Мистерия | A mystery

Heldom — Myrkr В глубине дремучего леса, среди высоких густых деревьев, куда не забредает никакое животное, обитающее в здешних местах, и едва ли просачивается свет, скрылась от посторонних глаз поляна, покрытая сухой выжженной травой. Разведённый костёр трещал, и пламя тянулось к чернеющим на закате небесам. В центре возвышался высокий крест, вырезанный из древесных стволов и обитый красной материей. Он весь был исписан магическими символами, которые пульсировали, как живые существа, когда к ним прикасались едва различимые в полумраке образы. Это были не люди. Духи, пришедшие из скрытого мира и наблюдающие за этой землёй, давно ставшей пристанищем зла. Сквозь просветы деревьев из темноты леса, как тени, начали выходить фигуры в длинных мантиях, волочащихся по земле. Каждый их шаг сопровождался хрустом засохших листьев, а шорох ветра доносился как шёпот давно минувших дней, когда на этом же месте вершилась судьба Моракса. Их лица были скрыты капюшонами, но в густой мгле можно было уловить проблески тёплого света — отражение свечей, которые они держали в руках. Они двигались хороводом, обводя красный крест и занимая свои места, готовясь к ритуалу. Сегодня, в ночь возрастающей луны, им вновь предстояло пустить кровь, окропляя священную почву и забирая силы у тех, кто был их недостоин. Когда все замерли, рядом с крестом из чёрного облака дыма появились ещё двое. Лилит двигалась медленно, облечённая в прозрачное платье. Белая ткань обволакивала её тело, создавая иллюзию невесомости, и сверкала еле заметными серебристыми узорами. Её матовая оголенная кожа, едва прикрытая тканью, была полотном, исписанным чёрными линиями. Её глаза светились красным светом, полные желания и озлобленности. Аракс возвышался с ней рядом. Безупречный костюм, украшенный на плечах металлическими вставками, отражающими огни костра, подчёркивал каждый мускул его статного тела. Он держал ведьму за руку, пока та обводила присутствующих взглядом, прежде чем произнести слова, полные зловещей уверенности: — Перед тем, как начать. — Лилит взмахнула свободной рукой, мысленно призывая выйти из толпы пять человек в центр круга. — Я хочу избавить нас от предателей. — Её голос, как лезвие пронзил тишину. — Они, как крысы, бежали, видимо, ожидая мою смерть. Негодующий гул пронёсся по поляне, поглощённый порывами поднимающегося ветра. — Госпожа, — промолвил один из неугодных, он звучал возмущённо и явно паниковал. — Почему же тогда Аракс продолжает стоять рядом с вами? Вопрос повис в воздухе, и все взгляды, полные недоверия и ожидания, поспешили скользнуть к Араксу, ожидая его реакции, готовые защитить или атаковать в зависимости от выбора Лилит. В этой напряжённой тишине повисло томительное предвкушение. — Хороший вопрос, — усмехнулась Лилит, переведя взгляд на Аракса. — Может быть, ты сам поведаешь им, почему до сих пор жив? Аракс хищно улыбнулся. Его лицо сохраняло непоколебимость, несмотря на натянутую атмосферу вокруг. Он слегка выпрямился и, глядя на своего обвинителя, произнёс: — Аракса, которого вы все знали, больше нет. Толпа на мгновение замерла, а затем в воздухе, как ураган, раздался гул, наполненный удивлением и настороженностью. Грозное эхо слов прокатилось по поляне, сливаясь с шелестом листьев. — Я Моракс, которому вы поклонялись и которого ждали, — продолжил он, обводя взглядом своих слуг. — Несколько месяцев назад Аракс по собственной воле отдал мне своё тело в качестве сосуда. — Моракс замолчал, наслаждаясь их недоумением. Лилит, склонив голову в сторону, с интересом наблюдала за происходящим, её внимание скользило по лицам предателей, теперь выглядящих ещё более испуганными. Их глаза, полные паники, метались от одного конца толпы к другому в поисках спасения. Некоторые из них, утратив надежду, опускали головы, другие же, расправив плечи, пытались заставить себя выглядеть уверенно, но всё это лишь подчёркивало их растерянность. Лилит облизала пухлые губы, упиваясь их видом, в то время как её мысли переполнялись наслаждением от их страха. Толпа ещё больше загалдела, выражая собственную озадаченность, словно муравейник, разворошённый случайным прохожим. Они шептались между собой, обменивались заинтригованными взглядами и насмешливо усмехались, наблюдая, как их когда-то верные соратники пытались сдержать дрожь в коленях. — Моракс? — с сомнением переспросил тот же неугодный. — Зачем же нашему богу сторонний сосуд, когда он величайший тёмный волшебник? — Его голос надрывался, но он пытался звучать убеждающе. На этих словах Лилит сжала кулак, и в тот же миг её лицо исказилось от всепоглощающей ярости. Она направила ладонь в сторону говорящего, и, когда её воля коснулась предателя, он схватился за сердце; его тело затряслось в судорогах, а белки глаз мгновенно заполнились сеткой лопнувших от напряжения сосудов. Мужчина, полностью осознавая свою беспомощность, упал на колени, широко открывая рот в безуспешной попытке вздохнуть. — Тебе настолько безразлична твоя жизнь? — да спросила ведьма с холодным упрёком, продолжая на расстоянии терзать несчастного. — Прекрати, — раздался властный приказ Моракса. — Ещё успеешь насладиться его последним вздохом. Лилит опустила руку, недовольно поджав губы. Месть, закипающая в её венах, как раскалённая лава, искала освобождения. Её глаза, сверкающие в лунном свете, переливались красно-чёрным, отражая захлестнувшую Лилит злобу. Но она повиновалась, сдерживая мрачные мысли о расправе, не смея перечить своему покровителю. Моракс отошёл от неё, подходя к тем, кто сбежал тогда, поджав хвосты, как испуганные животные, учуявшие приближение хищника, пока Гермиона Грейнджер, слабая магла, чья судьба была предрешена с рождения, так сильно цеплялась за жизнь, что неосознанно пробудила скрытую в себе магию, защищаясь от уготованной участи. Он вспоминал, как от девушки растекалась мощная энергия, создающая непроходимый барьер. Моракс до сих пор чувствовал жжение в тех местах, где появлялись ожоги. Восстановление не было проблемой, кожа быстро стала вновь гладкой, но фантомная боль от воздействующей магии продолжала преследовать его до сих пор. Мысли о смерти жалкой маглорождённой разрастались в сознании волшебника как тёмные облака на горизонте, затмевая его разум. Моракс на секунду прикрыл глаза, представляя, как сдавливает ей шею, ломая позвонки, и всматривается в потухающие глаза, забирая себе силу, которая когда-то заточила его в чистилище. Размышления об этом приносили ему удовольствие, но Моракс скривился, понимая, что такая смерть была бы слишком милосердной. Возвращаясь на поляну леса, он решил, что подумает об этом позже. — Страх, — произнёс Моракс, а его голос звучал как проклятие, заполняющее всё вокруг. — Примитивное человеческое чувство, которое до сих пор таится в ваших сердцах, делает вас слабыми. Он выпустил острый коготь, приподнимая подбородок мужчины и вынуждая его смотреть снизу вверх. Каждый раз, когда их взгляды пересекались, Моракс видел, как ужас заполнял всё его нутро и пленник рефлекторно отклонялся назад. Капли пота выделялись на морщинистой коже и стекали по лицу, а его тело охватила неконтролируемая дрожь. Он боялся стоявшего перед ним мага, и в воздухе витал желчный смрад страха. Вдыхая его полной грудью, Моракс морщился, ощущая лишь отвращение. — Ты весь пропитан страхом, — оскалился Моракс, показывая свои острые зубы. — Отвратительно. Когда он отдёрнул руку, то оставил глубокие порезы на лице мужчины. Пленник, не в силах сдерживать себя, схватился на скулу, размазывая кровавые разводы по коже и чувствуя, как горечь страха стремительно поглощает его целиком. Его взгляд упал вниз, глаза затуманились, а разум затмило осознание собственной беспомощности. Он почувствовал себя диким животным, загнанным в ловушку. Оставаясь на коленях, мужчина сдался судьбе и не смел даже пытаться вырваться из её цепких объятий. Моракс шагнул назад, наблюдая за ним с омерзением и не желая пачкаться в грязи его бессилия. Он посмотрел на остальных четверых как хищник, высматривающий свою следующую жертву, вспоминая былое истинное наслаждение от полного контроля над жизнями других. Внутреннее чувство власти пьянило Моракса как самый сильный наркотик. Каждый раз, когда он наблюдал, как люди ломаются под его взглядом, как их воля распадается на частицы, превращаясь в пыль, его прогнившая душа трепетала от восторга. Но мелькающий первобытный страх в глазах тех, кто стоял перед ним, вызывал в нём тошноту. Людям свойственно бояться, и он это прекрасно знал, однако дрожащие от любого шороха ничтожные отродья, полные противоречий, вызывали в нём лишь презрение. Моракс считал это уделом слабых, недостойных жизни существ, которым не место в его мире. Он отстранился, отвернувшись от их широко раскрытых глаз, полных напрасной надежды. — Лилит собрала вас не просто так, — обратился Моракс ко всем остальным с хладнокровной ухмылкой. — Ваша кропотливая работа дала мне возможность освободиться от оков, сдерживающих меня в потустороннем мире. Костёр запылал сильнее, облизывая воздух языками пламени и освещая всё оранжево-жёлтым светом. Древние деревья, пронзённые свирепым ветром, шуршали, создавая музыку, полную волнения. — За вашу безоговорочную преданность я подарю вам силу, которой у вас никогда не было, — продолжил свою вдохновляющую речь Моракс. — Нас ждёт новое будущее, но сперва мы завершим все циклы. Его голос разносился по поляне громким рёвом, вызывая возбуждение среди собравшихся. Они поднимали в воздух свечи, торжествующе крича его имя. — Лилит. — Моракс подошёл к ведьме, вновь беря её за руку. — Закончи то, что хотела, и приступим. Лилит, получившая одобрение, сразу же трансгрессировала в центр круга, где стояли предатели, бросившие её в том сарае. Они не успели опомниться, когда змеи, трансформирующиеся из её длинных волос, начали обвиваться вокруг их конечностей, напоминая щупальца морского чудовища, извиваясь и сжимаясь с запредельной силой. Гладкие и холодные, они поднимали их тела в воздух, лишая подвижности. — Так будет с каждым, кто решит встать выше меня или нашего бога, вам ясно? — обратилась она ко всем пропитанным металлом голосом. Одна из змей, будто понимая её намерения, поднесла одну из жертв ближе к Лилит. Она присмотрелась к нему с привычной циничной безжалостностью, наблюдая, как его лицо искривилось от боли. Глаза, когда-то полные жизни, потухли, и в их глубине скрывалось не только осознание собственной смерти, но и запоздалое раскаяние. Но его терзания были символом его собственных ошибок, не трогающих почерневшее сердце ведьмы. — Прошу, — прохрипел он в попытке вырваться из стягивающих его оков. — Ты слишком много говорил, — произнесла она и ловко, не прилагая усилий, вырвала ему язык. — Теперь он тебе не нужен. Глухой стон ужаса эхом разнёсся по освещённому лунным светом пространству, но все лишь восторженно улыбались, наблюдая за развернувшейся казнью. Лилит вытащила острый нож из-под вуали, лезвие которого сверкало, отражая мрачные тени. Рукоятка засветилась чернеющим сиянием, впитывая магию ведьмы, и резким движением она полоснула им, перерезая горло всем одновременно. Кровь, алая и горячая, хлынула из их ран, фонтаном омывая каждый участок её тела. Ткань, ранее белоснежная, пропиталась красным, прилипая к её изгибам, становясь второй кожей. Жертвы, всё ещё повисшие в воздухе, издавали хлюпающие звуки, они захлебывались, испуская последний вздох, умирая на глазах молчаливых зрителей. Когда Лилит бросила их на землю, как ненужный мусор, они мгновенно полыхнули синим огнём, превращаясь в пепел, и ветер разносил его по земле, сливаясь с темнотой. Ведьма засмеялась, облизываясь и проведя руками по бёдрам и Моракс чувствовал её возбуждение. Сладкий сандаловый аромат щекотал его ноздри, будоража зверя, скрытого внутри. Он хотел её прямо сейчас. Содрать с неё эту ненужную ткань, облизать кровь с каждого сантиметра её шелковистого тела, доводя Лилит до исступления, но пока было рано. Моракс захлопнул собственные мысли в шкатулку, запечатывая цепями окклюменции. — Пора начинать, — потребовал он. Несколько человек из толпы щёлкнули пальцами, и рядом с ними появились двое голых мужчин и одна женщина. Их глаза были перевязаны плотными повязками, не пропускающими свет, а руки перемотаны тугой изолентой, оставляющей краснеющие ссадины при малейшем движении. Они смирно стояли, но их губы дрожали, а тела дёргались от каждого услышанного шума. — Ведите их сюда, — произнесла Лилит, взмахнув рукой и развеивая с их лиц повязки. — Они должны всё видеть, — злорадно добавила она, наблюдая за испуганными взглядами жертв. Пленники еле двигались к центру поляны. Фиолетовые гематомы яркими пятнами растекались по их рёбрам, свежие глубокие порезы продолжали кровоточить, пачкая тела струйками алой крови. Безмолвие повисло в воздухе, за исключением тревожных всхлипов, вырывающихся из уст идущих. Лилит грациозно кружилась вокруг них, продолжая звонко смеяться. Моракс чувствовал, как сердца присутствующих забились в унисон, ожидая грандиозное зрелище. Голая слабая толпа была сбита с толку, не понимая, что с ними будут делать, а собравшиеся вокруг обменивались взглядами, полными любопытства. Начинался не просто ритуал, а нечто большее — эксперимент над душами, над природой каждого из них. — Вы будете свидетелями величайшей магии, — произнесла Лилит, наклонившись к одному из мужчин с бледным лицом и запёкшимися губами. — Вы станете частью истории, даруя собственные жизни во благо нашего могущества. Измученные узники медленно подходили к кресту, сухие стебли травы щекотали их ноги, а земля забивалась под ногти. Страх и тишина обвивали их своими сетями, и каждый из них знал, что не сможет вернуться домой. — Mwen ap rele lannwit lan. Mwen bese tèt mwen devan fòs fènwa yo— прокричала Лилит, и её голос отразился в темноте как молния, разрывающая небо. Сектанты начали идти по кругу. Их чёрные мантии плавно колыхались при каждом шаге. Воск от свечей стекал по пальцам, мгновенно застывая, но они продолжали держать их в руках перед собой. Тихий шёпот их голосов повторял слова, сказанные ведьмой, и чем ближе они подходили к центру, тем громче становилась их речь. Лилит повернулась к пленникам, а в руках у неё появился кинжал с изогнутым лезвием и турмалиновой рукояткой — символ силы и разрушения. Он искрился, словно чувствуя души невинных. Она подняла его высоко над головой, и прозвучали новые строчки заклинания: — Manman lannwit, papa fènwa, mwen rele ou — Лилит закружилась в танце. — Manman Lannwit, pataje konesans ou avè m'. Papa Fènwa, revele pouvwa yo pou mwen. San pral kado ou, ki nanm yo pral pote ba ou В ответ на её зов ветер завыл с новой силой, обрушившись на застывших в оцепенении пленников. Их лица, искажённые ужасом, замерли в немом крике, и они сотряслись в рыданиях. Пробудившийся инстинкт самосохранения заставлял их дёргаться в борьбе с невидимой хваткой смерти, но они были прикованы к месту, будто приросли к влажной земле. Моракс медленно приблизился к Лилит, его глаза сверкали нездоровым интересом, и на губах промелькнула довольная улыбка. Он с наслаждением наблюдал за безуспешными попытками своих жертв вырваться, чувствовал, как его сердце забилось быстрее. Животная природа постепенно брала над ним верх, изголодавшаяся, она рвалась наружу с настойчивой жаждой — укусить, пленить, подчинить их всех себе. И хотя значительная часть их магической силы будет отдана отцу Эшу как плата Лилит за собственные идеи, в груди Моракса разгоралась искра удовлетворения. В эту судьбоносную ночь они были не просто ведьмой и демоном, не просто вершителями судеб, связывающих невидимыми нитями мучений своих жертв с бездной. Он, наконец, ощутил прилив былой мощи, когда древняя магия готова была пробудиться. — Принесите первый дар! — прогремел его голос, заглушая Лилит. Из толпы сектантов, словно бесшумный призрак, выступил один из них, держа покрытый алыми пятнами тряпичный мешок. Он бросил его на землю, обнажая жертвенное сердце, вырезанное из животного. Оно всё ещё билось, отражая последний вздох жизни. Лилит, охваченная безумием, опустилась на колени. Схватив его руками, она впилась зубами в плоть, словно зверь, разрывающий свою добычу. Её белки заполнились чёрным, сливаясь с темнотой зрачков. Погружённая в транс, Лилит продолжала шептать: — Bondye nan lannwit kontinuèl, aksepte m' — Её голос становился всё более хриплым и завуалированным, переплетаясь с дуновением ветра, который уносил её слова прочь. Крики и плач разносились по поляне, смешиваясь с пением продолжающего свой путь хоровода. Зловещая симфония их голосов сопровождалась шорохом из глубины леса, предвестником скорой погибели. Узники, охваченные безутешным отчаянием, наблюдали, как Лилит вновь прокусила сердце и как брызги тёмной крови, словно печать зла, растекались по её подбородку и шее. Ведьма продолжала шептать заклинание, и каждое её слово пронзало тела жертв как острые иглы, обжигающие их души и заставляющие сердца замирать. Каждый вздох им казался последним, сдавливая лёгкие. Темнота как будто оживала, сгущаясь, а грозовые тучи закружились над поляной с ужасающим свистом. Когда Лилит проткнула сердце клинком, произнося последние строчки заклинания, Моракс опустился рядом с ней, предвкушая то, что будет происходить дальше. Он коснулся плоти, омывая ладони в тёплой крови, и, мгновенно поднявшись, приблизился к первому пленнику. Тёмная энергия, подаренная богами Вуду, не терпела промедлений, и, не теряя времени, Моракс с молчаливой сосредоточенностью поднёс палец ко лбу мужчины. Оливковая кожа заполнилась чёрной, сверкающей магией, образуя на коже пятиконечную звезду. Моракс сжал скулы жертвы, пронзительно всматриваясь в полные ужаса глаза, скованные смятением, и, чувствуя, что время пришло, приступил к своей части ритуала, произнеся зловещие строки давно забытого заклятия: — Lumen tenebrarum, aeterna potentia, dico arcana revelare Он взирал на мужчину, скорчившегося в муках. Каждый стон его агонии взрывался в тишине эхом, полным внутренних терзаний. Моракс наблюдал, как на его коже появлялась руна теней — символ, связанный с тёмной звездой, открывающий волшебнику путь к истинной тьме. В течение нескольких секунд резкие чёрные линии, словно змеи, выжигали кожу, оставляя следы отравляющей боли. Подойдя ко второму пленнику, Моракс нарисовал на его лице круг, закрашивая одну часть сплошным цветом. В его сердце бушевал подъём силы, а в глазах — огонь, полный жажды власти и контроля. И новым раскатом прозвучал его голос: — Sanguinem sacrificium, metamorphosis anima, ego transire, in tenebris В то время, пока Моракс говорил, бледная кожа узника заполнилась руной силы, нещадно разрывающей кожу и заставляющей мужчину неистово кричать. Но именно этот полный обречённого горя вопль свидетельствовал о возрастающем могуществе кровавого круга, дарующего Мораксу трансформацию через разрушение. Продвинувшись дальше, Моракс встал напротив последней жертвы — женщины, чья душа разрывалась на части от паники. Она не сдерживала собственных рыданий, шепча молитвы о спасении в надежде, что они спасут её неминуемой участи. Моракс засмеялся, будто бы услышал самую глупую шутку в своей жизни. Его смех разорвал пространство, наполняя все вокруг атмосферой безумия. Это был глубокий и резкий звук, подобный звонкому колоколу, доносящийся в час небытия и разрывающий грань между реальностью и иллюзией, подчеркивая его настоящую суть. Женщина, охваченная страхом, смотрела на него покрасневшими, полными слёз глазами и наблюдала, как лицо Моракса искажалось, меняясь местами со зловещим чудовищем. Он схватил её за руки, и длинные тонкие пальцы обвили запястье, крепко сжимая в тех местах, где кровоточили натёртости от клейкой ленты. — И почему же ты плачешь? — непонимающе спросил он и проник в её сознание. Быстро просматривая воспоминания, Моракс лишь больше начинал смеяться. Перед ним разворачивались комедийные сцены, где пленница была в главной роли. Он не понимал, почему для людей были так важны их привязанности, лишь отравляющие их жизнь. Эта жалкая женщина променяла восхитительные возможности ради любви, приносящей ей лишь страдания. Но вместо того, чтобы всё прекратить, она упорно продолжала терпеть и существовала в угнетении мужа, оправдывая себя любовью к сыну. Заливистый смех прекратился, когда Моракс закончил своё путешествие по её сознанию. — Милая, не стоит так бояться, — произнёс он, коснувшись её лица, и добавил, уверенный в том, что делает ей одолжение: — После боли придёт освобождение. На лбу женщины распустился цветок с шестью лепестками, символизируя её мучительное нисхождение в бездну. Моракс продолжил шептать: — Cresce ad me veritas occultus in hoc flore Он наклонялся к ней ближе, пока на израненной коже не начал появляться ещё один знак — руна истины. Женщина продолжала шептать молитвы, ощущая, как мышцы сокращались, пронзённые электричеством. Чем ярче становилась руна, тем глубже она проникала в сознание пленницы, заставляя её царапать собственную кожу в попытке избавить себя от боли. Безумный смех Моракса вновь коснулся её слуха, пока она пыталась просить о помиловании, но вместо этого натыкалась на его безразличие и злорадство. Моракс чувствовал последнюю нить, цепко сплетённую с теневым лотосом, открывающим для него прозрение. — Obscura stella, sanguis circulus, et umbra lotos, redde mihi quod amisi Моракс ликовал, чувствуя, как его магия, до этого погребённая под толщей сознания, начала возрождаться. Она росла и бушевала в нём, словно шторм, неспешно растекаясь по венам, пробуждая каждую клетку его сущности. Словно дремлющий вулкан, его сила находила путь наружу, и этот миг обретения мощи дарил ему новые ощущения, о которых он лишь мечтал, находясь по ту сторону этого мира. Пробуждение от вечного сна было лишь началом, но с каждым новым обрядом, высасывая жизненные силы, он становился всё сильнее, всё более могущественным. Завершив ритуал, Моракса пронзила адская боль, обжигая каждый участок тела, словно раскалённое железо. Но он не тронулся с места, не позволяя слабости взять верх, и, напротив гордо приподняв голову, принимал свою участь. «Через мучения приходит сила, через смерть приходит величие», — думал он, чувствуя, как тёмная магия оплетает его душу, как паутина. Моракс потерял интерес к тому, что происходило вокруг, погружаясь в собственное изменение. Его глаза загорелись ярким жёлтым светом, а тело начало видоизменяться, покрываясь густой шерстью. Каждая его кость, каждая мышца сотрясалась под напором давно забытой силы. Его истинный облик вырывался наружу, и звериные инстинкты искушали, усиливая первобытные желания. И, когда зверь окончательно заполнил его сознание, Моракс завыл — вой, пропитанный дикой злобой, отразился в сознании Гермионы Грейнджер, проснувшейся среди ночи в палате после кошмара. Её сердце сжалось от ужаса, когда отголоски его крика произнесли её имя. «Они придут за мной», — подумала она, укрываясь в одеяло в надежде спрятаться от надвигающегося урагана. Гермиона понимала, что её жизнь больше не будет прежней, но завтрашний день был скрыт за толстой стеной неизвестности, лишь ещё больше загоняя её в угол.

***

Lebanon Hanover — Saddest Smile Габриэль торопливо шёл по коридору полицейского участка, отбивая ботинками тревожный ритм, а его сердце бешено стучало, отдаваясь неприятным шумом в ушах. С каждой секундой его шаги становились всё быстрее, а в груди нарастало неприятное чувство, словно кто-то сжимал его лёгкие в стальные тиски. Засидевшись за изучением нового отчёта криминалистов, он потерял счёт времени, забыв, что после обеда его ждал у себя капитан Брук. Мысли, как свирепые коршуны, пролетающие над равниной, постоянно мучили его: «что я каждый раз упускал?» С самого утра страница за страницей он просматривал заключение, надеясь найти среди знакомых терминов и выражений, которые из года в год становились частью его профессиональной рутины, хотя бы одну деталь, способную пролить свет на это мрачное дело. Но, как и в прошлые разы, сделанные лабораторией выводы не дали никаких результатов. Он пытался выбросить из головы образы заброшенного дома, в котором нашли Гермиону Грейнджер, но они не оставляли его в покое. Замороженные кадры помещений, запечатлённые камерой, встали перед его глазами, показывая лишь пустоту и хаос: бесполезный мусор, раскиданный бродягами, использованные шприцы и матрасы, полностью пропитанные мочой. Эшвуд до сих чувствовал этот тошнотворный запах, плотно витающий в воздухе каждой комнаты. Обрывочные воспоминания о прочитанных материалах продолжали сверкать в его голове, и Габриэль снова и снова прокручивал информацию, как заевшую пластинку. Воссозданный след подошвы кроссовка с пыльного пола, характерный для бренда, когда-то популярного у молодёжи, лишь подтверждал, что девушку нашли подростки. Найденный волос не принадлежал потерпевшей, но и в базе данных зарегистрированных совпадений не было, и эти сведения обрушились новым ударом по его надежде. Капли крови, оставленные на крыльце дома, имели слабый след ДНК, и лаборатория, несмотря на все усилия, не смогла провести реконструкцию. Полученной пробы не хватало для получения чёткого образца ни для идентификации с имеющимися экземплярами, ни для воссоздания новой модели. Эшвуд всё больше погружался в пучину охватившей его меланхолии, касаясь самого дна. Последней находкой, за которую он ухватился, как за соломинку, стал обрывок ткани с уникальным дизайном. Эта была шерсть, но криминалисты так и не определили, к какому типу одежды относился данный лоскут. На нём отсутствовали биологические материалы, кроме мелких частиц древесины, и единственное, что мог предположить Габриэль, что он остался как след преступника, зацепившегося за торчащую доску в стене. Анализ токсинов засвидетельствовал в воздухе наличие специфического химического вещества, природу которого полностью установить не удалось — всего лишь краткая подпись в отчете указывала на его вероятную принадлежность к галлюциногенным препаратам, используемым для подавления сознания. Никаких отпечатков, орудий убийства или следов борьбы, лишь постоянно повторяющиеся три знака, которые ничего ему не говорили. Всё, что Габриэль имел, — это сырой бесполезный отчёт на руках, вновь заводящий его в тупик. Он чувствовал, как внутри росло напряжение, а недовольство собой усиливалось, смешиваясь с ощущением тщетности его усилий. Пока Габриэль двигался к кабинету капитана, оглядываясь по сторонам, его взор невольно задержался на развернувшейся посреди коридора сцене. Сержант Лоренс, высокий, с явными следами усталости на лице, неспешно вёл наркомана к камере. Тот, словно бешеный зверь, выкручивал кисти в попытке вырваться. Он выкрикивал ругательства, сотрясая воздух пустыми угрозами, но сотрудники, погружённые в свои дела, лишь лениво бросали на него взгляды, не придавая значения его истерике. Выражения их были безэмоциональными, они видели в нём лишь очередное дело, которое скоро будет пылиться на полках архива. Когда, наконец, металлическая решётка захлопнулась за спиной заключённого, продолжающего свою бессвязную тираду, Эшвуд отвёл глаза, вновь погружаясь в размышления о культе. Он принял тот факт, что магия была с ним тесно связана, и смирился с необходимостью работать с министерскими псами. Те документы, которые принёс Малфой, ясно указывали на то, что они столкнулись с нечто опасным, с чем ни одна из сторон ещё не имела дела, и Габриэль остро это ощущал. Глубоко в душе продолжало зреть разочарование в собственных способностях, порой становившееся невыносимым. На периферии мелькало осознание бессмысленности его терзаний, и он не хотел, чтобы эмоции завладели им, отчаянно пытаясь контролировать этот бурный непрекращающийся поток мыслей, подталкивающий его в объятия очередной депрессии. Эшвуд чувствовал себя предателем и раздражался от этого ещё больше, не в силах продолжать бороться, окончательно давая волю смирению. Костюм, ещё недавно сидевший по размеру, теперь висел как тряпка, подчёркивая его потерявшее несколько килограмм тело. Эшвуд почти не ел. Единственной пищей был холодный сэндвич по утрам, который он запивал терпким кофе из автомата, давно переставшим приносить бодрость. Сон тоже ушёл. Каждую ночь Габриэль бесцельно сидел за рабочим столом, продолжая просматривать материалы дела, которые уже выучил наизусть, или лежал, глядя в потолок, наблюдая, как лучи от проезжающих фар машин тянутся по стенам, и вставал с первыми лучами солнца, проникающими через тонкие занавески в комнату. Лицо осунулось, а по скулам разрослась небрежная борода, подчёркивающая синяки под глазами — живые доказательства его бессонных блужданий. Габриэль выглядит как ходячий труп, готовый рассыпаться на части при малейшем резком движении. Увидев Лори, направляющуюся к архиву улик с большой коробкой, Габриэль на секунду замер. Она улыбалась, кивая коллегам, которых не приметила утром, и что-то шептала себе под нос. Эшвуд, надеясь, что она его не заметит, скрылся за ближайшим стеллажом, но женщина не оставила ему шанса. — Детектив, — с беспокойством обратилась Лори, и её улыбка мгновенно исчезла. — Неважно выглядишь, ты так и не пьёшь лекарства, которые я тебе оставляла? — Не переживай, Лори, — попытался он её успокоить, уклончиво отвечая: — Я просто немного устал. Женщина прищурилась, явно не веря ему. Пожилая дама, посвятившая свою жизнь службе, всегда знала, когда он врал. Габриэль понимал, что она улавливала каждую его эмоцию, каждый вдох, даже когда он пытался скрыть свою подавленность. В его памяти всплыли образы наркомана, которого только что задержали. Его противоборство напоминало ему его собственный бой с мраком, в котором Эшвуд проигрывал, и закрытая дверь камеры стала символом его разбитых надежд. Лори, всегда умеющая видеть сквозь маски, обвела его изучающим взглядом в поисках истины. — Ты выглядишь так, будто винишь себя в чём-то, — продолжила она, прерывая его размышления. — Иногда нужно просто отдохнуть, детектив, и дать себе время. Габриэль посмотрел в сторону, ворча про себя, что время — это именно то, чем он не располагал, и двинулся дальше, посмотрев на тикающие настенные часы, осознавая, что окончательно опоздал. Когда Эшвуд бесшумно вошёл в кабинет капитана, оживлённая беседа сразу же прекратилась, сменяясь гробовой тишиной, будто кто-то резко нажал на паузу. Закрыв за собой дверь и развернувшись в сторону стола Брука, он наткнулся на три пары удивлённых глаз. Габриэль непроизвольно дёрнул плечами, испытав лёгкое беспокойство от столь пристального внимания. В комнате, наполненной мягким светом, отражающимся от гладкой поверхности платиновых шкафов, чувствовалась взволнованность, витающая в воздухе. Эшвуд понял, что за те десять минут, на которые он опоздал, присутствующие успели поспорить, но, к собственному сожалению, ему не удалось расслышать о чём. Брук, поджав губы, сидел в своём кресле, откинувшись назад, и сквозь помутневший взгляд прослеживалась растерянность. Бруствер бесшумно, но нервно постукивал пальцами по папке. Его спина была натянута до предела, словно нить, готовая в любой момент лопнуть, обрушивая на аврора натиск скопившихся эмоций. Напротив него сидел Малфой — единственный, кто, казалось, не разделял общего напряжения. Он расслабленно сидел, сложив руки перед собой. Скрывая собственное недоумение, детектив отвёл взгляд, цепляясь за картину, висевшую над головой капитана. Подобное вальяжное поведение было для него неприемлемым, однако, по всей видимости, никому не было до этого дела. — Габриэль, обычно ты всегда пунктуален, что-то случилось? — уточнил капитан с едва заметным беспокойством. Он приподнял ладонь, указав на свободный стул. — Прошу прощения, — произнёс Эшвуд, присев. — С утра поступил завершённый отчёт об уликах из заброшенного дома, и я не заметил, как быстро пролетело время. — Что-то удалось найти? — спросил Брук, и в его голосе проскользнула надежда, словно он всё ещё не терял веры услышать хорошие новости. — Ничего существенного, капитан, — устало вздохнул Габриэль. — В этот раз опять никаких следов, — закончил Эшвуд, решив пока не говорить про знаки на стенах. Брук нахмурился. Выпрямившись в кресле, он старался сохранить спокойствие, но дёрнувшиеся уголки губ выдавали его разочарование. — Что ж, тогда давайте начнём, — разорвал молчание капитан. — Прошу вас, коллеги, введите в курс дела детектива. Эшвуд поморощился на слове «коллеги», сглатывая образовавшийся комок неприятной горечи и чувствуя былую озлобленность, но он быстро отбросил лишние мысли и внимательно посмотрел на авроров. — По решению суда Визенгамота теперь мы принимаем непосредственное участие в расследовании, — начал Бруствер. — Вчера аврор Малфой принёс вам результаты анализа нашей лаборатории, вы просмотрели их, детектив? — Да. — Что скажете? — спросил Кингсли, и его тон был настойчив, будто он не оставлял места для размышлений. — Не думаю, что моё мнение будет для вас иметь значение, я не знаток ваших магических штучек, — съерничал Эшвуд, ловя укоризненный взгляд Брука. — Детектив, возьмите себя в руки, — чуть повысив голос, потребовал Джон и посмотрел на своего подчинённого, одним лишь выражением лица требуя прекратить это представление. Малфой, сдерживая ухмылку, с любопытством наблюдал за происходящим. Он невольно прикрыл рот ладонью, не в силах скрыть своего веселья. В его голове не укладывалось, как такой разумный и уважаемый человек с обширным послужным списком мог вести себя как ребёнок. И если вчера он проникся к нему пониманием, то сегодня, проведя глазами по внешнему виду Эшвуда, начал сомневаться в его душевном равновесии. — Габриэль, я осведомлён о вашем отношении к нашему отделу и, к сожалению, не в силах, изменить то, с чем вам пришлось столкнуться, — проговорил Бруствер, сделав заметную паузу. — Но, поверьте, мы пришли сюда не с целью навредить. — Возможно, — с явным недоверием проговорил Эшвуд. — Мы так же, как и вы, хотим найти преступников, так что давайте отбросим предупреждения и наберёмся терпения, — продолжил Кингсли, обмениваясь секундным взглядом с капитаном. — Я уверен, что вы достаточно умны, чтобы понять, что в этот раз дела обстоят куда серьёзней. — Вы указываете, что потерпевшая — носитель враждебной магии, насколько вы уверены в этом? — уточнил Габриэль, возвращая диалог к отправной точке. Ему не хотелось выслушивать нотации в свой адрес теперь ещё и от сотрудника министерства, достаточно было капитана и самого себя. — Несколько проведённых исследований указывают на это, — отвечал Бруствер. — Но, пока мы не переговорим с Гермионой Грейнджер, никаких точных выводов быть не может. — Есть вероятность, что магией владеет кто-то другой? — спросил детектив, оценивая ситуацию. Он правда не был силён в магии, но думать умел, и первое, что начал, — это оценивать уровень возможной опасности. Если после общения с потерпевшей они будут уверены, что это она, то у них есть шанс её контролировать, но Эшвуд не исключал, что есть и другой вариант, имеющий для них менее положительное развитие событий. — Да, такая вероятность возможна, — подтвердил Бруствер. — Где сейчас находится мисс Грейнджер? — Мисс Грейнджер ещё находится в больнице и будет выписана только завтра, врачи не рекомендовали посещать её в палате, так как она проявляла признаки эмоциональной нестабильности, — отвечал капитан. — В чём проявляются эти признаки? — заинтересованно спросил Малфой. Он наклонился чуть вперёд, и ранее охватившее его озорство бесследно исчезло, сменяясь серьёзным, изучающим взглядом. — Приступы паники, ночные кошмары, головные боли, — добавил Брук. — Ей вводят стабилизирующий препарат, который недавно разработала ваша лаборатория в Мунго. — Вы указываете, что никогда не сталкивались с подобной магией. Если подтвердится, что мисс Грейнджер — носитель, то вы сможете её контролировать? Габриэль задал новый интересующий его вопрос. Ему хотелось понять, насколько быстро они смогут ликвидировать угрозу, прежде чем Гермиона Грейнджер сотрёт Лондон до основания. — Если мы будем точно уверены, что это мисс Грейнджер, то Теодор Нотт вместе с лабораторией Отдела магического правопорядка найдёт возможность сдерживать её магию, — безапелляционно заявил Бруствер. — Также в мерах дополнительной безопасности за ней будет наблюдать Драко Малфой. Его способности в чарах разума достаточно развиты, чтобы сдержать эмоционально-негативные всплески, способствующие выбросу бесконтрольной магии. — Организуйте допрос уже завтра, — добавил Драко. — Учитывая то, что вы сообщили, капитан, у нас нет времени ждать, когда мисс Грейнджер придёт в себя и захочет с нами говорить. — И нам потребуются все материалы дела, которые находятся в вашем распоряжении. Бруствер протянул Бруку бланк с печатью Министерства магии и, взяв ручку, указал колпачком на место в самом низу. Капитан, быстро пройдя взглядом по строчкам, меланхолично расписался и протянул документ Габриэлю. Перед ним развернулось магическое соглашение, скрепляющее их сотрудничество невидимыми нитями магии. Эшвуд уже видел подобное ранее, когда ещё не противился работе с Отделом по расследованию магических инцидентов. Прочитав весь текст, детектив не раздумывая оставил свою подпись, игнорируя давление своего постоянного спутника — ненависти. Она чёрной тенью упрямо продолжала цепляться за его душу, напоминая о своём существовании. Но сейчас Габриэль насильно сдерживал себя, отгоняя ненужное. Он вспоминал о своей главной цели, ради которой работал в полиции, и это было куда важнее его тревожных чувств. В памяти промелькнули детские воспоминания, когда он мальчишкой пробирался во двор полицейского участка. Он с восторгом наблюдал за активной работой офицеров, представляя себя в их форме, со значком на груди, распутывающим сложные дела и восстанавливающим справедливость. Габриэль хотел стать защитником для тех, кто не способен сделать это сам, и именно это всегда давало ему силы двигаться дальше, несмотря на тени сомнений и обид. Подписанное соглашение заставляло его сердце биться чаще. С одной стороны, это был шаг к возможности поймать злосчастный культ, но с другой — он вновь погружался в морок, от которого всегда старательно пытался убежать. Габриэль, наблюдая за Бруствером и его командой, пока не замечал ничего, что могло бы сложить о них негативное впечатление. Они были своеобразными, но ни больше ни меньше. Но Эшвуд знал, что сотрудники их подразделения не были теми благородными рыцарями, какими их пытались всем преподнести. Они прятались за масками высоких полномочий, играя с жизнями и судьбами обычных людей, происхождение которых не имело значение. Принцип правосудия для них отходил на второй план, сменяясь личными интересами и амбициями. До трагической погибели его родителей на улицах Лондона, отдалённых от спокойных районов, где мимоходом не сможет пройти даже самый бесстрашный турист, начал распространяться новый наркотик. Он стремительно заполнял город, как чума, несущая только смерть и разрушения. И каково было удивление Эшвуда, когда он узнал, что сведения о смерти Шейлы и Виктора, пестревшие стандартными заключениями, скрывали под собой куда более ужасающую тайну. Его отец, как оказалось, работал в полиции. Он был рядовым полицейским, патрулировал улицы, выписывал штрафы, и жизнь его была спокойной и размеренной. Виктор Элройн никогда не стремился к наполненным опасностью дням и держался по возможности подальше от следственного отдела. Прогуливаясь вечером по набережной порта вместе с женой, его родители, наткнувшись на перепалку, стали свидетелями несостоявшейся сделки. Случайное стечение обстоятельств унесло жизни, но большую несправедливость Габриэль ощущал от осознания, что все это было связано не только с торговцами яда, но и с Отделом по расследованию магических инцидентов. Наркотик имел магическое происхождение, что было установлено раньше, но по решению некоторых вышестоящих чинов это стало темой молчания, при этом распространение лишь набирало обороты. Повторные прошения об их участии безжалостно отклонялись, а их рассмотрение постоянно откладывалось. Эшвуд не сомневался, что и их блюстители закона имеют скелеты в шкафу, покрытые мрачными тайнами, но теперь причины его недоверия перерастали в личную неприязнь, размывая границы и создавая накопленную враждебность между ним и волшебниками. Тем не менее им предстояло работать вместе — угроза, нависшая над двумя мирами, требовала немедленных действий. Если они не остановят культ, то неизвестно, какие ужасающие последствия их ожидали. Время уходило, и каждый миг мог стать решающим в битве, в которой пока они проигрывали.