dictum est factum.

🩸

      Юнги медленно открывает глаза. Голова уже не болит, а температура спала. Только голос немного придаёт недавнюю простуду. Прошло четыре дня с того дня в лесу. Когда ему стало чуть лучше, Хосок отвёз его домой. Несмотря на то, что ему уже хорошо, старший не дал ему пойти в школу, мол останешься дома и со следующей недели продолжишь ходить на занятия.        Юнги это бесило. Он давно ни с кем не дрался, никому не язвил. Даже не помнит, когда в последний раз был пьяным. Этот образ жизни далеко не для него.        Руки автоматически тянутся к телефону: ни одного пропущенного. Хотелось бы, чтобы было хотя бы одно от грубияна. Первые два дня Чон не отходил от него ни на шаг. На работу не шёл, почти не ел, иногда даже не спал. Ночами сидел рядом и вслушивался в неровное сопение, боясь, что если замкнёт глаз, то он прекратится. Каждый раз, когда омега открывал глаза и видел всю ночь неспавшего Хосока рядом с ноутбуком в руках, чувство вины жрало его изнутри. Он не однократно убеждал, что с ним всё будет нормально, и что он может поспать, но безуспешно. Он продолжал проводить бессонные ночи рядом, на готове помочь чем-нибудь.        Вчера, открыв глаза, Юнги обнаружил альфу сидящего на коленях у его кровати, а голова— на его постели. Он бессильно уснул, после трёх дней бессонницы. В душе омеги просыпались миллионы чувств. Самое сильное из них— удивление. Никогда о нём так не заботились. Отец днями где-то пропадал, а папа почти всегда плакал в запертой комнате. Они никогда не были в курсе, если Юнги простужался. Иногда папа мог заварить чай или дать какие-то лекарства, но о элементарной заботе речь и не шла. Его никогда не спрашивали, как он себя чувствует, что творится на душе, почему он всё-таки подрался. Оказывается, когда о тебе заботятся, это приятно. Тебе хочется быть окружённым этой заботой всегда. Потихоньку ты привыкаешь и к заботе, и к человеку, который дарит его тебе.        Когда-то в детстве Юнги пришлось прочитать сказку Экзюпери «Маленький принц» как наказание за прогул. Одна фраза десятилетнему ребёнку запомнилось, но смысл он не мог понять. «Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил». Семнадцатилетний Юнги наконец узнал смысл этой фразы. Теперь за него в ответе Хосок. Он приручил его за два дня, как самого послушного питомца. Да, ему паршиво признавать, что он как питомец. Дурак, привязался так быстро, хотя знает этого человека всего ничего. И так нельзя делать. Хоть и он нём не заботились, но очень часто давали советы или, скорее, наставления. Не знакомиться с незнакомыми (а как со знакомыми знакомиться?), ни к кому не привязываться, ни кому не доверять, поздно не гулять. Он делал всё точно, кроме последнего, естественно. А этот альфа и вправду старается держать своё слово. По отношению к нему многое в омеге изменилось. Он больше не согласен со всеобщим мнением о том, что Хосок безжалостный зверь. Да, он никогда не отрицал, что пару человек со своей дороги убрал не по-человечески, но он не прям зверь, дикарь или, что хуже, Ганнибал какой-то. Ну если подумать никто ведь не святой прям. Каждый в этом мире в каком-то плане плохой. Кто-то чуть больше, кто-то чуть меньше. От этого суть не меняется. Глупо человека называть зверем.        А вообще он не зверь, а полноценный долбаёб. Стопроцентный. Уже давно не утро, его нет дома, а на дисплее всё ещё ноль пропущенных. Омега чувствует, что его игнорят. Нет ну с каких пор не звонить, потому что не понял, что этого хотят, это игнор? Хочешь? Так возьми и сам звони. Это вполне естественно, но не для Юнги. Он весь день проведёт держа в руках долбанный телефон, но сам не позвонит. Так и с телефоном в руках проходит минута, час, два часа, пять часов, а звонка от него всё нет.        Наконец он просто бросает телефон в комнате и идёт на задний двор. Там прекрасный садик, где летом расцветают белые пионы. В углу есть маленькая деревянная скамейка, где и садится омега. В саду сейчас ничего нет, что, в принципе, не удивительно. Юнги смотрел на одну точку не моргая. В голове слишком много мыслей. В последнее время в его жизни произошло слишком многое, а он принял всё. Просто взял и принял, но не должен был. Истерики в таком ходе событий были бы вполне естественны, но этого у него не случилось.        Сколько просидел в своих раздумьях, Юнги не понял. Не понял так же, как на нём оказался тёплый плед, а огромная фигура— рядом.        —Хочешь снова заболеть?— альфа улыбается, преподнося плитку молочного шоколада.— Я вот не очень. Как прошёл день?       Омега молчит, а рука Хосока остаётся протянутым. Он убирает шоколадку в карман и молчит тоже. Сейчас к нему приходит осознание: с Юнги просто не будет. Казалось, что всё налаживается, что возникает хоть какое-то чувство, но нет. Рядом сидевший парень предпочитает смотреть в неизвестную точку неподвижно, вместо рассказа о своём дне. Альфе хочется услышать успокаивающий голос, но вместо этого слышит чуть громкое дыхание.        —Ты не позвонил, узнать как я,— эти слова вылезают из души, и заползают в чужую. Он ждал? Точнее… он ждал. Хосок не понимает, что происходит с ним в тот момент. Сердце бешено стучит, как бывает во время первого поцелуя. Руки нервно сжимаются в карманах куртки, а на лице появляется улыбка, которую скрыть невозможно.              Юнги честно не хотел говорить про это. Он не хотел показать, что не отпускал телефон из рук длительное время и ждал, пока тот позвонит. Слова сами вырвались из уст, а душа успокоилась. Теперь он хотя бы узнает, почему не получил заветный звонок.        —Я и так всегда в курсе, чем ты занимаешься и как себя чувствуешь . Зачем звонить тебе?— он хмурится. В ответ ожидал всё, что угодно: был занят, не было времени, забыл или что-то в этом роде, но никак это. То есть ему абсолютно не нужно разговаривать именно с ним. Вся эта забота просто чувство ответственности, ничего более.        —Не знаю,— бормочет под нос Юнги и встаёт, сбрасывая с себя плед, чтобы уйти в дом. За ним встаёт альфа и делая огромный шаг оказывается впереди.        —Я думал, что ты не хочешь, чтобы я тебе звонил,— уголки губ незаметно поднимаются.— Впредь буду звонить тебе раз в полчаса. Сойдёт?       —Как тебе удобно.        Юнги улыбается, но тут же борется с собой и скрывает улыбку. Щёки горят, внутри что-то тоже.        Хосок идёт к своей цели с высоко поднятой головой. И вскоре он достигнет его. Юнги в этом уверен.              *       Они сидят в гостиной на диване, рядом друг с другом. Юнги листает каналы на телевизоре, а Хосок читает книгу. В комнате слышен только звук телевизора, который омега постарался оставить на минимуме, чтобы вдруг не мешать.        —Что читаешь?— задаёт странный вопрос он, но делать нечего: по телику ничего интересного.        —«Граф Монте-Кристо». Читал?— альфа на минуту отрывается от книги и смотрит на него интересующимся взглядом.        —Я за целую жизнь только одну книгу читал,— а бывает и по-другому?       —Какую?       —Было бы прекрасно, если бы я сказал «Граф Монте-Кристо», но нет. Это был «Маленький принц», я его за наказание читал,— Юнги хмурится. Он никогда не любил читать, и когда отец заставил делать это в десять лет, он понял важную вещь: больше делать этого не будет. Не то чтобы ему не было интересно, просто надо было читать.        —И что тебе от туда запомнилось?— Хосок был в ответе уверен на все сто.        «Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил».       —«Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил»,— почему-то именно это запоминают все, хотя есть много чего другого.        —«Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь»,— он смотрит на улыбку омеги. Он помнит и эту фразу.        —Почитаешь для меня? Я люблю книги, но не читать,— однако нагло с вашей стороны, Мин Юнги.        —Новый груз предназначался для герцогства Луккского. Он почти весь состоял из гаванских сигар, хереса и малаги,— голос Хосока было приятно слушать. Омега не понимал, что происходит в книге: он читал просто отрывок из открытой страницы.— Тут случилось недоразумение с таможней, этим извечным врагом капитана «Юной Амелии». Один стражник остался на месте, двое матросов было ранено. Одним из этих двух матросов был Дантес. Пуля, не задев кости, пробила ему левое плечо. Дантес был доволен этой стычкой и почти рад полученной ране; этот суровый урок показал ему, как он умеет смотреть в лицо опасности и переносить страдания. Опасность он встретил с улыбкой, а получив рану, сказал, подобно греческому философу: «Боль, ты не зло».       —Подожди секундочку,— альфа снова поднимает глаза с книги и смотрит на задуманное лицо,— я не понял, что там происходит, но всё же. Как боль может быть не злом?       —Боль делает человека сильнее. Разве может то, что совершенствует человека, быть злом?— он задумывается ещё больше. Всю жизнь казалось, будто боль— зло. Самое огромное зло на свете. Теперь всё обретает другие краски. Действительно: человека человеком делает боль. Чтобы делали люди будь они всегда счастливы? Никуда бы не стремились. Боль толкает тебя вперёд. Не даёт сдаваться. Иногда ты работаешь над своей целью сутками, только бы не ощутить боль. Желание избавиться от боли становится сильнее самого него. Значит правда: боль, ты не зло.       Сегодня он ощутил боль, где-то глубоко в груди. И эта боль не зло, нет. Это признак того, что он всё ещё жив и что-то чувствует. Признак новорождённых чувств к человеку, который относится к тебе как-то по особому. И не хочется быть для него просто ответственностью. Хочется быть самым важным в его жизни. Самым первым, что приходит на ум, задувая свечи на торте, и самым последним, кого хочется потерять.        —Ты уже читал эту книгу?— не похоже, что он не знал, что там произойдёт. Он читал каждое слово так, будто наизусть знал следующее.        —Перечитывал пару раз,— он закрывает книгу и ставит на стол.— Пообещай, что когда-нибудь прочитаешь.        —Обещаю,— омеге и самому хотелось прочитать эту книгу. Что в нём такого, что Хосок прочитал его пару раз. Даже огромные размеры двухтомной книги не напугали.— Начну, пожалуй, прямо сейчас,— омега звонко смеётся и хватает книгу со стола. Хосок смотрит на него и улыбается. Он уверен, что Юнги не осилит эту книгу, бросит на половине, как сделал он сам в его возрасте. Но одно только желание поскорей выполнить данное ему обещание заставляет сердце трепетать. 

🩸

      В доме Кимов напряжённая атмосфера. Мужчина сидит с телефоном в руках, смотря фотографии отправленные неизвестным номером. На фотографиях он точно узнал его: это Тэхён. Видеть своего сына в объятиях одного из Чонов не самое приятное, что мог ощутить старший Ким. Хоть и имя Чонгука не так страшен, как его брата, но всё равно. Отдавать сына ему он не собирается, и примет любые меры, чтобы предотвратить их отношения. Сын ему врал. Уехал с ним загород, а отцу сказал, что останется у Чимина. Злость текла по венам, и ударить сына за враньё хотелось слишком.        Тэхён ничего не подозревая пришёл домой после занятий. Сегодня с Чонгуком они не виделись, у того были какие-то дела в офисе. В наушниках играла любимая песня, а на душе наконец покой. У него есть любимый человек, который рядом, держит своё обещание и только дарит счастье. Он об этом мечтал с детства. Наверное, все так делали. Сидя в своей комнате мечтали о большой и верной любви. О человеке, который будет рядом и в горе и в радости. Тэхёну повезло: он нашёл этого человека, и отпускать своё не собирается.         Входная дверь открывается тяжело, как обычно. Домой возвращаться не хотелось, в принципе, ничего нового. В мыслях он молился всем известным и неизвестным богам, чтобы отец не был дома. Тщетно. Он сидел в гостиной со своей обычной хмурой рожой, а в глазах пылал огонь злости. По телу прошлись мурашки, когда взгляд мужчины перевёлся на него: точно не будет хороший исход событий.        —Объяснишь мне, пожалуйста,— старший Ким поднимается с места и подходит к сыну, протягивая свой телефон. Сердце сначала перестаёт биться и вовсе, но через секунду забивается в двойном темпе. На фотографии он, с Чонгуком, в Пусане. То, что дарило ему счастье, скоро закончится. Он прекрасно знал о неприязни отца к Чонам. Братья тоже недолюбливали Кима, но враждой это не назовёшь,— что это такое?       —Отец, просто…— ком стоит в горле. Ничего выговаривать невозможно. Сейчас ему не интересовала кто послал фотографии, кто вообще сделал их. Сердце выпрыгивало из груди, а мозг отключился на совсем. Все ему известные слова вдруг испарились где-то и никаких оправданий, которые бы были понятны отцу, он не выдумал. Придётся на полную чистоту разговаривать. Так скажем, называть вещи своими именами,— я… просто,— Тэхён делает глубокий вздох, хватая как можно побольше воздуха из закрытого помещения,— люблю его.— звон в ушах, перед глазами сверкают искорки, щека потихоньку становится горячей, как только что нанесённый ожог, а ноги не держатся, коленки гнутся и он падает на пол. Следующие удары не дают долго ждать. Один за другим прилетают удары с ужасной силой на разные части тела омеги. Это не впервые, но в это раз больнее вдвойне. Всё не закончится только ударами, они не просто заживут. Тэхён знает: ему придётся отказаться от Чонгука, чтобы отец успокоился. В груди тяжело. У взрослого человека сердце весит примерно двести пятьдесят грамм. Тэхёного сердце сейчас ощущается больше тонны. Не уже ли на этом поступит конец их ещё неначавшейся истории? Эти мысли грызут душу, как черви, пока глаза не закрываются, а рот не заливается собственной жидкостью красного цвета. Он потерял сознание от многочисленных ударах, и только это могло остановить его отца. Попросив домработника проследить за сыном он уходит из дома. Пожилой бета обнимает худое тело и отвозит в комнату. Это делать приходилось не впервые. Каждый раз бедного омегу он поднимал в комнату и ухаживал за ним, как и за папой Тэхёна до его смерти. Ким Ханчоль жестокий человек, даже со своей семьёй. Сын его ненавидит, ведь именно из-за него погиб папа. Для четырнадцатилетнего ребёнка потеря самого важного человека в его жизни было, как минимум, больно. И эта боль из Тэхёна сделало сильным человеком, который может с высоко поднятой головой идти к своим целям через множество трудностей.              *       Чонгук уже сотый раз смотрит на дисплей своего телефона. Глазам верить он отказывается: это наверное какая-то ошибка. Ответ на свои сообщения он так и не получил. Миллионы оправданий лезли в голову, но не один из них не был правдоподобным. Ну самое вероятное то, что сообщение он получил от инопланетян.              «Давай расстанемся. Я осознал, что просто внушил себе любовь к тебе. Прости.»       Виски в огромных количествах проникает в организм через рот. С каждым выпитым стаканом злость внутри становится всё сильнее. Хочется взять Тэхёна и удушить за тонкую изящную шею. В то же время хочется услышать, что это шутка, и обнять, обнять, обнять.        Войну внутри прекращает чья-то нежная рука, которая ложится на плечо. Он переворачивается и видит перед собой маленькую хрупкую омегу. Это Минхо. Чонгук улыбается видя лицо младшего. Руки сами тянутся и к нему и притягивают ближе к телу. Огромные ладони обхватывают тонкую талию. Омега улыбается в объятиях, по которым так скучал.        —Чонгук-и, я скучал,— маленькие ручки тянутся к лицу и гладят по щекам. Он действительно очень сильно скучал. Каждый раз, когда Чон появлялся рядом с Тэхёном, сердце внутри останавливался. Сейчас же он смотрит на него и прижимает тело как можно ближе к своей.        —Совру, если скажу, что я тоже,— он тянется к губам напротив. Мнёт их своими долго и мучительно. Омега сразу же отвечает, приоткрывая рот, позволяет чужому языку проникнуть в свой собственный. Чонгук целует его настойчиво, грубо. Руки гуляют по коротким топом, поглаживая тонкую талию и спину. Язык охотно исследует рот, в который проник без каких-либо усилий. Целуются они наполненные страстью, очень глубоко и смачно. Воздуха в лёгких становится мало, а все остальные вокруг вдруг исчезают. Альфа кусает губы младшего до крови, а после облизывает его языком.       С Тэхёном было по-другому. Тот поцелуй был нежным, полным любви. Он боялся делать резких движений, чтобы вдруг не напугать его. Младший отвечал неумело, и от этого появлялись бабочки в животе. Сейчас же единственное, что испытывает Чон— возбуждение. Хочется Минхо трахать прямо здесь, наплевав на всех вокруг. Заставить кричать под собой, плакать, но не останавливаться после. С Тэхёном такого не хотелось. Хотелось прижать к себе и защищать, любоваться спящим до рассвета, а потом устало уснуть обнимая. И если даже секс, то только самый нежный, без каких-либо пролитых слёз.        С Тэхёном всё по-другому.        Руки с талии омеги пускаются на ягодицы, которые сминаются под большими ладонями. Минхо стонет в поцелуй и отстраняется.        —Чонгук-и, я больше не выдерживаю,— омега руками изучает накачанное тело под футболкой. Ему плевать, что все вокруг смотрят на них. Наконец этот альфа рядом с ним.        —Я тоже, малыш,— он оставляет короткий поцелуй на искусанных губах, и беря за руку тянет за собой к машине.— Я не дождусь, чтобы дойти домой. Не против провести со мной время прямо здесь?— пробираясь на заднее сиденье и таща вместе собой его, спрашивает Чонгук.        Омега не отвечает. Вместо этого он просто тянется к желанным губам за ещё одним жарким поцелуем. Минхо всё нравится. Нравятся грубые движения альфы, нравятся укусы на губах, нравится настойчивость, нравится идея потрахаться в машине Чона. Он готов целиком отдаться ему, без остатков. Чонгуку приходится разрывать поцелуй, оставляя тонкую ниточку слюни меж их губами, чтобы избавить Минхо от противного топа. Тот не теряет момент и в ответ снимает футболку с альфы. Поцелуи спускаются всё ниже, попутно оставляя красные пятна на нежной коже шеи. Он мычал от удовольствия, иногда что-то шептал, но Чонгук его не слышал. Он наслаждался видом под собой, смотрел на оставленные собой засосы, как на произведение искусства. Внутри всё кипело, и вовсе не из-за предстоящего секса. Злость к Тэхёну врастало. Сейчас он мог быть рядом с Чонгуком. Под Чонгуком.        Отрываясь от сладкой плоти альфа быстро избавляется от остатков одежды. Из кармана уже где-то валяющихся джинсов достаёт презерватив и катает на пульсирующий от возбуждения член. Он не церемонится, не подготавливает партнёра заранее. Раздвигая ноги в разные стрроны, сразу входит на полную длину, в ответ получая громкий крик. Уши гладит этот крик боли и удовольствия. Чонгук скучал. Скучал по тому, как хоронил свою боль в чьём-то теле. Он не сразу двигается, вместо этого тянется к опухшим губам и целует. Целует всё так де грубо, без каких-либо тёплых чувств к этому человеку. Машина достаточно просторная, но сейчас она кажется слишком маленькой. Стёкла вспотели от жарких прикосновений друг к другу. Минхо отстраняется и смотрит в глаза Чона. Там пустота. Ни единого намёка, что тот когда-нибудь полюбит его.        —Пожалуйста, двигайся уже,— стонет тихо омега вцепившись в плечи Чонгука острыми ногтями.        Альфа сразу набирает темп и вдалбливает хрупкое тело в кожаное кресло машины. Кажется вся порковка слышит громкие крики младшего. Он не жалеет тельце под собой, рука идёт к шее автоматически, как и всегда раньше. Душит, от чего на глазах заворачиваются слёзы. Всё заигрывается новыми красками. От нехватки кислорода перед глазами появляются звёздочки, а в ушах звенит. Эти ощущения самые прекрасные на свете. Сам Минхо, да и Чонгук тоже, ни с чем не готовы поменять эти чувства. Когда тот уже совсем задыхается, Чон убирает руку с шеи, на котором чётко были следы пальцев.        Чонгук его трахает как в первый и в последний раз. Перед глазами ничего не замечает, за всё время не разу не глянул на его лицо. В глаза не смотрел. Он не хотел видеть перед собой другие глаза. Не те шоколадные глаза, в которых прекрасно отражались звёзды., в которых было столько любви и тепла.        Чонгук не соврал.         Ему плевать на существование звёзд и луны. Ему плевать на существование восьми миллиардов человек.        Он боится жить без тех прекрасных глаз. Без того человека, который подарил крылья и сам же отрезал их. Теперь летать у него не выйдет. Останется только надеется, что этот человек когда-нибудь вернёт его крылья.        Сейчас под ним другой омега, который стонет от удовольствия. Через пару грубых и глубоких толчков он кончает себе на живот. Чонгук тоже долго не держится и изливается в презерватив.        Это помогло расслабиться. Хотя бы на короткое время забыть о боли глубоко в груди. До встречи с Тэхёном мозг Чонгука был хронометрически выверенным, без единой соринки механизмом. Последние три года этот орган перестал работать. Виною этому влюблённость.        Натянув на себя одежду альфа выходит из машины и закуривает. Разум пришёл к себе. В мыслях крутится только одна фраза: «я ему обещал».        Чонгук не выполнил своё обещание. 

🩸

      Намджун несётся по офису как ураган. Некоторые работники не понимают, что происходит, а свои люди стоят с нахмуренными лицами и ждут, пока появится хотя бы один из братьев Чон. Склад, в котором хранилось товар нелегальной части бизнеса, взорвали. Вместе со складом взорвалось оружие и наркота. Врагов у них много, но никто из известных не мог бы осмелиться настолько. Проблема была не в пару миллионов долларов, а в том, что чья-то наглость достигла до такого. Этим не кончится ничего. Этим даже не начинается.        Хосок врывается в свой кабинет и сразу зовёт к себе Джуна и Джексона. В последнее время и он, и брат мало участвовали в делах и всё лежало на их плечах. Хоть и они не носили фамилию Чон, но были частью семьи: оба брата доверяли им настолько же, насколько друг другу.        —Расскажите подробней,— вдыхает Хосок зажигая сигарету.        —Мы ничего не знаем точно, но около пяти часов утра кто-то взорвал склад. Не поджёг, пожаром не пахнет,— на одном дыхании говорит Джун, а Джексон тихо наблюдает.        —Есть подозрения?— у самого него, на самом деле, никаких представлений. Имей с ними кто-то личные счета, было бы очевидно. Но таковых, как думает Хосок, нет.        —Никаких,— Ким склоняет голову.— Только узнать кто сделал… Вырву глаза голыми руками.        —Спокойно, Джун. Надо судить холодной головой, чтобы понять кто бы мог быть,— альфа кивает другу,— Джекс, принеси все бумаги, что вы с Джуном писали в моё отсутствие. Поищем что-то там, хотя вряд-ли найдём.        Вон уходит за бумагами, а Джун садится в кресло напротив.        —Я не шутил,— вдруг говорит он смотря на друга.        —Знаю. Когда узнаем, сам дам ему тебе в руки,— Хосок улыбается. В такие сложные моменты было приятно видеть свою семью.— Где Чонгук? Вы с ним говорили?       —Я здесь,— говорит Чон входя в комнату. На нём нет лица. Весь бледный, а под глазами огромные синяки: не спал всю ночь. И бухал, естественно.— Что узнали?       —В ровном счёте нихуя,— бросает старший брат, продолжая пялиться на измученное лицо брата,— что с лицом?       —Да так, не спал парочку ночей. По делу можешь говорить?— Гук переводит тему. Рассказать всё брату не хочет сейчас. Два дня прошло уже, Тэхён так и не ответил не на одно сообщение. От этого дико больно, но жить можно       —У тебя никаких врагов? Я не думаю, что кто-то сделал это чисто из-за бизнеса. Личные счета, кажется,— в голове пробирается миллионы имён, но никто не подходит. Личные счета у Чонгука только с Тэхёном, и вряд-ли он мог сотворить такое.        —Не припоминаю,— брат тяжело вздыхает. Они сидят дальше, думая кто бы мог сотворить такое. Джексон уже привёз все документы, и теперь нужно рассмотреть их все. Все в этой комнате уверены: в этих бумажках не найдётся ничего, но все четверо  копаются в них, ища хоть малейший намёк на имя. 

🩸

      Юнги сегодня наконец идёт в школу. Чтобы вы понимали, он не горел желанием идти туда, но руки чесались. Давно он не встретил Киёна и не размазал его лицо по стене. Этого хотелось до дрожи. Долгожданная встреча не даёт себя долго ждать. Стоит ему перешагнуть ворота школы, как перед ним появляется он.        —Где ты был, Юнги-я?— как де хочется разбить эти губы, которые расплылись в ухмылке.— Я соскучился.        —Давай хотя после уроков я покажу, как сильно по тебе скучал,— Юнги сжимает руки в кулаки, еле сдерживая себя.— Не хочу портить настроение с утра,— он обходит парня перед собой и шагает к школе.        —Какого это, Юнги-я,— кричит на всю школу Киён,— быть подстилкой самого Чон Хосока?       Как будто на голову с неба свалилось ведро горячей воды. Руки сжимаются в кулаки и удар прилетает на лицо омеги, разбивая нижнюю губу. За этим следует и второй удар, и третий. Парень улыбается сквозь боль, прознающее всё тело. Удары Юнги сильные, и он никогда не мог бить в ответ.        Мин знает: за это будет огромная шумиха. Вместо родителей в школу вызовут Хосока, но ведь это сейчас не имеет значения, да? Сейчас самое важное постоять за себя и не дать никому называть себя шлюхой. Он с этим справляется на отлично.              *       —Посчитаем, ваш директор поверил тебе,— хмурится Хосок, когда они вышли из кабинета директора.— Теперь расскажи всю правду мне.       —Он сказал то, что не должен был,— Юнги понимает, что у него нет выбора и он должен рассказать всё от «а» до «я».        —Подробнее, пожалуйста,— альфа злится. Ему неприятно, что он вязался в какую-то непонятную драку и избил человека.        —Он сказал, что я,— у омеги выговорить эти слова получается с огромной сложностью,— твоя подстилка,— Хосок сразу меняется в лице. Теперь он понимает, почему Юнги избил его. Сам он поступил бы так же.        —Из вас двоих моей подстилкой был он,— ухмыляется Чон, в надежде, что этим успокоит Юнги. Но не знает, что на самом деле всё будет наоборот.        —В смысле?— теперь очередь Юнги злится.        —Взрослый мальчишка ведь, не объяснять мне тебе что это такое,— омега кивает и уходит к дверям. Хосок уходит за ним с улыбкой на лице. Не уже ли он ревнует?        В машине Юнги всё так же молчит; не переводит взгляд на Хосока. Будь у него сейчас возможность избить Киёна, он сделал бы это вдвойне сильнее. Руки сжимаются до хруста костей, а внутри что-то горит, но он не ревнует. По крайней мере пытается внушить себе, что не ревнует. Естественно ревнует, блядь, а почему не ревновать?       —Будешь кофе?— спрашивает Хосок всё ещё глядя на хмурое лицо с улыбкой.        —Буду,— насколько возможно холодно бросает Мин, даже не глянув на него. Альфа без звука уходит из машины и возвращается с двумя чашками кофе в руках. Он отдаёт кофе младшему и продолжает водить. Домой они приходят в тишине, и дома, как не странно, тоже не разговаривают. Юнги поднимается в свою комнату, а Хосок идёт готовить ужин. Вообще он не часто готовит, хотя получается у него очень даже и неплохо, но сегодня особый повод. Когда-то безответные чувства стали не такими уж безответными. Когда ужин был готов, он позвал омегу ужинать. Тот тихо кивнул и спустился на кухню. Всё на столе выглядело очень вкусным: Хосок постарался.        —Будешь и дальше в молчанку играть?— после самого молчаливого ужина спросил старший.        —О чём разговаривать?— голос кажется всё таким же холодным, но внутри пожар.        —Да не спал я с ним,— это не Хосок, это вдруг врывается из губ,— может пару раз целовались, и разок сосал он мне,— на этих словах Юнги подавился апельсиновым соком. Поднимает взгляд на альфу. Он готов убить за такие подробности,— кстати, это был худший минет в моей жизни,— он не выдерживает, встаёт с места и идёт в комнату. По дороге чувствует влагу на щеках.        Грёбаные слёзы всё же потекли.