Мы были птицами...

***

— Слухай, ну, чего завтра делать будем? — Говорил Игнат покачивая в руке длинную зефирку. — Жовку, будешь? — Инга шла рядом отмахиваясь от предложения. — Да не хочу я, а завтра не смогу. У меня репетиция. — Да, забей, Игорёнь! — Игнат предпочитал не выпячивать тот факт, что дружил с девчонкой, «пацаны засмеют» поэтому, как узнал в честь кого её называли, так сразу и перешёл на это имя лишь иногда переходя на настоящее. — Мы с пацанами завтра на той стройке карбид взрывать пойдём. — «С пацанами» это ты про Сеньку и Сашку? — Игнат кивнул. — Сеньку, тем более, видеть не хочу. Он же идиот. Опять цепляться ко мне начнёт. — Игнат задумался и ударил себя по лбу что-то вспоминая. — Слуш, я тебе дело говорю, будь у нас патрон или даже несколько, мы бы стока заработали! Я столько раз ребятам говорил они все хотят посмотреть, предлагают реальные бабки! — Игнат, в очередной раз я тебе говорю: нет. Н-Е-Т. Ты в школе учился или не учился, может слышал там такое слово? Отказ называется. Спички детям не игрушка, а патроны тем, более! Забудь ты уже об этом, пока мы все, всё ещё целы. — Предупреждала она его уже не в первый раз, но Шпунько продолжал гнуть свою линию. — Детям? Да ты тока на год меня старше! Мы с безопасного расстояния смотреть будем, не боись! Я зеркало от тачилы приспособил, чтобы через него зырить! — Не могу, что думаешь батя пропажу не заметит? — Инга с Игнатом завернули в переулок, где их больше никому не было видно. — Он зоркий следак, а не слепошарый маразматик. — Ладно, не хочешь у бати, так возьми у того типа, что нас пару дней назад выручил! У вас же явно тесная дружба! — Шпунько вспомнил взрослого мужика со слегка бандитской, но элитарной наружностью и хлопнул Ингу по плечу, а затем достал пачку сигарет из кармана и поджёг себе одну. — Как его зовут хоть? Я так и не понял, настолько сильно перепугался, что сразу же забыл. — Его не зовут. — Инга протянула руку к пачке и Игнат сильно удивляясь подался рукой вперёд, чтобы она угостилась. Вытянув одну Инга прикурила прямо от тлеющей сигареты во рту друга, чем сильно смутила паренька, который подобного от неё совсем не ожидал. — Он сам приходит… — Гром сильно затянулась, выпуская изо рта кольца дыма. — На шелест купюр и звон монет… — Ты шо? — Офигел Игнат с глазами на выкате, отлипая от стены, к которой прижался, когда Инга наклонялась прикурить. — Куришь, шо ли? — А ты шо, — Передразнила она его. — в глаза долбишься? — Настроение при упоминании Смирнова сильно испортилось. Он стал её избегать и только на прошлой неделе выручил нашкодивших ребят, вернее Игната, Инга же просто была неподалёку и ей тоже чуть из-за него не прилетело. Гром задумалась уходя мыслями на неделю назад.

***

      Было обидно, что Смирнов так легко смог всё бросить и уйти… На очередную операцию под прикрытием. Так и не предупредив её, хотя обещал так с ней не поступать. И только по чистой случайности он оказался на той же улице, где Игнат вдруг захотел вскрыть чужую машину и утянуть что-то из салона, не предупредив об этом Ингу.       Как оказалось хозяин тачки отошёл недалеко и буквально схватил Игната за руку, Ингрид сразу же выбежала из закутка на визги друга. — Отпустите его, пожалуйста! — Да? А ещё чё сделать? Паршивец в моей тачке копошился! — Ингрид поняла, что Игнат залез рукой в приоткрытое окно. Гром осуждающе смотрела на виновато выглядящего друга, пытаясь что-то придумать. — Правда? — Она внимательно осмотрела машину, потом Игната и опять машину. — Фуфел, я не с этой машины просил мои вещи забрать, ты шо дальтоник?       Игнат напугано смотрел на мужика со шрамом во всё лицо, но раз Инга что-то придумала, ей лучше подыграть. Шпунько давно, узнал об этой негласной истине. — Ты же сказал «Белая!» — Невинно затараторил Игнат. — И ключи твои не подошли! — Пацан затряс карманом, где звенели ключи от машины Шпунько. — Дятел ты, не белая, а бежевая! Это разве ж, бежевая? — Игнат развёл руками. Мужик молча смотрел на эту картину, как на театральное представление. Ингрид тыкнула пальцем в соседнюю машину цвета беж. — Вот эту ты не заметил? — Дак, они одинаковые! Ещё и снегом присыпанные, я что разглядеть могу? — Настаивал Игнат. — Лучше номер бы сказал или марку я те чё, художник? — Лан, кидай ключи, я сам всё заберу. — Шпунько слегка замотал головой неуверенный, что им удастся выпутаться из ситуации таким образом. — Тебе шо, так сильно нужна эта мелочь? Ну её, потопали! До дома-то всего ничего. — Нет-нет. — Вмешался мужик потрясывая Игната за шкирку. — Кидай, я хочу посмотреть, врёте ли вы. — Шпунько пришлось кинуть ключи и Гром перехватила их в полёте, обошла автомобиль бежевого цвета, так чтобы мужик не видел, как она открывает машину.       Вернее, как именно, она её открывает. Гром потрясывает связкой имитируя движения в замке и старается рассчитать силу, с которой нужно дёрнуть ручку, чтобы дверь открылась. Тем временем, на заднем сидении она разглядела кепку и шарф. Как удачно. Она дёрнула ручку, но дверь не открылась. Мужик довольно оскалился. — Да эта дверь всегда клинит. Секундочку. — Гром дёрнула повторно, на этот раз куда сильнее и дверь распахнулась. Игнат и мужик удивились и переглянулись, Инга тем временем залезла в салон и достала с заднего ряда кепку с шарфом сразу же напяливая их на себя. От ткани шарфа веяло чем-то до боли знакомым. — Ладно, ключи не подошли, допустим. Чё ты тогда в чужую машину полез? — Тряся мальчика спросил мужик. — Так я подумал, что просто окно забыли закрыть, вот и решил так попробовать открыть. Я бы чужого не взял! Просто постремался признать, что даже с такой простой задачей сам не справился! — Мужик понимающе покачал головой и ребята немного расслабились. — Да? А то, что та тачка, тоже не ваша, ничего? — Тут ребята вдвоём замерли. — Что, сказать нечего? Я владельца знаю и вряд-ли он вас пиздюков, хоть раз в глаза видел! Так что ваших вещей там быть, не может! — Мужик громко свистнул. — Эу, Юрец! Топай сюды! — Из двери, того же дома вышел мужчина, которого не ожидали увидеть ребята. — Чего тебе, Косой? — Тут его взгляд прошёлся по пацану в кулаке так называемого Косого и на Ингу за бежевым авто. — Ты этих шпингалетов узнаёшь? В тачилу твою залезли! В мою тоже сперва пытались, но не вышло. Вот смотрел, что они придумают и как выкрутятся. Смешно ворочались, я такой комедии давно не наблюдал! — Мужик расхохотался протирая свободной рукой слёзы из глаз. — Тока вон, дверь твою вскрыли, поди у того мальчугана отмычка есть. Если бы я тебя не знал, поверил бы им на слово, артистичные ребята, хрен-ли! — Юра клокочуще рассмеялся. — Охо-хо-хох-хо, да? Так-а я их знаю. — Тут мужик перестал смеяться. — Реал? — Удивился «бандос». — Мадрид! — Подколол он своего собеседника. — Ты же вроде косой, а не глухой. Знаю я их. Тот, что пухлый, Игнат. — Я не пухлый! Это куртка дутая! — Возразил Шпунько. — Чё? А щёчки тоже дутые? — Сказал косой потряхивая куртку с мальчуганом. Игнат сразу испуганно замолк. — А этот долговязый… И… — Смирнов помедлил, задумавшись как её назвать. — Игорь. — Подсказала Гром, чтобы не выдать своего прикрытия, Косой вроде не догадывался, что она девчонка, так незачем его переубеждать. — Здравствуйте, дядь Юр. — Ага, Игорь. — Качнув головой говорит Юра и обходит «свою» машину встав около Инги. Он мельком увидел полу-оторванную ручку, но никак не выдал своего удивления. Юрий поправил кепку и шарф на Инге и прижал её к своему боку растирая плечо. — Ну, чего? Совсем замёрз? — Угу. — Согласилась Ингрид низким голосом. — Больше не забывай свои вещи, Игорёк, я тебе ключи в следующий раз не дам, раз в такие передряги на ровном месте встреваете. — Смирнов подыграл легенде, улыбаясь Косому. — Чего встал, Косой, отпусти мальчугана, обознался он, как и говорил. — Мужик так и поступает, Игнат сразу отбегает от него на безопасное расстояние. — Ладно пацан, но ещё раз рядом с моей ласточкой тебя увижу, будут не пухлые пальчики, а культя! Понял? — Бандит скорчил грозное лицо, как-будто, до этого он выглядел дружелюбно, и Шпунько совсем перепугался кивая. — И-игорёнь, я наверное домой, что-то перехотелось мне гулять. — Инга кивнула в ответ и кинула Игнату его ключи, но он не успел словить их, поэтому подобрал связку с асфальта и убежал сверкая пятками.       Он смутно помнил Юру из переулка и понял, что с Гром они были знакомы, поэтому был уверен в её безопасности.       Гром со Смирновым переглянулись разделяя секунду задора наблюдая за его побегом, а Косой смотрел вдогонку мальчугану с осуждением, затем махнул на него рукой и сказал. — Эгей, как поструярил! — Перевёл взгляд на «Игорька» и обратился к ней. — Ты с ним лучше не водись. Шкет преступником растёт, а ты вон, впрягся по доброте душевной, вижу же, что ты от него такой подставы не ожидал. До добра не доведёт, я так же начинал, а потом во! — Он провёл пальцем по шраму вдоль лица. — Ладно, Юрка, я погнал, меня Светка ждёт. — Косой садится в тачку машет рукой и отъезжает. Смирнов махнул ему в след, а потом обернулся на младшую Гром. — Почти поверил, однако. Зря ключи Игнату кинула. — Гром согласно кивнула. — Вы как в этот район забрели? — Обеспокоенно спросил он, как только машина скрылась из виду. — Мимо шли. Тут новострой недалеко заброшенный. Похолодало, вот все строители и сныкались. Побросали весь инструмент, недоделав работу, а Игнату приспичило туда пробраться, пока никого нет… — Ну, допустим… Стройка лучшая детская площадка для мальчишек, что твоего участия не оправдывает если что, но как всё это в грабёж вылилось? Ты что на шухере стояла? — Озабоченно спросил Юрий становясь напротив и сверля её пристальным взглядом. — Я? Нет. — Потом она осмотрелась и поправила себя. — Вернее, да, но… — Но что? — Напирал Смирнов. — Игнат сказал, что его в туалет приспичило, сказал, что уже невтерпёж и попросил за углом постоять, последить, чтобы никто его не спалил. Кто же знал, что он окно открытое увидел? Не я. — Оправдывалась Гром оглядываясь по сторонам. — Прав, Саня, сторонилась бы ты этого Игната… — Пробурчал Смирнов снова поправляя шарф, о котором сама Инга уже успела забыть. — А то он слишком пиздодельный… — Саня? Этот бандит? Косой, который? — Уточнила девушка. — Он не бандит, Инна. — Ингрид удивилась. — Внешность иногда бывает очень обманчивой. Косой, очень хороший мужик, мы с ним ещё со школы дружим. Его по молодости один наш общий кореш в передрягу втянул, вот он теперь и щеголяет с такой бандитской рожей. Только те, кто его не знают боятся, остальным людям он нравится. Он между прочим театральный критик и высококультурный человек, это с вами он так: по блатному, чтобы запугать. Уберечь от криминала. А то шпаны развелось… И все мелкие. — П-понятно. — Неуверенно сказала Инга опуская взгляд. Ей стало стыдно и совестно, что она восприняла плохо хорошего человека, что только прикидывался суровым увидев двух, как он думал, воришек. Тем более, что у отца Ингрид тоже есть шрам на лице и она должна была приглядеться к нему повнимательнее.       Александр был богато одет, в кашемировое пальто и лакированные начищенные туфли. Он стоял с такой завидной для многих осанкой, что если бы не его «гнилой базар» Инга и не подумала бы, что он бандит. Хотя сейчас некоторые из представителей ОПГ пытались легализоваться… Так что всё было очень неоднозначно. Смутное время. Анархия. — Ну, чего ты? — Юра поднял лицо девушки за подбородок и всмотрелся в разные радужки, по которым очень соскучился. — Получается, и грянул Гром, да и сидит за углом? — Он мотнул головой в переулок, намекая на её прятки с тёплой улыбкой. Он пытался рассмешить и разрядить этим обстановку, но Инга всё ещё была напряжена и грубо спихнула руку Смирнова со своего лица. — Я наверное, тоже пойду. Хорошего вечера, дядь Юр. — Инга стянула с головы кепку, а с шеи шарф, который пах её новогодним подарком и пихнула это всё в руки обескураженного Смирнова. Она уже собиралась уйти и сделала несколько шагов в сторону, но услышала неуверенное: — Постой, Ин-нн-на! Ты что обижена на меня? — Она развернулась хмуро посмотрев на мужчину. — Ну, вы же хотели, чтобы Гром под ногами молниями не отсвечивала? Вот я и исполняю! — Она забавно гневно топнула ножкой и продолжила. — Стою, так сказать, по стойке Смирно. — Юра тихо рассмеялся, пытаясь подавить смех с переменным успехом. — Я скучал. — Невпопад сказал Юрий отчего, все копья и иглы защиты Ингрид попадали с души, тяжким грузом. — А поехали ко мне? — Гром оценивающе осмотрела Смирнова пытаясь разобраться, что же в нём изменилось. Скрестив руки на груди она спросила: — И какой предлог? — «Ко» — Коротко пошутил мужчина улыбаясь, а потом ответил по нормальному: — Моя квартира ближе, а я поговорить с тобой хочу. Спокойно и в тепле.       Долго раздумывать Инга не стала, Смирнов хоть и расстроил её своим резким уходом и выходкой на новый год, но она по-прежнему доверяла ему, зная, что вреда мужчина ей никогда не причинит. Не дома же с ним разговаривать и не у Прокопенко в квартире тоже. Гром кивнула и Юра потянул за дверцу, у которой стоял. — Тц, что только с ручкой и замком случилось? Когда я отходил всё вроде нормально было… — Попричитал он не представляя, чьих рук это дело. — Простите, кажется я… Доломала. — Инга не посмела признаться в своей вине, подходя ближе и вставая рядом. — Я вам на ремонт накоплю… О-обещаю! — Юра махнул рукой. — Забей, справлюсь как-нибудь. Это же не моя, сами поправят. — И действительно, машина Смирнова была тёмно-бордового цвета и в названии модели были какие-то буквы, в которых она не разбиралась. — Только дверь придётся придерживать пока едем. — Инга кивнула и хотела сесть внутрь. — Постой-ка. — Гром замерла и мужчина обвязал её шею шарфом и натянул кепку на голову довольно улыбаясь. Аромат его духов и кожи хлынул в ноздри, но Инга пыталась сдержаться от прежней своей реакции. — Вот так-то! — Это ещё зачем? — Удивилась Ингрид. — Замёрзла вся. Вон как нос с щеками покраснели. — Юра коснулся носа и улыбнулся. Ничего не ответив слегка раздражённо насупившись Инга поскорее села в автомобиль, аккуратно закрыв за собой и не отпуская ручку, чтобы дверь в дороге не распахнулась. Смирнов сел на водительское и завёл мотор.

***

— А я тебе говорил, вырастешь-поймёшь! — Более весело сказал Шпунько потягивая дым малюсенькими тяжками и отвлекая Ингрид от воспоминаний их прошлой со Смирновым встречи. Гром же не церемонилась и затягивалась, как следует. — Да-да. А сам-то говорил, что возраст это только цифра и важность имеет только опыт пережитых впечатлений. Я помню. Ну, что доволен? Доказал себе что-то? — Она посмотрела вниз на Игната, ростом она его обогнала уже давно, да и чисто внешне он всё ещё казался 12-ти летним мальчуганом в кепке, когда она смахивала на старшака. Игнат попытался затянуться дымом так же глубоко как подруга, но тут же закашлялся. Гром похлопала друга по плечу с лёгкой усмешкой на лице. — Салага… Да и что ты так на возрасте зациклился? Это всё пустое. — Откашлявшись Игнат спросил: — А что за репетиция-то у тебя завтра? — Так я же сто раз тебе рассказывала! — Гром вздохнула, опять повторять. — У нас спектакли намечаются. — А да, неделя «коротких зарисовок». — Ага, последняя репетиция осталась, а сразу после, будут постановки. И не целую неделю, а всего три вечера. Сначала по программе классика, а только потом наши собственные зарисовки. — Батю позвала? — Инга отмахнулась. — Ты же его знаешь, он забыл об этом, в ту же секунду, как услышал. На него можно не рассчитывать. — А как насчёт Прокопенко? Они наверняка придут. Поддержат. Как обычно. — Попытался приободрить он. — Не в этот раз. У дяди Феди долгожданный отпуск и они с тётей Леной уехали на дачу. Я им даже не говорила. Пускай отдохнут от меня и моих выступлений. И так со мной везде и всегда носятся. — В очередной раз отмахнулась Гром. Её всё больше напрягала забота не родных ей людей, которые делали больше настоящего родителя. — Они заслужили отдых. — Беда… Я же тоже не могу. Мамка уже вещи собрала, послезавтра вместе к родственникам едем и как раз на неделю. А так бы я пришёл и поддержал! — Да ты в театре, как жираф в балете разбираешься! — Пошутила Ингрид, хотя за отсутствие друга, ей было обидно. — Ой, да шо там разбираться-то? Плохую игру от хорошей и дурак отличить смогёт! — Самокритично. — Сказала Гром потушив окурок переминая пальцами фильтр.       Хотя первым внутренним желанием было потушить его о своё предплечье и она почти уже чувствовала на себе этот округлый ожог. В последнее время она чувствовала себя всё хуже. Настолько плохо, что это выливалось в приступы аутоагрессии и самобичевания. Она почти ничего не ела и не пила, только изредка заставляла себя не забывать об этом. Гром понимала, что всё это глупости и максимализм подросткового возраста, что потом она будет вспоминать это и смеяться над собственной глупостью, над своими эмоциями вперемешку с гормонами.       Но сейчас, чувство отверженности и уверенность в том, что любви для неё в этом городе больше нет, напирали на шаткое и хрупкое самосознание Гром. И если этой любви нет, то ей и не нужно! Если так, то она будет ненавидеть! И в первую очередь, она будет ненавидеть себя. Найдёт кучу поводов и предлогов, а если их будет недостаточно, то она притянет за уши те, что есть. Тогда, всё будет понятно ведь, если ты уверен, что не достоин чужих чувств, значит и не жаждешь их и не ждёшь чуда.       Игнат докурил и кинул окурок себе под ноги растаптывая его. Инга осуждающе посмотрела на друга. — Не мусори. Подбери. — Хмуро говорит она. — Да ладно тебе! Тут помимо моего, вон ещё скока! — Игнат указал на остальные бычки вокруг. — И что? Они может, тоже так подумали и теперь весь город в мусоре, а нам с тобой в этом городе ещё жить и жить! Или тебе нравится на свалке обитать? Подбирай, мусорка недалеко, в нескольких метрах всего. Подбирай свой или все сейчас поднимать заставлю. — Игнат невнятно пробурчал, что-то вроде: «Совсем нудной стала с возрастом. Пилишь, как мамка…», но бычок-таки подобрал. — Молодец. Пошли уже, мне ещё английский дома зубрить. Опять соревнования намечаются. — Вот же деловая колбаса! То одно, то другое! Ты мэром, что-ли стать хочешь? — Президентом! — Шутливо ответила она. — Топай давай, заместитель, хренов. На этом они и закончили свой променад.

***

      Инга сразу же после прощания с другом забежала в ближайшую аптеку и попросила канцелярских резинок. Они всё равно их выкидывают за ненадобностью, а Ингрид они сейчас ой, как нужны! Прошлые-то отобрали и утилизовали. Придя домой она бросила рюкзак на пол, заперлась в квартире оставив ключи в замочной скважине, чтобы слишком не увлечься и отец внезапно не пришёл и не застал её за неподобающим занятием.       Инга села на диван и надела несколько канцелярских резинок на руку тут же поочерёдно оттягивая и отпуская их. Тело прошивало острой болью, от которой Гром выгибалась в спине и закрывала глаза. Боль была приятная. Необходимая для переоценки своей значимости и ценности. Это был самый безопасный вариант, для неё. Потому что глаза вечно цеплялись за что-то острое: Иголки-булавки, ножницы и осколки стекла. Эти предметы шли в комплект с представлением того, как она могла бы их использовать. Иголки с булавками пошли бы под ногти, ей всегда было интересно узнать какого это. Как ощущается. Говорят, это очень больно. Особенно интересно становилось, когда смотрела сцены пыток, в новых зарубежных картинах, что транслировали на пузатых экранах советских телевизоров. Именно для такого пытливого ума, как у Ингрид и существовала знаменитая плашка: «Не повторять дома!» Ножницы, хотелось вогнать под кожу в бедро и повторять так пока совсем не останется места или сил. Иногда она имитировала это действо кулаком или выключенной авторучкой, это оставляло соответствующие синяки. С осколками всё и так понятно, но Гром не была эмоциональной идиоткой и одной из тех, кто станет резать и калечить себя взаправду. Просто уныние переходило в гнев, а злится на кого-то другого, кроме себя, она не могла. Не имела права. Была слишком доброй для того, чтобы эгоистично сваливать ответственность за все свои неудачи на остальных. Хотя, порой стоило именно так и поступать, чтобы становилось чуточку легче. Рациональной частью мозга она понимала всю ущербность своего положения в потребности переносить боль во что-то более материальное, а вот эмоциональной…

Удар.

Мать убила себя, чтобы больше никогда тебя не видеть!

Удар.

Она могла бы просто уйти, но предпочла этому смерть.

Удар.

Отец видеть тебя не желает, потому что…

…

Да плевать почему! Факт остаётся фактом.

Удар.

Повесил тебя на семью Прокопенко.

Удар.

Мешаешь им спокойно жить. Потому что, дома тебе нет места.

Удар.

Один человек, близкий по духу, и то тебя бросил!

Удар!

Потому, что риск, того не стоит!

Удар!

Потому!

Удар!

Что!

Удар!

Ты!

Удар!

Ему!

Удар!

Не!

Удар!

Нужна!

Удар! Удар! Удар! Удар!

      Взрывы боли ощущались всё острее, а кожа становилась краснее. Даже если всё в чём она убеждала себя было ложью, Ингрид было необходимо повторять эту ложь раз за разом, чтобы обрубить все свои связи, которые… Доставляли: недомогание и разочарование. Пусть вся эта ядовитая смесь из негатива будет физической.       Внешней, а не внутренней. Потому что внешнюю пережить проще, чем ужасные потоки мыслей, что бились о черепную коробку норовя разрушить стенки и вылиться агрессией на других. Гром не хотела быть неблагодарной и избалованной девчонкой требующей к себе незаслуженного внимания.       Инга снова ощущала себя маленьким ребёнком, что сжался комочком перед разбитым горшком фиалок и мамиными тапочками перед глазами. Строки мыслей пронзали спину, вонзаясь в самое сердце и бередя старые раны.       Ударов было так много, что дыхание сбилось. Гром скатилась с дивана на пол, пытаясь отдышаться. Пальцами правой руки она прошлась по взбухшим бороздам на левом запястье. Они напоминали зажившие порезы, символ, что «и это пройдёт». Как на внешней стороне кольца Соломона было написано «Всё проходит», а на внутренней «Это тоже пройдет» Только эта мысль держала её на плаву. Что всё пройдёт. Со временем. Рука пульсировала, Гром долго отходила от мерзкого чувства в груди прикрыв глаза и улыбаясь. Она расслабилась, растворяясь в ощущениях и вспоминая дальше:

***

      Смирнов запер дверь своей квартиры, как только они зашли. Инга повесила куртку и переобулась в домашние тапочки, что в прошлый раз были ей предоставлены в качестве обуви для дома. Смирнов тепло улыбнулся и достал свою пару. — Я сейчас чайник поставлю, согреешься. Тебе какой чай налить? — Не люблю чай. — Дома одноразовые чайные пакетики заваривались по нескольку раз, Инга их уже видеть не могла, не то что пить. — Кофе будет? — Нет, но могу сделать травяной сбор с мятой и фруктами. — Мятой? Ну, хорошо… — Гром прошла в квартиру и села за круглый стол, пока Смирнов заваривал сбор и бренчал посудой. Инга нервно натягивала тайную резинку и отпускала её, щёлкая по покрасневшей коже.       Она так увлеклась этим занятием, что не сразу заметила Юрия, который уже шёл обратно с подносом. Гром сделала вид, что щёлкает ногтями изображая похожий звук незаметно пряча покрасневшую кисть под рукав. Ей было неспокойно, она трясла лодыжку под столом, пробегалась глазами по всей комнате и старалась не смотреть на мужчину. За то время, что от него не было ни весточки чего только она себе не напридумывала. От банального: Он просто боится, у него просто важные дела и прочее. До: он меня презирает, его уже вообще может не быть в городе или в живых, если его вычислили в банде. Или я снова довела кого-то до смерти, спугнула, разозлила, слишком сильно давила и навязывалась!       Смирнов спокойно расставлял: чашки с блюдцами и ложками, заварочный чайник, чайник с кипятком, сахарницу и баночку мёда, на столе перед Ингой и своим, пока ещё пустующим местом, напротив. Он вернул поднос на кухню и устроился за столом. Ингрид смотрела на элегантные пальцы, что лёгкими движениями подхватывали чайники и разливали по чашкам ароматный напиток сразу с двух горлышек. — Тебе сахар или мёд? — Поинтересовался мужчина заботясь о сладости напитка своей гостьи. — М-мёд… — Смирнов кивает и добавляет несколько ложечек мёда в её чашку.       Себе он предпочёл добавить несколько кусочков рафинада. Какое-то время в комнате звучало только мерное позвякивание ложечек в чашках. Каждый размешивал своё. — Как в школе дела, Инна? — Наконец-то нарушил тишину Смирнов. — Нормально. — Ответила она сухо, потому что не привыкла делиться вестями из школы. — Чего постриглась? — Мне разве не подходит? — Спросила Гром, касаясь коротких кучерявых волос. — Подходит, мне просто интересно: почему ты решилась. Девочки обычно с длинными ходят… — Захотелось чего-то нового. — Соврала Инга. — И на районе как-то поспокойнее с короткими. Меньше внимания привлекают. — Но и в этой лжи была толика правды. Ей до сих пор было страшно вспоминать бухого соседа, что напал на неё прямо в парадной.       В остальном причиной такого решения была банальная обида. Ингрид чётко помнила чувства, которые переполняли их обоих каких-то месяцев 5-6 назад в переулке, где она передала двух убийц Вани, Смирнову. Тогда Юрий закапывался в локоны её волос пытаясь найти следы ушибов и она чётко заметила нервозность и дрожь в его пальцах. Вот и подумала, что он беспокоится за неё, что ему есть до неё дело, что он заботится о ней. Теперь же она думала, что могла обмануться. Приняла желаемое за действительное.              Ведь в глазах Смирнова она всегда будет, как он только что выразился: «девочкой». Поэтому делиться правдой ей не захотелось. Он не должен был узнать, что она сама отстригла их на эмоциях, сразу после нового года и его скорой пропажи. Ей было больно каждый раз вспоминать, как его пальцы перебирали и натягивали пряди, когда она сама хваталась за голову и тянула их в отчаянии. А это происходило довольно часто и от того она решила укоротить их чтобы впредь, ни самой, ни другим, не позволить касаться её волос так же, как это делал он. — Ты молодец. — Услышала она Смирнова и отвлеклась от собственных раздумий. — Вы о чём? — Подняв чашку к губам и подув на горячую жидкость спросила Инга, а затем наконец попробовала напиток. По языку распространился вкус мяты, мёда и цитруса приятно освежая и подавляя негативные мысли. — В переулке ты очень хорошо импровизировала. Раз Косой тебя похвалил, значит у тебя определённо есть талант! Он в этом разбирается, как я и говорил. — Д-да ладно… Это просто практика… — Смутилась Гром. — И то он нам не поверил… — Практика? А вот тут поподробнее, пожалуйста. — Заинтересованно Смирнов поддался вперёд. — Я не так давно записалась в театральный кружок. Вот совсем скоро будем постановки ставить в экспериментальном театре, на каникулах. — Правда? А что ставить будете? Классику или что-то поновее? — Всё ещё интереснее! — Воодушевлённо начала рассказывать девушка. — У нас труппа из семи человек и нам предложили написать по короткому сценарию. Сперва классику, потом наше. Так что, каждый вечер будет что-то новое! У каждого свои роли и мы помогаем друг другу в сценариях. Заключительный вечер будет за мной, я настояла на том, чтобы заканчивать. Мой сценарий одобрили и сказали, что он довольно крепкий. Для финала, самое то! Оно ведь как обычно: люди запоминают только начало и только конец. — Какая интересная самодеятельность! А о чём ты написала? — Гром пожала плечами. — Да так… О жизни и о смерти. — Юрий сразу напрягся. — А ещё там есть щепотка мистики и даже мифологии! — Восторженно поделилась Гром забывая на минутку о разладе в их отношениях. — Звучит интересно! — Юра немного расслабился отпил напиток и продолжил: — Эх, юность! Помню, я тоже был, тем ещё театралом! Именно поэтому, так хорошо работаю под прикрытием. — Правда? — Юрий кивнул. — Есть любимые роли или может типаж? — Ну, у нас в труппе девчонок не было, поэтому мне в основном женские роли и доставались! — С улыбкой говорил мужчина и ещё сильнее забавлялся, когда увидел удивление Инги. — И хочу отметить: роли эти, я исполнял филигранно! У меня дома целых два примера подражания было… — Чуть грустнее закончил он. — Мы даже исполняли танцевальные связки и честно признаться: мне нравилось, как юбки платьев развивались от движений… Весёлое было время! — От воспоминаний Юрий начал перекручивать перстень на левой руке. Инга заметила, что это был тот самый обещанный ей перстень дракона. Стало приятно. — Почему я здесь? — Резко спросила Гром. Если и срывать пластырь, то надо делать это быстро. — Я хотел поговорить… — О моей школе? Что-то я сомневаюсь… — С перчинкой в голосе заявляет Гром. — Мне это тоже важно. — Инга фыркнула. Ей не нравилось тянуть резину и пустословить. — Тогда, если на этом всё, я пойду домой. — Гром поднялась со стула, но Юра перехватил её за запястье и остановил. — Инна постой! — Он ощутил под тканью рукава лихорадочный жар и озадаченно оттянул ткань открыв для себя следы от её нервных мини избиений. — А это ещё что? — Ингрид отняла руку. — Не обращайте внимания! Мне пора. — Она развернулась. — Как не обращать? — Юрий поднялся с места. — У вас итак это отлично получается! Можете продолжать! — Вырвалось из неё на эмоциях, но заднюю давать было уже поздно. Она попыталась обойти Юру, но он вставал на пути преграждая дорогу к выходу. Попытки продолжались ещё какое-то время, пока Смирнов не прикрикнул: — Инна, хватит! Сядь ты уже наконец! — Схватив её за девичьи плечи он немного грубо усадил Ингу обратно и сразу же изменился в лице почувствовав себя виноватым за эту вспышку гнева. — П-прости, я не хотел…       Ингрид верила ему и даже понимала такую реакцию. — Посиди пожалуйста и никуда не уходи! — Широкими шагами он ушёл в другую комнату.        Гром решила всё-таки не вставать и не убегать. Сейчас это было бы ошибкой. Да и интерес не позволял ей уйти просто так. Ей просто хотелось спровоцировать Юру на честность и хоть какие-то действия, а уходить ей не хотелось и вовсе. Кто-то другой мог бы испугаться Смирнова из-за его крика и странного поведения, но не она. Сам Юра кажется больше перепугался, чем Инга. В скором времени Смирнов вернулся с белой потёртой коробочкой. Он молча поставил её на стол и открыл. Это была аптечка, со склянками, таблетками и мазями. Он вынимал разные бутылочки и тюбики присматриваясь к напечатанным цифрам и названиям. Что-то он недовольно откладывал, что-то выкидывал в урну неподалёку, потом остановился на одном из тюбиков и сказал себе: — Да, эта подходит. Закатай рукав. — Инга закатила, но только не рукав, а глаза. — Ладно, я сам… — Он перехватил её кисть, повернул ладонь и засучил рукав по самый локоть. От его прикосновений сразу пошли мурашки, оставаясь гусиной кожей. — Холодно? — Нет. Щекотно. — Соврала Гром, чтобы не казалась вновь влюблённой дурочкой. — Понятно. — Смирнов притворился, или всё-таки поверил в её слова, и открыл тюбик выдавливая немного бальзама себе на указательный палец, а затем втирая его в раздражённую и покрасневшую кожу круговыми движениями. Ингрид молча наблюдала за нежными поглаживаниями и сердце её трепетало, но она пыталась пресечь все чувства и накатывающий к горлу ком. — Зачем же ты себя так? — Инга ничего не ответила лишь пожала плечами. — Это потому, что я тебя лично об уходе под прикрытие не предупредил? — Вы меня вообще не предупреждали. — Отвернувшись сказала Гром. — Время поджимало. А разве Костя не передал мои извинения за срочность? — Пришлось встать на колено, чтобы было удобнее обрабатывать рану. — Его и дома-то особо нет… — Поворачиваясь в другую сторону говорит Гром. — Если он вообще хотел что-то передавать… — Пробурчала она, а пальцы Смирнова наворачивали круги и боль, что до этого пульсировала в руке стала снижаться. Гром украдкой смотрела на болезненное лицо мужчины и её уверенность в праве злиться, пошатнулась. Он относился к этой ране, как к своей собственной. — Обезболивающая? — Спросила Гром, когда тишина затянулась. — И антисептик тоже, чтобы заражения никакого не было. Тут уже кожа потрескалась… — В молчании было уже практически невозможно находиться. Смирнов довольно кивнул увидев результат своих стараний. — Ну, зачем ты так, с собой? — Повторил свой вопрос Юрий, заканчивая с обработкой раны, перехватывая руку Инги и прикладывая к своему лбу при этом прикрывая веки. — Разве вы не догадываетесь?.. — Шёпотом, почти одними губами спросила Гром. Знал. Он точно знал причину. Поэтому чувствовал себя столь виноватым во всём этом безобразии. Ему стоило больших усилий держать дыхание в норме. Он вспоминал занятия по расширению лёгких ещё со времён плаванья и дайвинга и пускай он сейчас курил, но задерживать дыхание мог по-прежнему на долгие отрезки времени. «Дыши спокойно и размеренно. Глубокие вдохи, Юр.»       Смирнов глубоко дышал перебирая в сердце всё, что пережил за эту короткую, но такую невыносимо долгую, разлуку со своей Инночкой. Она была такой болезненной и такой отрезвляющей, что сейчас было сложно поверить в реальность их чаепития. Это больше походило на лихорадочный бред в температуру 37.7! Ситуация побуждала его к действиям, но смелости всё ещё не хватало. Да и что он мог сделать? Всё на что его хватило, это когда-то перед новым годом, оставить гравировку на перстне: «Любимой Инночке.»       Именно это было правдой. Он любил её. Какой-то своей необычной, необъяснимой любовью. И признать это полностью смог только после разлуки, а доверить эту тайну смог лишь безжизненному металлу, который его не осудит. Ингрид он понимал, как и всегда впрочем, находясь с ней на одной волне. Смирнов действительно понимал младшую Гром, лучше её родителя. Костя, судя по всему, так и не начал уделять внимания дочери, которую так рьяно защищал от коллеги. Допустил такое! Она причиняет себе боль, потому что трактовала его уход неправильно. Оскорбилась. Стала искать в себе огрехи. Юра предупреждал, что так и будет, но ему не поверили! Он, конечно, не ожидал от Инны такого, но чувствовал, что грубо отталкивать её было нельзя! Надо было плавно, но Костя упёрся рогом и торопил. Держаться в стороне от неё неправильно, но и близко держать, тоже нельзя, чтобы не вернуть всё на прежнюю колею. Да и избегать и сторониться её не представлялось возможным. Юра уже не представляет своего существования без «невозможных» глаз этой девушки. Он привык. Хотел наблюдать в них радость, веселье и теплоту. Поэтому было необходимо донести до неё эту правильную мысль. — Иннуш… Прости… Прости меня… — Юрий целует тыльную сторону ладони Гром и продолжает делать это с отчаянием продолжая: — Я тебя подвёл. Я не хотел. Ты самое ценное, что у меня осталось… — Дыхание Инны задержалось, она поддалась назад пытаясь высвободить руку, но Юра не смог отпустить, не в этот раз. — Ты не должна вредить себе, ведь будешь делать больно не только себе, но и мне… А я слишком стар для таких переживаний… — Всё это ложь. — Твёрдо сказала Ингрид. — Хватит мне врать. Я вам больше не верю. — Эти слова вырывались из горла не её голосом. Низким. Хриплым. Механизированным. Безэмоциональным. — Инна… Мы же друзья… А друзья всегда заботятся и переживают друг за друга. — Заискивающе и с надеждой Смирнов поднял взгляд к глазам Инги, он уже устроился на полу перед её коленями, как слуга перед императрицей. Смотря на неё снизу вверх и сложив её руки на колени девушки продолжая поглаживать костяшки пальцев. Он цеплялся за черты лица и надеялся, не услышать в ответ, что ей он больше никто. — Друзья? — Гром горько хмыкнула дёргая зажатыми губами в сторону. — Как скажете… — Она отвернулась «увлечённо» рассматривая стену.       Смирнов устало положил голову на колени девушки смотря на неё. Словно неконтролируемо её рука поднялась и опустилась на его макушку. Она молча перебирала тёмные пряди волос и думала о чём-то своём. Возможно и не отдавала себе отчёта в том, что делает это, потому что всё её внимание было уделено обстановке комнаты. Гладила как кота, но Юру её касания успокаивали, он буквально разомлел под пальцами девушки. Она ещё дорожила им. Однозначно. — Пообещай мне, пожалуйста… — Нарушил тишину Юра. Гром вопросительно хмыкнула оборачиваясь на него и выпутываясь из волос мужчины. — Что конкретно? — Смирнов поднял левый рукав и снял с запястья канцелярские резинки. — Чтобы я больше такого не видел. Чтобы ты больше так не делала. — Она не могла этого пообещать. Разве что с намерением нарушить собственное слово, как Смирнов, который обещал не пропадать без предупреждения. Но врать ради его спокойствия Ингрид не станет. — Хех, зачем мне обещать подобное? Мы же друг другу не врём. Верно? — Инга протянула руку к мужчине, но в этот раз не с вытянутым мизинчиком, а с намерением выманить своё добро обратно. — Верните.        Юрий Руку наоборот отстранил и поднялся с пола. Он подошёл к старой, маминой швейной машинке накрытой куполом и достал из ящика ножницы разрезая резинки. Гром на это среагировала снисходительно. С пониманием. Но такое действие не имело никакого смысла. Это понимали оба. Всех резинок он отнять не сможет, а ходить вокруг и контролировать её, ему некогда. — Не заставляй меня обращаться к твоему отцу. — Впервые Смирнов опустился с ней до шантажа, чтобы добиться желаемого. Ингу, впрочем, эта угроза не впечатлила. — Я не хочу этого делать, но если выбора не оставишь… Мне придётся. Я не потерплю твоих страданий. — Он стоял спиной к ней, не в силах говорить с глазу на глаз, чтобы она не считывала его эмоций.       Болезненный смех заполонил пространство. Сперва Смирнов даже не понял, кто смеялся, настолько неожиданным было услышать чужой хохот в квартире. Грешным делом он подумал, что тонкие стены пропускают звуки из соседней, но обернувшись увидел, что смеялась юная Гром. Она запрокинула голову и изливала всю свою боль в этом смехе. Это была песнь о том, что поздно было что-то менять. Она поднялась стирая влагу из уголков глаз и ядовито улыбаясь. Смирнов и не предполагал, что она способна быть такой. — Какое благородство. — Выплюнула она едко. — Я ухожу. Можете не провожать. Гром пошла на выход, обулась, сняла куртку с крючка продевая руку в рукав. — Инна, ты даже не допила… — Юра подошёл к проходу, пытаясь задержать её. — Ничего страшного. — Отмахнулась она, продолжая одеваться и застёгивая молнию. — Как мне снова добиться твоего доверия? — Вопросил отчаянный Смирнов. — «Ты должна быть предельно осторожна с тем, кому доверяешь. Особенно с теми, кто подозрительно сильно стремиться это доверие заработать.» — Напомнила Гром о его же словах.       Только теперь они были обращены на него. Это он не заслуживал её доверия. Это он был подозрительным. Он заслужил такого отношения. Такого холодного приёма. А чего он ждал? Что она бросится ему на шею? Что она простит ему своё разбитое сердце? А смог бы он простить себя на её месте? Возможно. Если сильно постарается загладить вину. Она оттает и сможет жить дальше. Смирнов рискнёт. Отдаст этому всего себя, чтобы они стали друзьями, чтобы она смотрела на него без боли. Не так, как сейчас. — Прощайте, дядь Юр. — Ингрид хрипло попрощалась, усмехнулась и захлопнула за собой дверь. — Прощай? — Спросил Юрий у пустоты волнуясь о её подборе слов, но следовать за ней не стал. Она бы не позволила сейчас пойти за ней. Смирнов озабоченно подошёл к окну чтобы проследить за её уходом с его двора, а то мало ли. Её фигурка поспешно скрылась за аркой.

***

Подготовка к выступлению была завершена, через несколько минут начнётся первая постановка.        Родители каждого учащегося рассаживались в зале, Ингрид смотрела из-за кулис на пустое место, где должен был сидеть её отец. Она всё-таки решилась напомнить ему о представлении несколько раз к ряду, иногда даже по телефону потому что домой он не возвращался. Константин обещал прийти, даже клялся. Рисовал себе на руке крестик в качестве напоминания, но они ему никогда не помогали. Выступление вот-вот начнётся, а его нет. Гром вздохнула и задёрнула штору. Зря надеялась. Зря звала. Гром с усилием стала натягивать резинку на руке отпуская её с остервенением. Боль стреляла по нервам вызывая волну удовлетворения. Закутавшись в тяжёлую ткань шторы в тёмном уголке она села на пол и облокотилась затылком о стену позади.       «Это заслуженно. Ты заслужила его игнорирования. Ты разочарование. Сплошное недоразумение. Ошибка природы.» Думала Гром на протяжении каждого взрыва боли и заталкивала слабый голос Игоря в голове куда подальше, чтобы он больше не пытался отговорить её от истязаний. Его вмешательство и попытки перенять чувство боли на себя были безуспешны. Сейчас, в её жизни, для него не было места. Ингрид жаждала этой пытки, потому что так подобное отношение к ней было хотя бы в меньшей степени объяснимо. Просидеть так долго не получилось она услышала шорох и попытки её разыскать. «Где Джульетта? Где Джульетта? Константиновна!» — Тихо звали её. Пришлось выходить из своего укрытия. Главный режиссёр постановки сразу успокоился.       Эту роль ей играть не хотелось. Вообще никак. Бесила её эта Джульетта, но ради места завершающего представления пришлось пойти на уступки. Режиссёру очень понравилась изюминка во внешности Гром, она дополняла образ мечтательной Капулетти и не только, ставить её на задние планы было бы ошибкой. Спустя несколько тренировок она поборола своё отвращение к персонажу, ведь перенаправив все свои чувства в этого персонажа она смогла прожить то горе, которое скрывала ото всех. Гром направила всю свою жертвенность, невинность, наивность, надежду, влюблённость в Капулетти и буквально: оживила тот самый образ «юной девушки в любви с неуёмной силой внутри.» Как сказал сам главреж взявший на себя роль Ромео, чтобы разница в возрасте персонажей была ощутимее. Спорить с режиссёром о том, как ей удалось или не удалось передать образ Джульетты Гром не стала. Главное, что её чувства наконец нашли выход в чём-то помимо физической боли и были полезны ей хоть в каком-то начинании. Количество истязаний уменьшилось, но полностью пока не пропало. Было неприятно осознавать, что вся ненависть к образу Джульетты Капулетти брала своё начало в схожести с её собственным характером и где-то даже историей.       Платья и парик с длинными косами первое время сильно мешались. Гром никогда вот так не ходила, чем вызвала удивление у Константина Елисеевича Свиридова — Главного режиссёра. Он находил это невозможным и за свои 37 лет впервые наблюдал такую неловкость в ношении платьев и кос. Ингрид вечно падала путаясь в подоле, а косы то и дело норовили выбить ей глаз. Репетиции не обходились без юмора и это немного помогало забыть обо всё плохом. В театре не было никакой Гром, никому ненужной девчонки, которая причиняла боль близким. Был кто угодно вместо неё. Знатная особа, Вероны, Модный франт, второстепенный персонаж или же великая и ужасная на самом деле несчастная Медуза Горгона.       Вот в образе Юноши и статного мужчины Инга смотрелась, уместнее, что-ли? Ловчее. Она по незнанию на первую репетицию приволокла две реплики шпаг и стала размахивать своей пытаясь подготовится к дуэли. Константин завидев эти её потуги сражаться с собственной тенью решил, как более опытный актёр с набором разных навыков, устроить фехтовальный поединок и научить чему-то девчонку. Сперва её удары и взмахи были неловкими и неаккуратными, но стоило ей втянуться, как она внезапно стала показывать завидное мастерство. Неожиданно она одержала победу, хотя сражалась с призёром нескольких местных олимпиад по фехтованию. Свиридов долго удивлялся проворству Константиновны, а так же потом долго смеялся, ведь Дуэль на самом деле была на пистолетах от «ЛеПажа». Просто литературной программе в школе Гром предпочитала любую детектившину зарубежных писателей или на крайняк фантастику и мифологию. А сдав все тесты и экзамены по литературе сразу же забывала всё лишнее, но тем не менее, за свою ошибку было неловко.       Первый вечер был посвящён творчеству Шекспира. Второй за Пушкиным. Там Инга получила роль самого Онегина, предложив свою кандидатуру больше в шутку, но внезапно ей дали добро. Рост и стать Гром идеально подходила для отыгрыша модного франта Евгения. Её низкий голос, хитрый взгляд подсмотренный у Смирнова и его же манерность придавали персонажу уникальности. Свиридов не упускал возможности вывести Гром на первые роли, называя её юным дарованием. Самой Гром так не казалось, но раз профессионал так считал… Он же на этом поприще не один год держится…       Половина спектакля «Ромео и Джульетта» прошла спокойно. Зрители молча смотрели постановку и вяло хлопали по окончанию сцен поддерживая своих детей. В один из таких моментов сердце Ингрид сделало в груди кульбит потому что она услышала громкую похвалу после одной из своих сцен. — Это браво! Это Браво! — Кричал низкий с хрипловатыми и нахальными нотками мужской голос.       Пока другие актёры выходили на сцену, Гром из закулисья сканировала зал в поисках знакомого лица, но не смогла никого разглядеть в полной темноте. Но она узнала этот голос! Перепутать его с чьим-то чужим было невозможно! Сердце Инги трепыхалось в груди, она начала волноваться, но несколько глубоких вдохов помогло. Она перенаправила все свои нахлынувшие чувства в образ наивно влюблённой героини используя их в последующих сценах. Главреж отслеживающий отыгрыш своих подопечных заметил эти перемены одобрительно кивая, но так же напомнил чтобы она не сильно выбивалась из всей остальной труппы.       В момент гибели влюблённых Гром думала только о Смирнове, что возможно сидел в зале. Первым по завершению спектакля с места поднялся мужчина рукоплеща и громко восторгаясь. Выйдя на поклон в освещённый зал Инга глазами так и не нашла Юрия, место отца по-прежнему пустовало.       Во второй вечер, на спектакле по Евгению Онегину, ситуация повторилась. Каждый выход Ингрид на сцену сопровождался выкриками того же мужчины с похвалой. И пускай её это радовало, волновало и в какой-то степени даже помогало ей, напарникам по сцене это, понятное дело, мешало. Их учили не реагировать, но крики всё равно немного отвлекали. Гром не признавалась на обсуждении этих участившихся случаев, что это был её знакомый, но главреж и его помощница догадывались из-за кого такой шум и гам. Их это жуть как раздражало, а Свиридов даже попросил Ингрид в сторонке не приглашать больше этого гостя, на что она пожала плечами, мол никого не звала и не знает, кто это кричит. Подловить её на лжи не получилось, поэтому на этом всё и кончилось. Впереди был только вечер их любительских сценариев на несколько сцен у каждого. У Гром это почти Моноспектакль, где остальные актёры отыгрывают статичные и молчаливые роли. Лёша играет отражение. Игоря. Его роль проста быть заключённым в зеркало и отражать, даже когда рядом нет никого. Зачастую ему и шевелиться не нужно было. Снежа играет статичную повешенную женщину. Анастасию. Маму. От неё видны только ноги и упавшие на пол тапочки, а так же безжизненный разбитый горшочек цветов рядом с ними. Её роль это антураж. Нагнетение атмосферы. Она всегда есть. Это никогда не измениться. Валерия, Коля и Ромка играли эпизодических персонажей и были молчаливыми, приходящими и уходящими героями. Массовкой. Дополнительной динамикой кадра. Сперва прочитав сценарий ребята были недовольны. Валерик отказалась играть человеческую люстру, зато Снежа хохоча приняла эту роль на себя говоря, что лишнего опыта не бывает. «Люстра — так люстра!» Большинство из них так и не поняло смысла своих ролей, но это было не обязательным пока они исполняют поставленные сценаристом и режиссёром задачи. Главное, что постановщик и автор были довольны результатом. Вся сила крылась в монологовой речи Гром. Она размышляла вслух. Иносказательно передавала свою боль и метания отыгрышами. И изображала из себя что-то подобное Медузе Горгоне. Её взгляд завораживал и уничтожал всё любимое и дорогое её сердцу. Она почти всё время носила повязку на глазах пытаясь так избежать утраты, но металась в безнадёжном пламени одиночества и совершала одни и те же ошибки. И в этой постановке сам Главреж Константин взял на себя одну из ролей, что как он сам говорил удивительно, он давно бросил выступления на сцене, однако в этот раз сделал целых два исключения!       Он обозначал «неопределённого» персонажа. Роль Смирнова и появлялся всего на несколько сцен. Он единственный из персонажей показывал заботу необходимую героине и последнее его появление было танцем. Проверкой на доверие, которая заканчивалась её смачным падением. Танец придумала она совсем недавно после беседы со Смирновым и во многом его постановка это заслуга Свиридова. Он умел танцевать и подтянул навык Инге, помогая воплотить задумку в жизнь.       А вот падению Константин был не рад и долгое время был не уверен в этом трюке, боялся чтобы «Константиновна» не поранилась, но Гром настаивала и долгое время готовилась к своему жёсткому приземлению. Так было нужно.       Краем глаза она заметила волнение в зале когда исполнила падение, оно было настолько натуральным люди подумали, что она взаправду упала. Тут была немая сцена, как она из последних сил ползёт к зеркалу и снимает повязку с глаз каменея из-за собственного отражения.       На протяжении всей завершающей части, её постановки, Инга ни разу не услышала фразу «Это Браво!» или чего-то подобного, хотя ранее эти выкрики были. Грешным делом Ингрид подумала, что Смирнов решил сбежать ещё раньше обычного, потому что она ни разу за эти вечера не сумела поймать его ни в зале, ни около театра. Гром даже приходила на квартиру к Юре, но дома его не было, что подтвердил проходящий мимо сосед Смирнова. Поэтому искать его самостоятельно не стала, раз приходит и уходит пораньше, значит ему нечего сказать, если захочет, сам ей явится.       Об этом и думала Инга переодеваясь в свою одежду после того, как все зрители разошлись. Следов Смирнова как и в прошлые вечера она не обнаружила. Ей было грустно. Часть Инги не хотела показывать Юрию то, что она самостоятельно написала, она не хотела впускать в душу мужчину, который из-за своего остроумия понял бы все подтексты в её истории. Ей было бы неловко смотреть после этого в его глаза, но другой частью она жаждала вывернуть наружу всё, что копилось внутри неё за эти долгие годы. Его участие опять ненамеренно залечивало раны и Инга даже полностью отложила канцелярские резинки на время выступлений. И вот вновь предстала перед выбором вернуться к этой привычке или нет. Тяжёлый вздох прервался стуком в каморку для преображений. — Кто там? — Спросила Гром складывая резинки в карман. — Ты переоделась уже? Я могу зайти? — Послышался мужской голос. — Константин Елисеевич? Да, я уже выхожу. — Свиридов же открыл дверь и сам впустил себя в комнату, больше напоминающую средних размеров гардеробную. Гром была уже в верхней одежде и собиралась идти домой, но ей всё равно стало вдруг очень неловко, как-будто её застали в неглиже. В его руках были фужеры и открытая бутылка шампанского. — Константиновна, это был фурор! — Восторженно сказал он прикрывая за собой дверь. Его очень забавлял тот факт, что её отчество совпадало с его именем, поэтому к ней он обращался исключительно по отчеству. — Давай праздновать! — Свиридов опёрся бедром на гримировальный столик ставя фужеры и разливая в них светлый напиток. — А что это у вас? Детское шампанское? — Нет, вполне себе взрослое! Я его на особый случай припас. Сегодня, как раз такой случай! — Счастливо говорил он и всё же такая радость настораживала Ингу. — Но я не пью. — Отказалась она вспоминая случай из детства, когда нечаянно нашла отцовский схрон с АкваВитой и подумала, что это тархуновый лимонад. В тот день она блевала дальше, чем видела и с тех самых пор зареклась вообще пить или пробовать алкоголь. — Да ладно тебе, все подростки этим балуются. Я не стану тебя ругать, тоже молодым был всё понимаю, твой секрет останется со мной в безопасности… — Сказал он улыбаясь и подмигивая попутно преподнося ей наполненный доверху фужер. Она взяла его в руки просто чтобы не ставить мужчину в неловкое положение. Эта ситуация напоминала тот самый случай, когда Смирнов научил её курить, но в этот раз все клеточки её тела были в напряжении. — Может тогда всех позовём? Это же были общие усилия. — Предложила Гром. — Только наверное лучше в зале, тут всем не поместиться. — Так они все разошлись! Ушли с родителями, только за тобой никто не пришёл, а то я бы с радостью с ними поделился. — Оправдался Константин Елисеевич. — Да и твоя заключительная часть была апогеем сегодняшнего вечера! Мои коллеги из другого театра считают, что у тебя большое и светлое будущее на театральном поприще. — Спасибо. — Сухо поблагодарила Гром переминаясь с ноги на ногу, жалея, что каморка слишком маленькая для того, чтобы стоять от него на приличном расстоянии. — Особенно отметили наш с тобой танец. Хороший из нас дуэт! — Кивая говорил мужчина отпивая из своего фужера. — Я очень рад, что взялся помочь, а то учить танцам других не было времени, ты кстати хорошо двигаешься. — Да, меня тётя Лена на несколько уроков водила… — Скромно сказала Инга. — В детстве. — Всего-то несколько? Удивляешь, Константиновна! — Я быстро учусь. — Весь секрет успеха заключался в дисциплине повторения и усердии Гром. Она сама себя мотивировала и развивала навыки на чистом энтузиазме. В то время она боролась за право не винить себя в гибели матери, а за упражнениями ей было легче не думать об этом. — Не ожидал я, что ты так быстро научишься связкам парного танца, но я рад, что предложил свою помощь, а то было бы слишком странно танцевать парный танец в одного. И так много артхаусных элементов у тебя было, не хватало ещё «призрака» партнёра добавлять. — Ну, моя героиня всё равно ничего не видела, это было бы логично… — Оправдалась Гром, она отыгрывала взаимодействия с призрачным партнёром довольно натурально. — Так зритель бы «видел» то же самое, что и она. — Но согласись, так зрителям было понятнее и очевиднее, что происходит. — Гром пожала плечами и неопределённо качнула головой. — Да, скорее всего. — Инга держала фужер, но попыток отпить из него не предпринимала. — А чего ты не пьёшь? — Спросил Елисеич подозрительно щурясь и отхлёбывая ещё из своего. — У меня нет желания пробовать, извините. Я просто могу поддержать ваш настрой. — Аккуратно отказалась она, на что Главреж нахмурился, но быстро расслабил лоб пожимая плечами. — Зря отказываешься. Это дорогое шампанское, вряд-ли ещё будет возможность такое попробовать. Выветривается только зря. — Грустно сказал он. — Можете сами допить, я не прикасалась… — Он отрицательно покачал головой. — Не для того я откупоривал всю бутыль. Стесняешься меня? — Тут уже она отрицательно помахала головой. — Я правда не пью, Константин Елисеевич. — Тут режиссёр шикнул и положив руку на плечо Гром пригладил его и сказал: — Давай без формальностей, мы наедине, пьём… Ну, я пью, а ты просто истуканом стоишь. — В его голосе были еле скрытые раздражённые и разочарованные нотки, от которых ей стало немного совестно, но что-то в ней сопротивлялось его желанию выпить вместе. Курение хоть не затуманивало рассудок до беспамятства.       Она знала Константина Елисеевича недостаточно долго, чтобы доверять, всего-то пару месяцев, если не меньше. Он просто по какой-то программе ходил по классам школы и собирал учеников, которые были ему рекомендованы, как артистичные ребята. В случае с Гром же, он сам тыкнул пальцем, заметив разные радужки глаз. «Фактурная.» сказал он, когда впервые увидел её. Опыта в утренниках и постановках у Инги было не то чтобы очень много, но Константин настоял чтобы она попробовалась на роль. «Отказаться-то всегда можно.» говорил он. И Гром попробовала. Удивительным образом все скомканные внутри неё эмоции, наконец-то нашли выход в театре. Ей становилось легче, а игра тем временем всех впечатляла. Она уважала главрежа бесспорно, но доверять пока не начала. Хотя две другие школьницы пали под его обаяние и обсуждали между собой какой у них привлекательный наставник и какие откровенные сны он посещал. Ингу они тоже хотели втянуть в свой фан-клуб, но ей это было не интересно. Гром не могла их осуждать так как сама была в похожем положении, только её неудавшийся «интерес», был даже немного старше… Так что она просто держалась ото всех обособленно, только на репетициях выкладываясь по полной. С одной стороны это было хорошо, а вот с другой… Она сильно выбивалась на фоне остальных ребят. Константин порекомендовал сбавить обороты, а то так получалось как-будто она переигрывала, хотя с более опытными актёрами она смотрелась бы уместнее. Это помогло не выпячивать себя из толпы во время остальных представлений, зато на своём моноспектакле был полный карт-бланш потому что весь номер держался на ней. Константин говорил ей что для любого артиста это то ещё испытание и помогал настроится на волну, чтобы она гармонично показывала образ. Часто они были один на один в такие дни и Гром чувствовала себя нормально, но сейчас… Что-то не так. Что-то… Неправильно. — Ты можешь спокойно, звать меня Костей, я не обижусь. Мне даже это будет приятным, Константиновна. — Он дружелюбно подмигнул отпуская плечо. — Так вот, к чему я упоминал коллег из другого театра, они тобой очень заинтересовались и я мог бы тебя им рекомендовать, если ты в этом заинтересована. — Правда? — Он кивнул. Гром задумалась на несколько мгновений. — Нет. — Константин такого ответа не ожидал. — Я не думаю, что это моё. Просто временное увлечение. — Ты уверенна? Такая возможность может появиться только раз в жизни… — Заискивающе спрашивает он. — Я правда мог бы тебя туда устроить… — У меня отец в милиции работает. — Выпалила Гром, чем сильно удивила режиссёра. — Правда? Занятно. А это тут при чём? — Не понял Елисеевич. — Он такой карьеры не поймёт. — Сказала она, хотя это было лишь предположение не подкреплённое фактами. Хотя какие ещё факты нужны? Из трёх дней он ни в один не пришёл. — Да и для себя я уже другую карьерную лестницу подобрала… — Оправдалась она, на что мужчина махнул рукой. — Не по отцовским следам же ты решила пойти, тебе не подойдёт. — Она и не собиралась, говорила скорее о медицине, но такое отношение к её возможному выбору возмущало. — Это ещё почему? — Нахмурилась она на автомате защищаясь. — Да так. Никто не любит сильных женщин. — Сказал он отклоняясь сильнее назад и подливая себе больше шампанского. — Вы хрупкими должны быть. Слабыми. — Говорил он это спокойно, но подобная точка зрения настораживала только сильнее. — Вас защищать должно, а для этого вы должны соответствовать. Быть прямо как Джульетта, ей всего-то 13-14 было, а Ромео старше. Кто-то говорит что ему могло быть 16-17, но есть предположение, что и все 21! И в этом не было ничего плохого, старые времена и обычаи. У девушек это генетически заложено: Искать себе защитника и наставника, а у мужчин наоборот, тех кому опека нужна, помощь. Кто без них не справится. Не продвинется дальше. — Он пронзительно посмотрел в глаза Гром отпивая ещё немного шампанского. — Так что никто не может осуждать их союз. Будь они хоть с разрывом не в 7-8 лет, а во все 21-22! Любви, как говориться, все возрасты покорны. — В-возможно… — Ингрид не могла не согласится, ей была близка тема разницы в возрасте и любви. Даже если некоторые факты ей не нравились глупо было бы отрицать очевидное. — Вы правы, но… — Вот. И ты говоришь, что я прав. Нет в этом ничего постыдного! — Он похлопал Ингрид по плечу и продолжил. — Правда, когда простая влюблённость это не то. Гормоны, не более. Вот как у Жанны и Леры. Они прям сильно проходят через этот переходный возраст. По ним видно прям. — Вы про… — Продолжать Гром предусмотрительно не стала, чтобы не выдать тайны девочек ненароком, если речь о другом велась. — О том, что они без зазрения совести пялятся на меня, пожирая глазами и мечтая обо мне во всех своих самых грязных фантазиях? Да. Именно об этом. Я не слепой и не дурак. — Он кивнул опустошая уже второй фужер и подливая ещё. — И я уверен стоит кому-то другому на глаза попасть они и о них будут фантазировать не задумываясь. Потому что все девчонки их возраста легкомысленны… — Мы одногодки. — Напомнила ему Инга почувствовав прилив неприятия. То что он говорил было неправильным, но то как он это говорил было ещё хуже. На первый взгляд он говорил это легко и отчасти забавляясь, но Ингрид видела за этим притворством чистую ненависть. Ненависть, которая сковывала её и заставляла обдумывать каждое своё слово. — Да, а воооот тууут, интереснее. — Протянул он. — У тебя я такого взгляда не видел. Ты вдумчивее. — Я и посильнее Снежи и Валерии буду. — Ненавязчиво намекнула Гром. — Да и остальной труппы тоже. Они же все ни разу даже не подтянуться, а я уже несколько местных соревнований по единоборствам выигрывала. — Отметила она поднимая бровь. — Да-да. — Он качнул головой продолжая свою мысль. — Только на выступлениях, я заметил твою страстность и до меня сразу дошло. А сердце-то твоё, не свободно! — Доброжелательно улыбнулся он, но одними губами. Уголки глаз не дрогнули оставаясь ровными и гладкими, как мрамор. Взгляд в никуда был остекленелый. — Будь ты, как они, тебе было бы без разницы на кого слюнки свои пускать, но нет. Ты… — Он подбирал слово наклоняя голову до хруста, то в одну, то в другую сторону. — Лояльная. И наивная, как и предполагает твой возраст. — Это ещё почему? — Возмутилась она не выдержав напора. — Потому что голос, что так тебя взволновал принадлежал не подростку, а явно взрослому мужчине. Уж я-то разбираюсь. У меня идеальный музыкальный слух. Возможно он даже старше меня. — Это лишь ваши предположения… Может это был просто… — Попыталась защититься она ненавязчиво пытаясь обойти мужчину и пройти на выход, но места для подобного манёвра просто не было. — Ещё один забавный факт. Дети всегда думают, что умнее и внимательнее взрослых. Вы всегда полагаете, что хорошо скрываетесь, что хорошо маскируете запах табачного дыма от родителей и близких, что хорошо прячете влюблённый, полный надежд, взгляд. И никогда не замечаете, что ваши потуги бессмысленны и даже смешны. Что вам просто подыгрывают. Притворяются, что верят… — Он пожимает плечами. — Так всегда. Все через это проходят. И ты когда-нибудь так же будешь подыгрывать своим детям, чтобы их не расстраивать. Единственное, чего родители никогда не замечают это того, во что они просто не хотят верить. Никто не хочет убеждаться в самом худшем. Такова природа всех вещей… — Уже очень поздно… — Намекнула Гром. — Меня давно дома ждут. — Разве? — Невзначай спросил Константин и в этом мимолётном вопросе было ещё больше угрозы. — Я слышал, что ты в основном предоставлена сама себе, другие тебе даже завидуют я слышал и зря они так, очень зря. У меня так же было, я понимаю. Это только сперва кажется, что всё супер, но означает только одно: Что всем просто наплевать. — Он опять пожал плечами. — Я думаю, тебе глоток шампанского не повредит. Ты как-то прям напряглась вся. Зажалась. — Елисеевич улыбался, зрачки заметно расширились, но уголки век всё так же оставались нетронутыми улыбкой. — Я… Мне правда не стоит. Я не хочу. — Твёрдо сказала она немного отстраняясь страх уже начал сковывать на месте. — Когда мы тренировались танцевать, ты закрывала глаза, но мне казалось, что меня впервые кто-то по-настоящему видит… Сегодня ты перестала это делать. Всё твоё внимание было обращено в зал. Я чувствую себя очень двояко. С одной стороны я горд за то, как ты, моя подопечная, выступила. Таких долгих стоячих оваций за несколько лет моей практики ни разу не было. А с другой стороны, я понимаю, что всё твоё внимание было сосредоточено совершенно в обратном от меня направлении… И я признаюсь. — Он тяжело вздохнул. — Я немного этим огорчён. — Я просто открылась, как вы меня и учили, открыла второе дыхание. Я же хорошо справилась, Константин Елисеевич… — Взгляд мужчины впился в лицо Гром с ядовитым уколом, когда она опустила фужер на столик. — Я же сказал, зови меня Костей или как-то иначе, но коротко. Или ты уже забыла, Константиновна? — Уголки его губ были натянуты так долго и так сильно, что уже тряслись в спазме. Мышцы ходили ходуном резко дёргаясь всё сильнее и чаще. Сердце в груди Инги так и норовило выпрыгнуть, она никогда не была так сильно напугана. Сейчас ей стало понятно, он звал её так потому что каким-то образом уверился в том, что она его собственность, не более. — Обычно ты мои задачи схватываешь на лету. — Что вы… — Опасный блеск в глазах главного режиссёра уже откровенно пугал и Ингрид исправилась: — Ну, что ты Кость, я просто не привыкла. Нельзя же так субординацию нарушать, это все границы между людьми стирает. — Скрестив руки за спиной, добродушно улыбаясь и виляя пяткой, на вытянутой в носочке ноге, сказала она изображая скромность. Свиридов посмотрел на это и только хмыкнул. — Хорошая попытка, Константиновна. — Он добавляет себе шампанского и остатки доливает в нетронутый фужер Инги слегка переливая через край. Подхватив тонкую ножку он протянул девушке напиток и сказал. — Давай выпьем. Торжественный тост и сразу после, разойдёмся по домам. — Он отравлен? — Обречённо спросила Гром, перехватывая фужер. — Кто отравлен? Ты про шампанское, что-ли? Нет, я же почти всё выпил, ты сама видела. Какие только глупости не придумают юные артистичные натуры… — Гром кивнула, но на лёгкий хохот Свиридова не повелась, зорко отмечая: — Я сказала «Он» имея ввиду сам фужер. Дадите мне выпить из своего? — Пальчиком огладив тонкое стекло чужого фужера спросила она. — Извини, но нет. — Мужчина отодвинул свой напиток в сторону. — Я очень брезглив. Даже смотреть, как другие после меня пьют не могу, сразу весь дурею. — Подобная брезгливость была присуща мужчине и об этом он не врал. — Так это не страшно. Я вот всегда дурная и ничего. Живу как-то. — Примирительно сказала Гром оттягивая неизбежное. — Давай выпьем за суть твоего финала. — Оборвал её попытки он. — За какую конкретно? — Я про ту, что показывает: «доверие другому — самоубийству подобно.» — Эпично объявил он поднимая свой бокал выше. — Суть была не в этом… — Несмело возразила Гром. — Этим искусство и выделяется среди прочей шелухи. Без нашего личного восприятия оно пустое. Мы сами даём окрас тому или иному произведению. Я вижу так, ты иначе. Так выпьем же за это! — Он начинает пить и следит чтобы и она пила. Гром аккуратно прикасается губами к краешку стекла думая, как бы обмануть Свиридова и лишь притвориться, что пьёт. Он ей этого времени не даёт и грубо толкает широкую ножку заставляя влить в себя горький напиток. Большую часть она тут же вытолкнула языком выливая на пол, но что-то влилось стекая вниз по горлу. Вкус был горький. С глаз брызнула влага.

***

      Юрий рассчитывал на то, что Гром выйдет из театра быстро поэтому торопился когда бежал в аптеку и цветочный магазин. Он чуть не выпрыгнул на сцену, когда она упала. Думал, что это было настоящее падение. Оно казалось болезненным, но никто из артистов не вмешался поэтому Смирнов не стал спешить с выводами. Однако скорее всего осталось несколько ссадин вот и решил пойти за антисептиком и ещё чем-то. Весь завершающий час он не мог пошевелиться. Инна так глубоко позволила разглядеть свою натуру всем в зале, эта смелость поражала. Однако зрителям не было дано той же информации, что была у него на руках. Они не понимали почему кто-то висел, почему кто-то был заключён в стекло. Кто были, те приходящие и уходящие люди и кем был тот, кто танцевал и подвёл её. Может и сам Смирнов не всё понял, но он осмыслил куда больше остальных. У него не было слов. Как такая юная девушка заключала в себе столь обширный внутренний мир. Как прятала всю ту боль, что испытывала. Повешенная, мать что никогда не покинет мыслей. Её последний образ это ноги на весу. Они никуда не пропадут. Всегда нависают. Отражение, что столь непохоже и не точно это явно тот образ, который видит она сама. Несоответствие. Вера в свою ущербность? Нахождение в чужой шкуре? Диссонанс внешнего и внутреннего. Синдром самозванца? За ней были такие нервные черты, как приуменьшение собственных достижений. Ей всегда было мало, она всегда стремилась за похвалой и признанием, но получив их отрицала всё сказанное. Всегда думала, что делала недостаточно. «Куда вообще Костик смотрит?!» Негодовал Юра закуривая уже четвёртую сигарету перед входом в театр. «Что-то она задерживается.» Смирнов поправил большой букет в руках и проверил пакет с медикаментами, думая всё ли взял. «Неужели ушла уже?» Юра сделал ещё несколько затяжек и потушил решив сходить проверить.       Однако ответ на вопрос нашёлся сам с собой. Гром вышла из здания театра, вернее выбежала. С чем-то длинным и поблёскивающим в руке. Смирнов хотел поздороваться, но она не заметила его и первым делом направилась к густым кустам. Послышались натужные звуки рвущего человека. Вмешиваться сразу Юра не стал, чтобы не смущать девчонку, лишь задавался вопросами, что вызвало у неё такую реакцию. Выбравшись из кустов Гром вытащила бутылку с водой из кармана и ополоснула рот. Стоило Юре попытаться что-то сказать Инна сделала выпад вперёд и у горла Смирнова оказалось тонкое лезвие. — Воу-воу-воу! Полегче Гром. Все свои. — Сказал мужчина поднимая руки вверх. Шпага в руке девушки дрогнула, а затем медленно опустилась. Из тени вышла улыбающаяся Инга. — Что же вы, дядя, подкрадываетесь? — Улыбка была естественной, но ситуация в которой она улыбалась была странной. — Откуда у тебя вообще эта шпага? — Потирая саднящее горло спросил мужчина. — Реквизит, взяла с собой чтобы сдать обратно. Вы меня просто напугали. — Инга протёрла лицо и слегка поморщилась. На лицо странно падала тень, Смирнов протянул руку и кончиками пальцев коснулся этой тени. — Это что? — Кожа на кончиках пальцев горела, знакомым жаром. — Неудачное приземление. — Ингрид опустила чужую руку со своего лица. — В номере одном надо было упасть, но не всё получилось, как надо… — Я смотрел. — Тихо сказал он. Лицом она там точно не падала, но её ложь он решил не обличать. — Да? — Юра кивнул. — Одного понять не могу… Откуда узнали когда и где? — Есть свои каналы. — Смирнов сдерживал тревогу и держал ровным своё дыхание, но сердце в груди так и металось. Предчувствие было самым что ни на есть поганым. — Игнат? — Юра опять кивнул. Гром что-то буркнула смотря в сторону. — И вы всё это время меня тут поджидали? Раньше не оставались вроде. — Не хотел мешать и расстраивать. Решил нервотрёпку не устраивать пока не закончились все выступления. — Пришли скандалить получается? — С приподнятой бровью уточнила она. — Нет, что ты. Боялся, что ты меня прогонишь, запретишь появляться. Всё в таком духе. — Отмахнулся Юрий. — Я не могу вам запрещать ходить в театр. — Пожимая плечами говорит Гром. — Я лучше домой пойду…       Инга заковыляла в сторону, Юра смотрел и подмечал странную хромоту и зажатость стойки и пошёл следом. — Я тебе цветов принёс. — Юра поднял букет к своему лицу. — Я догадалась. Зря только потратились. — Почему? Думал, будет приятно, всем звёздам после выступления дарят. — Он шёл рядом широкими шагами стараясь не отрываться от лица Инги. — Потому, что я ненавижу цветы. — Сказала, как отрезала. Сейчас задумавшись он вспомнил, что у ног актрисы-матери видел разбитый цветочный горшок. — Правда? А я самый лучший подбирал… — Извините, я не то имела ввиду. Мне приятно, что вы… — Принёс, но ты их не примешь. — Догадался он, Инна кивнула. — Простите, просто я… Не могу. — Смирнов отмахнулся от извинений. — Дорогой был наверное… жаль… — Забей, Иннуш. Денег мне не жалко. Пошли на лавочку лучше присядем. — Предложил он и повернул к небольшому парку. — Зачем? — Не поняла Гром. — Причин несколько: Ты еле ходишь, у меня с собой есть антисептик и прочее, у тебя же раны и травмы, судя по всему, и ты наконец сможешь мне рассказать какого чёрта там только что произошло. — Сперва он говорил легко и мягко, но под конец стал серьёзнее указывая в направлении театра пальцем. В глазах Инги блеснула паника. — Да-да. Я не просто работаю под прикрытием, я ещё и мастерски выведываю секреты и не такие крепкие орешки как ты, мне кололись. — Н-ни… — Попыталась что-то сказать растерявшаяся Инга замирая. — Или мне самому туда вернуться и во всём разобраться? — Гром со звоном выронила из трясущейся руки рапиру и повернулась к нему. — Нет! — Инночка схватилась за пальто мужчины и напугано вгляделась в голубые глаза. Теперь её маску нормальности полностью сорвало, как и здравый рассудок. У неё проступили слёзы, пальцы на лацкане задрожали, ноги подкосились и она почти упала, но Смирнов подхватил её под лопатками роняя букет, благо пакет был продет по самую кисть не то склянки разбились бы. Он почти пожалел, что довёл её до такого состояния, но лучше так, чем… Игнорировать что-то плохое. Второй подобной ошибки он не совершит. — Не ходи… — Что случилось? — Юра гладил щёки смахивая с них горячие слёзы. — Кто-то тебя обидел? — В Смирнове просыпался гнев на этого пока только условного обидчика. — Никто… Правда, это… Это я виновата… — Захлёбываясь слезами говорила Гром. — Это всё я… Я сама… — Смирнову стало дурно. Он прижал к себе ревущую девушку и стал гладить короткие пряди на макушке. — Ну, что ты такое говоришь? Как ты можешь себя винить? Ты же лучшая… — Максимально спокойным и успокаивающим голосом говорил Смирнов, а у самого сердце было не на месте. Ноющая боль поднималась вверх заползая всё выше. Должно быть младшая сестрёнка Ирочка себя тоже так винила в том, что с ней сделал… Смирнова пронзила страшная догадка! — Инна?! Что случилось?! Не говори мне что на тебя… С тобой… — Он не мог даже выговорить, не мог в это поверить только смотрел в покрасневшие глаза девушки, начал замечать синяки на шее, ссадину на щеке, лопнувшие капилляры и его глаза словно залило красным. — Я… Я его по стенке размажу… — Смирнов уже было рванул к театру, но Гром перехватила его руки и остановила. — Нет, я из него решето сделаю! — Не надо. Я его уже… К-кажется… — Зарёванная Ингрид отказывалась отпускать Юрия. — Прошу, останься. Со мной… — Хорошо, тогда сперва сядем. Поговорим. — Подобрав несчастный букет и рапиру с земли Смирнов отвёл девушку к скамейке и начал осматривать Ингу на повреждения под светом ночного фонаря. Он задавал вопросы, на которые Гром со скрипом отвечала попутно обрабатывал раны. Он хотел бежать туда, где возможно до сих пор был тот, кто посмел коснуться его Инночки, но её самочувствие было важнее, а когда они поднялись девушка еле держалась на ногах и почти сразу упала в обморок. Благо Смирнов недалеко припарковался и отнёс её на руках в салон машины, а потом отвёз в свою квартиру, чтобы долгую бессонную ночь ухаживать за мечущейся в постели Ингой. Не так он себе представлял этот вечер, совсем не так!

***