Стань моей... Наставницей?

«Она даже не знает, от чего отказывается! — назойливой мухой жужжал над ухом демон. — Предоставь ей крутую возможность узнать!» «Уж за мной-то не заржавеет», — предвкушающе скалился Череватый, извлекая из холодильника бутылку шампанского. В магазине сказали — хорошее. Жаль, конечно, что не лучшее. Впрочем, лучшее оказалось слишком дорогим — а денег, заботливо отправленных ему матерью из Луганска, не хватило бы на то, чтобы купить ещё фрукты, сыр и какие-то свечи (спасибо, не церковные). Хорошо, что Ангелина придумала на выходные оставить Яшу у матери! Хорошо, что она решила отвезти его сама — предоставив Череватому прекраснейшую возможность накрыть шикарный стол — такой, какой, верно, не организовывал для нее никто и никогда! Ну, или по крайней мере, уже давно. Ну что, растопим сердце Снежной Королевы? Заставим лед плавиться? «Еще как. А то ишь, нашлась неприступная. А по факту — такая же, как все. Цену себе набивает. Значит, ценник надо сорвать. С одеждой вместе». «Сорвем, сорвем!» — мысленно вторил демону Череватый, пыхтя и краснея, точно переваренный рак, пытаясь открыть эту чертову бутылку — дабы не опозориться перед дамой. Надо же сделать все в лучшем виде. Чтоб все прошло культурно, красиво и… обоюдно. Мы ж не насильники, правильно? Да и вряд ли у нас хватит сил на то, чтобы справиться с этой прыткой, боевой, и оттого ещё более сексуальной, женщиной. Наконец, все было готово. Владислав удовлетворено потер ладошки, любуясь результатами проделанной работы. Ну, не красота ли? Фруктики, шампанское, таинственный эротический полумрак, разбавленный неярким светом ароматических, красиво расставленных по углам, свечей. Ну охуенная же романтика! Он сам себе бы дал после такого! Только зачем заниматься рукоблудием? Когда совсем скоро придет она — красивая, по-домашнему милая, по-преподавательски, строгая, пахнущая изяществом, простотой, а главное настоящей женщиной. Его Ангелина. Его… Любовь? Бабское слово! Впрочем, похуй. Не время ломать себе мозги этим идиотским вопросом. — Владислав, а что так темно-то? — недобро нахмурилась хозяйка, не без помощи Владислава, снимая с себя верхнюю одежду. — Тёмных Тьмой не напугаешь, — зловеще усмехнулся Череватый, размешая коричневое драповое пальто на нелепом крюке на стенке прихожей, да ощущая на своей фигуре взгляд, заинтересованный, почти кокетливый. — А сегодня что, праздник какой? Так приоделся… — Там, где вы — праздник всегда, — весело и искристо рассмеялся Влад. Скажет ведь тоже! Он всего лишь накинул на себя пиджак — самый приличный из того, что отыскал в своем чемодане. Рубашка и черные брюки были, пожалуй, старее самого говна мамонта — если, конечно, в то время еще существовало что-то, наподобие костюмов. В любом случае, они сохранились довольно неплохо — а значит, по праву удостоились чести сидеть на юноше в сей знаменательный день. — А это… вам! — с ловкостью фокусника выудив из-под незамысловатой щели между тумбой и стеной букет шикарных, пусть и немногочисленных, лилий, молодой человек торжественно вручил их вмиг растерявшейся и, изрядно смутившейся, женщине. — Боже моя… — изумленно — нет, восхищенно развела руками она, наконец, переступив порог полутёмной, два часа доводимой до теперешнего состояния, комнаты. — Ты с ума сошел? Ты стол приволок, что ли, с кухни? — казалось, женщина пребывала уже не в шоке. Она пребывала в смятении. Черт. Переборщил немного. Не смог намекнуть, подготовить, как следует. Впрочем, самое главное, что Ангелина не наорала и не набросилась на него с кулаками — и это можно было считать добрым знаком. Что ж. Видимо, не зря он в последнее время вел себя «аки паинька». Никаких приставаний, игривостей, колких шуток. Только тихие и, пиздец, какие нудные, уроки ремесла; тяжелые пакеты, регулярно носимые с магазина; капризный и на поверку очень вредный, Яша, категорически отказывающийся есть кашу даже из рук своего «самого лучшего друга». Не сказать, что все это приносило ему охуеть, какое удовольствие, но Владик старался — Владик терпел ради этого самого момента — истины и заслуженного вознаграждения. Да. Остался лишь самый последний рывок. Точнее, их планировалось ещё несколько. — «Сила есть, ума не надо». Так вы, кажется, говорите? — осторожно усадив ее на краешек дивана, молодой человек поспешил взять со стола бокал с шампанским. — Выпьем же за мое сумасшествие! — Пожалуй, с меня сумасшествий достаточно, — коротко улыбнулась она, печально и абсолютно уверенно возвращая Череватому бокал. Ее взгляд жалил — резал похлеще любого кинжала. — Владислав, ну мы же это, кажется, обсуждали, — голос женщины звучал нудно, монотонно, словно бы она читала ему очередную лекцию по эзотерике. — Кажется, я ясно дала понять, что будет, если ты нарушишь условия нашего договора. — Ангелин, ну мы же не в суде! — Череватый в сердцах вернул бокальчик на стол. — Ну че за хуйня, ну? — наверное, ему стоило выражаться более культурные. Но Владу было уже наплевать. Насрать, если быть честнее. — Вы же даже не знаете меня! Почему вы не хотите ко мне даже присмотреться? — Владислав! — глаза Ангелины сверкнули дикой, первозданной яростью. В ее голосе звенел настоящий — лютый металл. Сомнений не оставалось. Шансов — тоже. Остался только единственный — последний, уже бьющий в виски раскаленным, чистейшим отчаянием, вариант. Схватить. Что есть силы прижать к себе. Впиться в протестующие, пышущие алым, чувственным цветом, губы, поцелуем — страстным, требовательным, берущим. Бес распалялся, гоготал над ухом все громче — мрачнее, наполняя все пространство черным, незнакомым ранее парню, поистине дьявольским, торжеством. «Возьми, возьми, всю ее возьми! - торжественно гоготал над ухом Толик. — Покажи этой тёмной, кто здесь хозяин!» — Ебнулся, что ли?! — резким и безапелляционным движением, Ангелина едва ли не отбросила его от себя. Черт. Видимо, бес был слишком слаб. Впрочем, наверное, к лучшему. — Я вижу, ты меня плохо понял, — ее глаза пылали горькой, отчаянной яростью. Дрожащие руки с трудом, но все же извлекли из сумки телефон. — Молись, чтобы Надежда Эдуардовна взяла тебя на поруки. А то домой поедешь, в Луганск, в бесовской трясине чахнуть. — Вы что, меня… Выгоняете? — в растерянности пробормотал юноша, совершенно пропустив мимо мозговых жерновов думы о том, кто же такая эта «Надежда» и почему она должна непременно «взять его на поруки». Удивительно, даже мысли о возвращении в родной, ненавистный дом, совсем не тревожили его разум. Сейчас Череватый мог только смотреть на ее растерянный, перепуганный, почти что заплаканный лик — и понимать, что, кажется, похерил все сам. Черт! Он же вовсе не хотел так! Он совсем не хотел делать ей больно! Он хотел, чтобы всем было хорошо и приятно! «Надо было показать, показать ей на что ты способен» — продолжал подзуживать Толик, но теперь был послан — грубо и бесповоротно. — Алло, Надь, — видимо, та самая «загадочная незнакомка» все же соизволила взять трубку. — Это Андреева. Дело есть к тебе одно, — еле слышно и как-то трогательно хлюпнула носом женщина, и Влада вдруг посетило непримиримое желание чуть протянуть руки и прижать её к себе — трепетно, не дыша почти. Но эта опция отныне была для него недоступна — и не обещала стать доступной никогда. — Да. Человечек один. По твоей части, да… «Человечек один. Конвеер у них там эзотерический, что ли?» — с досадой подумалось Владику. — Надежда Эдуардовна согласилась на тебя посмотреть. Радуйся! — с холодной, практически издевательской улыбкой, провозгласила женщина, когда беседа подошла к концу. «Какое счастье!» — хотел, было, сыронизировать Владислав, да не решился — и Слава, наверное, Богу. — Она старше меня почти на десяток. Надеюсь, это серьёзный повод переключить мозги на эзотерику? — Простите… Меня, — сокрушенно понурил голову чернокнижник, ощущая во рту тот самый, горьковатый, точно насильно влитая в горло папашей по случаю десятилетнего юбилея Влада, водка, вкус вины. Что уж и говорить — перегнули они с Толиком палку. — Вы очень красивая женщина и я… Не сдержался. Ангелина вдруг засмеялась. Звонко, заливисто, возможно даже — душевно. Но этот смех звучал для Череватого той самой гитарной струной, рассекающей в щепки израненную в безысходности, душу. — Девочку тебе надо. Девочку. Глядишь, так и тети за тридцать старыми калошами покажутся, — юноша поднял глаза. Она смотрела печально, с невысохшей еще в уголках зеленых, искрящихся очей, болью, но без горячей, ярко-выраженной, злобы — и это можно было считать теперь счастьем. — И с бесами не заигрывайся. Очень любят они огонь, позерство и слабую волю. Не заметишь, как окажешься на дне ямы. Запойной — или могильной, там выбор невелик, — она поднялась с места, побудив молодого человека мгновенно последовать ее примеру. — Пойдём, что ли? Надежда ждёт. Надежда — как иронично. И больно — подери Толик. Особенно, когда эта надежда на твоих же глазах разбилась вдребезги — точно мамин чайный сервиз, тысячу лет стоящий в серванте — да не выдержавший их с сестрой футбольного матча — как и несчастная дверь раритетного советского великана. Да. Только вот посуда бьётся на счастье. А надежды — сам Толик не знает, на что… — Сейчас, что ли? Ну Ангелина Юрьевна… Я ж не буду больше, я осознал все. Я смогу себя контролировать, честное слово… — Честные бесы — это нонсенс, голубчик, — устало вещала колдовка, уверенно двигаясь к выходу из комнаты. Обречённо вздохнув, Череватый поплелся следом. Он-то наивно полагал, что ему отведена еще хотя бы ночь в этом гостеприимном, пропитанном родной энергетикой Тьмы и этой женщины, доме. Рядом с ней — пусть и не в одной комнате и не в одной постели. Или… Мысль, шальной пулей прилетевшая в голову, показалась слишком чудовищной. Но, наверное, самой верной. — Вы боитесь меня? — тихо спросил он, наверное, слишком угрожающе вставая напротив женщины, так удобно устроившейся в дверном проеме. Но Ангелина не оттолкнула. Не отстранилась. Только взглядом с ног до головы окинула — таким, что аж мурашки пошли, точно бы его с головой окунули в прорубь в Светлый праздник (Дьявол его побрал) Крещения. — За тебя боюсь. В следующий раз я ведь молитву на твоего «помощничка» пускать не буду. Яйца вышибу и дело с концом. — Понятно, — весело и совершенно искренне рассмеялся Владик, понимая, что, пожалуй, не может на нее злиться. И что… Она оттолкнула его молитвой?! Ха! Те ещё сказки. Впрочем, от нее любой бред можно было слушать — даже про то, что она часами подпитывает свою ведьминскую сущь через иконы Архангела Михаила… — Ладно, пойдёмте к вашей Надежде, — обречённо вздохнул у порога Владик, печально поглядывая на свою потёртую дорожную, снова набитую доверху, сумку. Жаль, попрощаться с Яшей не получилось. Ничего. Значит, сама будет малому все объяснять. Может, хотя бы устами ребенка до нее донесется эта простая, безнадежно ускользнувшая меж наманикюренных пальчиков, истина. Что он, Владислав Череватый, был лучшим из всех доступных для нее, вариантов. Да. Только будет поздно. Впрочем, быть может, не все еще потеряно — и эта Надежда Эдуардовна благополучно вышвырнет его за порог — а добрая Ангелина Юрьевна просто не сможет не впустить его обратно… «Впустит, впустит, — ободряюще вторил Толик, когда они уже вышли в парадную. — Мы еще трахнем её, как следует!»