У лешего две тени, но обе не его

Поселиться в Новосибирске угораздило бог вообще знает где. В КХЛ часто с выбором гостиниц было не до жиру: селиться-то есть где, есть где даже рядом с аренами, просто не пятидесяти телам. А в больших городах этим ещё и комнаты отдельные подавай: молодёжь ещё можно потеснить, поселить по двое-трое, старшие же, если узнают, что ресурс есть, но сэкономлен, будут гундеть, пока душу не вытрясут. А некоторые даже ночевать в гостинице тогда не будут — вообще неизвестно где и неизвестно с кем на ночь останутся. Володя свою комнату, зная, что ночевать будет не там, выдал Илье, которого поселили со Злодеевым. Счастливы были и Илья, и Злодеев. Несчастливы были только знать, что вставать придётся в пять утра, чтобы везде успеть. А они ещё и в пробке застряли. Пробки в семь утра в воскресенье никто, кроме москвичей, в команде раньше не видел. Ещё и холодно так, и явно не с улицы этот холод — там наоборот солнышко и необычайно тепло для осенней Сибири — а от невыспавшейся души, которой сейчас надо бы в одеялко быть завёрнутой, а она прётся куда-то ни свет ни заря, пока вся планета спит. Ну, кроме, конечно, центральных улиц Новосибирска. Они не спят. Полны жизни. — Привыкайте, — смеялся Коледов. Делал вид, что, раз он из Новосибирска, то всё это уже видел и знает. Но он не знал, честное слово, он был точно так же шокирован, как и все. — Мне кажется, я уже просто всё в этой стране видел, — тихо жаловался Вей Дицу. — Но Новосибирск — это какой-то отдельный круг ада. — Чувак... ты просто не пытался вечером в Люберцы добираться, — знающе ответил Даррен. — Чуваки... — передразнил Стас Галиев манеру Даррена использовать русские слова в английской речи. — Вы просто не знаете Казань, чуваки. Посмотрели на Соловьёва как на единственного в их ряду, кто ещё не пожаловался на русскую манеру организации муниципальных инициатив. Тот оглянулся на них и пожал плечами: — В Петербурге нет проблем с транспортом. Всё очень быстро. Одна нога здесь, другая там. — А голова вообще отдельно, — прокомментировал с другого ряда Миша Бердин. Он не очень любил Петербург. Плохие ассоциации. — Раньше в чьи города приезжали, те нам экскурсию в автобусе делали. Кратенько так, — вспомнил Семён Чистяков. Он как-то так случайно, несмотря на невеликий возраст, оказался едва ли не самым старожилом в команде. — И куда делась традиция? — спросил Марк Верба. — Ну, этот чел у нас капитаном стал, — кивнул Семён на Шарипзянова. — Не хотел отчитываться за Нижнекамск и убил инициативу. — Потому что могу, — кивнул упомянутый. — А я бы послушал, как Паша, который триста лет в Новосибирке не был, будет выкручиваться, — продолжил Семён. Миша Гуляев, сидящий рядом с Пашей, улыбнулся, толкая его в локоть, даже, точнее, выталкивая его в проход (ребёнка посадили у окошка, а он ещё и воспользовался положением). — А что я, рыжий? — Павел встал в проходе, глядя на команду. Даже Ира отвлеклась от копания в фотоаппарате. Нельзя такое было пропускать. — Значит, смотрите налево — это трамвай тринадцатый. Легендарный новосибирский трамвай: едет через весь город, и всякая хрень там всё время происходит жуткая. — Ну, конечно, он же тринадцатый, — усмехнулся Миша. — По правде говоря, второй страшнее, но у тринадцатого просто цифра опасная, — продолжал Паша. — А вот если посмотрите направо, то отсюда где-то примерно в двух километрах будет оперный театр. Самый большой оперный театр, я не знаю, в Европе там или в мире. — Пашенька, ты же в курсе, что Новосибирск не в Европе? — шепнул ему Володя. Но, конечно, все слышали. Ира покачала головой, надевая наушники. Вслух не сказала, но по глазам читалось: "Придурки". — А вот впереди примерно через двести метров или пять световых часов мы, вероятно, увидим реку Обь, а над ней метромост. Это тоже самый большой метромост в мире. Вблизи построили и арену, и с моста её прям сверху видно из поезда. Ну, то есть транспортно удобно строили. — Но забыли маленькую деталь, — добавил Володя. — Да, оказывается, чтобы выйти из метро к арене, нужно, чтобы метро останавливалось. Так в Новосибирске узнали, что к метро ещё должны прилагаться станции. К арене её ещё не прорубили, так что пока без неё, — кивнул Паша. — Вот как-то так. А по другую сторону моста мы увидим что? Как вы думаете, что должно быть напротив хоккейной арены, на берегу Оби в самой холодной части планеты, ваши варианты? И вы все не правы. Там аквапарк. Но не просто аквапарк! А самый большой... ну, наверное, в России. — Да что там в России — в Новосибирске! — угарал Марк. — Блять, как нижегородцы со своей ебучей лестницей. — Ты поднимись по ней сначала, а потом ржи, — оскорбился Илья Проскуряков. — Мужик, клянусь, я поднимался, мотор чуть не встал, но это никак не отменяет того факта, что это просто тупо лестница, и всё. — Не просто тупо лестница, а имени героя Советского Союза, — заметил Володя. — Сень, спасибо, от души, — между тем, Миша Бердин протянул защитнику ладонь на рукопожатие. — Идея на миллион. — Самого большого цирка в Новосибирске нет, но клоуны-то всегда найдутся, — Семён пожал. Миша Гуляев же инициировал аплодесменты. Команда поддержала, только Володя всплеснул руками: — Всё? А я надеялся про музей смерти послушать или там... про академ город. — А ты видел, где музей смерти? — спросил Паша, садясь обратно. — Ну... далеко, — ответил Володя. — Туда доедешь — обратно не понадобится. А в академе я сам не был. — Да достаточно омичам инфы про Новосиб, — остановил Дамир. — Надеюсь, после такого пламенного рассказа никто до беспамятства не влюбился? — Ебать как я теперь жду поездок в Питер, Москву, Казань и Екат, — подытожил Злодеев. И ясно кто о чём должен был отчитываться, только по Екатеринбургу резонно было бы заставить отвечать тихого и взрослого Макеева, и Семён, заглянув к нему на самый задний ряд, вдруг изумился его внешнему виду: — Ты почему не в клубном? Бессмертный, что ли? . Лёша помахал ему рукой, чтобы Семён сел и не отсвечивал. Авось не заметят, если будет в сторонке от команды. Тому пришлось отстать, чтобы не выдавать партнёра, но про себя подумал: это что, настолько сложно — бомбер взять с собой? Какие-то принципиальные причины есть игнорировать командный мерч? Проснулись все так или иначе, и пробка стала рассасываться впереди. Упомянутый метромост увидели спустя пару минут, а затем и красивую новую новосибирскую арену. — Значит, так, объясняю, что мы сейчас будем делать, — строгая Ира встала во главе автобуса. — Сейчас вы будете по одному выходить из автобуса и красиво идти по дороге. Не моргаем, не чихаем, не чешемся, не заваем, носом не шмыгаем. Притворитесь, что вы не гопота. Я буду вас всячески снимать, постарайтесь обойтись без дублей. Каждый следующий игрок выходит только по моей команде. Всем всё понятно? Все закивали. Конечно, им непонятно, конечно, они будут вываливаться по двое, по трое, когда попало, в чём попало, гудеть, хихикать, толкаться, показывать язык. Они это знали, Ира это знала. Дамир шёл первым, и за ним выстроилась очередь, вся расхлябанная, пихающаяся и не особо заинтересованная в фотосессии. Ткачёв не торопился, сидел себе в кресле, смотрел то на окно, то на шалопаев в бомберах, пока Дамир внимание не привлёк. — Полный карт-бланш на выдавание пиздов, — указал на Володю. Тот двумя пальцами отдал честь. Дамир вышел из автобуса, следуя к арене как модель по подиуму. А за ним опять пробка — дело к восьми, а Новосибирск своим душняком на дорогах уже в печонках сидел. Илья вышел заспанный, засунув руки в карманы, и попытался дойти побыстрее. Ира остановила. — Руки вынь, и давай заново. — Ирин, я же хоккеист, а не фотомодель, у меня ни осанки, ни фигуры, ни уверенного взгляда, ни миловидного лица — нихуя. Дай пофоткаться в своём удобном образе, — жалобно попросил Илья. Холодно пацану. На арену хотелось быстрее. Ира глянула к себе в фотоаппарат и кивнула, неожиданно буквально для каждого наблюдающего. — Ладно, следующий. А её мягкость расшатала и так не слишком стройные ряды. Верба вылез сразу после Холодилина. — Стоять, — остановила Ирина. — Никита, обратно. — А я? — изумлённо спросил Марк. — А ты иди отсюда. Парни позади них захихикали: огрёб Верба наконец-то. Теперь либо абик на массаж, либо в Омске забудут вообще в лицо Марка Вербу. А Никита Холодилин весь раскрепостился, раскрылся, бомбер на плечо, волосы назад, взгляд сердцееда и вперёд. Ира показала большой палец, а парни хохотали, глядя на дурацкого понтореза. — Никита себя нашёл. Миша Бердин попытался повторить, но оценён не был. За ним уже успел вылезти Злодеев, и Ира всех отправила обратно. Стас Галиев освободил сиденье рядом с Соловьёвым, и тот подвинулся вперёд, засовывая руку между сиденьями впереди и мягко пальцем касаясь Володиного ушка. Тот резко повернулся, ловя взгляд Лёши в щёлочку и аж содрогаясь от неожиданного проявления любви прямо на людях. Хоть и оба места рядом с ними пустовали, как минимум справа от них были Паша Коледов, Миша Гуляев, Даррен Диц и Линден Вей, которые всё ещё не присодинились к людской пробке впереди них. Тонкая кисть Володи просунулась слева между сиденьем и окном, и Лёша схватился за неё, цепляясь своей и убеждаясь, что справа их не видят. "Дурачьё", — пришло Лёше на телефон спустя полминуты. Он улыбнулся, смахивая уведомление. Из-за Володи же и дурак. Не хотелось вообще всех фотографий этих, и тренировки этой утренней, и игры... Нет, игра же с ним в одной связке. Это тоже нужно. Просто до неё и после зажать бы его где-то в углу, прижать к себе и не отпускать. Володя чувствовал его, словно даже мысли его слышал. Это влюблённость, он знал, что это ещё пока не любовь, но любовь же и сама по себе не так чтобы чистый кайф. Зато влюблённость — да. Жаль она не может годами держаться, но пока она пылает таким огнём, как и зачем им держать себя в руках? Нужно за это хвататься. Парни продолжали омскую выставку в Новосибирске. Коледова и Гуляева фотографировали вместе — так Ира сказала, чтобы новая связка мелькнула. Потом иностранцы выходили по очереди, они к делу отнеслись ответственно: Диц на правах пафосного москвича даже не старался что-то сделать — в крови модельный выпендрёж этот, а Вей и Кесселс просто фотогеничны сами по себе, им нужно было только ничего не испортить, и они не испортили. А вот Стас Галиев и два молодых белоруса сделали всё, чтобы испортить, и справились с этим на ура, причём белорусы случайно, а Галиев, паразитируя на их неловкой глупости, вполне себе уже намеренно. Ира загнала всех обратно. Дала команду, и вместо них вышел Игумнов, портя всю гениальную расстановку. Такой ярости Новосибирск ещё не видел. — Пошли? — шепнул Володя назад, зная, что Лёша, даже если не услышит, то почувствует. Встали одновременно. Володя улыбнулся Алексею: — По очереди будем или вместе? — Как Ира скажет, — пожал плечами тот. Такие огоньки на лице плясали, вот бы слизать их, каждый, просто на вкус попробовать — наверняка понравится. — Я их чашку недостаточно хорошо изучил ещё. Не знаю уголков, — тихонько сказал Володя. — Я думаю, мы найдём. Оказалось, что можно у всех перед носом прямо, главное, чтобы дверь в душ закрывалась и ковриков не было. — А коврики при чём? — Ну, вода громко о керамику бьётся без них. И тогда хотя бы дышать можно не синхронно. — Кошмар, — Володя засмеялся. Как-то адреналин ударил в голову обсуждать такие вещи, пока в автобусе кто-то ещё оставался. Они точно не слышали, просто сам факт разговора не наедине немного нервы трогал. Так и вышел, хихикая, на улицу, и Лёша сразу за ним. — В душе больше не хочу, потом глаза от хлорки болят, — признался он. — Воль, я тебе клянусь, я найду место с тобой переспать. Поверь на слово интроверту, который полжизни шкерится по углам. — Это ужасно, ты же в курсе, что нас вместе фотографируют, и фото выложат в каналы, группы и на сайт, где никто не будет знать, о чём мы разговаривали? — Мы-то будем. И ещё пара фикрайтеров наверняка. Ира жестом показала Володе шевелить копытами. — Соловьёв, теперь ты один. Володя с радостью прибавил ходу, торопясь к арене. Ну, хороша, конечно, чашка. У Володи от посещений новых арен мурашки по коже бегали всегда, он как-то, когда начинал играть профессионально, и представить не мог, что они вот такие будут. Алексей его не догнал, но это и к лушему. На тренировку они уже опаздывали, уединиться до неё точно не получится, а, если продолжат играть друг с другом, потом на разминке будет тяжело сосредоточиться. Ни один из них не забывал, что хоккей прежде всего. Тренировка была весёлая, всё ещё наполненная духом упоротой поездки на автобусе. На выезде никогда не было убийственных нагрузок на чужом льду — всё лишь для того, чтобы разбудить себя и мышцы, посмотреть, кто сегодня зрячий, кто знает, что забьёт, на связку ненаигранную посмотреть. Миша Гуляев старался: всего третья пара, но впервые после перерыва выйти наконец на лёд не терпелось, а для этого нужно было показать, что к нагрузке готов и Пашу на площадке видит. И видел ведь, и как-то здорово всё получилось на двусторонке, Миша даже забил с его паса, убежав один-в-ноль против Хомченко. Миша Бердин стоял на других воротах, точно так же желая показать, что готов. Он действительно выглядел намного лучше и мог играть. Но в состав ни тот, ни другой, по сути, не попал. Гуляева поставили седьмым защитником, Бердина не заявили на игру вообще. И если первый не возмущался, потому что считал виноватым самого себя, второй не был готов мириться. Вообще даже не понимал, почему он вне игры. Ужасно раздражался, обижался и даже попытался вступить в конфронтацию, но Сергей Евгеньевич не стал даже слушать. — Угомонись, ради бога. Считал бы, что ты абсолютно не готов, не взял бы тебя на выезд вообще. — Так что мне сделать тогда, чтобы в состав попадать? — не унимался Миша. — Восстанавливаться. Не меньше твоего жду твоей готовности. И пока я её не вижу. — Хотите я вот прямо сейчас на ваших глазах пробегу двадцать километров? Ну, или сколько надо? Я полностью восстановился. — Миш! — позвал Дамир. Тот только повернуться к капитану успел, как тот запустил в него бутылкой с водой. Вообще Шарипзянов умел в тупик поставить своими проверками, но весь взвинченный Миша с ней справился. Поймал левой рукой. Дамир пожал плечами, обращая взгляд к тренеру: — По-моему, он дома. Тупая, если честно, проверка-то, вообще ни о чём не говорила: для верности бутылок тридцать нужно как минимум кинуть, да и предупредить Мишу. Хотя бы не о том, что кинут, а о том, что будут кидать в ближайший час время от времени, чтобы следил. Но Сергей Евгеньевич кивнул. — К Уфе готовься. Пока на воротах Паша. Нельзя сказать, что Миша был до конца доволен этим решением. Сергей Евгеньевич вышел на середину раздевалки, едва отделавшись от его общества. — Парни, Новосибирск, воскресенье — сами понимаете, сколько омичей сегодня на матч придёт. Правила, надеюсь, все знают, но для тех, кто раньше на выезд за Омск не ездил, повторю: по минимуму общения с фанатами до матча. Если уж узнали и никак не избежать, пожалуйста, ничего лишнего: здравствуйте-сфотографировались-расписались-спасибо-до свидания. После игры можете хоть теорию Дарвина с ними обсуждать, особенно если победим. Всем всё понятно? Звягин не Ира, бесить не смешно, поэтому всем понятно. Тренерский штаб пытался сохранить сосредоточенность в ситуации, когда до матча ещё несколько часов и игроки неминуемо разбредутся и найдут, чем отвлечься. Приходилось нагонять суету, поддерживать ощущение факта, что это не просто какой-то матч, это принципиально — прямо вот сейчас, в сентябре, выяснить, кто же всё-таки хозяева Сибири. Алексей и Володя никуда не собирались с арены, но и о матче как-то не думалось. Сели рядом на скамеечке на верхнем этаже: лавки пока закрыты, есть хотелось, не хотелось шевелиться. Принёс бы кто. Мише, может, позвонить? На что ещё молодёжь в команде? — Я подумал, — оповестил Лёша. Это когда же это он умудрился успеть? — Спал ночью? — Володя повернулся к нему, рассматривая лицо. Оно просто чересчур красивое, невозможно сконцентрироваться на каких-либо недостатках, включая следы недосыпа. — Не очень, — признался тот. А Володя — как младенец... — Я не хочу ждать. Для меня это слишком важно. — Хорошо, я слушаю тебя, — кивнул Володя. — Мне нужно место рядом с тобой. То, которое, кроме меня, никто занять не сможет. — Алексей, так ли нужно отдельно обговаривать неприемлемость измен? — изумился Володя. — Дело не в постели, не в поцелуях, не в тактильности. Место нужно в душе. Я боюсь, что с твоим кругом общения у меня не получится быть тебе столь же особенным, насколько ты особенный для меня. Володя, вроде бы, понял, но он разве может обещать такое даже самому себе, не то что тому, кто своё сердце ему дарит? — То есть я, получается, выставил границы, а ты в итоге пришёл сказать, что меньше бы границ, — усмехнулся он. — Твои границы более чем приемлемы для меня, — возразил Алексей. — Мои границы же связаны с невозможностью делить тебя со всем миром. — Мы ведь часть команды, Алексей. — Понимаю, не требую этого на льду или в раздевалке. Но у тебя даже квартира — немного проходной двор. Речь, видимо, про Илью, который прилепился к квартире, и Дамира, который с ноги в чужой дом влетает, когда ему заблагорассудится. Володя вздохнул. — Это тяжёлое требование, Соловьёв. Ты же знаешь ситуацию Ильи, выдержал бы сам один? — Илья — особенный случай, согласен, я бы поступил точно так же. Речь о том, что тебе придётся выбирать меня в некоторых вещах. Быть просто рядовым человеком в твоей жизни я не смогу. Удивительно. Володя дёрнул бровями, замирая на несколько секунд, сначала даже не находясь, как ответить. — Ну... — замялся. — Ну, конечно, никакой ты не рядовой. Да, я понял тебя. Само собой, и дело не только в том, что меня к тебе тянет. Скорее, даже в том, что я хочу видеть в тебе родного. А родной — это первый приоритет. Это справедливо. Алексей улыбнулся. — Это было проще, чем я думал, — заявил он. — Я, кстати, хотел сказать, что растрындел всё Дамиру. Но оправдаюсь тем, что мне нужна была помощь, и, если бы я так не сделал тогда, мы бы так и ходили вокруг да около, — выпалил Володя. — Нет проблем, — спокойно ответил Алексей. — Это всё, Лёш? Единственное, что тебе необходимо? Он пожал плечами. — Думаю, да. Хотелось бы, конечно, ещё проблемы в зародыше обсуждать. — Это легко, — кивнул Володя. — Но неужели, помимо моей распахнутой души, я ничем не могу тебя задеть? — Даже ей вряд ли. — Но почему? — Ты же сейчас здесь. А я бы даже не просил этого — сегодня надо быть с командой. А ты выбрал меня. Камера висит. Чёртова камера. Володя улыбнулся, а затем потянул Алексея на себя, укладывая на свои колени. Они тут действительно вдвоём. И, парадоксально для Володиной жизни, не занимаются сексом, а разговаривают, да ещё и о них как о чём-то едином. Такого раньше с Ткачёвым не приключалось. Время наедине — это тот ресурс, который на поболтать не тратили. Володя вплёл пальцы в его волосы, улыбаясь себе под нос. — Есть пара часов выспаться. Устроит здесь? — Ещё бы нет. Матч они тогда проиграли. Причём как-то совсем, без шансов, развалились с первого же периода, и больше весело не было. С командой что-то не так, проблема возникла где-то позади и уже зрела, и они все понемногу начинали это замечать.