Свет других миров

Пятый повременил, но арбалет, всё-таки, опустил. Не столько, потому что он ей уже доверял, сколько потому что не видел людей двенадцать лет. Ему не нужно оружие, чтобы её одолеть, но сначала он хотел её выслушать. — Мой билет домой, значит? — он шагнул на постамент, подтянул лодку поближе и канатом привязал к ноге Бена. И только после этого остановился напротив незнакомки и скрестил руки. — Подробнее. — Сразу к делу. Какой прагматичный, — женщина подошла к нему ближе, пристально рассматривая. — Не люблю рассусоливать. — О, я знаю, — женщина склонила голову набок. — У тебя забавный акцент, Номер Пять. — Меньше комплиментов и больше подробностей, — Пятый нетерпеливо мотнул головой. Он совсем забыл, какими могут быть люди. Надоедливыми. Упрямыми. Своенравными. Неуправляемыми. — Ладно, ладно, — женщина вскинула руки, потом отступила, села на чемоданчик, всё это время стоявший в тени, и закинула ногу на ногу. — Меня зовут Куратор. Я пришла предложить тебе работу. Пятый поджал губы и вскинул брови. Они помолчали какое-то время: Куратор явно ждала его ответа, и раздражалась сильнее с каждой секундой промедления. Ей было холодно. Пятый решил над ней сжалиться. — Ты же сказала, что ты мой билет домой. Откуда вдруг взялось предложение работы? — Ну, понимаешь, одно связано с другим. Мы поможем тебе вернуться домой и остановить вот это, — она обвела рукой круг, показывая и на серое небо, и на тёмные воды, и на собравшихся вокруг них глубоководных. Пятый проследил взглядом за её рукой, а потом, улыбнувшись, помахал рукой паре мальков, пытавшихся заглянуть к нему в лодку. Испугавшись, крошечные глубоководные с громким всплеском ушли под воду. — Кто «мы»? — Комиссия. Мы следим за порядком во времени и пространстве, и вносим корректировки, если кто-то его нарушает. — Очень успешно, я смотрю, — Пятый тихо фыркнул. Куратор обхватила колено руками, и улыбка на её лице стала натянутее. Пятый сощурился и опустил взгляд на её руки. Они покрылись гусиной кожей, а костяшки пальцев покраснели. — Продолжай говорить, — он вернулся к лодке, порылся в вещах и достал плиту. Грохнул перед Куратором и долил в неё ворвани, а потом, подпалив от лампы Долорес лучину, разжёг огонь. — Как трогательно, — Куратор взглянула на него снисходительно, но всё равно вытянула руки к языкам пламени. Это было не то место и не то время, когда стоило отказываться от тепла. — Двенадцать лет назад что-то пошло не так. Мы не предусмотрели, что чудовища, которых вызывал твой брат могут вырваться из-под его контроля и уничтожить всё. Мы были готовы к концу света, в котором никого не останется. Из такой Земли можно сделать что-то новое. — Но вы были не готовы, что вашу Землю займёт что-то другое? — Пятый ухмыльнулся. — Плавал, знаю. — Это что-то нам неподконтрольно, и мы, как и ты, хотим это остановить. — Ты же понимаешь, что ты рассказываешь это на глазах у новых хозяев мира? — А они меня понимают? Пятый мотнул головой. — Но если хочешь, я их прогоню. — Было бы неплохо. Пятый развернулся, вскинул голову и громко прощёлкал: — Идите домой, пока я не отправил вас обратно во тьму. Он затих, и затихли вместе с ним глубоководные. Сначала не было ни звука, а потом раздался всплеск, другой, третий. Множество их. Повторять дважды ему не было необходимости. — Впечатляет, — Куратор потёрла согревающиеся ладони. — Я слышала, ты убиваешь не только этих рыбьих выродков, но и кракозябр, которым они поклоняются. — Они называют меня Убийцей богов. Как думаешь, что это значит? — Пятый вернулся к плите и сел напротив. — Хорошо. Вы хотите это исправить. Я здесь причём? — О твоих навыках выживания в Комиссии уже ходят легенды. И о том, сколько тварей ты здесь убил, — Куратор вытянула к огню теперь и ноги. Кроме дождевика тёплого на ней ничего не было, и ноги тоже подрагивали от холода. — А ещё ты знаешь их. Чудовищ, которые забрали наш мир. Мы видели это тоже. Ты ведь их изучал. — Поделиться знаниями не смогу, — Пятый покачал головой. Глаза его потемнели, хотя он этого, конечно же, не знал. — Я знаю. Но нам не нужно, чтобы ты ими делился. Нам нужно, чтобы ты их применил. И тогда ты сможешь вернуться домой и спасти семью. — В чём подвох? — Пятый облизнул губы и нахмурился. Он не дрожал, ни от холода, ни от волнения, но нервничал. Кусал щёки и всматривался в чужое лицо. — Я же вижу, что от меня вы потребуете что-то ещё. — Как я уже сказала, я пришла, чтобы нанять тебя. И чтобы остановить Апокалипсис и вернуться к семье, ты должен поступить к нам на службу, — она снова сделала паузу, потом встала со своего чемоданчика, обошла плиту и присела рядом с Пятым на корточки. — Ты будешь корректировать временные линии и убирать тех, кто нарушает наш замысел, а мы научим тебя как отменить конец света. Подготовим тебя. С нашими технологиями и твоими знаниями, ты станешь непобедимым. — С меня достаточно того, что я уже сделал. Я хочу домой. — И ты вернёшься, — Куратор коснулась его щеки, и Пятый не нашёл в себе сил отклониться. Её руки были тёплыми и нежными, не похожими на шарнирные пальцы Долорес. Она была живой. Тёплой. — Хорошо, — он даже обдумывать её предложение не стал. — Но у меня есть условие. — Хм? — Куратор склонила голову набок. — Она пойдёт со мной, — Пятый указал на Долорес. Куратор обернулась и смерила Долорес взглядом. — Я боюсь, Номер Пять, это невозможно. С собой я могу забрать только тебя. — Я не сдвинусь с места без неё, — Пятый напрягся, в любую минуту готовый встать и отчалить. Лишиться своего первого и, возможно, последнего шанса на спасение. Он понимал, что этого не понадобится. Он был им действительно нужен. Комиссии. И Куратору. Как они нужны были ему. — Ладно, — Куратор встала и прошла к лодке, цокая каблуками. — Тебе принципиальна такая форма? Пятый вскинул голову и посмотрел на Долорес. Долорес качнула головой, неуверенно улыбаясь: — Пятый, оставь меня. Не упускай эту возможность. — Тсс, — Пятый прижал палец к губам. — Она мой свет. Этот мир тёмный, и без неё я бы не выжил. — Хм, — Куратор немного подумала. Потом вернулась к своему чемоданчику, щёлкнула застёжками и исчезла в синей вспышке. Такой же, как у него, но совершенно иной. И тут же появилась снова. В руках у Куратора был крохотный стеклянный шарик, пустой внутри. Его окантовывал золотой ободок, к которому цеплялась золотая цепочка. — Это временная ловушка, — она протянула шарик Пятому. — Огонь в ней никогда не погаснет. Пятый покрутил стекляшку в руках. Она засияла, стоило ему коснуться её пальцами, и он сразу же понял, что Куратор не лжёт. Он снова потянулся за лучиной, чтобы украсть угасающий огонёк из лампы Долорес и спрятать его в стеклянном кулоне. Он повис у него на шее лёгкий, как пёрышко и перекликался теперь с ярко-алым светом его любви. — Теперь ты готов? Закрепим сделку рукопожатием? — Куратор улыбнулась снова. Чемоданчик она больше не выпускала из левой руки, а правую протянула ему. — Идём со мной, если хочешь жить, Номер Пять. Пятый не ответил. Он потянулся к ней, сжал её ладонь в своей, и они оба исчезли в синих всполохах. Вернувшись ночью, глубоководные обнаружили только остывшую плиту и лодку. Белое пустое лицо манекена светилось в лунном свете, а вокруг неё остались лежать столь страшащие их топор, арбалет и гарпунное ружьё. Убийцы богов больше не было. Это был повод для праздника, но счастья они не почувствовали. Плохое предчувствие накрыло затопленный мир. Пятый зажмурился, когда мир подёрнулся синей дымкой. Она была не похожа на его телепортацию — он разрывал время и пространство, а машина времени Куратора расщепляла их на атомы, чтобы собрать в другом времени и месте. Универсальный калькулятор, идеально подбирающий правильные координаты, куда отправить путешественника. И сейчас они стояли посреди квартиры. Сухой, светлой квартиры — солнечный свет заливал её через огромные окна, широкие и высокие. Пятый поморщился и прикрыл глаза рукой, а потом заморгал. Вокруг него было столько ярких оттенков. Цветов человеческого мира — красный, тёмно-коричневый, оранжевый, ёлочно-зелёный… Те цвета, которые он успел забыть. И воздух… воздух был чистым. Не прогорклым из-за влаги, не гнилым, а чистым, разве что с лёгкой примесью лаванды. Пятый сделал глубокий вдох. Потом ещё один. Потом сделал шаг и коснулся рукой пледов, накрывающих диван. Потянул один на себя и поднёс к лицу, прижался к нему и снова вдохнул — запах лавандового кондиционера и сладких цветочных духов. — Хорошо вернуться, правда? Он не видел её, но слышал, как Куратор поставила чемоданчик на пол и подошла к нему. Каблуки стучали по полу, шуршало платье. А за окном гудели машины, кто-то кричал на французском, призывая купить каштаны, и играл аккордеон. Пятый с трудом заставил себя отложить плед, бросил взгляд на Куратора и нахмурился: — Это не очень-то похоже на рабочее место. — А ты думаешь, ты готов сразу с людьми дела вести? — Куратор хмыкнула. — Ты только что нюхал моё одеяло для чтения. Пятый задумчиво поднял глаза к потолку, а потом кивнул. Она была права. — И ты, наверное, убил бы за горячую ванную. — Душ подойдёт. Но что я здесь делаю? — Привыкаешь, — Куратор пожала плечами. — И да, это моя квартира. На улице… семьдесят восьмой, кажется, — она взяла его за локоть и подвела к окну. — Надеюсь, ты оценишь этот мой жест. Я тебе доверяю. Пятый, кажется, её уже не слышал. Он стоял у окна, всматриваясь в город за стеклом. Шумный, яркий, в постоянном движении и полный людей. Пульсирующий. Живой. И Пятый видел всё. Художников, выставляющих мольберты, лавочников, открывающих ставни и вытаскивающих на тротуар вывески, людей, спешащих на работу. Он слышал, как бьются их сердца, гоняющие по телам горячую кровь. — Ну, хватит, Номер Пять, — теперь Куратор потянула его прочь от окна, но потом всё же отпустила его руку. Шагнула к журнальному столику и взяла с него стопку вещей. — Тебе нужно согреться, и вот это всё, — она показала пальцем на его одежду, — мы обязаны сжечь. Пятый тихо фыркнул, но не проронил ни слова. Он прошёл мимо книжных полок, мимо рамок с фотографиями прямо в ванную комнату. Ему не нужны были её подсказки, он всё знал и так. — Только не спеши, — крикнула ему в спину Куратор. — Я приготовлю тебе что-нибудь поесть. Пятый снова не ответил. И даже не обернулся. Щёлкнул включателем, и крохотная комната с ванной и душем залилась светом. Ярким и не настоящим, но таким светлым и ослепительным, как солнце за окном. Куратор была права. И Пятый не спорил с ней тогда и не готов был спорить сейчас. Ему действительно нужно было время. Чтобы вспомнить. Чтобы привыкнуть. Он двенадцать лет прожил в мире солёной тёмной воды и холода. Один на один с Долорес и самим собой. Один на один с ужасами нового мира. И сейчас у него словно не было кожи. Все запахи удивляли. Фактуры предметов. Вместо душа в итоге он действительно набрал полную ванну воды и влез в неё не задумавшись. Он отвык от тепла, и горячая вода сейчас казалась невыносимой и обжигающей, но Пятый даже не вздрогнул. Он погрузился в неё с головой, закрыв глаза и задержав дыхание на долгие несколько минут. Как будто хотел пролежать там, пока каждая его косточка не прогреется и не забудет чувство постоянного холода. Холода, который был в каждой клеточке его тела, и который не хотел уходить. А потом он вынырнул, и не продрог немедленно. Он вынырнул в тепло прогретой летним солнцем квартиры, в мир с мягкими полотенцами и новой одеждой. С трикотажными футболками, лёгкими, почти невесомыми, и хлопковыми джоггерами. Минут пять, едва выбравшись из воды, Пятый просто стоял, ощупывая разные ткани, перебирая склянки на туалетном столике. — Номер Пять, ты там не утонул? — постучала Куратор. — Вот это у тебя чувство юмора, — отозвался Пятый, и тут же открыл дверь. Остановился на пороге, пристально глядя на неё. Он видел её так близко, что замечал наметившиеся мимические морщинки, немного размазанную подводку, шрам на подбородке. Как поднимается и опускается её грудь, когда она дышит, как сокращаются мышцы, когда она двигается. Куратор улыбнулась шире и склонила голову на бок. Потом заправила ему под футболку стекляшку с огоньком Долорес и похлопала по груди: — Не смотри на меня так, я могу тебя неправильно понять. — Сама же сказала, что мне пока рано к людям. — Конечно. Ты пока ещё немного дикий, но мы с этим справимся. А теперь давай, топ-топ. Я приготовила тебе обед, а это — уж поверь мне — грандиозное событие. И Пятый пошёл за ней. Квартира была студией — гостиная, столовая и кухня в одной комнате. Куратор поставила перед ним свежую порцию киш-лорена, салат из свежих овощей, приправленный оливковым маслом, крупно порезанный нежный, почти таящий во рту, бриошь, и налила чашку кофе. — Только не ешь всё в один заход, хорошо? — она потрепала его по мокрым волосам, а Пятый даже бровью не повёл. Ему нравился человеческий контакт, но как реагировать он не помнил. Просто хотелось, чтобы это не прекращалось. Чувствовать чью-то заботу. Касания. Куратор убрала руку и села напротив. Подпёрла подбородок руками и не сводила с него пристального взгляда светло-голубых глаз. — Приятного аппетита, Номер Пять. Пятый облизнул губы и взялся за вилку с ножом. Отец вдалбливал им столовый этикет, и Пятый, кажется, не забыл бы его и через тридцать три года. После стольких лет жизни в диких условиях он впервые брал в правую руку нож, а в левую вилку, но всё равно справлялся с ними прекрасно. От обилия вкусов мир замерцал ещё ярче. Пятый не смог сдержать восхищённый стон. Он даже закрыл глаза. И если бы он не выплакал в тот ужасный день все свои слёзы, сейчас он бы зашёлся рыданиями от счастья. Сыр, бекон и сливки были чем-то почти незнакомым. Едва отправив в рот кусочек киш-лорена, Пятый без всяких прыжков и машины времени нырнул в прошлое. До прыжка, до Апокалипсиса, до всего, через что ему пришлось пройти и до смерти его братьев и сестёр. Овощи были на вкус как обеды на кухне в Академии. Идеально сбалансированные и идеально приправленные. Он будто бы снова сидел слева от Вани и смотрел, как она гоняет по тарелке горошек, или уплетает помидоры черри, или воротит нос от брокколи. Незаметно для него самого, уголки его губ дёрнулись, поднимаясь в полуулыбке, и Куратор восхищённо выдохнула: — Ты уже улыбаешься? — Показалось, — Пятый отодвинул пустую тарелку и спрятался за чашкой кофе. Протянул руку к бриошу, и принялся есть его прямо так, просто отщипывая от него кусочки. Один за другим, наслаждаясь мягким, сладким тестом, и терпким кофе с кислинкой. А потом протянул кружку Куратору и тихо, но чётко сказал: — Ещё. — Вот так сразу? Ты когда кофе последний раз пил? — Двенадцать лет назад. Куратор кивнула: — Вот именно. Хотя это и странно, что кто-то тринадцатилетнему ребёнку позволял его пить, — она выгнула бровь, потом мотнула головой и забрала у Пятого кружку. — Если я тебе ещё налью, ты не уснёшь. — Поверь мне, я могу спать в любом месте, в любом состоянии и когда сам захочу, — Пятый скрестил руки на груди. — Ещё. — Нет, — Куратор тоже скрестила руки на груди. — Ты тут всего час, а уже начал забываться. Пятый хмыкнул. — Я тебе нужен так же, как и ты мне. И я не забываюсь, — он чуть подался вперёд и сощурился. — Пока вы не знали, что делать с Древним ужасом, я его изучал. Думаю, выпить ещё чашку кофе я достоин. Куратор сощурилась, а потом вдруг рассмеялась. Встала и протянула ему руку: — Пойдём, Убийца богов, я покажу тебе, где кофеварка. Он помедлил, но лишь на мгновение. А потом сжал её аккуратную, мягкую ладонь в своей, в мозолях и шрамах, и пошёл за ней. Научив его пользоваться кофеваркой — удивительно современной для восемьдесят седьмого, в который она их перенесла — Куратор взяла чемоданчик и, пообещав вернуться к вечеру, собралась уходить. Она обмолвилась, что займётся его документами. Якобы хочет дать ему шанс на нормальную жизнь, пусть и связанную плотно с Комиссией. Пятый отнёсся к этому равнодушно и просто кивнул. Разве что напоследок пристально посмотрел на неё, стоя рядом, и мягко коснулся локтя. — Какой тактильный! — Куратор тихо рассмеялась, провела рукой по его голове, перебирая волосы пальцами, потом похлопала по щеке, сделала шаг назад и исчезла в синей вспышке. А Пятый остался один. Только в этот раз одиночество не было удушающим. Не пахло рыбой, сыростью и ворванью, зато лавандой и кофе. Здесь было солнце, и можно было открыть окно и подставить ему лицо, чтобы оно целовало его веки и щёки, будто соскучившийся по блудному сыну родитель. Здесь были пледы разной вязки, здесь был граммофон, из которого гремел французский нью-вейв, и полки с книгами, корешки которых Пятый прощупал, будто слепой. Он даже выбрал себе несколько книг, и вытянулся с ними и чашкой кофе на диване, под «пледом для чтения». Открыл «Улисса» Джеймса Джойса, но читать кинулся не сразу. Сначала ткнулся в переплёт носом, вдыхая книжную пыль, запах старых чернил и бумаги, потом потёрся щекой о страницы. И только после этого начал читать, перебирая в пальцах цепочку с огоньком Долорес. Когда начало темнеть он протянул руку и включил торшер у дивана. Запрокинул голову и закрыл глаза, запоминая, как просвечивает тонкая кожа век, подсвечивая его внутреннюю темноту тёмно-красным. Он задремал, а потом проснулся от накатившей на него волны энергии. Поднялся, книга съехала с его груди и упала на пол, потянув за собой и плед. — Ты уснул, — Куратор улыбнулась в полумраке. Цокая каблуками, она прошла к открытому им окну и закрыла его. — Закроем, чтобы тебя не съели французские комары. Уверена, они посчитают тебя ужасно вкусным. Пятый потёр глаза. Куратор обогнула диван и потеснила его, опустившись на край. — Ты не соврал, когда сказал, что можешь уснуть где угодно. Он хмыкнул и склонил голову набок, сонно моргая. Она прикрыла глаза, тихо фыркнув, а потом снова коснулась его. Царапнула пару раз за ухом и убрала руку, а Пятый по инерции потянулся за ней. Куратор вытянула указательный палец и покачала им из стороны в сторону, а потом — вдруг — коснулась им его носа. — Вставай, — она похлопала его по колену. — Постелим тебе постель здесь, и я дам тебе пижаму. Завтра у тебя длинный день. — Ты понятия не имеешь, что такое длинный день. — Примерно могу прикинуть. Завтра я познакомлю тебя с твоим будущим партнёром. — Я бы предпочел… работать один. — Исключено. Но за неё я ручаюсь. Она покажет тебе город, — Куратор всё-таки поднялась, а следом за ней встал и Пятый. Он понятия не имел, чего на самом деле она добивалась. Но ему, по большей части, было не важно. Пока она даёт ему то, чего ему так не хватало и пока обещает помочь вернуться к семье и остановить Апокалипсис, ему совершенно без разницы, есть ли у неё скрытые мотивы. Пока она подыгрывает ему, он подыгрывает ей. На ночь Куратор задёрнула шторы, так что Пятый не проснулся с первыми же лучами солнца. Сквозь сон он, правда, сначала расслышал перекрикивания детей, идущих в школу, потом ворчание торговцем шарфами, шляпами и сувенирной мелочью, а следом снова предложение покупать каштаны. Звук этот был как мёд для ушей, и Пятый сначала снова уснул, а потом проснулся. Встал, раздвинул шторы и снова открыл окно, глубоко вдыхая запах утреннего Парижа и впуская в квартиру все уличные звуки, которые только можно. Потом он потянулся, стоя в луче света из окна, закрыв глаза и подставив солнцу лицо, и только вдоволь насладившись теплом, двинулся дальше. Куратора не было, а к холодильнику магнитом с пауком была прикреплена записка: «Булочки с шоколадом в холодильнике, кофе сам знаешь, как сделать. После полудня жди гостей. Вернусь вечером. Обнимаю, К.» Пятый снял записку, поднёс её к носу и принюхался. Снова лаванда. Приятно. Спрятал записку в карман пижамы, открыл холодильник и сделал то, что давно не делал и на что намекала Куратор. Позавтракал — двумя булочками с шоколадом и двумя чашками кофе. Потом собрал посуду и вымыл её, наслаждаясь даже этим процессом. Горячая вода и нормальное мыло. Всё, даже такие бытовые мелочи, было таким знакомым, но совершенно непривычным. А где-то в половине второго за дверью раздались шаги. Пятый насторожился, сидя в кресле, и мгновенно запланировал план защиты. Он, конечно, помнил, что сказала ему Куратор, но инстинкты были сильнее, и сейчас он даже не думал ни о её обещаниях, ни о строчках в записке. Он перенёсся поближе, когда что-то заскрежетало в замочной скважине, и стоило двери открыться, он подался вперёд, хватая своего визитёра за горло и втягивая в квартиру. Девушка, ниже него на голову, сначала вцепилась в него руками, а потом пнула в живот. Пятый разжал хватку и отступил, но тут же ударил снова, присев и ударив её ногой под колени и роняя на пол. Потом вцепился в воротник её лёгкого пальто и занёс кулак: — Ты ещё кто такая? — Блин, мама, — вместо ответа закатила глаза девушка. Говорила она с сильным английским акцентом, и голос у неё был мягкий и бархатистый. Слушать бы его и слушать. — Она же обещала, что предупредит тебя. Пятый нахмурился, но, наконец-то, начал вспоминать. Куратор говорила ему, что к нему придёт напарница. Он выпустил её воротник и отпрянул. — Рефлексы, — потом поднялся, вздохнул и протянул девушке руку. — Номер Пять. — Да, я знаю, — она сжала его ладонь пальцами и Пятый потянул её на себя. — Меня Лайла зовут. — Ладно, — он отступил. Прокрутил в голове случившееся только что и сощурился, окинув Лайлу пытливым взглядом. Смуглая. Его, кажется, возраста. — Ты не старовата ли, чтобы быть её дочерью? Приёмная, да? — Ты чего такой грубый? Тебя волки воспитали? — Рыбы. Лайла моргнула, потом вскинула голову и указала на него пальцем: — Точно. Дошло. Она была невысокой, но крепкой. В подвёрнутых штанах, блузке и пиджаке под пальто в мелкую клетку. Красная обувь, как и у Куратора, только вместо шпилек удобный низкий каблук. На голове мальчишеская стрижка и красный берет, а за спиной рюкзак из мягкой кожи. — Я тебе принесла одежду. Отдам за чашку кофе, — Лайла потрясла сумкой в воздухе. Потом закрыла дверь, сняла ботинки, наступая на пятки, и повесила пальто на крючок. Пятый спорить не стал и действительно пошёл греть кофе. Лайла прошла шаг в шаг за ним, потом уселась за стол и упёрлась в него локтями, совсем как Куратор вчера. — И да, она моя приёмная мама, — она сощурилась. — Но не очень давно. Девять лет, пять месяцев и три дня. — Какая точность. Пятый налил две чашки кофе, поставил одну из них перед Лайлой, а вторую оставил себе. Сел на соседний стул, всматриваясь в лицо Лайлы и слабо улавливая её чувства. Как дёргались уголки её губ, как слезились глаза. Горечь. — Она усыновила тебя в каких-то хреновых обстоятельствах, да? — Да, — Лайла глубоко вдохнула, потом сделала большой глоток кофе и расплылась в широкой улыбке. — Давай я тебе всё во время прогулки расскажу? Только пообещай, что не будешь кидаться на прохожих. — Я же сказал, что это был рефлекс. Лайла согласно промычала что-то себе в кружку, и продолжать не стала. Ничего особенного в пакете с одеждой, который она ему принесла, не было. Всё из мягких тканей, и всё чёрное: прямые брюки, чёрный свитер под горло, серое весеннее пальто и ботинки. Пятый переоделся быстро, не стесняясь присутствия Лайлы, потом аккуратно сложил пижаму на свои домашние вещи, повесил цепочку с огоньком Долорес себе на шею и кивнул, обозначая, что он готов идти. На улице был семьдесят восьмой и солнечная весна. Удивительно, но Пятый всё ещё помнил французский и неплохо ориентировался на Монмартре. Лайла повела его к Сакре-Кер, и когда они устроились на парапете рядом, с крепами и горячим вином в руках, она снова заговорила. — Ты знаешь, что мы с тобой родились в один день? Пятый насторожился. — Много людей родились в один день. — Да, но не так уж и много людей родились у женщин, которые за пару минут до начала родов и беременны-то не были, — Лайла протянула к нему руку с салфеткой и вытерла шоколад на щеке. Пятый снова по инерции подался за чужой рукой, подсознательно продолжая тосковать по прикосновениям, но быстро осёкся и отвёл взгляд. — То-есть, ты хочешь сказать, ты одна из нас? — Я бы предпочла, чтобы ты меня к вам не причислял, рыбомальчик. Пятый выгнул бровь, услышав прозвище, но не стал реагировать и вместо этого задал новый вопрос: — Почему? — Потому что в две тысячи шестом твой брат убил моих родителей, — Лайла отвела взгляд, судорожно вздохнула, а потом снова расплылась в улыбке. — Ну, этот, который с порталом. — Бен, — Пятый стиснул зубы и опустил взгляд. — Не могу поверить, что Апокалипсис его рук дело. — Он много хрени натворил. — Это я уже понял. Лайла мотнула головой и сделала паузу, прежде чем продолжила. — Мне было шестнадцать. Куратор появилась в тот же вечер и предложила помощь. Тренировки. Работа. Крыша над головой, — она кивала, перечисляя. — И месть. — И она мурыжила тебя девять лет? — Да. Нам не хватало ключевого элемента. Пятый подозрительно сощурился и подался чуть вперёд. — И чего же? — Тебя, — Лайла посмотрела ему в глаза. Пятый задумчиво потёр мочку уха, потом одним глотком допил горячее вино. Сладкое и пряное, и греющее: словно в стаканчики вместо вина разливали чистое солнце. — Значит у тебя с Беном личные счёты, Куратор хочет остановить Апокалипсис, а я хочу вернуться к семье. Прекрасная из нас выйдет команда. — Ага, я тоже в восторге, рыбомальчик. — Прекрати меня так называть, коротышка. — Эй, мне можно быть невысокой. — Можно. А мне можно называть тебя коротышкой. Лайла легко пнула его ногу своей, и Пятый пнул её в ответ. Он даже не заметил, как быстро начал ей доверять, и как легко им было. Может, в конце концов, они — в каком-то роде — и правда брат и сестра. Просто её, в отличие от него, никогда не продавали сумасшедшему старику. Пятого развеселила эта мысль, и он улыбнулся себе под нос, а потом пнул Лайлу снова. Солнце грело им затылки, хотя на горизонте уже клубились серые тучи. — И какая она? — прервал молчание Пятый. — Кто? — Твоя сила. — Что б ты ни сделал, я сделаю лучше. — Смело. — Я серьёзно. — Ну, конечно. Лайла закатила глаза и ткнула его пальцем в плечо: — А ну, телепортируйся. Пятый пожал плечами и сделал, о чем просят. Исчез и появился у Лайлы за спиной, вытянувшись в полный рост. Вернее, так должно было быть. Лайлы перед ним не было: только два стаканчика от вина и салфетки от крепов. Кто-то похлопал его по плечу и Пятый, с трудом удержавшись от того, чтобы перехватить чужую руку и впечатать её обладателя в парапет, обернулся. Лайла скрестила руки на груди и качнулась с пятки на носок. — Как-то так, — она самодовольно улыбнулась, совсем как он в детстве. — Я как зеркало. Всё, что ты сделаешь, я смогу сделать тоже. Если ты не будешь рыпаться, от меня толку будет мало. — Значит всё-таки лучше меня ты ничего сделать не можешь. — Могу. — Нет не можешь. Коротышка. — Ах ты! — Лайла ударила его в плечо и рассмеялась. Они гуляли ещё несколько часов, и иногда Лайла брала его за руку, а он вспоминал уже совсем другую сестру и совсем другое время. Когда дождь его не пугал, и когда под веками у него не было звёзд. Куратор продержала его в своей квартире добрые две недели. Иногда она оставалась с ним на весь день, иногда исчезала утром и снова появлялась вечером. Иногда он и сам уходил: прогуляться в одиночестве или вместе с Лайлой. Они сближались всё ближе, и Пятый поверхностно описал ей свои злоключения, а Лайла как она побеждала в школе на олимпиадах, потому что рядом с ней сидели гении и заучки. Ближе к ночи, когда Куратор устраивалась на диване и включала пластинки джазовой музыки, Пятый, сначала, смотрел в окно на незасыпающий город, освещённый яркими огнями, а потом приходил к ней. Устраивал голову у Куратора на коленях и позволял ей перебирать его волосы. Иногда он позволял ей больше — лишь бы почувствовать тепло чужого тела, а не потому, что она его привлекала. И ещё, потому что ему нравился её запах. Нравилось рассматривать её руки, с паутиной вен под тонкой бледной кожей, и мимические морщинки на лице. Нравилось слушать её дыхание. Она была живой, неидеальной, сложной, и глядя на неё он и себя чувствовал живым. Нормальным. Без всекосмических знаний о рождении вселенных и богах, и без космоса в глазах. Он всё ещё жил у неё, когда их с Лайлой официально приняли в Комиссию. Познакомили с высшим начальством, и Пятый молчал всю встречу. Сидел стиснув зубы, почти не дыша, а выйдя, поймал Лайлу за руку и едва слышно шепнул: — Ненавижу, блять, рыбёх. Лайла рассмеялась в ответ: — Какой, однако, ты чувствительный мальчик, Номер Пять. Они оба были прекрасно тренированными. Пятый умел выживать и, на самом деле, был способен убить даже ножкой от стола, и Лайла от него не отставала. Она и сама по себе прекрасно дралась, а вместе они были почти непобедимы. Пятый ей помогал: они учились применять её силу вовремя и правильно, и строили на этом стратегию боя. Поэтому их начальный тренинг занял шесть месяцев, прежде чем их стали отправлять на задания. Они убивали, чтобы сохранить правильный порядок вещей. Простых людей с улицы и важных политиков. Они побывали при дворе Мадам Помпадур, на горе Холатчахль, видели закат Византийской цивилизации и охраняли Гипатию Александрийскую, пока она не совершила свои открытия. Между заданиями они снова тренировались. Готовились теперь уже к конкретному заданию. Самому важному заданию в их карьере, и самому важному заданию в Комиссии. Во времени. В мире. И так шло время. Они с Лайлой дрались — друг с другом, с другими агентами, с людьми, которые мешали им на заданиях. Потом возвращались домой, и он снова устраивал голову у Куратора на коленях, разрешая ей перебирать его волосы. А следом засыпал, и под веками у него были вселенные, и он видел их в своих снах и слышал их голоса. Пока время, наконец, не пришло.