Мисаки Узумаки

«If we could feel more guilty,

we could change this sorrow

If we had a little hesitation,

no one had to cry like this.»

Matryoshka — Tyrant's Miniature Garden

      Я подпираю кулаком щеку и тихо жую лапшу до состояния каши, витая в своих мыслях, будто есть рамен меня заставили силком. Я так давно хотела его попробовать, и вот, весь мой восторг опять сбивают глупые надоедливые мысли, налетающие на мою безмятежную жизнь, как будто назойливые мошки. Палочками безмятежно тихо вывожу узоры в бульоне от скуки и жую при этом точно как корова медленно. Мой план становления массовкой с грохотом провалился. Понятно, почему у меня не получилось. В глубине души я лелеяла надежды на то, что когда-нибудь смогу сблизиться с Наруто, Саске и Сакурой, поэтому не выкладывалась на полную, чтобы воплотить план в жизнь всеми возможными способами. Я правда не старалась изо всех сил, хотя стоило бы. Теперь из-за моей секундной слабости Наруто будет лезть вон из кожи, становясь моим другом. Шансов на то, что все будет спокойно в будущем с каждым поворотом судьбы уходили в отрицание, пока и вовсе не дошли до минусового значения. Главное, что я предупредила Наруто: ничего не получится. Ага, конечно, так я себе и поверила. Он целеустремленный и упорный, что делает его выигрыш в нашем соревновании за свою гордость вопросом времени. Смогу ли я держаться в трезвом рассудке, когда меня окружают люди, стремящиеся ко мне? Почему Наруто, словно мотылек, летит на свет, но не понимает, что это тепло обманчиво? На его месте я бы не доверяла человеку, который с сам с собой то разобраться не может. И откуда у него такие предпочтения на друзей… Пусть у меня больше и нет причин быть с Наруто холодной и отстраненной, так быстро переключиться на открытость я уже не могу. Может, я уже слилась со своим образом за эти недели, может, я просто боюсь его реакции. Боюсь того, что, как в прошлой жизни, когда я откроюсь человеку и стану искренней, наскучу ему, стану неинтересна и не нужна. Хочет меня понять? Мне даже интересно, что будет, если это все-таки произойдет. Я наскучу ему после того, как открою свое сердце или он решит уйти раньше, чем я успею ему довериться? Это тоже вопрос времени. Я не смогу долго держаться, я уверена. Хотя бы сейчас не стоит себя обманывать. Осталось еще пять ночей. Уже боюсь, какими неловкими они будут. Мне вести себя как раньше или вести себя помилее? Быть нейтральной, наверное… А там и до друзей недалеко. Черт возьми, ну почему все так сложно! Или все предельно просто, и это только я здесь ничего не вразумляю. Я уже и забыла ощущение собственной выученной беспомощности. Если так, то, о, да, я та еще зубрила. Даже несмотря на возможную дружбу с Наруто, я не хочу занимать место Саске или Сакуры. Наруто, Саске и Сакура идеально дополняют друг друга. Их команда — грамотно сбалансированное трио на подбор, и лезть между легендарными товарищами в будущем я не собираюсь. Если бы не Сакура, Наруто и Саске не получили бы тот вагон заботы, любви и тепла, благодаря которому они продолжали жить и верить в лучшее. Если бы не Саске, Наруто и Сакура так бы и не познали, что такое бороться за свою любовь или уметь ее отпускать. И, если бы не Наруто, никакой бы команды номер семь не существовало бы вовсе. Если меня сунут в седьмую команду вместо Саске или Сакуры, я почувствую себя очень паршиво. Ненавижу быть лишней, но еще больше ненавижу быть заменяющей. И я все еще хочу оставаться поодаль от центра событий сюжета. В крайнем случае повышу свой ранг ирьенина с C, который планировала изначально, на B — таким образом, вся моя работа будет ограничиваться приемом больных. Видеть чью-то кровь и ранения мне тоже не по душе, поэтому самым лучшим исходом событий будет моя работа в госпитале в качестве человека, работающего в архивах или с документами. Сомневаюсь, что ирьенина низкого ранга отправят на передовую на следующей Войне Шиноби, когда она начнется. А она начнется. Обстановка в Конохе неспокойная. Несмотря на недавнее завершение Третьей Мировой Войны Шиноби, дух скорби стремительно распространялся по Скрытым Деревням, и жалкие попытки воссоздать в них атмосферу былого пацифизма уже никого не вдохновляли и никак не спасали матерей, оставшихся без детей и мужа и сирот, оставшихся без родителей. И имена их никто не вспомнит. И дай бог, чтобы от любимых, от тех, кто погиб, остался хоть клок волос или тряпочка былой одежды. Люди глушат боль алкоголем, раны на мертвых никогда не заживут, да и на сердцах выживших тоже да так, что те думают, что лучше бы погибли, чем продолжали существовать так. Болезни, прогрессирующие на фоне тяжелых моральных потрясений калечат невинных. А чем в чем виновен тот, кто от своей боли сошел с ума? Каждый в этой войне стал чуточку инвалидом: кто-то лишился сердца, кто-то разума, а кто-то всяко утратил смысл. Парадокс сильных людей в том, что они обезумевают от своей силы в разной степени. А кто-то безумен и оттого силен… Когда человек всемогущ и при этом, испытав боль утраты и безудержную ядовитую депрессию, сжирающую с потрохами, остается горазд на эмпатию, сочувствие и милость — эта сила страшнее, чем самое истинное зло. Насколько такой человек жесток на самом деле? Как глубоки его порезы? Такие люди состоят из ваты, пропитанной спиртом, которая постепенно наполняет полностью не только их раны до самых краев, но и огромным чувством груза на душе, с которым та же вата справиться не сможет совсем. На рядового шиноби по типу среднестатистического токубецу джонина приходится одна лишь Цунаде дай бог хоть в мечтах. Все молчат, этот факт всем известен: детей в Академии Шиноби растят как растят на убой свиней, и все прекрасно понимают, что однажды неспособные прогрызать себе путь сквозь тело и кожу врага станут пушечным мясом — мягкой подстилкой для ног более сильных ниндзя (они лишь отсрочивают срок своих страданий). Опосля войн и тяжелых миссий те ниндзя будут передавать поколениям свою доблесть, честь, техники и боевые приемы, и, конечно же, боль. Система Шиноби любезно укрепила дух жажды крови в воздухе, а Воля Огня плевалась и дышала на все огнем — вот так Деревни и погибали. Так и умирают люди. И хочется ли после такого иметь любовные, дружественные и родственные связи с шиноби? Условно что, если мне захочется любить того же Неджи или тех, кому пришлось погибнуть ради мягкого подъема Наруто и Саске к решению своих божественных проблем в каноне манги? Что делать обычным людям с одним желанием жить? Скорее, проще умереть, чем не сидеть на иголках всю свою жизнь будучи в мире шиноби. Осознанно привязываться к Наруто кажется безумством. А что же не безумство? И я уж не знаю, если буду сильной, я буду сильной от безумия, поработившего мою душу или буду безумна от силы и власти в моих руках. Самое мое большое желание — это не познать ни то ни другое. — От рамена должен идти пар. Твой совсем остыл. Как ты можешь его есть? Он же теперь холодный! Я секунду потупила взгляд в свою миску, и сразу после этого повернулась к источнику голоса. Пухлый мальчик забавно улыбается мне с щеками, полными еды, и принимается снова активно есть. Судя по его торчащим длинным волосам и аккуратному носу в сочетании со специфичным для шиноби весом, передо мной сидит Чоджи. Он держит миску в своих руках близко ко рту, в руках у него палочки, которыми он придерживает нити слишком длинной лапши. Чоджи оборачивается к сидящему рядом мальчику, и мне хватает увидеть один только высокий хвост и его безразличное лицо, чтобы понять, что это — Шикамару. — Жуй, а не болтай с девчонками. — Комментирует тот слова Чоджи. — В этот раз я плачу, так что постарайся съесть столько, сколько в тебя влезет, — Шикамару ухмыляется и подпирает лицо ладошкой. Он, ленно развалившийся на стуле Ичираку, чуть ли не лепешкой распластался по стойке заведения. Чуть повернув голову за друга, он косится на меня на меня: — Я Шикамару, — после он представляет своего друга, увлеченного едой, еле заметным кивком головы. — Это Чоджи. Ты Мисаки Узумаки, — говорит он в такой манере, будто я не знаю собственного имени. Я, опешив, чешу макушку в стиле Наруто и киваю: — Да. А откуда ты знаешь? — Я слышал, что тебя нашли неподалеку от Деревни. И ты Узумаки. И теперь ты здесь, — флегматично подытоживает он. Чоджи заинтересованно глядит на меня уже в открытую. — Почему ты сидишь тут одна? Шикамару скрывает свой любопытный взгляд за безразличием его детского прищура. — Мне так захотелось. Чоджи и Шикамару переглядываются и уже с открытым вопросом в глазах смотрят мне прямо в душу, выражая свой вопрос в тоне претензии: — У тебя что, друзей нет? Почему они хотят так много знать? Шикамару и Чоджи похожи на абсолютно незаинтересованных в чужих людях ребят. Природу их интереса я не знаю, но не ответить на вопрос было бы еще более странно. — Конечно, у меня есть друзья. — Машу руками перед собой так, будто с количеством резких нервных движений в моем теле мои способности врать растут. Чоджи звучно выпивает весь свой бульон из миски, облизывается и неряшливо вытирает рот тыльной стороной ладони и запястья от жира. — Так кто? Шикамару закинул руки за голову с видом ученого-гения и проговорил это излишне пафосно. Думаю, пафос у Шикамару в крови, поэтому винить его за то, какой он есть — неуважительно. — Очевидно, что у нее нет друзей и она просто придумывает на ходу их наличие, чтобы не казаться в глазах ровесников жалкой и странной, Чоджи. Я разеваю рот. Как по хамски! Быстро выпиваю бульон и, тыча пальцем в Шикамару, кричу: — Это провокация! Он пожимает плечами. — У меня есть друг! — И где же он? — Шикамару беззлобно фыркает. Ему что, действительно так интересно? Показаться перед своими будущими одноклассниками изгоем деревни я не могу, несмотря на то, что я к этому буду близка, если сдамся в плен теплых речей Наруто. Если я не смогу найти больше друзей, кроме как него и Сакуры с Саске, то я точно убежусь в собственной никчемности и оставлю все попытки заводить знакомства во все еще новом для меня социуме раз и навсегда. Глаза бегают по скромному заведению в поисках кого-то, кто может подойти. Солнечные лучи агрессивно пробиваются сквозь редкие щели в прорезях стены из досок, название раменной перекатывается по полотнам на легкому ветру. Зной в воздухе пахнет летом, но в Ичираку не жарко: напротив, прохлада длинного большого и старого вентилятора спасает покупателей от жары уходящего лета. В углу с книгой, под завесой тени, сидит мужчина. Кроме него здесь стулья занимают только призраки прошлого и девушка с очень маленьким грудным ребенком. Как я поняла, это Какаши. В его руках покоится похабное чтиво авторства Джирайи под названием «Приди-приди, Рай». Контрастом с яркой обложкой переливаются серые волосы мужчины в разных оттенках седого, его глаз, единственный, что виден, уныло быстро скользит по строкам с невероятной скоростью, пока его руки пролистывают страницы и с периодичностью в три минуты гладят сгиб книги по внутренней стороне корешка. Иногда выражение его лица меняется на смущенное или удивленное, злое и грустное, однако поймать эти моменты тяжело, а уловить их через плотную ткань черной маски и того труднее. Я быстро указываю пальцем в ту сторону и, лучезарно улыбнувшись, неожиданно для всех произношу: — Это мой друг! Не смотрите на его возраст, в душе он чувствует себя молодым! Шикамару и Чоджи переглядываются, уже окончательно думая о том, как бы смыться из этого цирка поскорее. Какаши выныривает из сюжета помятых страниц с вопросительным выражением лица и тела: его поза приняла удивленный вид из высоко поднятой головы и чуть напрягшихся плеч и коленей, говорящих о его намерении встать и уйти куда подальше. Страшась, я поворачиваюсь к нему и вопреки здравому смыслу тут же начинаю задорно махать ему рукой: — Какаши-сан, Какаши-сан! Вы меня не узнали? Я сама не поняла, к чему устраиваю это представление, зато это отличный способ повеселиться и познакомиться с копирующим ниндзя Конохи — что, к слову, будет не так уж и благоприятно для меня в будущем. — Да? — Он пожимает плечами и возвращается к жадному чтению книги. Посчитав меня отвлекающим от тех редких минут его отдыха фактором, а происходящее — шутки от мелких хулиганистых детишек, он не уделяет ни мне ни Шикамару и Чоджи ни капли внимания, пусть и окинув подозрительным измученным взглядом. Мальчики посмотрели на меня, как на душевнобольную, и замолчали. — Хочешь сказать, такая малявка, как ты, дружит с Хатаке Какаши? — Подытоживает Шикамару. — Кого ты пытаешься надурить? Фыркнув, я прыгаю на свой стул и расслабленно заказываю еще миску лапши просто, чтобы избежать всей неловкости момента. Ловлю на себе осуждающие взгляды и спешу оправдаться: — Вы что, не понимаете таких банальных шуток? Шикамару хмыкает. Мне нравится проводить время до Академии так беззаботно. С началом Академии уйдет детство в привычном для меня понимании этого слова. Сейчас я год могу тренироваться не так усердно, потому что моей жизни ничего не грозит, поэтому уходить прямо сейчас на полигон я не спешу. Шикамару и Чоджи оценили мою глупость вперемешку с попытками держаться за свою идею (даже если идея — это глупое подобие шутки) до конца. Попрощавшись, Шикамару отсалютовал мне на прощание, уже проходя через висящие ткани Ичираку, а Чоджи пожелал мне приятного аппетита и следом выразил свою надежду на нашу будущую встречу. — Так, с каких пор мы друзья? Какаши ровно смотрит на меня через все расстояние между нами. Испуг во мне осел, строгость в глазах Какаши поугасла с моей улыбкой, и я вприпрыжку оказалась у его столика. — Простите за беспокойство. Какаши заинтересованно откладывает книгу в сторону. — Значит, Мисаки Узумаки. — Да, верно. А вы — Какаши Хатаке. Какаши скрещивает руки на столе, и, как болванчик, чуть покачивая головой, поворачивает свое лицо по отношению ко мне в три четверти, изгибая бровь. — Тебе должно быть хорошо известно, что тыкать пальцем на обычного человека и называть его своим другом может быть неприлично? Я ожидаю нового вопроса. Оба знаем, что никто из нас не будет отвечать честно, да и насколько надо быть наивной, допуская мысль об искреннем разговоре бывшего члена АНБУ с ребенком, что даже в Академию поступить не успел? — А вы и не обычный вовсе. Какаши кажется славным парнем и обычным гражданским, любящим странные вещи. Если бы не ежесекундное наличие при себе книжки для взрослых и этой странной маски, я бы дала ему характеристику ничем не отличающегося от других людей человека. Странно, что Какаши считает себя таковым, ведь я сужу с колокольни ребенка, а он — со стороны взрослого человека, трезво оценивающего свой нестандартный вид. — Надо же, — без намека на восторг протягивает он. Тишина в Ичираку изредка прерывается пением скворцов на фоне повседневных разговоров людей, проходящих мимо. Какаши прочищает горло и снова берет книгу в свои руки, перелистывая на ту страницу, где он остановился. Мнусь, зная, что он видит мои метания. — Я бы хотела у вас спросить… — поочередно стукаю пальцами по деревянной поверхности столика, не решаясь сказать просьбу громче и очевиднее для посторонних ушей. — Не надо, — лепечет Какаши, шурша потрепанной книжной бумаги. — Почему? — Признаться честно, примерно такой реакции от Какаши я и ожидала. Нет, я допускала, что его темперамент будет еще жестче и труднее, однако или сказывался мой возраст, или моя внешность, напоминающая ему почившую жену его сенсея, или у него просто сегодня хороший день, а он — хороший и уважающий гражданов Конохи обычный интеллигентный человек, но терпения у Какаши не занимать, поэтому я проявляю наглость и не теряю попыток его разговорить. Любая информация будет ценна. У меня нет доверенных источников, откуда бы я могла узнавать свежие новости и следить за продвижением сюжета: люди на улицах часто болтают без умолку и невпопад, Наруто не может говорить о Конохе без эмоциональной окраски, что часто сбивает с толку, у Саске еще нет дела, интереснее чем тренировки и максимум какие никакие переговорки с людьми из клана, а Сакура сама ничего не знает, потому что аналогично у нее нет ни друзей, ни ее родители никакой ценной информацией не обладают, являясь обычными жителями Деревни, Скрытой В Листве. — Я слышала в приюте, что вы очень сильный ниндзя. У меня есть много вопросов, это займет всего ничего, зато вы пополните свою карму такой добродетелью, как помощь людям вокруг! Какаши, теряя крупицы счастья от нахождения наедине с самим собой, водит плечом, стряхивая с себя остатки томительного сна. — Ничто не способно очистить мою карму, — его слова лишены высокомерия — он чисто верит в сказанное. — Вы, как шиноби Деревни Листа, должны оказывать помощь всем нуждающимся в ней обычным гражданам. — И почему все Узумаки так рьяно пытаются разболтать именно меня… — Какаши чешет щеку через ткань маски и на мгновение задумывается. — Я так и не понял, чего ты хочешь от меня. — Всего немного информации. — Неужели нет больше взрослых, которые смогли бы ответить на все твои вопросы? — Честно, нет. — Я выуживаю из тарелки Какаши один моти, и вижу, как его лицо наполняется выражением глубокой печали и тоски, и я легко могу заметить все колебания чувств ниндзя, наблюдающим за своей постепенно редеющей еде в тарелке. — Но к чему я это всё затеяла… Щеки набиты моти, поэтому говорить удается с трудом. Палочкой указываю на Какаши, произвольно жестикулируя ей и активно лицом по мере продвижения разговора и углубления в детали: — Как вы, я уверена, знаете, я вот уже как несколько недель проживаю в Конохе в местном приюте на отшибе напротив скалы Каге. Несмотря на то, что от других я ничем не отличаюсь кроме своего клана, люди косятся и это заметно невооруженным взглядом. Что странно, ведь нет никаких поводов. Уж простите за откровение, но мне давно не приходилось говорить с кем-то, кто мог бы меня понять в полной мере и дать мне ответы, в которых я нуждаюсь, ведь как любой нормальный ребенок, я хочу спать спокойно. Чувство тревоги вам точно знакомо, поэтому вы поймете меня. В Деревне что, кризис? Постоянно слышу, как люди талдычат о нехватке рабочих мест для не-шиноби и сокращении уровня обеспечения на низких рангах для последних. Кажется, что единственный вариант жить в достатке — вступить в ряды особых подразделений, где твоя жизнь не ценнее пятака, зато деньги ты получаешь приличные. И что же в конечном итоге творится с Конохой? Мне всю жизнь здесь обосновываться, как никак… Какаши ни капли не удивился моему активному монологу, и, не отводя взгляда от летающей у соседнего стула мошки, изредка уворачивался от палочек, норовящих попасть ему прямо в лицо в порыве моего бурного устного размышления. — Хочешь поговорить о благополучии Деревни. Теперь я понимаю, почему ты пыталась завести дружбу с Шикамару. С вероятностью свыше пятидесяти процентов Какаши корит себя за то, что не подыграл мне тогда, как Шикачо были здесь. Он смог бы подтвердить мои слова Шикамару, а тот поддержал бы со мной разговор, и сейчас Какаши не пришлось бы тратить свое время. В противном случае, он мог бы сбежать. Жаль, что поздно — судя по моим горящим глазам и боевой готовности, Какаши еще с начала нашего разговора растерял всякий смысл пытаться сбежать от меня. Иметь дело против такого сильного противника, как пятилетней ребенок, не владеющей ниндюзцу, гораздо сложнее, чем спрятаться или сбежать от ниндзя уровня джонина. Это схоже с игрой в шоги, где легко может победить тот игрок, что о правилах в ус не дует и выборы делает по методу тыка, случайно. Какаши хотел думать, что если он ответит на все интересующие меня вопросы, я отстану раз и навсегда. А если и не раз и навсегда, то хотя бы на неделю. Прежде чем ответить, он оглядывает меня с ног до головы. Он и без использования шаринга понимает, что я не враг Конохи под хенге. И я все еще ребенок. Но не думаю, что Какаши будет подбирать формулировки для общения с таким настырным дитем. Это сыграет мне на руку, ведь, пусть ментально я и становилась ребенком, слушать сюсюканья и лелеющие голоски мне не по себе. Хотя, могу признать, часто становится уж очень одиноко без родительских фигур — может, именно поэтому мое восхищение к Итачи и к Какаши имеет особую природу. Самое главное — выудить ответы из скрытного Какаши, а в остальном дело за малым. Не хочу быть торчащим гвоздем, однако если придется дружить с Наруто, нужно приготовиться быть сильной морально и физически. А для начала стоит узнать об обстановке в Деревне, ибо, как я и описала, некое напряжение витает в воздухе до сих пор. — Ты родилась в начало послевоенного периода в Конохе. Наша Деревня всегда имела преимущество перед другими Скрытыми Деревнями, как, например, пригодный для взращивания пропитания климат, запасы природных ресурсов на года вперед и целый арсенал оружия, о котором тебе, конечно, знать не положено. Впрочем, — Какаши выставил руку, — война дает о себе знать. Не переживай. Коноха скоро будет проживать свои лучшие времена. Настроения гнета уладятся, и ты сможешь стать порядочной куноичи, завести себе семью, детей, и умереть в покое. Слышать о смерти из уст Какаши казалось чем-то в порядке вещей. — Это все? Что насчет Хокаге? — Третий славный парень. Большего я сказать не могу. Он встает изо стола, аккуратно задвигает стул одним легким движением руки и бережно в моменте зацепляет книгу, просовывая ее себе под зеленый жилет. — Спасибо, Какаши-сан! — Постарайся в следующий раз меня не удручать, — вопреки, казалось бы, грубой фразе, Какаши улыбнулся, смыкая глаз, и помахал мне рукой, исчезая в шуншине. Потерянный счет времени сейчас не волнует. Просидев еще минут пять, обдумывая всё сказанное Какаши и сопоставляя это со своими знаниями, я переваривала не только огромное количество еды, что съела за такой короткий срок, но и то количество информации, которое получила. После этого я направилась к Теучи, чтобы оплатить свои незапланированные многочисленные миски рамена, но узнала, что мой счет уже оплачен. Похоже, не так уж и сильно я доконала Какаши — хмыкнув, я начинаю собираться к тренировке. *       Закатное солнце берет под свое оранжевое покрывало прощаний не только Деревню, но и леса, реки, овраги. Пока я иду в сторону полигона, мой день только начинается — я вернулась в приют под шумок и проспала там половину дня, спрятавшись от смотрительницы. Зевая, я украдкой позволяю себе оценивающе проходиться взглядами по работникам стройки, детям, реже — ниндзя, ирьенинов и семьи, возвращающимся домой. Помню, Наруто сказал, что ему нравится осознавать то, что он не один такой неудачник. Сейчас я в полной мере осознаю то, что он имел в виду. Пинаю камни по пути к полигону, и, придя, решаю начать не с физической части занятий, а с ментальной. Помню, что было вчера, когда мы с Наруто чуть не подрались прямо там. Если бы я тогда располагала боевым настроем и силами, я бы не посмотрела на свою слабость по отношению к Наруто и с большей вероятностью вообще напала бы первая, чтобы он не пытался заглянуть мне в сердце. От агрессии сделать такое легче легкого, особенно учитывая, что люди, которые суют свой нос куда не надо действительно могут быть такими назойливыми, чтобы напроситься на кулак. Но, к сожалению или к счастью, злиться на Наруто я долго не могу, как бы себя не заставляла, а другие люди в округе терпимы настолько, что лезть к ним с провокациями к дракам нет надобности. Провожу чакру через все узлы тенкецу и начинаю ощущать себя более бодро, чем до этого. Налаживаю дыхание, медитирую, — на удивление получается избавиться на недолгий срок от тревог, долбящих сигналами красных сирен мою голову. Проводить вечера и ночи вот так, на полигоне, уже становится чем-то родным и привычным. Думаю, это место смогло заменить мне дом — здешние рассветы я встречаю с удовольствием, а закаты провожаю с меланхолией по ушедшему дню, и каждое облако на небе мне приятно и по родному напоминает о простых земных удовольствиях по типу созерцаний перекатывающихся в речке течений или о полетах белых бабочек у кустов позади. — Я когда-нибудь приду сюда первый, ттебайо?! Не вздрогнув, я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на состояние Наруто сегодня. Рукава ветровки, что стала ему коротка, обнажают ссадины на запястьях, нос — красноватый, лицо — помято. — Томатоносый. Кидаю я и отворачиваюсь. И почему он всегда нарывается на драки? Неужели нельзя как-то избежать применения физической силы? Ну да, также инфантильно, как идея о мире во всем мире. Конечно, тут же перед моим лицом проносятся страшные картины того, как дети издеваются над Наруто, поэтому привычная мне досада возвращается домой, в сердце, как в неприятельский лагерь после долгого затишься. Сердце дребезжит, и сдерживаться сложно — смотрю на землю, понурив голову. Но подавать виду Наруто, что меня заботят его проблемы и боль, и что мне не плевать, я не могу. — Что ты сказала, томатоголовая?! — Наруто направляет на меня палец и тут же принимается разминаться, судя по тому, как звук варьируется в пространстве. — Говорю, что если бы приходил пораньше, у нас было бы больше времени на сон по ночам. — Не начинай… — Протягивает Наруто. Встав перед ним, я в привычной манере упираю руки в боки. — И что с тобой? Как мне с тобой спарринговаться, когда тебя итак жизнь сегодня изрядно помотала? Наруто замешкался, чувствуя на себе мой пристальный критический взгляд, оценивающий досконально все лицо и тело с головы до пят. — Я готов к тренировкам! Чем быстрее стану сильнее, тем быстрее всем им покажу, что они оплошали, не веря в меня, даттебайо! — Он победно улыбается во все тридцать два зуба. Скептики во мне не убавилось. Я тоже неспешно начинаю разминаться, пока Наруто перебирает оружие, взятое с собой. — Ниндзя должен стремиться к идеалу или ради защиты или ради своих принципов. Если будешь гнаться за силой в попытке доказать что-то людям, скорее сдуешься сам, а они любезно будут свешивать ножки с твоей шеи, пока ты лезешь из кожи вон, дабы получить их расположение. — Как можно быть такой занудой, Мисаки? Тебе так ненавистно видеть, как я становлюсь сильнее? — Просто убираю лапшу с твоих ушей, которую ты сам себе и повесил. — Что-ж, я надеюсь, она вкусная! — Ты безнадежен… Сначала мы начали с базы: бег, упражнения, не требующие использования чакры, силовые нагрузки, отжимания и прочее. После этого мы пытались кидать снаряды. Особого продвижения у меня нет, зато я научилась таки расслаблять руку, что требовалось при правильном броске куная. У Наруто дела обстояли гораздо хуже, но я решила не зацикливаться на этом, решив, чо это не мои проблемы, и в конце концов он научится сам. — Ненавижу эти снаряды, — он агрессивно пинает камень, преспокойно лежащий на земле. На дворе уже стоит ночь. В небе сверкает острый полумесяц, освещения которого нам хватает, а легкая дымка из облаков скрывает многие яркие звезды, обычно которые видно невооруженным взглядом. Я утираю испарину со лба и, присев на траву: — Говорить тебе про практику и терпение бесполезно, так? Тогда просто напомню, что с такими психами каждую тренировку я скорее сойду с ума, чем мы сможем попробовать спарринги. Эмоции Наруто сменяются с гневных на полные восторга в одночасье, и он от прилива энергии начинает радостно, словно пес, подпрыгивать: — Спарринги! Это очень круто! Мы сможем драться, а потом будем учить техники и, — он широко растопырил ноги, а его руки принялись подряд разрезать воздух, — в итоге я стану самым сильным выпускником Академии! — Будешь также несерьезно относится к тренировкам, всё, что тебе светит — дай бог предпоследнее место, так и знай. Мне ли говорить о серьезности в отношении тренировок, если вчера я сама, поступив эгоистично, позанималась, а с Наруто успела только лишь повздорить? — Замолчи, томатоголовая. Ты уже выжата, как лимон, а мы ведь даже не начали бороться! Через его буйные крики я улавливаю шум своего внутреннего голоса. Мы ведем себя с Наруто так, будто вчера ничего не произошло, но он стал более открытым, а я уже практически перестала стараться выстраивать стены вокруг себя. Тревога снова начинала подкатывать к горлу, а это означает, что нужна разрядка. И это означает только одно: нужен бой. — Не голди. Если ты так силен — докажи. Наруто принимает вызов, и мы стоим друг напротив друга. У нас в руках по одному кунаю. Нападать первой для меня считается пустой тратой сил. Самая сильная тактика против Наруто — это защищаться от его атак и изматывать его, пока у него не закончатся силы, а после делов с концом — совершить решающую атаку. С выносливостью Узумаки это будет долго, однако я хочу пройти это быстро, и Наруто, видимо, негласно соглашаясь со мной, решает ускорить продвижение боя и наступить первым. Миг — вижу его, бегущего в мою сторону с боевым кличем. Резким движением руки он бросает в меня кунай. Я не напрягаюсь и отхожу в сторону. Он подбегает близко, так что наша схватка перетекла в ближний бой. По инерции он бежал в мою сторону, потому я отошла в противоположную, дразня его, точно быка раздражающими мельтешащими конвульсиями красного полотна. — Будешь трусливо бегать по полигону или бороться? Наруто воспринимает мою очевиднейшую провокацию и, видя мой расслабленный вид (хотя я только притворяюсь, будто у меня все под контролем), оборачивается в мою сторону и пытается рывком-прыжком ударить меня сбоку. Взмах ноги рассекает воздух. Хватаю его ногу руками и отталкиваю в сторону, в то время как он параллельно пытается задеть меня. Равновесие он не теряет, а я как раз к этому была близка. Пользуясь моей секундной слабостью, подбегает и заламывает руку, прижимая меня к земле, заставляя меня потерять контроль над своим телом. Свободной рукой молниеносно вытаскиваю из кармана сюррикен и пытаюсь полоснуть им Наруто. Он, замешкавшись, теряет силу хватки, и в моменте у меня получается вырваться. Опережая его наступление, тот же сюррикен швыряю в него и сразу готовлю кунай, убегая за его спину. Наруто начинает выходить из себя, потому что понимает, что у него не получается меня достать — я бегаю кругами и при попытке вывести меня в рукопашный бой я сразу сдаю позиции, ведь понимаю, что физически он сильнее меня и долгое нахождение в схватке без метательных снарядов для меня равноценно самоубийству. Тогда Наруто берет в каждую руку по кунаю, которые собирал с земли, когда я выматывалась, и начинает упрямо игнорировать мою «тактику» дальнего боя. Одной рукой он целится мне в живот рукоятью куная, и пока я пытаюсь увернуться, резко двигаясь в правую сторону, с левой в голову в ту же секунду мне приходит перед глазами лезвие — увернуться я успела благодаря тому, что сразу видела кунаи в руках Наруто и могла подозревать такой прием. Видя, что я отклонилась назад, тут же пользуется моментом и опять пытается заставить меня потерять равновесие с помощью удара ноги, но я быстро приседаю: предвидев это, его нога начала опускаться вниз, и в момент, когда она чуть было не коснулась меня, я кувыркнулась в сторону, тут же выуживая лежащий рядом с собой кунай, любезно оброненный Наруто, и метнула его в него же. Пока Наруто наблюдал за мной и собирался с мыслями (справедливости ради, все это происходило не больше, чем за пару секунд), кунай уже летел в его сторону и слегка полоснул его щеку, пока он бежал в мою сторону. Я неверяще раскрываю глаза и, тяжело дыша, широко улыбаюсь своей маленькой победе. Наруто таки добежал до меня и грозно схватил за предплечья, поднимая с земли. — Эй, эй! Ты чего! До первой крови — понятно же! Мы закончили! — Непонимающе в панике бросаю я. Светлые глаза Наруто смотрят на меня исподлобья. Он хмурится и сурово дышит, широко раздувая ноздри. В конце концов, когда он ставит на землю ошарашенную меня, Наруто широким жестом руки… обхватывает мою шею и начинает тормошить мои красные волосы. — Э-эй! Ауч! Наруто, ты…! — Это мой самый первый и самый классный спарринг в жизни! В этот раз победа за тобой, томатоголовая, но однажды и ты окажешься в дураках! — Э-эй… Да, ага… Ты меня отпустишь? — Еле дыша, хлопаю его по руке. Мое лицо покраснело не то от эмоций не тот из-за его локтя, перекрывающего мне кислород. Наруто, ничего не слыша и не видя, продолжает: — Ты почти проиграла. Когда я стану сильнее, ты будешь со мной дружить, ттебайо? Наруто ослабляет хватку, но не убирает руку. Я, вся пригнувшаяся под весом его руки, теряю весь свой запал, когда его голубые и чистые, искрящиеся добротой глаза смотрят в мои. Откуда в нем эта уникальная способность за такой краткий период времени вызывать у человека столько различных эмоций? Запретная улыбка трогает мое лицо: — И не надейся. Я скорее умру, чем стану его другом — вот увидит.