Последний Септим

Кровью и болью омыт он, алый рассвет. Десятки пар глаз устремлены вверх, к пьедесталу. В чёрных зрачках плавятся отсветы свечей, наполняя их безумием. Каменный купол над головой пропускает скупой солнечный свет и воздух, но в этом склепе всё равно остаётся темно и душно. Своды держит исполинская статуя Дагона, разрисованная отражением пламени и алыми брызгами. У её подножия сидит альтмерка, держит на коленях белый свёрток и наблюдает за зрителями с ухмылкой на губах. Масса за её спиной и не колыхнётся, пока не прикажут. — Путь Рассвета открывает вам место среди избранных! Вы посвящаете себя лорду Дагону и его деяниям! Вкусите же силу разрушения живой души, ощутите слабость смертной плоти! Ваша кровь однажды станет его, так скрепите же этот договор самой нерушимой печатью! Харроу оборачивается раскинув руки. Вокруг гудит, дрожат стены. Альтмерка протягивает четыре кинжала, в переливе дрожащего света хорошо видны бурые пятна на лезвиях, а затем ещё одно, свежее. Косой разрез на ладони — высока ли плата за служение даэдра? Если бы только это… — Вы принесли в залог свою кровь, а теперь дайте Дагону напиться крови его врагов! Четыре постамента за нашими спинами. Кровь высыхает мгновенно, впитывается в камень и навсегда оставляет след. Аргонианин, каджит и два человека. Чем помешали они Дагону? Откуда их привели? Чем они раньше жили, с кем общались, что думали? Сколько подобных ритуалов уже было исполнено? За моей спиной что-то происходит, но я не слушаю, смотрю в осоловелые глаза, смирившиеся со своей судьбой. На теле ни единой царапины, а с губ ни одного звука. Этих жертв опоили, лишив воли, но оставили в сознании разум. Других, тех что в зале, лишили разума, оставив жить тело. А что осталось нам? — Я не могу! Боги, я так не могу! — сорвалась на крик девушка. Я не помню её имени, не оборачиваюсь, но знаю, что это её приговор. Зрителям неинтересны метания слабой души. Крик оборвался. Харроу подошёл ко мне. — Эмерил, ты находишься здесь, чтобы посвятить себя служению лорду Дагону. Готова ли ты встать на кровавый путь бога Разрушения? Я с трудом вдыхаю, силой проталкивая воздух в горло, прикладываю лезвие ко лбу своей жертвы. «Прости меня» — носится в мыслях, но я едва заставляю себя дышать. Аргонианин смотрит так, будто всё понимает, и эта мысль заставляет содрогнуться. — В помыслах… Боги, если бы я знала, как тяжело медленно резать кожу ещё живого существа… — В деяниях… Лезвие проходит от плеча до запястья, вскрывая вены. Аргонианин не дрогнул, не мог даже зажмуриться. Нож остриём встал на грудь. Я медлю, собираясь нанести такой удар, который причинил бы меньше всего страданий. — И в сердце. Я резко вдавливаю лезвие в плоть, в глазах моей жертвы сверкнул последний огонёк жизни. В душе что-то ломается, отдаётся Дагону. Становлюсь на колени. Харроу подставил ладони под ручейки крови, капающие с постамента, выливает мне на голову. Щиплет глаза. — Встань же, сестра! Кровь на тротуаре, на прутьях клетки, на костях, на ошмётках плоти. И я вся в крови.

***

Я проснулась уже без надежды на сладкие мгновения сонного забытья. Ритуал Посвящения позади, но продолжал напоминать о себе каждую ночь, чтобы я не забыла, кем стала и где нахожусь. В спальне было почти пусто. Словно по приказу мы просыпались все одновременно и спешили в зал занять места в первых рядах с благоговением ожидая проповеди. Трудно сказать, было ли снаружи утро, вечер или любое другое время. Дни медленно сливались в один бесконечно долгий и мне всё тяжелее давался подсчёт пройденных часов. Пещеры уходили глубоко под землю и без всяких лишений вмещали около сотни человек. Сто человек… Посвящённые воле Дагона, они учились обращаться с оружием, магией и проповедовать новую веру. Одни заканчивали обучение и выходили в свет, их место занимали новые члены культа. «Несущие Рассвет» — так нас называли учителя. Что бы на это ответила сотня жертв Посвящения? И остальные, о ком я ещё не знала? В каждой спальне стоял алтарь Дагона, наблюдая за подопечными алым подобием глаз. Каждое утро начиналось с молитвы и, пусть небольшой, но кровавой жертвы. На моих пальцах уже не осталось свободного места для нового прокола, а большинство давно изрезали руки до шрамов. Можно было свыкнуться и с утренними молитвами, и с бесконечными проповедями, но не с живым воплощением Румы Каморан, а уж тем более с её отцом, который, по словам Тар-Мины, жил ещё при Тайбере Саптиме. Они божествами возвышались над всеми прочими, их голоса проникали в сознание, обволакивали и заставляли прислушиваться. И как не поддаться, когда нужно притвориться, что веришь? — Когда новообращённые спрашивают «что есть разрушение?», мне достаточно щёлкнуть пальцами, чтобы уничтожить их смертную плоть и привести наглядный пример. Но буду ли я права, представляя силу нашего лорда с такой стороны? У каждой сущности есть две воплощения. Глупцы видят только щелчок, я же вижу очищение мира от грязи невежества, продажности власть имущих, боли и раскаяния. Девятеро вцепились в наш мир железными клещами, раскаляют его, заставляя корчится в агонии. Люди поклоняются им как воплощением праведности и мира, но даэдра мы хотя бы можем видеть. Не их забота о том, что смертные не понимают второй стороны. В конце концов, для нашего лорда мы такие же дети. Рума всегда говорила проникновенно, отдавая всю себя. Её голос поднимался к сводам, распадался на множество отдельных голосов, что предназначались каждому лично. Она вскидывала руку, не позволяя себя прервать, но после всегда выслушивала. Уверена, она была заботливой матерью, сестрой и подругой для многих, а обездоленных тут было немало. — А теперь скажите мне: если не сжечь старую траву, вырастет ли новая? Если не подпалить поленья, станет ли в очаге тепло? Как может родиться новый, прекрасный мир, если старый ещё живёт? Кто-то скажет, что мы жестоки, что есть другой путь. Так вот — нет. Только сжигая дотла можно освободить дорогу новому. Огонь очищает мир, а мы будем над его заревом. Слабые падут в хаосе очищения! Сильные, трепеща, склонятся у наших ног! И наступит новый мир — великий и прекрасный. Возможен ли новый мир на костях старого? Возможно ли счастье в таком мире?

***

По большей части все мы тут были несчастны. Моя выдуманная легенда для многих оказалась жестокой реальностью, а были истории гораздо хуже. Но были и те, кто просто взбесился от лени и удовольствий. Дети богатых семей, которые не смогли найти себе славу и приключения другим способом. Мнящие себя лучше других, всё большее впадающие в безумие. Я стояла в дверях, наблюдая, как Вайлеретт распарывает кухонным ножом подушку. Одеяло валялось в соседнем углу, матрас перевёрнут. — Что ты делаешь? Она вальяжно обернулась, подкинула подушку, перья разлетелись по комнате. — Я пока ещё не вырезала тебе глаза, должна бы и видеть: я тебя обыскиваю. — И что я могу прятать? У нас нет личных вещей. — Ходят слухи о предателях, почему бы тебе не быть одной из них? Наш повелитель — лорд жестокости, а мне всегда нравилось мучить таких, как ты, — Вайлеретт крутила нож в руке, а я думала о том, как было бы славно, отрежь она себе палец. — Если я захочу, то найду, не волнуйся. И ты ничего мне не сделаешь. Ты слишком жалкая для этого, как и для того, чтобы находиться здесь. Я стиснула зубы и усилием ещё оставшейся воли промолчала. Подобное здесь восхвалялось. Сильный убивает слабого и тот просит милости у его ног — вот главный принцип существования. Но я не поддамся на это. Я всё ещё человек. Раз в несколько дней нужно было явиться на исповедь к Харроу. Неявка приравнивалась к отступничеству и жестоко каралась, хотя наказывали за всякое. Я недостаточно верю, направьте меня снова на Путь Рассвета, хранитель! Я боюсь грядущего Очищения, нового мира. Я не смог убить того, кто меня истязал, а значит, проявил слабость. Где-то совсем глубоко под озером были ещё катакомбы. Заведовал ими Палач — другого имени у него не было. Это и был ответ на любое инакомыслие, наказание за любой проступок. Иногда среди ночи каменные стены глухо разносили крики и удары плетью, но вскоре это стало обыденностью. Те, кому удавалось вернуться, больше не сомневались. С некоторыми Харроу разделывался простой беседой. Мне пока везло оказаться в числе таких учеников. — Огонь Очищения сожжёт землю и уничтожит низменные души. Слабые будут отсеяны, робкие уничтожены, остальные склонятся и будут молить о прощении. Все те, кто сейчас стоит у власти, рассыплются прахом. А мы получим место в Раю. — Но что представляет собой этот Рай? — спросила я. — Вы его видели, хранитель? — Я ещё не был удостоен этой чести. Мерунес Дагон дал Мастеру часть своей божественной силы, чтобы тот смог вознаградить своих верных последователей. Так был создан Рай, куда попадут лишь достойные, приняв мученическую смерть. Было что-то извращённое в том, что князь Разрушения поделился силой со смертным, дабы тот использовал её для создания. — Кто-нибудь уже смог попасть в Рай? Что мне сделать, чтобы заслужить эту милость? — В Раю сейчас лучшие из нас. Те, кто перебил Септимов, словно собак. Те, кто отдал жизни, чтобы открыть Великие Врата в Кватче. Те, кто очистил город, пытаясь разыскать Мартина. И с ними Равен Каморан, любимый сын Мастера. А, так вот кем, оказывается, был тот альтмер. — Но ты можешь не переживать, тебе не обязательно становиться столь же великой. Мы все, — Харроу обвёл рукой вокруг, — встретимся с нашими братьями и сёстрами в Раю. Иногда сна не было вовсе, желудок урчал от голода и кружилась голова. День мог пролететь быстрыми вспышками осознания, а затем кануть в бездну. Было страшно, затем спокойно и снова тревожно. Рума обнимала за плечи, было в её прикосновениях что-то мерзкое, липкими пальцами проникающее под кожу. Ночью снова кричали. — А ну-ка вставай! — Вайлеретт спихнула меня ногой на пол и, не давая опомниться, ударила по лицу. — Во сне лорд Дагон сказал мне, что жаждет крови посвящённого! Ты рада, да? — Что ты хочешь от меня, чокнутая? Я вытерла саднившую губу кулаком. Вайлеретт рассмеялась, картинно закинув голову. — Это не я, милая! Меня ведёт рука господина! Она пнула меня в живот, перевернула на спину и придавила горло локтем. Был только один раз, когда мне хотелось убить кого-то настолько же сильно, как сейчас. — Я разрисую твоё личико, ты не против? — в отсвете одинокой свечи блеснул нож. — Что, не нравится? А что ты сделаешь, отправишь меня в казематы? Она так сильно давила на горло, что, казалось, приложи чуть больше усилий — и моя голова просто покатится по полу. Я не сопротивлялась, просто ждала, что она сделает дальше. Не было страха, только всепоглощающая ярость: её, плескающаяся наружу, и моя, пока ещё усмирённая. — С тобой даже играть неинтересно! — Вайлеретт снова ударила, из носа потекло. Она вскочила, потянула к алтарю и держа мою руку над чашей, распорола запястье. Боль ледяными мурашками пробежала до локтя, но в агонии кашля это казалось мелочью. — Этого ты жаждал, мой повелитель? Вайлеретт закачалась в странном припадке и с невероятной силой швырнула меня к стене. Боль в затылке дала надежду на потерю сознания, увы, несбыточную. — Вот там и оставайся, тварь, — Вайлеретт пришла в себя, вытерла пену в уголке рта. — Услышу хоть слово — прирежу. Меня трясло от злости. Я сжимала кулаки, не замечая судороги и льющейся крови, и едва держала себя от нападения. С ножом или без — я сильнее её. Всегда буду сильнее. Остальные в спальне слышали нас — не могли не слышать, но все как один молчали. Нужно держаться. Не поддаваться, не поддаваться, не поддаваться! Нельзя терять голову, захлебнувшись жестокостью. Это тот шаг, что ещё держал меня на краю пропасти, хранил остаток человечности, который им не удалось забрать при Посвящении. Я никогда не стану такой, как они! Человечность мне, может, ещё и удалось сохранить, но вот разум стирали старательно. Были дни, когда вместо проповеди нас собирали в круг и давали выпить по глотку из огромной чаши у статуи Дагона. Хвала богам, это была не кровь, но одного глотка горького варева хватало с избытком. Перед этим ритуалом запрещалось спать и сонное тело быстро окутывал дурман, голова наполнялась тяжестью, улетучивались тревоги и мысли. Я плохо помню, что происходило потом. Один раз сильно стучало в висках, а позже оказалось, что это один наш брат размозжил себе голову в порыве безумного поклонения. Я помню себя хохочущей до пены у рта и голыми руками рвущей кусок сырого мяса. Эти воспоминания приходили в основном во снах, отчего трудно сказать, было ли это на самом деле, или я просто устала бороться с безумием.

***

— Братья и сёстры! — вскричал Манкар Каморан, божество сошедшее со страниц «Мистериума Заркса». — Близится час Очищения! Верные будут вознаграждены в Раю! Запомните: не смерть ваша нужна Дагону — вы мученики, возвестившие начало его Империи! Когда Мастер говорил, вокруг стояла сакральная тишина. Нельзя было его перебивать, нельзя выкрикнуть, даже вздохнуть. Если такое случалось, он замолкал и долго смотрел на осмелившегося его перебить, а остальные готовы были разорвать несчастного на куски. — Трон Дракона пуст и мы владеем Амулетом Королей! Он поднял над головой знакомый до боли рубин и его блеск заставил меня протрезветь и прийти в себя. — Это лишь вопрос времени, когда мы пустим кровь последнему наследнику, во имя лорда Дагона! — Во имя лорда Дагона! — подхватили остальные почувствовав что им это дозволено. — Мы встанем во главе нового мира, выше всех прочих смертных, навечно! — Навечно! — грянул хор. Все вскочили криком восхваляя своего Мастера. Я схватилась за голову. Где, во имя Талоса, я нахожусь? Что я делаю? Сколько крови осталось на моих руках? — Героиня Кватча — так они её называют — по сути лишь слабая девочка. Я отдам её вам на потеху, мои ученики. — Смерть! — Любая тварь Септимов будет уничтожена! Я вскочила и вскинула кулак, делая вид, что кричу с остальными, а сама в ужасе сжимала горло, чтобы к общему гулу не присоединилось ни одно моё слово. — Я не бог, ученики мои. Но я создал Рай своими руками для всех нас. Чтобы мы, выполнив свою миссию, могли спокойно почить под взором Дагона. Многие говорят что Обливион это зло, но что есть залы Совнгарда, если не часть Обливиона? Я опустила руку, оглушённая его словами. Была в них своя правда. — Ныне я отправляюсь в Рай к своему повелителю. Я вернусь с лордом Дагоном в сиянии грядущего Рассвета! Он распахнул книгу, что всё это время лежала на постаменте, и пространство разрезал портал, за которым проглядывали радужные переливы. Вспышка — и Манкар Каморан исчез под одобрительный рокот толпы. Зал охватило упоение, и никакой ритуальной чаши им было не нужно. Харроу унёс книгу, я проследила за ним взглядом. Теперь знала, что нужно делать.

***

Выходить не запрещалось, но только в строго отведённое время, которое очень трудно уловить, находясь под землёй. — Ты же знаешь, правила одни для всех. — Откуда мне знать, что уже вечер, вы же мне не говорите. — Получи разрешение у Харроу, тогда поговорим. Я вздохнула. В прошлый раз удалось выйти вовремя по чистой случайности. Это было сразу после Посвящения и тогда побег был куда более возможен, чем сейчас. — Я ещё думала искупаться… — заметила как бы между делом. — С ума сошла? Вода ледяная. — Для имперца может и так, но во мне чистая нордская кровь. — Ладно тебе, пусть идёт, — неожиданно сказал Ханс, взяв Филиппа за плечо. Тот упрямился. — Харроу выдаёт разрешения… — Марену вы выпускаете. И Виньяма. И Кохану. И… — Что с тобой делать! Иди, только быстро. И не говори Харроу, ясно? — Конечно, это наш с вами секрет, — я подмигнула Хансу и поспешила пока они не передумали. Слепой привратник оглянулся на меня и кивнул. Выходить здесь всё же было делом скорее привычным, долго среди свечей не проживёшь. Свежий воздух разогнал туман в голове. Плотные тучи затянуло небо, пахло дождём. Как бы хотелось сейчас прокатиться верхом, или упасть в снег, или сбежать в Валенвуд… Я разулась, коснулась босой ногой воды, и сердце зашлось от холода. Исграмор, может, и мог вести войска в ледяную вьюгу, но вот нынешние норды мёрзнут точно так же, как и все остальные. Вышел Ханс, потянулся, слишком явно не оборачиваясь в мою сторону, будто и правда вышел подышать. Я закатила глаза: и это вся плата за выход? Да пусть смотрит, мне не жалко. Я разделась и нырнула. Сперва показалось, что сердце и правда остановится. В прошлый раз я заметила знак Хелены ещё издали и потому прошла вдоль берега, лишь немного промочив ноги. Сейчас ничего подобного не было и пришлось плыть на другую сторону. Ещё немного, и пальцы бы свело судорогой, но я уже почувствовала под ногами дно. Выбралась на берег, растёрла плечи и села на траву, обхватив себя руками. Мокрая сорочка неприятно липла к телу. Лучше бы кому-то явиться поскорее, я тут совсем окоченею. — А я знал, что однажды мы с тобой здесь встретимся, — усмехнулся знакомый голос за моей спиной. Я оглянулась и улыбка Бауруса медленно сползла. Он накрыл меня своей курткой и отвернулся. — Я видела Амулет Королей, — начала я, когда перестали стучать зубы. — Но его не достать. Манкар Каморан забрал Амулет с собой в Рай. — Тот самый великий Мастер, — кивнул Баурус. — Я читал рапорт Хелены о вашей прошлой встрече. Всегда знал, что альтмеры живут долго, но чтобы настолько… И что ещё за Рай? — Это место, куда вознесутся все прислужники Дагона после его воцарения. Вернее сказать, после смерти в верном служении. В Очищении никто не выживет… Но я, кажется, знаю, как попасть в Рай минуя обязательный этап смерти. «Мистериум Заркса» сейчас в Тамриэле, лежит на полке у Харроу — хранителя святилища. В этой книге скрыт портал, Мартин говорил, так можно. Похоже, это дорога в один конец и вряд ли Каморан вдруг появится у меня в кармане. — Ты сможешь её достать? — А есть выбор? — я впервые взглянула на Бауруса. — Я в тебя верю, Героиня. И, если хочешь знать, Джоффри изменил планы: убежище уничтожат сразу после того, как получим достаточно информации. Так что хватай книгу и беги, а мы прикроем. Его веселость во мне не откликалась. Было тоскливо. Клинки убьют сотню человек — чем же тогда они лучше тех самых культистов с их жертвами? Эта кровавая спираль никогда не замкнётся в круг. У каждой сущности две стороны. — Ты плохо выглядишь, — сказал Баурус. — Вот уж спасибо. — Нет, ты правда очень плохо выглядишь. Я покрепче обхватила себя руками. Куртка сползла с плеча, но я не стала её поправлять. — Это усталость, мы почти не спим. Мысли сменяли одна другую, трудно было уцепиться за что-то конкретное. Я подняла голову к серому небу — какое же оно высокое! И как же давно я не видела звёзды… — Баурус, как ты думаешь, Совнгард может быть частью Обливиона? Баурус смерил меня долгим тяжёлым взглядом, и медленно произнёс: — Разве Совнгард не творение богов? — Даэдра — это тоже боги, просто другие. Они не прячутся от людей. Азура всегда признаётся в том, что сделала. — Азура? При чём здесь Азура? — Не знаю. Возьми тогда любого другого. Если данмеры поклоняются даэдра, почему другие не могут? — Данмеры не поклоняются даэдра. — Они почитали их в прошлом. И будут почитать в будущем. Ты сам слышал вести из Морровинда. Баурус, ты никогда не задумывался, что культисты могут быть в чём-то правы? Я не говорю обо всех этих ритуалах и… прочем. Но, может, Септимы правда чему-то мешают? Они кровью повязаны с Обливионом… — Явара, что они с тобой сделали? — прошептал Баурус с диким ужасом на лице. — Не задумывался, — кивнула я и перевела взгляд на него: — А ты попробуй как-нибудь. Весёлая тема для размышлений — просто умора! Баурус поднялся и протянул мне руку: — Пойдём домой. Ты сделала достаточно, никто не упрекнёт тебя в том, что ты не достала эту книгу. Мы найдём другой способ. Пожалуйста, пойдём со мной. — Моя миссия здесь не окончена, — нахмурилась я, надевая маску Явары, принимая привычки Явары. — Я даже ничего толком не узнала, а уже уходить? Думаешь, я совсем ни на что не гожусь? — Я думаю, ты запуталась. — А я думаю, что тебе стоило бы закрыть рот и присмотреться к нашим врагам получше. Паршивый из тебя шпион, вот что я скажу! Передавай от меня привет нашему принцу. Скажи, чтобы готовился колдовать. Я встала без его помощи, послала поцелуй и снова нырнула. На берегу закуталась в рясу и пошла в пещеры. В душе грызла обида, природы которой я толком не понимала, а от того злилась. И с тем же холодила тревога, будто предупреждала что, вернувшись, я больше никогда не выйду на свет. Она сидела на своей кровати и лениво размяла пальцы, едва я вошла. — Кто пришёл! Моя любимая игрушка! Ну что, хочешь снова стать подношением? Не будем банальными в этот раз, как насчёт сердца? Или давай вскроем венку на твоей чудной шее? В прошлый раз я об этом не подумала. — Вайлеретт расхохоталась. — Конечно, лорду важна не сама жертва, а тот, кто её приносит. Почему бы в следующий раз не положить тебя на алтарь для Посвящения? — Заткнись, я не хочу с тобой разговаривать. — Что ты сказала? А-ну повтори! — Я сказала: заткнись! — почти выкрикнула я. Вайлеретт схватила со стола поднос и наотмашь ударила в висок, затем толкнула меня к стене, приставив нож к горлу. — Я тебя на куски изрежу, дрянь! Твои ошмётки по всему святилищу собирать будут! Сил бороться с собой уже не осталось. Голову заволокло туманом такой ярости, какую я уже не могла сдерживать. Я обхватила лезвие ножа, разрезая собственные пальцы. — И я ничего тебе не сделаю, да? Я отбросила нож и схватила Вайлеретт за волосы, развернулась и ударила её головой в стену. Затем ещё раз и ещё. Она закричала. Камень разбил ей нос и разорвал щёку, но мне было мало. Я потащила её к алтарю, макнула лицом в чашу. Как жаль, что там было не так много крови, чтобы захлебнуться. Схватила её за горло, подняла голову. Видеть её окровавленное лицо и испуганные глаза было сладко. — Только ляпни что-то в мою сторону, я тебя на куски порву, поняла? Ты у меня захлебнёшься в крови. Пикни что-нибудь, если дошло! Я не слышу! Вайлеретт издала булькающий звук. Я ещё раз приложила её лбом об алтарь и швырнула в сторону. Она так и осталась лежать у стены, тяжело дыша. — Теперь там твой угол. Ползать у нас будешь, ясно тебе? — Я обернулась к остальным кто был в комнате и снова никак не вмешались. — Всем спать. Нечего глазеть сюда! Я забрала её подушку и разрезала матрас, раскидала пух и перья в дикой истерике. Наконец-то получила то, чего так хотела, нервы перестали дрожать, в голове было спокойно и чисто. Ощущения возвращались и только сейчас я почувствовала, что сжимаю в кулаке прядь её волос. Выбросив их на пол, я уснула. Посвящение мне не снилось.

***

Кабинет Джоффри заливало полуденное солнце. Лучи плавили оконное стекло, пробегали по столу с бумагами, троились на эфесе кинжала Бауруса, затем поднимались по стене и прятались в волосах Мартина. Последний устало привалился спиной к дверному косяку, иногда надавливал на глаза пальцами, будто это могло помочь от усталости. — Она сказала, Каморан ушёл в Рай через «Мистериум Заркса» — книгу, в которой зашифрован портал. Якобы Мартин говорил, что так может быть. — Это правда, — со слабой улыбкой качнул веками тот. — Рай Каморана — это, вероятно, часть плана Мёртвых Земель. Более укромного места для Амулета не найти. — Как и для самого Мастера, — кивнул Баурус. — Явара добудет нам «Мистериум». — Значит, до тех пор повременим с нашими планами, — сказал Джоффри. — Опасно оставлять столько культистов на свободе, что бы там ни думали остальные. Что-нибудь ещё? Баурус метнул взгляд в окно, за которым снежные облака приобретали лиловый оттенок заката, потёр одной ладонью другую и ответил: — Ничего, грандмастер. — Я же вижу есть что-то ещё. В чём причина твоего молчания? Он посмотрел на Мартина. Тот моргнул, выпрямился. — Что с ней? — Джоффри, я думаю, мои опасения безосновательны… — Что с Ярой, Баурус? — Ей как будто очень плохо, — нехотя начал тот. — Она сказала, что они почти не спят, но я боюсь за её душевное здоровье… Мартин зажмурился как от сильной боли и ущипнул переносицу. — Что ты имеешь в виду? — грянул голос Джоффри. — Докладывай, Клинок! — В нашем разговоре прозвучала фраза: «вдруг Септимы могут чему-то мешать?». — Баурус выдавливал из себя слова, смотрел в пол. — В каком контексте она это сказала? Мне нужно знать всё. — Явара спрашивала, считаю ли я Совнгард частью Обливиона. Говорила о даэдра и… вот об этом. Мол, Септимы кровью связаны с Обливионом. Я предложил ей пойти со мной, вернуться в Храм. Понимаю, это нарушение приказа… Она отказалась. — Почему? — Сказала, что считает меня дураком, раз я не хочу рассматривать обе стороны. И что она всё равно принесёт книгу. — Если так, то лучше смерть… — тихо произнёс Джоффри, и никто не смог ему возразить. — Теперь мы понимаем, насколько велико их влияние. Твоё мнение? — Дайте ей шанс. Я не верю, что она может нас предать. — Я рассчитывал услышать трезвую оценку. — Виноват, грандмастер. Её мысли путаные, она задаёт вопросы. Что-то внутри культа ещё оставляет сомнения. К тому же Явара выглядит нездорово, могу предположить что это влияние каких-то снадобий. Мартин выглядел ещё более измученно, чем прежде. — Яра сказала, что достанет книгу. Значит, она пока ещё на нашей стороне. Джоффри склонился над столом, глядя на свои руки. Теперь солнечный луч серебрил его волосы. — Снадобья… — произнёс он так, будто хотел убедить в первую очередь самого себя. — Если это так, то дурь из головы выветрится. Если нет… Мне тяжело принимать такое решение, но я должен. Баурус, теперь твой постоянный пост у озера. Если она придёт на встречу ещё раз, твоя задача узнать как можно больше, но главное — понять, что у неё в голове. Если случилось непоправимое, Явару… Агента следует уничтожить. Героиня Кватча должна остаться героиней для всех. Приказ останется устным. — Вас понял, грандмастер, — прошептал Баурус. — А меня вы спросить не хотите, Джоффри? — Лучше смерть, Мартин, — повторил тот жёстко. — Из этой бездны не выбираются. Я и сам хотел бы верить, что ещё не поздно. После собрания Мартин догнал Бауруса в коридоре. — Я читал полную клятву вступления в орден и знаю, какое наказание ждёт за убийство другого Клинка. — Даже если это был приказ грандмастера, — обречённо закончил Баурус. — Можешь не сомневаться, я исполню предписанное. Кто-то же должен следовать уставу. — Жду с нетерпением, мой император, — поклонился в ответ Баурус и пошёл вперёд, оставляя Мартина в одиночестве.

***

Зал вспыхнул в овациях. Теперь Рума кричала, как и её отец, а крики остальных эхом отзывались в голове спустя часы после её проповеди. — Наши братья и сёстры пали сегодня в битве за праведное дело! Но их души окажутся в Раю, выше всех смертных! А наших врагов ожидает лишь смерть в кровавом пиршестве нашего лорда! Смерть Септимам! — Смерть Септимам! — услышала я чужой голос, рвавшийся из собственного горла. После случая с Вайлеретт мне стало спокойно, будто я раз за разом выпивала бутылку можжевелового вина и находилась в хмельном безумии. Не было тревоги, страха, стыда и вечно зудящих мыслей, даже горьких воспоминаний. Всё ушло, как только я перестала сопротивляться. Моя кровь смешалась с чужой в чаше, я обмакнула пальцы, прижала ко лбу. Голова перестала болеть, приятный холод растёкся по телу. Покосилась на Вайлеретт. Та сидела в углу, завесившись волосами, и даже не шевелилась. Там она находилась уже несколько дней и я даже толком не видела, что стало с её лицом. — Правильно, там и сиди, падаль. — Я облизнула пальцы. — Интересно, из какого дома ты такая взялась? Какого-то богатого и влиятельного, да? А знаешь, откуда я родом? Я из Рассвета! Шутка показалась очень удачной и я свалилась на пол в приступе хохота.

***

Я проснулась и открыла глаза как раз в тот момент, когда над сердцем нависло лезвие ножа, выбросила вверх руку и схватила запястье Вайлеретт. Она закричала, забилась в истерике, набросилась на меня. Мы перекатились по полу и в свете догорающей свечи я увидела её искривлённый нос с засохшей под ним кровью, две прорехи в когда-то ровном ряду зубов и изуродованную щеку, на которой должен был остаться шрам. Вайлеретт вцепилась мне в плечо зубами, я ударила её по лицу и не смогла остановиться, пока не начал саднить кулак. И снова потащила к алтарю. — Помнишь, ты говорила про жертву? Так вот пришло время её принести! Я очнулась, слушая собственное дыхание. Тело на алтаре не двигалось. — Когда-нибудь это должно было случиться, — подала голос одна из девушек. — Завтра её уберут. Тебе надо поспать. И я пошла. Легла в кровать и спокойно уснула, не обращая внимания на глядящие в мою сторону широко распахнутые глаза. Мне ничего не сказали, даже смотреть начали будто бы с уважением. А я так и бродила в полудрёме, вечно окутанная туманом безумия. Я уже не могла назвать своё имя и откуда родом. Но никто и не спрашивал. Я посвящённая. Одна из многих. Безликая, сотканная из глухой злобы.

***

Харроу читал свою проповедь, а я только и думала о том, как же сильно зудит на языке тайна, моя и не моя одновременно. Кто-то рассказал мне страшный секрет о Храме в горах и его обитателях. О том, что с неба могут сыпаться белые хлопья. И о мужчине, который закрыл собой девушку от смертельного магического шара. Какая-то мысль на грани сознания всё же останавливала, тянула назад. Но оглядываться так не хотелось. Слишком много там боли, разве не могу я быть просто счастливой? Пусть даже и так… — Ты совсем не слушаешь меня, — захлопнул книгу Харроу. — Хранитель, я… Я хочу вам признаться… Харроу поднялся, медленно подошёл и навис надо мной, глядя сверху вниз. — Да, посвящённая? Я слушаю. На его губах играла сальная ухмылка. Где я такую видела? Когда? Почему? Было неуютно, перед глазами плясали чёрные точки, меня трясло в отвращении к самой себе. — Я… Вы знаете, я… Язык распух, провалился в горло, не давая вырваться ни звуку. Ещё немного — и я упаду замертво. Харроу наклонился так низко, что кончики его длинных волос коснулись моей щеки. — Да? Ты — что? Он положил руку мне на плечо заставляя откинуться назад, ладонью обхватил затылок, пальцами впился в волосы. Больше никогда. Я поклялась себе, больше никогда! Я собрала остатки сил в сиплую фразу, чувствуя его дыхание на своей шее: — Я в помыслах и чувствах своих верна только лорду Дагону. Выдох. Харроу резко отошёл. — И это правильно. Не забывай, кому ты служишь и в чём твоя цель. Ты прошла проверку, можешь идти. Я выскочила за дверь и съехала по стене, обхватив голову руками. Дыхание пекло в груди, рвало горло, а я никак не могла насытиться воздухом. Взгляд лихорадочно бегал по стенам пещеры, не мог ни за что уцепиться, удары сердца болью расходилось по венам. Какая же я дура! Как могла забыть о своей миссии, о том, за что боролась! Пусть я сама встала на путь Рассвета, пусть позволила себе превратиться в чудовище, но они же убьют их всех, до единого! Никто такого не заслуживает! Что сказал бы Мартин, увидев меня такой? Впасть в безумие — это только мой выбор, я права не имею тянуть их за собой. — Слава лорду Дагону, — вырвалось само, и я заткнула рот ладонью, но это не помогло. Фраза так и крутилась в мыслях, я больше не принадлежала себе. Выхода не было, только боль и отчаяние. Глухая безнадёга. Держась за стену, я поплелась в спальни. Меня лихорадило.

***

В зимнем лесу звенела капель, но снег ещё хрустел под ногами. Оттепель скоро снова сменит мороз. Я провела рукой по замороженным каплям на ветках, они заиграли мелодией арфы. Я почувствовала на себе взгляд, ощутила запах дублёной кожи и крепкого табака, какой привозили из Морровинда. Оглянулась. — Папа. Это правда ты? Ты пришёл меня забрать? — Нет, — ответил он. — Я так рада тебе, я так скучала! — Так много хотелось ему сказать, но ещё больше — просто обнять. — Посмотри, во что ты превратилась. Явара? Так ты себя теперь называешь? В душе похолодело, зимний лес остановил свою музыку капель. Под взглядом отца хотелось содрать с себя кожу. — Ты оставил меня, ты хоть знаешь, что я пережила? — Сама виновата. Ничего этого не случилось бы, будь ты послушной. — Ты не смог меня защитить, а теперь обвиняешь? Это ты позволил всему этому случиться со мной! — Я мёртв уже несколько лет… — Вот именно! Его слова хлестали плетью. Я села на снег, закрыла лицо руками. Горло сдавило, но плакать я уже не умела. — Что ты сделала с собой, глупая? «Рассвет разгорается» — это теперь твой девиз? Ты забыла, чему я тебя учил? Ты забыла меня? — Я знаю, что ты прав, папа. Во всём прав. Но Клинки больше не примут меня, Мартин не примет меня, даже ты не хочешь принимать меня. Возьми меня с собой, пожалуйста! Я так устала! Отец сел рядом, коснулся моей щеки, отчего я вздрогнула. — Нет, милая, я всегда буду на твоей стороне, что бы там ни было в прошлом. Поэтому я сейчас здесь. Это твой последний шанс всё исправить, потом будет слишком поздно. — Уже поздно. Я столько всего сделала… — кровавое воспоминание вспышкой озарило сознание. — Во имя Талоса, я просто разбила ей голову! Как мне выйти отсюда, зная, что я способна на такое? Как дальше жить с такой кровью на руках? Он обнял меня. Сгрёб в охапку и притянул к себе, как делал всегда. Я же горела изнутри от осознания собственной жестокости. — Послушай меня, прошу, — отец взял моё лицо в свои руки. — Обратной дороги не будет. Либо сейчас, либо уже никогда, понимаешь? — Я сумасшедшая, как и они. Я убивала, резала, совершала ритуалы, молилась Дагону… Я… — Главное то, чего ты не сделала. Ты ещё можешь всё изменить. Подумай о тех, кого не смогла предать. Вернись на свет, доченька. — Мне страшно. Я боюсь себя, боюсь их. Я не смогу. — Вспомни, чему училась с рождения. Перед рассветом… — Перед рассветом мы все одинаковые. Перед рассветом стираются грани, и Хельгард ведёт своё войско в бой. Нет превосходства армии, нет магии и лязга стали. Перед рассветом мы видим лишь очертания друг друга. Остаёшься только ты и твой долг. — И войско Исграмора побеждает, — закончил отец. Я открыла глаза. Голова была как никогда ясной, мысли размеренными, а душа спокойной. Спальня погружена во мрак, судя по огарку свечи, полночь. Я соскользнула с кровати, накинула рясу и тихо вышла. Теперь знала, куда идти и что делать. Это был мой последний шанс.

***

Книга нашлась в ящике стола. Не слишком-то благородно для бесценной реликвии Мастера. «Мистериум Заркса» был исписан даэдрическими письменами и схемами шифров, какие я видела у Мартина, что подтверждало мои догадки. Я сунула книгу во внутренний карман рясы и, подняв голову, столкнулась со взглядом Харроу. — И что тут у нас? — спокойно произнёс тот, словно всегда знал, что однажды встретит меня здесь. — Посвящённая, решила прикоснуться к образу Мастера? Уроков Румы оказалось недостаточно? В сердце похолодело. Я плотнее запахнула рясу, глотая ком в горле. — Я… Я лишь хотела увидеться с вами, хранитель. — По-твоему, я слепой? — спокойный тон Харроу был страшнее любого крика. Он нарочито медленно потянулся к стоящему в углу посоху, взвесил его в руке. — Положи книгу на место и твоё наказание будет не таким жестоким. Поверь, ты не хочешь, чтобы я забрал её у тебя силой. — С чего вы… Резкий удар по ногам свалил меня на колени, корешок книги больно ударил в бок. Я чувствовала себя совсем жалкой, но всё не могла понять, почему бы Харроу просто не прикончить меня на месте? — Вздумала мне возражать, посвящённая? Знай своё место! Захотела в Рай следом за Мастером пробраться? Раньше своих братьев и сестёр, не послужив достойную службу Дагону? Двадцать плетей в казематах быстро угомонят твоё тщеславие! До меня дошло. Харроу не понял истинную цель моего визита. В его глазах я просто фанатичная дурочка. Я могла согласиться, могла сохранить свою жалкую, ничтожную жизнь, могла вернуться из каземата с исковерканной душой и дальше биться в агонии поклонения принцу Разрушения. Или умереть свободной. Я сделала свой выбор. — Хранитель, вы меня не поняли. — Я подняла голову всё больше расплываясь в улыбке. — Вы называете меня посвящённой, но у меня есть имя, много имён. Знаете, какое из них мне нравится больше? Мои друзья на севере называют меня Героиней Кватча! Выкрикивая последние слова, я схватила со стола канделябр и ударила по коленям Харроу. Его шатнуло к стене, он упал, хватаясь за всё подряд. Я отбежала в противоположный угол, стараясь держаться как можно дальше. — Что ты сказала? — лицо Харроу побледнело от ярости. — Я та самая Героиня Кватча, которую вы расчленяете в своих проповедях! Я привела Мартина к Клинкам! Я закрыла Врата Обливиона, вырвав сигильский камень из сердца твоего господина! Я выбросила вперёд руку, где на ладони виднелась едва заметная окружность шрама от ожога. Каждое слово радостно вырывалось из недр души, возвращая желание жить, и я была готова бороться. Харроу в миг оказался рядом, ударил посохом по лицу. Я отпрыгнула, пнула ему под ноги стул, обежала стол, схватила с пола канделябр и, выставив его перед собой, попятилась к выходу. — Не много же у тебя мозгов, раз ты решила во всём признаться. — Может и так, но я осталась человеком. А что сделалось с вами? На мою удачу, Харроу не мог колдовать достаточно хорошо, а потому использовал посох, словно оружие. Но удача была недолгой. Харроу в пару ударов смёл мою хилую защиту, снова ударил, рассёк висок и кровь хлынула по лицу, затем схватил за горло и припечатал затылком в стену. В маленькой комнатушке не было пространства для манёвра, а я была слишком уставшей, чтобы дать настоящий отпор. Харроу бросил меня на пол и ударил ногой в живот, в грудь, в спину. Боль в рёбрах вспыхнула с такой силой, что я завыла сквозь зубы. Это его только раззадорило. — Думаешь, всё будет так просто? Даже когда ты всё нам расскажешь о своих друзьях и будешь молить о пощаде, мы не оставим тебя в покое. И самое худшее начинается сейчас. — Харроу крикнул в коридор: — Эй, Вольф! Поднимай святилище. Скажи: боги Тамриэля прислали нам дар, а мы отдадим его лорду Дагону… — он перевёл взгляд на меня и оскалился: — По кускам. Я с трудом поднялась на ноги, цепляясь непослушными пальцами за книжный шкаф, а другой рукой придерживая книгу, которая спасла меня от самых страшных ударов. Какая ирония. Рвано дышала под волнами боли, сглотнула подступающую к горлу тошноту. — И что дальше? — нахально усмехнулся Харроу. Я посмотрела на него исподлобья, один глаз застилала кровавая полоса, что железным привкусом лезла в рот и стекала по подбородку. Сложила пальцы в пасс, как учил Мартин, и, призвав всю свою злость к этому данмеру, месту, самой себе, процедила: — Сгори со мной. Книги за спиной вспыхнули, как сухая солома. В спину ударило жаром, я снова упала, перекатилась, сжимая зубы от боли. Пламя выедало воздух в замкнутой комнате, всё вокруг вмиг заволокло дымом. Тяжёлая голова тянула вниз, к полу, в носу пузырилась кровь, пришлось хватать воздух ртом. Я приподнялась на локте и увидела несущегося на меня Харроу, швырнула в него горящую книгу. Подол рясы занялся огнём, ему сразу стало не до меня. А я поднялась и на негнущихся ногах, борясь с головокружением, бросилась к выходу, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь. В коридорах была суматоха, вызванная сначала криком Харроу, а после пожаром. Накинув капюшон, я протискивалась между людьми, крепко прижимала в кармане книгу, уже и не знала, пыталась ли её сохранить или этим жестом удерживала саму себя от падения. Как только огонь погаснет — меня ждёт смерть, а маги умеют быстро поглощать пламя. Я выбежала в зал, здесь было совсем пусто и дышалось гораздо легче, чем в коридорах. Эхо разносило сотню голосов из глубины пещер, а от вида окроплённых кровью постаментов меня охватил дикий ужас. Аргонианин, каджит, два человека. И дикая пляска в горьком привкусе снадобья. — Прости меня! — закричала я в пустоту. — Во имя Талоса, пожалуйста, прости меня! — Молила бы лучше своих богов о пощаде. Скоро она тебе понадобится. Рума Каморан вышла из тени. Одна, без оружия, она была опаснее всех тех, кто сейчас кричал глубоко под землёй. — Печально, что ты недостаточно хорошо меня слушала. Всегда жаль терять сестру Рассвета. — Я никогда не была вашей сестрой. — Да неужели? Но ты прошла Посвящение, убила невинную душу во славу Дагона. Знаешь, кем был тот аргонианин? Его звали Джилиус, он был священником в Храме Единого. А ты покромсала его на куски. Думаешь, он бы простил? Храм Единого. Когда мы с Баурусом шли мимо, выслеживая последнюю книгу, Джилиус ещё был там. А затем я убила его. — Я знаю, что поступила чудовищно. Во мне ещё осталась душа! — Душа? А где была твоя душа, когда ты убила Вайлеретт? Ты принесла её в жертву, помнишь? Перестань отбрыкиваться, ты одна из нас. Потому и жаль уничтожать такой экземпляр жестокости. Рума преграждала путь и я попятилась к лестнице, ведущей к пьедесталу. Она тенью вторила мои движения, оставляя между нами два спасительных шага. Я схватила с подножия статуи Дагона ритуальный кинжал, почувствовала себя увереннее. — Думаешь, я сдамся просто так? — Ты едва на ногах стоишь, побереги силы для допроса. Палач не любит, когда начинают говорить слишком быстро. — Я справилась с Харроу, разделаюсь и с тобой. — Я Рума Каморан. Не смей сравнивать меня с Харроу. Она повела рукой и меня охватила волна дикой боли. Внутренности скрутили в узел, горела кровь в венах. Я чувствовала каждую кость, каждую мышцу в теле. И всё это плавилось. Я услышала собственный крик, оставшийся на стенах пещеры и только тогда Рума разжала кулак. Как нужно было извратить свою суть, чтобы научиться подобной магии? Дрожащие пальцы потянулись к кинжалу, но Рума пнула его ногой и села рядом со мной. — Всё ещё держишь книгу? Так хочешь попасть в Рай моего отца? — Она оценивающе оглядела меня и заключила: — Для начала сойдёт. Ты знаешь, Палач обычно привязывает провинившегося за руки к крюку в потолке, а после хлестает плетью, пока тот не истечёт кровью. Но ты не истечёшь, я позабочусь. Рума впилась ногтями мне в волосы. Я вдохнула поглубже, схватила её за руку, вскочила и ударила головой о край постамента. Взяла с пола кинжал и бросилась по лестнице. У подножия статуи Дагона обернулась и успела увидеть, как Рума поднимается на ноги, придерживая кровоточащую рану. Я плелась по коридору шатаясь, держась рукой за стену. У выхода никого не было, но и голоса культистов стихли. Кричала только Рума, призывая к погоне. Вне себя от ужаса, я открыла тайную дверь. И в руку тут же впились клыки. Безумный, слепой старик, который раньше всегда с улыбкой кивал мне, сейчас пытался зубами выдрать кусок плоти. — Да оставите вы меня в покое?! — заорала я вне себя от злости и наугад саданула кинжалом. Хватка ослабла. Я, не оглядываясь, выбежала на улицу. В лицо ударило ночной прохладой, надеждой на спасение. Вокруг груди сжималось кольцо боли, покусанная рука так и осталась висеть, неживая. Злое желание жить смешалось с отчаянием, с леденящим ужасом. Только бы успеть передать книгу Клинкам, а потом пусть убивают. Только бы встретить кого-нибудь… Я бежала, не разбирая дороги. Ветки хлестали по лицу, жалили кожу. Оставалось только надеяться, что я правильно всё запомнила. Густой чёрный лес сжимался вокруг, если где-то высоко в небе и светила луна, её свет не достигал земли. Не проведи я столько времени впотьмах, не смогла бы сделать и шагу. Я с разбегу налетела на что-то, грудь разорвало болью, в боку запульсировало. Когда поняла, что меня держит чья-то рука, забилась в истерике. Меня поймали! Они не могли настолько опередить меня! Не могли, не могли, не могли! — Тихо, тихо, спокойно! — послышался знакомый голос. — Сайрус? — Я вцепилась в его куртку, не веря своему счастью. — Сайрус! Как я рада тебе! Сайрус бегло оглядел меня и выдал короткое: — Понятно. Погоня есть? — Не знаю. Думаю, да. — Хорошо. Там, дальше, будет овраг. Спрячься, мы найдём тебя, когда всё закончится. Он отцепил от себя мои руки, шагнул вперёд, размял плечи и достал из-за пояса охотничий рожок. Трубный гул пронёсся над лесом, низкий, дрожащий. Подобного я никогда раньше не слышала. Я попятилась, прижимая книгу двумя руками, уже слабо соображала, что происходит. Ноги заплетались, спотыкались о кочки и корни деревьев. Сзади полыхнуло огненное зарево, загорелось дерево. Я зажмурилась от яркого света, плелась, не зная куда. Сбоку налетело что-то громадное, свалило на землю. Боль была такой абсолютной, что отдельные её фрагменты уже не имели значения. — Думала, что сможешь так просто уйти?! — Кровь с головы Румы Каморан капала мне на лицо. — Дагон не отпускает своих жертв, и если я не расчленю тебя на алтаре, то сделаю это здесь! Мы покатились по траве, сплетаясь в узел крови и боли. Одержимая безумием Рума забыла про свою магию, в животной ярости пускала в ход кулаки и ногти. В какой-то момент мне удалось сбросить её с себя. Стоя на коленях, я слепо шарила по земле в поиске кинжала. Пальцы наткнулись на холодную сталь как раз в тот момент, когда Рума снова бросилась на меня. Я развернулась, и лезвие вошло точно в сердце. Тело рухнуло рядом, затряслось в судорогах, затем замерло. Голова Румы так и осталась повёрнута в мою сторону. У меня больше не было сил. Мы лежали рядом, глядя друг на друга: Рума широко распахнутыми глазами, и я, пока ещё живая. Тошнотворно пахло кровью вперемешку с травой и прелыми листьями. Где-то далеко шёл бой, лязгала сталь, гремела магия, озаряя вспышками верхушки деревьев. Становилось всё холоднее. Нет, я больше не могу смотреть на неё! За плотно закрытыми веками легче не стало. Спасительная пустота не обрушилась на сознание. Вместо неё послышались шаги. Кто-то взял меня за руку, поволок по земле. Я тихо застонала. — Надо же, жива ещё, — хмыкнул незнакомый мужской голос. Если он избавит меня от этих страданий, пусть делает, что хочет. Послышался свист, следом булькающий звук и грохот упавшего на траву тела. Теперь они вдвоём будут смотреть на меня. Лёгкие, будто воздушные, шаги пронеслись мимо. Затем вернулись. Замерли рядом. — Явара? — Джена в ужасе глотнула воздух. — О, нет, нет, нет. Явара, милая, скажи, что ты жива, пожалуйста! Она убрала волосы с моего лица, взяла за руку, проверяя сердцебиение. Я шевельнула пальцами, касаясь её ладони. — Хвала богам! Ты только держись, ладно? Потерпи, осталось совсем немного. Мы задавим этих тварей в их же логове, а потом я вернусь за тобой. Она милосердно оттащила в сторону два мёртвых тела и её шаги растаяли, будто и не было. Тишина опустилась на лес, стих даже бой в отдалении. Я осталась одна, но теперь мне не выбраться. Только бы всё это было не зря. Я с трудом разлепила веки. Высоко над головой между кронами деревьев чернел кусочек неба, и на этом небе светилась одинокая звезда, холодная, но такая прекрасная. В чистом небе Скайрима вспыхивали тысячи звёзд, переливались оттенками зелёного, алого, голубого. Но не было ничего красивее этой манящей блёстки где-то на задворках Сиродила. Мир вокруг тускнел и затухал, я не цеплялась за него. Спасибо, папа, за то что вывел меня на свет.

***

Мутное пятно перед глазами слегка раскачивалось, нехотя принимая привычные формы. Ощущения возвращались медленно и не полностью, а с ними лёгкое прикосновение прохладного ветра и жёсткая лошадиная грива, запутавшаяся между пальцев. Я хотела поднять руку, но смогла только безвольно перебросить её на другую сторону, уперев во что-то рядом с моей головой. — Очнулась, Героиня? — послышалось сверху. — Как себя чувствуешь? — Никак, — ответила я, прислушиваясь к себе. По телу разлилась слабость, тяжёлая, но хрупкая, готовая в любой момент взорваться вспышкой боли. Я подняла лицо, чувствуя, как содержимое головы переливается от одного края к другому. — Почему ты везёшь меня? — Ну а кто тебя ещё вытерпит? — усмехнулся Баурус. — Я правда настолько ужасна? — Нет, — серьёзно ответил тот и впервые глянул на меня сверху вниз. — Нет, ты совсем не ужасна. Баурус шевельнул рукой, возвращая мою голову на своё плечо. Сайрус замедлил лошадь, поравнялся с нами. — Ну и как она? — Плохо, — сказал Баурус. — Я едва разобрал, что она говорит. — Мы влили в неё весь запас наших зелий. Тут одуреть можно только от одного их количества. Главное, чтобы до Храма дотянула. Я ударила Бауруса ладонью, напоминая, что всё ещё здесь. — Дотянет, — усмехнулся тот в ответ на мой жест. — Скоро будем дома, осталось совсем немного. — Книга… Баурус, где книга? — Забрали, — ответил он и тут же спохватился: — Мы, мы забрали! Она у Сайруса, всё хорошо. Я прикрыла глаза, сжала в кулаке ткань его куртки. — Спасибо. Баурус обнял меня чуть крепче, но осторожно, боясь навредить, коснулся губами моей макушки и выдохнул: — Тебе спасибо, Героиня. Сквозь чёрную завесу забвения прорвался грохот открывающихся ворот, цокот копыт и поднявшаяся суматоха. Меня сильно тряхнуло, но это не могло заставить открыть глаза. — Грандмастер, приказ выполнен. Явара достала нам книгу, святилище уничтожено, к сожалению, не без потерь. Клинок Айвард, Фортис и Пелагиус погибли с честью. Ещё четверо срочно нуждаются в помощи. — Баурус? — Это не моя кровь, я в порядке. — Все, кто может стоять на ногах, — ко мне с докладом. Остальных к лекарю. — Что-то ты не особо похож на человека, который в порядке. Я сам отнесу её в лазарет, доклад важнее, так ведь? И я бы на твоём месте всё-таки заглянул к лекарю, ты правда неважно выглядишь. — Как скажете, Ваше Величество. Меня снова тряхнуло, в груди заныло болью. Я ударила рукой наугад и даже куда-то попала, с трудом разлепив пересохшие губы, пригрозила: — Если ты меня уронишь — я тебя убью. — Ну да, как будто я не знаю. Голос успокоил, позволил покрепче прижаться щекой. Меня окутало тепло жаровен, а не чадивших свечей с чёрным дымом. Чужие руки обнимали, а не душили. Я теперь в безопасности и, прежде чем отдаться на волю судьбы и забвению, прошептала: — Мартин… Я скучала. Он что-то ответил, но слов я уже не разбирала.

***

Время превратилось в сплошную бездну, в которой иногда глухо откликались голоса и смутные ощущения. Изредка тишину заменял стук собственного сердца или застрявший в груди вдох, приносивший острую боль. Тогда я почти просыпалась, но меня снова укладывали, вливали безвкусное снадобье и всё повторялось по кругу. — Джоффри, я не хочу этого говорить, но… — Но ты должен. Говори. — Боюсь, Хелена не доживёт до рассвета. Думаю, тот клинок был отравлен, но уже поздно искать противоядие. Я могу только облегчить её страдания. — Сделай, что сможешь. — Если бы она сказала о своей ране раньше… — Ты не властен над всеми жизнями в этом Храме. Что там с Дженой? Когда она сможет вернуться на службу? — Как только заживёт её рана на голове и восстановится вывихнутое плечо. Я уже с трудом могу удержать её в лазарете, ещё день-два и она сама сбежит в казармы. Баурус, может тебе поговорить с ней? — Поговорю, но не знаю, поможет ли. — Моего совета ты не послушал. — Я же говорил, что в порядке. Тут и без меня полный лазарет. Я почувствовала на себе взгляд, сознание снова тонуло в тумане, но голоса ещё прорывались сквозь него. — Когда можно будет поговорить с ней? Длинный выдох. Молчание. — Надеюсь, в ближайшее время. Переломы срастаются, но, учитывая общее количество ранений, я бы подержал её во сне ещё какое-то время. Если вам нужно срочно… — Нет, поступай так, как считаешь нужным. Что там с укусами? — Прошло уже больше пяти дней, Сангвинаре Вампирис исключён. Повезло нашей Героине, только этой мерзости ей сейчас не хватало. Вчера был жар, но его быстро сбили. — Бредила? — Нет, ни звука. — Жаль. Может, хоть так мы смогли бы получить ответы на некоторые вопросы. Что ж, ладно, пока придётся довольствоваться тем, что есть… Глухота поглотила все звуки. Снова глубокий сон. И снова голоса, спустя мгновение или, может быть, вечность. Голоса далёкие, едва уловимые. — Ты совсем не спишь. — Мне нужно работать над книгой, за неё столько людей отдали жизни. — Да, но почему здесь? — А чем это место отличается от любого другого? — Мартин, я же всё понимаю. Явара прекрасная девушка, я сам редко встречал таких. Но подумай, что будет потом? Ты больше не священник и не сын фермера, у тебя есть обязанности. — Потом? — горько усмехнулся Мартин. — А будет ли вообще какое-то «потом»? Уриэль со своим троном разрушил мою прежнюю жизнь, а теперь вы хотите разрушить будущую. Скажи, Джоффри, а ты ему то же самое говорил? Как ты покрывал мою мать? — С твоим отцом у меня был похожий разговор. И твоя мать тоже была удивительной женщиной. Но, женись Уриэль на ней, его бы не поняли ни сыновья, ни окружение. — И он был несчастен. Если мне придётся выполнять ненавистные обязанности императора, мне бы хотелось хоть в одном быть счастливым. Тебе не кажется, что это справедливо? — Хорошо, Мартин. Но это твой выбор. — Вот именно. Это мой выбор. Я снова уснула, и разговор благополучно забылся.

***

Дневной свет рассеял тьму перед глазами, мурашки пробежали от макушки до кончиков пальцев. Я открыла глаза в незнакомой, но узнаваемой комнате. Судя по всему, это была одна из гостевых. Мартин сидел в кресле напротив с книгой в руках. Глянув на меня поверх страниц, он улыбнулся. — Привет. — Привет, — ответила я. — Привет, — снова повторил Мартин и сам себе рассмеялся. — Прости, я задумался. Белизариус говорил, что ты скоро проснёшься. — Почему я здесь? — Джоффри приказал, чтобы не беспокоили. — Но для императора, конечно, сделали исключение? — усмехнулась я. — Не только для меня. Многие хотели тебя увидеть. Я шевельнула левой рукой, та оказалась крепко стянута повязками до плеча. Попыталась приподняться на локте, но и грудь оказалась затянута в тисках, даже вдохнуть толком не вышло. Пришлось сдаться и снова упасть головой на подушку. — Помотало меня, да? Мартин отложил книгу, сел на край кровати. — Прости меня, я не должен был тебя туда отправлять. Не думал, что всё так может закончиться. Когда Белизариус зачитал список ранений каждого из вас, я не смог дослушать его до конца. Он выпалил это на одном дыхании, как будто долго готовился и наконец-то смог произнести свою речь. Замолчал, ожидая от меня приговора. — Мы не из-за тебя в пекло полезли, принц. Спроси любого, у каждого найдётся своя причина: за Тамриэль, за Империю или просто против даэдра. Септимы там вообще на последнем месте. — Я всё равно чувствую свою ответственность. — Ответственный император — это хороший император. — Я зевнула, чувствуя как снова слипаются глаза. — Прости, Мартин, я хочу спать. Посидишь со мной? — Конечно, — ответил он так, будто только это и хотел услышать. Я закрыла глаза и почувствовала прикосновение, лёгкое, несмелое. Мартин погладил меня по волосам, коснулся щеки. — У тебя руки холодные, — прошептала я, накрывая его ладонь своей. Понимала, что делаю что-то не совсем обычное, но я всё ещё была в забытье, мне можно. — Только ты и заметила, — сказал Мартин. — Я тоже скучал по тебе. Я спала долго и даже когда просыпалась нарочно не открывала глаза. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, кого-то слушать и вообще возвращаться к жизни. Сон был тяжёлым, болезненным и походил скорее на долгий обморок, из которого я иногда выплывала, чтобы разобраться, что происходит вокруг. Джена крепко сжимала мою руку, уговаривала очнуться и поесть, и уходила только если кто-то её выгонял. Джоффри терял терпение. — Я не могу сказать, почему так происходит. Видимо, она не до конца восстановилась, — говорил Белизариус. — Мартин сказал, что она просыпалась. Почему после этого ей стало хуже? — Она истощена, потеряла много крови. Нужно время… — Нет у нас времени, — обречённо ответил Джоффри. Когда дверь за ним захлопнулась, Белизариус подошёл к кровати, я долго ощущала на себе его взгляд. Затем он взял мою руку, надавил на ладонь. — Я знаю, что вы не спите. После всего пережитого, я сделал бы то же самое. Откроете глаза, как посчитаете нужным. Только не затягивайте, ладно? Для вашего же блага. Я стиснула его пальцы в ответ. Почувствовала, как Белизариус кивнул. Один раз я проснулась от безумной жажды, воздух колол в пересохшем горле, едва удалось выдавить в пустоту свою просьбу, но к губам тут же припал стакан с водой. — Наконец-то, хоть что-то, — раздалось из темноты, но кто именно это был я так и не смогла понять.

***

Я обвела взглядом комнату. За окном была глубокая ночь, но повсюду горели свечи, кто-то явно не хотел, чтобы я просыпалась в темноте. Снова попыталась сесть, на этот раз сил было чуть больше и тугая повязка не стала таким уж непреодолимым препятствием. Я свесила ноги с кровати, тут же закружилась голова и пришлось ещё какое-то время сидеть, придерживая лоб рукой, чтобы остановить это бешено вращающееся колесо. Слабость прокатилась по телу, потянула его вниз и пришлось хвататься за всё подряд, чтобы сделать хотя бы пару шагов. Край кровати, подлокотник кресла, тумбочка, стена и угол стола. Героиня Кватча превратилась в развалину, ничего не скажешь! Длинный стол у окна, за край которого я сейчас держалась, оказался завален на первый взгляд всяких хламом, но стоило присмотреться… Здесь были исписанные даэдрическими символами листы. Перечёркнутые, замазанные, обведённые фрагменты выдавали руку Мартина. А на их углах были маленькие рисунки: ветка рябины, кинжал, человек в кресле, собака, книга, лес… Тут же рядом лежала раскрытая записная книжка Бауруса. В кружке остатки жасминового чая, какой заваривал Джоффри, а рядом любимое печенье Джены и на свободных местах в свитках — заметки её почерком. На стуле лежала подушка с рыжей шерстью, а под столом пустая бутылка медовухи. — Что они все здесь делали? — прошептала я, разглядывая этот бардак. И вздрогнула от звука открывающейся двери. — Надо же, как мне повезло, — сказал Джоффри. — Рад видеть тебя, Явара. С возвращением. Как ты себя чувствуешь? — Лучше, чем было, — ответила я, стараясь опираться о стол только одной рукой. Ноги всё равно держали плохо и меня шатало. — Раз так, давай без лишних вступлений. Наш разговор и без того слишком долго откладывался. Я кивнула, перевела взгляд на тёмное окно и подумала, что лучшего времени действительно не найти. — Баурус рассказал вам, да? Он Клинок, я не могу винить его. Но я не знаю, что сказать. Когда молчание затянулось и Джоффри понял, что большего от меня не добьётся, то подошёл к столу, зашелестел бумагами, делая крайне увлечённый вид. Я избегала его взгляда. Хотелось забыть о культе, как о страшном сне, а не возвращаться туда снова, пусть и только в воспоминаниях. — Когда тебя не было, Мартин почти не спал, — заговорил Джоффри. — А сейчас он день за днём изучает «Мистериум», хочет поскорее разгадать тайну портала. Он вытянул из вороха бумаг пергамент с чертежом, усыпанным символами, которые и даэдрическими нельзя было назвать. — Но и Мартин устаёт. Тогда он приходит сюда, садится за другую книгу и иногда его озаряет какая-то мысль. Иногда просто читает вслух. — Джоффри помолчал прежде чем продолжить: — Баурус всё твердил, что в порядке, видимых ранений нет, и я склонен ему верить. Недавно он вернулся на службу, но после каждого поста садится здесь и пишет свои заметки. Или оставляет послание в заметках Мартина. Джоффри по-доброму усмехнулся. Я сжала губы, глядя в сторону. — Джена, наоборот, пока нездорова. Но её удалось уговорить не заступать на службу только с условием, что она будет навещать тебя. Арктурус в конце дня тащит в эту комнату Генрика. Пару раз он так и уснул, сидя за столом. У Клода патрули каждый день, но и он находит время, чтобы прийти сюда. — Джоффри повернулся ко мне, испепеляя взглядом. — Скажи, Явара, разве они не заслужили правды? Я молчала. Не в моих силах было понять, зачем они это делают. Просто из уважения к Героине Кватча? Нет, не думаю. Но смогла бы я сама назвать их своими друзьями, своей семьёй? Я уже думала о том, что хотела бы остаться, не важно на каких правах. Но точно так же я думала остаться и в Винхельме, и в Рифтене. Не получилось. И всё же не так. В Виндхельме главная цель была выжить. В Рифтене — спрятаться. А здесь… Здесь у меня нет цели. Сиродил — чужая земля, мой след растаял ещё на границе. От осознания простой мысли защипало глаза, а сердце зашлось в надежде. Я тряхнула головой, прогоняя все эти чувства. — Я не хочу, чтобы они знали такую правду. — Тогда расскажи мне. Я кивнула. Снова держалась за стол обеими руками. — Каморан говорил ужасные вещи, но его хотелось слушать. Каждый хочет жить в лучшем мире, попасть в Рай или… Совнгард. Или любое другое место. Септимы и правда мешают, с этим и вы не поспорите. Мешают создать новый мир, по плану Дагона или любого другого даэдра. А может, и чему-то ещё, чего мы не знаем. Джоффри, я убивала. Я убила Джилиуса, служителя в Храме Единого, на Посвящении. А затем девушку, с которой жила в одной спальне: принесла её в жертву Дагону и забыла об этом. Я едва не купалась в крови, но, клянусь Талосом, я вас не предавала. Хотела, но не смогла. Мой голос становился всё тише и с последними словами совсем затих. Джоффри молчал и некуда было деться от его взгляда. — Я хочу тебе верить и... верю. - Джоффри помолчал прислушиваясь к себе и заключил: — Да, я верю тебе. И очень надеюсь, что не напрасно. Если грехи должны быть омыты кровью и болью, то ты своё очистила сполна. Я закрыла глаза рукой. Хотелось снова впасть в спячку, но это не помогло бы. — Я продала душу Дагону. Я никогда не отмоюсь от этого. Джоффри тронул меня за плечо и по-отечески обнял, погладил по голове. Мне стало ещё более мерзко от самой себя. — Думаешь, на моих руках нет крови? И ни на ком из нас? По-твоему, мы никогда не ошибались? Если бы ты знала хотя бы половину, не смогла бы просто так стоять здесь со мной. Ты выполнила свою миссию, и, даже запутавшись, не предала орден. Многие ли способны на такое? — Джоффри, они сумасшедшие. Все они. Даже если попадут в этот Рай, если создадут новый мир — всё, что они делают, не стоит того. Ответом на мой вопрос оказалось безумие. — Хорошо, что ты поняла это. Пусть и таким способом. Я отстранилась. На ногах уже держалась крепче. — Вы не выгоните меня? — Как я могу выгнать Клинка из его обители? И я обещаю отныне быть с тобой честным. Во всём. Смысл его слов был мне понятен. — И я тоже… Обещаю быть честной с вами. Спасибо, Джоффри. Спасибо за то, что больше не спрашиваете. — Я знаю, что происходит в подобных культах. И не хотел бы услышать очередное подтверждение своих мыслей. Мы закрепили наше соглашение рукопожатием и я вернулась в постель. Чувствовала себя действительно хорошо. Теперь я могла позволить себе забыть об этом кошмаре, вычеркнуть его из памяти навсегда.

***

Баурус сунул голову в комнату и улыбнулся. — Слышал, тебе стало лучше. Долго же ты отлёживалась! Я слезла с кровати, меня снова зашатало, но Баурус уже был рядом. Я обняла его за шею и прошептала: — Спасибо тебе, герой. Ты меня спас. — Брось, никакой я не герой. Тебя спасало много людей. — Но ты же зовёшь меня Героиней. — Потому что ты и есть Героиня. А вот мне такие лавры не нужны, уж спасибо. Я рассмеялась, отпуская его, и на меня сзади налетел вихрь Джены. Мы вместе повалились на кровать. — Как я рада, что с тобой всё хорошо! Ты бы знала, как я за тебя испугалась в том лесу! Но мы им за тебя отомстили, не сомневайся. — Эй, посмотри-ка кто тут у нас! — Арктурус тряхнул Генрика на своём плече. — Да это же наша любительница книжек! Какую привезёшь нам в следующий раз, а? Я обняла Арктуруса, чмокнула Генрика между ушей. — А меня никто не целует, ну что за несправедливость? — Не заслужил потому что, — сказал Сайрус. — И вообще, я тебя на пять минут отпустил, живо обратно на пост. — Как всегда, приятель, нам с тобой достаётся самая грязная работа, — вздохнул Арктурус обращаясь к Генрику. — Даже не дают повидаться со старыми друзьями. — Оставь Генрика, ему на пост не нужно, — хихикнула я. Арктурус с самым обиженным видом опустил кота на кровать и молча удалился. — Хорошо, что жива, — кивнул Сайрус. — Думал, ты мне отгрызёшь руку, когда я тебя поймал. — Я тебя покусала? — Нет, но собиралась. — Прости, я думала, что ты один из… — Да, я так и понял. Одна потом попалась тебе на пути, не хотел бы я оказаться на её месте. — Думаю, тот пожар тоже был твоих рук делом? — спросил Баурус. — Прекратите говорить об этом! — шикнула Джена. — Думаете, Яваре нравится такое вспоминать? Последним в дверях показался Мартин. Он не прошёл в комнату, просто стоял и смотрел, как Джена отчитывает Сайруса, а Баурус, назло ей, подкидывает всё больше деталей ночного нападения, уже не относящихся ко мне. Когда мы столкнулись взглядом, Мартин с улыбкой кивнул, я ответила тем же, всё ещё чувствуя на щеке прикосновение его холодной ладони. Генрик уткнулся носом мне в руку, лёг на колени. В окружении этих людей я чувствовала себя абсолютно счастливой. Пожалуй, я могла бы остаться.