Хроники Шибуи Ривы

      — Ха-а, ха-а, — изо рта маленького светловолосого мальчонки, запряжённого дополнительным грузом, вылетали порывистые вздохи.       — С тебя хватит, — сказал другой мальчик.       Весь израненный, с оголённым детским торсом, мало кто признал бы в нём знаменитого и горделивого Учиху Саске. Белые шорты невразумительного грязного оттенка были окрашены коричневыми полосами земли и высохшими пятнами крови. Разорванные, истёртые пятки сандалий на ноге удерживала подвязанная ткань. Наруто, по сравнению с ним, выглядел образцово чистым. «Мир встал с ног на голову», — не поверила бы всякая фанатка, увидев творящееся безобразие. Но встречались команде лишь противники.       Лицо усталого мальчика сморщилось. Наруто не скрыл раздражения:       — Я не отдам её тебе!       — Ты уже истощён, — возразил Саске, приближаясь.       — Посмотри на себя! — Наруто отступил, окинув сокомандника взглядом. — Как ты ещё на ногах держишься?! Что с вами сделал этот змей?       — Я не знаю, — он покачал головой, смотря Наруто прямо в глаза, словно и правда не знал. — Но ей станет только хуже, если ты продолжишь трястись.       Наруто остановился, удивлённый, и тут же изменил темп на более плавный. Покрытые мозолями руки, даже несмотря на быстрое заживление, обхватили ноги девочки и притянули её более надёжно. Узумаки всеми силами старался не делать резких движений, хотя усталость от медлительности лишь добавлялась с каждой секундой. В условиях леса Смерти и вражеского окружения такая ноша не могла оказаться приятной. Но мальчики несли бессознательную Риву — и даже не думали её бросать. Наступал совершенно другой вопрос.       Внешне Рива-тян выглядела мирно спящей. Только Саске и Наруто видели, как за несколько безумно долгих часов холодная испарина на лбу сменилась сухой, обжигающей кожей. Тяжёлое дыхание срывалось с её губ, нарастало болезненное мычание и беспорядочные движения закрытых глаз. Ещё более жутко было видеть чёрную печать — она набухла кровью, разрастаясь на всё плечо.       Не описать весь тот спектр эмоций, который Наруто испытал, когда нес Риву в течение долгого времени. Понимание, что она может умереть в любой момент — дыхание остановится, а он не заметит и продолжит идти — ужасало. Наруто проверял её каждую минуту, пока Саске не сказал ему прекратить.       — Мы задерживаемся, — ответил Учиха.       Лес Смерти вытряхнул из Наруто все его убеждения. Всегда верящий в себя, всегда побеждающий врагов и выбирающийся живым — победителем! — Наруто чувствовал полное бессилие по отношению к состоянию Ривы-тян. А холодное и напряжённое лицо Саске, что сопровождало Наруто весь путь, только нагнетало. И мальчик злился на эту глупость, на эту несправедливость.       В душе Наруто шли непрекращающиеся сражения между страхом и уверенностью в решении, что всё будет хорошо. Мальчик не хотел думать, что Рива когда-либо умрёт. Смерть — слишком абстрактное, далёкое от него понятие. Наруто искренне считал, что он, как и его товарищи, всегда продолжит жить.       Мир пока благоволил к Наруто, поддерживая наивную уверенность в бессмертии, хотя смерть незаметно окружала со всех сторон. Саске, Рива и Какаши, что близко общались с Наруто, — уже успели прочувствовать выбивающую воздух из лёгких горечь отчаяния, когда мир шёл по ним, наперекор, слепой ко всем желаниям. Наступал на них, словно стремился раздавить, как букашек. Они видели слишком многое и могли рассказать о несправедливом круговороте жизни и смерти. Они встретились с болью потери, которую Наруто не посчастливилось узнать.       Какаши Хатаке был похожим на Наруто, как бы странно ни звучало это сравнение. Всем детям свойственно верить, что с ними всё будет в порядке — их защищает естественный механизм психики. Какаши в детстве придерживался сформированных убеждений и считал их непоколебимой правдой. Он был гораздо более уверен в них, чем Наруто. Но ему не повезло.       Иногда гораздо лучше жить в неведении. Дети при близком столкновении со смертью меняются. Горе, ужас, разрушенные надежды, незащищённость — они судорожно пытаются найти объяснение: почему это произошло? Что мне сделать, чтобы избежать этого? Дети не должны сталкиваться со смертью. Они не найдут объяснения. Потому что его, пожалуй, просто нет. Но человеческий мозг так устроен, что отказывается верить в простую случайность. Он скрупулёзно ищет причинно-следственные связи. Когда Сакумо Хатаке, обожаемый Какаши отец, оставил его одного, не справившись с ненавистью деревни, он тоже нашёл логичное объяснение.       Какаши искренне считал, что, пока он принимает правильные решения и сверяется с общеизвестным кодексом ниндзя, всё будет хорошо. Мальчик, маленький, рано повзрослевший, судорожно выискивал ошибки других, находил их причину и избегал. Он не позволял себе быть охваченным чувствами, он никогда — ни за что! — не нарушил бы устав ниндзя Конохи и не предал цель миссии из-за товарища. Он искоренял в себе слабость, подобно кузнецу, скрупулёзно выковывающему остроту лезвия. И это работало: пятилетний Какаши закончил Академию, а в двенадцать лет стал джонином, получив прозвище «гений». Шла война — и Коноха отправляла на неё детей. И Какаши возглавил команду.       Маленького, выглядящего взрослым мальчика не должны были посылать в мясорубку войны. Но деревня думала не о людях, а о победе. Какаши, на самом деле, был слишком молод и для звания, и для должности — не из-за способностей или убеждений. Ему приходилось нести ответственность за жизни других людей.       Дети убережены от войны — мечта Хаширамы, которую он взращивал с детства. Смерть Каварамы, спор с отцом о жестокой, абсурдной позиции «людей» и «врагов» — Хашираме опротивели. «Мы люди! Они тоже умирают! Мы можем договориться!» — кричал он в ответ, пока отец заносил руку за непослушание сына. Хашираме опротивела и смерть в округе. И Мадара согласился с ним. Каждый из них, по отдельности, прошёл свой горький путь, и каждый в итоге пришёл к идее мира. Они оба мечтали о нём. И заслужили справедливое уважение за то, что смогли оглядеться в мясорубке из тел, застилающих глаза слез от потери близких, отречься от навязанных имен кланов и проявить к врагу сочувствие.       «Слабость», — сказал бы отец Хаширамы, Буцума. Конечно, никто в своём уме не воспитывал бы в наследнике клана сопереживание к противнику. Гораздо проще жить, если оправдать всё естественным ходом вещей, легко снять с плеч ответственность за происходящее, словно обваленный снегом плащ. Просто выполнять свой долг. Так делали многие — многие главы кланов до них. Легче думать, что враг — убийца родственников, обычное мясо, обезличить его и считать своим долгом убийство. Сложнее признать, что за ним человек, который так же, как и ты, борется за свою, праведную, цель. Что делать с совестью, если враг — человек, который ничем не отличается от твоих близких? От тебя самого? Что делать тогда, если своими руками ты убиваешь себя? Не полагаешься на волю врага, на случайность — ты творишь преступление против себя своими же руками.       Хаширама не выносил бессмысленных смертей в округе: и товарищей, и врагов. Они все были людьми, делили общий язык. Зачем он им нужен, если они даже не могут договориться, словно животные? Что отличает их от стада, которые ведомы лишь инстинктами и желанием убивать?       Хаширама Сенджу и Мадара Учиха решили изменить мир, а не мириться с устоявшимися правилами. Возможно, были подобные люди и до них. К сожалению, все они покоились в могилах, замолчав навеки. Во времена Какурезато решение, биться тебе или не биться, принимал наследник клана.       Возможно, что Хашираме и Мадаре просто повезло встретиться друг с другом и стать друзьями. Возможно, именно знакомство в детстве позволило разглядеть в глазах врага человека. И это остановило вековую войну. Не только Хаширама был ответственен за мир. Мадара простил человека, который убил его горячо любимого брата, ради мира. Ради людей.       Но желание Хаширамы не соблюдалось. И Какаши стал одним из многих детей, которыми страны дрались между собой.       Дети верят в своё бессмертие. Они каким-то внутренним чутьём знают, что проживут долго, что все беды обойдут их стороной и случатся не с ними. Дети верят в своё всемогущество. И эта вера не должна ломаться в раннем возрасте. Какаши, двенадцатилетний мальчик, в лоб столкнувшийся с несбывшимися ожиданиями, потерял последние крупицы веры. Огонь, что тянет идти дальше, сияет в душе в безвыходных ситуациях и даёт силы продолжать бороться, тухнет. И больше не появляется. Дети, что учатся убивать и привыкают к мысли быть убитыми в ответ, — лишённые желания жить болтики в большой машине военного селения. Ресурс, а не люди. Существа, для контроля над которыми нужно обрубить чувства, от которых требуется лишь выполнять приказы.       Эти дети, маленькие взрослые, рано разочаровываются в жизни и больше не смеют надеяться. И толкают их на это неопытные, мало понимающие взрослые. Над ними нависает неснимаемый крест обязанных выполнить долг шиноби.       Пожалуй, последствия Третьей мировой войны шиноби ограничились не только смертями. Из выживших выросли травмированные, разочарованные взрослые.       Наруто повезло родиться в мирное время и искренне верить в праведный путь шиноби «Хи но Иши». Наруто повезло никогда не увидеть остекленевшие глаза друга, что обмяк на его собственной руке.       Пожалуй, также Третий был прав в своих вздохах. Хатаке Какаши вырос очень одиноким, несчастным человеком.

***

      В кабинете явственно пахло деревом. Пыль от груды бумаг витала в воздухе. Пасмурное небо за окном окрашивало территорию поместья Гоот серостью. Оно нависало и грозило излиться на землю беспощадным дождём ещё с утра.       — Сера, — холодные глаза поймали меня, как охотничий капкан. Горло сжало, но тело не выдавало моего настроения. Отец не выносит и грамма слабины — я прекрасно знаю это. — Завтра ты отправишься со мной.       В голове прояснилось. Как… Куда отправлюсь?       — О чём Вы говорите, отец? — голос тек спокойным течением, не тронутым моими внутренними водоворотами.       — Ты пойдёшь со мной на фронт. Он сейчас требует поддержки нашей семьи.       Кабинет, казалось, не изменился. Всё то же темное дерево, всё те же аккуратно разложенные горничными фолианты. Они стояли за стеклянными полками и были защищены от выцветания бархатной накидкой. Отец всё так же смотрел на меня, всё так же спустя пару секунд отвёл незаинтересованный взгляд. Его спина, обтянутая чёрным сюртуком, направилась к письменному столу.       — Если у тебя нет вопросов, уходи, — он сел.       Мир не изменился: неизбежное пришло неумолимо, как и планировалось. Только я до последнего отрицала. Тешила надежды. Отец совсем безразличен ко мне.       Его холодные глаза, подёрнутые пленкой льда, не треснули из-за искры родительской любви. Его улыбка мне всё та же — словно я могу лишь заслужить её. Она никогда не появится просто так.       Я была так глупа, веря во что-то другое…       — Плачь за пределами кабинета, — донеслось от него тихо.

________________

      Войско двигалось вперёд. Погода успела смениться несколько раз: осенние тучи ползли к горизонту и следовали на север, подгоняемые ветром.       Крестьяне из селений на пути выходили и встречали нас. Старики и женщины делились едой и проводили при прощании обрядом благословения. Любопытные взгляды — детские — наблюдали из окон и прятались за невысокими заборами домов. Не все из них счастливые. Не раз по округе, среди гомона толпы и улыбок, разражался безутешный крик. К нашему отряду подлетала хрупкая детская фигурка. Заплаканное лицо, что искало отца, за которым следом раздавался ласковый, убаюкивающий мужской голос. Я пыталась увидеть спины этих солдат, отцов.       С момента отбытия меня разъедало одиночество. Это была адская смесь, которая в Империи пророчила лишь смерть и слабость: зависть и грусть. Но я не могла ничего с собой поделать.       Почему я не одна из этих детей? Почему вместо этого я отправляюсь на смерть в числе бойцов? Почему я рождена в этой проклятой семье?

________________

      Запах смерти витал в воздухе. Вой демонов и крики разносились по округе. Тёмно-зелёное поле битвы чернело под грозовыми облаками.       Магу из дома Носсо удалось выманить демонов на выгодную открытую местность. Я впервые увидела их. Огромные чёрные фигуры неслись к нам с другого конца поля, преодолевая за прыжок несколько нан. И были так же уродливы, как их описывали гвардейцы отца.       Вдруг серое небо озарила вспышка, возникшая в небе посреди битвы. Магия отца контролировала пылающий элементальный шар. Оно упало в ряды демонов, и тут же разнёсся пронзительный вой. Сквозь пламя выбились выжившие демоны. Рыцари, не обладающие кровью эльфов, могли лишь по-людски беспомощно поднять клинки для защиты границ империи.       — Мисс! Помогите нам! — крикнул ближайший солдат.       Я перевела на него неуверенный взгляд. Он обращался… ко мне. От напряжения у меня тряслись руки. Наполненные надеждой глаза, обманчиво смотрящие на меня словно на какое-то божество, требовали «чуда». Но я не могла подарить его. Запоздало мне показалось, что его зелёные глаза были похожи на демонов. Сглотнув слюну в пересохшем горле, я поджала губы и зашептала, переплетая магические структуры.       Битва закончилась. Потемнело. Некогда спокойное поле оросили мертвецы: и люди, и туши демонов. Зелёная трава была разворочена заклинаниями, уходя вглубь рвами. Я видела фигуру отца, бросившего меня на поле боя. Моя одежда — не носящее символ победы бело-синее отеческое обмундирование — была порвана и покрыта кровью с мокрой грязью. Он стоял на склоне, произнося воодушевляющую речь и собирая войско к отступлению. На его мундире не было и пятнышка крови.       К горлу подступали слёзы. От собственного бессилия, от жалости к людям. Я не должна была лить слёзы. Это был признак слабости. Но погибло так много людей… Рыцарь Годвин, что умер, зачем-то закрыв меня от лап демона. Я не могла понять, зачем. Казалось, моя жизнь ничего не стоит.       Печальный пейзаж помутнел, а глаза защипало из-за слёз. На моём лице отпечаталась кровь Годвина. Неужели это нормально — умирать так просто? Почему моя магия так слаба? Почему я допускаю ошибки? Почему эти ошибки так велики, что хоть одна из них может стоить мне жизни? Почему… такая большая ноша лежит на мне? Почему я обязана в быстром темпе взрослеть, когда другие дети играют в игрушки?

________________

      Одиночество. Всё наше существование пронизано им, суровой правдой жизни. От неё не легче. Она оседает в лёгких тяжестью и не даёт нормально вздохнуть. Почему мы умираем и рождаемся одни?       Николас, Мона и Дон — мы никогда не были близки. Мы разные, но я чувствую, что мы разделяем то же — участь. Несправедливую фортуну, что определила нас в маркизате Гоот. Мы, потерянные, жаждущие силы и признания отца и матери — такие же жалкие, как букашки под ногами. Защищённые панцирем против насекомых, но полностью бессильные против существ побольше. Так же и мы. Бьёмся, пытаемся стать сильнее — но мир может раздавить нас, даже не заметив. Наша жизнь ничего не значит для него.       Почему… он так жесток? Почему мы, дети семьи Гоот, постоянно лавируем между жизнью и смертью ради глупого мира? Почему я должна рисковать своей жизнью? Почему другие люди должны жертвовать ей ради меня? Почему я родилась в этом наполненном отчаянием мире? Почему моё будущее так холодно и темно?       Неужели это всё, чем будут наполнены мои годы?

________________

      — Ты плачешь?       Я замерла. Почему он здесь?       — Что тебе нужно? — гнусавый голос прошёл сквозь набитую перьями подушку. Звучал тихо даже для меня.       Голова раскалывалась от слёз, а сорванное горло ужасно першило.       — Тебя позвал отец, — сказал он холодно. Старший брат перенял ужасную манеру отца говорить.       — Понятно, — ответила я ему, продолжая скрывать лицо в подушке. Из-за дыхания она разгорячилась. Воздуха стало меньше. Солёная сырость, пропитавшая ткань, размягчала кожу лица.       — Тебе нужно умыться.       — Почему ты не уходишь?       Николас замолчал. А мне было стыдно показывать свою слабость. Я не хотела видеть его оценивающего, презрительного взгляда.       На спину упала лёгкая рука. Я удивлённо вздрогнула. Николас схватил меня за волосы и поднял над кроватью. Каждая луковица на голове напряглась и грозила порваться. Я зашипела. Глаза прикрылись от боли.       На меня смотрела копия отца. Белый хлопковый рукав его рубашки внезапно прошёлся по коже и стер дорожки слёз. Я удивлённо смотрела на безразличное, не изменившее выражение лицо.       Он усадил меня на кровать, а сам сел за стул у письменного стола. Руки раскинул на спинку, голова наклонилась вбок. Он сидел так с минуту — как и я. Молчал. Потом тяжело вздохнул. И посмотрел на меня голубыми — не отцовскими серыми — глазами.       На следующий день пришла весть, что Николас погиб в битве.       Наша жизнь подобна кратким мгновениям.       Мать обожала бабочек и всегда приводила их в пример. Отвратительные создания, с которыми она сравнивала человеческую жизнь. И так противно было от того, что то была неприкрытая правда. Я считала все свои ошибки и искореняла их. Но они были. И я больше не грезила о том, что перейду порог пятнадцатилетия.

________________

      — Уходите!       — Твои родители назначили меня наставником. Моё имя Арно…       Я зашипела:       — Убирайтесь!

________________

      Стон отразился от стен темной комнаты.       — Авис!       Его теплая рука нежно прошлась по коже. Поцелуй стыл на шее.       — Я люблю тебя, — прошептал он в ответ.

________________

      — Я наслышан о великих успехах вашей дочери. Говорят, ей даже удалось спасти маркиза Носсо. Что это, как не гений нового поколения? Мы надеемся, что Великий Мокстант когда-нибудь благословит и нас одарённым ребёнком!       Отец улыбнулся — вежливо, — не скрыв гордости в глазах.       — Она была поздним цветком и раскрыла свои таланты неожиданно для всех. Сера превзошла меня и мою супругу. Но можно сказать, что её путь ещё не окончен… Всё только впереди.       Взгляд пробежал по голубым стенам зала, украшенным фресками. Камень скрыли за деревянным фасадом — напускная роскошь, словно эти глупцы отчаянно хотят забыть о том, что происходит на полях сражений. Погрузиться в беспамятство и враньё, обмануть самих себя. Лавируя на тонкой грани между жизнью и смертью, многие ломаются и теряют себя прошлых. Я не стану одной из них. Как отец. Жестокость, беспринципность и причинение боли другим людям. Зачем? Что даст упоение своим величием, когда оно строится лишь на собственной слепоте? Бессмысленные, пустые разговоры, которые пропитаны лестью и бредом о таланте. Целиком и полностью пронизаны оправданиями и пренебрежением к труду.       Молодой мужчина лет сорока с ранней сединой, окрасившей короткие волосы, держал в руках бокал сидра. Мартил Дорен, как припоминаю, из третьей побочной ветви Монтескье. Хочет поговорить о Кракене? Мы уже обручены, на радость домов.       Какой глупый выбрал комплимент. И правда, совсем нет мозгов. Кто настолько наивен, что оправдывает… успехи… гениальностью…?

***

      12 июня       Светло-голубой потолок высился перед глазами. Слабый ветерок щекотал кожу, из открытого окна снова — как много лет назад — вздымались занавески.       — Ха-а, — вылетело изо рта.       Тишина. Так спокойно. Необычно. Напряжение, заключённое в мышцах, и усталость напоминали о воспоминаниях прошлого. Я потёрла лоб, и в глаза бросилась неприятная деталь — на мне висела белая больничная одежда.       Шум проникал в сознание сквозь туманную завесу грёз. Справа стоял периодически пикающий прибор. На прикроватной зелено-черной тумбочке лежал пакет с чем-то: сквозь мутную плёнку просвечивала оранжевая шкурка. И никого… Перевернувшись на бок, ощутила сильную боль. Она яростно пульсировала и подавала сигналы в мозг. Ах-х-х.

________________

      — Рива.       Я вздрогнула. Мужчина вышел из-за поворота неприметного переулка. Он возвышался надо мной в полный рост — я снова привыкала к своему маленькому размеру двенадцатилетнего ребёнка.       — Чего вам, сенсей?       — Ты сбежала из больницы, — легко сказал он. Я нахмурилась, отступая. Ненавижу его обманчивый тон. — И я тебя нашёл. Пойдём со мной.       — Я… как раз искала вас. На календаре прошло почти полмесяца! Что произошло? Вокруг меня никого не было.       — Можешь не беспокоиться — Наруто на неделю почти поселился в твоей палате. Его выгнали, когда у него… начались развлечения, мешающие другим постояльцам больницы, — он засунул руки в карманы, болтая непринуждённо. — Ты должна пойти со мной.       — Хорошо, — ответила я ему.       Сенсей неожиданно подхватил меня на руки. Мир стал выше, чем был.       — Чтобы наверняка. Неизвестно, повредила ли печать твой мозг, Рива, — что за чушь несёт Какаши? И где его привычное «тян»? — Тебе нужно сохранить любые силы для запечатывания метки. И… чтобы ты знала, — его тёмный глаз посмотрел на меня. Маска сенсея вблизи полосила синими линиями. — Твой побег мог обернуться ещё одной комой. Твоя жизнь висела на волоске, аппарат отмечал потребление чакры. Медики дежурили у палаты посменно, чтобы вовремя поделиться ей.       Я поджала губы, ничего не ответив.

________________

      Темно-жёлтый свет коридора проникал внутрь и падал на пол. Здесь пахло затхлостью и известью. Осыпавшаяся побелка валялась на грязном бетоне. Потолок, наверное, высокий и деревянный. Этот материал повсюду в Конохагакуре. В моём мире столичные дома строили камни — как дополнительная защита при нападении демонов.       Голая спина покрылась мурашками. Тело холодил ветерок, бродящий по помещению. Нос уловил запах крови. Сенсей решительно, одним движением, рассек ладонь и нанес витиеватую письменность на тело. Тёплая кровь быстро стыла. Несколько линий продлевались от тела до нарисованного круга.       — Будет больно, — сказал сенсей, прикладывая ладонь к чёрной метке Орочимару.       Его голос тихо отразился от стен. Как позже и моё приглушённое мычание.       Письменность двигалась на коже — я почувствовала, как вместе за ней тянутся и рвутся мышцы.       Пытка закончилась.       — Барьер обеспечит защиту от воздействия печати. Он может пасть или усилиться в зависимости от воли владельца, — тихо шептал голос.       30 июня       — Что ты имеешь в виду под «на Коноху нападёт Суна»?       — Гаара — оружие деревни. Он джинчуурики Сунагакуре и носит Однохвостого… Судя по всему, мало что отклонилось от воспоминаний. Значит всё должно пойти так же, как и тогда. Они нападут, когда я сражусь с Гаарой, и он пробудит… Шукаку. А ты… должна быть внимательна к техникам гендзюцу. Его набросят на присутствующих стадиона.       Шукаку? Это… Имя монстра? Кто дал его? Разве они не сгустки чакры, наполненные духовной энергией?       — То есть, начнётся война? И ты говоришь мне об этом только сейчас?       — Не начнётся. Под личиной Казекаге действует Орочимару.       — Почему я узнаю о таком важном факте за день до экзамена? — недовольство отчётливо читалось в голосе. Я зла. Я готова взять его за чёрные пряди волос и открутить голову, что держится на тонкой шее. — Ты помнишь, что я участвую в твоём плане на равных? Или воспринимаешь меня как свою марионетку?       Учиха нахмурился:       — Так нужно.       Прекрасно.       — Ты понимаешь, что твои действия не вызывают доверия? — спросила я, скрещивая руки. — Я не собираюсь доверять человеку, что может замышлять против меня.       — Я не помню, чтобы ты мне когда-либо доверяла. Более того, разве мои действия в лесу Смерти не заставили тебя задуматься? Я спас твою жизнь от атаки одной из змей Орочимару.       — Ты думаешь, я настолько наивна? Настолько наивна, чтобы верить в бескорыстность твоих намерений, Учиха Саске? Я знаю, что всё, что тебе требуется, — это моё наличие. Ты спас меня ради своего плана. Или хочешь сказать, это не так? — я заглянула в его непроницаемо-чёрные глаза, что сконцентрировались на мне. — И твои действия подтверждают, что доверять жизнь тебе стоит лишь в бою. Остальные планы вполне могут расходиться с моими.       Он, как мне почудилось, насмешливо кивнул:       — Прекрасные выводы.       — Ты не собираешься исправляться? Тебя устраивает, что я действую скрытно и могу всадить нож в спину?       — Ты этого не сделаешь, — сказал Учиха уверенно.       Стоит ли упоминать, как меня раздражает его самодовольный тон?       — Ты хочешь меня испытать?       Я смотрела с вызовом. На взрослого — как и я — что скрывается в теле мальчишки. Его лицо застыло глупой маской, которая заставляла кровь вскипать.       Изо рта вылетел вздох, как и лишнее напряжение.       — Я не понимаю причину, по которой ты наживаешь себе врагов, Саске. Твои слова провокационны. Тебе… повезло жуком пролезть ко мне в душу и вызнать всю подноготную. Но знай, что человек не статичен. Надеюсь, тебе хватит ума не перебрасывать свои планы через меня. Как и хватит ума осознать, что доверие не восстанавливается так же легко, как рушится.       — Разве ты только что не сказала, что доверия между нами не было?       — Оно есть, — проговорила я, хмурясь, когда этот жук пытался подловить меня на словах. — Настолько, чтобы общаться с тобой. Это всё, чего ты удостоился.