До скорой бесконечности

      Большая гостиная поместья была залита ярким светом. Занавески были убраны с окон, а двери распахнуты настежь. Из волшебных светильников холодный белый свет разливался по всему помещению. От входной двери до созданной магией невысокой платформы простиралась белая дорожка. В центре возвышенности, под аркой из живых красных роз, церемониймейстер разговаривал с белокурой женщиной, кривившей губы. Колонны гостиной были оплетены лозами красных роз, а с высокого потолка падали лепестки того же цвета, красочно растворяясь в воздухе на высоте семи футов от пола.       Стулья, каждый с белой накидкой, стояли ровно в восемь рядов, создавая узкий коридор, по которому тянулась белая дорожка. На одном из стульев сидела девушка, чье лицо невозможно было рассмотреть из-за упавших на него закрученных прядей волос. На коленях у неё лежал венок из красных роз, и она неуверенно перебирала его пальцами, оставляя за ногтями мелкие разрезы на нежных лепестках.       — Алекс, подойди, — попросила женщина, махнув рукой.       Девушка незаметно вздохнула, поднимаясь с места. Взгляд её упал на довольного парня. Марцелл, как и она, сидел на одном из стульев, но на другой стороне зала. Он часто кивал и растягивал губы в улыбке, разговаривая со своим отцом.       Подойдя к арке, Алексис старалась не выдать своего недовольства, уставившись на миссис Малфой, которая с нетерпением смотрела на неё.       — Тебе, как невесте, следует больше участвовать в подготовке, — укоризненно сощурила глаза женщина. Она ахнула, как только её взгляд упал на руки будущей невестки. — Это что еще такое? — прошипела она, забыв о церемониймейстере, грубо схватив девушку за руку и подняв её на уровень глаз.       Алекс закусила губу, понимая, что именно возмутило миссис Малфой. Заживающие кровоподтеки в форме полумесяцев на ладони, неухоженные ногти, местами поломанные, со следами застывшей крови на заусенцах и кутикуле. Алексис избавилась от привычки выламывать пальцы, но приобрела новую. Теперь, в моменты нервного напряжения, девушка вгрызалась зубами в подушечки пальцев рядом с ногтями, сжимала руку в кулак, оставляя следы, и пальцами одной руки больно вдавливала в пальцы другой. Физическая боль оттесняла желание разрыдаться.       — Чтобы ты знала, женщины нашей семьи всегда должны выглядеть аккуратно и ухоженно, — выплюнула женщина, с силой отшвырнув от себя её руку. — Приведи себя в порядок и спускайся. Хватит отлынивать от дел, пора привыкать самой вести мероприятия, а не хвататься за родителей.       Ответ крутился на языке, но, вопреки своим мыслям, Алекс кивнула и зашагала по лестнице к себе в комнату. На полке в ванной комнате ещё оставалась заживляющая мазь. Мимо неё быстрым шагом пролетел Лэндон, и она даже не подняла на него взор. Мужчина, заметив дочь, остановился, пока та, не спеша, шла, сжимая в руках венок, розы которого грозили переломиться под силой давления.       — Постой, — окликнул её мужчина. Девушка развернулась, невидящим взглядом смотря на отца. — Ты в порядке?       Алекс кивнула, не желая задерживать его. В руках Лэндон держал охапку красных цветов. Он задержал взгляд на глазах дочери, поджав губы.       — Да, миссис Малфой попросила поменять маникюр, — быстро подтвердила Алекс, помотав рукой перед отцом. — Не хочу задерживаться.       Лэндон качнул головой; то она просила закрыть шрамы, то исправить прическу, теперь и маникюр. Миссис Малфой требовала от его дочери совершенства, желая прикрыть каждый изъян.       — Скоро всё кончится, — обнадежил её Лэндон. — А потом… — мужчина прикусил язык.       Потом… он невесело усмехнулся. Дочь переедет в Малфой-Мэнор, где от миссис Малфой не скроется. И отчего-то он не сомневался, что эта женщина будет строить из себя скульптора, стараясь вытачивать из его дочери истинную представительницу рода Малфой. Идеальную скульптуру, которой его дочь никогда не являлась.       В его душе давно зреет тревога. Лэндон чувствует, как в груди сжимается что-то тяжелое, когда думает о том, что ждет её впереди.       — Все в порядке, отец, — равнодушно отозвалась Алексис, понимая заминку.       Слово «отец» неприятно резануло по слуху как девушке, так и мужчине. Оба вспомнили недавний разговор… — Серьги из платины не подходят, нужно золото, — раздраженно выпалила аристократка, попивая чай за столом, пока Алекс вслух размышляла, какие серьги ей выбрать. — Как те, которые мы купили во Франции? Как думаешь, пап? — у Алекс загорелись глаза от приятных воспоминаний, и она скосила взгляд на Лэндона, который кивнул. — Папа? — недовольно повторила миссис Малфой, под насмешливый взгляд Марцелла, сидящего рядом с ней. — Имей уважение к отцу, Алекс. Так фамильярно обращаться к старшему поколению не следует, даже если это твои родители. Глядя на потухшие глаза дочери, Лэндон поднял руку, желая заступиться. — Все в порядке, миссис Малфой, — удостоверил он её, стараясь сгладить углы. — Как-никак, мы в кругу семьи, к чему лишний пафос? — Лишним пафосом принято называть не непочтение, мистер Хардман. Вашей дочери есть над чем работать. Боюсь, в нашей семье, даже в тесном кругу, мы не забываем об уважении, и Алекс придется привыкать к нашим традициям и правилам, — холодно произнесла женщина, пока сидящая рядом с ней Сесилия поддакивала ей на каждое слово.       А в серых, жемчужных глазах его дочери с каждым днем становилось все больше оттенков холодного, ледяного металла.       — Скажешь потом, что долго не могла выбрать цвет или что-то в этом духе, — тяжело выдохнул Лэндон. — Не спускайся. Через пятнадцать минут мы закончим, осталось лишь обсудить рассадку гостей, а с этим мы и без тебя справимся. Через три дня последняя репетиция, на которой будет составлен брачный договор, и Вам дадут клятвы, которые следует заучить. Проговорите их перед церемониймейстером, и не увидишь их вплоть до торжества.       — Спасибо.       Алексис поспешила в свою комнату, пока отец не передумал. Громко хлопнув дверью, она отшвырнула от себя венок красных роз, совсем не заботясь о сохранности цветов. Девушка принялась переодеваться: подвенечное платье было до ужаса неудобным, но миссис Малфой требовала его обязательного ношения во время репетиций. В короткой нижней сорочке и белых чулках она повалилась на кровать, раздраженно снимая и отшвыривая заколки с прически, которые больно впивались в кожу головы.       Она понимала, что на подушке останется след от её лица, покрытого таким слоем косметики, что впору кусками отламывать, но не могла отказать себе в удовольствии полежать.       Держать спину прямо, ходить ровно, не спеша, говорить, когда спросят — все это накладывало такую усталость на девушку, что она не понимала, как справлялась с этим раньше. С вечно опаздывающей Клементиной у них не было времени на все аристократические правила за приемом пищи, так что пару кусков перехватывали перед уроком, дожевывая на ходу, и на этом хватало. А сна не хватало так часто, что ровно сидеть не получалось на уроках; и слова никто не говорил, даже Кассиопея позволяла себе развалиться в библиотеке. А здесь лишний шаг, вздох, неправильная мимика… миссис Малфой считала своим долгом уколоть ведьму, а Марцелл будто перенимал это от матери, то тут, то там находя поводы для упреков.       Алекс позвала домовика, и тот сообщил ей, что гости ушли. Силы по волшебству вернулись, и девушка направилась в ванную комнату, понимая, как долго ей придется смывать с себя весь антураж.       В ванной комнате она пробыла и впрямь долго. Стоило надеть привычное повседневное платье, как в дверь послышался громкий стук.       Алекс подумала, что это отец, и крикнула, что тот может войти, пока сама гребнем расчесывала спутанные от воды волосы.       В зеркале отразился тот, кого она никак не ожидала увидеть. Алекс скривила губы, оставила гребень и повернулась к незваному гостю с немым вопросом на лице.       — Не подумай, что я не рада тебя видеть, но ты мог бы дождаться в гостиной, — произнесла девушка, стараясь сдержать раздражение. Ей не нравилось, когда в её комнате появлялись без особой нужды. Она считала свою комнату чем-то личным, сокровенным.       Шатен не обратил внимания на упрек, лишь захлопнул дверь за своей спиной, показывая, что никуда не собирается уходить. Парень провел рукой по лицу, и возмущение читалось в его карих глазах.       — Это шутка? — на грани истерики спросил он, доставая из кармана смятый конверт.       Алекс разглядела узоры красных тонов на белой бумаге, узнавая приглашения, которые домовик рассылал несколько дней назад.       — Брось, — махнула она рукой, — просто не говори с Анной о своем происхождении, никто и не узнает. Оминис вчера прислал мне открытку с поздравлениями, уверена, он будет. Не обижайся, но я отправила сдвоенное приглашение и ему, и Анне. Посчитала, так будет правильнее.       — Думаешь, меня волнует, что подумают люди, когда узнают, что ты пригласила на свадьбу полукровку? — взорвался Себастьян, кидая смятый конверт ей в ноги.       — Прекрати, — спокойно попросила девушка, поднимая конверт и разогнув его, протянула парню, — без этого тебя не пустят. Родители здорово заплатили газетам, чтобы самим выбрать колдографии для статьи. Поэтому лишних не будет, только по приглашениям.       Себастьян взял конверт, но, наперекор девушке, вновь смял и бросил его в сторону.       — Какая к черту свадьба, Алекс? Малфой? Да ты хоть представляешь, кто он такой? Посадит на золотую цепь, а его семейка еще и кандалы закроет, — хмуро, скрипя зубами, кричал Себастьян.       На лице Алексис наконец начало проступать понимание, зачем он пришел. Она прошла языком по губам, стараясь успокоиться и не закричать в ответ на бывшего однокурсника.       — У меня есть долг перед семьей, Себастьян, — нарочито ровным голосом начала Алекс, опираясь бедрами на столик позади себя. — Возможно, мне тоже не очень нравится Марцелл, но это самый выгодный брак.       Всё равно брак по расчету, не было разницы, с кем жить. Никого Алексис не полюбит, она сама это понимала. А раз страдать, то хоть с увесистым карманом и чувством полного выполнения долга.       — Всё не так плохо, — поспешила сказать девушка, видя, как Себастьян уже открыл рот. — Марцелл не дурен собой, смогу привыкнуть, полюбить, — врала она, но так спокойно рассуждая об этом, что даже отец несколько дней назад поверил в такую же фразу.       — Этого ты хотела? К этому шла всю жизнь? — вскипал Себастьян пуще прежнего, размахивая руками. — Чтобы обручиться с человеком, которому для вечного союза впору обручаться с зеркалом? Ты губишь себя своими же руками!       Стакан на столе, столешницу которого Алекс сильно зажимала, треснул от единой искры её магии.       — Тебе какое дело? — ощетинилась ведьма. — Давно ли мы стали лучшими друзьями, Себастьян? Не тогда ли, когда ты в любви мне признавался? В твоих речах я вижу лишь корыстный интерес. Ответь честно: твоя злость из-за заботы или из-за того, что я буду обручена, да не с тобой?       Хлестко и безжалостно Алексис взирала на парня, который, казалось, наконец-то умерил свой пыл.       — Мы могли быть счастливы вместе, — сдавленно пробормотал Сэллоу, поднимая голову. — Раньше, — нехотя добавил он. — Когда ты назвала меня Томом, я понял, что сам потерял тебя уже давно. Я всегда искал лучшей жизни, Алекс, но ты слишком… сложная. Все эти дни после школы я думал о тебе, о нас, и вдруг осознал, — он сделал паузу, а Алексис не хотела подаваться, но внимательно слушала. Неподдельная искренность в его голосе не оставляла её равнодушной. — Понял, что рядом с тобой меня не ждет радужная жизнь. Древняя магия, хранители, испытания и нескончаемая опасность… На пятом курсе было весело, но когда к этому добавились прошлое, будущее и еще большая угроза… Честно, хотелось убежать. И я убежал тогда, когда ты поссорилась с Анной и Оминисом. Честно, не жалел.       — Но ты вернулся, извинялся, — напомнила Алексис. — Зачем?       Себастьян шумно сглотнул и покачал головой.       — Надеялся, — ответил он. — До последнего надеялся. А ты вернулась с Реддлом, который, черт возьми, способен мир захватить с такими амбициями и угрозами всему живому. Затем, в какой-то момент, мне стало легче. Я думал, что тебе и так достаётся с этим кретином. Не жалел, только злорадствовал. Но ты умудрилась отшить меня даже после объявления результатов экзамена. И я задал себе конкретный вопрос: «На кой черт это мне нужно?». К тебе не подберешься, а если подберешься — угроза жизни обеспечена. Не обессудь, но ты магнит для проблем, и мне это действительно не нужно. За мной Имельда бегает, в рот заглядывает, а стоило лишь пару раз пошутить и сделать несколько намеков на симпатию, — Сэллоу усмехнулся, приглаживая топорщащиеся волосы. — Фигура, лицо… она красивая, да и не бедствует — наградами весь шкаф обвешан, разве только орденом Мерлина первой степени не награждена. Но ради этого подвергать свою жизнь опасности каждый день я не готов, вытаскивать тебя из передряг — уволь. Лучше я буду рядом как друг, заботясь о Рейес, чем кидаться в пекло за тобой.       Он ожидал увидеть возмущение на бледном женском лице, но вместо этого нашел в нем понимание. Алексис едва заметно кивнула, ощущая легкость. Правда, неприкрытая и жесткая, хлестала по телу и оставляла неприятный осадок, но избавляла от груза на плечах. Друг? Может, у них появился шанс стать наконец-то друзьями, раз Себастьян впервые открыто поговорил с ней. Пусть слышать это было неприятно, но, черт возьми, это была правда.       — Значит, выбираешь позицию: «пусть сдохнет сама без моей помощи?», — выгнула бровь девушка, скорее с насмешкой, чем с упреком.       — Сдохнуть не дам, но с нетерпением буду ждать героя, который возьмет на себя эту ответственность. И это, Алекс, далеко не Марцелл.       — Я сдаюсь, Себ, — выдохнула девушка, поднимая руки. — Мечты о карьере — лишь мечты, разгадки и тайны в прошлом. Я врала тогда в Хогвартсе, мой брачный договор не дает мне прав на ближайшие пять лет. Семья, детишки, быт и Мэнор — вот мой путь.       — Убеги в Фелдкрофт, — решительно выпалил Себастьян, — за пару дней найдешь себе проблемы и втянешься в свой привычный быт…       — Я не поступлю так с отцом, — покачала головой Алексис. — Не могу.       — Я не приду на твою свадьбу, — нахмурился Сэллоу. — Не хочу видеть, как моя бывшая возлюбленная, с которой мне пришлось расстаться из-за ее жизненного кредо, так позорно расстается со своими убеждениями под аркой красных роз.       — Мне жаль, Себастьян, но у меня нет выбора. Я…       — Ты впервые выбрала самый легкий путь, но поверь, страданий ждёт гораздо больше.       — Поплыву по течению, — прикрыла глаза Алекс, чуть наклоняя голову вправо.       — И тебя выбросит течение в бушующий океан, где ты захлебнёшься. Поверь, куда проще бороться с волнами, когда ты к ним готова и смотришь на них сверху, стоя на палубе огромного корабля. И я говорю сейчас совсем не о воде.       Алекс понимающей кивнула и опустилась на кровать. Сэллоу пытался убедить её, но в итоге только сказал, что, пожалуй, посмотрит, как пройдет свадьба в Пророке. Смятый конверт так и остался лежать у стены, словно забытое воспоминание.       Загубленные мечты и амбиции затмевали её мысли. Но выбор был сделан. Сердце не шло наперекор хозяйке, выкаченные светлые чувства потери и любви будто навсегда охладили этот немаловажный орган, и оно больше не болело, словно опасалось напоминать о себе.       Забрав поднос с едой у эльфа, Алексис поужинала, надеясь, что отец поймет её замыслы. Сесилия после встреч с Малфоями была невыносима. Она постоянно пыталась упрекнуть дочь, оскорбляя её за манеры, как будто не могла простить, что ей приходилось краснеть перед миссис Малфой из-за поведением Алекс.       Это было отвратительно.       А ведь Сесилия, миссис Малфой и даже Марцелл правы. Шоколад не едят на обед и ужин, салатную ложку не путают с суповой, а шрамы — это не просто напоминания, а уродливые отметины, которые следовало скрывать. Они все были правы. В манерах она была на порядок ниже, её убеждения больше походили на нечто своенравное, о чём Сесилия не уставала напоминать.       Себастьян сказал то, о чем ведьма так долго думала. Не её это жизнь, как бы она ни врала себе и как бы ни старалась вытащить из груди новое теплое чувство. Любовь, подобно болезни, цвела, лозой оплетая грудную клетку раз в несколько дней. Алекс уже устала лишать себя этой болезни; ей хотелось с корнем выдернуть её, да не получалось. Эмоции, так тесно связанные с воспоминаниями, которых она не хотела лишаться, вновь и вновь вспыхивали в груди, намекая, что избавиться от них не так просто.       Хардман не считала себя слабой, но в который раз поднимая палочку над головой с намерением стереть память, она останавливалась. Забыть Клементину, чтобы не чувствовать утрату, забыть Реддла и весь этот мир, от которого она вынуждена была отказаться.       Но и здесь ей места нет.       Алексис вдруг поднялась со стула, не заметив, как кружка с чаем упала на пол, а жидкость медленно расползалась по полу к свадебному венку, пачкая белый фатин. Нервно она открыла первый ящик комода и вытащила жемчужный браслет, любовно поглаживая его.       «Приодеться что ли ради такого события?», — мелькнуло в её мыслях.       Больше всего на свете она боялась передумать, натягивая на себя черные брюки с блузкой и, накинув на плечи длинную мантию, плотно застегивая её. Решение, принятое за миг, казалось настолько правильным, что не оставляло ни малейшего повода для раздумий.       Девушка стремглав вышла, мрачной тенью проскользнув в обеденную, а вопрос отца, ненароком увидевшего её, так и повис в воздухе.       — Я всё исправлю, — прошептала она, бросаясь к камину.       Как будто почувствовав неладное, Лэндон резко встал из-за стола, спешив за дочерью, но мог лишь наблюдать с криком на устах, как её поглощает зеленое пламя камина.       Больница Святого Мунго была доступна для посещений через камин в любое время суток. Появившись там, Алексис моментально бросилась к ближайшему тупику. Она облокотилась на стену, тяжело выдохнула, сглотнула образовавшуюся в горле слюну и, не моргая, стала отсчитывать года, вкладывая частицу силы в каждую жемчужину. Ювелирно, ведь отсчитав года, она принялась за месяцы, а затем и на дни, точно представляя, в какой момент времени ей следует здесь оказаться.       Спешащие люди растворились, но выглядело это так, будто они резко переоделись и изменили направление. Алекс ощущала, как бьется сердце в груди, осматривая больницу, и пришла к выводу, что она не так уж сильно изменилась.       Нужное ей отделение оказалось на втором этаже. Тенью Алекс прошмыгнула внутрь палаты. Знак судьбы, иначе она не могла это назвать, ведь девушка, лежавшая на больничной койке, была так похожа на неё, что никаких сомнений не оставалось. Она проснулась и оглядывала помещение, пока Хардман запирала дверь чарами.       — Вам что-то нужно? — девушка с трудом приподнялась на руках, чувствуя, как тревога медленно охватывает ее тело. На целителя, вбежавшая в палату девчонку, никак не была похожа.       Алексис стянула капюшон с головы, мысленно радуясь, что палата была пуста, кроме них двоих.       — Я пыталась! — резко воскликнула она, накладывая заглушающие заклинания. — Никто не смеет обвинять меня в моих попытках. А уж тем более ты!       Девушка на больничной койке прижала руку к округлому большому животу, глаза метались по палате. Она корила себя за то, что оставила волшебную палочку дома. Алексис, словно голодный зверь, медленно надвигалась на нее, опираясь руками на высокое изножье койки, пальцы сжимали терновую палочку.       — Прошу вас, уходите, Вы меня приняли за другого человека. Я Вас не знаю, — спешно тараторила девушка, с трудом поднимаясь. — Прошу вас…       — Ох, матушка, Вы знаете меня дольше всех, — истерично засмеялась Алексис.       Она сама не понимала, что ее смешит: мать, испуганно сжавшаяся на кровати, сама ситуация или собственное сердце, которое бешено билось в животе у Сесилии. И которое Алекс так явственно ощущала, будто её тело пыталось слиться воедино с еще с несформированным.       — Мерлина ради, я Вас не знаю! — слезы на женском лице вызвали очередную порцию смеха.       Алекс покачала головой и с тоской смотрела на Сесилию, которая бережно укрывала живот рукой.       — Зачем ты защищаешь ее? — лицо Хардман тут же стало серьезным, как только она заметила легкие поглаживания по животу. — Ты любишь своего ребенка, матушка? Любишь? Так я перед тобой! Алексис Сесилия Хардман, хранительница древней магии, обладательница ордена Мерлина первой степени, сдавшая экзамены в школе на высшую оценку — воспитанная в ненависти матери. — Последние слова она выплюнула с презрением. — Почему ты возненавидела меня? Впрочем, знаешь, мне тебя не жалко, — Алекс покачала головой, громко цокнув. — Не жалко ничуть. Будь у меня любящая мать, все сложилось бы иначе.       Девушка непонимающе плакала, боясь сдвинуться с места, а Алекс отошла от нее, нарезая круги возле больничной койки. Она остановилась на секунду, глядя на девушку, которая, хоть ничего и не понимала, зато Алексис прекрасно осознавала, что говорит и кому это адресовано.       — Упреки, оскорбления, пощечины… Я ведь с этим жила все детство, — грустно усмехнулась Алекс, совершенно не замечая, как по щеке скатилась слеза. — Меня ведь не за что любить, да, матушка? Я глупа, неказиста и грация на уровне сапога, так ты говорила… В таких не влюбляются. Я не заслуживаю любви, а достойна лишь порицания. Но я старалась… все детство старалась, чтобы ты меня полюбила. Ни «люмос», ни «акцио» не удавались, а я пыталась, — рвано вздыхала она, с недовольством замечая, что говорить ей не дает подступающая истерика.       Сдерживаемая магия, эмоции, которые вырывались из груди, сейчас хлестко били ведьму, наказывая за сокрытие, принудительное выкачивание и карая за слабость перед ними.       — Почему ты не любила меня? — глухо спросила Алексис, останавливаясь возле нее. — За что я заслужила такую ненависть от тебя?       — Я не знаю вас, — всхлипнула девушка, так отчаянно переживавшая, чтобы ее ребенку не причинили боль. — И не ненавижу, пожалуйста… Я Вас прошу…       — В моем времени ты радуешься моей помолвке, не за меня, конечно, а за состояние, которое принесет этот брак. Ох, матушка, ты убивала во мне веру, и я решила, что ты тоже должна попасть под раздачу. Будущее — гори оно адским пламенем, а в настоящем я сама хочу наложить на себя «аваду». Но разве Алексис Сесилия Хардман даст слабину, спрыгнув с балкона? Я не доставлю тебе такого праздника, матушка. Нет. Ребенку, которому нигде нет места, лучше не рождаться вовсе.       — Я люблю свою дочь, не причиняй нам зла… — прошептала она, полная отчаяния.       — Ты сама причинила ей зло, — холодно произнесла Алекс, поднимая палочку. — Ошибка — мое рождение. Наконец, я поняла, о чем действительно сожалею… — Алекс вдохнула запах лекарственных трав, и в этот момент она осознала, что давно приняла решение. Слезы высыхали на глазах, пока девушка смазывала губы кончиком языка. — Avada Kedavra!       Вспышка зеленого луча отразилась в серых глазах, и, приоткрыв рот, она забыла, как дышать, когда луч пронзил скрытый под ночной сорочкой округлый живот. Блондинка, держащая палочку, мгновенно растворилась на месте, словно её здесь никогда и не было.