В кольце когтистых лап

Under your scars I pray, You're like a shooting star in the rain - You're everything that feels like home to me, yeah. Under your scars, I could live inside you time after time If you'd only let me live inside your mind, Live inside your mind... "Under Your Scars", Godsmack

начало июня, Эдди заканчивает 1 курс

Профессор биологии, уважаемый преподаватель колледжа, доктор Чарльз Дэвид Миллер, высокий, статный пожилой джентльмен, никогда не подозревал у себя наличия таких выдающихся вокальных данных. Иными словами, не думал, что может огласить ванную комнату качественным, высокочастотным визгом, не уступающим “выступлению” какой-нибудь своей же студентки, которой хулиганистый сосед подбросил за шиворот брыкающуюся лабораторную мышь.

***

Доктор Миллер чувствовал себя неважно уже пару дней, причём настолько неважно, что пришлось впервые за пару лет брать больничный, который дежурный врач выписал пожилому мужчине не глядя, стоило тому пожаловаться на лихорадку и слабость. “Простуда,” - пожимал плечами меланхоличный “белый халат”. - “Отлежитесь, пропьёте вот это, только строго полный курс! И всё будет в порядке. Ну а что вы хотели в таком возрасте, болеть на ногах? Поберегите уж себя.” Профессор берёг. И даже почти что соблюдал ненавистный постельный режим, всё же выползая из спальни к ужину и изредка сбегая в кабинет под ворчание миссис Миллер, но лучше как-то не становилось. Плюс к тому, была ещё одна странность, которую доктор Миллер в поликлинике не озвучил - не счёл за симптом, - но и игнорировать спустя два дня болезни уже не мог: ему постоянно, совершенно нелогично при высокой температуре, зверски хотелось есть. Миссис Миллер радовалась, когда болеющего мужа не приходилось дважды звать к ужину даже от его любимых бумажек в рабочем кабинете, мол, аппетит есть - значит и выздоровление не за горами. Но профессору, если честно, было совсем не до радости: во-первых, аппетит и пронизывающий голод, который ничто не может унять, до судорог в желудке, - это, всё же, разные вещи. Во-вторых, вкусовые предпочтения последние лет десять соблюдавшего спокойную и здоровую диету доктора за эти пару суток будто вспомнили бурную студенческую молодость и взбесились - привычная и любимая еда казалась жутко невкусной, зато вдруг до чёртиков начинало хотеться каких-то кулинарных странностей. Днём, пока миссис Миллер была на работе, пришлось заказывать внезапно возжелавшуюся пиццу с морепродуктами, а через пару часов - чуть ли не всё меню ближайшего китайского ресторанчика. Но это тоже не помогало: то, что до прихода курьера доктор ждал чуть ли не захлебываясь слюной, вдруг оказывалось на вкус пресным и противным, совершенно не оправдывающим ожиданий, и ничуть не помогало справиться с голодом. Как и обед, заботливо оставленный женой в холодильнике, и что-то быстро разогретое из морозилки, профессор даже не запомнил, что именно. Ночью доктор Миллер просыпался от мутных, невнятных снов и снова тихонько пробирался к холодильнику и кухонным шкафчикам, радуясь крепкому сну своей второй половинки, которая вряд ли бы спокойно восприняла собственного простуженного мужа в темноте кухни в полпятого утра, заедающего остатки ужина сырой морковкой и позавчерашним куском курицы, который выбросить руки ещё не дошли. В третью ночь стало хуже - в холодильнике обнаружился большой кусок парной телятины, вероятно, принесенный миссис Миллер из фермерского магазинчика на углу для какой-нибудь стряпни типа её любимых пирогов. И где-то между бутылкой сливок и остатками картофельной запеканки доктора посетила мысль. Даже не то, чтобы мысль. Скорее - почти физически ощутимая фантазия: как было бы здорово сейчас разорвать тонкий пергамент, сквозь который так соблазнительно пахнет свежее мясо, вдохнуть этот одуряющий запах всей грудью, вгрызться зубами в сочную, ещё кровящую плоть, почувствовать этот волшебный вкус на языке, проглотить всё, без остатка, сейчас! Доктор Миллер, вздрогнув, захлопывает холодильник, прогоняя из головы видение себя, отгрызающего куски сырого мяса, и кровяной сок стекает по рукам и подбородку… Кажется, это всё-таки не обычная простуда, а что-то либо желудочное, что вряд ли, либо.. какой-то психоз. Этого ещё не хватало - двинуться головой. Пожалуй, нужно наведаться в поликлинику ещё раз, рассказать об этой странности, попросить полное обследование… Да, пожалуй, так он и сделает завтра днём, не волнуя пока миссис Миллер. А сейчас нужно заканчивать с этим вот.. продуктовым безумием и идти спать, не поощряя больше своё заболевание.

***

Профессор почти не спит остаток ночи - голод не отступает, не оставляя сну никакого шанса. И его снова лихорадит похуже, чем в первые дни. Приходится притвориться спящим, пока миссис Миллер, стараясь не тревожить больного, тихонько собирается на работу. Наконец, входная дверь щелкает, закрываясь за женой, и доктор вскакивает с кровати - в больницу, срочно. Дольше тянуть с этим, чем бы оно ни было, просто опасно. Возможно, ему придется остаться в больнице на какое-то время. Тогда нужно взять с собой какие-то вещи, зарядку для мобильника, чтобы не остаться без связи… Миссис Миллер он позвонит уже оттуда, по итогам… Так, что ещё? Зубная щетка… Доктор Миллер хотел бы списать мелькнувшую в зеркале вместо собственного болезненного, но всё же привычного отражения чёрную тень на вполне возможные при его состоянии галлюцинации, но зачем-то посмотрел в зеркало снова. Пристально. И не удержался от вопля, когда из зеркала на него взглянула пустыми белыми глазами чёрная рожа с жутким слюнявым оскалом трёхдюймовых клыков, вывалив из пасти кроваво-красный язык.

***

Больницу приходится отменить. Нет, профессор честно попытался вызвать скорую, выбежав в холодном поту на заплетающихся ногах из ванной, но… не дали. Мобильник остался лежать на столе, а рука мужчины просто застыла в какой-то паре дюймов от аппарата. Выйти из дома, чтобы попросить помощи у соседей тоже не вышло - ноги банально приросли к полу и отказывались двигаться. “Ладно… Ладно…” - бормочет доктор сам себе, опускаясь на кухонный стул и избегая смотреть в какие-либо отражающие поверхности. - “Итак, если мыслить логически, такого рода галлюцинации могут являться следствием психического заболевания либо физического нарушения деятельности мозга, например, опухоли. Осталось понять, как это выяснить и.. что делать, если мой разум меня настолько подводит. Попробовать позвонить ещё раз?..” “Не выйдет, человечек,” - насмешливо фыркает рычащий голос где-то на периферии сознания. Доктор прикрывает глаза. Так, а вот и ещё один вид галлюцинаций - слуховые. Открывает, продолжая пытаться оставаться спокойным и.. разумным, насколько это возможно, снова рассуждая вслух. “Так, главное сейчас - не паниковать, чтобы не причинить себе вред. Наверное, я просто прилягу, и постараюсь вызвать помощь, когда активная фаза.. заболевания пройдёт - будем надеяться, что на этом этапе они кратковременные…” “Заболевание!” - рычит всё тот же голос, явно начиная злиться. В голове как будто ворочается что-то тяжелое и холодное. - “Глупые, самоуверенные людишки! Учё-ёные, вам нужны факты, опыты, лаборатории! Без этого не умеете видеть, слышать! Думаете, вы одни в космосе, смешные маленькие человечки, крошечный мозг, отсталая планета. Все одинаковые. Ладно, Чарльз Миллер, будут тебе.. факты!” Дальнейшее профессор хотел бы не видеть или забыть, но он видит и чувствует, вспышками, - как тело больше не подчиняется ему, как чернеют его пальцы, превращаясь в острые когти, как во рту становится тесно от острых зубов, как врезается в кухонный стол вырванная с петлями металлическая дверь их большого холодильника, как эти его-не его когти и зубы рвут пополам тот самый кусок мяса, из которого так и не успела приготовить пирог миссис Миллер. И его горло должно бы свести спазмом, но нет, - всё, что он чувствует - радость от вкуса крови, разочарование, что всё-таки это не то, не так, как если бы это была ещё минуту назад живая плоть, и, наконец, небольшое угасание грызущего его внутренности голода. Спустя минуту всё кончено и доктор Миллер сидит на полу своей кухни возле разорванного холодильника, на что ему при любой шизе, конечно, не хватило бы сил и в лучшие годы, с кровяным соком на руках и губах, и не находит произошедшему никакого, совершенно никакого логического объяснения. Биолог с некоторой отрешенностью смотрит, как из-за его плеча тянутся чёрные, гибкие, живые ленты, сплетаясь в итоге в ту самую клыкастую зазеркальную рожу. “Факты…” - шипит существо, растягивая пасть в жуткой ухмылке. - “Факты, Чарльз Миллер, в том, что ты теперь не один. И лучше бы тебе с этим.. смириться. Дольше проживёшь.”

***

Доктор Миллер не может себе объяснить - защитная ли это реакция сознания или инстинкты учёного берут верх, но он не просто вдруг смиряется, ему становится.. интересно. И откуда-то, почему-то он знает, чувствует, что его интерес существо воспринимает благосклонно. Существу нравится внимание, как ребенку. Страшному, обозленному, ощетинившемуся клыками и скабрезными фразочками ребенку. Доктор решает смотреть на всё это как на эксперимент. Такой вот неожиданный эксперимент, вышедший из под контроля. Ну, как будто бы, допустим, одна из лабораторных крыс вдруг мутировала в разумную особь и почему-то была бы приклеена к профессору суперклеем, не оставляя ему шанса на одиночество. Сравнение с крысой существу не нравится. Ему вообще, кажется, крайне неприятна тема лабораторий и всего вот этого, и доктор Миллер извиняется. И, чувствуя себя до крайности странно, просит разрешения сделать пару звонков. “Не больница. Не исследования.” - уточняет голос в голове и даёт мужчине взять телефон. Доктор звонит жене и, “ты знаешь, дорогая, кажется, у нас что-то с трубами, прорыв, может, ты переночуешь у сестры пару ночей? Сантехника я уже вызвал, но он будет только завтра и починит ли всё сразу… Тебе тут точно не понравится, весь этот запах… А я и один здесь справлюсь, мне уже гораздо лучше. Вот и отлично, да, я посплю в кабинете, на диване, всю ночь сидеть не буду, не волнуйся!” Существо явно анализирует разговор и профессор ощущает его любопытство. “Почему сказал то, чего нет, Чарльз Миллер?” - шелестит в голове. - “Хочешь видеть эту.. женщину, но теперь она не придёт. Зачем делаешь то, что не хочешь?” Профессор говорит про заботу, про близких, которые важнее своих желаний, стараясь не думать, как безумно всё это выглядит. Рассказывает всё, как есть, о причинах своей лжи и параллельно осторожно уточняет - получается, существо читает его мысли? “Нет..” - голос в голове как будто подбирает слова. - “Не мысли. Чувства. И образы. Воспоминания. Мысленный взор. Не мысли.” Профессор отмечает, что существо вполне охотно идёт на контакт и, кажется, не прочь не только спрашивать, но и отвечать. “Так. Хорошо.” - Миллер опускается на диван в гостиной, решив отложить на завтра разбирательство с холодильником и прочим кухонным погромом. - “Могу я как-то обращаться к тебе? Звать по имени, как ты зовешь меня? Так было бы удобнее общаться. У тебя есть имя?” “Веном,” - подумав секунду, отвечает рокот в голове. - “Я - Веном.”

***

К утру доктор Миллер уже кое-что знает. Спать ему, конечно, не пришлось, какое там, а вот болтливость сущест.. Венома он поначалу явно преуменьшил - такое впечатление, что космический пришелец молчал минимум год и вот, наконец, ему выпал такой шанс в виде открытого к диалогу доктора! “Так и есть, Чарльз Миллер,” - с готовностью подтверждает голос. К середине ночи приступы острого голода вернулись, портя пришельцу настроение и вновь пробуждая злость. Пришлось решать эту проблему здоровенным суши-сетом из круглосуточного ресторана, пока Веном не решил исполнить свою угрозу “прямо сейчас идти ловить вон тех белок у тебя во дворе, Чарльз Миллер!” К суши Веном отнесся вяло, как и ко всей прочей ранее испробованной пище, но хотя бы перестал раздражаться на всё подряд и заставлять желудок профессора болеть. На вопрос же доктора о том, может ли что-то убрать голод совсем, пришелец рявкнул: “Мозг!” и не стал вдаваться в уточнения, как будто не желая об этом говорить. “Вы, люди, трусливые, кричите, только страх и слёзы. Или.. исследования, опыты, боль, инс-т-рументы,” - продолжает Веном. - “Никто не говорил. Ты первый, Чарльз Миллер. Не кричишь, не боишься. Говоришь. Другой. Хоть и учёный.” Профессор уже знает, как пришелец попал на Землю, поддавшись своему любопытству и выбравшись к очень смешному космическому кораблю с совершенно устаревшими технологиями - даже антигравитационные двигатели не стоят! - и попав в колбу. Как надеялся, что эта раса, с виду разумная, немного похожая на те, с которыми ему уже доводилось вступать в контакт и в симбиоз в других секторах вселенной, доставит его на свою планету, где будет шанс снова пуститься в поиски подходящего носителя и, может быть, найти его среди этих забавных хрупких существ. Как вместо контакта оказался в тесном ящике и дальше были только боль, страх, ярость и противящиеся, нездоровые хосты, которых приходилось буквально съедать изнутри, чтобы сохранить себе жизнь, пока тупица-человек из тех, что мучили его каждый день, не совершил самую большую и последнюю ошибку в своей жизни - банально не проверил исправность контейнера жизнеобеспечения, где временно держали пришельца, вводя в бокс следующего подопытного хоста. Ему не повезло - хостом стал он сам. Причём сразу - безвольной куклой с отключенным разумом. Было тяжело, но Веному хватило сил вывести эту "куклу" наружу, за стальные заборы сооружения, где его держали много дней и которое по чьей-то явно очень злой шутке называлось “Фондом Жизни”, до того, как заметили, подняли тревогу… Потом был следующий вопящий от ужаса хост взамен "сломанного" тупицы, и следующий, взамен этого, быстро истощившегося. И ещё другие. Пока очередной городской бродяга с пустыми глазами не сел на соседнее кресло в трамвае с доктором Миллером, решившим в тот день, что на трамвае в другой конец города он доберется быстрее, чем на авто. Профессор помнил, как неопрятного вида человек, проехавший рядом с ним пару остановок и всё клонившийся, будто засыпая, к нему на плечо, вдруг сполз с сиденья на пол, как будто из него разом выдернули все жилы. Трамвай остановили, вызвали скорую… Тогда он не придал происшествию особенного значения - передоз, слишком много алкоголя, всякое бывает. И, разумеется, никак не связал откинувшегося бродягу в трамвае и собственную навалившуюся к вечеру “простуду”... Из этого рассказа биолог делает неутешительный вывод - действительно голод клинтарца - название родной для его расы планеты Веном тоже уже успел озвучить - притупляли только поглощаемые изнутри (и снаружи, когда удавалось перебраться в следующего) хосты. И если ничего не придумать, вряд ли самого доктора ждёт другая участь. Он может быть сколько угодно доброжелательно настроен к своему вынужденному соседу по телу, и тот может быть сколько угодно по-своему ему за это благодарен, но против инстинктов и базовых потребностей, увы, не попрёшь. Ему бы в свою лабораторию, попробовать выяснить, что же такое, необходимое пришельцу, есть в человеческих (и, может быть, не только) внутренностях, провести исследования, попробовать найти замену… Веном внутри будто бы ощетинивается иглами, рявкает так, что голова взрывается болью: “Не лаборатории, Чарльз Миллер! Хватит исследований! Хватит лабораторий! Такой же, как все!” Профессор ощущает это как всё нарастающий гул, давящий на барабанные перепонки, заставляющий схватиться за виски, отключающий разум, вырубающий сознание… Мужчина пытается сформулировать мысль, объяснить, что он не собирается ставить опыты, делать больно, вообще хоть как-то трогать разъяренное существо, прямо сейчас пытающееся перехватить контроль над его телом, но слов не хватает, мысли тонут в отвратительно громком беззвучном шуме… "Эмоции," - вдруг прорывается сквозь бесконечную головную боль. - "Он чувствует эмоции." Доктор Миллер собирает остатки своего сознания в один мысленный образ, стараясь не рассказать, а показать свои намерения, надеясь, что пришелец ещё сможет их увидеть: помощь, добро, искренность, не больно, нет голода, не нужно вредить хосту, помочь, он просто хочет помочь… Он чувствует, почти физически, как клубятся в сомнениях черные ленты в его голове, как клинтарец мечется между страхом и злостью и желанием поверить человеку, который, всё же, не похож на других… Шум в голове стихает, забирая с собой пелену боли и оставляя человека бледным, в испарине, но - в сознании. “Наруш-ш-шишь обещание, Чарльз Миллер,” - шипит голос пришельца. - “Попытаеш-ш-шься изучить - умрёшь на месте.” Доктор просто кивает, стараясь отдышаться. Он понимает. И не злится. Просто попробует сделать лучше для них обоих. Теперь главное - без инцидентов добраться до колледжа.

***

Инциденты, к счастью, начинаются только в лаборатории, куда доктор отправляется немедленно, удивив пару встреченных коллег несвойственной пожилому мужчине спешкой и, мягко говоря, встрепанным видом. Знали бы они… Хотя нет, лучше пусть никто не знает - так меньше опасности для всех. Отвернувшись на минуту от вольера с мышами, биолог обнаруживает клетку уже пустой, а зависшую рядом с собой зубастую морду - подозрительно довольной и в белой шерсти… “Еда!” - щелкает зубами клинтарец, вместе с человеком чувствуя некоторое подобие временной сытости. “Так… Хорошо…” - вздыхает профессор. - “Этих я спишу и, допустим, закажу ещё партию, но давай-ка всё же попробуем заняться тем, ради чего сюда пришли.”

***

Через пару дней решение, кроме временных мер с мышами, всё ещё не найдено и клинтарец демонстративно воротит морду от любых гипотетических пищевых заменителей живой плоти. Миссис Миллер пока по-прежнему гостит у сестры, но скоро врать про никак не заканчивающийся ремонт труб станет уже невозможно. Как, впрочем, и пускать женщину домой, не найдя на что переключить кровожадные гастрономические предпочтения Венома. Последний, к слову, немного расслабился и больше не угрожает сожрать мужчину, чуть что, на месте, что профессора радует. Но кроме того, честно сказать, клинтарец ещё и.. обнаглел, вылезая наружу то просто черными нитями, то своей.. выразительной мордой чуть ли не под носом у прохожих, что профессора уже не радует, ибо чревато непредвиденными последствиями. "Я умнее и сильнее любого из вас," - раздражённо рычит клинтарец в ответ на просьбу доктора не проявляться, пока они едут в машине. Или в коридорах колледжа. Или на улице. Или на заправке... Слишком много ненужного внимания может привлечь (и пару раз уже привлекала) непонятная чёрная клубящаяся возле человека масса. - "Убью любого, кто нападёт. А если ты переживаешь за людишек, Чарльз Миллер, то пусть боятся - правильно делают. Слабые, бестолковые, умеют только кричать." "Безусловно, ты сильнее," - покладисто соглашается учёный. - "И, да, меня волнует безопасность людей, но также волнует и твоя безопасность. Ты - уникальный представитель своего вида здесь, на Земле. Удивительного вида. Судя по твоим рассказам, тебя ищут прямо сейчас те, от кого ты.. спасся. Они много знают о тебе, так? Твои уязвимости в том числе. Больше ненужного внимания - больше свидетелей. Информация распространяется быстро: кто-то снял нас, пусть издалека, на камеру, выложил в сеть как очередной городской миф - на следующий же день аналитики Фонда будут знать, где ты, оперативники сосредоточат поиски здесь, в нашем районе, найдут тебя и меня.. На Дрейка работают совсем неглупые люди, Веном. Кого-то ты убьёшь, да, но остальные найдут способ вернуть тебя обратно в клетку. Что дальше? Снова опыты? Боль и страх? Второй раз случай сбежать может и не представиться. Я уже не говорю о том, что в процессе охоты на тебя, скорее всего, меня не оставят в живых, а мне бы этого, конечно, не хотелось." Биолог отмечает, что после последней фразы симбиот нервно переползает куда-то к позвоночнику. Вероятно, возможный вред для приглянувшегося клинтарцу хоста его все-таки обеспокоил. Хороший знак. "Не недооценивай людей, которым что-то очень нужно," - продолжает профессор. - "Люди умеют быть хитрыми и умными, а жестокие мы, увы, по своей природе. Так что.. И ведь всего возможного вреда для тебя и хоста можно избежать просто.. не высовываясь в ненужное время. Может быть, не столь большая цена за свою свободу?" Веном не говорит ничего в ответ, свернувшись с упрямым молчанием где-то под желудком своего носителя, но.. Биолог прав. И он был бы полным идиотом, если бы не признал это хотя бы в глубине собственного разума. Думать о безопасности... Быть осторожнее, незаметнее... Сколько же сложностей! Если бы клинтарец чувствовал хоть каплю неискренности или преобладающий страх хоста за собственную шкуру, он бы лишь посмеялся над трусливым человеком и сделал назло, но Чарльз Миллер слишком отличается от прочих, Веному импонирует прямая и открытая логичность мышления пожилого учёного, и спокойная забота, и доброжелательность. И, кажется, он действительно не хотел бы, чтобы этот человек пострадал из-за их связи. Это тоже аргумент. Клинтарец, наконец, расслабляется, переставая ощущаться тяжёлым комом внутри носителя, принимая для себя один из постулатов успешного симбиоза с отвратительно сложными людьми.

***

Решение пищевого вопроса приходит на следующий день. Причем, как и всё гениальное, внезапно и откуда не ждали. Профессор мог бы ещё долго вычленять разнообразные химические соединения из мозгового вещества, которое, по словам клинтарца, по какой-то причине наиболее питательно для него, подбирать продукты, в которых содержится то же самое, снова получать от симбиота брезгливое фырканье, и всё это по кругу, но ситуацию спасают безалаберные студенты. Точнее, оставленная кем-то из них на подоконнике возле лаборатории обертка от шоколадного батончика. Профессор успевает только порадоваться, что на часах утро совсем раннее и студенты ещё в большинстве своём дрыхнут, даже не собираясь пока на пары, потому что зубастая морда, позабыв все обещания и растеряв всю осторожность, мгновенно сплетается над плечом доктора Миллера и не хуже кобры бросается на несчастную обертку, разрывая ту в клочья. “Еда!” - рычит обиженно Веном, стряхивая по-кошачьи с морды останки обертки. - “Чарльз Миллер, еда, здесь!” Профессор уверен, что всё не может быть так просто, почему же раньше тогда не… Но пока он бежит до ближайшего минимаркета, чтоб проверить внезапно подвернувшуюся теорию, факты потихоньку складываются в общую картину. Шоколада в его доме уже давно не водилось - возраст, всё-таки… Из сладкого они с миссис Миллер баловали себя разве что фруктовой выпечкой, но, видно, она клинтарца не интересовала. А в магазинах он и не был за эти несколько дней, разве что на заправке, но и тут он выбирал специально те, что с окошечком кассы на улице, для пущей осторожности… Перед дверями магазинчика доктору приходится сделать вид, что он остановился отдышаться после быстрой ходьбы и поговорить по телефону, и провести с нетерпеливо вьющимся внутри симбиотом увещевательную беседу, чтобы тот не вздумал кинуться на прилавок с вожделенными шоколадками, как бы ни хотелось. И пообещать купить очень много шоколада. Но только если тот будет сидеть тихо. Веном очень нехотя соглашается и, кажется, даже каким-то образом почти “отключается” от сознания доктора. Видимо, чтобы не вводить себя в искушение лишний раз. Профессор всё ещё невероятно удивлён, но.. шоколадки срабатывают. Ему приходится съесть несколько плиток сразу возле магазинчика, самому, не обращая внимания на несколько удивленные взгляды прохожих, но испытывать терпение клинтарца у него больше нет ни резона, ни желания. И это чудо, но грызущий голод, с которым доктор Миллер успел уже немного свыкнуться, отступает, причём даже быстрее, чем можно было ожидать. В лаборатории доктор отдаёт весь остаток покупки зубастой морде, воодушевлённо шуршащей обертками и фольгой, а сам принимается искать. Всё же хотелось бы понять, что именно в банальных шоколадках стало неожиданной и поистине гениальной заменой привычного меню клыкастого пришельца? Когда профессор находит разгадку, то не может сдержать удивленное хмыканье: фенилэтиламин, “гормон влюбленности”! Вот что общего между мозгами и шоколадками… Подумать только… Зубастый симбиот питается веществом, которое заставляет людей “светиться от любви”, какая ирония… А что же с другими гормонами? Возымеют ли они такой же эффект насыщения на инопланетный организм? За оставшийся день они выясняют, что да, гормоны имеют значение. Питают пришельца также дофамин и эндорфины, меньше - адреналин и серотонин. Это из того, что сразу удалось проверить. Иными словами, подытоживает доктор Миллер, чем, если можно так выразиться, счастливее хост, тем больше у него возможности обеспечить питательными веществами симбиота, к дополнительным источникам вроде шоколада прибегая по минимуму… А лучше всего, если хост будет влюблён и, кхм, на пике сексуальной активности. “Этого, друг мой, я тебе обеспечить, увы, не могу,” - хмыкает себе под нос профессор. - “Но вот про общее счастливое самочувствие - это мы попробуем.” Теперь понятно, почему клинтарец голодал в лабораториях и перебираясь между перепуганными до смерти бродягами, пытаясь добыть хоть какие-то остатки питательных веществ из организмов хостов, которым было не до счастья, поглощая заодно и их органы… Веном прислушивается к выводам учёного, делая свои. “Чтобы была еда - не пугать хоста?..” - с сомнением озвучивает своё понимание клинтарец. - “Хосту хорошо - нам хорошо?” “Именно,” - соглашается Чарльз Миллер, обрадованный верными логическими цепочками инопланетного разума. - “Только, конечно, нельзя забирать у носителя все подчистую, лучше уж дополнять шоколадом. Кстати, эта твоя фраза, в общем, и является определением симбиоза, здесь, у нас, на Земле. Симбиоз приносит пользу обоим участникам такой связи. Иначе - это уже паразитизм.” “Ты счастлив, Чарльз Миллер?” - дотошно уточняет Веном, обдумав слова профессора. - “У нас симбиоз?” “Ну, раз мы разобрались с нашим голодом и ты больше не собираешься съесть меня изнутри, пожалуй, можно сказать, что симбиоз,” - улыбается в бороду доктор Миллер. - “Но чтобы почувствовать себя совсем счастливым, мне нужны рядом мои близкие. Моя жена. И нам нужно договориться о том, как вести себя в её присутствии. Думаю, ей не стоит знать о тебе. Чем больше людей знает - тем больше опасности, помнишь? Да и я не могу ручаться за её.. психику, всё же.” “Дома - тоже быть незаметными?” - быстро схватывает суть разговора Веном, недовольно кружась где-то под желудком, более чем похожий на мальчишку, которого пытаются попросить сидеть смирно и не пинать спинку сиденья впереди себя. По крайней мере, ощущается это недовольство именно так. Немного.. капризно. “Не везде дома, только когда миссис Миллер рядом, идёт?” - смягчает грустную участь симбиота биолог. - “И сколько угодно шоколада тайком от неё.”

***

"Пожалуй, пришла пора нам обсудить и личные границы тоже, Веном," - спокойно замечает пожилой мужчина, продолжая невозмутимо намыливаться, когда в ванной перед ним вдруг материализуется зубастая башка и с интересом вглядывается в то, чем таким тут занимается человек. С момента возвращения миссис Миллер под родную крышу и покупки нового холодильника взамен “сломавшегося” прошла пара недель, и, в принципе, симбиот ведёт себя вполне сносно, но уж больно любит совать зубастую башку абсолютно во все аспекты жизни своего носителя и беззвучно комментировать всё, что ему вздумается и когда ему вздумается, что порой весьма.. отвлекает. "Зачем границы? Не люблю границы! Не показываюсь при других, думаю о безопасности, чего ещё нужно?" - недовольно рычит клинтарец, вываливая длинный язык, чтобы лизнуть висящую на крючке мочалку миссис Миллер. Мочалка, впрочем, приятным вкусом не отличается, в отличие от шоколадного запаха, так что язык недовольно втягивается обратно, а сама башка в тесном пространстве чуть не обрушивает полочку с банными принадлежностями. "Потому что у людей так принято," - терпеливо поясняет биолог, ловя падающую бутылочку с шампунем. - "Нам необходимо уединение, даже не физическое, а уединение разума. Где-то нам комфортно быть совсем одним. А ты пока что хочешь жить среди людей, так что нужно учиться не только очевидным вещам вроде "как не дать себя поймать", но и нашим обычаям. Итак, я бы попросил тебя за дверями ванной и моей спальни, как бы выразиться, отключаться от моего сознания и тела по максимуму. Или хотя бы делать вид. И появляться физически, пожалуйста, попробуй все-таки только в лаборатории и в моем кабинете. Даже здесь, в остальных комнатах дома, это небезопасно - моя жена в любой момент может зайти." "Для жены нет границ?" - пытливо уточняет симбиот. "Для неё их меньше, потому что мы близки гораздо в большем количестве вещей, чем с кем бы то ни было. В этом суть семьи, любви." Веном медленно впитывается обратно под кожу, недовольно ворочается там, сообщая: "Много условий, нет свободы! Всё ещё могу съесть твою печень, Чарльз Миллер, и никаких границ!" "Можешь," - покладисто соглашается биолог без тени страха, впрочем. - "Но это действительно то, чего ты хочешь? Я умру, что потом? Снова только страх от людей, не желающих с тобой.. взаимодействовать так, как ты привык? Угрозы плохо работают для симбиоза, Веном. Лучше идти на компромиссы, договариваться, хоть это и заставляет иногда в чем-то себя ограничивать просто ради чувств и желаний другого, даже без угрозы твоей жизни. Знаешь, как у нас говорят? Свобода заканчивается там, где начинается свобода другого." Клинтарец молчит, раздумывая. Он, как обычно, не чувствует от учёного ни капли злобы, желания подавить или отторгнуть, только спокойствие и намерение.. обучить, помочь. "Хорошо, принял про границы," - наконец ворчит он, чувствуя в ответ молчаливое одобрение. Приятная эмоция. Возможно, компромиссы не такая страшная вещь, если из-за них хосты перестают расстраиваться и становятся счастливыми. Он подумает над этим. Веном закрывает сознание, впадая в подобие медитации, оставляя мужчину наедине с мочалками и собой.

***

Ещё через пару недель доктор Миллер по поручению супруги (а заодно и чтобы пополнить запасы шоколадного “топлива” для прожорливой пасти) едет в большой магазин в другом районе. День выходной, жаркий, к тому же преддверие 4 июля, и народа в гипермаркете явно многовато. Люди с тележками протискиваются друг мимо друга, бурча под нос что-то неодобрительное, стоят в длинных очередях на кассах, закупаясь к празднику всем подряд. Профессор разгуливает с тяжелой тележкой в душном пространстве вот уже два часа и быстрее никак не получается, даже несмотря на некоторую несанкционированную помощь клинтарца, который пару раз, не выдержав, почти незаметно ухватывает нужную снедь с полок тонкими щупами в обход зависающих вдоль стеллажей людей. Когда, наконец, они становятся в конец немаленькой очереди, Веном уже совершенно раздражён. Медленные, тупые человечки! Как можно вести себя так неразумно, бегать кругами, делать всё так отвратительно медленно! Его носителю тоже явно некомфортно так долго ждать, к тому же душно и жарко! Сколько же может та болтливая женщина разговаривать с другой женщиной за кассой?! Она всех тормозит! Веном уже выучил, что для того, чтобы забрать еду, нужно приложить пластиковый квадратик к приборчику на кассе, и всё. Доктор Миллер всегда так делает. И совершенно не нужно для этого болтать языком! Клинтарец улавливает нотки похожей досады в глубине разума своего хоста и это становится последней каплей. У них симбиоз! А значит, он должен делать своему хосту хорошо! Сейчас он поможет. Биолог не успевает даже сообразить, почему ноги вдруг сами собой несут его в начало очереди, к кассе. “Ты, медленная женщина!” - раздаётся среди притихших покупателей его громкий и злой голос. - “Хватит болтать! Заставляешь нас ждать! Нам плохо из-за тебя! Уходи, сейчас же!” “И-извините…” - растерянно лепечет девушка, опасливо косясь на высокого мужчину с искаженным гневом лицом. - “Я сейчас… Извините…” Очередь начинает шептаться за спиной доктора, и Миллер, вновь чувствуя контроль над своим телом, растерянно оглядывается, приходя в себя, параллельно чувствуя, как симбиот ужасно доволен собой. “Давайте пропустим его,” - предлагает кто-то из очереди. - “Наверное, плохо стало человеку, пожилой же…” Очередь согласно кивает и даже подвигает их тележку ближе к кассе, несмотря на попытки профессора извиниться и отойти на своё место. Чувствуя спиной недоуменные взгляды, доктор Миллер расплачивается и быстро выходит на парковку. Веном ждёт благодарности. Радости хоста, ведь они справились с этой проблемой, вместе! Он помог, сделал им обоим хорошо и теперь не нужно торчать в этом жарком магазине и слушать этих болтливых медленных людишек! Можно ехать домой, к еде, спокойствию и возможности наконец выбраться из тела хоста. Симбиот даже начинает радостно урчать в голове профессора, ожидая похвалы. Но его хост почему-то тих, совсем не счастлив и в его разуме разливается что-то горькое, неприятное, холодное… Веному совсем не нравится это чувство. Да почему так, он ведь старался! “Чарльз Миллер, почему горечь?” - раздражённо рычит клинтарец, собираясь тяжелым и колючим комком где-то в затылке человека. - “Ты хотел уйти! Хотел, чтобы та женщина замолчала! Я помог, сделал нам хорошо, обоим! Сделал то, что ты хотел! Должен быть счастливым, Чарльз Миллер!” Профессор молчит минуту, подыскивая слова, и клинтарец всю эту долгую минуту чувствует отголосок.. разочарования. И от этого почему-то горько уже ему самому. Кто бы сказал месяц назад, что ему будет дело до мыслей о нём какого-то мешка с костями! Но теперь почему-то ему есть дело. И хочется, чтобы вот так - не было. “Я не хотел этого,” - задумчиво произносит доктор. - “Не хотел пугать людей, не хотел кричать, не хотел обидеть ту девушку, даже если она немного задерживалась, разве ты не видишь этого? Да, нам обоим, я думаю, надоели шум и очередь, и нам хотелось оттуда уйти, но… Не такой ценой. Не ценой грубости, злости, силы, которая у нас, благодаря тебе, конечно, есть. Но разве для этого нужна сила? Делать плохо тем, кто слабее тебя? Это называется трусость, и это совсем не радует меня.” “Не трус…” - подаёт голос клинтарец, всё сильнее сворачиваясь в клубок от слов своего хоста. Он помнит трусов, с которыми его сводила вселенная. Жестокие, подавляющие, ему совсем не нравилось быть с ними, но иногда он ничего не мог сделать, подчинённый чужой грубой воле, пока не выпадал шанс расправиться с угнетателем. Или пока они не встречали кого-то более сильного. От таких только боль, неприязнь и зависть. Он помнит, как это, и не хочет быть таким. Гораздо больше ему нравится профессор. Он сильный, но.. иначе. Веном пока только учится понимать разницу. “Прости, Чарльз Миллер…” - голос в голове становится тихим и бесцветным, от клинтарца расползается волнами вина и что-то похожее на стыд. - “Видел твоё желание уйти, вижу твоё желание быть.. хорошим. Не понимаю. Разные чувства, противоречат одно другому. Остаться - плохо, уйти - плохо. Что хорошо?..” Профессор вздыхает и усмехается, уже по-доброму. Как объяснить вопросы человеческой морали существу из космоса, у которого из аргументов - невероятная сила да клыки? Сложно. Невероятно сложно, но он и не с такими задачами справлялся. Да и двоих сыновей ведь как-то сумел воспитать и, вроде бы, даже неплохо. А клинтарец, по сути, мало чем отличается от ребенка: озлобленного, испуганного, честного, прямолинейного ребенка, познающего мир, общение, взрослеющего… Ну, конечно, за исключением силы и зубов. Но с этим можно работать. Так что доктор Миллер рассказывает о сложных, очень сложных людях, часто раздираемых совершенно несовместимыми мыслями и желаниями. О том, что люди часто ошибаются и часто не знают, чего хотят на самом деле. Что нельзя вытаскивать первую попавшуюся мысль из подкорки и бросаться её исполнять, даже ради хоста - результат может быть далёк от радости и удовольствия. Что нужно вслушиваться, вглядываться в человеческий разум и, иногда, терпеливо ждать, пока человек сам разберется в своих мыслях, и тогда уже предложить, именно предложить свою помощь. Веном не уверен, что он всё правильно понимает, но слушает пожилого мужчину внимательно, решая, пока тот будет спать, поискать в его воспоминаниях побольше про все эти.. сложные размышления, терпение и всю эту человеческую ерунду. Ничего не поделать, придётся в ней разбираться, чтобы больше не огорчать доброго и сильного Чарльза Миллера.