Охота на лис

— Кончал бы ты пить, Кость. Сам знаешь, делу без пользы, а себе родимому во вред. Пить надо дозированно, в нужное время, с нужными людьми… Сам ведь знаешь, и без меня. Тогда польза появится. Ты, приятель, в конец изведешься, в свои сорок два то, и на пенсию раньше срока… Доронин внимательно следил за тем как Тихонов опрокидывал рюмку за рюмкой, не закусывая. За выпивку старлей брался редко, но уж как выпьет — держись. — От бессилия это все, Михалыч, сам знаешь, от бессилия… — Сдался тебе порожняк этот, а? Итак раскрываемость ниже положенного, а ты возьми да и упрись. А дело это — глухарь, ни туды, ни сюды. Совсем непруха. Давай хоть Вовку этого повесим на Женьку Хмыря, его как раз недавно в областное СИЗО засадили, а ему все равно сидеть, что называется, отныне и до века, лишний жмур ему ни холодно ни жарко ни сделает. Ведь он сволочь такая, что во всех инстанциях поверят, что дите замочил собственноручно и с пристрастием. А нам раскрываемость повысит и отведет от себя гневные взгляды высокого начальства. И волки целы, и овцы сыты, воо… Хмырь был известный бандит, орудовавший в округе районного центра, не далеко от которого находился посёлок. Не так давно он загремел в СИЗО, и теперь опера из разных отделений, следователи и планировали навесить на него пару-тройку «глухарей». Уж больно удобный был персоонаж. Сволочь сволочью, у такого за душой ни гроша, да была бы у него душа вообще… — А вдруг Вова не помер еще? Вдруг жив? Жив ведь, сердцем чую, я же жив остался, тогда… — Какой там… дубак на улице, мороз ебаный. Даже если не прибили — околел. Тихонов на секунду замолчал. — Яж не мусор, Михал Михалыч. Я честный мент. Не могу я это дело так бросить, не могу, совесть не позволяет. Этож как я могу живого человека, душу человеческую за бумажки отчётные продать, а? Я ведь просыпаюсь и засыпаю с мыслью о том как этой твари, которая детей таскает, Чикатиле этому, ёбаному… Что я с ним делать буду, во… А если опять украдут кого, уже после того как Хмырь на зону отъедет? Тогда ж вою будет на всю контору, нагрянут внутбезовцы, начнут проверки, полетят клочки по закоулочкам. А вдруг он возьми, да и заяви, что мол так и так, показания из него выбили насильно. Прям в суде заявит, че делать будешь, а, Михалыч? — С статистикой по раскрываемости у нас в районе не то что бы очень хорошо, а дело это, с Матюхиным, облУГРО поперек горла стоит. Висит оно мертвым грузом. Гадкая, подлая, скорее всего криминальная… Мокруха. Последнее слово Доронин произнес с плохоскрываемым отвращением и, как показалось Тихонову, даже с нотками страха в голосе. Хоть Михалыч и был опытнее его, и повидал всякое, но все еще крайне не любил подобные дела и в глубине души, как казалось, тоже боялся и нервничал, когда сталкивался с ними. Оно и не мудрено. -Даром что поселок у нас полтора сарая да труба печная, этож каков прецидент. Все писаки и журналисты это дело оближут, только спусти методичку. — А что ты предлагаешь, Михалыч? — А что я предложить то могу, Кость? Все что мог, уже предложил. Я, право слово, не понимаю, как ты с такими качествами в ментовском нашем деле выживаешь. Если каждому делу душу отдавать, эдак души не хватит. Стержень у тебя есть, но не правильный, не ментовский. Для работы в Конторе не пригодный. Допив уже третью рюмку, Тихонов закрыл лицо руками и облокотившись на стол, удрученно вздохнул. За окном отделения дико, по звериному, выла метель. Да уж, как тут выжить двенадцатилетнему ребенку. Так или иначе, старший лейтенант находился в наивысшей точке морального упадка, и чтобы как-то разрядить обстановку, Доронин спросил: — А может это и вообще не человек детей спёр, а зверь какой. А может вообще сила нечистая, а? Дед мой, ныне покойный, рассказывал что в лесу того, лису с сиськами видел. Ходила на двух ногах, пальто носила. Ну вылитый человек, но с харей звериной. Несла всякий бред, и в лес его зазывала. Повисла неловкая пауза, после чего Тихонов коротко ответил: — Дурак твой дед, Михалыч. И шутки у тебя дурацкие. Помолчав немного, он продолжил: — Пойдем, это… уазик прогреем, надо заехать в одно место. Карина с семьей… Перебралась из города. Бог знает, что они тут забыли, но хоть номер дать нужно, и поспрашивать, не видели ли чего. — Куда ты бухой то собрался? — Да я не пьян, что мне будет, с трех рюмок то. Не хочешь — без тебя поеду. — Не, браток, ты как хочешь, а без меня ты из участка не вылезешь. Сейчас пойдем, дай одеться хоть. Тихонов, особенно выпив, много думал о причастности чего то потустороннего к делу, но каждый раз набор теорий разбивался о тот факт, что объяснить это начальству будет невозможно. Тем более, что убедительных доказательств этому не было и нет. И наврятли будет. Хотя почти каждый старожил поселка какую то расказню да достал бы из закромов. Как и тот факт, что ему отшибло память так, что все произошедшее 30 лет назад выпало из нее, вызывал подозрения в пользу этой теории, но ведь слова на стол в качестве вещдоков не положишь. Нужны были явные факты, после чего можно было бы и решать проблему традиционными способами. Поймать тварь, предать… чему предать? Правосудию? Но как судить то, что не является человеком? Вернее сказать, что необходимо расквитаться за все загубленные души. С ненавистью ко злу, которой умеют ненавидеть только служители закона, сохранившие это тяжелое, неблагодарное, но все-таки высокое звание, не превратившиеся в «мусоров» и оборотней в погонах, не смотря на всю тяжесть и бесперспективность окружающей действительности. Не продавшие гордое, и одновременно скромное звание милиционера за взятки и выпивку. Пора было ехать. Раньше семья Петровых только иногда приезжала на лето из Москвы, но теперь видимо, переехали на ПМЖ. На жизнь никогда не жаловались, отец их прикупил иномарку на непонятно откуда взявшиеся деньги, а потом… Пить дать, спутался их батька с криминалами, коих в России развелось как блох на собаке, и теперь вынужден скрываться от бывших подельников. Доигрался хуй на скрипке. А теперь… УАЗ нервно заурчал двигателем, словно предвкушая неприятнейшую поездку по заснеженному поселку. Приятного мало, но работа участкового в забытом богом поселке среди тайги сама по себе не вызывает радости. Она наводит на отвратительные и нехорошие мысли, с которыми Тихонов никогда ни с кем не делился. Где то там, в Тайге, под толщей снега, лежат тела пропавших детей. По весне они оттают, и покажутся из-под снега как подснежники. Их растащат звери, а желтовато-коричневые кости, которые от них останутся, будет сушить солнце. Все из-за него… Это Тихонов не смог, не успел, не нашел. С каждым разом совесть все сильнее сжимала участкового в тиски, доводя едва ли не до отчаяния. Долго милиционеры ехали молча, вслушиваясь в звуки работающего движка и снега за стеклами. Дом Петровых — двухэтажное, покосившееся строение с небольшим участком вокруг. Жить в таком неуютно и тоскливо, но из таких обычных деревянных домиков и состоят все деревушки и поселки на постсоветском пространстве. Подрулив к нему ближе, менты переглянулись. — Надо двигать, Миш. Ты рядом постой, для протоколу, говорить я буду. — Валяй, мне оно… по барабану как-то. Не понимаю я этих твоих обходов. Ты ж не барин, чтобы своих крепостных по избам обхаживать. — Ты мне тут не надо вот это! «Профилактический обход проводится как самостоятельная форма несения службы участковым уполномоченным…». И далее по тексту. Закон помнить надо. Так подумать, мы — помещики и есть… мы тут власть, понимаешь? За нами стоит вся государственная машина, и лично Борис Николаевич… в те минуты, когда он трезв бывает, конечно. И когда мы трезвые. И мы с тобой, Михалыч, его непреклонную волю и проецируем на народец. Власть есть, но только на деле ни бар, ни господ, ни крестьян нету. — Ага… Всем хуево. По одинаковому. Тут ты, Михалыч, и прав, и не прав одновременно. Всем хуево, но по своему. Разве можно сравнивать и ставить на один уровень проблемы участкового, и допустим, жителей этого дома? То то же. Но остается неизменным одно — эпоха, на рубеже тысячелетий вступавшая в свою власть, ожесточила людей и превратила их в настоящих хищников. Человек человеку — волк, вот новый закон, по которому общество теперь ориентировалось. Снег тихо захрустел под ботинками участкового. Тьма, в самом поселке разгоняемая тусклым светом фонарей здесь сгущалась и разбавлялась лишь слабым светом из окон. Ноги интуитивно понесли Тихонова к дому. Встав у порога и отряхнув сапоги, он трижды постучал в дверь. За ней послышалась суета, тихие шаги, и наконец дверь открылась, обдав участкового затхлым и теплым воздухом, пахнущим какой то стряпней, старым деревом и примесью прочих запахов старого загородного дома. Карина, открывшая дверь нервно посмотрела на милиционера, но быстро сменила выражение лица с раздраженного на устало-безразличное. Не коллекторы, не старые знакомые Бориса. Всего лишь милиционер, который скажет пару дежурных фраз и уйдет. — Здравия желаю, старший лейтенант Тихонов. Разрешите? — Да, входите. Женщина сделала пару шагов назад, впуская милиционеров в помещение. Холод наконец то отступил, но уюта не прибавилось. Все было как-то…напряженно, будто жители этого дома не доверяли ни ему, ни друг другу. — Ну как, пообвыклись на новом месте? Для того чтобы хоть как-то прервать неловкое молчание, Тихонов задал риторический вопрос. — Слава богу, не жалуемся. Холодно ответила Карина. — Мы тут к вам не колядовать пришли — миллиционер мысленно усмехнулся собственной не очень смешной шутке — ориентировки прислали. На пропавшего мальчика. Тихонов извлек из кармана бушлата фотографию Вовы. — Не видели тут? Вовой Матюхиным звать. — Нет, простите. — Может дети видели? — Сейчас позову, извините. Вы проходите, разувайтесь. Чаю хотите? — Повременим пока, спасибо. Поставив обувь на коврик, и сняв бушлаты и ушанки, милиционеры прошли в прихожую. -АНТОН! ТУТ ТЕБЯ ПРОСЯТ ПОДОЙТИ! -Иду, мам! Из глубины дома появился пацан лет 16, белобрысый, очкастый, с отпечатком вселенской скорби на задумчивом лице. Парень как будто бы смутился и испугался прихода милиции, но быстро пришел в себя и внимательно стал рассматривать участкового, после чего бросил: — Здравствуйте. — И тебе не хворать. Петров Антон Борисович, так? — Так, э…товарищ милиционер. — Товарищ старший лейтенант, если на то пошло — Константин невольно повеселел на пару секунд, словно это обращение к нему в какой то мере потешило его самолюбие- Тихонов моя фамилия. Константин Владимирович. А это мой коллега, Михал Михалыч Доронин. — Здравия желаю. Закончив приветствия, Тихонов попытался перевести разговор в подобие рабочего русла. — Вот фотография. Пацана на ней не узнаешь? Не видел в лесу, в поселке? — Не видел, товарищ старший лейтенант. Мы ведь тут всего ничего, да и не выходим из дома особо… — Это понятно… Ну, пойдем-ка на кухню потолкуем. Михалыч, пошли сюда. Там чаю обещали. С одной стороны допрос несовершеннолетнего нужно проводить по всей строгости и регламенту, но с другой ведь никакого официального, форменного допроса и не будет. Лейтенант просто хотел понять, из какого теста слеплен Антон. Своим задумчивым видом тот напоминал милиционеру племянника, тихого заучку, мечтавшего поступить в школу милиции, и помимо детективных романов проявлявшего нездоровый интерес к материалам дел, с которыми Тихонов иногда украдкой, не совсем по уставу, продолжал работать приезжая к сестре в гости, в областной центр. Дом в поселке у милиционера естественно был, но привнести в него необходимое количество уюта и домашнего тепла было некому, а кроме того, холостяцкая жизнь в наполовину аварийном жилье еще больше вгоняла участкового в депрессию, и он предпочитал побольше времени проводить на работе, и часто там же и ночевал. Коллеги относились к этой странности старлея с пониманием, а от предложений пожить у кого то из сослуживцев пару недель Тихонов всегда отказывался. Два милиционера и Антон расселись за небольшим обеденным столом, иногда поглядывая за обвитое узорами инея окно. На столе стояло три чашки с чаем, коробка сахара и печенье, заботливо оставленные Кариной, но никто не притрагивался к еде. Мальчишка нервно и настороженно метал взгляд с одного собеседника на другого, те умиротворенно рассматривали его и молчали. Нервничает, ещё бы. Наверное впервые за долгое время с ним будут разговаривать как с взрослым, о серьезных вещах. — Слушай, Антон… ты новости хоть украдкой смотришь? — Бывает…когда сестра мультики не смотрит. — Понимаешь хоть что говорят? — Не особо. — Ну, а ты понимать начни, Петров Антон. Времена нынче…странные пошли. Того и глядишь люди в стране друг друга грызть начнут, как лесные звери. А ты вроде пацан смышлёный… Мне племянника моего напоминаешь. Такой же тихий, книжками зачитывался. Детективами. В школу милиции поступить мечтал. Ты в школу нашу, в поселке ходил уже? — Нет, Константин Владимирович. — А боишься? Антон промолчал, потупив взгляд. — По глазам вижу, стрёмно. Ты не стыдись, я тебе по секрету нашему милицейскому вот что скажу… не боятся только те, кому на все уже плевать, и на страх, и на боль. Их уже никто не потревожит… а если тебе страшно, то с тобой все хорошо. Значит живой. Есть там в классе пара пацанов нехороших, с ними не связывайся. Ромка Пятифанов, и Игорь, как его…не помню фамилию, но партийная кличка, если так можно выразится, "Бяша". И Семён Бабурин. Тот еще…дебошир, во. Ты как с ними если повздоришь — сразу к нам беги и выкладывай по существу. И все решим. Тихоновым двигал не только альтруизм, но и вполне прагматичное желание — вывести малолетних бандитов на чистую воду, поймать с поличным и подвести под что то побольше постановки на учёт в детской комнате милиции. И если «постановку лохов на счётчик», отбирание вещей и прочие мелочи нельзя было бы классифицировать никак кроме как «мелкое хулиганство», то в случае конфликта и крупной драки — это уже нанесение средней тяжести вреда здоровью, а значит надо брать под белы рученьки и принимать в оборот. К сожалению все трое уже люди с почти сформировавшейся психикой, и перековать пропитанных блатной культурой пацанов в достойных членов общества будет сложно, значит нужно сделать, чтобы они этому обществу не представляли угрозы. В конце концов, Антон должен быть предупрежден, а решение останется за ним. Не всегда милиция будет бегать за ним с распростертыми объятьями, обещая гарантировать права, свободы и неприкосновенность частной собственности. Что уж говорить, в своей сознательной жизни он рано или поздно поймет, что людям в большинстве своем все равно на друг друга, но сейчас, по крайней мере, если он решит обратиться за помощью, ему постараются помочь, как это и записано в Конституции. А уж нужна ли будет ему помощь — вопрос открытый. По лестнице раздались быстрые шаги, и в коридоре появилась Оля. Притаившись за дверным косяком, она осторожно рассматривала сидевших за столом троих людей, и будто бы искала глазами мать, давно ушедшую в свою комнату. … Антон краем глаза заметил сестру, но вида не подал. Сейчас он внимательно слушал то что ему говорил милиционер и обдумывал это. Он не сомневался что в новой школе его встретят холодно, но теперь появилась небольшая надежда на то, что он не останется со своими проблемами один на один. Как всегда… То что кто то интересовался его судьбой кроме сестры было для Антона в новинку, но он никак не мог понять, в какую сторону милиционер клонит. Наконец, Тихонов спросил: — Сестра твоя? — Ага. Олей зовут. — Я и сама сказать могла! Насупилась та, наигранно обижаясь на брата. — Дяденька, а вы кто? Папин друг? Константин мягко улыбнулся и ответил: -Из милиции я. Про дядю Степу книжку помнишь? -Ого… а у вас пистолет есть? А собака злая-презлая? А машина с мигалкой? Чтобы «ВИУ ВИУ ВИУ» на весь посёлок? А вы бандитов ловите? Много поймали? — Оля, цыц! Та разочарованно притихла — было видно что визит милиционеров был для нее минимальной сменой обстановки, и та радовалась хотя бы каким то изменениям в жизни. Тихонов почувствовал это, и поспешил успокоить ребёнка. — Ну ну, нормально всё. Пистолет есть, и машина, и собака. Только не злая она, она работу свою делает просто. Бандитов ловит. А так — зачем ей злой быть? Неудобно, нервов много отнимает постоянно на всех лаять. -Ой, а у нашего папы тоже пис… — Не пистолет, а автомат. В Афганистане был он. Резко прервал сестру Антон. Сам не зная почему, но ему казалось, что говорить о том, что у отца спрятан пистолет было рискованно, хотя милиционеры и не производили впечатления «оборотней в погонах». Скорее просто были похожи на смертельно уставших людей, делающих свою рутинную работу. Про Афганистан Антон не врал — хоть и знал очень мало и о прошлом отца, и что он вообще там делал. Для Бориса же эта страница его биографии и вовсе оставалась где то далеко, став лишь иногда приходившей в кошмарах, и напоминавшей о себе травмой. Он не хвалился подвигами, и не ностальгировал по тяжелым солдатским будням. Было и было, на том и закончим. С армейскими товарищами и бывшими сослуживцами у отца Антона контакт оборвался — видимо, после службы находить общий язык стало сложнее, тем более, что тогда в семье еще царило взаимопонимание, и глава семейства всецело ушел в построение быта и планирование ребенка. — Воин-интернационалист, значит? Афганец. Это почетно, да. Эх… «Виват, Кандагар и Герат!»… у Пятифанова тоже отец там был. В Дашти-Марго, под Кандагаром. Глянешь потом в атласе, где это… Но я тебе о чем поведать то хочу. Как в школу пойдешь — сразу слушай и подмечай что вокруг происходит. Кидаться первым встречным на шею и пытаться сразу друзей найти не надо. Как только что то услышишь или найдешь важное- сразу мне звони. Михалыч, номер дежурки есть? — А то ж. Михалыч достал бумажку с номером, а Тихонов сунул ее Антону. — Позвонишь с домашнего, скажешь чтоб Константина Владимировича к телефону позвали, и все выскажешь. За содействие следствию премии полагаются. Большие. Пока что указа с объявлением награды нет, но скоро будет, думаю. Найдем мы пацана, а ты нам поможешь, а там глядишь и премия. А, как тебе? Тихонов, конечно, немного лукавил. Напрямую пацану этих денег не видать как своих ушей, но семье то он поможет, если и правда что то ценное притащит в розыск и получит деньги. Вербовка детей и подростков в информаторы — штука операми и сотрудниками уголовного розыска, да и в целом органов внутренних дел не любимая, прежде всего потому что многие родители против плотного общения их чада с органами. А кроме того есть у них такая особенность — путаться в показаниях и плохо запоминать важные детали. Но в этом случае родителям, вероятно, было плевать- за все время разговора мать ни разу не появилась на кухне, а отца, видимо, в доме не было. В то же время иметь уши в школе без необходимости появляться там лично, образуя лишнюю панику, кривотолки и слухи о маньяке — необходимо. Тем более что пацан выглядел смышленым, и что то внутри лейтенанта шептало ему, что в этот раз что то из этого выйдет. Наверное, в этот раз чуйка и интуиция взяли верх над твердым и холодным расчетом. Тем более, семейство Петровых скорее всего принесло с собой «братков», идущих за ними по пятам, и бандиты точно установят свою «наружку» и начнут копать под бывшего коллегу по бизнесу, надеясь взять его за жабры и «обкашлять вопросики» относительно его неприемлемого в криминальной среде поведения. То что Борис Петров перешел дорогу «уважаемым» людям становилось очевидно, ведь собраться и уехать из Москвы семью вынудила явно не любовь к природе и сибирской Тайге в частности. А теперь Антон мог бы помочь сесть на хвост бандитам, как они сели на хвост его отцу. По крайней мере, подтвердить или опровергнуть мысли участкового по этому вопросу. Да, открыто конфликтовать с ОПГ, в обход райУГРО и Центра было бы абсолютно невозможно, но и превращать поселок в арену для криминальных разборок, когда по лесу шныряет, допустим, маньяк, что было довольно закономерной и логичной версией, Тихонов позволить не мог. О, как у пацана глаза то загорелись как речь про деньги зашла! Только стали говорить о премии, как Антон оживился, и Тихонов это, конечно же, отметил, а потому начал развивать тему. — А ты знаешь чем мы тут занимаемся то, а? — Бандитов ловите… — Э, приятель, это ты маху дал. Бандита поймать дело нехитрое и в общем то десятое…этим пускай опера и омоновцы занимаются. А мы расследуем. Смекаешь? И от того что мы с Михалычем нароем, в Челябинске, а то гляди и в Москве примут решение о том что делать. А первая стадия- всегда мы, участковые. В этот момент Тихонов будто стал серьезнее и строже. — Ты уже не маленький. В войну в твоем возрасте уже в добровольцы записывались, а потому как есть, как взрослому говорю- в поселке уголовное дело заведено, а до этого звери ребенка утащили. Одно дело, если можно сказать закрыто, его и не заводили, так как подозреваемых не было, а второе мы сейчас ведем. Работа тяжелая, но нужная. Но делать ее надо. Антон промолчал, нервно, и все так же напряжённо сверля взглядом милиционера. — Словом, от сознательности граждан зависит и то, насколько быстро мы маньяка поймаем, а сознательным гражданам и награды полагаются. На что потратил бы, а? — Да найдется на что. Там видно будет. Антон ушел от ответа, не отрывая взгляда от милиционера. — Эвоно оно как, значит. Ну, тут уж хозяин-барин, храни свои секреты. Знаешь-ка что… Вот тебе задаток. Милиционер положил перед Антоном «Сникерс». — Все что у меня сейчас для тебя есть. Ну, не считая денег, конечно, и пистолета. Но ни то ни другое тебе пока не положено — зарплату по договору платят, а на пистолет у тебя документов нету. А эти штуки в поселок редко завозят. Импорт, как никак. Считай это… В этот момент Тихонов глянул на наручные часы — стрелки показывали 20.30. Заскочить бы еще на пару адресов — Петровы у нас не избранные, и драгоценное внимание родного и любимого государства не только им полагается. С другой стороны выпитый алкоголь и тепло начали тянуть участкового в сон. Нет, пора, пора. — А, забудь. Мы пойдем понемногу. Чуть ли не залпом выпив уже давно остывший чай, Тихонов вышел из-за стола, и потряс за плечо все время разговора дремавшего за столом Доронина. — Пошли, Михалыч, к Лилии Павловне с Катькой заскочим. По-быстрому, нужно журналы по технике пожарной безопасности в школе посмотреть и запланировать инструктаж по ОБЖ. Сам понимаешь, кому тут ОБЖ вести, как не нам, а? — Нахер этих химер, ей богу… Сонно пробурчал Михалыч, но Тихонов его оборвал. — Ты при детях то, при детях не надо тут! Извини, Антон, он устал просто. Не бери в голову. Антон опасливо кивнул, а Михалыч поднялся со стула и направился к выходу из кухни. — Даа, заспался я конечно… Ну, раз такое дело, и журналы, и инструктажи, и ты внезапно протрезвел… Пошли, Кость, послужим… Если больше некому. — Больше некому, Михалмихалыч, больше некому. … Обе стороны этих переговоров покидали место заключения странного и спонтанного договора, не скрепленного ничем кроме куска шоколада в тяжелых раздумьях и неуверенности. Ни взрослый, ни подросток до конца не верили, что это соглашение будет иметь смысл. Но и Тихонов, и Антон сделали для себя выводы, принимая решения основываясь на внутреннем понимании. Милиционер понимал, что действует не до конца этично, давая иллюзорную надежду на перемены, нагружая ребенка всем тем, что происходит в действительности, но твердо знал, что этот шанс и вера пацану были необходимы, для того чтобы идти дальше и не сломаться среди жестокой реальности, окружавшей его. Для того чтобы проявить себя. Да, всем не помочь, не дать надежду, не направить, не научить, не спасти. Не спасти… Нет, новых жертв мы не допустим. Ни за что. Об этом же думал и Антон, ворочаясь в своей кровати, вслушиваясь в метель за окном, и с замиранием сердца слушая каждый шорох, скрип или другой звук в доме. Дом походил на живое существо, или хотя бы на полноценную среду, обитателем которой был не только человек. Страхи, фобии, скрывающиеся за занавесками, под кроватью и скрипучими половицами. Антон боялся потеряться в собственном доме и в собственном разуме- что уж говорить о том, чтобы жить в обществе, которое изначально враждебно к тебе. Но даже так, поселок ощущался островом цивилизации, тонущем среди бескрайнего Леса. Посёлок словно был огорожен невидимой стеной, ограждавшей мир людей от мира потустороннего. Граница кромки леса чувствовалась как черта, пересекая которую все человеческое оказывалось позади, а впереди ждала лишь неизвестность. Неизвестность, страх перед которой с каждым днем усиливался, страх, сидящий в глубине каждого человека — ибо лес никогда не принадлежал человеку, оставаясь пространством мифа и магического сознания. Разговор с милиционером смутил Антона, и хотя в глубине души ему казалось что все не так уж и плохо, сомнения грызли парня все сильнее. Наверное, все вопросы, которые Антон задавал себе, останутся без ответа…если конечно Антон не начнет собственное расследование. А идти по следу нужно, необходимо. Лишь так он сможет вытащить и себя, и свою сестру из этого беспроглядного мрака, сгущавшегося над Петровыми. Сон не шел, в голове путались и наслаивались мысли. Антон медленно поднялся с кровати, и подошел к окну, собираясь проветрить комнату. Однако, стоило ему поправить очки и начать вглядываться в темноту, как колени предательски затряслись. Лунный свет вырывал из тьмы поляну у края леса, освещая нечто, что повергало Антона в ужас. Бесформенные силуэты, скрывавшиеся во тьме, кружились в безумном танце, кувыркались в снегу, бросались друг на друга и разбегались в разные стороны. От созерцания этого сумасшедшего представления кровь стыла в жилах и тело сковывало мертвой хваткой. Уродливые темные тени, что кружились на поляне напоминали существ на картинах Босха — художника, создавшего целый мир наполненный порождениями самых темных глубин человеческого подсознания. Создав этот мир, он населил его получившими материальное воплощение человеческими страстями, страхами и ужасами. И эти страхи сейчас плясали под окнами Антона, и словно бы шипели, переплетались и собирались в одно единое. Наблюдая за этим, Антон словно замер и застыл как камень, пока внезапно твари не остановились, и тот не смог разглядеть, что силуэты их по размеру были не больше его самого. Тени замерли, и повисла гремящая, сводящая с ума тишина. Внезапно, одна из теней сорвалась с места и ринулась к дому. Антон в ужасе отпрянул от стекла, задернул штору и убежал к кровати. Ему хотелось заорать, но какая то сила не давала ему этого сделать. Крик стыл в горле, и вместо него раздавалось лишь сдавленное шипение. Следующие минуты Антон лишь вслушивался в окружающую его действительность. Но…ничего не было слышно. Тот, кто побежал к дому, будто бы выискивал, вынюхивал возможность пробраться в дом, но не обнаруживал ее, и будто бы был этим крайне разочарован. На самом деле, Антон искренне сомневался что пара сантиметров ДСП и досок, из которых состояла дверь, удержат ужас, что сейчас пытался прорваться в его дом, но тот факт что он еще не был растерзан в собственной кровати определенно успокаивал. Антон быстро перелез на кровать и закрылся с головой одеялом, превратившись в гору тряпья на кровати. Наивно, но вариантов лучше под рукой не было. Как ни странно, вскоре раздался волчий вой, и все затихло — осталась лишь метель и вьюга за окном. Страх постепенно отступал, уступая место усталости и непониманию, а самое главное — желанию того, чтобы все это оказалось лишь галлюцинацией воспаленного сознания сидящего на таблетках человека. С завтрашнего дня пить их необходимо регулярно… Иначе Антон попросту сойдет с ума, перестав различать сон и реальность. Однако грань между ними уже максимально истончилась, и все чётче ощущалось подступающее со всех сторон безумие. Безумие и страх перед неизвестным, перед ответственностью и неопределенностью. Страх перед Тайгой.