У лешего две тени, но обе не его

У Райана в спальне на стене жирные следы от рук, нетрудно догадаться, как они там могли оказаться. Володя неловко примерил собственную ладонь — меньше. Тут кто-то крупнее него был. И не один как будто бы. Те, кого он раньше сюда приводил, наверняка тоже видели, что они тут не первые, и почему-то всё равно не против были встать в один ряд со всеми другими, кого так к стенке ставили. Хотя вот, с другой стороны, Володя разве не то же самое делает? Вот он видит след, вот осознаёт, что тут много кто был до него, и, кажется, принимает тот факт, что и его рука тут останется. Одной из многих... — Вот так хочешь? — внезапно раздалось сзади. Володя вздрогнул, быстро убирая руки за спину и позорно краснея. Не слышал, что Райан успел подойти. А тот только засмеялся над стеснительным парнем дома — милый он, Володя Ткачёв. Вроде, двадцать восемь уже, а такой чистый и искренний. И вместо вина или коньяка — чай. Володя взял кружку из чужих рук, обнимая всеми десятью пальцами, словно замёрз. — Как тебе у меня? — Райан сел на заправленную кровать, не спуская внимательного взгляда с Володи. — Чисто, — прокомментировал тот. — Мне нравится. — Переживаешь? — Немного. И, чтобы без дела не стоять, хлебнул чаю, даже не чувствуя толком его вкуса. — Долго Семён будет у тебя? Я никуда не тороплюсь, можем подождать, если дома будет комфортнее. — Не знаю, сколько будет. Давай о нём не говорить, ты же знаешь, никто не должен знать о том, что он у меня. Лучше всего сделай просто вид, что тебе самому показалось. — Хорошо. Райан протянул руку, вынимая кружку из чужих ладоней. Достаточно ждал. Одного глотка хватит. Чай попит? Попит. Нервы он точно бы не успокоил. Ткачёву, чтобы нервничать перестать, надо потерять контроль, а они за этим сюда и пришли. Райан привлёк Володю к себе за ладонь и положил руки на его талию. — Ты так напряжён, — прошептал, глядя снизу вверх. — Я не причиню тебе боли, воробушек. Мужские руки проникли под футболку, но к этому хрупкий парень уже привык — Райан делал это тысячу раз, когда они целовались, намекал, даже немного настаивал. А сейчас наконец потянул её выше, и Володя снял её с себя, вздрагивая от прикосновения к ширинке. Райан не торопился с ней, просто пальцами по ней водил, дразнил немного. Красивая гладкая кожа перед его глазами манила, и он приблизился, кончиком носа и мягко губами лаская Володин красивый пресс. Чужие ладони неуверенно вплелись в его волосы, и Райан улыбнулся самому себе. Прислонился щекой к его животу, лаская промежность уже полноценно, двумя пальцами, но пока всё ещё через ткань. Нужна точка невозврата, после которой он поставит себе галочку — Володя Ткачёв в его постели. Милый, стеснительный недотрога Ткачёв — новый в его коллекции и, может, конечно, не её венец, но всё-таки интересное её дополнение. А для Володи это было жизненно важно. Понравиться Райану в постели было важно, не упустить его, остаться здесь и не быть только очередным следом на стене. Возбуждение понемногу накрывало мозг, но Володе пока хватало сил сконцентрироваться. Его джинсы приспустили, чтобы касания пальцами чувствовались лучше через одно нижнее бельё. — Иди ко мне, — прошептал Райан и протянул руку. — Давай, встань ногами на кровать, не бойся. Володе почему-то не пришло в голову джинсы снять, они так и остались на коленках висеть, когда он, опираясь на руку, поднялся на постель и его пах оказался на уровне лица Райана. Он улыбнулся, посмотрев снизу вверх: — Подходи ближе. Но тому было слишком неловко, чтобы сделать больше, чем полшажочка. Райан в итоге взял за руку и заставил подойти совсем вплотную, так, что Володя плотью почувствовал его горячее дыхание. А потом кипяточные губы и умелый язык. Щёки вспыхнули румянцем. Райан нализывал его через бельё, и цель у этого была ровно одна — чтобы у Ткачёва отключился мозг. А у того он наоборот заработал быстро как никогда и стал потоком выдавать случайные мысли, постепенно все их забрызгивая яркими красками первых подобных впечатлений в жизни. Не прекратив ласки языком, Райан потянул его джинсы вниз, и Володя довольно избавился от них, оставаясь в одном белье. Чужой взгляд пронзил снизу: Райан оценивал, получилось у него отключить чужое здравомыслие, или нет. И пока было непонятно. Он потянул Володю вниз сесть на его колени лицом к лицу. Но главное, что оказаться между его разведённых ног. И Володя раздвинул их широко, ягодицами оказываясь на чужих одетых ногах. На щеках всё ещё плясал румянец, но во взгляде уже пьянящая дымка. Ещё немного, и он в кармане. И он даже сам попросит лицом в стену постоять. Райан схватил горячими руками за ягодицы, резко вжимаясь пахом в его промежность. И снова, и снова, имитируя толчки, и это, похоже, стало последним необходимым правильным жестом. Володя закусил губу. Возбуждение дало в голову. Он застонал и, кажется, совсем расслабился. Теперь позволит доставить им обоим удовольствие.

***

Райан смотрел на прикорнувшего после сложного матча в микроавтобусе Володю. Тот день весь вспоминался как вчерашний. Детально он помнил, как приручал Володю по чуть-чуть, осторожно, переступая границы понемногу, чтобы не напугать. Но это было позже. Поначалу он был просто трофеем в постели, Райан использовал его и правда планировал, как надоест возиться, придумать отмазку, вроде "мы не подходим друг другу", и свалить в закат, оставив Володю одного. И Володя это на самом деле знал. Почти с самого начала. Не в ту их первую ночь, конечно, но понял ещё до того, как лёг к нему в постель во второй раз. И все несколько недель таких отношений он безропотно поддавался, даже понимая, что, как человек, он Райану не нужен. Гераськин тогда шлюхой его назвал, без причины, без необходимости — просто потому, что Володя был с тем, кто не безразличен и кому было плевать на него самого. Стыдно за всё это было по сей день. С момента, когда Володя всё же встал к той стенке и поддался Райану в этом положении, и до сих пор вина не отпускала. Володя развёл ноги и плакал — понимал, что вся его ценность для Райана на этом исчерпана. И больше он ни для чего не нужен. Как и все остальные, кто после подобной ночи больше не появлялся в жизни этого мужчины. Это был первый из двух раз, когда Райан видел его слёзы. И оба раза мёртвым грузом висели на его сердце. Он тоже потоптался на Володе, заставил чувствовать его себя осквернённым и использованным, а затем ещё и брошенным даже после всех клятв о любви. Да, Райан полюбил его не сразу. Понадобилось и время, и, видимо, подтверждение, что Володя именно любит. Райан не боролся за него, скорее, наоборот, был тем, за кого борются, но за все переживания Володи он отплатил своей нежностью и бережным, настолько, насколько это возможно, приучением к открытости. Оттого мерзко было смотреть на синеющие запястья едва выглядывающих из манжетов худи рук. Это Райан научил его доверять настолько, чтобы давать полный карт-бланш на любые зверства в постели. И это было очень непросто, долго, постепенно и со всей осторожностью. В общем-то, Райан даже не сказать что под себя его воспитывал — он, скорее, хотел, чтобы Володя умел довериться и получить кайф без каких-либо страхов и обид. Научил. А теперь другой подонок пользуется этим, считая свои бесконечные росписи на чужом теле красивыми. Райан много ошибался рядом с Володей, но причинять ему боль никогда себе не позволял. А Алексей — запросто. А если бы переломал запястья граблями своими? Вова, конечно, не хрустальный, но и синяки на руках от хватки обширные — держали крепко, явно не просто от любви: принуждали к чему-то. Слушать или подчиняться. Поговорить бы с Соловьёвым по-хорошему, попытаться хоть к чему-то в его душе воззвать человеческому, да только не похоже, что любые слова Райана насчёт Володи могли быть им услышаны. Скорее вызовут агрессию, и снова Ткачёву отдуваться. Если этот акт насилия случился в день рождения и после четырёх забитых шайб, кто знает, что ему в голову взбредёт после того, как враг подойдёт к нему жизни учить? Володя вдруг вздрогнул и открыл глаза, резко выдернувшись из сна, и сердце Райана наполнилось радостью. На самом деле, блуждало ощущение, что сейчас он любил Ткачёва ещё сильнее, чем когда-либо ранее. — Бля-я, мы что, всё ещё едем? Сколько часов добираться до этого вашего леса? Мы же, блять, в Сибири, два шага от дома в любую сторону — и ты в глуши и никогда не найдёшь дорогу обратно, — выдал он сразу спросонья, как будто речь начал готовить ещё во сне. — Прошло десять минут, с пробуждением, выспался? — поиздевался Дамир. — Мы едем не просто в лес. — В какой такой не просто лес? — Это сюрприз. Чистяков повернулся с переднего сиденья: — Какой ещё сюрприз, мы ж не дарим ему эту дачу. Володя меланхолично зевнул, качая головой. — А жаль. Чья дача? — Вербы. — Прикольно. А я не знал, что у него дача есть. А начерта она ему, у него что, вечеринки? — У него огород. Несколько человек засмеялись, включая самого Володю, но смех быстро затих от пронзительного взгляда Семёна. — Не шутка, да? — Какие тут шутки... — он отвернулся. — У него помидоры, перцы, зелень и тыквы. Даже теплица стоит. Вы охуеете. — А цветы? — с надеждой спросил Володя. — И цветы. Были летом. Октябрь так-то на дворе. Алексей, на чьём плече Володя и закемарил, притянул его к себе, позволяя пригреться. И немного скрывая его от других. Володе понравилось. Он видел, как Холодилин смотрит, и как-то скотски хотел перед ним хвостом махнуть. Иногда, поддаваясь своим гадким мыслишкам и уверенностью, что его прочесть никто не сможет, он представлял себя под самыми красивыми парнями из команды. Холодилин, Вей, а лучше сразу вместе. А если с ними ещё ревнивый Соловьёв. Или если с ними ещё все его слабости знающий Спунер. А если без тех двоих, а только эти двое, враждующие за него... Понесло. Ненасытный. И так вымотали жёстким сексом после энергозатратного матча, а Володе ещё подавай и желательно поострее и с двумя... "Ткачёву же спальню на двоих отдельную, как после свадьбы? Или на троих? Или мы его прячем от его ромэв?" — пришло на телефон Дамиру. "На двоих. Там сам выберет, кого из ромэв в постель, кого — за окно". "А, значит, предполагаются трупы... Так, суть тусы понял, пошёл готовиться". Многие в том автобусе предполагали, что свою дачу Верба предложил только затем, чтобы утром до выезда с таким количеством рабов он успел все помидоры собрать. Но праздник Володя сегодня заслужил как никто, поэтому все молчаливо согласились с таким видом ущемления прав. — А можно мы сразу поделимся на две группы по существу? — спросил Стас Галиев. — На тех, у кого спортивный режим, и на тех, кто бахнуть готов уже прямо сейчас. Алкаха-то у нас. — Алкаши, поднимаем мизинчики, — согласился Холодилин, наклоняясь к пакетам. — Ты будешь? — шепнул Алексей на ухо Володе. — Нет, — улыбнулся тот: по шее от его шёпота разошлись мурашки. — Но ты пей, если хочешь. "Неужели выпьет рядом с ним?" — неверяще произнёс в мыслях Райан. Дицу отдельно предложили, но он качнул головой — у него слишком важная миссия, он должен думать за двоих. Нормальный парень. Райан бы поступил на его месте ровно так же, а вот Алексей выбрал другое. Забрал стаканчик из рук Холодилина и, одной рукой крепче перехватив Ткачёва, сел дожидаться тоста. Райан отказался, Гуляеву даже не предлагали — остальные пили. Конечно, за здоровье трезвого Володи. Только Злодееву за рулём не повезло, а он бы с радостью присоединился пропивать ткачёвское здоровье. И как-то разочаровались все, когда всего лишь после одной рюмки они приводнились у фермера Вербы на заднем дворе. Деревушка кругом совершенно беспонтовая, не какая-нибудь омская рублёвка, а такая, где Вербина теплица из общего антуража выбивалась только возрастом её хозяина, который, кстати, Марк успешно скрывал, нося бороду. — Надо было составить бинго русской деревни до того, как сюда заявляться. Есть ли у него самовар, плуг или прядильный станок? — задумчиво болтал всё подряд Чистяков. — И сарафан с кокошником? — дополнил Паша Коледов. — Кокошник — это что? — поинтересовался Вей. Непросто сегодня иностранцам придётся... — Линден, ты выпей ещё, — Холодилин протянул ему стаканчик. — Тут не надо знать. Надо чувствовать. — А мне?! — наконец дорвался до выпивки Злодеев. Холодилин наполнил новый стаканчик до самой кромки. — В благодарность за то, что довёз живыми. Мы того, возможно, не заслуживали. Алексей подал руку Володе, чтобы тот по-царски вышел из микрика, и тот спрыгнул оттуда, как принцесса, снова прилипая к нему. Миллион раз он этому парню говорил, что любит, а Райану и одного бы хватило, чтобы знать, что правду говорит. И только эта мысль пронеслась у Райана в голове, как в ответ ей раздалась внутренняя усмешка. Нет. Ему как раз не хватило. Он смотрел в любящие глаза около месяца и ничего в них не видел. Только привлекательного парня, всё ещё немного стесняющегося его, пусть даже Райан уже всего его успел изучить. И когда он руки Володины положил на стену, глаз этих и не было видно: только затылок, растрёпанные волосы, изящную спину и красивый подтянутый зад. А разве нужно ещё что-то было? Райан думал, что у них взаимовыгодное сотрудничество, приятное для обоих, приятное настолько, что уже пару недель тянется, дольше, чем привычные связи Райана. Володя просто весь такой необычный: хорошо сложенный, но сутулый, сильный физически, но хрупкий эмоционально, бескомпромиссный лидер, но с очень добрым сердцем, спокойный, но с такой красивой для него сумасшедшинкой внутри, неопытный, смущённый, но по-своему смелый и отчаянный. И он настоящий. Живой, увлечённый, пленительный. И Райан это всё знал, просто даже не думал об этом. Они тогда кончили, и Райан, собиравшийся в душ и только обернувшийся на выходе из комнаты в поисках случайно завалявшегося полотенца, краем глаза зацепил бегающий взгляд. Володя плачет бесушно — это Райан успел отметить и подтвердить. Не может говорить, пока глаза полны слёз, и прячется, потому что и без разобранной души выглядит слишком лёгкой и слабой добычей. Поэтому и тогда Райан не сразу понял, как ему было плохо. Только когда ближе подступил, и Володя инстинктивно задержал на нём взгляд. Райан так тогда испугался. Обидеть Володю он точно никак и никогда не желал. Может, и не купал его в своей любви, но только от мысли, что он случайно причинил боль, у него похолодели руки. "Воробушек, — он ласково подушечками стёр слезинки с его щёк. — Это из-за меня? Скажи, что я сделал не так?" Володя только головой качал в ответ. С мыслями собраться не мог. Словно в угол загнали: и деться некуда, и сделать что-то никак — только ждать, когда душу измолотят тяжёлыми решениями и лютыми их оправданиями. "Влюбился в тебя с первого взгляда. Мечтал о тебе каждый день, с тех пор как увидел. Я правда счастлив был тут находиться, быть какой-то частью твоей жизни. Может, недостаточно важной. Я просто не знаю... Как я буду жить дальше. Без тебя". Любил его этот мальчишка. Всё то время, пока в голове Райана они просто хорошо проводили время, для него всякая их связь была чем-то намного важнее. Приходил сюда, позволял Райану себя использовать снова и снова, всё понимая. Видел грань и был готов отпустить того, кому он больше не интересен, кто не чувствовал того же, но как тяжело ему это далось в тот момент — всё сказали его неожиданные для Райана слёзы. "По-твоему, так в любви признаются? Дождавшись, когда станет настолько больно?" Володя словами и правда не говорил. Но он смотрел. Все месяцы их знакомства и в тот момент ровно так же, как и всегда: доверчиво, мягко, послушно. Ему бы в кармашек к Райану залезть и сидеть там в темноте у самого сердца всю жизнь. Райан впервые за все эти месяцы правильно поступил тогда — обнял всей душой и сердцем ему принадлежащего маленького Ткачёва. Вслух, слава богу, ничего не пообещал, дёшево бы прозвучало и неискренне. Просто сказал, что Володя может остаться. И завтра они будут вместе, могут сходить вечером на бережку под берёзами посидеть. Володе в тот момент ничего больше и не нужно было. Не надеялся. Прижался к чужой груди и позволил себе будто бы обмануться ещё чуть-чуть. Теперь обманывался другим. Жестоким и слабохарактерным мудозвоном, но хотя бы не бросившим. Райан его стандарты опустил сам и винить в том, что любимый человек льнёт так к кому-то другому, мог только себя. А Соловьёва он винил кое в чём другом. — Ну, что, брателлы, — Верба поднял бокал, когда все они раскидались по свободным местам и полу. — На правах хозяина дома и мяса скажу первый тост. Холодилин и Коледов переглянулись, задорно хихикая. Да-да, Марк, первый тост. Пока ты тут хату убирал и мясо готовил, кое-кто наворачивает уже даже не четвёртую подряд. — В хоккей мы играем так себе, побеждаем редко, а так побеждаем — ну, вообще никогда. И я тут подумал, что максимально символична сегодня сводка с нашего матча, там как будто один человек на лёд пришёл, сам с собой покатался, на изи там набросал авоську и домой пошёл. Но только мы-то видели, как это было. Страшно подумать, сколько за каждым движением работы, сколько мысли, таланта, опыта. Так что я думаю, мы точно победили. Победили, получив в команду этого парня. Вова, за тебя. Живи вечно, дорогой. И зазвучал шум стаканов. Володя одними губами поблагодарил, чокаясь с остальными соком. — Вы, сволочи, пили же явно без меня, — Марк сел на пол со своей тарелкой мяса. — Рейнгардт уже лыку не вяжет. У меня же оружие, я сейчас с вами так же разберусь, как вы на меня забили. — А давайте во что-нибудь поиграем, — предложил Чистяков, быстро переводя тему. — Пока Верба не предложил русскую рулетку. — Во что, в картишки, в города, в литрбол, в "я никогда не"? — У меня есть идея, во что, — улыбнулся Володя, привлекая внимание. Встретили положительно. Имениннику и автору покера можно всё. — Мы здесь сейчас напишем на бумажках вопросы друг к другу, которые стеснялись задавать или которые считали недопустимыми. Можно не вопросы, а мнения, советы и так далее. Анонимно. Потом каждый по очереди вытаскивает по одной бумажке вслепую, читает про себя и может задать тот вопрос, который написан, или какой-то свой. Отвечающий не будет знать, придумал достающий этот вопрос и задаёт от себя, или это вопрос от кого-то другого. Но ответить он обязан. Иначе наказание. — Какое? — спросил Дамир. — Не знаю, придумаем, — расслабленно ответил Володя. — В зависимости от тяжести вопроса. Какое — придумываем только после отказа отвечать. Рамок нет. — А если ты вытянешь бумажку с вопросом самому себе? — тихо спросил Миша Гуляев. Первые его слова за весь сегодняшний день, кажется. — Никто не знает, что там за вопрос. Распоряжаешься им, как захочешь. И бумажку с вопросом, — он подвинул пустую кастрюлю на середину комнаты ногой, — уничтожаем. Никто не должен видеть бумажку, которую вы вытянули. Комната пробовала на вкус новую игру. Володя закапывал себя такими правилами, всем понятно, что больше половины вопросов будут адресованы ему. — Мы же все пересрёмся, — высказал общее мнение Дамир. — Я думаю, нам это необходимо. С секретами и недомолвками у нас больше не получается. Давайте просто откровенно поговорим сегодня. Все переглядывались, ища чужой реакции, сыгравшей бы ориентиром. Верба стал им в какой-то момент, выдвинув ящик и вынув оттуда стопку офисных листочков для коротких заметок. И другие зашевелились. Полезли в сумки в поисках пишущих принадлежностей, безмолвно приняв правила. — Неужели все смелые? Никто не хочет остаться в стороне? Даже Мишка Гуляев проявил готовность участвовать. Тайны и домысли внутри раздевалки вызрели до такой степени, что уже не переваривались, не забывались — коллектив гнил изнутри, и пора было срочно принимать меры. Оказывается, каждый это понимал. — Я только прошу не стараться делать вопросы каверзными, и лучше вовлечь как можно больше ребят. И вопросы сыпались из-под их рук ручьями. Накопилось их уже столько, что даже не задумывались — строчили, не отрываясь, а Дамир и Володя только глядели. Их же вина, что довели до этого. Когда бумажки были сложены в кастрюлю, Володя закрыл крышку, перемешивая ворох вопросов. Всё за раз они вряд ли успеют. — Ну, что, за последние минуты нашей дружбы, ребята, — Холодилин поднял рюмку. Выпили, не чокаясь. А Володя поднялся с дивана, обошёл стол и с мягкой улыбкой вручил кастрюлю Мише Гуляеву. — Начнёшь? Он застеснялся перед толпой взрослых, для которых волей Ткачёва стал направляющим. Но руку протянул, забрал кастрюлю, быстро вытянул оттуда листочек и сунул сосуд дальше, Игорю Мартынову. Свою бумажку развернул и уставился в неё, а все остальные замерли перед первым вопросом. Напряжение росло, пока подросток разбирал чьи-то каракули, и, только когда он улыбнулся, у всех отлегло. — Спокойно, это к Стасу вопрос. Скажи честно, твоя тачка б/у? Нервно засмеялись вокруг. Стас в сентябре на какие-то шиши отхватил себе чёрную ауди эр эс, и это теперь была безальтернативно самая красивая тачка в городе. За страшно преставить сколько денег. — Нет и завидуйте молча, — усмехнулся Стас. Мартынов достал свою бумажку, передавая кастрюлю дальше. — О, — он ухмыльнулся. — Горяченькая пошла. Вопрос к Ткачёву. Недолго музыка играла. Володя подобрал коленки в некотором волнениии. — Топ пять красивых мужиков из Авангарда у тебя просят по твоему мнению. Полсекунды тишины, и гремучий хохот по всей комнате. Володя расслабленно закатил глаза и расплылся в улыбке. — Холодилин, Вей, Соловьёв, Спунер, и Чистяков с Касселсом на пятом, не могу выбрать. Но разве ж у нас есть некрасивые? Я на каждого хоть раз да залип. — Максимально честно, — прокомментировал Верба. — Живите теперь с этой честностью. — Подожди, Вова, я самый красивый у тебя получаюсь? — шокировано принял мимолётное признание Холодилин. — Ты ничего не перепутал? — Нет, Никит, не перепутал. Так что не пугайся, когда я в следующий раз на тебя залипну — ты произведение искусства. — Мама говорила, а я не верил! — Никита показал сердечко Володе. Ну, пока ни одной ссоры. Всё идёт неплохо. — Мне стрёмно, что я сейчас вытащу бумажку на английском и ничерта не пойму, — прокомментировал Стас, следующим ведущий их игру. — Помните, что содержание видите только вы и вы имеете право на самом деле спросить всё, что угодно, — возразил Володя. — Я на русском писал... — сказал Даррен. Захихикали вокруг. Увидеть бы дицовские каракули на русском. — Тут не вопрос, — задумчиво констатировал Стас. — Мнение, скорее. И без адреса. — Давай. — Вам не кажется, что Звягин не вывозит Авангард? Конечно, кажется. Вопрос абсолютно риторический, и, к сожалению, бесспорный. Но говорить вслух долго никто не решался. Молча просто соглашались, пока Дамир не взял слово. — Ребят, давайте так, — он формулировал свои мысли медленно, думал, не хотел, чтобы его слова подали ребятам какой-то негативный сигнал. — Все ваши вопросы о происходящем в команде справедливы, вы имеете право их задавать, потому что от этого зависит ваша карьера, ваша зарплата, сон, может, для кого-то. Но сколько бы мы их ни задавали, ответов мы не получим. И ничего этим не изменим. К сожалению или к счастью, составом и тренерским штабом занимаемся не мы и не мы за это отвечаем. Мы отвечаем за себя и своих партнёров, за то, чтобы здесь и сейчас делать на льду и в раздевалке всё возможное. Проявлять друг ко другу терпение, понимание и сражаться на площадке. Если мы будем делать это хорошо, у нас не будет вопросов хотя бы к самим себе. Володя предложил очень полезную игру — хоть она и несёт для него определённый риск, мы можем попробовать решить наши проблемы таким образом. Это правильно. Стас передал кастрюлю Злодееву. Тот поелозил рукой и развернул бумажку, пробежал глазами и выдохнул. — Ну, это нечестно. У меня других вопросов нет, а это говно я читать не хочу. — Все согласились в этом участвовать, — напомнил Володя. — Читай, если самому нечего задать. Дима поднял взгляд, но не на Володю, как все ожидали, а на Мишу. И Ткачёв, готовый принимать стрелы в сердце, вдруг испугался за содержание вопроса. Он не предусмотрел, что задеть может того, кто к этому не готов. — Это вопрос к тебе, — предупредил Дима Злодеев Мишу. — Всё нормально, — ответил тот. — Тебя изнасиловали? Диц покачал головой, не давая сказать никому в комнате: — Вы охуели, что ли? — Всё в порядке, — повторил Гуляев. — Нет. Изнасилования не было. — А можно я добавлю вопросов в наш суп? — недовольно возник пьяный Илья Рейнгардт. — Хочу узнать, кто такой ебанутый писатель. — Дим, а сказать "удачного сезона" вместо чтения грязи ты не додумался? — Райан поддержал общее негодование. — Извините, — растерялся он. — Успокойтесь, — попросил Миша. — Всё нормально. Я ответил на вопрос, давайте дальше. И только кастрюля перешла в руки Володе, как раздался несмелый голос: — Извините, но я должен спросить, — Сеня Чистяков оглянулся на товарищей по команде. — Мы как бы на слова верим? Я не конкретно про этот ответ, а, скажем, про концепт. — Предлагаешь, блять, проверить? — тут же ядовито процедил Даррен. — Я подтверждаю Мишины слова. Я там был и всё видел, — прервал его злость Райан. — Давайте, пожалуйста, дальше. — Извини, — искренне попросил Семён у Миши. — Ты знаешь, мы должны были расставить точки над "ё". И протянул ему руку. Миша пожал в ответ. Никаких обид. — Это был твой вопрос, Чистяков? — Злодеев поспешил найти виновного, чтобы самому не чувствовать эту вину. — Нет, это не вопрос Семёна, Семён всё и так знает, — возразил Миша. — И ты знал?! — резко и внезапно для всех отреагировал Володя. — Вы что, с ума все посходили тут? Можно полный список долбаёбов, которые были в курсе, но решили, что поводов для вмешательства нет?! — Я вообще-то вмешивался и не один раз, — осёкся от неожиданной агрессии к себе Семён. — Это правда, — подтвердил Миша. — Володя, в этом виноват я один. Никто больше. Они не имели права рассказывать мои тайны, не требуй этого ни от кого. Им тоже было сложно. — Ребята, закончили, — прервал Дамир. — Всё, Володя, доставай дальше, мы уже получили сильно больше ответов, чем вопросов. Алексей успокаивающе погладил его по коленке, и Володя выдохнул, с трудом принимая собственные правила. Вопрос достал. Развернул. И, пробежав взглядом, чуть расслабился и даже усмехнулся. — Хочу сказать, что Звягин со своей травлей пидорас. Пошёл он нахуй, с днём рождения, Вовка. — Это тост, я считаю, — Марк поднял стаканчик. — Спасибо, — успокоившись после эмоционального момента, с улыбкой ответил Володя. И за него пришлось даже с мест вставать, чтобы чокнуться. Володя передал кастрюлю Алексею. Тот, не глядя, достал одну, развернул и даже глазами не остановился на вопросе, тут же поднимая взгляд к Райану. — Ты, когда соглашался на контракт в Авангарде, не думал, что тебе тут рады не будут? Слишком явный вопрос от себя, но Володя не собирался придираться. Конечная цель — поговорить, неважно, каким способом. Лишь бы не подрались. — Думал. Твёрдо уверен, что рады большинство. Даже те, на кого меньше всего думаешь. Я ответил на вопрос анонимного вопрошающего? — слишком легко разделался с наездом Райан. Лёша скомкал бумагу в ладони, вновь почувствовав себя проигравшим. Передал кастрюлю Дамиру. — Что-то у нас яд какой-то пошёл, — в бумажку хмыкнул тот. — Почему Сене опаздывать можно, а другим нельзя, может кто-нибудь объяснить? — Ну, почему яд? Животрепещущий вопрос, — прокомментировал Илья Рейнгардт. — А вы с моё поживите в Омске и поймёте, почему. Я триста тренерских штабов уже тут пересидел, кто мне что скажет теперь? Я музейный экспонат. На кривой кобыле не объедешь. — Резонно, — Дамир спрятал бумажку и передал кастрюлю дальше. Тихий сегодня Миша Бердин забрал. И тоже в бумажку почти не посмотрел, упёр страдальческое лицо в кулак и заныл: — А почему мы покер Ткачёва чтим, а сухарь вратаря всеми забыт и похоронен? Смех развеял всю былую неприязнь. Володя тут же встал со своего места, поднимая свой стакан сока. — Это пиздец как несправедливо. Никому не ржать! Миша, Пашка, Илюх — вы такие шишки тут получаете из-за всей команды, а мы вас не ценим, когда вы её тащите, чтобы мы хоть как-то, хоть куда-то. Так что давайте-ка за наших вратарей, и отдельно за героический сухарь — сразу до дна. Завопили вокруг, зазвучали стаканы, и полился алкоголь. Дураки они тут все — завтра лететь в Казахстан, а они собираются в международную зону аэропорта приходить целой перегарной толпой. Звягин три шкуры снимет и правильно сделает. Паша Коледов долго елозил рукой. Достал вопрос, прочитал и качнул головой. Содержание не понравилось. — К Лёше и Володе вопрос. Считаете, нормально поступили, сорок минут игнорируя команду после матча, чуть позже потрахаться не могли? — Паша поднял взгляд на товарищей. — Извините. — Ничего, — улыбнулся Володя. — Считаю, что сегодня я имел на это право. Но претензию мы услышали, гражданин анон, больше так не будем. Паша пихнул кастрюлю Райану в руки, словно держал что-то грязное и неприятное. Володя не до конца поверил Злодееву, когда тот отмахнулся от вопроса в своей бумажке, но абсолютно поверил Паше Коледову. А Райан от своего вопроса поднял взгляд на Мишу. — Сможешь? Тот кивнул. Райан прочистил горло, снова упираясь взглядом в бумагу: — Всё, что касается командного расписания, обязанность игроков и задевает интересы всех. Недостаточно просто отмазать перед тренером и заставить всю команду вместо тренировок побираться слухами. Это неприемлемо. Объяснись. Где ты был и почему прогулял? На Мишу не смотрели, не хотели давить. Но интересно было многим. Жаль его, но и винить их в этом тоже нельзя. — Я был дома, — ответил он. — Прогулял, потому что не мог выйти из квартиры, меня удерживали там насильно. — Миш, я предлагаю рассказать в общих чертах и чтобы больше эти вопросы не зачитывали. Как думаешь? — спросил Дамир осторожно. Володя был согласен с таким решением, но Миша покачал головой. — Я дождусь вопросов, если они будут. Дамир кивнул. Холодилин схватил кастрюлю, словно не мог уже дождаться во всей грязи этой изваляться. — И так, кого прожариваем? — кровожадно хихикал он, доставая бумажку и разочарованно выдыхая. — Ну, блин. — Что, какая-то паскуда удачи желает? — спросил Райан. — Ну, типа. Спрашивают у Шарипзянова, не заебался ли он ещё. — Заебался, — даже не пытался отпираться Дамир. — Но люблю вас, так что терплю. — Ну, это опять тост! — ответил ему Холодилин. Выпили. Алексей пил каждый раз вместе со всеми, а ел мало, поэтому пьянел быстро. Но Володя ничего не говорил ему — он вообще явно не собирался никого воспитывать, сам взрослый, сам за себя способен всё решить. Поглядывал на Райана время от времени: тот осторожно, исподтишка не давал подливать Рейнгардту. А Илья не замечал. Возился с кастрюлей, уже будучи не совсем в себе. — Так, — он развернул и сощурился так, словно состав на жвачке пытался прочитать. — Не, ну, это тупой вопрос, ребят. А, или нет... — снова всмотрелся и покачал головой, отдавая Макееву. — Я не понимаю, что тут написано. — Это английский, — ответил тот. — А-а-а... Вот оно что... А, ну, тогда сорян, англичане, дайте я просто в лоб спрошу. Сень Чистяков, тебя, да. Скажи, чё ты такой злой, а? Мы же тебя любим. — Ебать, реально ни слова не понятно, — Макеев тоже сощурился, пытаясь разобрать. — Мне кажется, тут что-то про Питер. — Так! — резко среагировал Дамир. — Какой, нахуй, Питер, руки вверх, оружие на землю! — Да угомонись, у нас три игрока туда уже отъехали, больше нельзя, — засмеялся Володя. Дамир одарил всех подозревающим, насквозь всё видящим взглядом. — Все будут вызваны на допрос. Не покидайте город, пока идёт расследование. — Так что там Сеня? — остановил их Илья. — Заткнулись все. Вопросы здесь задаю я. — Я стараюсь, — ответил Семён. Илья, вроде бы, и пьяным шутливым тоном это сказал, но воспринялось серьёзно, и многие видели, что Семёна это задело. — Стараешься нас ненавидеть? — Не быть злым. Честно. Но иногда, ребята, вы все творите такую дичь, что я не могу. Просто я, видимо, замечаю больше других. Как вредят себе, вредят команде, с нариками водятся, зная, что они нарики, как команду за дурачков держут, как манипулируют, одни и те же ошибки совершают раз за разом. Раздражаюсь, когда не могу понять, что вами рулит. И почему все закрывают на это глаза. По правде говоря, этот вечер — первое правильное решение за последние месяцы. Володя кивнул ему. Без улыбок, без вообще намёков на разрешение их вопросов, но всё-таки соглашаясь. И это хоть немного объясняло, почему Семён так относится к нему. Теперь Игорь Гераськин внутри хоть ненадолго замолчит. Лёша Макеев достал бумажку. — О, понятный почерк, — возрадовался он, а затем всё равно сощурился и поднял взгляд на Володю. — Тебя спрашивают. Правда ли, что ты спал с Гераськиным? Вспомнишь солнышко, вот и лучик. Ядовитый, убивающий, радиоактивный луч, насквозь Володю пробивающий всякий раз, когда даже не сам, а только его имя пробивалось наружу. — Мы не будем говорить о Гераськине, — ответил он. — Его тут нет. И случайно, правда случайно посмотрел на Райана. Тот не поднимал взгляда, на пол глядел, поджав губы. Неужели ему и правда больно? Это же было год назад. — Тогда наказание, ты сам сделал такие правила, — напомнил Дамир. Руки стали тереть, гиены. — Ну, что ж, я и не отпираюсь, — улыбнулся Володя. — Можно я, можно я? — дёрнулся Стас Галиев. — Ну? — Холодилин пьяный и охуевший, пусть Володя, раз уж он у нас по этой части и, в частности, по Холодилину, его пособлазняет. А? Ну, пожалуйста. — Эй, умник, — сально улыбнулся Никита ему, — а сам соблазниться не боишься? — Ой, ёб твою мать, я согласен, — Макеев руки на груди сложил. — Мне же решение принимать? Начинай. Володя, посмеиваясь, встал с дивана, поправляя одежду. Знал, что в головах подвыпивших мужиков только одна мысль: "Лишь бы не стриптиз". Он и не собирался раздеваться. У него вообще другие методы. — Блять, ну, я же ничем не провинился, почему меня-то наказывают? — хныкал Холодилин, но так наиграно, что другие уже хотели вылить на его наглую самодовольную морду все наполненные стаканы. — А ты не переживай, тебе понравится, — сказал Володя, вместо всяких танцев и раздеваний просто садясь рядом и ушком прислоняясь к его плечу. — Самый красивый парень во вселенной, как мне с тобой повезло, — заворковал он и уцепился скрытой за манжетами худи рукой за его локоть. — С ума сойти у тебя пальцы мелкие, как ты ими клюшку держишь вообще? — Да нормальные, — Володя просунул руку в рукава, показал пальцы и прислонил их костяшками к чужому подбородку. — Просто холодно. Никита аж вздрогнул от касания ледяных рук к лицу. Он немного отстранился, открывая свой бомбер в сторону Володи: — Иди сюда. И Володя ласково, глядя снизу вверх, улыбнулся ему: — Но ты же сам тогда замёрзнешь. — Не, я горячий. Ткачёв залез с ногами, сел по-турецки и прильнул к Никите, где-то за пазухой у него теперь сидел, свою коленку сложив на его ноги. — Я тебе телефон сейчас в жопу засуну, — предупредил Никита Стаса Галиева, пряча Володю в своих объятиях. Стас хохотал. Он уже всё получил от этого вечера, что хотел. — Работает профессионал, — констатировал Макеев. — Вы пока продолжайте, — мягко сказал Володя. — Моё наказание слишком приятное, я его растяну. Соловьёв, глядя на это, едва находил себе место, а Райан только удовольствие получал от этого метания. Лёша всё сам разрушит, ничего не нужно делать, даже наблюдать необязательно. Не по зубам ему такой человек. Скоро, совсем скоро он приревнует его к любой ножке стола и оттолкнёт так сильно, что Володя уже ничего не сможет собрать. Скорее бы уже. Паша Хомченко перенял кастрюлю и достал бумажку: — Миша Бердин, как дела с Ирой, у вас отношения или нет? — Неужели хоть один гетеросексуальный вопрос, — заметил Верба. А Миша заулыбался, как невменяемый. — Она, мужики, она вообще... Жениться буду. За Мишу и его счастье в личной жизни выпивали громко и радостно. Даррен, который писал этот вопрос, радовался вместе со всеми, уже не совсем ловя в своей голове мысли, за которые хотел зацепиться. Когда ему кастрюля досталась с бумажками, он выудил одну и, как-то по-особенному радостно, поддавшись общему настроению, нырнул в неё, вчитался и получил такую пробоину в голове и в душе от содержимого, что не смог и слова вымолвить в течение следующих нескольких секунд. "Как дела, Диц? Поиграл уже в заботливого строгого папочку с этим ребёнком? Сладкое ему разрешаешь, а он в благодарность посасывает твои яйца, и все в плюсе, правда? Да, бедного Мишу трахал дряхлый мудозвон, но ты-то другое дело. Ты это ради его же блага. А то, что Миша в девятнадцать по постелям от одного папочки к другому прыгает, так это, кажется, его выбор, ведь он так влюблён, так к тебе жмётся... " Какая же удача, что Даррен не пил сегодня. — Какая же ты мразь, — проговорил он, не спуская взгляда с бумажки. — Ладно я, но зачем невинного человека... В бессилии покачал головой, так и не решившись посмотреть на кого-то. Поднялся и, сказав лишь "спасибо за игру", удалился, и только Сеня и Миша Гуляев заметили, что бумажку он не выкинул. Спрятал в карман. — Не продержались даже один круг, — констатировал Дамир. — Ну, никто никому не разбил лицо. Думаю, что это уже успех, — ответил Володя. Никита Холодилин смотрел на него, грея руки под своим бомбером. — У тебя такой нос маленький, миленький. Можно я заберу тебя домой? Володя указал ему на кончик своего носа, и Никита действительно приблизился и легонько поцеловал. — Змей искуситель, — тут же прокомментировал. — Это было слишком простое наказание для Ткачёва, — констатировал Стас. — Я понял свою ошибку. Миша Гуляев отпустить ушедшего Даррена так и не смог. Все остальные, хоть и играть уже не продолжали, но вели беседу, кажется, довольно непринуждённо. Все они были готовы к жести, знали, что кто-то будет задет и будут, наверное, даже скандалы, но приняли за необходимую жертву. Отношения в команде давно стали нездоровыми, а лечиться всегда больно и тяжело. Даррену никто зла не желал. Не было в команде такого человека, кто хоть немного был за что-то на него обижен. Только, разве что, настороженная Ира и принимающий её сторону Миша Бердин. Но о ненависти или презрении речи не шло. И было неприятно знать, что он сейчас где-то один и не волнует никого в этой комнате. Ведь волнует же. С грустью посматривающего на дверь Володю, заинтересованных Соловьёва и Чистякова, и, как минимум, ещё Мишу, который уже и сидеть не смог. Он к Даррену подсоединён, как к зарядке. Исчез из поля зрения, и стало паршиво. Поэтому Гуляев встал и, коротко отговорившись, тенью пошёл бродить по дому в поисках. А Даррен далеко не уходил. Стоял на кухне, опираясь на подоконник, глядя в окно и не двигаясь. — Что там написали? Даррен вздрогнул. Не слышал шагов, настолько на мыслях своих сконцентрировался. Взгляд перевёл на Мишу, но лишь мельком — за окно в этот момент смотреть было легче. Мишка совсем юный. Он так по-взрослому говорит и выглядит, что сложно не забыть, какая он всё ещё маленькая птаха. Неопытный, горячный, неустойчивый, почти взрывной, но совсем не темпераментный, спокойный и с умными глазами. Так бывает. Любит Миша сильно и от всей души, не умеет по-другому, не знает, что можно ждать, брать перерывы, давать пространство, делать шаг назад. Он не поймёт, Даррен знал. Поэтому пожал плечами: — Просто бессмысленные оскорбления. Почему ушёл? — Забеспокоился, — признался Миша. — И чтобы ты один не был. К груди его прижать, в волосы зарыться, запах носом втянуть. — Миш, не надо обо мне беспокоиться. Лучше не ходи за мной, ладно? — Почему?.. — растерялся Миша. — Ты сутки не отходил от меня, чтобы мне стало лучше, ты невероятно помог мне. Я не могу тебя бросить. — Можешь. Я помог, потому что так было правильно. Но мы партнёры по команде, и сильно сближаться нам не стоит. Миша непонимающе хлопал глазами, пытаясь зацепиться хоть за одно слово, которое бы объяснило ему, что так резко произошло между ними. — Я что-то сделал не так? — тихо спросил он. — Это из-за моего признания? Я ведь без намёков, я просто... Даррен, ты можешь забыть об этом. Он подошёл ближе, тёплое дыхание коснулось уха Даррена, и он услышал биение чужого сердца, почувствовал всеми своими внутренностями. — Не могу, — прошептал Даррен. — Миша, тебе нужно побыть одному. Без всяких отношений, без фиксаций на ком-то, и, уж тем более, без меня. Прости, но нам лучше не общаться сейчас. — Нет-нет-нет, пожалуйста... — он плакал, по голосу было слышно. Руки вцепились в него, мальчишеское тело прильнуло к спине Дица. — Прошу тебя, не бросай меня. Забудь, пожалйста, мои вчерашние слова, это же просто эмоции, — умолял Миша. — Не оставляй меня одного. — Ты не один. У тебя есть Володя и Илья, они не оставят тебя один на один с собой. У тебя есть Паша — он будет рядом на площадке. У тебя есть даже Райан, он ведь тоже, судя по всему, не просто партнёр по команде. Их достаточно, поверь, Миш. Говорить о своей ненужности в жизни человека, которого Даррен всем сердцем любил, как оказалось, было самым тяжёлым решением и рвущим нутро на части поступком. Миша плакал, уткнувшись в чужую спину. А для Даррена его слёзы были мучением, он бы рад просто задушить его своей бесконечной нежностью, но шестизначное количество "но" утверждало, что отойти от него и дать надышаться хоть и тяжелее, но правильнее. Ему так нужно. Он этого не понимает, потому что привык быть у чьей-то ноги, но поймёт... Обязательно. — Прошу тебя, Даррен, ты нужен мне. Я не буду приставать и когда-либо повторять вчерашние слова. Тебе не надо думать об этом. — Дело не в этом, — соврал Даррен в ответ. — А в том, что тебе противопоказано сейчас привязываться. Я готов общаться в прежнем объёме. Как вчера и сегодня, мы больше не будем. Теперь извини, я хочу побыть один. И, мягко убрав его руки от себя, Даррен проследовал в прихожую, а оттуда — на улицу. У Миши было темно в глазах. Всё, что происходило в последнее время, было похоже на выдумку воспалённого разума, порождение какой-то шизы — не реальностью, проворачивающей человеческую жизнь в мясорубке на глазах у целой команды. Шок и понимание собственной ничтожности вчера и затухание всего источника тепла в его жизни сегодня сделали незначимым всё остальное, кроме боли. Миша плакал, взглядом скользя по кухне — что-нибудь бы найти, чем заглушить её, с ней невозможно жить, нисколько больше, ни одной минуты. Он искал алкоголь, напиться до беспамятства, до жуткого отравления, чтобы выворачивало от химии, а не от чувств, не от общего веселья. Но тут его не было, а туда идти не хотелось. Поэтому руки легли на ящик со столовыми приборами. В конце концов, есть разные способы...