«Акула в формалине»

      Он плакал не оттого, что ему было обидно, а скорее от злости.       − Почему, блять, она постоянно так поступает?! – пиная первый попавшийся на пути столб. – Что за хуйня?! Сколько можно?! Ты либо помогаешь мне, либо иди на все четыре стороны! Если я должен что-то понять, то я говорю прямо: я не по-ни-ма-ю! – ругался вслух. В поселении Кавински всё равно никто не донимал из-за сквернословия – это в Альт-Сити обеспокоенные мамочки зажимали детям уши, когда мимо проходил наблюдатель, кроя кого-то трёхэтажным, то ли печатая сообщение, то ли в телефонном разговоре.       Он старался не показывать своего разочарования на публике, наоборот, вышедши из авто, он тут же подпрыгнул от радости, вскинув кулак в воздух.       Подбежавшая к нему команда тоже была воодушевлена, будто бы они не поносили его полчаса назад. Минни на радостях чуть не расцеловала его всего, кинувшись на шею, но Винс от неожиданности даже вжал голову в шею, рукою моментально закрыв свои губы. Неловкость быстро была заглушена официальным чествованием победителя, вручением приза и всего остального…       Кавински помнил, каково это было – мчаться по пустой трассе мегаполиса, чувствуя себя единственным выжившим. Наслаждение от того что можно нарушать почти все правила − вилять на дороге, резко заворачивать, поддавать газу, пересекать светофор в окружении красных огней. Когда пелена перед глазами, но ты знаешь, что она на несколько секунд, а потом перед тобой вновь появится ожидаемое.       Вот только бывший наблюдатель решился на гонку далеко не из-за того, чтобы получить очередной бесполезный трофей, а ради ощущений – да он почти всё делал по этому мотиву, вот только…       Она всё портила. Потому что появлялась и пугала его своим явлением.       Кавински ходил в клубы – видел её образ в толпе, пытался пробиться, но никогда не мог приблизиться, будто девушка просто исчезала. И, самое странное, когда он интересовался у других, где же та, описывая внешность, его называли сумасшедшим – никого такого и в помине не было.       Он начинал то и дело заигрывать и кокетничать со своими знакомыми проститутками, надеясь, что вызовет у этого грёбаного фантома ревность, но попытки привлечь внимание таким образом были тщетны. Как же была счастлива Аннабелль, которая удостоилась возможности погладить его по щетинистой щеке, притереться к груди и потрогать грудь. Лицо у Кавински, конечно. Было каменным, он будто сквозь неё смотрел, прокручивая в голове: «Ебаный её рот, я надеюсь, ты хотя бы подойдёшь и заберёшь меня у этой девки, иначе я сейчас блевать пойду от её прикосновений и поведения». Поведение его заключалось ещё в том, что он стал допускать в общении с собой флирт от противоположного пола – позволял трогать свои волосы, плечи, но от большего было уже неприятно до непреодолимой тошноты.       А потом Винс чувствовал себя грязным, будто был мальчиком по вызову, тёр до крови кожу, царапался, чесался, сидел в душе по часу, соскабливая с себя новый и новый слой черноты.       Такое «развлечение» закончилось всего спустя месяц, но достаточно сильно испоганило репутацию, что ушло для него на второй план после своих ощущений. Теперь его тоже считали социальным проститутом, заходили слушки, что бывший наблюдатель загулял или расстался со своей второй половинкой, а потом ещё и про то, что на самом деле тот был геем, захотевшим первый раз попробовать что-то с женщиной.       «Свет, это стыдно до невозможности, лучше приложил бы меня кто по голове перед тем, как я решил так сделать».       В голову даже приходили идеи напиться до беспамятства, чтобы увидеть воочию девушку, которая приходит только тогда, когда ему плохо, но в алкогольном угаре он увидел разве что, каков же отвратителен на самом деле этот мир… Таким пьяным он был разве что несколько раз в жизни, и ничем хорошим это не заканчивалось, исключая только, что после десятка вылаканных алкогольных коктейлей хорошим можно считать, что у него не отвалились почки и печень, да и кишечник с желудком были на месте. Уже после одного такого эксперимента, просидев в похмелье два дня, блюя после каждого приёма пищи, он понял, что такое решение тоже не блистало эффективностью.       Все методы, приходящие в голову, пестрили деструктивностью, а увидеть её на том Свете… Ладно, он уже и на это был согласен и готов.       На протяжении года Кавински заезжал в Омен-Сити, проверяя там свои дела и перекидываясь с товарищами по несчастью своими планами и мыслями. Но он абсолютно перестал как-то связываться с Киарой, искренне считая, что девочке и так хватает чёрного в жизни, он не хотел для неё такой же судьбы, как себе. Да и сам он вновь устал от происходящего. Выгорание, явившееся ранее, было преодолено, но спустя полтора года явилось вновь, хотя и не в такой острой форме – Кавински научился не доводить себя до такого адского состояния, правда, иногда замашки прорывались сквозь его здравое мышление. Были месяцы, когда он был гипер-активным, на радостях даже решил открыть сеть филиалов мастерской в нескольких промышленных поселениях, увидев в этом золотую жилку, стал готовиться к этому. Расширяться не только по городам, но и в более маленьких населённых пунктах он изначально не хотел, а тут ещё и льготы подкинули друзья-законодатели, быстро напридумывав законов, поддерживающих открытие предприятий в сельских и промышленных поселениях. С учётом того, что налоги будут меньше, а прибыль больше, подрассчитав, за сколько месяцев окупится открытие, он-таки окончательно решился.       Со стороны смотреть на бывшего наблюдателя некоторым его друзьям становилось страшно. Всё, что он делал, это выполнял алгоритм в мастерской, организовывал убийства людей, торговал запрещёнными веществами товарами, ограниченными в обороте, и информацией, а ещё кутил в клубах, пил, общаясь с каждой второй девчонкой, которую считал более ли менее симпатичной, шантажировал тех, от кого ему что-то было нужно, и в целом никаким образом не подходил под понятие не то что хорошего, но элементарно не плохого человека. Кавински огрызался, орал на других, оскорблял, мог в шутку – менее больно от этого не становилось – ударить. После гонки он и вовсе провёл беседу воспитательного характера со всеми галдящими и горлопанящими лицами, не смея их касаться, но внушив столько страха, что, как показалось, тон кожи Джеффри даже стал бледнее.       Опять же, он не кричал, он тихо, максимально доходчиво объяснил: «Ещё один подобный косяк – перевоспитание будет осуществляться имперскими способами». Что это значило, можно было не объяснять. Антон ещё легко отделался, как оказалось…       Была ещё одна маленькая, абсолютно незаметная вещь… Прослушка. Кавински не ставил глушилки рядом с командой во время гонок, потому что перед этим сам поставил прослушивающие устройства, спрятав их в скрытых местах бокса. Он буквально слышал все разговоры, которые велись за его спиной. Да, поступил как крыса, очень низко, но кто из них всех был хорош? Конечно, бывший наблюдатель не раскрыл этого своего трюка, знал: «Если хоть кто-то догадается, то узнает, что я периодически так делаю, тогда стирать придётся всех, чего делать мне бы очень не хотелось. Не хочется скатываться до уровня Инспектора Войда, хах!.. Больше всех, конечно, меня бесит Джеффри, вот мелкий недоносок. Неудивительно, что он спит только с проститутками, на которых променял свою девушку. Придурок. Честно, давно бы его уже торкнул, достал он меня… А что мне мешает? Совесть? Так я бессовестный давным-давно. Мораль? Нравственность? А я что ли хороший? Нет. Ещё один его проёб – я за себя не ручаюсь».       Этого повесу не разбудило даже то, что посреди ночи ему взломали дверь и вошли в квартиру с криками:       – Кавински?! Ты зде?.. – на Льва чуть не набросился залаявший доберман, однако он успокоился, когда понял, кто пришёл, сам приведя его к чуду на кровати. Если быть точнее, к ничтожеству. Лев гремя ботинками вошёл, долбанув по выключателю – яркий свет озарил квартиру.       Квартиру, в которой невыносимо пахло чем-то сладким. «Богини, я надеюсь, это не наркотики, иначе я его убью», – он злостно прошёлся взглядом, но обнаружил лишь три пустых лотка из под алкогольных коктейлей, продававшихся в стеклянных бутылках. Следом грозный взгляд вернулся к лохматой башке, выглядывающей из-под одеяла. В студии было достаточно пыльно, воздух сильно застоялся – мужчина открыл нараспашку окна.       – Ты совсем?.. – начал было орать он же, стоя над Кавински, который помято лежал в кровати. От него воняло приторно-сладким, в особенности, иргой. – Ты что делаешь?.. Ты что делаешь, объясни мне?! – Лев просто поверить не мог, что стало с его товарищем. Со злости он стянул одеяло – ладно хоть на том были шорты. Обросший щетиной, с мешками под глазами, растрёпанными волосами и опухшим лицом… В нём едва ли можно было узнать симпатичного юношу, который ухаживал за собой. – Какого Чёрта, Кавински?!       – Мгм-м-м… – в подушку, пуская слюни. Лев чуть не поседел на месте.       – Ты, блять?.. Ваньинь! – обращаться к собаке было бессмысленно, но он был единственным раз умным существом в этой квартире, кроме Льва. – Что это за подобие на человека?! – пёс из сидячего положения перешёл в лежачее, проскулив. Кавински вообще ни на что не реагировал. Тогда Лев подлетел к кухне, взял тарелку – чистых кружек не было, – набрал в неё холодной воды и понёсся с ней к кровати, выплеснув прямо на голову мгновенно завизжавшего блондина.       – М-м-м! Чего-о ты-ы делаешь, мблять!.. – он лишь перевернулся на другой бок. Лев до сих пор был в шоке – он не узнавал человека перед собой.       – Очнулся?! Сознание хоть немного в голову ударило?!       – Да, блять, что тебе на-а-надо? – простонал.       – Что мне надо?! Что мне надо?! А не нам ли надо?! Ты посмотри на себя, ты выглядишь не лучше, чем опарыш! Ты там гнить не начал?! А несёт от тебя так, будто уже да! Что, блять, произошло? Просто объясни мне, почему ты накануне Нового Года и все выходные не выходишь на связь, сбрасываешь трубки, связаться с тобой не могут даже друзья, а я нахожу тебя в состоянии, похожем на низшую форму жизни?! Что ты делал?!       – Пил… – он икнул.       – Зачем?!       – Не ори-и, в ушах звени-ит…       – Ты?.. – всё ещё громко. – Зачем ты пил? – сквозь зубы. – Не ты ли тот самый человек, который не позволял себе ни единого глотка спиртного уже несколько лет?!       – Она-а-а!.. – протянув.       – Свет… Только не говори, что ты спился из-за того, что тебе отказала девушка, в которую ты втрескался неведомым мне способом.       – Не-е-ет… – его тело предприняло попытки для того, чтобы встать и развернуться. Удалось не сразу. Лев чуть не зажал себе нос – от постельного несло сущим смрадом. Кавински еле как повернулся к нему лицом, перекрестив ноги, сгорбился, состроил безумную, но слабую улыбку. – Я всё-ё-ё по-о-понял.       – Что ты там понял?!       – Она появля-яется то-только тогда-а, когда-я я умира-а-аю, – ласково промурлыкал, начав после ответа хихикать.       Льву казалось, что хуже ничего он в своей жизни не видел… Кавински звонков рассмеялся, а потом и вовсе свалился назад себя башкой как неваляшка, чем заставил мужчину ещё раз испугаться – благо, тело было намного тяжелее, упасть головой на пол ему не удалось.       – Винс, вставай, сходи хотя бы в душ, от тебя воняет как от трупа единорога.       – Не-е-е, не хочу-у…       – Если ты не встанешь, я тебя заставлю.       – Не-е-ет, не заста-а-авишь…       Терпение лопнуло. Схватив того за щиколотки, полицейский потянул на себя со всей силы, потом взял за запястья, вздёрнул, заставив сидеть, а потом резко ударил по щеке, разразившись громом:       – Поднимайся, твою мать! Поднимайся и иди дальше! Делай хоть что-то! Она не придёт! Не придёт, слышишь?! Не придёт, потому что ты жалкий алкаш, который в почти тридцать лет не может додуматься своей пустой башкой о том, что ему нужно, блять, взять себя в руки и идти дальше, а не искать себе ебаные оправдания из прошлого, чтобы поступать со своей жизнью как последняя сволочь!       Поднимайся, твою мать! Поднимайся и иди дальше! Делай хоть что-то! Она не придёт! Не придёт, слышишь?!       Поднимайся, твою мать! Поднимайся и иди дальше! Делай хоть что-то! Она не придёт! Не придёт, слышишь?!       Поднимайся, твою мать! Поднимайся и иди дальше! Делай хоть что-то! Она не придёт! Не придёт, слышишь?!».       Кавински проснулся в ледяном поту. Во рту пересохло до смертельной жажды. Сердце, казалось, ещё чуть-чуть, остановится бесповоротно. Его начала одолевать паника относительно своего самочувствия. Рокот грудной клетки глушил, в ушах начинало звенеть. Он собрался было побежать к окну, чтобы вдохнуть холодного воздуха, но, как только встал на ногу, то свалился на пол, не почувствовав той. «Нога?.. Что с ногой?! Что за хуйня?!». Он корячился на полу, шипя и наглаживая руками место ушиба. В этот момент забыл, что ему жизненно необходим свежий воздух. Следом за ним проснулся чуткий доберман, сразу же спрыгнув с кровати и начав в непонятках ходить вокруг. Кавински прокряхтел, но встал, опираясь на перегородку – половину стены между зонами спальни и гостиной. Хромая, дошёл до большого окна комнаты, открыв его дрожащими руками. Взбохтившись на подоконник, сгорбился, прижимаясь боком к стеклянной поверхности дверцы. Ваньинь начал скулить, тоже запрыгнул, уставившись прямо на хозяина, раскрывшего рот. Губы стянуло, они обсохли. Кавински смотрел на улицу. «Если я сейчас спрыгну, всё закончится… А я же могу. Правда, лететь недолго. Есть большой шанс выжить, особенно в… А, нет, я просто сдохну от обморожения». Ничего не делая, бывший наблюдатель продолжал молча глядеть, рассматривая детские качели, горки и спортивные тренажёры на площадке. Они были лишь слегка припорошены снегом. В соседнем доме светилась парочка окон, ещё в десятке мигалки праздничные гирлянды. У него тоже была, но сейчас – в выключенном состоянии. Праздничное настроение тоже было выключено. Сейчас мысли крутились совершенно не про то, что через пару дней начнётся новый год, а о сне.       В первые секунды пробуждения он хорошо его помнил, но спустя прошедшие четыре минуты почти забыл, отчаянно роясь в сознании, чтобы вспомнить. Получилось, но только с последними словами.       «Она не придёт…» – сначала про себя. Затем красные глаза пали на добермана, пристально следившего за его поведением.       – Она не придёт. Мне так Лев сказал. Пророческий ли сон? Да бредятина какая-то, честное слово… Да, Свет, кого я обманываю, была бы бредятина, я не сидел бы сейчас на подоконнике и не морозил задницу из-за того, что до смерти перепугался. Запой отменяется, короче, – ухмылка. А ведь он и вправду купил ящик алкоголя, оставленный под барной стойкой. – Ты, наверное, рад этому, да?.. С я вот даже не знаю. Надеяться, что она станет моим новогодним чудом было лучше, чем знать, что этого не произойдёт. Только я не понял, знаешь, что? Он сказал, что мне пора перестать копаться в прошлом… Разве я раньше был знаком с ней? Дак не та ли это хозяйка вещей, которые у меня в доме?.. О-о-о, если я знал её, наверное, я был самым счастливым на Свете, – с улыбкой. – Представь, встречаться с такой дивой, а? Только что ж я сделал с ней… Что с нами стало? Ты не помнишь? Тебя, может, ещё не было тогда, да?.. – Ваньинь гавкнул. Кавински распахнул глаза. – В смысле. Стоп. Ты хочешь сказать, что ты помнишь?! – Ещё раз. – Да ты угараешь, не? –молчание. – Серьёзно?! – Он шлёпнул ладонью по подоконнику, двинувшись к собаке. Взгляд, ранее тусклый, просиял. Вот только потом он сам стукнул себя по лбу и перешёл в прежнее положение, уткнувшись позвоночником в разогретое от своего тела стекло. – Богини, с кем я вообще говорю… С собакой… И это я ещё не пил даже… Ваньинь, вот какого хера ты не можешь говорить?! Столько лет эволюции, а мысли животных до сих пор нельзя читать, что за дерьмо. Или, погоди-ите… – «Память животных тоже записывается, особенно служебных… Кроме того, из их памяти ничего нельзя стереть, зверей сразу ликвидируют. Это значит что с большой вероятностью Ваньинь может помнить то, что не помнит никто! Но как давно он видел её? Если вообще видел. – Резко переключился. – Твою мать, да с какого хуя я вообще взял, что он действительно знает девушку, которая лишь плод моего воображения, хотя… Я помню, как он реагировал на то, когда я говорил о ней непристойные вещи – он моментально начал лаять и чуть не сожрал меня. Знак ли это? Определённо! Сумасшедший ли я? Конечно! Надо утром как-то подсобрать силы и метнуться на любименький алгоритм», – ядовитое удовольствие. Он очень, очень давно не был в Корпусе, максимум раза четыре за год для какой-то чепухи. А в комнаты памяти и вовсе не заходил ровно с того момента, как его не стёр Инспектор.       Он максимально неудачно съехал с подоконника так, что головой высунулся за границу подоконника, чуть не отъехав наружу. Ваньинь отпихнул своего бедового от участи вылетевшего с окна и поспешил закрыть головой дверцу. Кавински же с испугом выдохнул, закрывая окно до щелчка, оставляя лишь проветривание сверху.       Прошлёпав до кухни, он налил себе в темноте воды и оставил пустым минуту назад полный стакан – ничего вкуснее в середине ночи быть и не могло.       Он лёг обратно в постель, но всё ещё будто что-то было не так… Ваньинь на соседнем месте лежал спокойно, голову даже протянув до подушки. А вот Винс не мог заснуть ещё битые полчаса – то ему казалось, что жарко, то холодно, то он искал холодное место именно в кровати, то не так нога лежала, одеяло смялось, простыня вылезла… Всё не то было, всё не так. И это бесило. Время он проверять даже не стал – боялся разочароваться в том, что до будильника всего полчаса.       Наутро Кавински уже ехал в Корпус Наблюдателей, не придумавший никакой отмазки на тот случай, если у него спросят, отчего же такое рвение к родному, но нелюбимому алгоритму.       – Ну что, малыш, надеюсь, ты сможешь меня удивить сегодня, – радостно, в предвкушении увидеть нечто необычное.       И именно такое настроение вызывало у остальных непонятливость – где же причины радости в том, что ты пришёл в обитель отбросов общества, легализованных убийц и всезнаек о личных жизнях других?.. На него смотрели, как на сумасшедшего чудилу, который вольно шёл по коридорам, убрав руки в карманы куртки, держа поле себя собаку.       Прежде чем зайти в комнату памяти, он наведался в общий офис, в котором подобно орде бюрократических клерков сидели за компьютерами его коллеги. Кроме того, по пути ему встретились и те из них, кто шёл во время алгоритма за пределы Корпуса, а значит это могло лишь одно. Остановившись, они пожали друг другу руки, обменявшись и приветствием.       – С самого уртреца на ликвидации что ли? – Винс встал по-деловому, оперевшись на одну ногу.       – Да куда ещё, а… – хмуро ответил один из.       – Ты-то какими судьбами пришёл? – другой.       – Да мне тут кое-что проверить надо, – кивнул в сторону добермана, высунувшего язык, рассматривающего помещение.       – Так из животных толком не достать ничего, ты же в курсе, – кое-кто посчитал его самонадеянным дураком. – У нас половину протоколов перехе… Кхм, поменяли, программа еле как подгружает данные старее года, да и то с пробелами.       – Не-не, у него старый имплант, а не полупокерный, который сейчас ставят, так что должно нормально быть, – попытка оправдания.       – Погоди, там же обязали менять всем, особенно собакам. Ты как откосил?       – Так же, как от алгоритма в этом Адском котле, ребятки, –хитро улыбаясь. – Ладно, давайте, удачи. Не отчебучьте там ничего, – махнув рукой на прощание.       Слышно было только:       – Чего-чего он сказал?..       – Ну типа не учудите…       – Сам он чудик. Видели, как морду давил?..       В общем, ни на какую иную реакцию Винс не надеялся, но ему было искренне плевать на то, что его словарный запас попросту был больше, хотя и не пестрил изяществом.       Открыв ручку кабинета, первым делом он громко, даже звонко, поздоровался со всеми:       – Ну чего, коллеги, доброе утро! – самодовольно останавливаясь где-то в центре, ожидая, пока эти унылые рожи оторвутся от мониторов и пойдут к самому интересному, что случится с ними сегодня.       – О, Винс! – шатенка подбежала к нему, вышедшая из анабиоза. Но её внимание быстро переключилась на другое… – Ой, а кто это тут у нас такой хоро-оший!! – девушка потянула к доберману руки, но тот отошёл за ноги хозяина, не боясь, но не желая, чтобы к нему кто-то прикасался. Это не было неожиданностью, Ваньинь позволял себя гладить только хозяевам, даже друзья Кавински не могли дотронуться до того.       – Не пытайся, Дэрри, он такое не любит, – ухмыляясь, левой рукой на ощупь коснувшись головы собаки, погладив короткую шерсть.       – Мало того, что ты пришёл, так ещё и с собакой, – произнёс Питер. – Чем обязаны, Кавински?       – Да ничем, мне просто нужно кое-что посмотреть, локально я не смогу, придётся через местный турбо-ящик, – подобным образом называли компьютеры в Корпусе, которые превосходили по мощности любой другой и в общем доступе не продавались, ещё и постоянно обновляясь.       – Найти что ли кого-то надо?       – Ну да, что-то вроде того.       – Ты только не надейся сильно, – пыл Дэрри поубавился, – с памятью животных система работает неохотно, – она сразу догадалась, к чему в деле приведённая собака.       – Да знаю, сказали уже, но я попробую.       Сразу после он, не обращая внимания ни на кого, прошёл к компьютеру в углу, у которого были установлены рамки – особо любопытным пришлось встать прямо за спиной, чтобы узнать, что такое Винс смотрел.       Полностью осознавая, что его идея может быть абсолютно провальной, Кавински, отнюдь, не мог отделаться от счастливых грёз о том, что у него всё получится. Усевшись на чуть проскрипевшее кресло, он ногой включил процессор под столом, вспоминая, какой у него там был пароль от своей учётной записи.       – Эй, Ваньинь, ты как-то притих. Иди ко мне, – бывший наблюдатель откатился от стола, похлопал себя по колену, подзывая пса, медленно подошедшего и устало взвалившего голову на бёдра хозяина. – Не думал, что тебе так не нравится Дэрри, – усмешка, – она так-то нормальная девчонка, уж не дуйся. А то у тебя вид какой-то сильно болезненный, – рука его ласково проходила по собачьей макушке. – Так, ладно, давай я ошейник сниму, посмотрю, какой там у тебя номер вообще, – скрючившись, убрав с шеи пса кожаный круг, он знатно удивился, чуть не выронив с рук, передёрнувшись всем телом. «Алла и Терра тебя прости, да у тебя ж номер, как у Инспектора… Бедолага ты моя, надо поменять, а то как-то совсем грустно. Ты же намного лучше, чем этот бешеный кусок скотины, которого и животным-то слишком мягко называть». – Введя незамысловатый пароль, он стал щёлкать мышкой по давным-давно известным кнопкам. – «Так-с, номер, объект, подтверждение, разрешение, расширение поиска, архив записей… Ох ёмаё, тут за десять лет столько накопилось, оно ж грузить будет херову тучу времени, мне чё делать всё это время, а? И как мне среди этого всего искать записи, где есть она?.. Я точно помню, что он злился, когда у меня День Рождения был, будто бы и видел её, это у нас один день. Так, а, погодите, мне ж нужны те, когда я ничё не помню, а ничё не помню я где-то с семи лет тому назад… Ёкарный бабай, я заебусь листать всё это», – он, конечно, не крутил колёсико мышки, но ползунок, всё тянув и тянув его вниз, пытаясь приблизиться к датам первых лет жизни Ваньинья, которому совсем не нравилось то, чем занимался Кавински.       Решив, что на несколько секунд можно и отлучиться, бывший наблюдатель вместе с псом, оставив блокировку на экран загрузки, пошёл сначала до уборной, чтобы помыть себе руки, а псу лапы, потом успел сходить в буфет за лишней булкой, затем прошёлся по всему этажу, из любопытства попытавшись найти знакомые лица, но это ему не удалось.       И пока он расхаживал, что-то, по его предположению, из офиса, где он оставил подгружаться записи, погремело на весь этаж.       – Блять!.. – позабыв обо всём на свете, он ринулся к злополучной двери, из которой уже начали выбегать наблюдатели. Остановившись прямо у неё, запыхаясь, спросил:       – Что случилось?!       – Пизда с хуем разучилась! – грубо ответил ему мужчина. – Ты ж сидел за тем компьютером?! Вот иди и разбирайся, пока Инспектор не отправил нас всех на ликвидацию! – грубо схватив за руку, мужчина зашвырнул Кавински внутрь комнаты, в которой невыносимо пахло чем-то подгорающим. Вместе с ним забежал и доберман.       – Так, Ваньинь, к ноге! К ноге, к ноге! Да куда же ты!.. Ваньинь! Кому говорю! Ай, ну что за собака! – это был почти единичный случай того, как пёс почти наотрез отказывался слушаться командам, пробега между ног паникующих наблюдателей. За ним, распихивая всех, понёсся и Винс, чуть стопоря толпу. Около компьютера стояли лишь двое – какие-то юноши, не решавшиеся подойти к адской машине и сделать хоть что-то.       Ближе к технике пахло плавленым пластиком и металлом. Кавински видел едва заметный дым, уходящий вверх от блока за компьютером. «Так, если эту хрень не выключить, то она может рвануть. Если она рванёт, то заденет стену, стена не несущая, она обвалится к Чёртовой матери. С другой стороны, если я после этого выживу, то не надолго, потому что меня прибьёт Инспектор, которому все наверняка растрещат, что это я включил…».       – Вы что-то делали с ним?!       – Пытались выключить этот сраный атомный реактор, но кнопка явно его не остановила, тут только на корню остаётся вариант, – спешно.       – Винс, нужно оборвать провода, но чтобы энергия не поступала, у тебя есть что-то из диэлектриков? – другой.       – Конечно, всегда ношу с собой дерево! – смесь раздражения и иронии.       – Ну тогда ищи что-нибудь, я руками трогать это не буду! – тот же.       – Вы другие компы выключили?!       Парень схватился за голову – компьютерная сеть была связана, если бы повредил я один, то поломались остальные, как минимум произошёл сбой. Бледный, прошептал:       – Нет…       – Ну так или отсоединяй их друг от друга, нечего на меня орать стоять!       Провода, подключённые к компьютеру, начали искрить, а звук был такой, точно вот-вот взлетит вертолёт.       «Ладно, если меня ёбнет током, то, может, и память появится», – сдвинувшись с места, наблюдатель натянул на руки перчатки, собираясь забиться под стол и всё вырубить.       Только он полез, как за штанину, зарычав, его оттянул пёс, рыча и изо всех сил стараясь остановить хозяина, уберечь от опасности. Кавински сначала попытался сохранить равновесие, но недолго смог противостоять Ваньинью, которого даже некому было установить. Когда пёс смог отогнать Винса на достаточное расстояние, то сам прыгнул вперёд, преодолев за один мах расстояние от Кавински до процессора нужного им компьютера. Молодой человек ушибся, упав плашмя на пол, выругавшись вслух:       – Ваньинь, прекрати! Что ты, блять, делаешь?! – он с яркостью посмотрел на пса, который, возвысившись, стоял над ним, чёрными глазами сверля Винса. Только стоило осознать, что он собирался делать, как уже…       Доберман разворачивается и пулей мчится к искрящимся проводам, разрывая их зубами – он роется мордой в схемах, пропадая в клубах дыма. Затем поднимается на стол, сшибая клавиатуру и мышь,       – Ваньинь, стоп! Фу! Стоп!.. – надрываясь, кричал, поднимаясь на мокром и грязном полу, отдирая собаку от злополучной техники. – Выплюнь! Выплюнь немедленно! Ты дурак?! Скажи мне, а?! Выплюнь эту хрень! – ситуация казалась ему настолько несуразной, необъяснимой и дикой, что он никогда не мог себе подобного представить. Несмотря на это, проблема с компьютером, кажется, была решена – он стал автономен и прекратил работу, затихнув. В этой же тишине Винс пытался достать их пасти пса остатки проводов и проволоки, застрявшей в них. Мало того, что вся морда была покрыта ожогами от искр и того, что пёс посчитал хорошей идеей жрать почти плавящиеся и напряжённые провода, по которым шёл высокоразрядный ток. Самое главное – его охватили судороги. С электричеством не шутят… Позабыв обо всём на свете, Кавински понесся к выходу, прижимая, собаку, беспокойно поглядывая на него. – Ты же умная собака! Ну, ну, мальчик, тише, тише, мой хороший… – он чуть встряхивал его на руках, когда пёс переставал шевелиться вовсе. Ваньинь то и дело моргал, но делал это всё медленнее. Удивительно, что он вообще не свалился на месте, но конечности его давно застыли, содрогаясь либо от приступов, либо от тряски из-за того, что Винс спускался по лестнице.       Он знал, что в соседнем здании Полиции есть судебная экспертиза, там, возможно… Свет, да чем ему там помочь-то могли?       Он шёл очень быстро, ещё сохраняя тлеющую надежду на то, что сможет сохранить жизнь своему другу, с которым прошёл чуть ли не треть от своей, но всё было напрасно.       Да, у него забрали животное с рук, самого успокаивали, держали около входа, запрещали подходить к медикам, окружившим собаку. Вскоре, однако, они разошлись, молча, сложив руки подле животов, да и пропустить хозяина согласились.       Кавински всё понял – один из них подошёл к Кавински, которого под руки держали двое самых крупных.       – Отпустите его, – хмурясь, – пусть идёт.       Винс застыл, во все глаза смотря вперёд, не позволяя себе проронить ни слезы, будто на сломанных ногах двигаясь к собаке. Все разошлись по сторонам, продолжив заниматься своими делами.       Винс встал около стола, на котором лежал его пёс, закрыв глаза, прижав уши к голове, будто просто спал на кровати рядом с ним. Смотреть на это было невозможно. Из-за того, что сдерживал слёзы, у него поднялось давление в голове и груди, следом он вспотел, ударив со всего маху стену, уткнувшись в неё, склонив голову, роняя слёзы на пол. Спина содрогалась. Он всё сжимал челюсть, чтобы не издать ни писка, в голове крутилось одно и то же: «Да что же это такое… Что за дерьмо… Почему?.. Почему я теряю то, что мне дорого, так неожиданно, так по-дурацки?.. Так?.. Когда пытаюсь сделать что-то, что должно принести пользу мне?.. Это плата? Плата за то, что я делаю? Или?.. Или есть другая причина? Я не должен был узнать что-то от Ваньинья, не должен был услышать что-то от Хейго и Вероники, не должен был знать правду о родителях?.. Кого ещё у меня забрали так?.. Её? Да не знаю, да плевать вообще, да к Чёрту всё! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ваньинь не должен был… Почему я не остановил его тогда?! Он пытался не дать мне коснуться электричества, я бы помер там заместо него и лежал уже в белых тапочках… Нужно было дождаться специалистов, нахера я вообще туда полез?.. Хотел рискнуть собой, в итоге всё вышло через жопу, я сухой, а он… Ваньинь…». Повернувшись к собаке, он глубоко вздохнул, утерев одним движением сопли и слёзы, взял его на руки и пошёл к машине.       «Опять лежать в предобморочном состоянии, ловить паники, задыхаться, трястись, ловить глюки, быть в эйфории и умолять, чтобы отпустило»