У лешего две тени, но обе не его

Август, день, солнце сквозь окошки под потолком арены раскидало свои беспорядочные лучи по полу, и они всё красное кругом залили своим оранжевым оттенком. Между ними перемещались не особо торопливые люди — лето, спешить некуда. Скоро осень, небывало длинный сезон, беготня в течение следующих девяти месяцев (если повезёт), а пока все немного ленились. Володя тоже. Зафоршмачил все сроки по своим личным делам, довёл до того, что оставался один день, и тот с планами клуба на него. Слава богу, хотя бы не тренировкой, но всё же тоже важными. Шёл с подарком, лицо старался сделать виновато-довольным, таким рабяческо-раздолбайским, такого пожуришь, поругаешь, кулаком ему пригрозишь, но всё равно позволишь себя на всё уговорить. Что с дурака взять? Он же не специально такой. В Омске погода предательски хорошая, лето как в раю, у всех прекрасное настроение — шалопаи, вроде Володи Ткачёва, в такие дни как сыр в масле. А вот и девчонка пресс-атташе, единственная торопится из всего Омска сегодня. Володя воззвал к природному обаянию, разулыбался навстречу ней, а она сразу всё поняла. — Нет, — ответила сразу. — Ирка, ну, пожалуйста, — он припустился в её же темпе, прилипнуть к ней, надоесть по самое не хочу. — Смотри, это абик в СПА, — протянул ей конверт. — Спина же болит? Болит. Там массаж сделают так, что вообще забудешь о том, где она у тебя. Не впервые он так отпрашивался. Ирка хорошая, настоящий друг, прикроет обязательно, просто устала она от дурачка Ткачёва уже донельзя. — Меня из-за тебя уволят. — Во-первых, кто им даст? Во-вторых, за что? Нужно лишь немного подфотошопить одну из девятисот других моих фотографий в твоём расположении, чтобы никто ничего не заподозрил. — Лишь?.. Ну, раз «лишь», чего ж ты сам не принёс уже отфотошопленную? Ну, язык как помело. Володя редко успевает думать, прежде чем говорить, но он свою профессию с мозгами и не связывал. — Ирка, — Володя опередил её, валясь на колени. — Ты богиня фотошопа, выручи, пожалуйста. Ну, хочешь, я все твои ручки золотые расцелую? — Все здесь, а тебя не будет. Даже если фото я отфотошоплю, руководство, думаешь, не заметит, что команда с дырочкой в правом боку на мероприятии? — Скажи, что прыщи пошёл замазывать. — Как ты не понимаешь, что я рискую из-за тебя? Встань, — недовольно сказала она. — Прикрою я тебя. Абонемент забери свой. Володя проводил взглядом удаляющуюся фигуру. Неужто дрожь в голосе послышалась? Ну, была ведь? Отряхнул коленки, добавляя шагу, чтобы снова догнать спешащую девушку. — Ты чего, Ир? Что-то случилось? — он вежливо коснулся её локтя, догнав, но тут же убрал руку, не зная, уместен ли он сейчас со своими расспросами. — Заколебал ты меня, Ткачёв. Вечно надо в твоё положение вставать, на какие-то уступки идти, а ты ведь даже не спросишь, как дела. Может, у человека и без тебя дерьмово всё, может, на него наорали только что, а ты требуешь снова в контры с кем-то идти ради тебя. — Ира, подожди-подожди, — остановил её Ткачёв, и оба они, наконец-таки, перестали торопиться. — Кто обидел? Она отвела взгляд, и Володя с досадой и упрёком к себе понял, что как-то и вправду не обратил внимания на её настроение. Она вообще как-то сильно не вписывалась со своей спешкой и угрюмой миной сегодня в солнечную и почти всё ещё отпускную летнюю атмосферу. — Новенький ваш скотина редкостная, — нехотя призналась она. — Отпихнул, назвал «журнаписькой», сказал не приставать. А мне надо записать, как он всю жизнь в Омске жить мечтал. Неделю от него добиться ничего не могу. Начальство уроет скоро. Так сложно, что ли, пару слов сказать… — Это кто такой умный? — Диц, — ответила Ира. «Журнаписька». Это ж кто ему таких слов нарассказывал? — К обеду придёт и все комментарии тебе даст. И извинения принесёт. Хорошо? — Володя улыбнулся, ловя её взгляд. — Ирка, ну, ты чего? Ты не только царица фотошопа, ты же моя подруга — почему я узнаю, что кто-то из ребят хамит тебе, только когда он уже довёл тебя до слёз? Ира расклеилась. Слёзы выступили на глазах, и она часто заморгала, чтобы не пустить их. Володя неторопливо приобнял её, положил ладонь на волосы, легонько погладил, не желая случайно сделать что-то недопустимое. — Дурочка. Хорошо хоть сейчас сказала. Тогда сегодня я здесь. — Да не надо, я прикрою, — возразила Ира. — И абонемент возьми. Это же правда тебе. Это не взятка. Володя протянул конверт обратно, и Ира отстранилась от него, забрала абонемент и подняла на него взгляд. — Извини, Володь, я лишнего сказала. — Забей, — он улыбнулся. — После «журнаписьки» могло и сильнее вынести. Ты в следующий раз просто жалуйся. Не стесняйся. Нас много, ты одна, нам с тебя пылинки сдувать надо. А того, кто не согласен, обучим. — Иди по делам, я правда справлюсь тут. — Не беспокойся, — Володя улыбнулся. — Не бери в голову. Я разрулю. Ты пока иди попей кофейку, Даррен тебя сам найдёт. — Жутковато звучит. — Будет милашкой, — легко пообещал Володя. Выбора не будет, придётся быть милашкой. Володя не понимал, почему другие ребята иногда ни с того ни с сего начинают вести себя так, словно только вчера вышли из леса. Даррен не проявил себя грубым человеком, когда они познакомились. Наоборот даже. И откуда такая спесь при общении с персоналом, понять было трудно, когда с другими парнями новичок-канадец был достаточно дружелюбен, открыт и весел. Подвох ожидался больше от другого нового персонажа в раздевалке. Хотя Лёша Соловьёв до конца новым не был — в Омске они уже пересекались, но только Володя был молод, потрёпан и с одним только ленинградским ветром в голове, а Лёша слишком эпизодически появлялся с командой. Замкнутым он был и тогда, но сейчас в этой расхлябанной омской команде он, пожалуй, смотрелся уж слишком нелюдимым. — Дела отменились? — спросил Дамир, завидев Володю в раздевалке. Просто пока Володя слушал Иру, придумалось, как решение дел можно отложить ещё дольше. Ира и правда часто его прикрывала, намного чаще, чем других, а Володя одними абонементами с ней и общался. Цветы она не любит, это все в этой раздевалке знают, но вот фрукты, шоколадный торт, вечер в салоне красоты (или месяц в салоне красоты — тут в зависимости от того, как сильно проштрафился) — это аргумент в переговорах. — Удобно перенеслись, — улыбнулся Володя. Ему необъяснимо нравилась атмосфера раздевалке, когда после неё не надо было на игру, без напряжения, без нервов, все просто сидели, расслабленно чеканили своим смол-токи, все в мыслях о своих делах, семьях, погоде, планах и просмотренных сериалах. Дамир, помимо детей и собаки, завёл ещё и откровенно бешеную кошку и теперь хвастался свидетельствами абьюза в своей семье на конкретных примерах с весёлой улыбкой и искренним воодушевлением. А тема про домашних животных всегда резко согревала атмосферу в раздевалке: оказывалось, что у бородатого Вербы малюсенькая собачка, но такая же злющая и долбанутая, как и он сам, а у Холодилина кот, змея, попугай, рыбки и ещё есть мысли завести кролика. У Злодеева только таракан, и тот гость нежелательный, война с ним идёт все три месяца пребывания в Омске. У Володи никого, но он сам тот ещё жук. — Что сейчас будет? — спросил Даррен, уже готовый к выходу из раздевалки. Причёсывающийся Дамир повернулся к нему: — Покатаемся, пофоткают. Потом шортс, наверное, с кем-нибудь запишут. Ютьюб шортс, я имею в виду. Обычно у нас Марк за всех отдувается, но сейчас могут и тебя дёрнуть. — Дёрнут, — согласился Марк. — Может, другого кого-нибудь? Я не так в этом хорош. Володя, спешно одевающийся, повернулся к беседующим ближе к двери. Тоже от Иры подцепил суету в этот спокойный день. Даррен пересёкся с ним взглядом, и Володя улыбнулся. Грубая сила не его конёк. — Если что, у нас так не принято, — сказал он. И вся раздевалка затихла. Всегда интересно послушать, как кого-то прилюдно наставляют, да ещё и на почве каких-то общих неозвученных понятий, которые другие могли формулировать для себя совсем не так. — Ты работаешь сам и не мешаешь работать другим. Ира с нами круглый год, она нам как клёвая сестра каждому: и с пьянки дотащит, и на ранку подует, и тело поможет закопать. Оскорблять её значит оскорблять команду. Мы тут так себя не ведём, мы помогаем друг другу, помогаем ей, помогаем всему персоналу. Все делаем одно дело. Так что извинись перед ней и дай то, что она просит. Комментарий, интервью, видео — она для тебя старается, тебя же любить и поддерживать будут люди на трибунах после того, что она снимет или напишет, вряд ли твоё это «журнаписька» тебе плюсов к репутации добавит. Даррен резко покраснел от того, как двадцать пар глаз уставилась на него после речи Володи. От неловкости даже сказать ничего не получилось. Сосредоточиться не смог. Почувствовал порицание со всех сторон. Володя на это и рассчитывал. Мог бы просто врезать, поорать, поунижать, но для хоккеиста это не страшно. Страшно не вписаться в коллектив, куда только пришёл, не влезть со своими привычками в круг людей, которые подружились до его появления. Вот это осуждение — страшно. Потому что вся карьера строится на доверии партнёров, и это доверие по щелчку пальцев потерять как нефиг делать. Для Даррена это был момент потери этого самого доверия, не меньше. — Я так просто пошутил. Я не знал, — залепетал он. — У нас не особо жаловали журналистов. — Не оправдывайся. Иди и извинись перед ней. И смотри, Даррен, если ещё раз увижу Ирку расстроенной из-за тебя, — Володя улыбнулся, — по-другому поговорим. Сбежал. Дамир весь содрогнулся, когда дверь за Дарреном закрылась. — Ты когда так смотришь и говоришь, у меня самого кровь стынет. Страшный злобный ублюдок. — «Журнаписька»? — Верба скривился. — Это что за херь ещё… — Москвичи как ни приедут, ещё полгода потом перевоспитывай, адаптируй под общество, — заметил Холодилин, забирая шлем и направляясь к выходу из раздевалки. Постепенно пришедшие вовремя вываливались из раздевалки. Дамир трепался с Вербой у выхода до последнего, но даже он не стал дожидаться опоздавшего и несильно расторопного Ткачёва. Володя оглянулся, замечая в раздевалке единственного оставшегося человека — Лёшу Соловьёва, молчаливо залипшего в телефоне. А у Володи, выигравшего у Даррена всухую, желание докопаться пересиливало всё остальное. Придумать бы только как. — Доволен возвращением домой, Алексей? — мирно начал он с самого несущественного. Как будто кто-то бы ответил отрицательно. — У меня нет дома, — пожал плечами Лёша, поднимая взгляд на Володю. — Называй Соловей. — Нет места, где ты бы чувствовал себя по-родному и спокойно? — Может, в Питере у родителей. Но если говорить именно о моём доме — нет. Не нашёл места. Володя сомкнул губы, молча наблюдая за тем, как Лёша собирается на лёд, отложив телефон и как будто очнувшись от шумной компании омичей. У самого якорь в Омске был брошен прочно, и Володя от этого якоря зависел. Было резвое начало карьеры, несмелые пробные годы в Уфе, шальные и ветреные — в Петербурге, полный веры в себя сезон за границей, после которых в Омск он вернулся как в родную колыбель. Здесь он ощущал себя крепко стоящим на ногах, окружённым опорами, без которых, как оказалось, раньше было трудно. А как жить, если нет опор? — Не смотри так, — попросил Соловей. — Я не эталон хоккейной карьеры. Нигде не держусь дольше года. Нет смысла обживаться и обрастать где-то, если всё равно летом переезжать. Ничего за душой, значит. На то и ястреб. Володя улыбнулся, блеснув новичку глазами: — А хочешь осесть? Или ты из волков-одиночек? Красивый парень, если быть с собой совсем честным. Володя внешность мужчин не оценивал обычно, старался не оценивать, просто иногда попадались экземпляры, вроде Лёши Соловьёва — нет-нет да скользнёт в голове шальная мысль, и тогда только стоять и до десяти считать, не двигаться, чтобы тело себя никак не выдало. Окинет взглядом случайно, закусит губу, не подумав, и человек может что-то не то для себя решить. А Володя без задней мысли вообще, может, пялится. А может, конечно, и с. — Предпочёл бы менее глубинные вопросы для первых дней общения, — ответил Алексей. И немного осёкся. Володя всмотрелся в его реакцию. Что это, внутренний упрёк? Вот она, причина молчаливости и нелюдимости. — Расслабься, эй, — Володя хлопнул его по плечу. — Погнали тяпнем кофейку после съёмки? Если не занят. — Не занят. — Но от глубинных вопросов, боюсь, не отвертишься. Алексей усмехнулся, отчаянно скрывая тревогу, и это было на руку Володе. Собеседник занимался самобичеванием и был совершенно слеп в этот момент: можно было вдоволь поглазеть. Двух миссисипи Володе будет достаточно, а Соловья не напрягут. Только вряд ли это была самая удачная идея из пришедших ему в голову: Соловей с ними заговорить не решался, а Володя того и гляди уже втрескается в него. Так что и веселье съёмок прошло не просто мимо него, а по нему. Нормальные ребята носились и жизни радовались, шутили, дурачились, мешали Ире работать, а Володя как залип, так и с концами. Если бы Алексей так и остался угрюмым, было бы легче, но он, сволочь такая эгоистичная, умудрился тоже как-то обрадоваться и заулыбаться. Дамир пихнул Володю плечом: — Ты остался, только чтобы на Дица нагавкать? Ну, да. А что, недостаточный повод? — Что за срочные дела такие были? — Паспорт на прописку надо закинуть, — ответил Володя. — А потом сюда с новой пропиской. Хотел до сезона, а то они ж, знаешь, всю душу вытряхнут потом. — А чего ты тянул-то? Три месяца уже в новой квартире. — Ну, в мае было не до этого... — начал Володя. — В июне там был кубок Стэнли, жили по ночам, паспортный стол ночью не работает. Он и днём-то... Потом закончился кубок — уже через две недели отпуск, паспорт страшно отдавать. Вдруг что. Потом вернулся из отпуска, и надо было худеть. И так стресс, то есть, какая там прописка ещё. А потом началась предвыборная гонка в США, и снова стало как-то не до этого. — Жаль за прокрастинацию не дают Нобелевской премии, — прокомментировал Дамир. — Как ты, Володь? В новой квартире один. — Просто чудесно. Можно петь. — С соседями это утверждение согласовано? — Я герой Омска. Мои соседи могут и потерпеть ради дальнейшего его процветания. Ира щёлкнула очаровательно болтающих друг с другом лидеров. Потом дала Володе очки без диоптрий, сказала побыть ботаном. Дамир растрепал волосы на его голове, и затем было сдалано примерно сто сорок снимков героя Омска со всеми его человеческими недостатками. Лёша тоже смотрел. Рядом с ним молодой и тоже довольно спокойный Саша Яремчук, с которым Соловей перекидывался хотя бы несколькими словами в день. Оба сторонились громких на публику парней, возглавляемых Вербой и Мишей Гуляевым — эти мёртвого из могилы поднимут. Лёша отступил, когда пронеслись мимо него, и Володя, столкнувшись с ним взглядом через полплощадки, понимающе улыбнулся. — Это классно было, — добавил Дамир. — Наставление это. Я бы так не смог. Чтобы и кровь застыла, и никаких обид потом не осталось. — Рожа просто добрая, — согласился Володя. — Безобидная. Володя снял очки, отдавая обратно Ире: — Сфоткай так, будто я в хоккей не по купленной справке играю. И так везде косой, слепой, низкорослый, худосочный и ущербный. Так и не скажешь, что игрок хороший. Соловей такой же побитый всюду, как и Дамир, но лицо красивое, и сумасшедшим образом идёт лёгкая небритость. Володя определённо попал, и в душе по этому поводу зародилась лёгкая неприязнь к себе. Ещё вот, казалось бы, недавно уяснил, что нельзя всего этого с одноклубниками, не прошло и полгода, как всё снова по тому же сценарию с новым симпатичным игроком. Проще было бы, если бы Алексей отказался от кофе, но он не отказывался. Несвойственно себе быстро расположился к улыбчивому Ткачёву, уцепился за человека, который сам навязывался в друзья. Вряд ли тогда волк-одиночка. Устал быть один. — Всё изменилось, с тех пор как я был в команде в последний раз, — признался он. — Арена, — продолжил его мысль Володя. — Арена, да. Думаю, многие в лиге мечтали бы назвать её домашней. Она потрясающая. Дело не только в ней. Просто отношения между всеми другие, все всем друзья. — Круто, да? — Круто... Не то слово, — Лёша забрал оба стаканчика с прилавка уличной кофейни рядом с ареной. Вышли за территорию, чтобы никому не мозолить глаза и уселись на скамеечку в кругу зелёных узоров за воротами. — И тогда была хорошая атмосфера, но было очень сложно. — И не в Омске, — кивнул Володя. — О, да, — вспомнил Алексей. — Тебе повезло не застать период в Балашихе. — Вообще с радостью бы потрогал кубок. Марш Даррена Дица с парковки они наблюдали оба, уже зная, что идёт он именно к ним, точнее даже конкретно к Володе, но идти было достаточно не близко, и время насладиться уединённой беседой ещё оставалось. — Тебе некомфортно пока в этой шумной раздевалке? — спросил Володя. Лёша замялся, не торопясь с ответом. Так делают все, кто собирается прежде подумать, а потом сказать. Недоступная для Ткачёва функция. — Комфортно. Но я не умею встревать в разговор. И сложно поддерживать многие темы: у меня ни животных, ни жены, ни детей, ни крутой тачки. — Расслабить бы тебе мозг, Соловьёв, — усмехнулся Володя, отчаянно желая посмотреть на него в упор, но не имея такой возможности из-за неумолимо приближающегося Дица. — Этого я, похоже, не умею. — Это я уже понял. Даррен материализовался в нескольких шагах от них, больше не давая их беседе продолжиться: — Я извинился, — отчитался он. — Слушай, не думай, я не такой мудак на самом деле. Претензию понял, зарублю на носу. — Я и не думал, что мудак. Не переживай. Просто напомнил, что мы все делаем одно дело. — Да знаю, — Даррен выдохнул, измученно поднимая взгляд к небу. — Ну, короче, больше не повторится. Володя протянул ему руку первым, и Даррен с явным облегчённым вздохом пожал её, затем на прощанье протягивая и Лёше. Вот так дела и решаются по-ткачёвски. Володя на него наехал, а лояльность Дица к нему в итоге лишь выросла. И канадец целый, и Ира сыта, и сам Володя с дополнительными очками авторитета в глазах всей команды. Решать проблемы агрессией он уже давно смысла не видел: даже в хоккее она больше не работала. — Умно, — заметил Соловей, как только они вновь остались одни. Наконец-то Володя смог повернуться к нему и посмотреть прямо в глаза: — Что умно? — Другой бы за свою девушку просто морду набил. А ты без оскорблений и драк решил проблему за пару минут, и теперь он ещё к тебе на поклон ходит. — Это я умею, — улыбнулся Володя. — Ира мне не девушка. Просто хорошая подруга. — Прости. Неискренне. Володя отвернулся: сейчас сам себе напридумывает, психолог чёртов. Но ведь не просто же так он предположил их отношения, хотя не было ни одного повода заподозрить в этом его и Иру. — Не веришь в дружбу между мужчиной и женщиной? — сделал Володя вид, что его ничего не смутило. — Да не то чтобы. Слышал просто, что один живёшь, и видел единственное твоё близкое общение с противоположным полом сегодня. Не то подумал. Незаметно поднял тему девушки, незаметно поднял тему серьёзных отношений — Володю так это радовало, что он не смог сдержать улыбки, вновь повернувшись к Алексею. — Если так интересна личная жизнь, можно спросить и напрямую. Уверен, слушки до тебя уже дошли. — И насколько они правдивы? — не тушуясь, с вызовом спросил Соловей. — На девяносто из ста, — уверенно ответил Володя. — Ну, а ты? Ты нарочно не ищешь место для гнезда? Соловей резко поднялся со скамейки, пряча взгляд от Ткачёва. — Извини, надо идти, — и, схватив сумку, припустился с места. Даже кофе свой оставил едва начатым. Володя облокотился на деревянную спинку, складывая ногу на ногу и наблюдая за спешно удаляющимся товарищем. Немного жалел, что подтвердил слухи и задал обескураживающий вопрос сразу, одной фразой, и теперь было непонятно, что из этого дёрнуло Алексея с места. Руку даже не пожал. Неужели из-за слухов? Странно, Володя обычно не ошибается с собеседниками, он от Соловья чувствовал совсем не те человеческие качества, которые бы позволили такую категоричность. Достав телефон, Володя отыскал в контактах номер. Он же тоже из Адмирала. У него и там везде уши развешены. Пока трубку не взяли, поднялся со скамейки и пошлёпал вслед за Дицем.

***

В половину первого разбудил звонок в дверь. Дамир нёсся открывать со всех ног, пока тому, кому пришло в голову прийти к человеку с маленькими детьми среди ночи, не пришло в голову позвонить во второй раз. — Илюх, ты в своём уме? У меня спят все. Потерянный вид молодого нападающего Ильи Рейнгардта насторожил достаточно, чтобы не орать на него прямо с порога. С секунду парень молчал, а затем скосил взгляд на часы на своей левой руке. — Прости... Я просто не знаю, куда идти и что мне делать. Дамир повернулся ухом к своей квартире, вслушиваясь, не очнулся ли кто от их копошения в прихожей. Затем оба остались на лестничной клетке за закрытой дверью. — Что стряслось? — Я облажался. Я крупно облажался и остался бездомным. Меня обманули. Мне теперь даже идти некуда. — Я не понял ничего, ты толком объясни. Ты же купил квартиру в том году, что произошло? Парень трясся. Расспрос на лестнице не помогал, но и в дом было нельзя, вернее можно, конечно, но не в такое время суток. — Стой здесь. Я сейчас, — Дамир положил руку на его предплечье. — Никуда не уходи, Илья. Я оденусь только. Тапки только переодел на спортивную обувь и худи натянул. Домашние шорты даже не менял — там, куда собирались идти, его и не в таком виде наблюдали. — Не спишь? — спросил он в трубку, подозрительно быстро поднятую на той стороне. — Форсмажор нарисовался. — В час ночи? — переспросил Володя. — Сам ничего не понял. Приедем с Ильёй сейчас, к тебе можно? — Форсмажор с Ильёй в час ночи... — Ткач, выручай, а? Младшую укладывали почти четыре часа: проснётся — я разнесу город, я за себя не ручаюсь. — Я заинтригован, приезжайте, — усмехнулся плут в трубку. — Спасибо. И слушай ещё... — Дамир притих, удостоверившись, что никто в квартире и на площадке его не слышит. — Пацан, похоже, без крыши над головой остался. У тебя, если что, есть возможность его кинуть у себя куда-нибудь, пока не разберёмся? — Ну, уж точно не бросим на улице. Давай, привози. Кофейку приготовить? Или покрепче чего? — Ему чай, мне валидол. Должен был с прошлого раза у тебя остаться. Они далеко не впервые седину вместе наживают. Илья не мог прийти в себя ни на улице, ни в машине. С трудом перестал трястись, но шок не давал ему связать два слова — разговор не клеился. Единственное связное, что он смог из себя выдавить, — извинения за то, что заявился без предупреждения среди ночи. Сам Дамир особо о жизни Ильи осведомлён не был. Знал только про новую квартиру и что жил с девушкой — видимо, в том и беда: раз за скобки вынесли его одного без девушки, значит, девушка, очевидно, там же, где квартира. Сколько такого Дамир уже видел в жизни, хоть брошюру составляй и на стену в раздевалке вешай. Для таких случаев не бывает места на планете лучше, чем квартира Ткачёва. Он только с виду парень без царя в голове, а в быту товарищ со вкусом и с отлично регулируемыми вредными привычками, которые он умеет по надобности включать. И тогда пьёт, матерится, ненавидит всё живое, играет до утра, громко и невпопад поёт. А потом выключает, надевает очки, и можно сесть с ним за стаканом сока играть в эрудит. Ко всему этому набору от депрессии к Володе Ткачёву прилагалось ещё умение по виду человека определить, что делать, чтобы стало легче. Илья непьющий, ему бы в душ, горячую кружку в ладони и позалипать в стену. Володя это сразу почувствовал. — Ну, что, горемычный? — он мягко потрепал Рейнгардта по локтю, уводя его на кухню. — Чего к семейным ломишься по ночам? Надо было сразу ко мне. Дамир кивнул в благодарность. — Можешь идти, я справлюсь, — заверил его Володя. — Не, минут пятнадцать есть, — разуваясь, ответил он. Раз не проснулись от звонка в дверь, нытья в голос на пороге и хлопка дверью, то от тоски по нему точно не проснутся. А было интересно, да и всё равно узнать понадобится. Молодёжь нередко попадает в переплёты — сказывается неподготовленность к жизни за пределами катка. Приходится выручать, как и его раньше выручали. А история оказалась до ужаса банальна: просто доверился, думал, что раз со школы вместе, то уже одна сатана, оформил доверенность по её настоянию на всякий случай срочного обмена, ну, вот и вся история. Ни денег, ни квартиры, ни девушки. Жизнь закончена. И сидел перед старшими уверенный, что и на площадку больше не выйдет никогда, ведь это блядский хоккей во всём виноват — не будь он хоккеистом, то квартиры бы не было, но и у девушки бы не было соблазна так поступить. Хоть она бы осталась. Дамир покачал головой: — Дурак ты ещё малолетний. Радоваться надо, что плохой человек отсеялся в начале пути, а не потом, на пике, прихватив всё имущество и твою карьеру. А сейчас какие твои годы? Всё впереди: и жена, и деньги, и квартиры. — Я её люблю, — только ответил Илья. — Всегда любил. Как я без неё буду... Старшие переглянулись, и Володя мягко улыбнулся Дамиру в ответ, пожимая плечами: — Вроде, слышишь, что больно, а всё равно завидно, что такая любовь была. — Через месяц проспится от этой "любви", и стыдно будет. — Не слушай его. Он слишком тёртый калач, — махнул рукой Володя, обращаясь к Илье. — По-хорошему адвокат нужен, уверен, что с продажей квартиры можно повоевать. А хоккей, малой, это очень часто последнее, что остаётся. В нём друзья, поддержка, шум трибун, кайф. Не руби с плеча. Поживёшь пока у меня, со всем разберёмся. И не усердствуй с выводами о жизни. Илья поднял взгляд от кружки чая, и сколько всего в этом взгляде в беспорядке валялось в тот момент. — Что ты имеешь в виду? — Что не все бабы дуры, — объяснил за него Дамир. И скосил взгляд на Володю. — А я что? — с вызовом ответил тот. — Илюх, хочешь секрет, да и потом я пойду уже? — тут же обратился Дамир к молодому. — Завали хлебало, — предупредил Ткачёв. — Ребят, я сейчас правда не в себе для юмора... — Ты за советами по бабам к Володе не ходи, Илюх, — самозабвенно продолжал Дамир. Засмеялся, получив салфетницей в лицо, и резко поднялся из-за стола, убирая валидол в шкаф: — Всё, ребятишки, некогда мне на два детских сада жить. Давайте будьте людьми. Илюх, тренировка завтра, и чтобы про бросание хоккея я от тебя не слышал ничего больше. И скрылся, предатель. Тихо после него стало, и всем как-то немного не по себе. Теперь бы Володя уже и сам выпил чего покрепче. Или валидола. Зачем, спрашивается, покусившийся на его тайны Дамир убрал пузырёк? — Значит, правду говорят? — неловко спросил Илья. Уже ни квартира, ни баба неинтересны, дай только уши погреть. — Значит, правду. — Я не это самое... Ну, не против там, или чего... В первый раз просто такое. — Ну, добро пожаловать в кунсткамеру, — Володя поднялся из-за стола, убирая свою кружку в мойку. — Бельё найдёшь в ящике под телеком, падай на любое спальное место, кроме моего. И попытался закончить разговор Володя, но Илья вскочил, метнувшись вслед за ним: — Извини, Володь, извини, я не хотел обидеть. Спасибо, что пустил. — Ты и не обидел. — Тогда почему так резко уходишь? — Не хочу видеть твои неловкие подростковые попытки сдалать вид, что эта информация не перевернула твой узкий и зашоренный хоккейный ум. У тебя навалом своих проблем. Пока займись ими. — Я никакой не зашоренный, — слабо возмутился Илья. — Илюх, спокойной ночи. Поговорим завтра, если видишь это необходимым. Сегодня ложись и спи. У тебя одна сейчас задача — оставить этот день позади. Остальное потом. И Володя всё же покинул кухню, со всех ног направляясь к себе, чтобы остаться одному. Понять Дамира можно — решил отвлечь парня от распинающей боли, и получилось. Отвлёк. А Володя дальше как-то сам уже справится. У него тоже новая квартира. Пришлось сменить, потому что в старой было так больно, что нож хотелось в сердце всадить. Наверное, и малому сейчас ничуть не легче, тоже бросили, причём так, неожиданно, предательски, забирая всё, что не приколочено. Воспоминания о былом застучали в голове и просочились сквозь кожу, оставляя запах в новой, нетронутой чужими руками спальне. Ткачёв так долго не пускал их наружу, и вот. Не удержал. А ещё на нового Алексея заглядывается. Идиота кусок. Куда ему...