они и имеют значение. Можно смело пропускать всё, что идёт до пресловутого «но», и остаться разочарованным, услышав, что содержалось в той малой толике информации.       — Говорят, у Бен-Хазрат самая обширная шпионская сеть… — издалека начала Эвелин.       В компании Быка она оказалась волей случая. Бык пугал её, представлялся чем-то космическим, нереальным. Если с эльфийскими ушами и хождением в холод босиком ещё как-то можно было примериться, то с рогами и серой кожей — едва ли.       — Ну, они будут правы, — хохотнул в ответ Бык.       Они встретились в таверне: Эвелин зашла получить свою вечернюю порцию ужина, которую ей всегда выдавали бесплатно. Здесь же сидел Бык в компании своих ребят, а ещё с ними были Сэра и Серый Страж Блэкволл.       Они пили, смеялись и травили байки о своих подвигах из прошлого.       — И ты знаешь всё и обо всех? — продолжила зачем-то наседать Эвелин.       Хмельное пока не ударило в голову, но расслабляло язык и мозг. Хотелось вдруг поговорить, захотелось перенести из старой жизни что-то в новую. Единственным, что было постоянным в любом из миров, — уютные душевные посиделки за кружечкой чего-то крепкого.       Эвелин ухватилась за шанс всеми фибрами.       — Стараюсь. Работа у меня, знаешь ли, такая, босс.       Эвелин понимающе кивнула. Её работа могла быть такой же: читать чужие души. Она и работала, прикладывая все силы, чтобы правильно угадать намерения других людей вокруг. Только за это ей никто не платил.       Разговор оживал. Хмель, наконец, ударил в голову, и захотелось спустить себя с поводка. Эвелин позволила себе весело улыбаться, хохотать в голос и почти что реветь, когда дурацкая местная азартная игра не принесла никакой прибыли.       — Давайте лучше в другое сыграем! — спонтанно предложила она.       Играть на выпивку всем понравилось. «Я никогда не…» пошла на ура.       Эвелин любила такие игры: в них можно было узнать о людях много нового.       Случайно присоединившиеся к их хохочущей компании Варрик и Солас разделяли общее оживление в равной пропорции: пятьдесят на пятьдесят.       Варрику игра понравилась, и он мастерски придумывал каверзные вопросы, внимательно отслеживая реакцию всех присутствующих. Солас же с эльфийским достоинством попытался избежать сомнительной чести быть втянутым в стихийно образовавшуюся вечеринку, но Варрик решительно усадил эльфа обратно, как только тот предпринял первую попытку вежливо откланяться.       Солас вяло реагировал на происходящее вокруг. Отпивал из кружки маленькие глотки, скорее, чтобы просто его не смогли подловить на чем-то компрометирующем. В итоге именно он оказался самым трезвым из их компании, чтобы тащить надежду всего Тедаса до её хижины.       Эвелин едва стояла на ногах. Глупо подхихикивала и не уставала засыпать Соласа тысячью вопросов.       И было что-то до одури близкое в том, чтобы цепляться подрагивающими пальцами за чужие плечи, чтобы сохранять остатки пропитого достоинства. Тогда расплывались чужие черты, острота ушей смазывалась перед вставшими в глазах слезами. И не было уже никакой разницы, кто волочёт её до койки, на каком языке исторгаются редкие чертыханья, когда она норовила бухнуться в снег.       Путь до хижины оказался слишком долгим. Настолько, что холодный, пронизывающий ветер разогнал поволоку в сознании, но мыслить осознанно всё равно получалось с трудом.       — Ты тёплый, — сообщила она после того, как Солас в очередной раз вздёрнул её, оседающую на землю, на ноги, и как-то так получилось, что она прижалась к нему. Солас в ответ лишь тяжело вздохнул, мирясь со своей участью. — А внутри такой холодный-холодный, — продолжила нести чушь Эвелин.       — Тебе не следовало столько пить, — наставительно сказал Солас. Он старался не смотреть по сторонам, не обращать внимания, какими взглядами их провожали обитатели Убежища. И точно старался не думать о том, какие мысли крутились в этот момент в их головах.       — Не следовало, — легко согласилась Эвелин, будто могла понять, о чём вообще они говорят. — Но я выпила. И что же в этом такого?       Она вдруг выпрямилась, ткнулась холодным носом в чужой воротник и несолидно громко всхлипнула. Пальцы сжались сильнее, окончательно выбивая зыбкую почву у Соласа из-под ног.       Что, скажите на милость, прикажете делать с ней? Позор уже был замечен и уже вовсю обсуждался любопытными обывателями. Завтра про них станут распускать ещё более мерзкие слухи.       — Я ведь никакой не герой, — будто не замечая его настроения, как ни в чём не бывало продолжала сетовать Эвелин. — Не хочу быть никаким героем. Почему я должна делать то, что не хочу?

***

      — Мы все делаем то, что не хотим, — на удивление мягко ответил ей Солас.       И вдруг всё встало на свои места, сделалось таким простым, до одури смешным и понятным. Шемленка в его руках — не герой. Точно. Почему-то в нём она видела главного защитника и на его мнение полагалась в первую очередь. Почему? Потому ли, что он просто был вежлив с ней и честен настолько, насколько мог?       Она слушала, внимала и в итоге делала то, что он от неё ожидал и что говорил. Казалось бы — пользуйся дарованной возможностью, оберни ситуацию на благо своим интересам.       Непосредственная, словно ребёнок, искренняя и до мурашек честная. Эвелин была чистым листом, заполнить который мог каждый. Не проглядеть бы тот момент, когда кто-то вотрётся к ней в доверие так же близко, как он.       — Мир такой сложный, — простонала она ему в воротник.       Солас утешающе погладил её по спине и, удобнее перехватив за плечи, потащил по скользкой дорожке дальше.       — Вот смотрю я: все грызутся между собой. Маги, храмовники; люди, эльфы, кунари. А по факту — кровь-то у всех одинаково красная, и всем одинаково больно, когда она идёт.       Солас замер, неосознанно вздрагивая от столь простой и кощунственной мысли. Но он быстро напомнил себе, что Эвелин ошибается. Все ошибаются. По его вине все стали одинаковы. Раньше эльфы были бессмертны, и все они владели магией, способной быстро залечить любые раны.       А сейчас да, и их кровь стала красной, разбавленной — шемленской. Всё так изменилось, что мир казался огромным, незнакомым и слишком враждебным.       Эвелин не герой. И он не мог снять хоть малую долю тяжести с её плеч. Она — ещё одна ошибка, очередной просчёт, который никак нельзя было предвидеть.       Она единолично тащит всю ответственность на своих хрупких плечах, освободив его от этой тяжкой доли. И меньшее, что он может сделать, — хоть немного помочь ей на этом пути.       — Не всё так просто, как ты думаешь, — печально сообщил ей Солас, не видя смысла развивать тему в её нынешнем состоянии.       — Люди сами выдумывают сложности, — простодушно изрекла она, в очередной раз выводя из колеи, казалось бы, такой очевидной вещью.       Таким выглядит мир в глазах ребёнка, не понимающего, почему происходит то или иное событие. Не понимая предпосылок, невозможно осознать суть вещей, вот и остаётся оперировать простыми понятиями о добре и зле, почерпнутыми из детских сказок.       Эвелин не ребёнок, однако её рассуждения недалеко ушли от этого уровня. Эта наивность странным образом подкупает, как в равной степени давит на чувство вины.              Солас укрывает её одеялом, ещё какое-то время наблюдая за ней. Она уснула сразу, как только её голова коснулась подушки. Их разговор зашёл в никуда, но всё равно поселил крупицы сочувствия к той непосильной ноше, которую ей приходится нести по его вине.       Его взгляд упал на руку, которая слегка дрожала даже во сне. Ещё одно сожаление в копилку к другим. Боль, которую она испытывает, будет только усиливаться. Возможно, когда-нибудь она узнает, кто именно виновен в её страданиях. Тогда, вероятно, она уже не будет так добра и мила с ним. Больше не будет уютных посиделок в его хижине, её искренних улыбок и восхищённо блестящих глаз.       Пожалуй, ему будет этого не хватать.