Всему своя цена

      Сидя на постели отведённого для меня богато обставленного дома в фиванском поселении для охотников на шезму во главе с верховным эпистатом Аменом и для всех, кто оказывает им содействие, или же для тех, кого поставили перед фактом, что они должны ехать в охваченные неведомой хворью Фивы, я в отчаянии схватилась за голову и тупо уставилась в пространство своими зелёными глазами. Всё моё тело колотила мелкая дрожь, беспомощно холодело в груди и в животе, меня же охватил ужас от мыслей о собственной судьбе и о судьбе моей подруги Дии. До сих пор в ушах звучали слова Амена, что он сумел изловить девчонку-черномага, которая и пробралась в его дом, украв накидку вместе с важным списком дежурств охотников и его одеждой. Как же хорошо, что я успела вовремя забрать у подруги этот список и отдать Реммао! Доли секунды мне хватило, чтобы понять, что в руки Амена и его людей попала Дия. Чувство вины остервенело вгрызлось мне в душу, сердце и разум. Я проникла в это трижды проклятое ибу, где готовили к погребению тело моего названного брата Исмана, который всегда преданно любил меня и заботился обо мне, защищал и дарил душевное тепло, а я всегда старалась воздать ему взаимностью. Я не могла допустить, чтобы неизвестный мне убийца Исмана остался безнаказанным. Я ни за что не поверю, что близкий друг моего детства и некровный брат свёл счёты с жизнью и сам бросился в мутные воды Нила. Исман не мог этого сделать. Он слишком любил жизнь, у него было много планов и мечтаний о том, как своим талантом к медицине сделать лучше этот мир, Исман был самой жизнью — как оживший луч солнца, в тепле которого неизменно купалась я. Но и следов насилия на теле Исмана Ливий Пеллийский, наставник Исмана — мой союзник и друг в Фивах, где я по прибытии никого ещё не знала, не обнаружил следов насилия и борьбы во время осмотра им тела моего близкого и дорогого человека. Одно я знаю точно — не будет мне покоя на том и этом свете, пока я не докопаюсь до истины и не узнаю, какому скоту я должна мстить за моего брата и лучшего друга. Не будет моя душа легче пёрышка на весах Осириса, на Суде Мёртвых, если я не разыщу виновника гибели Исмана и не воздам за моего брата во стократ сильнее. Я надеялась в том ибу войти в контакт с Ка Исмана, используя Онейромантию, но у меня ничего не вышло по той причине, что патрулировавшие этот район Амен и его охотники заметили огонёк свечи. Наше везение, что нас всех тогда не поймали. Спасибо за помощь Сету. Но за мою вылазку поплатилась Дия, и теперь она очутилась в застенках, в пыточной, где изощрённые в издевательствах над черномагами охотники терзают её тело ради добычи сведений. И всё из-за меня! Потому что Амен принял бедняжку за ту девушку, которую он видел в маске и в чёрной накидке в том ибу! Конечно, Дия могла попасться из-за её пристрастия к выпивке. Наверняка она уже очень давно стала зависима от ибоги, задолго до нашего отъезда из Гермополя в Фивы. В мой разум закралось подозрение, что тут не обошлось без вмешательства нашего с ней наставника Реммао, который вполне был способен подставить Дию, чтобы она попала в руки охотников на шезму и в руки их начальника Амена, и тем самым избавиться от моей подруги — дабы отвести от нас угрозу быть пойманными охотниками и окончить наши дни либо в застенках пыточной, либо на эшафоте. Но всё равно я не могла отделаться от мысли, что косвенно повинна в участи моей несчастной подруги, до дрожи в теле ненавидела и проклинала себя. В голове моей зрели планы, как вырвать Дию из рук охотников, выполняющих роли палачей. Но вряд ли я смогу её забрать прямо из-под носа Амена. Можно признаться Амену, что Дия ни при чём, и что я была тем самым вором, что меня он видел в ту ночь в ибу, но это всё равно не поможет. Дия попала в поле зрения охотников и самого верховного эпистата, вызвала к себе подозрения в том, что она черномаг. Дию, вероятнее всего, сейчас допрашивают в пыточной с особым пристрастием, с применением самых жестоких пыток. Я боялась даже думать о том, что ещё могли делать с ней охотники, если не забывать о том, что они все сплошь мужчины, а Дия — молодая девушка… Вот только пережить надругательства в застенках вместе с жесточайшими пытками моей подруге ещё не хватало в её и без того кошмарном положении! Эти мысли о том, что охотникам могло прийти в головы насиловать мою подругу, причиняли мне не только очень сильную душевную боль, но и физическую. Болезненно сжималось сердце, подкатывала к горлу тошнота. Сами собой на глаза наворачивались слёзы, из-за чего очертания моей комнаты я видела расплывчато сквозь пелену. Наверняка под пытками Дия уже успела сделать признание, что она черномаг. И признается ли она в том, кто её сообщники, лишь вопрос времени. Мысль озарила вспышкой мой разум самой сдаться Амену и защитить Дию, сказав верховному эпистату, что она никакая не шезму, что если кто и является черномагом — так только одна я. Но не Дия. Наврать в три короба, что Дию схватили по ошибке вместо меня, и моя подруга под пытками созналась во всём, лишь бы этот ужас прекратился хотя бы ненадолго. Но чем помогло бы Дие моё признание в попытках её обелить и спасти ей жизнь? Готова Изидой поклясться, что Амен и его охотники уже получили от неё под пытками все признания, каких они хотели добиться от бедной девушки. Так что я своим поступком и Дию не спасу, и себя следом за ней утоплю. Если только упасть в ноги Амену и предложить ему себя в обмен на спасение Дии… А ведь эта мысль, хоть и безумная, да и не факт, что она воплотится в жизнь, вполне имеет право на существование! Амен смотрит на меня голодными глазами, словно раздевает или хочет разорвать на мне одежду одним лишь взглядом его холодных голубых глаз, глядящих на мир с жёсткой иронией под пепельно-белой чёлкой его коротких волос. Мысль предложить Амену самое себя и моё собственное тело, правда что, совершенно безумная, сумасшедшая. Я не обманывалась в том, что Амен явно смотрит на меня совсем не так, как смотрят на просто подопечных. Об этом мне позволяли судить хотя бы те моменты, когда он утешал меня в его крепких объятиях и прижимал к себе, прикасался губами к моей макушке и не давал вырваться от него, чтобы я не кинулась в Нил, откуда вытащили тело Исмана. Амен распоряжался неизменно приносить мне еду, когда я замкнулась в моём скорбном молчании и не выходила на улицу, буквально заставляла себя есть. Хотя бы из уважения к Амену за его искреннюю заботу обо мне. Никогда верховный эпистат не забывал обо мне справиться. Всегда искренне за меня переживал. Стремился в столь тяжёлое для меня время подставить мне плечо… С каким жаром он обнимает меня и приникает в жадном, страстном поцелуе к моим губам… Наверное, всё же есть хотя бы один крохотный шанс, что Амена устроит предложенная мною цена за спасение Дии, как моё тело. Надеюсь, что я сумею его прельстить. Пусть я ниже его на целую голову, пусть мой характер временами несносный, хотя Амену это не мешает гореть ко мне желанием. Но и дурнушкой меня не назвать. Красивая и стройная фигура, длинные ноги, тонкая талия и кожа цвета бледной бронзы, большие и обрамлённые густыми чёрными ресницами зелёные глаза, длинные и густые чёрные волосы ниже поясницы, пухлые губы… Я молода, мне всего двадцать три года, мне ещё очень далеко до превращения в стареющую женщину — которая будет вызывать в мужчинах только насмешки и жалость в её попытках их обольстить. Что ж, раз боги не обидели меня достаточно хорошими внешними данными, я глазом не моргну — использую их для того, чтобы своим телом и своей покорностью, отданными Амену, выменять спасение Дии от чудовищной участи. Будь Амен хоть самим змеем Апопом, я бы и тогда не изменила моему решению отдать ему себя без остатка целиком, если только это поможет мне спасти и защитить мою подругу. Что значит собственное тело в сравнении с жизнью дорогого для тебя человека!.. Будь жизнь и спасение Дии в руках даже самого Анубиса или Сета, я бы и тогда осталась верна моему решению продать себя, чтобы только спасти её. Я не была уверена в том, что моя затея обернётся желанным мне исходом для Дии. У меня не было уверенности, что Амен пощадит девушку и спасёт её от казни, если я предложу ему в вечное владение себя и собственное тело, если отдам себя в полную его власть. Многое в своей жизни я потеряла, многого лишилась, много оплакала — моего любимого без всякой меры старшего брата Исмана, который принял меня в свою семью, под крышу дома его родителей. После гибели Исмана мне уже стало безразлично всё, кроме поиска виновных в его гибели и кроме возмездия. Мне уже была безразлична я сама и что со мной дальше будет. Но теперь я поняла, что нечто ещё удерживает меня на этой земле, помимо поисков виновных в убийстве Исмана и мщения за единственного моего любящего брата. Постигшая Дию трагедия заставила меня понять, что мне нельзя перечёркивать свою жизнь сразу же, как только отомщу убийцам моего брата. Раз моя собственная жизнь для меня больше не представляет ценности и нисколько мне не дорога, какая разница теперь — как мне ею распорядиться?.. Отдам свою жизнь и своё тело в полное владение Амена. Взамен на его право мною обладать, что я собираюсь ему предложить, я запрошу в качестве цены за за распоряжение мною жизнь и свободу Дии. Не всё ли равно?.. В конце концов, отдать себя во власть Амену, лишь бы только уберечь Дию от жуткой судьбы, совершенно не страшная участь. Вот оказаться на улице совсем одинёшенька, без еды и средств к существованию, торговать собой на улицах или в «Доме любви» — намного хуже смерти. Я же принимаю решение стать вещью только одного хозяина. И Амен — далеко не худший господин, кому я могу принадлежать. Пусть я стану всё равно что вещь его, но, помня о положении в обществе Амена, вещью стану я очень дорогой… Сколько бы я ни проверяла на прочность терпение верховного эпистата, ни разу мои выходки не оборачивались каким-то ужасным наказанием. Максимум — Амен меня отчитает и заставит все склянки из-под целебных масел перемывать в его доме. Сколько раз он грозился высечь меня за дерзость, и что? Любой другой на его месте точно исполнил бы свои угрозы — причём настолько ревностно, что я точно провалялась бы в постели пластом и вся в пропитанных лечебными мазями бинтах больше двух недель. Или мой язык оказался бы отрезан ловкой рукой кого-либо из охотников. А то и моя голова могла бы отделиться от шеи под остро заточенным топором палача. Но Амен только грозился всыпать мне плетей и вымыть мне рот в бане с мылом. Как бы я ни исследовала гавань его выдержки и терпения, он явно мне благоволил… Может быть, моя идея спасти жизнь Дии в обмен на мою свободу и моё тело принесёт добрые плоды, и Амен согласится? Вдруг есть даже крохотный и едва греющий лучик светлой надежды, что его устроит предложенная мною плата за спасение подруги? Я не могла этого знать наверняка, но очень на это уповала, молясь всем богам, чтобы только мой план удался!.. Сердито смахнув с ресниц слёзы, я гордо расправила плечи и оглядела пребывающую в беспорядке комнату, где охотники во главе с Аменом что-то искали. Как же хорошо, что я догадалась прятать накидку и маску шезму в большом цветочном горшке — вытаскивая небольшую пальму вместе с землёй, и пряча туда принадлежности, так нужные мне для исполнения заказов. Подойдя к зеркалу и оглядев себя в нём, я неудовлетворительно покачала головой и распустила собранные в причёску волосы, оставив их свободно ниспадать водопадом и окутывать мою худощавую фигуру. Лицо, на котором только и жили большие опухшие зелёные глаза, я умыла водой из таза. Переодеться решила в мою прилегающую к телу тунику из тонкой ткани, без рукавов и с квадратным вырезом, который наполовину прикрывал груди. По бокам были также вырезы, привлекающие внимание к высоким и стройным ногам. За счёт того, что туника была приталенная, она идеально подчёркивала мою тонкую талию. По обеим сторонам у основания шеи я намазала ароматное масло с запахом мяты и мёда, мирта и граната, намазала этим маслом между грудей и на оба запястья, за обоими ушами. Насколько я помню, Амену нравятся пахнущие мятой, миртом, гранатом и мёдом масла. Да и по крайней мере, сейчас я выгляжу намного лучше, чем когда сидела на краю постели и проливала слёзы горечи и отчаяния, не представляя, как мне спасти от гибели на плахе Дию. Сейчас хотя бы я не имею такой потерянный и жалкий вид. У меня был план, что делать, пусть сама мысль и была на грани бреда. Решительно оправив тунику, я покинула дом и закрыла его на ключ, сам же ключ спрятала в привязанный к поясу кошель. Как в полузабытьи и точно пьяная от ибоги и хека, я шла к дому эпистата, надеясь застать его там. Шаги мои были стремительны и легки, но беспомощно холодело в груди. Далеко не радостные мысли взяли в осаду мой разум. Я не была уверена, что застану Амена в его доме. Не была уверена в том, захочет ли он вообще меня видеть и слушать, в свете всего произошедшего сегодня. Что, если я тоже теперь попала в поле его подозрений? Да и не посмеётся ли он надо мной, когда я уже настолько разъедаема отчаянием и надеждой, как разъедает железо ржавчина, что сама пришла к нему и предлагаю себя в обмен на свободу и жизнь для Дии? Думать о том, что моя задумка с треском провалится, мне не хотелось, при мыслях о Дии хотелось удавиться или броситься в Нил — и я больше не буду мучаться, и крокодилы сыты… Но, когда я дошла до дома Амена, я решительно постучала в дверь его жилища и расправила плечи, выровняла осанку и упёрла руки в бока таким образом, чтобы как можно лучше подчеркнуть тонкость талии и изящный, гибкий стан. Моему лицу я постаралась придать как можно более уверенное и дразнящее, кокетливое выражение. Эпистату совершенно не за чем знать, какая буря разразилась в моём разуме и в сердце с душой. Ему совершенно не за чем знать, как раскалённый добела кинжал горести и мучительного страха за Дию вонзается мне в сердце с каждым разом всё глубже, и терзая его. Пред льдисто-голубыми очами Амена я должна предстать именно что сильной, уверенной в своей притягательности женщиной, бесстрашной и непреклонной, готовой идти до конца. Дверь в дом эпистата открылась как раз тогда, когда я собралась мыслями и избавилась от жалкого выражения лица. Дверь мне открыл никто иной как сам хозяин дома — Амен. — Неферут? И что же привело тебя сюда? — устало пробормотал Амен и протёр крупными кулаками покрасневшие и опухшие голубые глаза, говорившие красноречивее любых слов о том, что он толком не высыпается по ночам. — Не на пороге такие разговоры вести, мой милый господин, — тихонько и коротко рассмеявшись, я одарила Амена кокетливой улыбкой, глядя прямо ему в глаза и не опуская и собственных глаз, как бы мне ни было тяжело выдержать его прямой и проникающий в самую душу властный взгляд. — Поговорить позволишь с тобой? — Что ж, проходи. Не знаю, о чём ты хочешь поговорить, любимый писарь. Но проходи. — Амен шире распахнул предо мною дверь и пропустил меня в дом. Я же, воспользовавшись этим, прошла внутрь и сбросила со своих ног сандалии из мягкой кожи, проследовав в одну из комнат, где Амен обычно и работал. Бегло я оглядела заставленные баночками с маслами полки, невысокий стол, лежащую рядом с ним подушку, листы папируса и чернила с пишущими принадлежностями. Набрав в грудь побольше воздуха, я сумела изгнать из моего сознания мысли, что у меня ничего не получится, и Амен только сурово отчитает меня за проявленное бесстыдство и выставит вон из его дома. Впрочем, сам верховный эпистат недолго позволил мне пребывать в одиночестве и быть предоставленной самой себе. Вплотную подойдя ко мне со спины, Амен мягко положил крупные и сильные ладони мне на плечи, шумно вдыхая и выдыхая воздух комнаты, смешавшийся с исходящим от меня ароматом масла из мёда и мяты вперемешку с миртом, с гранатом. Вот пальцы его ладоней слегка сжали мои плечи, мужчина ниже склонил голову, у основания моей шеи я ощутила его тёплое дыхание и касания губ к моей коже, своим лицом он уткнулся мне в плечо и жадно вдыхал аромат мяты с мёдом, с гранатом и миртом, который источало моё тело. — Должна признать, мне нравится начало нашего разговора, любимый господин, — проронила я дразняще, завлекающе, мягко отстранилась от Амена, взяла в свои изящные ладони с длинными и тонкими пальцами большие ладони молодого мужчины, хранящие на себе мозоли от многолетнего обращения с оружием. Думать о том, скольких шезму он отправил в мир мёртвых этими самыми руками, которые я сейчас прижала со всей нежностью к моей часто вздымающейся груди, было немного жутко, но я сумела себя пересилить и не дала этим мыслям омрачить выражения моего лица, призывно и открыто улыбаясь верховному эпистату, глядя на него сквозь полуразомкнутые веки и пышные ресницы. Амен поражённо, во все глаза взирал на меня, это ошеломление отражалось даже на радужке его холодных голубых глаз — которые так редко смягчала добродушная и тёплая ирония, и то, стоило ему наблюдать за моими неловкими попытками освоить под его твёрдым руководством ремесло писаря. В этом не было жестокости, в том, что он заставляет меня оттачивать навыки письма до посинения. Амен сам говорил мне, что хочет искренне мне помочь и научить тому, что поможет мне прокормить себя и выжить в этом жестоком мире, толком не зная, что я принадлежу к числу так ненавидимых им шезму. Он искренне переживал обо мне и тревожился о том, как сложится моя судьба. От Амена я услышала, что он принимает такое участие во мне, потому что сам остался сиротой и ему помогли выжить добрые люди, и что он не хочет, чтобы я, толком ничего не умея — как он считает, была вынуждена торговать моим телом в «Доме любви» или на улицах. Его и правда пугала мысль, что я могу кончить мои дни либо в доме терпимости, либо как уличная девка. Что же, в чём-то Амен оказался прав — я и правда решилась продать себя, но только ему одному, в обмен на спасение Дии. — Так о чём разговор будет, Эва? — вырвал меня твёрдый и низкий голос Амена из моих размышлений. — Мой дорогой господин, прошу тебя, скажи, правда ли по подозрению в черномагии схватили мою подругу — Дию? — решилась я задать вопрос моему собеседнику, тревожно вглядываясь в его суровое и красивое лицо с гармоничными, правильными чертами. — Что же теперь с ней будет? Умоляю, не молчи! — полувыкрикнула я мою мольбу, крепче сжав в своих ладонях сильные и крупные ладони Амена, не переставая в напряжённом ожидании смотреть ему в глаза, гладя при этом его пальцы. — Да. Схватили твою соседку Дию. За практикование чёрной магии. У меня с такими разговор короткий — смерть, — непреклонно и сурово отрезал мужчина, глядя в упор на меня своими голубыми глазами, в которых загорелись непримиримые огни. — Однажды я всё их проклятое племя уничтожу под корень…— зловещим и мстительным огнём зажглись его голубые глаза. — Мой милый господин, прошу тебя, смилуйся над ней, сохрани ей жизнь и свободу… Не умножай горести, что перенесла Дия за всю её недолгую жизнь, — проронила я мягко и ласково, глядя в лицо Амену подёрнувшимися слезою глазами. — Бóльшая половина жизни Дии была сплошным страданием… Любимый ею мужчина предал её, семья от неё отвернулась, она осталась совсем одна, без помощи и поддержки, без защиты… Что оставалось ей делать, чтобы выжить и не выйти продавать себя на улице, или же в «Доме любви» — от чего ты так хочешь уберечь меня? Амен, у неё не было иного выхода, не видела она в ту пору такого! Она не представляла, как могла бы себя прокормить! Прошу тебя, будь к ней милосерден! — выкрикнула я в отчаянной мольбе, вплотную прижавшись к Амену, и обхватив его широкий, крепкий и подкачанный торс так сильно, как только могла. Уткнувшись лицом в его белую грудь, я позволила себе дать волю слезам, дрожа всем телом и всхлипывая. Поражённый таким моим поведением, Амен поддался своей обычной манере успокаивать и утешать меня, как в тот день — когда из Нила выловили мёртвое тело Исмана, и я была сама не своя от неизбывного и беспросветного горя. Осторожно самый безжалостный охотник на шезму сжал меня в объятиях — одну из тех, кто так ему ненавистны, губы его приникли к моей макушке. — Любимый господин, так ты сделаешь это для меня? Что угодно в ответ для тебя сделаю, всей душой только тебе верна буду, — тихонько роняла я сквозь всхлипы, тело моё мелко подрагивало. — Исключено, Эва. Нет. И речи быть не может, — отчеканил сурово и неумолимо верховный эпистат, чем заставил моё сердце пропустить удар от ужаса, в горле моём вновь застрял комок слёз. — Она должна была понимать, куда заведёт её эта тропа. Она сама выбрала дорогу и давно уже не щенок. Не маленькая девочка. — Амен, ради Изиды и Осириса, ради Гора и Ра, умоляю тебя! Милосердия! Пощади её! Можешь делать со мной, что хочешь! Отдай под пытку, хоть за волосы тащи на плаху! Я и не пикну… Только прекрати этот ужас, ради богов! Я не вынесу, понимаешь? Да, Дия оступилась… Но я не могу отвернуться от неё, она мне за родную сестру, я люблю её! И я не шутила, говоря, что отдам тебе свою верность, и что угодно для тебя сделаю… Только спаси для меня Дию… — придало мне храбрости и дерзости отчаяние, с робкой надеждой всё же вымолить жизнь дорогой для меня подруги, уберечь её и защитить. — Я выслушал тебя, Неферут. Но это ничего не меняет. Дия нарушила закон, и понесёт за это заслуженное наказание. Даже не пытайся разжалобить. Бесполезно, — резко отрезал Амен, попытавшись отделить меня от его тела и отстранить от его персоны, только я вцепилась в него намного крепче, чем верховный эпистат мог бы предположить. Он явно не ожидал такой сильной хватки от хрупкой девчонки, которая была его ниже на целую голову. — А если хорошую плату предложу тебе? Тогда что? Спасёшь Дию? Пощадишь? Сохранишь ей жизнь и свободу? — дерзко взглянув в лицо Амену, выпалила я, уже совершенно не думая о том, что он сделает со мной за такое проявление непокорности. Я уже не держалась за жизнь. Так не всё ли равно?.. — Поверь, господин мой, эта плата по душе придётся тебе… — Уж не деньгами ли купить меня решила? Даже будь у тебя деньги — ты не подкупила бы меня, — строго промолвил Амен, не собираясь мне уступать. Ну, так и я не робкого десятка, ничуть не меньше упряма — чем он, а то и больше… — А кто про деньги говорит, любимый господин? Мне ли не знать, что деньгами тебя не купишь… — проронила я, не опуская глаз, не собираясь отступать под суровым взглядом на меня голубых глаз Амена. — И всё же я никак не в силах понять, бесстрашная ты или всей головой дурная, — проронил задумчиво эпистат, больше не пытаясь отделить меня от его тела. — И что же предложить ты хочешь в оплату за спасение Дии, если не деньги? — с хмурой иронией бросил он мне в лицо. — Себя. Один владеть мною будешь. Тело и душу отдам, глазом не моргну. Никого другого не будет у меня… Ты один… — часто задышав от волнения и тревожного ожидания, я упрямо и дерзко, уверенно глядела в лицо человеку, от которого зависела жизнь и свобода Дии. Сделав вид, что мне очень жарко, я мягко отстранилась от Амена и немного приспустила с плеч тунику, вместе с тем и чуть больше оголив груди, но не спуская ткани с сосков, и обмахивалась ладонью за неимением веера. Я и сама понимаю, что ступила на тропу, с которой мне уже не свернуть, хожу по лезвию ножа над кромешной и бушующей пропастью, сожжены последние мосты за спиной. Отступать поздно и некуда. Про себя я молилась, чтобы Амен не отверг моё предложение и согласился принять от меня плату, что я готова сама отдать ради спасения от смерти Дии и ради её свободы, пусть навсегда утрачу уже мою собственную свободу, и моя жизнь перестанет принадлежать мне самой. Я не могла врать себе, что очень сильно боюсь, как бы Амен в гневе не вышвырнул меня из его дома за шкирку, словно котёнка. Но всю жизнь я только и делаю, что справляюсь с моими страхами, когда чего-то боюсь. Больше всего на свете я боялась, хоть держалась всеми силами и не показывала страха Амену, глядела на него решительно и бесстрашно, не опускала вниз мои зелёные глаза под взглядом его холодных и суровых голубых глаз, что Амен не согласится с предложенной ему платой за помилование Дии. Я совершенно не боялась того, что Амен на моё предложение отплатить моим телом навсегда за то, чтобы Дия избежала казни и обрела свободу, охотно согласится. Во мне не было страха перед ним. Сколько я помню, он только грозился наказать меня за мои выходки со всей строгостью, только грозился меня высечь. Но ни разу не поднял на меня руку, хоть я порядком его выбешивала и проверяла на прочность его терпение. Не злонамеренно, у меня выходило это совершенно случайно, но в результате моих необдуманных поступков. Он часто был ко мне строгим, даже суровым и требовательным, но жестоким — никогда. Всегда обо мне заботился и никогда не бросал в те моменты, когда я сильнее всего нуждалась в поддержке и в надёжном, верном плече рядом. Опекал меня. Вряд ли Амен станет надо мной издеваться, если примет от меня предложенную мною плату за помилование Дии. Только бы согласился, только бы её пощадил!.. Впервые и навсегда разделить ложе с верховным эпистатом, самым беспощадным и непримиримым охотником на черномагов, намного лучше, в тысячу раз лучше того — если бы моим первым мужчиной, против моей воли, когда я была ещё совсем двенадцатилетней девочкой, стал кто-то из череды мужчин моей матери, настолько сильно меня ненавидевшей и считающей меня виновной в том, что у неё не получается устроить свою жизнь с другим мужчиной после смерти моего родного отца, что она продала меня богу Сету, в обмен на то, чтобы оставаться всегда желанной и прекрасной для мужчин. Амен уж точно будет намного лучше, чем мой последний названный папаша, притащенный в дом моей матерью. В отличие от этого выродка, Амен никогда не пытался взять меня силой, никогда не домогался меня и никогда не избивал. И уж точно он обращается со мной намного лучше, чем моя ненавидевшая меня и видящая во мне конкурентку за внимание мужчин кровная мать. В отличие от неё, Амен всегда обо мне заботится, хоть часто и отчитывает. Нелестно отзывался о моих навыках писаря, заставлял меня осваивать это ремесло со всем старанием. Он всегда искренне обо мне переживает и тревожится. Он ко мне хотя бы не безучастен. Ему хотя бы есть до меня дело, в отличие от моей непутёвой мамаши, которая никогда не защищала меня от грязных посягательств своих снедаемых похотью к её же собственному ребёнку любовников. Подобно Амену, так относились ко мне только родители Исмана, которые навсегда будут для меня намного роднее и ближе, чем родившая меня на свет кровная мамаша. Разве что родители Исмана всегда были ко мне очень ласковы и никогда не отчитывали, не ругали и не были ко мне так строги, как Амен. И всё же верховный эпистат обращался со мной довольно милосердно, не был ко мне жесток и бесчеловечен, намного добрее моей кровной матери уж точно. При Амене я могу хотя бы не бояться посягательств на меня с мерзкими и преступными намерениями других мужчин. В том, чтобы стать наложницей верховного эпистата, есть и свои плюсы — он самолично с особой жестокостью прикончит любого, кто только попытается хоть пальцем тронуть принадлежащую лишь ему одному меня. Мне больше не придётся самой заботиться о том, чтобы выжить и прокормить себя, не остаться на улице без крыши над головой и без средств к существованию. Я смогу оставить несушее огромные риски ремесло черномага и больше не подвергать опасности мою жизнь, берясь за выполнение заказов. Только бы Амен всю жизнь пребывал в счастливом неведении, что я из себя представляю, чем зарабатываю себе на жизнь, по какому пути я когда-то пошла и стала той, кого он так ненавидит и мечтает извести. — Да ты ополоумела, Неферут, не иначе! — сорвался с губ Амена резкий выкрик, впрочем, нисколько меня не напугавший, ясно говоривший о его потрясении моими словами. Мужчина смотрел на меня такими глазами, словно я превратилась в кошку или в пустынную лисицу, ну или же у меня отросла вторая голова. — Ты знаешь хотя бы, что ты мне предложила, дура несчастная?! Как вообще тебе пришла в голову мысль торговать своим телом и свободой!.. Исфет! Сумасшедшая! Ты точно рассорилась с рассудком, безумная! — Амен схватил меня за плечи и несколько грубовато встряхнул. Но это никак не поколебало моей решимости любой ценой спасти от пыток и казни Дию, своим телом и свободой заплатить — но вырвать дорогую мне подругу из клещей эпистатского правосудия. — Прекрасно понимаю, что делаю и предлагаю тебе, мой господин! Я всё решила, едва дошла до твоего дома, и мне хватит твёрдости не отступить! — упрямо и пылко выкрикивала я ему в лицо, крепко к нему прижалась и обвила руками его сильную шею, привстав на носочки, и со всей пылкостью прильнула моими искусанными едва ли не в кровь губами к сухим губам ниже склонившегося ко мне Амена. У меня было не очень-то и много опыта в том, чтобы целовать мужчину, и то Амен оказался первым, с кем у меня случился поцелуй — по моей доброй воле, но, если судить по тому, с каким жаром Амен откликнулся на мою ласку, ему понравилась моя выходка, и он получает удовольствие от того, что я набралась дерзости для этого. Одна его рука крепко обняла мой стан и притянула меня ближе к нему, другой рукой он взял меня за волосы и слегка оттянул назад мою голову, не причиняя боли. Пальцы его зарылись в мои распущенные волосы и мягко массировали кожу головы. И я попала под столь же сильную власть его, как и Амен попал во власть мою. — Ты точно обезумела! — проговорил Амен со страстью и суровостью одновременно, лишь ненадолго оторвавшись от моих губ. — А если я соглашусь — что делать будешь? — надеялся он то ли смутить меня, то ли напугать этим вопросом, но не на ту напал! — Сдержу моё слово и навсегда твоей стану, не будет у меня другого мужчины и господина, пока я жива! Клянусь Изидой и Осирисом! Жизнью моей клянусь… — сильнее прижавшись к Амену, я ласково коснулась моими губами уголка его губ, нежно провела ладонью по его белым и гладко выбритым щекам, очертила указательным пальцем черты его волевого и красивого лица. — Точно головой дурная, безумная девица… Не занимать тебе сумасбродства, — пробормотал сердито, но всё же не сумев скрыть мягкую иронию, Амен. Насилу ему удалось побороть своё потрясение моим поведением с ним сегодня. — У тебя уже был мужчина? — вдруг озвучил он вопрос серьёзным тоном. — Ни одного. За всю жизнь. Первым и единственным будешь. Ты имеешь право на мою верность. Всегда лишь тебе принадлежать буду. За жизнь и свободу Дии. Никогда моему слову и тебе не изменю! — выпалила я со всей горячностью, честно и как на духу, в лицо ошеломлённому моими словами мужчине, который держит в страхе всех черномагов на протяжении многих лет. Только сейчас глаза Амена сильно округлились и в упор глядели на меня. Готова душу поставить на кон, своим ушам эпистат не верит, что услышал эти слова от женщины, к тому же не падающей со страху в обморок рядом с ним. Видимо, на всём веку Амена я первая и единственная такая отчаянная голова, что не только не боюсь человека, отправившего к Анубису тысячи черномагов, но и сама врезаюсь в его жизнь, словно острый нож — в масло, да ещё сама напрашиваюсь всю жизнь мою, которая при отсутствующем у меня инстинкте самосохранения вряд ли будет долгой, делить с ним постель. Сколько я себя помню, Реммао не раз мне говорил, что своей смертью — при моей-то бедовой башке! — я точно не умру… Вот и представилась мне возможность проверить слова моего наставника на практике. Ну и что с того?.. Дия будет свободна и жива, а что дальше станет со мной… Подумаю об этом завтра, в любой другой день. Но уж точно не сегодня. — Подожди-подожди, Эва… — Амен мягко отстранил меня от себя и осторожно перехватил мои запястья, переместил свои руки на мои пальцы и очень бережно, чего не ждёшь от мужчины вроде него — живущему одной только войной с шезму, сжал их. Я не хотела вырывать мои руки из его больших и огрубевших рук от многолетнего владения оружием. Как ни пытался Амен первое время нагнать на меня страху перед ним, его попытки оказались обречены на поражение. — Хочешь сказать, что ты до сих пор девица? При твоей-то красоте?.. Невероятно!.. — проговорил Амен чуть тише и выпустил мои руки из его хватки. — А чему дивишься, милый господин? Я простолюдинка, но не простушка. И нужно нечто большее, чем красивое личико, чтобы я захотела разделить с мужчиной ложе… Но ты-то как раз не только красивый мужчина, с первой встречи понравился — и лицом, и твёрдым характером… — нарочно я довершила мою фразу этими последними словами, чтобы уж точно мои стрелы достигли самолюбия верховного эпистата. Хотя, если быть честной перед собой, я не лукавила ничуть, когда сделала комплимент красоте и характеру Амена… Ещё бы от его характера не страдали черномаги вроде меня… Было бы ещё лучше… — Я уж точно не поверю, что никто не пытался за тобой ухаживать. Тобой не соблазнится разве что слепой на оба глаза, — бросил мне Амен с тёплой иронией, лишённой враждебности ко мне же, что это можно считать явным комплиментом. — Пытались ухаживать. Даже очень настойчиво. Но у меня довольно хороший удар, чего не скажешь, глядя на мою комплекцию. Жизнь заставит — ещё не так наловчишься, — промолвила я с гордостью и бархатными нотами кокетства в голосе. — Тогда я счастливее твоих неудачливых поклонников из Гермополя, мой любимый писарь, — хмуро усмехнулся Амен, только голубые глаза его глядели на меня с нескрываемым интересом, желанием… — А мне совсем и не хочется врезать тебе, любимый господин. В отличие от этих ослов, ты не пытался взять желаемое против моей воли, ты не досаждал мне похотливыми предложениями уединиться, не лез руками мне под одежду… Несмотря на то, что строго меня отчитывал и много раз грозился высечь за мои выходки — пальцем меня не тронул, всегда заботишься, плечо подставляешь. Беспокоишься обо мне, столько для меня делаешь. Кто и заслуживает от меня получить кулаком в нос, так точно не ты, — проронила я с ласковой иронией, улыбаясь и кротко глядя на опешившего от моих заявлений Амена. — Нелёгкая у тебя жизнь была, Эвтида. Не удивляет, почему ты стала такой, какая ты есть. Хоть ты несносная временами, иногда бываешь редкой занозой, вечно мне дерзишь — как будто бессмертная, но девушка ты неплохая. Ты верна дорогим и любимым людям, ты заботишься о них, ставишь благополучие близких намного выше своего. Башка у тебя, конечно, бедовая, неприятности на хвост собираешь, но человек ты хороший, — прозвучали последние слова Амена в мою сторону как-то намного мягче, теплее, даже одобрительно. Впервые я заметила, как его обычно сурово взирающие на всё и всех голубые глаза смягчила… нежность?.. И это он смотрел так на меня?.. Я точно не сплю и мне это всё не привиделось? Возможно, что я напрасно отчаивалась? Быть может, сдаваться рано, и мне удастся выменять собой у Амена спасение Дии?.. — Мой милый господин, помнишь, о чём я спрашивала тебя? Что я тебе предложила?.. Дия… Ты спасёшь её для меня от пыток и смерти, освободишь? Примешь условия сделки — меня в обмен на Дию? — решилась я озвучить вопрос, вернув Амена к изначальной теме нашего разговора. — Если я спасу твою подругу, сохраню ей жизнь и верну свободу — станешь моей, как обещала? Не отступишься? — испытующе на меня взирали его пронзительные и пробирающие до единого фибра голубые глаза, губы тронула беззлобная усмешка. — Я останусь. Ждать тебя буду и никуда не сбегу. Я сдержу клятву. И слова не нарушу, — ответила я твёрдо и уверенно, упрямо на его слова. — Я поклялась тебе, жизнью и богами. Не стану гневить их и тебя. Взамен я хочу помилования и свободы для Дии, — продолжала я стоять на своём, гордо выпрямившись и глядя на Амена, не отводя взора. — Ты получишь то, о чём просишь, Эва. Считай, что твоя подруга уже свободна и жива, — твёрдо отчеканил каждое слово Амен, притянул меня к себе, крепко и всё же осторожно сжал в объятиях, чтобы не причинить боли, склонился ниже ко мне и со всем пылом прильнул к моим губам, словно скрепляя поцелуем наше соглашение. Я откликалась на эту ласку с тем же пылом, что и Амен. Нескоро он от меня отстранился и выпустил из объятий. — Жди меня здесь. И не тревожься ни о чём. Лечь и вздремнуть можешь у меня, — бросил он мне перед уходом. Покинув дом, Амен плотно прикрыл дверь и запер на ключ меня в его доме. Вероятно, захотел позаботиться о моей безопасности. Сбежать я могу вполне без необходимости выходить за порог его дома. Этаж в доме Амена всего один, окна не оснащены решётками и расположены невысоко, так что прыгать будет не больно. Видимо, он доверился моему слову. Или же хочет убедиться, сумею ли я данное ему слово сдержать. У меня и в мыслях не было обманывать Амена, когда в руках этого человека свобода и жизнь моей подруги. Отступать поздно. Я сама предложила себя в вечное владение Амену в обмен на спасение и свободу Дии, сама к нему пришла со своим предложением. Сама заключила с ним эту сделку и расплачусь с ним в ответ за всё, сделанное для Дии по моей просьбе моим телом. Значит, от данного мною слова я не отступлюсь. Дия важнее. Для своих лет ей пришлось страдать более чем достаточно. Я же сделаю всё, чтобы Дия не окончила свои дни в пыточной у охотников или на плахе. Желая унять тревожные мысли, раздирающие когтями на части мой усталый от всех пережитых за день драм и измученный разум, я унылым призраком бродила по жилищу Амена. Везде царили идеальные порядок и чистота, каждая вещь имела своё место. Педантичность и дисциплина владельца дома чувствовалась во всём. От скуки я решила заняться тем, что перемыла все склянки из-под масла, хоть Амен и не приказывал мне этого делать. Но мне было нужно чем-то себя занять, чтобы мой ум не так угнетали мысли о Дии и о том, сдержит ли Амен слово, которое он дал мне, выполнит ли свою часть сделки? Я искренне хотела в это верить и надеялась, что так оно и будет. Иначе все мои усилия, ставшие предметом сделки мои тело и свобода — всё окажется напрасным. Никакого смысла тогда не будет в той добровольной жертве, что я принесла сегодня, будучи при этом в здравом рассудке. Зайдя в кухню Амена, я нашла приготовленные в котелке тушёные овощи с бараниной, которыми тут же подкрепила мои силы, а то они и так были на исходе. Запила всё съеденное отваром из груш и ягод в кувшине, налитым мною в большой кубок. Даже нашла в кухне Амена в вазочке смесь орехов, изюма и сушёных фиников. Как всегда любил говорить Исман, пустой желудок — пустая голова. И всегда я признавала правоту любимого и единственного названого брата, лишь в моей памяти продолжал жить он сам и его светлый образ. Лишь в мечтах и сновидениях я могла видеть его живым. Лишь немного меня утешало то, что Исман не дожил до того дня, когда я продала себя как вещь мужчине. Но, Изида милостивая, что я могла сделать!.. Как ещё я могла спасти от жуткой судьбы дорогую сердцу подругу?.. Только и оставалось заплатить той единственной монетой, что я имела в своём обращении. И не моя вина, что этой монетой оказалась я сама. Во всех смыслах этих слов. От подобных дум на меня снова нахлынуло желание забить чем-нибудь вкусным желудок. Благо, что у Амена нашлись яблоки и сушёные абрикосы, виноград, сыр и хлеб. Немного стало легче. С другой стороны, если Амен сдержит слово и спасёт Дию, как мы условились, и мне придётся исполнить наш договор, быть эпистатской любовницей не так уж и плохо. Скорее тут намного больше плюсов, чем минусов. Дия обретёт свободу и будет спасена. У меня всегда будет крыша над головой и тепло очага, чистая постель, мне больше не будет грозить голодная смерть или гибель от рук охотников, либо гибель от рук моих собратьев по ремеслу в области чёрной магии, я буду хорошо обеспечена, жить в богатство и блеске, носить красивые украшения и одежду, всегда буду защищена от чужой жестокости (главным образом исходящей в мою сторону от мужчин) верными Амену людьми и им самим, меня будет защищать высокое положение и статус моего властвующего любовника. Множества людей, особенно женщины, не имеют и половины того, что я смогу получить от Амена в качестве его любовницы. Конечно, после сытной трапезы, я попыталась последовать совету Амена и вздремнуть в его комнате. Устроившись на его кровати и подложив под голову подушку, закутавшись плотнее в тонкую шёлковую простынь, служившую одеялом владельцу дома, я сомкнула веки и попробовала уснуть, но сон ко мне не шёл. Сна не было ни в одном глазу. Сколько бы я ни лежала с закрытыми глазами, сколько бы ни пыталась от всего за сегодня произошедшего отрешиться, не получалось ничего. Приподнявшись на постели, я с чувством глубокого душевного омертвения глядела на то, как сильнее разгорался день. От беспощадно палящего солнца меня защищали стены дома Амена, с улицы до моего слуха доносилась беготня и громкие, весёлые крики играющих в догонялки детей. Слух мой улавливал грохот колёс и скрип телег, топот ног и голоса некоторых весело переговаривающихся охотников. Я не питала иллюзий, что Амен не потребует от меня платы моим телом, которую я сама же ему в обмен за спасение Дии предложила. Никто за язык не тянул и кинжал к моему горлу не приставлял. Гордость моя восставала против того, чтобы отдавать своё тело и себя мужчине, не отдав сердца и души, но другого выбора у меня не было, если мне дорога Дия. Если мне дороги её свобода и жизнь. Обманывать Амена и сбегать от него — себе и Дие дороже. Этим поступком я его только разъярю, а от моей покорности и сговорчивости в постели зависит не только моя жизнь, но и жизнь Дии. Значит, на роду мне теперь написано стать эпистатской игрушкой в постели, пока я не наскучу ему. И то никто не сможет мне точно сказать, спустя какое время Амен пресытится мной. Быть может, жизнь сложится и так, что он не захочет меня отпускать от себя десятилетия… Молодец, Эва! Гениальный план. Просто потрясающий. Надёжный, как египетские пирамиды. Так испортить себе жизнь хватит таланта только у тебя! Впору самой себе аплодировать. Кто же мне мозги последние отбил?.. В любом случае, первая и далеко не единственная близость с эпистатом — лишь вопрос времени. Мне всё равно придётся с ним спать каждый раз, когда в нём проснётся желание обладать мной. Всё равно придётся впервые стать женщиной, отдавшись ему. Так смысл в чём, чтобы ему противиться и пытаться отсрочить неминуемое?.. Всё равно рано или поздно это случится. Поэтому лучше быть покладистой и мягкой, уступчивой и более ласковой, послушной, не противиться ему, тогда моё положение будет предпочтительнее. По крайней мере, обойдётся без применения ко мне грубой силы. Да и навряд ли мне стоит опасаться жестокости в постели с его стороны… Оказывается, ночной кошмар всех шезму умеет быть терпеливым и не грубым любовником с женщиной, которую хочет заполучить в свою безраздельную власть. Сменяющие друг друга мужчины моей матери, которых она заставляла меня называть особенным словом «отец», так со мною не церемонились. Мне в ту пору было двенадцать лет… Чаще всего мужчины моей матери лезли своими грязными лапищами мне под платье, шарились по моему телу, заставляя меня замирать и дрожать от ужаса напополам с отвращением. Их отвратительные, полные вожделения взгляды и мысли ползали по мне, подобно тараканам со всех городских помоек. Долго потом после их мерзких прикосновений я до скрипа тёрла мыльной мочалкой моё худощавое тело, поливая себя водой из таза, заранее нагретой для этих целей. Не раз я жаловалась матери на домогательства и попытки её любовников насильно мною овладеть, но мать вставала совершенно не на мою сторону, обвиняя меня в клевете и неблагодарности, могла и жестоко избить первым, что попадётся под руку. Чаще всего это были её кожаные пояса, её сандалии, метла и скалка. За неимением под рукой этого могла обрушивать на меня град ударов кулаками и таскала меня за волосы. В конце концов, я уже настолько привыкла к побоям, не только от мамаши, но и от её мужиков, что не шевелила и пальцем, ни одной слезы не роняла и не рыдала. Стояла как каменное изваяние и склабилась им в лица с издёвкой, что их бесило и выводило действенно из терпения ещё больше. В итоге, они понимали, что бить меня бесполезно, как бы ни хотелось им увидеть меня сломленную и уничтоженную, рыдающую, униженно умоляющей о прощении у их ног. Только я не доставляла им такого удовольствия. Это была хоть какая-то слабая моя попытка им отомстить за всё то зло, что они мне причиняли. Кошмар кончился со смертью последнего любовника матери, пытавшегося меня изнасиловать, и пожаром в моём с матерью доме, в огне не стало и этой жестокой женщины, я же тем временем нашла приют в доме Исмана и его родителей. Некстати в моей памяти ожили во всей безобразной яркости все сцены посягательств мужчин моей покойной матери на меня. Именно в тот день, когда я продала себя Амену, словно вещь. Но вряд ли верховный эпистат в постели окажется хуже кого-то из всех мужиков моей мамаши или всех их, вместе взятых. Всё честно. Амен спасёт Дию, она будет жива и свободна — как Амен обещал. Остаётся только надеяться, что он сдержит слово. Мне останется только отдать ему собственное тело и всю себя, как я и обещала. Действительно, на что тут жаловаться и на что обижаться?.. Я давно не ребёнок, мне двадцать три года, я уже совсем взрослая, не сопливая девчонка-несмышлёныш, какой меня помнят родители Исмана и какой я попала в ученицы к Реммао. Сама выбрала свою участь. Конечно, я была в ситуации, когда передо мной встал выбор без выбора — либо спасение Дии ценой моего тела, либо казнь любимой подруги. Я выбрала первое. И ни о чём не сожалею… Да уж, Реммао точно меня прибьёт с особой жестокостью за то, что я натворила за его спиной и сама навязалась в любовницы верховному эпистату, отдав ему себя, чем выторговала у него спасение и освобождение Дии. Так-то я исполнила повеление Реммао не лезть на глаза Амену, сидеть на заду ровно и не искать на голову приключения?.. Будь я наставницей для юных шезму и соверши подобный поступок мой ученик или ученица, я бы тоже, наверное, прибила за такое. В раздражении я отбросила от себя к изножью кровати шёлковую простынь и вскочила с постели, спустившись в погреб. Как будто бы мне в утешение, я нашла в погребе Амена бочки хороших вин. За тем, чтобы сбегать в кухню за кубком и вернуться обратно, дело не стало — я решила воспользоваться возможностью напиться до беспамятства, которую невольно сам же и предоставил мне Амен. Вдруг на пьяную голову мне будет не так тошно от того, что я утратила право самой распоряжаться не только моим телом, но и моей жизнью?.. Как я и хотела, вино оказало на меня своё благое действо, я вернулась в кухню и сполоснула кружку, поставив её на стол. В голове словно сгустился столь необходимый мне туман забытья, ноги отказывались меня держать, и чтобы не грохнуться на пол прямо в кухне, я прошлёпала босыми ногами в комнату Амена и улеглась в его постель. Крепко обняв подушку, завернувшись в шёлковую простынь, я наконец-то провалилась в сон. Перед мысленно взором моим было так темно, точно меня заперли в тёмном подземелье, без окон и дверей, без единого источника света. Сновидений я не видела. В моём положении это было даже лучше. Хотя бы не снится всякий ужас из прошлого. Сон мой был крепок и спокоен.