Мисаки Узумаки

You say too late to start

With your heart in a headlock

You know you're better than this

Afraid to start

(How can you lose? How can you lose?)

Imogen Heap — Headlock

      После нашего разговора прошла целая ночь. Целая ночь его беззаботного сна и целая ночь моих размышлений. С каждым днем я начинала сомневаться в себе всё больше: я уже не уверена, что делаю всё правильно. По наитию, двигаясь по течению жизни свободно, я добровольно заключаю себя в оковы. Когда я решилась плыть по течению, я не могла и подумать о последствиях, которые будут меня ожидать на том берегу. Попытавшись отмахнуться от ответственности и своих обязательств как можно менее трудозатратным способом, я только усилила гнет своей печали и тоски. Напряжение кромсало мою душу на тысячу разных кусочков, и привычная тревожность настигла меня и в этой жизни. Мои волосы колышет редкий ветер: собираю волосы руками в хвост на одну сторону, все это время смотря на свернувшегося калачиком Наруто. Почему в его присутствии я ощущаю себя Маугли или Тарзаном? Тихо к нему семеню, чтобы рассмотреть его поближе, будто он — незапятнанный черствостью плебеев аристократ, а я — дикарка, наткнувшаяся на это чудо природы в своем укромном лесном углу. Пусть Наруто и не был аристократом, а я в свою очередь видела огромное количество людей гораздо аккуратнее маленького Узумаки, меланхоличный во сне его вид не давал мне покоя. Я жадно и медленно впитываю черты лица Наруто уже две минуты всё также, сидя на корточках, кланяюсь небу над его лицом. Руки, сжимающие волосы уже изрядно напряглись. Глаза любознательно расширяются и быстро хлопают ресницы, пока я склоняю голову набок, рассматривая каждый ус на щеке Наруто. Во сне он вошкается и жмурится. До того момента, пока Наруто не начинает говорить во сне несвязный и забавный бред, мои плечи находятся в напряженном расстоянии. Из его вечно приоткрытых пухлых губ вырываются оды рамену. От уха до уха вмиг расползается моя по-дурацки нежная улыбка. Я тут же расслабляю плечи, убираю волосы за ухо, без дела их перебираю, пока мой взгляд опять намертво прилип к Наруто. Его животный магнетизм заставляет меня пялиться так открыто. Мои попытки перестать заниматься ерундой тщетны. Чтобы не смотреть на человека, для начала нужно отвести от него взгляд. И я проваливаюсь на первом же пункте. Ладони, державшие длинные волосы, невольно отпускают некоторые пряди, щекоча лоб и нос Наруто. Он тут же начинает морщиться, поддается наверх и стукается со мной лбами, чихая. — Ауч! — я приземляюсь на траву ягодицами и после в секунду сразу же потираю одной рукой лоб, а другой рукой — ушибленный бок. Наруто смотрит на меня под пеленой еще не спавшего с него сна. — Мисаки? — Наруто. Я резко ползу от него назад, пытаясь хмуриться для сохранения образа, но моя голова забита мыслями о спадающем с меня наваждения. Сдуваю с лица прядку. Она снова падает мне на лицо. Пятерней суетливо зарываюсь в свои волосы. — Я пыталась медитировать. " — Склонившись надо мной?» Хорошо, что Наруто сейчас на человека бодрого не похож и он вряд ли что-то вспомнит на следующий день. — Понятно, — тянет он и снова сваливается в сон. Рикудо саннин. Держи меня подальше от Наруто. Сна ни в одном глазу. Свалившись на траву неподалеку от Наруто, и, скрестив руки за головой, я мечтательно разглядываю небо. Такое наблюдение за природными красотами всегда выручало и спасало разум даже в самых напряженных конфликтах с сердцем. Я жду, пока хоть одна звезда сможет подсказать, что же мне делать с новоприобретенной жизнью, но не нахожу ответа и, не дождавшись восхода, засыпаю. * Солнце слепит, заставляет сначала приставлять к закрытыми глазами запястья, после — строить конструкции во сне с волосами, чтобы те прикрывали лицо, словно шторы, и вскоре после неудачных попыток оградить свое темное сонное ничего от яркого знака начать новый день. Шумно. И холодно, хотя сейчас теплое время погода. Слышу приглушенные голоса, все еще пребывая на границе между сном и явью. Отвлекающие ото сна факторы становятся настолько невыносимыми, что я приподнимаюсь и, потирая глаза, оглядываюсь. Самой главной причиной моего пробуждения становится громкий недовольный голос Наруто. — …Ничего не знаю. Она всю ночь здесь лежала и надоела мне своим сопением. Хочешь разбираться, теме, жди ее пробуждения. Я сладко подтягиваюсь и, видя перед собой картину, композиция которой состоит из спорящей детворы, доброе утро сразу становится утром взбалмошным и немного с приветом. — Привет. Я становлюсь мишенью грозного взгляда Саске. Теперь Наруто наблюдает за нами. — Что-то не так? — я в замешательстве моргаю, приподняв брови и резко чуть поднимаю голову, то ли отклоняя ее назад, то ли вжимая в шею. — Где зонт? Я молчу, хочу что-то сказать, но замолкаю. — Понятия не имею, о чем идет речь. — Выставляю руку к верху ладонью так, будто говорю очевидное. Пожав плечами, снова сваливаюсь в сон. Наруто дразнит Саске, в то время как последний пытается достучаться до меня. Из полуразлеплённых ресниц я вижу, как метается Саске: его взгляд кидается то к одному углу, то к другому, а сам он и губы кусает. Между бровей у него образовалась маленькая морщинка, выдающая его глубокие мыслительные процессы. Наконец, он решается на задуманное, судя по его грузно опустившимся во мгновение плечам. Саске резко хватает меня за плечи и потрясывает туда-сюда, как тряпичную куклу: — Мисаки. Мисаки… Мисаки Узумаки! Просыпайся! Ну же! Начал скромно, а заканчивает так, что у меня голова чуть ли не взрывается от таких нагрузок на слух с самого утра. Птицы, до этого сидевшие на ветках, сейчас вопросительно смотрели на нас троих и реже щебетали о чем-то насущном. Лучи солнца потихоньку начинают жарить, и особый гул природой приятно отдается мне в уши. Правда, этот день немного отличается от всех остальных: сегодня мне не до созерцания природы. Я уже давно проснулась. Ставлю свою жизнь на то, что впридачу с манерами Учих над Саске постарался Итачи-сан — хватка рук Саске одновременно сочетает в себе такие качества как силу и аккурат движений, что не могло не вызывать уважения к воспитанию мальчика. Его голосистые крики, конечно, были необязательны. Если первое меня убаюкивало, второе — заставляло проснуться окончательно. Виду я не подаю, ибо у меня имеются особые планы на следующую минуту. Например, поглумиться над Саске, который так бесцеремонно вошел в мою зону комфорта и попытаться избежать последствий своей шутки. Саске отвернулся, все еще сжимая свои руки на моих плечах, и холодно пожаловался Наруто: — Она вообще живая? Если ты, добе, надо мной шутишь, я тебе… — Ухмылка трогает его губы, в то время как он поворачивается ко мне. — Бу! Саске молниеносно отталкивает меня в сторону, а Наруто начинает хохотать, хватаясь за живот. Я пытаюсь сдержаться, но вид испуганного в моменте Учихи маячит перед глазами, и я прыскаю звонким гоготом: — Видел бы ты свое лицо! — Вы… Его ноздри агрессивно раздуваются. Он стоит на месте и яростно поджимает губы. Стоит отметить, что Саске все еще был пятилетним мальчишкой. — Так, ты что-то говорил про зонт? — Да. Тот зонт, который дал тебе ни-сан… Наруто мы вскоре наскучиваем, и я с облегчением выдыхаю, видя, как он уходит. Еще более «прекрасным» оказывается то, что вслед Наруто бросает мне, что обязательно найдет меня для того, чтобы напомнить о тренировках. Я решаю отвлечься от балагана и вернуться к балагану поменьше. — Будет тебе. Я обязательно верну зонт его законному владельцу, не переживай. Саске засомневался, будто решаясь, стоит ли ему высказывать то, что думает или лучше будет промолчать. Впрочем, когда маленькие дети могли тщательно анализировать свое поведение? — Верни мне. — Твой зонт? Саске помолчал. Я продолжаю, поддаваясь корпусом вперед: — Часто гуляешь под дождем? Всё также молчит. — Я поняла! — Мое озарение я выразила, легко хлопнув кулаком по раскрытой ладони. Меня быстро перебивает Саске, махая руками перед собой: — Ничего ты не поняла! Когда мы с тобой распрощались, я встретил ни-сана и рассказал ему о тебе, — он отвел взгляд в сторону и подправил ворот своей футболки: — Он предложил позвать тебя с нами, но я решил, что будет проще, если он просто даст тебе зонт. Он закончил и сунул руки в карманы. Его лицо покраснело, и в этом нет ничего удивительного. Если бы у меня был такой же образ, как и у Саске, я бы тоже постеснялась разбрасываться такими внимательными и заботливыми вещами, как одолженный практически незнакомке зонт. — Спасибо, Саске, — я слегка поклонилась мальчику, и тот, почувствовав себя неудобно, начал быстро добавлять всё, что придет в голову: — В этом нет ничего такого. Лучше скажи, когда вернешь зонт, — без прошлого скепсиса спрашивает Саске. — Ты одолжил мне зонт, чтобы потом в панике разбудить меня с криками о его надобности? Саске мнется. Он не хочет отвечать, однако то были лишь мои догадки. — Мы с ни-саном всегда гуляем именно под этим зонтом. Он скоро уходит на миссию, и я не знаю, насколько долго он задержится, исполняя ее. Поэтому мне бы хотелось погулять с ним также, как и раньше перед тем, как он уйдет. Я проморгалась и опустила взгляд на землю. — Оу… Я… Значит, обещают дожди? — отвечаю я первой пришедшей на ум фразой. Учихи действительно были людьми, умеющими ценить земные радости как никто другой. Они могучи, их боятся и уважают, а их труд глубоко ценится среди всех народов этого мира. Холодный вид бывает обманчив, и подтверждением тому были сыновья Фугаку. Саске еще совсем маленький. Он не знает, как вести себя со своими ровесниками и зачастую нарочно отталкивает их, ведь в его мире тесно для чужих людей. Маленький жест доброты налицо показывает интеллигентность и глубокую нравственность братьев, привитой им от родителей и вследствие влияния среды остальных Учих. Будь на моем месте кто-то другой, и Саске и Итачи поступили бы точно также. Через их колючки не надо пробираться: их нужно обходить, приглаживать и, по возможности, просто понимать. Учихи сравнимы с дикой птицей, которая при нахождении в клетке становиться жестче и неутешительнее, в конце концов, при первой возможности улетая и становясь свободной. Учихи сравнимы с дикой птицей, которая навещала бы своего дорогого друга, что однажды показал ей широты бескрайних просторов, став олицетворением верности и преданности. Каждый был сам волен выбирать, какую из двух зол он хочет видеть для себя в лице Учих. Заиметь себе в друзья друга из этого клана было бы славно, пусть и не очень уместно в моей ситуации. Нахождение с Саске в хороших отношениях было практически бесполезным: после резни клана он оттолкнет от себя всех, выбрав месть вместо права на счастливую жизнь вместе со своими родными и близкими. После резни клана тот Саске, которого все привыкли видеть, не будет являться Саске вовсе. Это будет паззл из холода, страха, ненависти и безграничной воле к очищению чести его клана, самого себя, а позже и брата. Это не Саске, а жалкая на него пародия. Настоящий Саске стоит передо мной, любит Итачи и также сильно любит гулять с ним под дождем, хотя дожди ненавидит. Он честный, понимающий и умный подрастающий юноша, приятельство с которым явно не окажется лишним в этом жестоком мире. Если я не могу избежать вмешательства главных героев в мою жизнь, я буду прикладывать все усилия для того, чтобы сделать свою жизнь комфортнее. Смогу ли я? Смогу ли спать со спокойной душой, зная, что где-то любящий брат берет на себя бремя кулака и вместо вещей у людей крадет жизни на благо деревни? Смогу ли спокойно спать, видя, как Наруто и Сакура тонут в пучине депрессии из-за потери близкого их сердцам человека? И могу ли я, зная будущее, позволять себе сидеть сложа руки? Нет. Не могу. И стану ли я пытаться? Нет. Не стану. Тот факт, что я уже наломала немало дров, заводя дружбу со всеми подряд, не утешает меня перед лицом принятия правды. Правда говорила мне начать действовать, истина твердила мне сдвинуться с места, и я даже видела, как руки морали в спасающем жесте тянулись ко мне, а я стояла и нарочно уворачивалась от любых попыток вещей извне изменить мою точку зрения. Пока я являюсь сторонним наблюдателем, я ни за что и ни за кого не отвечаю. Пусть все идет своим чередом, само собой, — каждый раз твержу себе я и каждый раз остаюсь неудовлетворительна результатом, потому что мне не нравится то море, в которое меня выбрасывает река моего бездействия. Если я буду делать выборы, если буду ошибаться и спотыкаться, я по крайней мере, увидев ужасный результат, буду знать, что пыталась. Маленький шаг лучше, чем стояние на месте. И говорю я это скованная своими же цепями страха посреди своих мечт, целей и планов. Я часто не могу встать с кровати в положенную минуту, начать тренироваться или медитировать тогда, когда надо, а мне поручают спасти сотни людских жизней и в вытекающем итоге целый мир. — Мисаки? Саске непонимающе смотрит на меня и я, быстро извиняясь, заканчиваю свои размышления: — Подождешь меня здесь? Я принесу тебе зонт. Саске уже устал долго ждать, что видно и по носку ноги, топающему по земле в одинаковом темпе, и в усталом взгляде, и в скрещенных на груди руках. Справедливости ради, будь на месте Саске любой другой ребенок, он бы давно уже закатил истерику. Быстрый шаг сменяется на бег. Не знаю, бегу ли я отчего-то или куда-то, но точно знаю, что ничерта в этой жизни не понимаю. * После того, как я отдала Саске зонт, мы распрощались. Я попыталась вернуться к тренировкам и посвятила им весь свой целый день. Только занимаясь физической нагрузкой я могла избавить себя от мыслей, которые сваливались на меня целыми табунами головных болей. Когда я пыталась прочесть книгу или свиток, между строк проскальзывали страшные сюжеты будущего: «…Вы сможете зафиксировать свое положение… ..Вот только ты не сможешь выжить… …Сделать шаг вперед, сложить печать… …Шаг вперед — считай, одной ногой уже в могиле…» Когда я бралась за медитации, мне становилось физически и духовно плохо от внезапной пустоты, появлявшейся в сердце. Тревожный голос разума был невыносим, а его отсутствие напрягало и пугало еще больше, чем присутствие, поэтому я больше не злоупотребляла такого рода практиками, чтобы не нагружать себя слишком сильно. Из успехов пока что я могла похвастаться только тем, что кунай были на пару сантиметров ближе к мишени, чем обычно. То есть они падали на расстоянии не трех метров от нее, а уже почти двух. Через несколько дней Итачи наведается ко мне и к Наруто и узнает, как мы тренировались всё это время. Я уверена, что несмотря на результаты, которые мы ему покажем, сдавать Кумико-сан он нас не станет, однако это давало мне мотивацию работать как минимум для того, чтобы не ударить в грязь лицом перед гениальнейшим ниндзя Конохи. Я продолжаю тренироваться. Только таким образом бушующий во мне тайфун страхов сдается под напором тупой физической боли во всем теле. Как бы мне не сойти с ума в этом мире печали и тоски, как бы не сдаться манящей меня возможности жить счастливо с людьми, которые протягивают мне руки помощи искренне с добрыми помыслами. Не могу. Я отталкиваю эти руки. Я отталкиваю их также, как Ева бы могла оттолкнуть змея. Запретный плод сладок, и я уж точно не могу позволить себе его вкусить. Бегаю по кругу полигона и по кругу от будущего к воспоминаниям прошлого. Общаюсь с людьми с интонацией человека, позорно вернувшегося, чтобы угнать лошадей. И тоска, тоска, тоска… На новый год загадаю не искать человека или людей, на плечо которых я могу положиться, а стать такой для себя самой. Человек или люди — фыркаю. Понятно, кого я хочу иметь в виду. Если бы я знала, что могу стать Наруто ближе, чем Саске, смогла бы я посмотреть на мое нахождение в этом мире под другим углом? Холодный расчет. Мои мысли. Они горячее, чем кровавые слезы на щеке любого взятого в пример Учихи или ребенка, потерявшего свой дом. Я бы тоже безудержно рыдала, если бы потеряла свой дом. Есть ли у меня место, куда я могу вернуться? Во вселенной, где каждый друг с другом связан, есть ли место и для меня? Сможет ли кто-то дорожить мной также, как Наруто дорожит Саске? Как Майто Гай бережет Рок ли или как Какаши хранит в себе своих почивших товарищей, сдувая пылинки со своих воспоминаний? Самый что ни на есть главный вопрос, смогу ли я позволить кому-то любить меня также сильно и беспамятно и любить сама? Сломанная частица в матрице, не тот код, не тот ключ, не та переродившаяся девушка. Рикудо — садист, раз направил сюда человека, неспособного жить без тепла и знания, что ты нужен. Это просто череда неудачных совпадений, где я действую вразрез со своими принципами и убеждениями. Не делаю ничего, хотя хочу строить, создавать, оставлять свои следы в истории и в сердцах людей. Может, если попытаюсь, у меня что-то да получится? Всяко лучше, чем постоянно жалеть себя. Проверять я, конечно, не буду. Бегаю долго. Как только заканчиваются силы, заставляю себя бежать опять. Когда уже совсем не получается перебирать ногами, отвлекаюсь на метание кунаев и сюрикенов. Болят руки — снова бегаю. Устала бегать? Пятьдесят приседаний, сорок отжиманий и пять минут планки. Занимаюсь разгрузкой нервов до тех пор, пока сумерки не сменяются темнотой. К этому моменты мое тело уже изрядно вымотано, а руки дрожат, не в силах поднять даже бутыль воды. Приятная истома от физических упражнений была в половине дне, сейчас же я чувствую лишь ноющее утомление. Облокачиваюсь на широкий ствол дерева. Сердце медленно гоняет кровь, система чакры тоже вымотана. Пытаюсь дышать глубоко и со вдохом слышу хрип своих легких. В приступе кашля не замечаю голос, окликающий меня: — Томатоголовая, ответь уже! — Чего тебе? — Устало откидываю голову и, тяжело глотая, смотрю на Наруто из полуопущенных ресниц. Наруто стоит передо мной со скрещенными на груди руками и отвечает более спокойно: — Тренировка. В ожидании продолжения фразы я приподнимаю бровь. — Ну, — он задумчиво чешет макушку, сбитый с толку, — тренируй. Всё также молчу и смотрю на Наруто. Под напором его требовательного взгляда я нечленораздельно бурчу себе под нос. Ослабленной ладонью провожу по лицу, чтобы стереть с себя хотя бы часть той усталости, что накопилась во мне за целый день, не отлипая руку от лица, равнодушно смотрю Наруто в душу. Взвешиваю все за и против и заключаю: — Сегодня без тренировки. — Как так? Итачи-сан… — Думаешь, он будет выверять каждый сантиметр кинутых тобой кунаев, чтобы понять, как хорошо ты тренировался всю неделю? Пропустишь одну ночь. Не бойся, я унесу этот секрет с собой в могилу, раз ты так переживаешь. Опережая следующие слова возмущенного Наруто: — Как ты думаешь он узнает? Сомневаюсь, что на восьмую ночь он позовет с собой менталистов из клана Яманака, чтобы проверить, соблюдали ли мы условия сделки. К тому же, Итачи-сан имеет размытое представление о наших способностях. Ему не с чем сравнивать. — Предлагаешь не тренироваться? — Предлагаю тебе вразумить своей маленькой и несмышленной головой, что сейчас мне нужен отдых. Возиться я с тобой не буду — можешь потеряться. И завтра можешь не приходить тоже. Пока. После произнесенной фразы, мои глаза закрылись, но сейчас, не слыша ни громких возгласов ярости или обидных слов, брошенных в ответ в сердцах, я подозрительно открываю глаза и кошусь на Наруто. Пораженный моей грубостью, Наруто сдвигает брови к переносице и смотрит себе под ноги. Колючки, выпущенные мной, настолько длинные, что протыкают мое сердце. Наруто сжимает кулаки. Вина безнадежно расползается в груди, когда кристально чистые голубые глаза обращаются ко мне. В них я вижу всё, что Наруто так отчаянно пытался скрывать: боль, непонимание, огорчение. — Это бессмысленно. Шепот мальчика громко раздается в моем сердце. Хочу спрятаться от его взгляда, хочу убежать и никогда не видеть того, чье сердце только перемолола на тысячи маленьких кусочков. Я молчу. Не думаю, что имею права сказать и слова. Спустя секунды тишины, Наруто продолжает, но уже громче: — Бессмысленно делать вид, что ты ненавидишь меня, Мисаки. — Ты… — Ты можешь заставлять себя так думать, и все же я лучше буду верить своим глазам, чем ушам. Сколько можно выделываться? Тебе не надоело быть такой жестокой? Мгновенная карма. Сердце делает кульбит и в состоянии сожаления спускается к животу. Как он мог меня раскусить? Черт возьми. Почему в попытках быть черствой я, сама того не замечая, продолжаю подсаживать Наруто на иглу доверия ко мне же? Неужели я дала ему надежду, что однажды смогу отнестись к нему с добротой, и поэтому он пытается достичь этой призрачной цели? Почему он пытается заслужить внимание того, кто относится к нему так неуважительно? Последний вопрос, который я задаю. — Придумываешь мне образ доброго человека? Спасибо. Можешь больше не утруждаться. — Я прошу тебя лишь быть со мной… — Это бесполезно, — перебиваю я ядовитым плевком. Этот яд ранит меня и поражает всё, что во мне есть живое, парализует. — Я, в отличие от тебя, не ношу маски. Охотно верю. На мне нет маски — я уже полноценный клоун. — Ты хоть слышишь, что говоришь? Я повышаю тон: — Разве я давала тебе повода думать о себе, как о человеке, который сможет принять тебя?! — Я… Наруто взрывается. Он разводит руки в стороны, и в его жесте я вижу все желание быть понятым и услышанным. — Твое притворство напускное. Фальш захватила тебя с головой, а тебе только в радость строить из себя невесть кого. Найти подтверждения своим словам я не могу, точно также, как не могу утверждать, что понимаю тебя, но я пытаюсь это сделать! Он замолкает, его брови сводятся домиком и он потерянно смотрит мне под ноги. — Я не загадка, чтобы меня разгадывать. Не пытайся залезть ко мне в душу. Меньше всего я люблю, когда люди суют свой нос куда не надо, — последние слова даются мне с трудом. — Поэтому я тебя презираю. — Ты точно такая же, как все эти люди, ненавидящие меня. Отлично. — …Но ты отличаешься ото всех. Это явно не то, чего я добивалась своей грубостью. Почему Наруто не может просто отстать от меня? Мазохист. — Тебе никто не объяснял, что пытаться понять того, кто не хочет быть понятым — гиблое дело? Найди себе новую жертву психотерапии. — Ты вовсе не жертва. Я просто… Я просто хочу дружить с тобой! Что же ты говоришь, Наруто? Что ты делаешь? Всё пошло не по плану. Я уже не знаю, какие мне подобрать слова, чтобы отсечь от себя Наруто и пресечь на корню все его попытки наладить со мной контакт. Голова начинает кружиться. Мои руки обнимают мои же плечи в попытке успокоиться. Я взираю на него снизу вверх. — Мир, где мы с тобой можем быть друзьями, может быть лишь в качестве Вечного Цукуеми, — я напугана. — Пусть так, — серьезный тон Наруто выбивает землю у меня из-под ног. Мурашки окатывает мое тело. На меня будто вылили чан ледяной воды. Делаю вдох. Не выдыхаю. Я широко раскрываю глаза, отводя взгляд в сторону. Замедленно ошарашенно снова смотрю на Наруто: его плечи и спина напряжены. — Что ты сказал? — Я стану твоим другом. Вот, что я сказал. Я прячу лицо в ладонях и судорожно мотаю головой из стороны. Нет… Нет-нет-нет. Он же не имеет в виду… Конечно, нет. Ни за что. Он даже не понял смысл сказанных мной слов. Он просто хочет доказать мне, как сильно желает стать моим другом. Сомневаюсь, что в светлой голове Наруто один из клапанов сорвется настолько, что он захочет погрузить мир в иллюзию покоя. Стоит учесть, что мы все еще дети, поэтому ровно как мои формулировки могут быть утрированы, так и ответы Наруто преувеличенными тоже. Я нервно выдыхаю и спрашиваю с опаской: — Почему? Почему ты так хочешь быть моим другом? — Я вижу в тебе себя. Я хочу тебе помочь. Хочу тебя понять. Стоит ли мне стать мягче? Я не знаю, как далеко может зайти Наруто, добиваясь своих целей. Вести двойную игру становится все тяжелее. — Попробуй. Только не плачь позже, когда твои старания окажутся напрасны. Наруто решительно задирает голову:

— Не заплачу, томатоголовая, вот увидишь.