Пэйринг и персонажи
Описание
— А мы всегда будем вместе? — улыбается поэт, со всей любовью и обожанием заглядывая в голубые, столь любящие глаза.
На дворе жаркий июль, возле речки прохладно, а вокруг цветы и блестящая молодость.
— Я найду тебя даже в следующей жизни, — Онегин тянется ближе к губам, обхватывая руками худые покрытые белой ситцевой тканью плечи, — я обещаю, mon cher.
Примечания
Ну, что я могу сказать — на улице уже холодно, а потому, запасайтесь горячим чаем и одеялами и читайте! Всем хорошего настроения)
Посвящение
Моим любимым мальчишкам и руслиту
Я буду читать стихи об искусстве
26 ноября 2020, 06:12
Стоя на перроне, расположенном близ Петербурга, Евгений готов был признаться, что очень волнуется. Ещё бы ему не волноваться — они не виделись с Владимиром три месяца и общались лишь письмами, но давайте будем честны: никакие письма не заменят живых разговоров. На станции стоит очень много людей, и каждый из них ждёт кого-то своего. Кого-то особенного.
Вот и Онегин ждёт своего особенного.
Надел своё лучшее пальто и даже приказал прислуге начистить «праздничные» туфли. Серое небо не отличалось от того неба, которое видел Онегин на протяжении всей осени, лишь пара блеклых солнечных лучей старались протиснуться сквозь толщу густых туч. Вероятнее всего пойдёт дождь, но у Евгения есть зонтик и карета. Руками невольно мял карманы и оглядывался по сторонам, в надежде поскорее увидеть любимую пару карих глаз и услышать это по-детски счастливое «Евгений!» — мужчина бы отдал всё, лишь бы слышать как нежно произносит его имя этот мальчишка, уехавший в Германию на всю осень. Онегин скучал безмерно и был готов осыпать Ленского поцелуями, а потом отвести к себе домой и под приятную компанию бутылки вина, до сегодняшнего дня мирно покоявшуюся в погребе, послушать пылкие рассказы о красоте немецких просторов. Сырость и холод стоят уже больше месяца, и Онегину очень хочется надеяться, что Ленский надел хотя бы шарф. Такая мысль улыбнула молодого человека, и он невольно подумал: а не это ли любовь? Когда хочешь заботиться о человеке. — Мама всегда заботилась… Потому, что любила, — ностальгически улыбнулся Онегин, вспоминая длинные золотые кудри и усталую, но счастливую улыбку. А потом опять вспомнил Ленского. О нём хотелось заботиться и его хотелось любить. Ах, сколько одиноких вечеров помещик провел с тетрадью стихов, которые Владимир написал перед самым уездом. Внутри был маленький листочек — «Это тебе, mon cher ami. Не скучай». И Евгений пообещал себе, что не будет скучать. Обещание было бесстыдно нарушено, как и режим сна — мужчина выходил по ночам прогуляться, да посмотреть на ночное небо, так приятно светившее своей далёкой синевой. Ленский точно должен это увидеть и нарисовать. Он стоит и ждёт уже полчаса точно и чувствует, как руки начинают замерзать — кожаные перчатки не спасают, и единственным спасением Евгения являются глубокие карманы, в которых лежат платок и немного денег. Несколько паровозов уже прибыли и уехали, но «Октября» все ещё не было. Начало слегка накрапывать, и Онегин отошел под крышу, облокачиваясь спиной на деревянную колонну, которая по сути была всего лишь балкой, поддерживающей всю эту конструкцию. Осень мозолила глаза: оранжевые листья, ещё недавно густым слоем покрывавшие дороги и поляны, сгнили и почернели; деревья оголились, а горизонты потускнели — уже не было яркого солнца и голубых небес, лишь мрачные покровы Красногорья. Ветер беспощадно хлестал впалые щёки и тормошил русые кудри, но Евгений всё равно каждый день выходил на улицу и гулял, гулял, гулял… Ходил в их места, вспоминал, как им было прекрасно и улыбался каждый раз, когда притрагивался к пианино, которое бережно протирал почти каждый день. Сам протирал! Не стеснялся и выпивать, но значительно сократил количество выпитого алкоголя, так как обещал Владимиру, что пьянствовать он точно не будет. И это обещание он сдержал. Характерное «ту-ту» заставило Евгения вздрогнуть и посмотреть в сторону приезжего вагона. А затем заставило и широко улыбнуться: — Наконец-то… Большими глазенками Ленский бродил по толпам людей, выискивая одну конкретную персону. Чёрные кудри как всегда собраны в пучок и перевязаны алой лентой. Евгений смотрел и улыбался: как же очаровательно сейчас выглядел Владимир — черное пальто, багровая рубашка, его лицо кажется стало ещё точеннее, а черты заострились. «Его там вообще кормили?» — проносится в голове у мужчины, пока он с обожанием глядит на юношу, так отчаянно ищущего его глазами. Нашёл. Те самые глаза вмиг заискрились, а счастливая улыбка расплылась на бледном лице. — Ah, mein lieber Eugene! (Ах, мой дорогой Евгений!) — воскликнул брюнет, со всех ног помчавшись к своему возлюбленному. Онегин, как человек, не знающий немецкого, тут же подумал: «Чего это он такое сказал?» — но не успел и моргнуть, как на него налетели, да так, что тот чуть не рухнул назад, и заключили в объятия. Евгений вновь почувствовал запах лета. Прижимая юное тельце к себе, Онегин буквально… Таял. Да, именно так. Зарылся носом в тёмную макушку, пока осознание медленно, но верно доходило до него: Ленский приехал. Ленский дома. Наконец-то они вместе. Владимир прижался к родной груди, обвивая руки вокруг спины Евгения: — Я так скучал. Du wirst nicht glauben, wie ich es vermisst habe (Вы не поверите, как же я скучал) — на эмоциях переходил на немецкий, который так живо и бегло вылетал из его уст. На них смотрят, о них шепчутся, но им плевать. Онегин опять чувствует себя счастливым! Три месяца! Целых три месяца прошло, и вот Владимир стоит перед ним, широко улыбается и влюблённо вздыхает, чуть ли не плача от нахлынувших чувств. Всхлипывает носом и шепчет что-то красивое. Казалось, их любовь, такая чудесная, а главное — взаимная, сейчас осветит весь этот пригород, небо посветлеет, облака рассеятся, а оттуда вновь выглянет солнце. Дождь всё-таки пойдёт, но после него обязательно будет радуга. Которую Ленский зарисует в своём помятом блокнотике. — Ну что, mon amour, поехали домой? — тихо спрашивает Онегин, кончиками пальцев обводя линию челюсти поэта. Тот кокетливо улыбнулся, но кивнул: — Домой.***
— А ещё мама приготовила пирог, представляешь? С вишней! О, Евгений, это был самый вкусный пирог в моей жизни, Богом клянусь. И варенье: малиновое, яблочное, клубничное. Всё попробовал, всё! — вошёл во вкус Ленский, и, расхаживая по гостиной, активно жестикулировал, то прижимая ладони к груди, то вновь вскидывая их в стороны. На столе стоит уже полупустая бутылка вина, а Ленскому хоть бы хны — словно водички попил! Влияет ли так желание рассказать как можно больше или просто медленное опьянение, Онегин не знал. Мужчина же сидел на диване с пустым бокалом, покачивая посудину меж длинных пальцев, и смотрел на поэта — раскрасневшийся, уставший, но такой милый, что аж сердце ёкает. — А выглядишь так, будто тебя там голодом морили, — усмехается Онегин. Юноша закатил глаза, улыбнувшись: — Ах, Вы…! Никто меня не морил, скорее всего это из-за недостатка сна я- — А что с Вашим сном, любезный? — Бессоницы были. Мучали меня! — А отчего они? — Из-за Вас, — покачал головой Ленский, с опаской оглядываясь и встречаясь с измуленным взглядом холодных глаз, — я много думал. Очень много думал. Я… Влюблён. Влюблен в Вас безумно! Но я для Вас, наверное, всего лишь мальчишка, но Вы… Вы, Евгений, хоть и порой гора льда, для меня Вы лучший человек, которого я когда либо знал. Поймите же, что это… — поэт запинался, метаясь глазами по всей комнате. — Это не дружба ведь! Вы сами тогда признались мне в любви, как и я Вам, но между нами всё равно недомолвка. Я не могу молчать об этом, простите… Ленский осел на стул, подпирая кулаками щёки и сокрушенно качая головой: — Простите… Евгений быстро встал с дивана и подошёл к Владимиру: — Как же Вы могли подумать, что Вы мне нелюбимы? Да, Ленский, Вы были мне другом, но позвольте… — Что? — Позвольте мне показать Вам свою любовь. Карие глаза напротив распахнулись, а рука сама прижалась к губам. Юноша подавил шокированный вскрик и откинулся на спинку мягкого стульчика, обитого мягкой белесой тканью в цветочек. За окном лило как из ведра, и множество жёстких капель колотилось об стекло, намереваясь пробить и попасть вовнутрь. Камин трещал, а непонятное напряжение повисло в воздухе, раскаляясь прям как огонь. — Вы… Что? — Ленский честно не понял, что сейчас произошло. — Я Вас люблю. И хочу быть с Вами. — Не лжете? — Не лгу. Недоверчиво прищурившись, Ленский двинулся чуть ближе, вкладывая свою маленькую ручку в широкую ладонь, тут же закрывшую свою приманку. Они оба улыбались. — Я Вас тоже люблю, Евгений… А затем алкоголь и задутые томным дыханием свечи. Громкий смех прерывался отчаянными поцелуями, горячие прикосновения которых заставляли бледную грудь вздыматься, а порывистые стоны вырываться из гортани. В необыкновенной темноте все казалось иначе: и руки другие, и глаза… Жарким дыханием опаляли шею, уши, губы, переходили к ключицам и наслаждались чем-то настолько грешным и неправильным, что от этой неправильности голову сносило. Хотелось ещё и ещё, всего было мало. Бросало в такую дрожь, что рассудок терялся, и мелкие оранжевые искры проедались глубоко в голову, заставляя бессильно метаться средь белоснежных простыней. Мало, мало… — Ich liebe dich (я тебя люблю) — чуть ли не не девичьим голосом твердил Владимир. — Перестань ругаться, mon cher. Руки блуждали по телу, обвиваясь самыми настоящими змеями вокруг тонких запястий. Жарко было настолько, что создавалось ощущение пребывания в растопленной бане или как минимум тридцатиградусной жары в середине июля. Но за окном холод и слякоть, а в спальне — хорошо и до того дурманно, что обоим это казалось лишь сном. Сладкое прекрасное сновидение, в котором хочется остаться навсегда. Остаться, чтобы слышать, чувствовать и любить.***
— Женя, ты можешь не шевелиться? А то я не хочу перерисовывать всё, имея такой прекрасный эскиз, — задорно смеётся Ленский, глядя то на холст, то на собственную модель в роли Онегина. Мужчина в свою очередь драматично цокнул: — Ой, ой, ой! Рисуй давай, — но тоже подхватил смех. Декабрь встретил их совершенно неожиданно — Онегин просто вышел на улицу, как ему в лоб прилетел снежок. Возле крыльца стоял хохочущий Вова (как же приятно было общаться в близком обращении) и держал в руках ещё два «патрона». — Ну, держись! — воскликнул тогда мужчина. Встретить первый день зимы войной снежками было сто процентов хорошей идеей. Сейчас же они сидят в поместье Ленского по его же приглашению, аргументированное тем, что «Жень, а давай я тебя нарисую» — конечно, Онегин и представить себе не мог, что ему придётся сидеть без движения три с лишним часа, но Володя чётко сказал, что оно будет того стоить. — Ты не человек, а живой талант, — слегка улыбнулся Евгений. Смущенный румянец тут же вспыхнул на щеках. — Ты стесняешься? — распалял и будто заигрывал мужчина. Художник-поэт-музыкант прищурил глаза и хмыкнул: — Не дождётесь. — Врёшь… И краснеешь. Их отношения перешли на новый уровень, и каждый был неслыханно рад. В деревне они спокойно ходили за руку и не обращали внимания на шепотки и слухи, ходившие вокруг них, словно они главные звёзды этого захолустья. Они без капли страха обменивались лёгкими поцелуями в щёки и шептали признания в любви на ухо, ведь это дело личное. Любовь окрыляла и дарила им то, чего не хватало многие годы. Казалось, лишь с первого их знакомства было понятно — дружба продлится недолго. И ведь не в плохом смысле, а в самом забвенном и душераздирающем. — Жень, только не ругайся, ладно? — виноватая улыбка озарила мальчишеское лицо, и тот слабо пожал плечами. Как нашкодивший хулиган, которого поймали за кражей пряников на рынке. Фраза «только не ругайся» не сулила ничего хорошего, и мужчина сразу насторожился: — Что случилось? — Это не то, чтобы плохое что-то… Скорее… Кхм, волнительное. — Что. Случилось. — цедил, но улыбался Евгений, чтобы не дай бог не напугать Ленского. — Я же ездил в Германию к родственникам. — Ну и? — В общем, — парень немного выглянул из-за холста, сложив руки, запачканные краской, на коленях. Глубоко вдохнул и кивнул сам себе: — Мои maman et papa (мама и папа) хотят с тобой познакомиться. И зовут нас на новогодние праздники в гости. — А… — Женя, если ты откажешься, я обижусь. Вот так вот — взял и присек все варианты ответов, оставив только один. Онегин почувствовал, как мурашки бегут по спине, задевая каждый позвонок сквозь кожу, и откинулся на спинку кресла. Молчание продлилось недолго, но по Володе было видно — переживает, отчего кусает нижнюю губу и нервно перебирает кисточки. Евгений широко улыбнулся, и, нарушив все правила модели художника, поднялся со стула и подошёл к Ленскому, сев перед ним на колени. — И ты из-за вот этого так переживал? Мальчишка кивнул. Рассмеявшись, Онегин чмокнул любовника в нос, приглаживая смоляные кудряшки: — Дурной, какой же ты дурной… Это ж каким хорошим другом ты представил меня в их глазах? — Я представил тебя как… Своего возлюбленного. Онегин прищурился, пока его зрачки медленно расширялись, словно ему сказали что-то настолько грандиозное, как, например, надвижение апокалипсиса. Ему не послышалось? Володя представил его как своего возлюбленного — то есть как человека, которому он отдал свою душу и посвятил очень много стихов? Хотя, Онегин готов был признать: будь его мама жива, он бы тоже рассказал. А она бы тепло улыбнулась и обязательно поддержала. — И что они тебе сказали? Лицо Володино раскраснелось, будто он с мороза только зашёл, а сердце колотилось об грудную клетку, что аж Онегин слышал и удивлялся, как бедные кости остались целыми. Выглядел юноша как птичка — маленькая, нахохлившаяся и очень любящая. — А ты как думаешь? Онегин повёл плечом: — Хорошо…? — Не хорошо. По радужке голубых глаз быстро пробежался испуг. Ленский наклонился чуть ближе и прошептал прямо в губы, не прерывая зрительного контакта: — Отлично, Женя. Ах, Женя, мой Женя! Они выглядели такими счастливыми, когда я рассказывал им про нашу дружбу, про лето, про поляну и музыку! Мама словно вторым дыханием вздохнула. Пожалуйста, поехали со мной к ним на праздники. Обещаю, тебе понравится! К тому же я покажу тебе места, где учился, где отчасти рос. Володя выглядел вдохновленным и живым — он держал Онегина за шею, влюбленными глазами смотря и ожидая ответа. Кисточки на мольберте высохли, а начальный этап портрета Е.А. был закончен. Но зачем ему нарисованный, когда есть настоящий? Любимый и такой прекрасный, что у Володи сердце прыгало вверх-вниз, а в фантазии красными красками рисовались самые заветные и личные фрагменты. Влюблены до безобразия. Онегин, рассмеявшись, тепло улыбнулся и притянул юношу к себе, горячо целуя. — Поеду, Володь, обязательно поеду. Ленский радостно захлопал в ладоши: — Отлично! — Вов, а расскажи, как оно там… В Германии? — вернувшись на своё прежнее место, мужчина сделал глоток воды и хотел было взглянуть на Владимира, но тот тут же скрылся за холстом. Лишь тонкие ножки болтались снизу. Сделав аккуратный мазок, Володя начал прокрашивать тональность аристократичных черт мужского лица. Делал это умело, зная, что и как будет выглядеть через некоторое количество манипуляций, совершенных над этим рисунком. — Про что именно тебе рассказать? Ответ донесся сразу: — Учёба, детство, семья. В юной голове старой книгой с картинками пролистались самые яркие воспоминания, которые отпечатались лучшим образом. Ленский улыбнулся: — Знаешь, почему я начал рисовать? Моя мама всегда говорила мне: «Если не можешь выразить свои чувства словами, то рисуй» — и я начал рисовать. В моём пансионе, где я учился, была очень чуткая преподавательница по рисованию. Она знала всё и делилась этим с нами. Она хвалила мои рисунки и говорила, что я далеко пойду. Elle était vraiment merveilleuse (она была действительно чудесной). В груди теплело что-то приятное, вызывающее ностальгические искры в памяти, которые казалось были совсем давно, но создавалось ощущение, что это было только на днях. — А музыка? — Онегин представил его: одиннадцатилетнего Ленского, чьи волосы ещё не отрасли до плеч. Мальчишка сидит за инструментом и играет свою первую сонату. — Музыку мне привил отец. — Роман Фёдорович Ленский? — Он самый, — усмехнулся Володя, дополняя портрет деталями, — музыка прекрасна. — Знаю. Моя мама играла на пианино. И скрипке. Володя выглянул из-за мольберта и улыбнулся мужчине: — Она была правда хорошей, да? Ты всегда говоришь о ней с таким теплом, с такой нежностью в голосе. Я бы хотел с ней познакомиться. Онегин кивнул, переводя взгляд на окно. На одну лишь долю мгновения туман за окном разошёлся, а трава вновь стала зелёной, как почти двадцать лет назад. Забор выровнялся и опять окрасился в ярко-голубой. Евгению показалось, что он на миг ощутил запах свежих булочек. — Она бы тоже хотела с тобой познакомиться, — улыбнулся, уверяюще сверкнув глазами, — она бы тебе понравилась, даю честное слово, Володенька. Она бы тебе точно понравилась. Ленский кивнул: — Не сомневаюсь. А краски на портрете расцветали и украшали холст, как цветы свежевскопанную клумбу.