Мистерия | A mystery

Velours — Gallowdance (slowed) В окружающей меня темноте, похожей на чёрную вуаль, моё сердце билось в унисон с глухим эхом моих шагов. Двигаясь вперёд, я всё ближе становилась к алому свечению, которое манило, словно спасательные лучи маяка в бескрайнем морском мраке. Чем больше сокращалось расстояние, тем ярче начинали играть вокруг красные неоновые блики, ползущие по стенам, словно змеи, готовые укусить. И хоть этот свет поглощал кромешную тьму, освещая мой путь, он также погружал меня в объятия страха, пожирающего каждый уголок сознания и полностью сливающегося с оголённой кожей. Лёгкое холодное касание пробиралось вдоль позвоночника, словно призрак, заставляя меня инстинктивно сжать губы. Я старалась не выдать собственного ужаса, когда переводила взгляд с одной стены коридора на другую, стараясь зацепиться за что-то обыденное. По сгнившим стенам, потемневшим от влаги и времени, тянулись руны — таинственные знаки, которые напоминали мне письменность древних германцев, где каждый знак был ключом к пониманию скрытых истин, но те, что сейчас покрывали всю поверхность, излучали угольно-чёрный свет, отчего моё сердце начинало стучать быстрее. Темнота, как чудовище из преисподней, пыталась отнять мою свободу. Любое малейшее движение, которое я совершала, проходя по направлению к виднеющейся вдалеке двери, сопровождалось треском, словно всё вокруг было пропитано наэлектризованным воздухом. Тишина, казавшаяся столь непреодолимой, нарушалась мелодией моего тяжёлого учащённого дыхания. И я напряглась, когда рука начала тянуться к рыхлому дереву. Всё моё нутро сопротивлялось этому движению, но околдованное призрачными голосами тело не поддавалось, подчиняясь чужим командам, словно я была марионеткой в руках умелого кукловода. Когда мои онемевшие пальцы коснулись мокрой, шероховатой поверхности, по коже прокатился озноб. Открыв дверь одним резким толчком, она издала низкий, шипящий звук, напоминающий шёпот гремучих змей. Из темноты начало собираться облако чёрного дыма, и оно полностью обволокло меня, поднимая в воздух. Перед глазами зарябило, словно я неслась на огромной скорости по пустому шоссе, и, не успев опомниться, я оказалась в центре просторной комнаты, поглощённой мистическими переливами, в которой сидели фигуры в красных капюшонах, скрывающих лица. Стены, покрытые морозной коркой, были полностью исписаны теми же рунами, пускающими алую кровь на ярко-белую поверхность. На полу виднелись три символа, но я никак не могла их рассмотреть. Глаза щипало, словно в них заливали кислоту, раздирающую теперь мою слизистую. Приходилось щуриться, и я чувствовала, как усиливается напряжение в лобной доле. Всё вокруг размывалось, и лишь шёпот, завораживающий и низкий, пульсировал в моём разуме, предвещая непоправимое. Мне хотелось покинуть это место, сбежать, скрыться подальше от этих фигур и перестать ощущать надвигающуюся беду, но моё тело застыло, словно превратившись в камень. Я пыталась закричать, но из горла вырывался лишь немой вопль, словно меня погрузили в сдавливающий вакуум. Невидимые верёвки обвили запястья, как зловещие лианы, туго затягиваясь, и неведомая сила надавила на плечи, заставляя меня осесть на колени. Я оказалась на холодном, сыром полу, ощущая на коже неприятную вязкость. В воздухе витал резкий запах расплавленного воска, мерзкой гнили и жжёной кожи — сочетание, от которого начинала кружиться голова и перехватывало дыхание. В середине круга, очерченного мерцающими тенями и демоническими фигурами, стояла чаша, полная густой красной жидкости. Над ней поднимался пар, добавляющий ко всему этому тошнотворному букету неприятный сладковато-металлический запах, пробуждающий во мне подлинный ужас. «Где я нахожусь? Что происходит?» — все эти вопросы проносились в моих мыслях подобно испуганным птицам, но разбивались об стены, так и не найдя ответ. И лишь комок страха поднимался из глубины души, сдавливая все внутренние органы и наполняя меня бесконтрольной паникой. С каждой секундой шёпот становился всё громче, поглощая меня, как тьма пожирает свет, создавая ощущение полной безысходности. Звонкий звук, напоминающий удар металла о камень, вырвал меня из оцепенения, заставив сердце биться ещё быстрее. Перед глазами всё затряслось, и всё, что меня окружало, начало меняться. Через доли секунды я оказалась на холодной и сырой каменной кладке и, найдя в себе силы повернуться, увидела, как одна из фигур шагнула ко мне. В его руках была толстая цепь, тяжело волочащаяся за ним, издающая тот самый металлический звон, от которого мурашки пробегали по коже. Я ощутила, как меня окутывал жгучий холод, пронизывающий до костей, и в этот момент мне показалось, что я попала в ледяные объятия самой смерти. Чем ближе он становился, тем сильнее нарастал страх, захватывающий меня в железные оковы. Моё желание бежать отдавалось покалыванием в ногах, но они будто приросли к грязному, скользкому полу. Я не могла заставить себя пошевелиться, парализованная от обрушившегося на меня отчаяния. Когда фигура протянула ко мне свою костлявую руку, моему взору открылось его лицо, больше напоминающее дьявольскую маску. Мне тяжело было поверить, что подобное могло существовать. Из-под капюшона торчали изогнутые золотые прутья, кожа, потрескавшаяся и кровоточащая, отпадала кусками, как от ходячего мертвеца, и воздух, наполненный тяжёлым запахом гниющей плоти, заставлял меня задыхаться. Он тянулся ко мне своими пальцами, и, стоило его острым звериным когтям коснуться моей щеки, всё вновь начало меняться, утягивая меня в темноту. Я почувствовала, как дрожь прокатилась по спине, когда рядом с моим ухом раздался мужской голос, пропитанный властью и пренебрежением: — Ты не сможешь скрываться от меня вечно. Мне был знаком этот тон, но я не понимала, где слышала его раньше. Возможность вспомнить ускользала, ведь к моему голому телу начало прикасаться множество костяных рук, покрытых ошмётками мышц. Каждое их касание оставляло глубокие порезы. Спустя несколько минут вся моя кожа была испачкана багровыми следами стекающей крови. Меня трясло от адской боли, казалось, что мне сдирают скальп на живую, но мучителям было этого мало. Тлеющие ожоги начали появляться между ранами, они пузырились и лопались, местами прожигая плоть до костей. Всё вокруг погружалось во мрак, утопая в зловещих тенях, поглощающих последние обрывки красного неонового света. Истошный крик вырывался из моей груди, и я продолжала пытаться выбраться из этого хаоса, но демон лишь смеялся в ответ, радуясь моей невыносимой агонии. Гермиона резко поднялась. Звук медицинского оборудования, непрерывный и тревожный, стремительно ворвался в её разум, выдёргивая из липких лап ночного кошмара. Каждый вдох давался с трудом, ей казалось, что лёгкие, словно изношенные механизмы, отказывались выполнять свою работу. Она пыталась вздохнуть, но ощущение удушья давило на грудную клетку, оставляя только горький след растворяющегося страха. Грейнджер, полная смятения и испуга, оборачивалась по сторонам и скользила взглядом по стенам палаты в попытке понять, что здесь происходит, но мысли путались, смешиваясь в неразборчивый кокон. За окном стояла глубокая ночь, и через прозрачные занавески виднелась яркая белая луна, чьи лучи смешивались с тёплым свечением ночника, освещающим женщину, сидящую в кресле. Её образ был мутным, Гермиона никак не могла разглядеть лица. Несколько раз моргнув, она наконец смогла узнать в незнакомке свою маму. Она сидела в кресле, поджав под себя ноги, и крепко сжимала в руках библию и телефон, укрытая покрывалом. От Гермионы не скрылось, какой измождённой она выглядела. Джин спала, но даже в состоянии покоя на её лице читалась встревоженность. У Гермионы кольнуло в сердце, и целый океан эмоций захлестнул её буйными волнами горечи и тоски. Она продолжала молча рассматривать маму, замечая следы, свидетельствующие о пережитом горе. Под усталыми веками виднелись тёмные пятна недосыпа, волосы были собраны в тугой высокий хвост, скрывая легкую небрежность. Губы Джин были искусаны, словно женщина пыталась подавить внутреннюю боль, оставляя на нежной коже кровавые воспалившиеся трещины. Гермиона перевела взгляд в сторону, замечая несколько стаканчиков кофе, стоявших на тумбочке рядом с креслом, и мусорное ведро, заполненное до краёв обёртками от еды и использованными салфетками. Атмосфера в палате была пропитана молчаливой скорбью, и невыносимая тишина давила, обрушивая на Грейнджер тягостное осознание подобно проливному дождю, заставляя её испуганно дёрнуться. Она пыталась вспомнить, что случилось за последние несколько дней, но всё, что приходило ей на ум, было мрачным и запутанным, как лабиринт, утопающий в сумраке, где каждый поворот таил в себе новые ловушки. Мысли переплетались друг с другом, накрывая Гермиону тягучей тревогой. Она старалась ухватиться за фрагменты прошлого, но эти воспоминания, как песок, ускользающий сквозь пальцы, рассеивались в сознании. Последнее, что Гермиона смогла вспомнить, была закусочная. Смутные образы с места работы, как мозаика из мелких кусочков, собирались в единое полотно. Грейнджер будто бы наблюдала за собой со стороны. Вот она закрывает смену и собирается домой, медленно выходит на парковку, но дальше всё обрывалось, как на испорченной плёнке в старом диапроекторе. Находясь в больнице, она понимала, что так и не добралась до родителей, но один вопрос не давал ей покоя: что с ней случилось? Ей казалось, что кто-то вырвал часть её воспоминаний, теперь транслируя лишь белый шум вместо чётких изображений. Она чувствовала себя выдернутой из одного мира и брошенной в другой, потеряв что-то очень важное. Когда Джин заметила, что дочь проснулась, её сердце замерло в груди, а после разразилось бурей из вырывающейся материнской любви и болезненного беспокойства. Она мгновенно вскочила с места, и тёплый плед, плотно укрывающий её ноги, упал на пол вместе с библией, издав глухой звук. Миссис Грейнджер быстро приблизилась к дочери, её руки, дрожащие от волнения, ласково и осторожно коснулись лица Гермионы. Она всматривалась в знакомые черты, будто бы пыталась убедиться, что она действительно жива, что все страхи, терзающие её разум, наконец отступили. В глазах Джин мелькнуло опасение, но оно быстро сменилось долгожданным облегчением. Каждое её прикосновение было наполнено бескорыстной заботой и любовью, способной исцелить даже самые глубокие душевные раны. — Гермиона, — нервно воскликнула Джин. Грейнджер, всё ещё застрявшая на перепутье сна и реальности, продолжала осматриваться вокруг. Её взгляд, полный недоумения, метался по серым больничным стенам. Она пыталась сосредоточиться, но пустота в сознании давила как густой туман. Гермиона цеплялась за детали: к её руке был подключён прибор, и несколько трубок тянулось к капельницам. Вдоль окна вытянулся стол, заставленный яркими цветами и открытками, превращая ледяное пространство в тёплый оазис. Воздушный шарик с милой подписью «Мы рады, что ты поправилась» лёгко колыхался под дуновением ветра из приоткрытого окна. Всё вокруг словно шептало Гермионе с призывом не терять надежды. На прикроватной тумбочке стояли белые пионы, их пышные бутоны распустились, напоминая белых снегирей, но их резкий мускусный аромат заставил Грейнджер чихнуть. Этот неожиданный приступ аллергии был её собственным сигналом к пробуждению — ярким напоминанием о том, что она жива. — Я сейчас их уберу, — подхватилась Джин, хватая вазу. — Как же я так не заметила, что тебе прислали пионы, — лепетала миссис Грейнджер, унося цветы к стойке медсестры. Она резким нервным движением выкинула букет в мусорное ведро и вернулась к креслу, одарив дочь ласковым взглядом, наполненным слезами. — Что случилось? — немного придя в себя, спросила Гермиона. — Ты ничего не помнишь? — аккуратно уточнила Джин. Она мягко взяла её руку и бережно переплела их пальцы, передавая дочери часть собственных сил и тепло родных прикосновений, развеивающих темноту в сердце. Гермиона ощущала, как по её телу разливается приятная волна спокойствия. Она медленно придвинулась к матери, словно искала в ней защиту от гнетущей неизвестности, и хрипло прошептала: — Я совсем ничего не помню. — Ничего, — сказала Джин, а её лицо озарилось понимающей улыбкой. — Давай я налью тебе воды. Поднимаясь с места, она на секунду задержала взгляд на дочери, а после прошла к столу, где среди пышных букетов сухоцветов и пуансеттий скрывался вытянутый стеклянный кувшин. Миссис Грейнджер не спеша налила полный стакан и, вернувшись к постели, протянула его Гермионе. Грейнджер ещё несколько раз оглядела палату, её взор искал подсказки, которые могли бы пролить свет на утраченное в памяти, однако вокруг всё казалось обычным. Она взяла стакан и сделала несколько жадных глотков, ощущая, как прохлада воды касается её пересохших губ, принося долгожданное наслаждение. — Я нажала на кнопку вызова медсестры, но пойду схожу сама, — проговорила Джин, отходя к двери, её голос звучал мягко и тихо. — Я быстро вернусь, продолжай лежать, хорошо, милая? Гермиона кивнула, соглашаясь, и проводила взглядом закрывающуюся дверь, чувствуя лёгкую панику от внезапного одиночества. Отпив ещё немного воды, она поставила стакан на тумбочку, замечая на полу белый лепесток, одиноко покоящийся возле кровати. В этот момент её сердце сжалось, словно в тисках. Резкая боль пронзила голову, словно острые иголки касались каждого нерва, а тусклый свет, льющийся из окна, теперь казался Гермионе невыносимо ярким. Он резал ей глаза, заставляя щуриться, а голова закружилась, вызывая у Грейнджер тошноту и ощущение обморока. Она инстинктивно коснулась висков, полностью прикрывая веки в надежде найти в темноте облегчение. Однако в памяти начали всплывать смутные обрывки воспоминаний. Вокруг была та же палата, но там, у двери, за которой минуту назад скрылась мама, стоял мужской силуэт. Она о чём-то с ним говорила, но Гермиона не могла разобрать слов. Он так и не обернулся, и Гермиона видела лишь белоснежный затылок, аккуратно уложенные волосы и безупречную осанку, излучающую уверенность. Грейнджер не знала, кто это был, но ощущение знакомого присутствия дарило спокойствие. Она не чувствовала исходящей от него враждебности. Образы резко менялись, и Гермиона продолжала ощущать болезненные импульсы, с новой силой давящие ей на веки. Теперь она находилась в доме, лежала на холодном полу, а вокруг бегали люди, громко гудели сирены, сливаясь со зловещей музыкой, под которую танцевали силуэты, полностью покрытые тёмно-бордовой кровью, внушая ей ужас и смятение. Грейнджер чувствовала, как окутывающий её жар воспалял кожу, и ей казалось, что она горит изнутри. Языки пламени жадно облизывали каждый участок её кожи, вызывая дрожь. Гермиона тяжело задышала и начала хватать ртом воздух в попытке не задохнуться. Она продолжала судорожно держаться за голову, пытаясь унять эту невыносимую боль, посылающую ей картинки, полные бесчеловечных зверств. Грейнджер хотелось верить, что всё, что она сейчас видит, лишь плод её пострадавшего сознания, но всё выглядело слишком реально, заставляя Гермиону усомниться в собственном убеждении. — Мисс Грейнджер, вам плохо? Сквозь громкие душераздирающие крики, заполняющие её мысли, Грейнджер услышала женский обеспокоенный голос. Когда она с усилием смогла открыть глаза, то увидела маму, сидящую рядом и схватившую её за плечи. Медсестра пыталась оттянуть Джин, но та лишь сильнее сдавливала ткань больничной ночнушки. — Милая, — обречённо всхлипывала женщина, прижимая Гермиону к груди. Гермиона прильнула к маме ближе, обхватывая её руками. Она вдыхала родной аромат топлёного молока и медовых духов, приносящий ей ощущение безопасности. В этих наполненных любовью объятиях она надеялась избавиться от воспоминаний, обрушившихся на неё смертельным цунами. Грейнджер пыталась забыть то, что так упорно хотела вспомнить.

***

Raycito — Horn Зал суда Визенгамота напоминал величественный храм, прославленный своими тайнами и пропитанный ароматом чернил и старинных книг. Пространство, выстроенное из тёмного мрамора и изысканной древесины, словно дышало древними секретами. Высокие колонны, украшенные золотыми вставками и гранатовыми камнями, искусно сделанные гоблинами, устремлялись к потолку, который сиял зачарованным мерцанием космоса. Галактики смешивались, создавая калейдоскоп ярких цветов, а массивные витражи отражали мягкие лучи парящих в воздухе свечей, дополняющих основной источник света, добавляя залу загадочного сияния. В центре возвышались массивные трибуны, покрытые чёрной лакированной краской; они плавно клонились к невысокой сцене у круглого подиума, где только что расположился председатель Гедеон Элейрис. Он был человеком среднего роста с утончёнными чертами лица, которые излучали одновременно мудрость и строгость. Его короткие серебристые волосы переливались при свете свечей, а проницательные серые глаза казались способными проникнуть в самую суть каждого выступающего. На нём была тёмно-лиловая мантия, украшенная золотыми узорами, напоминая тень самой ночи. Его движения были размеренными и уверенными, пока он садился за своё место, безмолвно проведя взглядом по залу суда. Рядом с Элейрисом на нижних ступенях сцены восседали его помощники: Сираэла Тормек — высокая худощавая женщина с угольными волосами, собранными в строгий пучок, она уже несколько лет не покидала пост советника, консультируя председателя и коллегию в особо затруднительных процессах; и Гарет Браун — невысокий старик со скулами, обросшими лёгкой сединой, он тщательно фиксировал каждое слово, сказанное на слушаниях. Вокруг них на полукруглой арене собрались все члены совета — их лица были сосредоточенными и молчаливыми, погружёнными в чтение открытых перед ними документов. В этот день каждый из них осознавал, что его голос имеет значение в принятии решения, от которого зависит будущее не только магического общества, чью безопасность они хранят уже несколько веков, но и судьба маглов, чьи жизни попали в их руки лишь несколько десятилетий назад. Им нужно было убедиться в весомости всех аргументов. Когда Кингсли Бруствер посетил председателя, представив ему детали их нового дела, тот без промедления собрал весь совет для рассмотрения вне очереди. Подобные слушания были редкостью. Обычно, если Отдел по расследованию магических инцидентов требовал оперативного разрешения, Элейрис инициировал встречу лишь с частью совета в своём конференц-зале, где они единогласно и быстро выносили распоряжение. Атмосфера в зале суда была напряжённой и взволнованной. Шёпот коллегии смешивался с шуршанием пергамента, и, пока присутствующие продолжали изучать материалы, предоставленные Кингсли, Гарри сидел на одной из скамеек свидетелей. Терзающие его переживания растворились, и теперь он, наполненный уверенностью, сосредоточенно всматривался перед собой. Рядом с ним, скрестив руки, расположился Малфой. Он, нарочно проигнорировав указания, и вместо официальной красной мантии надел строгий костюм, подчёркивающий его фигуру. Его серые глаза, наполненные интересом, наблюдали за лицом председателя. Заметив его нервозность, Драко вновь задумался, что витающее в воздухе волнение, исходящее от их мудрых правителей, указывало на нечто серьёзное. «Что их так беспокоит?» — размышлял он, многозначительно прищурив взгляд. Всю ночь изучая рунические символы, они с Гарри нашли связь с древним языком, используемым в тёмных искусствах, но Малфой не считал этот факт достойным такого опасения. Его больше беспокоила магия, обнаруженная в магических следах. Те исследования, проведённые в лаборатории, вызывали много вопросов, но Теодор до сих пор не явился в зал суда, и Драко терялся в своих подозрениях. Сосредоточившись на своих мыслях, Малфой посмотрел на Гарри. Их глаза встретились, и в этот момент между ними возникло безмолвное понимание. Драко прикрыл веки, представляя квартиру на Гриммо, и спустя несколько секунд в комнате появился призрачный образ его друга. «Мы должны быть сегодня более осторожны» «Что ты имеешь в виду?» «Они ведут себя странно, и где, чёрт его дери, пропадает Нотт, он связывался с тобой?» Гарри отвёл взгляд. Магия разума, позволяющая создать телепатическую связь, отнимала достаточно сил. В отличие от Драко, который унаследовал от матери врождённую предрасположенность и овладел этим даром в совершенстве, Поттер не мог пользоваться ей длительное время. Малфой не только умел поддерживать подобный ментальный контакт с несколькими людьми, но и был способен проникать в разум любого человека, извлекая нужные для расследования сведения. Его развитые навыки позволяли ему не только подменять воспоминания, не нарушая целостности личности, но и умело управлять эмоциями особо восприимчивых преступников или свидетелей. Гарри считал Драко не просто лучшим другом, с которым разделил множество ярких моментов и бесконечных испытаний, проверяющих их дружбу на прочность, но и выдающимся аврором, который, несмотря на своё прошлое, обрёл новое предназначение. Во времена Хогвартса, будучи трудным подростком, создающим проблемы для своего факультета, Драко выпустился и полностью отделился от опеки деспотичного отца. Малфой-старший, ожидающий его увольнения и возвращения в семейный бизнес, был крайне удивлён успехам Драко на службе. Но для Гарри это не стало неожиданностью: стремление подорвать власть Люциуса позволило Драко найти собственный путь, открывающий неведомый горизонт возможностей. Поттер вновь посмотрел на друга, который, казалось, ждал ответа с нарастающим нетерпением. Драко, не привыкший к длительным ожиданиям, скучающе стучал пальцами по коленке, в то время как все вокруг напряжённо ожидали начало слушания. В сознании Гарри раздался раздражённый голос: «Поттер, ты уже так долго пялишься на меня, что я начинаю думать, что ты сменил ориентацию. Эй, ты вообще слышал, что я спросил до этого?» Тем не менее Малфой выглядел абсолютно спокойным. Его взгляд оставался устремлённым на трибуны, где члены совета продолжали перешёптываться между собой, возбуждённо обсуждая материалы их дела. «Я не знаю, где Нотт, но уверен, что он скоро придёт. До начала слушания осталось ещё пять минут» «Как думаешь, почему они решили собрать весь состав?» «Уверен, на то есть веская причина» «Ты как всегда со своей слепой верой в Министерство» Усмехающийся тон Малфоя пронёсся громом по разуму Поттера, завершая разговор. Драко, не сдержав собственных эмоций, цокнул языком громче, чем следовало, привлекая внимание задумчивой коллегии, и они синхронно подняли головы, ища недоумевающим взглядом нарушителя, но через несколько минут принялись дальше перелистывать пожелтевшие листы пергамента, обмениваясь тихими комментариями. — Дамы и господа, приветствую вас, — начал председатель, проведя взглядом по залу. — Объявляю слушание… — Но его речь была прервана грохотом открывающейся дубовой двери. Все встрепенулись, теперь наблюдая за вошедшим. В зал суда, словно ураган, ворвался запыхавшийся Теодор Нотт. Его волосы, растрёпанные и непокорные, создавали впечатление полного хаоса. Галстук, небрежно болтающийся на груди, словно кричал о его беспечности, а мятая красная мантия струилась по ссутулившейся спине, выдавая его озабоченность. Он выглядел иначе, не так, как обычно. Всегда собранный и ответственный, сейчас Теодор казался скорее утомлённым, чем полным решимости. Вчера, дождавшись, когда Дафна уснёт под действием зелья сна без сновидений, Нотт вернулся в кабинет, собрал все необходимые документы и переместился в квартиру, погрузившись в неоконченное исследование. За окном начинал шуметь пробудившийся ночной город, полный удивительных и манящих историй, но даже он не мог отвлечь Тео от поглотившего его процесса. Около десяти часов вечера в воздухе вспыхнул серебряный олень. Он пролетел по кругу, оставляя сияющий след, и остановился напротив рабочего стола. Патронус Поттера задребезжал, передавая сообщение. Гарри, со свойственной ему тактичностью, требовал открыть каминную сеть, чтобы он вместе с Драко смог ему помочь, предупреждая, что слушание назначено на утро следующего дня. Но, несмотря на настоятельные просьбы друзей и осознание, что времени катастрофически не хватало, Теодор никого не впустил, решив завершить всю работу самостоятельно. Перед его вдумчивым взором парили математические алгоритмы, формулы нумерологии и магические матрицы, позволяющие ему отключиться от несправедливой реальности, наполненной мыслями о Дафне и о том, что она попросила. Он завершил последний расчёт за десять минут до начала слушания и теперь замер на пороге, поправляя галстук одной рукой, а второй крепко сжимая подготовленный отчёт. Члены совета, сидящие на трибунах, незамедлительно обратили на него свои взгляды, полные неодобрения. Обстановка, и так не имеющая доброжелательности, накалилась до предела. — Мистер Нотт, я удивлён вашему опозданию, — произнёс председатель тяжёлым, полным упрёка голосом. — Поделитесь, что заставило нас ждать уже больше пяти минут? — Прошу прощения, подготовка заняла больше времени, чем я предполагал, — ответил Теодор, оставаясь стоять на месте. — Проходите на своё место, мистер Нотт, и запомните, что следующее опоздание будет зафиксировано в вашем личном деле, — грубо отозвался Элейрис, постукивая молотком и призывая к тишине. Аврор, замечая, как на него смотрят друзья, быстро направился к трибуне и сел между Гарри и Драко. Поттер недовольно поджал губы, а Малфой, приподняв бровь, окинул Нотта критическим взглядом. Но Теодор лишь пожал плечами, вслушиваясь во вступительную речь. Слушание началось. Первым пригласили Кингсли, и, несмотря на то, что все присутствующие были осведомлены о предстоящем обсуждении, он кратко обозначил повестку, делая акцент на необходимости уделить этому делу пристальное внимание. — Мы столкнулись с группой волшебников, — произнёс Бруствер рёзко и чётко. — Предположительно они, нарушив секретность, объединились с маглами и теперь похищают людей для проведения жертвоприношений. Кингсли взмахнул волшебной палочкой, и одна из свободных скамеек трансформировалась в белый экран, на котором начали возникать застывшие изображения с мест преступлений. Стремительно появляющиеся кадры заставляли даже самых сдержанных членов коллегии вздохнуть от недоумения и ужаса. Каждая фотография хранила в себе кошмарные события, наполненные человеческой трагедией и непостижимой потерей, и пронзала воздух тяжестью, от которой не удавалось укрыться. — Обратите внимание, — продолжил Бруствер. — На каждой магловской фотографии присутствуют руны. Их форма и техника схожа с установленным руническим языком, которым сейчас пользуется всё магическое общество, но если присмотреться… — Он на мгновение замер, ожидая, пока одна из фотографий увеличится. — Видите? Линии более грубые, а формы некоторых рун видоизменены, — добавил Кингсли и, приподнимая палочку, направил её на экран, произнеся заклинание, подсвечивающее ключевые детали. — По предварительному анализу моей команды мы выявили частичную связь с утраченным языком noxmedicatus. Члены совета внимательно слушали каждое его слово, иногда отвлекаясь на краткие пометки в своих блокнотах. В зале суда воцарилась гнетущая атмосфера, словно над их головами нависали тяжёлые облака, готовые разразиться грозой. Стены запоминали каждый шёпот, а древняя магия затягивала время в свой безжалостный плен. Их лица были напряжёнными. Брови слегка нахмурены, а губы сжаты, но понять их истинные эмоции не удавалось. — Вы расшифровали значение? — уточнил председатель, нервно сжимая перо. — Без необходимой литературы полностью перевести руны не удастся, а наших знаний недостаточно, — ответил Бруствер, встречаясь с вопросительным взглядом советника. — Но мы ставим это первостепенной задачей после начала официального расследования. — Вам известно, для чего они проводят жертвоприношения? — уточнила Тормек, скрестив руки на груди. — По тем данным, которые сейчас в нашем распоряжении, мы считаем, что они поклоняются реальному или вымышленному богу. — То есть они пытаются его воскресить? — задала новый вопрос Сираэла. — Возможно, — расплывчато ответил Бруствер, вновь встречаясь со взглядом советника. Ему было знакомо это выражение. Мисс Тормек чем-то обеспокоена, но Кингсли пока не понимал, чем именно. — Даже учитывая наличие рун, — обратился к нему Элейрис, поправив очки-капельки на переносице, — это не даёт оснований для применения протокола пятьдесят пять, мистер Бруствер. Какие ещё у вас есть доводы? — Вы правы, господин председатель, — вздохнул Кингсли, соглашаясь, и ощутил нарастающее сомнение среди собравшихся. — Это не единственная улика. Лаборатория Отдела магического правопорядка изучила фрагменты извлечённой магии, и результаты весьма озадачили нас. Позвольте пригласить Теодора Нотта? Элейрис молча кивнул, давая своё согласие, и жестом пригласил аврора пройти к стойке. Члены совета следили за ним, пристально провожая его взглядом. Теодор, расправив плечи, уверенно направился в сторону Кингсли, а усталость, охватившая его ранее, растворилась, оставив лишь холодное спокойствие и непоколебимость. — Мистер Нотт, прошу вас, начинайте, — попросил председатель, ударяя молотком. — Как уже упомянул мистер Бруствер, лаборатория обнаружила следы двух волшебников. Их отчёт прикреплён к материалам, которые вы изучали, — начал Нотт, но его прервал женский гнусавый голос. — Мистер Нотт, хотелось бы внести ясность, — уточнила Сираэла, скривив губы. — Выводы, сделанные в ходе анализа, расплывчаты, и, полагаясь на них, мы можем принять решение, подрывающее нашу компетентность. — Вы не дали мне закончить, — раздражённо парировал Теодор, ловя укоризненный взгляд Гарри. — Я провёл повторное исследование, которое, с вашего позволения, я готов вам представить. Не дожидаясь разрешения, Нотт, скрывая собственную нервозность, вытащил из кармана мантии уменьшенные версии собственного отчёта. Проводя взглядом по присутствующим, он произнес заклинание, и свитки начали увеличиваться, паря в воздухе и плавно приземляясь перед каждым членом совета. — Перед вами новые результаты по изучению свойств обнаруженной магии, — произнёс Теодор, слегка повышая голос. — Она не просто поглощает враждебный отпечаток, о чём свидетельствует лаборатория, а имеет эффект своего рода вампиризма. — Что вы имеете в виду, мистер Нотт? — озадаченно спросил Элейрис. — Каждое её использование ослабляет волшебника, пока тот не лишится всего. Председатель нахмурился. Его взгляд вновь опустился на свитки, задерживаясь на графиках, прежде чем задать следующий вопрос: — Хотите сказать, что она может убить? — Именно, — подтвердил Нотт. — Подобно паразиту она проникает в душу мага, высасывая всё без остатка, при этом носитель подобной магии становится сильнее. Теодор вновь взмахнул палочкой, и перед трибунами возникли математические формулы. Они преобразовывались, мерцая и переливаясь ярким жёлтым свечением, становясь более понятными для присутствующих. — Это не единственное свойство, — вновь заговорил Теодор. — Основываясь на расчётах, которые вы сейчас наблюдаете, я обнаружил, что магия создаёт иллюзии, способные обмануть даже самого опытного волшебника и подавить волю, но стоит отметить, что она вовсе не похожа на привычные для нас запретные чары Империуса. — В чём же отличие? — уточнил председатель. — Мы не сможем распознать, на ком применены подобные чары, используя известные для нас способы, пока восприятием жертвы будут манипулировать на расстоянии, подводя к принятию решений, несущих катастрофические последствия. Мисс Тормек, советник с ледяным спокойствием, приподняла бровь. Она привстала со своего места и, не скрывая своего пренебрежения, враждебно посмотрела на Теодора. — Я правильно поняла вас, мистер Нотт, что мы не имеем возможности распознать и противостоять данной магии, учитывая все известные на данный момент свойства? — Да. — У вас есть идеи, как мы сможем защитить себя и наши ресурсы? — Никаких, — произнёс Нотт. — В данный момент мы остаёмся открытой мишенью для её носителей, точное число которых неизвестно. Хотя культ сейчас действует только на территории маглов, но если они направят силы против нас, мы можем стать свидетелями конца как магического, так и магловского мира. — Слишком громкое заявление, мистер Нотт, — напряжённо произнёс Элейрис. — Я говорю лишь факты, — продолжил Теодор. — У нас нет достаточной информации, и всё, что мы имеем, — это два проведённых анализа, основанных на почти исчезнувших фрагментах магических отпечатков. В зале нарастало возбуждение. Председатель удивлённо посмотрел на аврора, и весь его вид говорил о полном отрицании услышанного. Члены совета, ранее выглядящие равнодушными, сейчас громко переговаривались, окончательно нарушая тишину. Эхо их голосов разносилось по залу и не утихало даже после звонких ударов молотка. — Есть что-то ещё, о чём вы хотели бы нас известить? — спросила Тормек, игнорируя сказанное. — Я почти уверен, что пострадавшая, с чьей ауры мы извлекли фрагменты, является носителем подобной магии, — заявил Теодор. — Она магла, мистер Нотт, на каких основаниях вы делаете подобные выводы? — настойчиво надавила Сираэла. — Я не нашёл подтверждений, что магия способна сохранять свои свойства, находясь на большом расстоянии от носителя, даже такая враждебная. — Теодор прошёлся по кругу, развеивая собственные чары, и там, где сверкали замысловатые формулы, осталась лишь белая дымка. — Соответственно, носитель магии присутствовал рядом. — Мистер Нотт, если магл родился волшебником, то его способности проявляются в шесть-семь лет, почему же нам тогда ничего неизвестно о Гермионе Грейнджер? — саркастично уточнила советник, возвращаясь на свое место. — Мистер Бруствер, — обратился к Кингсли Элейрис, прекращая назревающий конфликт. — Кто-то ещё из ваших сотрудников готов выступить? Услышав отрицательный ответ, председатель глубоко вздохнул, отмечая всю тяжесть момента, и объявил перерыв, приглашая всех встретиться через час. В воздухе повисла давящая тишина, наполняющая всех присутствующих растущим волнением. Члены совета начали подниматься с мест. Их стулья заскрипели по гладкому полу, вновь возвращая жизнь в зал суда Визенгамота. Они обменивались осторожными, полными опасений взглядами и стремительно направлялись к выходу. Когда дверь закрылась, сотрудники Отдела по расследованию магических инцидентов остались наедине с собой. Погружённые во вновь постигшую зал тишину, они были окутаны томительной неопределённостью, а их взгляды были прикованы к одной точке, и никто из них не торопился заговорить первым. Когда они молча поднялись и покинули зал, то никто так и не заметил скрывающегося под потолком среди навесных досок чёрного ворона.

***

Кабинет Отдела по расследованию магических инцидентов пропитался удручающей атмосферой, словно невидимый туман обвил всех присутствующих, погружая в состояние подавленности. Древние артефакты, развешанные по стенам, пробуждались, чувствуя нарастающее негодование, и от их блёклого мерцания всё вокруг становилось ещё более мрачным и серым. Кингсли стоял у окна, задумчиво наблюдая за проплывающими облаками, пока его мысли заполонила растерянность. Он не понимал, почему советник Тормек проявила такой бурный интерес к их делу. Всегда сохраняющая холодное равнодушие и задающая на слушаниях не большое количество вопросов, сегодня она неожиданно для всех вступила в дискуссию с ним и с Теодором. Это вызывало настороженность, и, всё больше погружаясь в свои размышления, Бруствер искал логическое объяснение, но все его доводы сталкивались с преградами. Он был уверен, что что-то упускает, но пока не мог уловить, что именно. В то время, пока Кингсли сохранял молчание, Гарри занял своё рабочее место, облокотившись о жёсткий стул. Он чувствовал, как медленно угасает энергия, уступая место дикой усталости. Поттер поправил очки и поморщился от резкой головной боли. Сутки без сна и попытки переубедить Визенгамот окончательно отняли его силы, и он ощущал себя, как выжатый лимон, полностью измотанным. Его мысли метались в беспорядке, постоянно возвращаясь в зал суда. Когда они вернулись с перерыва, председатель озвучил решение членов совета. Оно врезалось в сознание Гарри как удар молнии: им отказали, перенося слушание, но дали разрешение на дополнительные доступы для возможности собрать больше доказательств. Никто из них не был согласен. Поттер помнил, как Бруствер, вслушиваясь в слова Элейриса, скривил губы: он не хотел затягивать процесс. Для всего их отдела было ясно, что эти преступления попадают под пятьдесят пятый протокол. Каждый из них понимал, что, пока у них ещё оставалось время, им нужно было найти защиту от неизвестного зла, напавшего на магловский мир, и чем быстрее они приступят, тем лучше они будут подготовлены. Слушание продлилось ещё два часа, и теперь Гарри, мечтающий об отдыхе, пытался понять, как им быстрее добиться другого решения. Чуть поодаль от Поттера располагались Драко и Теодор. Они сидели в креслах напротив друг друга, периодически бросая осторожные взгляды. Лицо Нотта выражало беспокойство, на скулах пульсировало напряжение, а зрачки, метавшиеся из стороны в сторону, выдавали его неуверенность. Он постоянно хрустел пальцами в попытке успокоиться. Малфой же, напротив, выглядел абсолютно спокойным. Его холодные серые глаза сосредоточенно изучали узор, нарисованный на потолке, а он обдумывал, как действовать дальше, медленно перебирая варианты, как шахматист, продумывающий свой следующий ход. — Они действительно думают, что опасности нет? — нарушил тишину Гарри. — Они понимают, — обернувшись, ответил Бруствер. — Но, так как считают, что доказательств недостаточно, хотят убедиться. — Разве обнаружение этой магии не веское доказательство? — вспылил Поттер. — Мы теряем драгоценное время. — Гарри, ты слишком поддаёшься эмоциям, — упрекнул его Кингсли. — Мы откроем дело по протоколу сорок восемь. Это лучше, чем перенос слушания. — Они слишком заняты собственной репутацией, — прошипел Нотт. — Очевидно, что это дело имеет высокий уровень опасности, попадая под трактовку о серьёзных последствиях для маглов и волшебников. Кингсли кивнул, понимая их недовольство, но решение уже было принято, и его полномочий не хватало, чтобы добиться другого исхода. — Я понимаю, что вы считаете это несправедливым, — произнёс Бруствер с сожалением. — Но я прошу вас делать только то, что вы должны, и не рисковать. — Конечно, — согласился Поттер. — По крайней мере, мы теперь имеем возможность работать с Габриэлем и участвовать в расследовании, а не сидеть в архиве сутками. — И ещё, — начал Кингсли. — По решению Визенгамота мы не только должны допросить пострадавшую, но и следить за ней. — Если им требуется наблюдатель, то я могу присмотреть за мисс Грейнджер, — неожиданно заявил Малфой, поднявшись с места. — Не возражаю, — кивнул Кингсли. — Учитывая твои способности в магии разума, ты сможешь найти точки контроля, если она будет нестабильна. Драко лишь кивнул, вернувшись на место. Бруствер прошёлся по кабинету, продолжая: — Теодор, тебе предстоит заняться новыми исследованиями. — Кингсли повернулся к Нотту. — Учитывая, что ты считаешь, что мисс Грейнджер — носитель враждебной магии, в чём я до сих пор сомневаюсь, нужно будет досконально проанализировать её ауру и взять образцы крови. — Думаю, вы будете крайне удивлены результатам, — с лёгкой ухмылкой ответил Теодор. — Гарри, собери всю информацию по мёртвому языку и его возможном применении, — проговорил Бруствер. — Думаю, там мы найдём достаточно зацепок. Разобравшись со всеми распоряжениями, Бруствер покинул кабинет, оставив за собой тишину, которая, казалось, лишь усиливала нарастающее беспокойство и напряжение в сердцах его подчинённых. Каждое дыхание теперь ощущалось как эхо, предвещающее бурю, которая только начинала приближаться.