До скорой бесконечности

      Первое, что бросилось в глаза Тому, как только он вошел в свою комнату за принадлежностями для зельеварения, — это маленькая изумрудная коробка. Сложив руки на груди, он недоуменно остановился возле кровати. Рядом с коробочкой лежал небольшой дневник, чем-то напоминающий его собственный — черный переплет, куда Реддл уже долгое время записывал пометки из книг в скриптории. Этот же был меньшего размера, обшитый кожаным, явно дорогим переплетом, такого же изумрудного цвета, с изысканной гравировкой на задней стороне.       Скользнув взглядом, он заметил еще прямоугольную плитку горького бельгийского шоколада с кусочками цитруса.       — Эйвери! — окликнул он парня, который зашел следом. — За утро к нам кто-то заходил?       Адриан задумался, почесывая виски, его лицо было серьезным, а глаза искали ответ в воспоминаниях.       — Нет, милорд, мы вышли на завтрак среди первых, а последними пришли, как обычно, Алексис и Таттл, — протянул Эйвери, аккуратно складывая свои вещи в сумку.       С этими словами он вышел из комнаты, оставив Тома одного с его мыслями. Тот прищурился, проверяя содержимое на предмет проклятий. Не найдя ничего подозрительного, он сел на кровать и открыл дневник. Первая запись на странице заставила его нервно сжать пальцы вокруг подарка.

«Мой дорогой мальчик, Томми, Том.

Твой день рождения — это особенный праздник для меня. Я искренне надеюсь, что ты смог отметить его в компании дорогих тебе людей. Позволь мне сделать тебе подарок на твой день рождения. Я опоздала, но страх, что мы больше никогда не встретимся, не покидает меня. Я не откажусь от тебя по доброй воле; буду искать тебя даже если ты не захочешь видеть меня после окончания школы.

Я никогда не перестану извиняться перед тобой, но и ждать твоего прощения не стану — я заслуживаю презрения с твоей стороны. Позволь иногда видеть тебя, разговаривать с тобой; я готова пойти на все ради этого.

Я люблю тебя, мой дорогой мальчик, ты тот, кого я всегда буду любить, даже после своей смерти.

На первую и только первую страницу наложены протеевые чары. Я оставила на ней сгиб, чтобы в случае нежелания общаться ты мог просто вырвать эту страницу, но не отказывать себе в подарке. Дневник пропитан зельем защиты; никто никогда не увидит то, о чем ты будешь в нем писать.

С любовью, твоя мама,

Меропа Мракс».

      Реддл провел пальцами по страницам, проверяя подлинность написанных слов; он убедился, что протеевые чары действительно наложены лишь на первую страницу. Резко надорвав пальцами тот самый сгиб, он почувствовал, как нарастающее напряжение окутывает его. Остановившись в считанных дюймах от того, чтобы вырвать её, он отложил дневник в открытом виде, ленточка голубого цвета, яркого контраста с зеленой, слетела с коробочки.       Том замер. Его рот слегка приоткрылся, но ни вдоха, ни выдоха не последовало. Черные глаза сверкали восторгом, когда он поднял медальон, висевший на серебряной цепи. Это был медальон Салазара Слизерина, проданный Меропой за гроши. Он сверкал желтыми и зелеными оттенками на свету; изображенная на нем змея оставалась неподвижной, но реликвия явно охраняла своего создателя. Том сомневался, что змея по-прежнему останется такой же в руках посторонних.       Столько усилий было потрачено на поиски и сбор этого наследия, а Том гордился своим родословным. Он был уверен, что медальон давно оказался в руках Хепзибы Смит, той настойчивой покупательницы, которая с такой рвением посещала лавку «Горбин и Беркс», когда он подрабатывал там летом и планировал продолжить свою работу в этом году.       Теперь это сокровище, столь желанное, находилось у него в руках. Подлинность медальона не оставляла сомнений; он чувствовал исходящую от него мощь. На дне коробочки лежала еще одна маленькая записка.

«Я давно хотела вернуть тебе твое наследие, но без твоей подруги мне этого не удалось бы сделать».

      Алексис. Меропа знала лишь одну девушку, которая была так близка к Тому. Впрочем, кроме неё, она не знала никого. Теперь стало очевидным, куда пропадала девушка после уроков в последние дни. Очевидно, на морозе и простыла в поисках. Удивительно, если посыл Меропы легко понять; то зачем это нужно было Алексис было ему невдомёк.       Том бросил взгляд вправо, и его внимание остановилось на плитке горького шоколада. Девушка как-то упоминала о нем, говоря, что в Бельгии он был самым лучшим. Значит, она решила сделать ему подарок на день рождения.       Со сжатыми челюстями, Том достал из своей сумки перо, наспех смачивая его в чернилах на столике.       «Том Марволо Реддл: спасибо, мне понравилось».       Новая надпись мигом зажглась на странице.       «Меропа Мракс: я счастлива. Как дела в школе?».       «Том Марволо Реддл: приемлемо».       Захлопнув дневник, он не вырвал страницу, чувствуя легкий всполох магии. Пока Том не хотел отвечать; он решил, что сделает это позже. Надев медальон на шею, открыв его, он убедился — тот пуст.       Ради интереса он отломил дольку шоколада и попробовал её. Он был заколдован, ведь долька не таяла даже в руках. Вкус был гораздо ярче, чем трайфл, который подавали на завтрак, и намного слаще горького шоколада, что он пробовал в приюте. Положив его в тумбочку вместе с дневником, Том не забыл спихнуть свои предметы для зельеварения в сумку, прежде чем покинуть комнату.       Радость, восторг и детское ликование переполняли его, пока он пробирался по коридорам с беспристрастным лицом. Медальон пришел к нему в руки благодаря лёгкой подачи Меропы. Она немного приподнялась в его глазах, но прощать за безделушку, пусть даже желанную, свою родную мать он не планировал.       Слизеринцы толпились у кабинета Слизнорта, ожидая, когда профессор появится. В этот момент невозможно было не заметить Алексис: её смех звучал в его голове, пока она счастливо стояла с подругами, прижимая учебник по зельеварению к груди.       Подойдя ближе, он окликнул её, и её лицо не переменилось: она продолжала улыбаться, следуя за ним на удаленное расстояние от студентов.       — Зачем тебе это нужно? — спросил Том, наклоняясь к ней.       Занятия скоро должны были начаться, и далеко уходить ему не хотелось, но этот разговор должен был остаться приватным.       Девушка нахмурилась, не понимая. Она чуть опустила взгляд и наткнулась на серебряную цепочку, уходящую за ворот его рубашки.       — Скажи, что ты не безнадёжен! Я выбирала битый час этот шоколад в Бельгии. Если он тебе не понравился, то всё, я умываю руки! — она засмеялась, её жестикуляция выдавала хорошее настроение.       Почему-то именно сейчас Том не хотел её расстраивать.       — Понравился, — выдохнул он. Улыбка на лице Алексис стала шире, выражая искреннюю радость. Возможно, он не ошибался, подумав, что она собирается захватить весь мир лишь для того, чтобы заставить всех полюбить сладости. Впрочем, у всех свои цели, не ему судить. — Так зачем ты помогла моей матери?       — Я хотела сделать тебе приятно. Долго думала, что тебе подарить, но вариант Меропы оказался лучше. Конечно, мне пришлось пережить как минимум десяток совместных аппараций. Меропе удалось найти следы медальона, а я стала связующим звеном. Фамилия Хардман здесь не забыта и имеет весомый аргумент в сделках.       — Зачем тебе что-то мне дарить?       — Мной двигали не корыстные интересы, Том, — усмехнулась девушка. Печаль в её голосе выдала смену настроения от его недоверия.       Реддл поджал губы, наблюдая вдалеке за Слизнортом. Разговор стоило отложить; он доберется до правды, но не сейчас. Притянув к себе блондинку за распахнутые полы мантии, Том обнял её — возможно, в первый раз он обнимал её сам, вдыхая сладковатый аромат; теперь он был уверен, что это не парфюм — слишком уж стойким тот был, вероятно, это масло для рук с запахом какао. Крепкие руки сжимали её талию, и девушка, удивленно оцепенев, всем телом прижалась к нему. В воздухе витал лишь запах его древесного одеколона, а её переполняло множество чувств.       — Спасибо, — его шёпот, как пламя, прошелся по её ушной раковине, вызывая легкие мурашки по всему телу.       Она встала на носочки, переплетая свои руки за его шеей, погружаясь в притяжение его нежности. Он не причинял ей боли, не давил на кожу, лишь мягко прижимал к себе, прерывисто выдыхая.       Тем временем слизеринцы, стоящие поодаль, переглядывались с удивлением, продолжая свои разговоры. Никто не смел нарушить эту магическую атмосферу, будто страх парализовал их. Девушки завистливо отвели взгляды, а близкие к Реддлу начали осознавать, что их восприятие не обманывало: Алекс не была одной из них — она была с Лордом.       Отстраниться от парня её заставил только шум, когда ученики начали входить в класс. Она смущенно опустила руки, а глупая улыбка никак не уходила с лица. Вырвавшись из наваждения, Алексис поспешила в класс.       Слизнорт интересовал её меньше всего, и она не испытывала раздражения, работая в паре с Вестерном, который, в свою очередь, впервые замолчал и сосредоточенно делал свою часть работы.       Десятый раз бросая взгляды на Тома, Алекс одергивала себя: он сосредоточенно читал рецепт. Она не могла отвести взгляд от его длинных пальцев, бережно пересыпающих перечную мяту в котел. Его губы были плотно сжаты, а взгляд метался то на котел, то на учебник. Алекс не могла сосредоточиться на зелье, машинально добавляя ингредиенты, которые подряд говорил Эллиот, даже не сверялась с учебником.       Ей невыносимо хотелось повторить объятия, не отпускать его, простоять весь урок в них. Это влечение было новым, странным, мозг взрывался, как котел Джейн Марлоу. Только в конце урока она смогла собрать мысли: вместо оранжевого зелья их варево пенилась всеми оттенками голубого.       Как она могла так сильно привязаться к нему за этот год? Это наваждение — своеобразный экстаз от каждого прикосновения его холодных пальцев — казалось несвойственным для Хардман. Вдруг, словно молния, осветила её размышления: Крестраж. Она была его Крестражем, сильнейшим из-за массового убийства кровных родственников, и это создало нерушимую связь; осколок души стремился к своему владельцу, перекликаясь с её собственной сущностью.       После урока Алекс решила побыть одна; быстрым шагом преодолела расстояние до выручай-комнаты, не находя покоя в своей голове. Она распахнула глаза, поняв одну единственную истину — теперь она не принадлежала себе.       Дверь не появлялась, и, нервно теребя застёжку на мантии, Алекс грозила вырвать её. Руки дрожали, выдавая её волнение.       — Вот ты где…       Слишком резко она обернулась.       — …ты кажешься напряженной, прожигая взглядом пустую стену, — задумчиво произнесла Клементина, последив за её движениями. — Но я не за этим, — покачала она головой. — Сходим на озеро?       Алекс недоуменно уставилась на неё с вытянутым лицом. Бежать за ней, лишь для того, чтобы попросить сходить на озеро?       — Извини, Клем, но, по правде, на меня сейчас столько проблем навалилось, — выдохнула блондинка, неуверенно проводя пальцем по своим бровям.       Клементина, переминаясь с ноги на ногу, сжимала ручку своей сумки так сильно, что её суставы белели. Она тряхнула каштановыми волосами, закусила губу и сделала шаг к подруге.       — Я не прочь выслушать тебя. Ты знаешь, я всегда рядом, и…       — Мне хотелось бы побыть одной.       Разговор становился неловким, и они не сводили друг с друга взглядов, словно стараясь считать эмоции друг друга.       — Да, что ж, ладно, — натянуто улыбнулась Клементина, её голос слегка дрожал. — Да, м-м… Кассиопея сказала то же самое, поэтому… но это не важно, потому что я… — девушка крепче закусила губу, голос её надорвался. — Я понимаю, что вы считаете мои проблемы пустышкой. «Бросил парень — ей не впервой», но… ладно, — Клем всплеснула руками, пелена слёз затрудняла её слова, и она невольно всхлипнула.       Хардман чувствовала себя просто отвратительно, когда Клементина развернулась к ней спиной, уныло склоняя голову вниз. По неровной походке и дерганью плеч можно было смело судить, что она плачет.       Дверь вырисовывалась на стене, и Алекс остановилась, протянув руку к ней. Бросив взгляд на далёкую спину подруги, она чертыхнулась и поспешила за ней.       — Клем, погоди, — крикнула Хардман, переходя на бег, чтобы догнать Таккар. Та явно не собиралась останавливаться. — Я не хотела тебя обидеть, — произнесла Алекс, подравнявшись с ней.       Клементина недоверчиво взглянула на неё из-под мокрых черных ресниц. Мимо проходящие студенты мельком оборачивались на девушек, но особого дела им не было.       — Идём на Черное озеро. Я знаю место, откуда открывается потрясающий вид, — предложила ведьма, потянув за собой подругу, взяв ту под руку. Клементина оставила попытки сопротивляться и лишь плелась рядом, охваченная грустью.       Лед с Черного озера сошел, однако его обитатели всё ещё находились на дне. Их невозможно было разглядеть сквозь толщу воды. Согревающие чары уступали место теплой одежде, и девушка сильнее закуталась в свою зимнюю мантию, осознавая, что рискует простудиться.       Они устроились возле озера, усевшись на корнях большого дерева, которые торчали из заснеженной земли.       Клементина молчала, расстроенно наблюдая, как мимо проплывает туман, окутывающий часть виднеющегося Хогвартса и квиддичного поля. Холод её не трогал — она откинулась на ствол дерева.       — Ты любила его? — не нашла лучшего способа начать разговор Алекс и, поджав губы, внимательно следила за лицом подруги. В прошлый раз вся грусть Клементины прошла после того, как они с Кассиопеей наложили на Джерка сглаз; он несколько дней ходил с огромными гнойными прыщами на лице, и тогда Клементина снова засияла, как будто печали и не было.       — До сих пор люблю, — тихо выдохнула Клементина, опустив голову и следя за тем, как маленькие снежинки падают в воду у побережья и тут же исчезают.       Натти, Поппи и Имельда, вероятно, не страдали от неразделенной любви, хотя, может, и страдали, но Алекс не была в это вовлечена. Заводить разговор на эту тему ей было тяжело, и она тщательно отбирала слова, которые могли бы утешить. Опыта в этом у неё не было, поэтому, тяжело выдохнув, решила просто говорить, чтобы Клементина не подумала, что диалог был ей в тягость.       — Его взгляды, полные беспокойства, не могут говорить о том, что он безразличен к тебе. Возможно, есть обстоятельства, заставляющие его идти против собственных чувств.       — Чистота крови? — фыркнула Клементина, в голосе её не осталось слёз, но появилось раздражение. — Мы говорили об этом. Он сказал, что это не имеет никакого значения; кровь у всех одна — красная.       «Неужели Эйвери не был приверженцем взглядов своих предков?» — задумалась Алекс. «Тогда зачем он следует за Реддлом?».       — Зачем он тебе нужен? — нахмурилась Алекс, всплеснув руками. — Если он сделал свой выбор, разве достоин он твоих слёз?       — Серьёзно? Ты предлагаешь переключиться на другого?       — Да зачем тебе вообще кто-то? Ты самостоятельная, удивительная сама по себе! Дополнение в виде мужского пола тебе совершенно ни к чему. Я видела в школе множество девушек, которые без мужчин теряются и боятся остаться одни, как будто перестают быть интересными. Но ты не такая.       Мотивы Клементины оставались загадкой для Алексис.       — Я не могу быть одна, — произнесла Клем, выждав паузу, — мне необходимо, чтобы кто-то всегда был рядом. Не ради замужества или секса, а чтобы чувствовать себя нужной. Мне кажется, я должна постоянно ощущать себя особенной. — Алекс молчала, внимательно слушая подругу. — Я не строю иллюзий. Касси мне врет, да и ты тоже. Я могу на вас положиться, но вы старательно обходите меня стороной, когда я хочу помочь. Дружбы в одностороннем порядке не бывает.       Делилась ли когда-либо Хардман чем-то сокровенным с Клем? Очевидно, нет. Ни с кем, кроме Реддла и Оминиса. Доверять было тяжело. Хотя Алекс не могла презирать Себастьяна за его поступки — были и приятные моменты дружбы с ним, — она боялась открыться и невольно занять место пешки в шахматной партии умелого кукловода. Страшилась, что появится кто-то, кто захочет использовать её силу не так, как Себастьян, а скорее, как… Реддл. В глубине души девушка понимала, что он обратил на неё внимание лишь из-за древней магии, но недавние события не позволяли отвернуться от него. Она осторожно, медленно наступала на грабли, словно проверяя их остроту и прочность. И даже понимая, что будет больно, всё равно желала наступить на них: вдруг не ударят?       — Должно быть, я привыкла решать свои проблемы сама, — опустила голову Алекс. — Но это не значит, что я отворачиваюсь от тебя. Нет. Я не хочу, чтобы ты страдала, и мне неприятно видеть, как какой-то парень причиняет тебе боль.       — В этот раз всё было иначе. Он всегда казался мне симпатичным, но слишком недоступным. А в прошлом году он сам начал проявлять знаки внимания, и я полюбила. Правда, полюбила. Не уверена, что испытывала таких чувств к кому-либо до этого.       — Как ты можешь быть уверена, что влюблена в него? — не сводила с неё глаз Алекс.       Уголки губ Клементины дрогнули.       — Мне хочется постоянно быть с ним, знать, о чем он думает. Я не пытаюсь казаться лучше, чем есть на самом деле, не поправляю волосы или одежду. Впервые мне хочется, чтобы меня видели настоящую. Я стала замечать, что он закусывает перо, когда слишком задумчив, а когда его что-то тревожит, он всегда вертит в руках палочку. Я могу назвать десятки таких привычек, и я не следила за ним — это как-то само собой подмечалось, пока мы были вместе. Ну и моя амортенция… — Клем смущенно отвела взгляд, усмехаясь. — Она пахнет его шампунем для волос.       Насколько должна быть сильна привязанность, чтобы амортенция пахла кем-то? Алекс вспомнила, чем пахла её амортенция. Запахи часто сменялись в ней, но всегда присутствовал тонкий аромат бельгийского молочного шоколада. Если то, что перечислила Клементина, и означало любовь, тогда Себастьян никак не мог любить её. Она ему была не интересна как человек, а интерес вызывала лишь как чертов герой, сошедший со страниц учебника.       Привычки… Об этом говорила и Мюриэль в Мунго, казалось, это было так давно. Алекс подумала, ей хотелось бы, чтобы кто-то также был увлечен ею, запоминал даже её причуды, вплоть до любимого созвездия.       — Ты не была влюблена? — Клементина выдвинула предположение, прерывая наступившую тишину. Лицо Алекс не выражало никакого понимания.       — Нет, — покачала головой ведьма. — Я не вижу смысла в отношениях, ведь моего избранника выбирает отец, а не я, — произнесла Алексис, удивляясь тону своего голоса. Эта избитая, произнесенная сотни раз фраза вызывала в ней непонятное тревожное чувство.       Таккар подняла бровь, но Алекс и не заметила её недоумения.       — Ты говорила, что сирота, — прищурилась темноволосая.       Скривив губы от собственной глупости, Алекс сдержала глухой стон.       — Так и есть, я фигурально выразилась. Мы с ним часто общаемся… через его портрет.       Общаться с портретом… ей хотелось заткнуть себе рот, лишь бы избежать подробностей. Не секрет, что портрет передает лишь образ человека; едва ли он способен предложить что-то новое, что не было сказано ранее.       Алекс еще больше нахмурилась. Любой разговор мог выдать её, и во время таких душевных бесед легко забыть об осторожности. Она совершила огромную ошибку, привязавшись к людям из этого времени. Алекс провела рукой по снегу, пальцами цепляясь за камешек, словно искала опору в этом холодном мире.       — Но отсутствие родителей не позволяет мне забыть о своем долге перед ними. Я не могу позволить себе влюбиться. Пусть у меня нет идейных представлений о чистоте крови, как у моих предков, но это мой долг.       — Ты не влюблялась, — покачала головой Клементина, забыв про оговорку подруги. — Порой любовь заставляет многих отрекаться от семьи. Но ты боишься полюбить, чтобы избежать этого.       — Боюсь? — хмыкнула Алекс. — Разве можно отключить чувства? Сомневаюсь, что способна на такое.       — Любовь — это словно наваждение, привязанность, мысли только об этом человеке. Вполне можно принять это за дружбу и так не взглянуть правде в глаза.       «Но это невозможно».       — Мы говорим не обо мне… — напомнила Алекс, пытаясь укрыться от собственных эмоций.       — Мне легче, — перебила её Таккар, вдыхая полной грудью свежий морозный воздух. — Оказывается, убеждая кого-то, что любовь стоит почувствовать, сам начинаешь верить. Осознаешь, что умение любить — не проклятие, а дар. Многие лишены этого, прячась за неуверенностью, комплексами… о, ну и долгом, разумеется, — усмехнулась Клементина.       — La vérité est née dans la dispute, — медленно выдохнула на французском Алексис, замечая непонимающий взгляд сбоку. — В споре рождается истина. Так говорят французы, — объяснила она, словно искала утешение в мудрости.       — И правда.       Хардман невесело запустила камешек, покоящийся в её руке, в озеро, наблюдая, как по воде пошла рябь, отражая её внутренние переживания.       Как только Клем начала шутить и смеяться, Алекс потянула её поближе к школе. Темноволосая, заметив Изольду, которая направлялась в библиотеку, широко улыбнулась и поспешила за ней. Таттл была ходячим справочником по теоретическому материалу; едва ли Клем могла упустить шанс списать домашнее задание у старосты факультета. Хардман поднялась на восьмой этаж, вновь вставая перед пустой стеной. Резная дверь появилась мгновенно, комната, ощущала потребность в себе.       Оглянувшись, девушка вошла внутрь, сразу проверяя, чтобы вездесущий черноглазый парень не был здесь. Выручай-комната обзавелась небольшой каморкой по её желанию; в комнате с котлами и горшками недавно образовалась дверь, когда девушка рассматривала часы, наполненные древней магией. Она появилась тихо, представляя собой скорее стеллаж с книгами, нежели дверь; за ней оказалось пустое помещение с письменным столом и стулом. Факела на стенах создавали теплое освещение.       Зайдя туда, Алекс закрыла за собой дверь и присела. Видно, комната прочла её мысли о сохранности артефакта и создала секретное маленькое помещение; по центру стола возвышались часы. Песок в них продолжал двигаться, несмотря на то что прошло достаточно времени, чтобы он застыл.       Ведьма боялась, что Реддл мог узнать о её намерении починить их. Потерянная связь с домом угнетала; гораздо спокойнее было бы знать, что Алекс могла вернуться в любой момент. Сейчас же она чувствовала себя беспомощной. Прошедший год научил её одному — сбегать, и без возможности это сделать, ей казалось, что она стала более уязвимой.       Песчинки никак не хотели вести себя так, как до разбития артефакта о стену. Алекс уже пересыпала их, решив, что напутала со сторонами, где изначально лежали песчинки. Поэтому часы и переместили её в будущее, а не в прошлое. Пробовать было страшно, ведь кусочки магии время от времени двигались хаотично, словно им что-то мешало ложиться на дно.       Перебирать книги в скриптории по ночам она могла лишь с двух до пяти утра. В это время столкнуться с Реддлом в коридорах было невозможно — он ценил время, отведенное сну. Как могла заметить девушка, он ложился спать практически всегда в два часа ночи. Поэтому она смело покидала свою комнату, на всякий случай усыпляя Кассиопею, чтобы та не смогла донести на неё, и возвращалась, как только действие чар спадало. Он не должен был узнать, что она исследует скрипторий в поисках ответов. Хотя Алекс и знала, как выкрутиться, она оттягивала момент до последнего.       Появление нового стула в маленьком помещении не стало для неё чем-то неожиданным. Устало подняв голову, Алексис глухо простонала.       — Моё терпение подошло к концу, — произнесла Исидора, пронзая тишину. Алекс дернулась от неожиданности; обычно Морганак сохраняла молчание, лишь наблюдая с пустым, безразличным взглядом.       — Что это значит? — спросила Алекс, с тревогой поджимая губы.       Рука Исидоры потянулась к часам, и Алекс не успела среагировать, как они подвинулись буквально на несколько дюймов от её касания.       «Она материальна», — с ужасом подумала девушка. Но когда она вытянула руку, чтобы коснуться того, что считала видением воспалённого сознания, образ растворился, как пыль в воздухе.       Алекс поспешила выйти из помещения, плотно закрывая за собой дверь, которая вновь приняла вид обычного шкафа с книгами. Исидора хотела показать, что может воздействовать на предметы, и девушка понимала это, но твёрдо убеждала себя, что это всего лишь игра света. Верить в подобное было легче, чем осознать, что она слишком долго откладывала проблему, принимая её за галлюцинации.       Включив огонь, она поставила на него котел, наполненный водой. Всё из-за Клементины; корень сомнения прочно засел в её голове, когда та распиналась о любви. Алекс всего лишь хотела проверить: амортенция редко меняла источаемый аромат, как было написано в книгах, но каждый раз она пахла для неё по-новому.       Призвав учебник из конца девятнадцатого века, Алекс открыла последнюю страницу. Рецепт приготовления был поистине сложным и заковыристым; он пестрил пометками одного из учеников, который, видимо, забыл этот учебник в классе. Пока вода в котле нагревалась, Алексис осела на пол. Она не была уверена, что сможет приготовить это зелье, но наличие всех ингредиентов предвещало несколько попыток.       Разложив все компоненты, она вновь взглянула на список, считая ингредиенты в третий раз и аккуратно размещая их по порядку, как было указано в рецепте.       Раздражённо выдохнув, девушка подумала: «Реддл, должно быть, мог бы приготовить его с закрытыми глазами». Почему-то эта мысль вызывала в ней злость; нельзя быть таким идеальным.       Экстракт белладонны придавал зелью насыщенный темно-фиолетовый оттенок. Алексис, не отвлекаясь ни на мгновение, следила за инструкциями, периодически проверяя состояние ингредиентов и температуру котла.       Смахнув испарину со лба, девушка расстегнула верхние пуговицы белой рубашки, потирая вспотевший затылок. Мантия со школьным жилетом уже давно валялись бесформенной кучей на соседнем столе. Длинные волосы она собрала в неаккуратный пучок на макушке, заправляя выбившиеся пряди за ухо.       Восемьдесят градусов — недостаточно. Дождавшись, когда зелье поднялось на три с половиной градуса выше, она осторожно добавила очищенный плод смоковницы, увеличив пламя на несколько делений.       Всеми силами девушка старалась игнорировать Исидору. Та скучающе обводила помещение взглядом, порой останавливаясь на очередном взятом ингредиенте. Она не подходила близко, и от этого Алекс не напрягалась. Временами женщина проходила мимо растущих смертоносных растений, с деловитым видом осматривая их.       Отсчитав ровно три пары крыльев феи, ведьма с удовлетворением закинула их в котел, уголки её губ дернулись в едва уловимой улыбке. Грязно-серый цвет зелья почти достиг своей финальной стадии. Закинув несколько веточек валерианы, девушка неустанно помешивала зелье, то убавляя, то прибавляя огонь, не отступая от рецепта. Схватив корешок горькой полыни, Алекс начала медленно добавлять её в состав, наблюдая, как на глазах меняется цвет, пока вихрь магии кружился вокруг.       Внезапный маленький взрыв заставил её отшатнуться. Спиралевидный пар закружился над котлом, обретая перламутровый блеск, который отражался в её серых глазах. Радужка исчезла, растворилась в расширившихся зрачках.       Алекс погрузилась в состояние забвения, сжимая пальцы вокруг столешницы, которая была единственным оплотом в буре её мыслей. Тонкий, сладкий аромат бельгийского шоколада внезапно ворвался в лёгкие, вызывая желание бросить всё на свете и закрыться в комнате, поедая его с жадностью. Но в воздушном потоке проскользнули и другие ностальгические образы: свежесть воздуха после дождя, когда ты взмываешь высоко на метле и чувствуешь, как он обвивает тебя, не пропитанный ничем, кроме лесного духа. Воспоминания о мятном масле для рук отца всплыли в сознании, и ей показалось, что это было вечность назад — до того мучительного дня, когда Сесилия объявила, что у неё аллергия на мяту, потягивая мятный чай с притворной грацией. Аллергия была не на масло, а на его обладателя. Алекс вспомнила, как этот запах преследовал её во время последнего визита в поместье, став нестандартной ноткой в её амортенции.       Но это было не все: она четко различала запахи, но не могла понять, почему в носу застыл аромат того магловского домика по утрам. Библиотека в школе — все это объединял один древесный запах: лёгкий оттенок лаванды или кедра, и мягкий аромат пергаментов.       Вдруг громкий удар и внезапная вспышка боли разорвали её размышления. Она широко раскрыла глаза и отшатнулась.       Нагибаясь, чтобы потереть пораженные участки кожи, Алекс презрительно вперилась взглядом в Исидору, стоящую рядом со столом. Женщина безразлично приподняла бровь, легкая ухмылка тронула её губы, прежде чем образ хранительницы растворился в воздухе.       Запах амортенции, разлитой по полу, ударил в нос насыщенными красками. Она всё еще разливалась из перевернутого котла, заливая мраморный пол с зелеными огранками едва заметным, но манящим перламутровым блеском.       Лодыжки жгло от капель, попавших на кожу. Сквозь тонкую ткань чулок они впитывались, и ведьма спеша проводила ладонями по ним, пытаясь унять боль.       Наваждение, вызванное амортенцией, развеялось, как дым от перевернутого Исидорой котла. Боль пронзила её, словно холодное лезвие, вернув в жестокую реальность. Алекс сожалела, что нельзя произнести убивающее дважды на одном и том же человеке; неистовое желание снова расправиться с Исидорой затмевало все её мысли.       Согнувшись в три погибели, Алекс попыталась отойти от зелья, которое устремилось к ней. Пахнуть амортенцией — это был самый ужасный способ остаться незамеченной.       — И что, по-твоему, ты делаешь?       Нет. Встреча с ним явно не входила в её планы. Она хотела закончить всё до конца ужина; очевидно, слишком много времени у неё ушло на это зелье.       — Я… — Алекс закусила губу, слова застряли в горле, она всё еще была под впечатлением от действий Исидоры.       Реддл поморщился, но цвет зелья различить было невозможно — оно излучало запах, однако не имело яркой окраски, чтобы затмить цвета пола.       — В Хогвартсе отключили подачу воды, и ты искупалась в своих духах? — Том шагнул ближе к ней, и она в панике попыталась закрыть учебник, пряча его за мантию, но на миг застыла от его слов. — Что опять произошло? Тут разит бадьяном…       Она суетилась, и это явно выдавалось в её пленительном бедственном положении. Том, обладая проницательностью, уловил этот обманчиво «безразличный» взгляд её серых глаз; она всегда чуть приоткрывала рот, смотрела на него с задумчивым выражением, и он уже готовился услышать новую порцию лжи.       «Духи? Он сказал мои духи?». Ранее Оминис всегда мог угадать её по запаху, и когда Алекс спросила, он честно ответил, что она пахнет бадьяном. С тех пор девушка стала покрывать шею маслом сладкого аромата какао-бобов, стараясь скрыть свою истинную сущность.       — Они закончились пару дней назад, — выдохнула девушка, её голос звучал, словно отголосок беспокойства. Она, не смущаясь, стремительно пересекла расстояние до Реддла, вдохнув в себя его парфюм, пока он, застыв в замешательстве, старался разглядеть цвет зелья на полу. — Твою же мать… — прошипела Алексис, спеша покинуть зловещую атмосферу помещения.       Скромный магловский домик, библиотека, скрипторий — это многослойное благоухание заполнило её мысли, напоминая о её личных предпочтениях, но правда была очевидна: так пах Реддл. Его одеколон, запечатлевался в её памяти каждый раз, когда он соприкасался с её кожей. Стоило лишь его руке коснуться её лица, как она чувствовала этот обволакивающий аромат новых пергаментов, которым пропитались его пальцы, и невидимые мазки одеколона на запястьях, которым он не пренебрегал.       Внезапно её потянуло в женский туалет. Склоняясь над раковиной, она почувствовала, как в сознании бьётся ещё не озвученная мысль, требующая, чтобы её долго смаковал напряжённый мозг.       «Купалась в духах… разит бадьяном…»       Алекс невольно оттянула ворот рубашки, пытаясь вдохнуть как можно глубже — но это было бессмысленно. Она могла чувствовать только запах, который был ей чужд, и который пересиливал все приятные ароматы, заполнив её сознание. Реддл, должно быть, сам не осознал, что сказал в тот момент, хотя, умом он отличался от остальных; вероятно уже понял, что она варила, и что так услужливо разлила Исидора.       Ненависть расцветала в её сердце, и она плеснула в лицо холодную воду, устремив бешеный взгляд на отражение в зеркале.       — Чёртов Реддл, — глухо простонала она, опустив голову и опираясь руками о раковину.       Возможно, она слишком часто останавливалась на нём, рассматривая в разных сочетаниях с действительностью. Как тонка была та грань между прилежным старостой школы и темным волшебником, создавшим крестраж. Алекс не могла не чувствовать, опасность с ним рядом, но внезапное желание провести языком по его острым зубам охватило её с такой силой, что она дернулась.       Что бы сказал отец, увидев, как она борется с этими явными чувствами к полукровке, чьим крестражем она также была? Ничего хорошего и пристойного. Она долго избегала любого проявления привязанности, чтобы в один миг осознать, что оказалась связанной по рукам и ногам с будущим темным лордом — к силе, жестокости и властолюбию.       — Найди меня.       С испугом вскрикнув, девушка уловила мимолетную тень в зеркале, которая тут же исчезла, как иллюзия. Этот год стал всё больше напоминать ей пятый курс; проблемы рождались с завидной регулярностью.