Стань моей... Наставницей?

— Влад, а можно мне тортик доесть? — донеслось не то из комнаты, не то из кухни. — Без проблем, Ленок! — оставалось надеяться, достаточно громко отозвался Череватый из ванной. Станок все увереннее бороздил просторы едва ли существующей щетины, а угрюмый и невыспавшийся двойник «по ту сторону зеркала», кажись, чуть посветлел во взгляде. — Надежда Эдуардовна тебе ж его и положила. — Крутая она у тебя, знаешь? — Это круче меня, что ли? Не, я так не играю! — беззлобно усмехнулся Череватый, подставляя такой чувствительный в этот момент подбородок, под тёплые струи воды. Ха! Сказал бы кто ему тогда, в далеком, 2012, что Шевченко окажется такой душевной, понимающей и классной — ни за что бы не поверил! Впрочем, что тогда мог видеть и понимать он — юный, спермотоксикозный, до фанатизма убежденный в своей неотразимости? Он же, дурак, еще тогда встреч искать пытался. Номер ее узнавать, что-то у Шевченко выспрашивать. В конце-концов признался ей, думал, что поймет она. Удивительно, но Надежда все поняла. Она просто и спокойно налила ему душистого чаю, устроилась напротив, и взирая на юношу мудрым, материнским каким-то взглядом, начала: — Молод ты еще слишком, Владик. Молод. Любовь к вам в этом возрасте очень быстро приходит. Но и уходит тем же ходом — и в том ее неоспоримое преимущество. — А если не уйдет? — понуро спросил Череватый, обречённо пытаясь растворить в фаянсовой маленькой кружечке несчастный кусок рафинада. — Мне что, всю жизнь что ли мучиться? Надежда на это лишь грудно, заливисто рассмеялась. А затем положила руку ему на плечо — по-братски, по-дружески, не по-родительски даже. — Все пройдет, милый мой. Все пройдет. А если нет — ну, значит, время ещё не подошло. Подождать надо. Твоё — оно твоё. И никуда от тебя не денется. Поверь. Я не первый десяток лет на этом свете живу. Я знаю. Как ни странно, после этого разговора Владу реально стало легче. Жить, дышать, даже изучать ремесло — которое как будто обрело для него новый, истинный, тот самый, смысл. А после Влад неожиданно встретил и Лену — простую милую девчонку, как оказалась, приехавшую в Северную столицу из его же родных краев. Позже они вернулись в Луганск вместе — налаживать быт, отношения с родителями, да работать — в уже так хорошо знакомой Череватому колдовской традиции. Точнее, работал-то один Влад, но весьма успешно: порчи и привороты нужны всем, а за возвращение в «стойло» загулявшего мужа тетки готовы отдать тебе последние трусы. Может мерзко: может, выбранное им магическое направление совсем не одобрила бы «светлая и незапятнанная» Андреева, но в конце концов, он уже взрослый мальчик! Он мастеровитый опытный эзотерик! Он сам может решать, как и с какими Силами ему работать! Тем более, что Силы были к нему благосклонны — а иначе, как бы он смог добиться того, что имеет на сегодняшний день? Как бы сумел получить пусть и не первое, но вполне призовое место в самом известном эзотерическом проекте страны! И, несомненно, поднимется еще выше — ведь сегодня он, заручившись поддержкой обожаемой Надежды Эдуардовны, в очередной раз идет покорять звёздный Олимп! — Ну как ты завязал галстук? — сокрушалась любимая женушка, благословляя его перед выходом. — Ничего без меня не можешь, Господи. Череватый промолчал, закатив глаза. Он нервничал — но это был явно страх не перед уже знакомым внимательным оком софит. Предчувствие — странное, дурное, совершенно другое — дворовыми кошками царапало грудную клетку. «Не ходи никуда! Нечего тебе там делать!» И ведь это был даже не Толик. А хуй знает что. Но Череватый был от главной цели отказываться не намерен. Он лишь чмокнул Лену в щечку — легко, в знак прощания перед не слишком-то долгой разлукой. *** «Поляна» встретила чернокнижника уже знакомым безумием. Уже привычной нескончаемой какофонией — запахов, звуков, энергетик. Все смешивалось, сливалось, сплеталось воедино — оставляя твёрдое и уверенное «я» курить в стороне. Но нет. «Покурить» сегодня явно не получится. Ведь все эти «маги-чародеи», как оказалось, смотрели последний, 22 сезон «Битвы». Смотрели они и на него — но сейчас, наверное, с куда большим интересом, нежели когда-то по телеку. И не сказать, что этот самый «интерес» пришелся молодому человеку по душе. — Череватый, Череватый, Череватый! — доносилось, казалось, с каждого уголочка «Поляны». — Влад, я попаду в «Битву»? — выла какая-то странная дамочка с полумесяцем на лбу. — Никуда ты на хуй не попадешь! — отмахивался он, пробираясь сквозь толпу. Нужно было плюнуть с высоты на этих недоумков. Нужно было выбрать тех, с кем предстоит бороться на этот раз. Первая претендентка едва сама не заскочила на него. Высокая, длинноногая, с белыми кудрями ангелочка. Женщина-мечта. Ага. Только Влад совсем не любил «липучек». И татуированных с прокуренным голосом тоже не любил. Тетка с палкой и в очках. Неплохо. Очень даже неплохо. Ежели мальчик красивый какой не нарисуется — считай, «Рука» у него в кармане. Только вот… Череватый неожиданно остановился около очередной импровированной «стайки». Люди о чем-то оживленно спорили на очень повышенных тонах. Только наиболее из всех выделялся один — пронзительный, властный, и казалось заставляющий кровь в жилах стыть. — Вы спрашивали у людей согласие на порчи? Какое же право вы имеете их делать? — Владислав подобрался ближе. Удалось даже растолкать парочку «великих чародеев», пожелавших ему за это «смерти в страшных муках». Но это стоило того. Ведь, кажется, он не ошибся. Ведь он увидел ее. Черная. Сгорбленная. Постаревшая как будто бы — но не поменявшаяся ни капли. Красивая. Мощная, как трактор или его любимая машина марки «Нива». Охуенная. Бабонька его. Ангелина. — Ремеслом нужно заниматься по праву! — рвала и метала фурия. — А не так — сегодня, если захочу, трусы сниму, а завтра — крестик надену! Череватый не смог удержаться от счастливого, почти удовлетворенного смешка. Кажется, он был счастлив. Кажется, теперь-то он понял, зачем ему нужно было прийти сюда еще раз. «Вот теперь она наша! Во разгуляемся!» — плясал на плече воодушевлённый черт, распаляясь все сильнее, развязнее. Мощнее — так, что суровый взгляд женщины, до того отчитывающей какого-то недотепу, вдруг обратился к нему. Обескураженный Толя сделал кульбит. А Владик застыл, не дыша. Ведь Ангелина также, не мигая, смотрела прямо на него. Ведь ее, чуть оплетенное паутинками морщин, лицо, начало стремительно меняться в выражениях. Ведь ее, покрытая немногочисленными кольцами, такая же красивая и изящная ладонь неожиданно приблизилась ко рту — из которого лесной родниковой водой полились такие трогательные, в одночасье разбередившие душу, звуки. — Господи... — Ангелина! — Череватый тоотчс оказался рядом. Честно, он готов был заплакать — как и женщина эта, каре-зеленые, столь прекрасные в своей нежности и опасные в приступе праведного гнева глаза которой, были застланы пеленой счастливых, обещающих восторженные объятия, слез. Но объятий не случилось. Случились лишь все те же красивые, по-кошачьи лукавые и чарующие глаза, в мгновение ока сменившие цвет. Случились лишь ноздри, раздувающиеся все мощнее, хищнее — с каждой минутой, с каждым новым принятием воздуха внутрь. Случился лишь взгляд — холодный, недоверчивый, острый — точно кинжал, кромсающий на лоскуты горячее, уже предвкусившее столь долгожданную встречу, сердце чернокнижника. Озорная искорка потухла, не успев разгореться. Остался лишь суровый, совсем не летний ветер, доносящий откуда-то с севера жестокие, лязгающие металлом закрывающихся тюремных замков, слова: — Молодой человек, вы ошиблись. Я не знаю вас. И не знала никогда…