Пепел

Азизе пришла в себя и тут же услышала испуганные возгласы детей и господина директора. Насух и учительница Бурджу, та самая, что следила за учениками на прогулке, а потом привела Мехмета и Ахмета в кабинет, поддержали ее под руки и помогли сесть в кресло. — Я сейчас же вызову врача, Азизе ханым! — заявил директор и снял трубку. — Нет, — отозвалась она, — не нужно, это… от усталости, наверное. — Пусть все же посмотрит, Азизе ханым, — Насух чуть сжал ее похолодевшие пальцы. — Мамочка, что с тобой? — Мехмет бросился к Азизе, уселся на подлокотник и испуганно прижался к ней. — Тебе плохо? — тихо спросил Ахмет и погладил ее по щеке. — Пойдем тогда домой. Мам, — жалобно взглянул он на нее, — ты… Это всё я виноват, да? Я больше не буду, правда! Хочешь, я с ним, — он кивнул в сторону притихшего Джихана, — подружусь. Обниму его, если нужно! — Да, — кивнула Азизе и поцеловала Ахмета в щеку, — подружись. Ведь лучше жить в мире, чем ругаться и драться, да? — Угу! — кивнул Ахмет и еще сильнее стиснул объятия. — Вы… не переживайте! — Джихан подошел к ним и уставился в пол. — Слушай, Асланбей… ну… в общем, мир? — он протянул руку Ахмету. — Мир, — кивнул он. — Только, чур, не обзываться больше! И тогда, если хочешь, я тебе мяч свой отдам. — Вот, Азизе ханым, видите, — улыбнулся директор, — нет худа без добра! — И то правда! — поддакнул Насух. — Но все же, молодые люди, — тут же нахмурился директор, — наказание для вас остается в силе. — Да, господин директор! — с тоской взглянул на него Джихан. Азизе улыбнулась: мальчик был одних лет с Ахметом и очень похож на Насуха. Если бы она встретила его случайно, даже зная, кто он такой, сразу же узнала бы. Во всяком случае, заподозрила бы существующее родство. Уж очень знакомо он хмурил брови, когда задумывался о чем-либо, и так трогательно смотрел потупив взор, покраснев при этом. Если Насух смущался, раскаивался в том или ином проступке, или же пытался сказать Азизе что-то такое, что ей явно не понравилось бы, щеки его тут же начинали полыхать огнем. Судя по всему, и сын уродился в отца, такой же вспыльчивый, но к счастью, отходчивый. Чем-то он напоминал Азизе и Ахмета, тот тоже моментально вспыхивал, обижался на весь свет, но спустя какое-то время начинал сожалеть о ссоре, которую сам же и затеял. — Азизе ханым, — стоявший все это время в стороне Хазар вдруг тоже подошел к ней и протянул ее сумочку, — вы уронили, возьмите! Азизе подняла голову, встретилась с ним взглядом и почувствовала, как по щекам вновь потекли слезы: — Да, — прошептала она, — спасибо тебе… сынок! — она нежно провела ладонью по его щеке, и он смущенно улыбнулся ей. У Азизе сердце зашлось, стоило только увидеть его улыбку: вот так он улыбался ей еще лежа в той резной деревянной колыбельке, которую Насух смастерил своими руками. Теперь Хазар уже почти совсем взрослый, скоро мужчиной станет, но все равно, сколько бы лет ни прошло, он останется для нее ее малышом. Первенцем, плодом самой ее большой любви, которого она выносила под сердцем и которого родила теплым весенним утром. Всю ночь тогда дул очень сильный ветер, так и завывал в дымоходе. Азизе временами казалось, что мука, которую она испытывала никогда не кончится. Ветер попросту разрушит сейчас ее крохотное жилище и погребет под его обломками всех: и ее саму, и младенца, который никак не желал рождаться, и повитуху, и Насуха. Его, разумеется, не было с ней рядом, но Азизе знала, что он там, на продувном ветру, на холоде. Сидит на крыльце и ни за что не уйдет, пока его ребенок не испустил первый крик. А с первым лучом солнца все изменилось: ветер стих, боль ушла, а сын наконец-то увидел свет, закричал. Азизе со слезами на глазах прижала его к груди… Много лет подряд она бережно хранила это воспоминание, оно служило ей, пусть и слабым, но утешением все те годы, что она оплакивала его ужасную кончину. Сейчас же Азизе чувствовала, что еще немного и она не выдержит. Она хотела только одного: вновь прижать к груди своего старшего сына, обнять его, сказать ему, как сильно любила и любит его, пообещать защищать его ото всего, что может ранить и обидеть, умереть за него, если потребуется… Но вместе с тем она понимала, что сейчас это невозможно. Это признание причинит Хазару боль, так что пусть уж лучше больно будет ей, но только не ему. Размышления Азизе прервал врач; он вошел в кабинет и тут же принялся расспрашивать, что случилось, мерить ей давление, проверять пульс… — Давление у вас резко упало, Азизе ханым, — сказал врач, — вероятно, вы слишком переутомились. Но лучше будет вам обследоваться… — Не стоит, доктор, это все и впрямь от переутомления, — Азизе, немного успокоившись, постаралась взять себя в руки. — Я… последние несколько дней выдались трудными. Да еще и бессонница, понимаете, доктор? — Что ж, Азизе ханым, — покачал головой врач, — в таком случае вам необходимо как следует отдохнуть и стараться избегать стрессов. Вот, — он протянул ей рецепт, — принимайте на ночь успокоительное, и все наладится. Голова еще немного кружилась, но Азизе решительно поднялась на ноги, позвала детей и попрощалась с директором и Насухом. Он подошел к ней, взял за руку, поднес ее к губам, еле заметно улыбнулся и проговорил: — Да хранит вас Аллах, Азизе ханым, здоровья вам! — Иншаллах, Насух Ага! — кивнула она. — Я… если позволите, — прибавил Насух, — позвоню вам завтра. Насчет… ну, того делового сотрудничества, я приезжал к вам, но у нас было мало времени, чтобы все обсудить. — Конечно, — отозвалась Азизе, — я буду ждать вашего звонка. Всего хорошего! — Мы тоже пойдем, с вашего разрешения, господин директор, — проговорил Насух, после чего кивнул своим сыновьям и направился к выходу. Азизе задержалась на минуту, проводив глазами Насуха и его детей… Всю дорогу сыновья сидели, крепко прижавшись к ней с двух сторон, а после того, как они вернулись домой, поужинали и переоделись, Азизе пришла в детскую, чтобы помочь им приготовиться ко сну. Дети тут же кинулись к ней и попросили не уходить, побыть с ними немного. Азизе и сама хотела провести этот вечер с ними, потому что, как и всегда, присутствие любимых сыновей помогало ей пережить неприятности. Али взобрался к ней на колени, а Мехмет с Ахметом снова уселись по обе руки от нее, Азизе обняла их, поцеловала и достала книгу о приключениях Синдбада-морехода. — Мам, а можно… ну, мне тоже завтра никуда не ходить? — спросил у нее Мехмет, когда она, уложив их, подошла, чтобы поцеловать перед сном. — Я хочу остаться с вами. — Хорошо, милый, один раз, я думаю, можно, — улыбнулась она. — А тебе… Ты правда не заболела? — обеспокоенно взглянул он на нее. — Мехмет, милый, — она крепко обняла сына, — прошу, не переживай, со мной все в порядке. — Это хорошо! — улыбнулся Мехмет. — Мама, а я правда-правда больше не буду ни с кем ругаться! — прошептал ей на ухо Ахмет и поцеловал в щеку. — Но только ты больше… не надо! — он часто заморгал, чтобы не расплакаться. — Тшш! — она погладила его по голове. — Все-все, хороший мой, успокойся, не переживай так! Видишь, я здесь, с вами, и я никогда, слышишь, никогда вас не оставлю! — Мамочка, — Али зевнул и протянул к ней руки, — а ты правда завтра никуда не уйдешь? И братья? А то мне так скучно, когда вас нет… — Не надо скучать, мой маленький, — она поправила Али одеяло, — братья завтра будут с тобой. А тебе нужно выздороветь до конца! — Тогда я выпью ту горькую микстуру, — кивнул Али. — Она же поможет, и я смогу выйти погулять, да? — Ты у меня самый лучший и самый послушный мальчик! — Азизе поцеловала Али и погладила по голове. — Ну, все, закрывайте глазки, уже поздно! — Спокойной ночи, мамуля! — хором проговорили мальчишки. — Спокойной ночи, сладких снов вам, мои дорогие! Азизе погасила свет, посидела еще некоторое время подле детей, пока с кроватей не раздалось мерное сопение, только после этого она встала и отправилась к себе.

***

Насух вновь провел практически бессонную ночь. Лишь под утро ему удалось забыться тревожным сном, в котором он снова будто бежал по задымленному коридору, ему то и дело слышался голос Айше, который звал его на помощь, и громкий плач сына… Утром он поднялся с тяжелой головой, еще до завтрака позвонил в контору и предупредил, чтобы сегодня его не ждали. Надо будет еще позвонить Юсуфу: во-первых, предупредить, чтобы подготовил на завтра дом и предупредил кухарку, пусть постарается, сделает самый вкусный ужин. Ему просто необходимо увидеться с Айше и наконец-то спокойно поговорить. Бдительность Назлы, слава Аллаху, ему удалось на время усыпить. Она так обрадовалась, что с ее драгоценным Джиханом ничего серьезного не произошло, да еще и Насух не ругал его и даже не стал наказывать. Сам Джихан тоже был на седьмом небе от счастья, что не досталось ему на орехи. Но вместе с тем он был несколько обескуражен и напуган, как и сыновья Айше. — Что, прямо там в обморок упала? — ахнула Назлы, когда Хазар с Джиханом рассказали ей обо всем за ужином. — Да, — вздохнул Хазар, — представляешь, мам, побледнела и вдруг — раз! — Все испугались, — пожав плечами, проговорил Джихан. — Особенно ее дети, — прибавил Насух. — О, Аллах! — покачала головой Назлы. — Иншаллах, ничего серьезного, а то ведь дети-то маленькие совсем. — Врач сказал, все хорошо, — ответил Насух, — просто она перенервничала. — Ничего удивительного, такими-то детьми! — пробормотала Назлы. — То есть, я хочу сказать, она ведь одна воспитывает троих. Кстати сказать, а где ее муж? — Умер год назад, — сказал Насух. — Они попали в аварию, и Нихат Асланбей погиб. Кажется, про это тогда даже в газетах писали. — Что-то такое… смутно… — задумчиво проговорила Назлы и подлила Насуху кофе. — Ахмет сказал, что теперь будет со мной дружить, — улыбнулся Джихан, — лишь бы мама его больше не расстраивалась. И я с ним помирился! — Ты у меня такой добрый и чуткий мальчик! — расплылась в улыбке Наздлы. — Но все-таки… нет! — ничего, — махнула она рукой, — не обращайте внимания. Назлы, судя по всему, собиралась прибавить, что Джихану все ж таки не следует общаться с Ахметом Асланбеем, но вовремя осеклась под строгим взглядом Насуха. Что ж, нет худа без добра, по крайней мере, пока этот неприятный инцидент удалось замять. После завтрака Хазар собрался и уехал в колледж, а Джихана Назлы повезла в поликлинику, чтобы, во-первых, осмотреть, не осталось ли «каких-нибудь травм» после вчерашней драки, хотя, разумеется, толку в том никакого, и с мальчишкой все нормально. Но Насух подозревал, что Назлы просто нашла повод, чтобы провести день со своим любимым сыном, ведь после поликлиники она пообещала ему заехать в кафе-мороженое, а заодно купить новую кассету с мультфильмами. Что ж, пускай развлекаются, решил Насух, таким образом у него самого появится больше свободного времени. Воспользовавшись моментом, Насух распорядился подготовить ему машину и поехал в особняк Асланбеев. Встретившей его прислуге он сказал, что приехал к Азизе ханым по срочному делу, и она ждет его. Его проводили прямо в рабочий кабинет Айше, а через несколько минут пришла и она сама. — Насух! — улыбнулась ему Айше и поплотнее прикрыла за собой дверь. — Как ты? — он осторожно взял ее за руку. — Я всю ночь не спал, все думал, так беспокоился о тебе! — Мне помогло снотворное, что прописал врач, — вздохнула Айше, — иначе я бы тоже глаз не сомкнула. Она жестом указала Насуху на кресло, сама села рядом — на другое. На столике между ними стоял заботливо приготовленный графин с водой. — Может быть, ты кофе хочешь? — спросила она. — Из твоих рук, — отозвался Насух, — хоть яд приму! Но… кофе, может быть, попозже. Я тут… тебе… вот! — он достал из портмоне несколько фотографий и протянул их Айше. — Это фото нашего Хазара. Наскоро нашел самые красивые, извини уж, что немного… — Аллах-Аллах! — воскликнула Айше, и глаза ее тут же заблестели. Насух смотрел, как она разглядывает фотографии: трехлетний Хазар на игрушечной лошадке-качалке, семилетний Хазар в новенькой школьной форме, десятилетний Хазар вместе с маленьким Джиханом, кормит его с ложечки, и оба они смеются… Насух рассказал Айше, как их сын рос и взрослел, и как он сам каждый день, когда смотрел на него, вспоминал ее, свою любимую Айше. Не было дня, чтобы он не вспомнил о ней, больше всего на свете ему хотелось вернуть хотя бы одно-единственное мгновение из тех счастливых времен, когда они были вместе. — Он так похож на тебя, — улыбнулся Насух. — Всякий раз, когда я смотрел на него, то видел тебя. — Когда я вчера его увидела… Насух, — Азизе подняла на него полные слез глаза, — ты себе не представляешь, что со мной было! Его глаза… Совсем как у моего папы! И у Мехмета… Когда он родился, знаешь, я его взяла на руки, смотрю и думаю: надо же, он так похож на своего бедного брата!.. И вчера будто вновь все вернулось! Тот день, когда Хазар родился, помнишь? Ты тогда пришел, сел рядом, и мы с тобой спорили, на кого он больше похож. А когда я родила Мехмета, Нихат сказал, хорошо, что он — моя копия. Будет красавцем… Насух, знал бы ты, чего мне стоило удержаться, не заключить нашего Хазара в объятия, не сказать… — Айше, — Насух взял ее за руки и поцеловал их, — прошу тебя, умоляю, не плачь, родная моя! Мы обязательно обо всем ему расскажем, я найду подходящий момент в самое ближайшее время! — Нет, Насух, — покачала головой Айше, — сейчас… Я даже не знаю! Ну, как ему сказать, сам посуди? Ведь ты ему сделаешь очень больно, он ничего не знает, он любит ее… Назлы. Считает матерью. И она была ему настоящей матерью! — она закрыла лицо ладонями. — Да, ты права, — отозвался Насух, ласково поглаживая Айше по плечу. — Но и молчать дальше мы тоже не сможем! Пусть ему сначала будет больно, но зато потом он поймет и примет тебя! — Если бы я была в этом уверена, — грустно взглянула на него Айше, — я бы еще вчера все ему сказала, но… Нет! Не хочу ранить его. Но и потерять во второй раз тоже не могу! Что мне делать, Насух, помоги мне! — жалобно взглянула она на него, напомнив вдруг саму себя, семнадцатилетнюю. Точно так же она смотрела на него, когда он попросил ее руки и сказал, что уже договорился с имамом, и тот проведет обряд никяха. — Мы непременно со всем справимся вместе, моя Айше! — улыбнулся он, после чего поднялся со своего места и пересел на подлокотник кресла Айше. — Знаешь, о чем я подумал? Может быть, нам стоит пока познакомить наших детей, вон, Ахмет-то твой уже спелся с моим Джиханом. — А твой Джихан — твоя точная копия, Насух, — улыбнулась Айше. — Он даже краснеет совсем как ты! — Да, — вздохнул Насух, — и упрямством, кажется, тоже в меня пошел. Ну, вот, видишь, пусть они общаются, а потом… выберем как-нибудь удобный момент и расскажем. Молчать ведь тоже не выход, да и вообще, я должен был уже давно ему все рассказать. Ох, Айше, какую же ошибку я совершил, что поверил матери! Я ведь не видел тебя… мертвой, значит, обязан был искать! — Ну, что ты, Насух, — она погладила его по руке, — зачем ты так говоришь? Впрочем, если тебе будет легче, то я тоже виновата. Когда я прочла в газете, что ты женился, я должна была пойти к тебе и спросить, почему ты это сделал. Но я повела себя слишком малодушно. Не хотела, чтобы оказалась задета моя гордость. — Так или иначе, именно я обрек тебя на страдания, Айше! Мы должны были уехать из дома матери и жить втроем: ты, я и наш ребенок. — Жаль, — тяжело вздохнула Айше, — что время вспять не повернуть. — Очень жаль! — согласился Насух и придвинулся ближе. Некоторое время он смотрел в невероятные огромные глаза своей Айше, чувствуя ее дыхание на своей щеке, а после — вновь, как и тогда, при первой их встрече после долгой разлуки — не смог сдержаться. Насух обнял Айше, привлек к себе и поцеловал в губы. Как и раньше, она ответила, прильнула к нему, обняла его в ответ, принялась покрывать поцелуями его лицо… — Нет! Насух, прошу, не надо! — она с трудом отстранилась от него, стоило только ему провести ладонью по ее плечу и по спине. — Айше… Айше моя! — только и смог выдохнуть он. — Насух, не здесь! Дети ушли с Эсмой в торговый центр, но вот-вот должны вернуться. Да еще еще прислуга… Вдруг услышат? А я… — Айше положила ладони ему на плечи, — еще минута, — прошептала она, — и я буду готова на любые безумства. И никуда уже тебя не отпущу. Никому не отдам! — И не отпускай! — довольно улыбнулся Насух и снова прижал ее к себе. — Я сам тебя больше никому не отдам и ни за что не потеряю! Давай завтра снова поедем в поместье. Там наконец спокойно поговорим. Вспомним обо всем… Придешь? — с надеждой взглянул он на нее. Айше пристально посмотрела на него и медленно кивнула: — Приду. Я больше не могу и не хочу противиться. От себя не убежишь, верно?