ПОЗОРНАЯ ДЕСЯТКА

В полнейшей темноте, наполнявшей его камеру, было не так-то просто считать время. Где-то неподалеку гулко капала с потолка гниловатая вода, и при всей раздражающей монотонности этих звуков, они хоть как-то скрашивали для него ощущение одиночества. В полной тишине было бы сильно хуже. Что, впрочем, не меняло того, что без одежды было очень сыро и холодно. И неловкие попытки согреться, сокращая мышцы, или растереть себя предплечьями рук не особенно помогали. Одним словом, Стиву было что сказать по поводу любви фальшиста Шмидта к излишней серьёзности воспроизведения почти карикатурного средневекового подземелья. Вот только шанса для этого всё никак не представлялось. Шмидт посетил своего особо ценного пленника лишь однажды — буквально в первые часы после того как Стива бросили в эту камеру. Впрочем, тогда диалога тоже особенно не получилось. Во-первых, Стив всё ещё был под действием парализующего препарата — не то что говорить особо не мог, даже не вполне ощущал, когда охрана била его ногами. Да и соображал весьма мутно. А, во-вторых, трёхсотлетний идейный вдохновитель невероятной лжи о «настоящих людях» был так возбуждён попавшей ему в руки добычей, что говорил непрерывным монологом и слушал в итоге только себя. А сводилась суть всей этой речи к тому, что его «молодой зять» против всех ожиданий оказался вполне порядочным человеком, потому что передал выродка Роджерсов правильным людям, то есть собственно Шмидту. И что Пирсу придётся теперь знатно раскошелиться, чтобы получить в свои загребущие лапы врага номер один всего настоящего человечества. Правда, с тех пор Стив его больше не видел. Из чего выходило, что «раскошеливаться» Александр Пирс не особо торопился. И скорее всего, изматывал почти разорённого Шмидта, сбивая цену уже хотя бы для того, чтобы напомнить давно потерявшему своё лидирующее положение старику о его истинном положении и месте среди настоящих людей… или фальшистов, как их называли теперь. Всех тех, чьи семьи вознеслись за счёт фальсификации информации о необратимых последствиях эпидемии, поразившей всё население Земли. Зная своего дядю, Стив не особо сомневался, что тот умело использует время в свою пользу. Александр не терпел, когда им пытались манипулировать. Тем более в такой ситуации, как сейчас, когда немногочисленным фальшистам, казалось бы, стоило, наоборот, объединить все силы, а не пытаться выезжать друг на друге. И кому, как не Шмидту, возглавившему когда-то много лет назад Великую Десятку «спасителей человечества», следовало в первую голову подумать об общей выгоде. Но, нет, безнадёжно старый, озлобленный и почти разорённый бывший лидер готов был отчаянно торговаться со своим более успешным соперником, грызться с ним буквально за каждую марку. И, если не считать того, что за всё это время Стива так ни разу и не подумали накормить, у него тоже был собственный интерес в затянувшихся переговорах между влиятельными фальшистами. Потому что ручная армия у Шмидта оказалась намного плачевнее, чем можно было бы предположить. В той же Красной комнате охрана была на уровень выше. Видимо, дела у старика Шмидта действительно шли совсем из рук вон плохо. А значит, его шанс на спасение, пока он находился у Шмидта, был ощутимо выше, чем станет, когда господа наконец сойдутся в цене. Если, конечно, Николас вообще сочтёт его спасение целесообразным. В последние полгода взаимодействие Стива с главой сопротивления становилось всё более напряжённым, и хотя оба и старались в общих интересах соблюдать ровные отношения, взаимное раздражение постоянно росло. Каждый из них признавал внушительный вклад другого в дело борьбы за восстановление прав кукол на то, чтобы называться и быть людьми. Каждый из них уважал другого, как борца и как личность, но… оба не одобряли методы друг друга. Во всяком случае, за себя Стив точно мог сказать, что готовность Ника спокойно пожертвовать любым из своих товарищей, как фигурой в шахматной партии, была для него совершенно неприемлемой. Как и более мелкое и утилитарное использование людей ради общих целей. Поскольку Наташа была далеко не единственной, а просто наиболее удачливой из тех талантливых женщин, которых Николас подкладывал под одиноких богатых стариков, пока сопротивление не нашло более надёжного спонсора в лице Тони Старка. И это были ещё цветочки в сравнении с тем, что началось после начала открытой войны. У Стива до сих пор многое не укладывалось в голове. И не хотелось пожимать Нику руку, хотя он сам возродил этот обычай среди кукол. Впрочем, стоило признать, что в отличие от Стива, сам Ник никогда не попал бы в ситуацию, в которой оказался сейчас Стив. Потому что Ник параноидально не доверял никому из настоящих людей. И это было ещё одной из причин для их стойкой взаимной антипатии. Стив был не согласен на то, что в картине мира Николаса не предполагалось оставлять в живых никого из бывших господ. То, что самих людей веками обманывали так же, как и кукол, с его точки зрения, не играло никакой роли. В первый раз Стив сцепился с Николасом из-за Райли, так и не улетевшего с Земли, не поверившего лжи, распространяемой СМИ про Стива, упорно искавшего его и пожелавшего присоединиться к сопротивленцам. Стив встретил его распахнутыми объятиями и поручился за друга, как за себя. Большинству этого оказалось достаточно. А через какое-то время оказалось, что у Райли и Сэма чуть ли не с первого взгляда возникла стойкая взаимная симпатия друг к другу, и вскоре они уже в открытую стали называть себя парой. Для Стива это выглядело неоспоримым доказательством того, что за исключением немногочисленных врождённых подонков, всё остальное человечество закономерно сплотится и станет единым целым, отказавшись от искусственно навязанной сегрегации. Но Николас и спустя столько времени считал, что хорошо, что Сэм постоянно приглядывает за Райли на случай, если тот — вполне предсказуемо с точки зрения Ника — всё же окажется шпионом. У Старка те же проблемы с Ником возникли, когда Тони привёз на новую базу сопротивления доктора Чо. Корейская учёная была не меньше Стива возмущена колоссальной ложью об искусственно подавляемой фертильности кукол и готова работать с Брюсом во имя исправления существующего положения. В результате по решению Николаса её почти три месяца держали под замком, пока Старк чуть не с пеной изо рта ругался за неё с Ником. Но последней каплей для Стива стала безобразная история с семейством Пимов. Потому что она сочетала в себе целый ряд горьких последствий того, что стало твориться в мире после разоблачительной речи Стива в прямом эфире. Как и говорил Тони, всё устройство общества покачнулось, даже несмотря на то, что большинство кукол предпочло просто закрыть глаза и заткнуть уши, отказываясь признавать происходящее. Они упорно ходили на работу и привычно падали ниц при появлении окружённых усиленной охраной настоящих людей. То ли слишком боялись перемен, то ли просто надеялись, что всё как-то решится само собой, и всё происходящее по возможности никак их не заденет. Ощутимая часть, конечно, примкнула к сопротивлению. Слова «Время рабства пройдёт» и красные песочные часы теперь можно было видеть повсюду. Имена Стива, Наташи и Тони знали, казалось, уже все. Причём многие из новых сторонников революции смотрели на них, как на оживших героев, живые символы, безупречных и непобедимых святых. И Стиву совершенно не нравилось то, что он начал привыкать ощущать на себя такие восхищённые взгляды. Но были среди кукол и те, появления кого в ситуации разброда и шатания избежать оказалось невозможно. Шайки сброда; быдло, радостно сбивающееся в стаи в охоте на лёгкую добычу, которой после краха системы могли стать абсолютно все, кто не мог себя защитить. И как ни горько было признаваться в подобном, но спустя два года после разоблачения великой фальсификации борьба с подобными бандами, неукротимо разрастающимися, захватывающими всё большие территории и устанавливающими там свои собственные законы, отнимала у сопротивления едва ли не вдвое больше сил, чем война с самыми сильными и тяжеловооружёнными армиями основных коалиций настоящих людей. Так вот жертвой одной из таких банд маргиналов стал Хэнк Пим, не пожелавший отдать свой дом на разорение беснующемуся сброду и в результате забитый до смерти озверевшими ублюдками в своей же гостиной. Инженер 3330 МАРОК, назвавшийся своим человеческим именем Скотт, рассказал об этом, когда добрался до одной из баз сопротивления. Он привёз с собой дочь Пима — Хоуп. Но та только обнимала себя обеими руками, смотрела в одну точку, ничего не говорила и ни на что не реагировала. И она, и Скотт — оба были в крови с головы до ног. За Пима они отомстили, но Хоуп с тех пор так и не пришла в норму. Скотт носился с ней, как с больным ребенком королевских кровей, чем порядком злил многих в сопротивлении, несмотря на свою всестороннюю готовность присоединиться к людям Стива и Наташи и сражаться на их стороне, используя и свои знания, и огромных муравьев покойного Пима. Ник счёл и его, и тем более травмированную настоящую женщину Хоуп слишком опасными для сопротивления и собирался избавиться от них. Стив тогда так яростно встал на их защиту, что это едва не привело к окончательному расколу сопротивления. И хотя с тех пор прошло уже больше месяца, они с Ником до сих пор здоровались друг с другом сквозь зубы. И, возможно, именно поэтому, когда ему передали сообщение от Земо, Стив так никому об этом и не рассказал… На шее у сухонького, очень древнего по виду старичка, подошедшего к Стиву в одном из освобождённых сопротивлением городов на восточном побережье, был толстый шарф сдержанно-бордового цвета. Подобное в последнее время считалось скорее нормой. Не все куклы так легко решались сменить указание профессии и стоимости на имя, а, если и решались, то не у всех была возможность сразу же сделать это (нотификаторы стало не так просто достать). Была у проблемы и другая сторона: куклы со значительными цифрами стоимости уже не чувствовали себя в безопасности на улицах. БОМРы и просто физически сильные куклы дешёвых рабочих профессий могли напасть на них среди бела дня. В лучшем случае — просто ограбить или порвать одежду, в худшем случае доходило и до убийств. Стив понимал, что возникновение подобных банд при крушении общественного строя неизбежно, но при любой возможности использовал свой значительный авторитет для отправки кого-то из сформированных и обученных им боевых отрядов для охоты на таких маргиналов. Господин Роджерс? вежливо поинтересовался у Стива старичок и, заручившись ответным кивком, уверенным движением приспустил шарф на шее. ДВОРЕЦКИЙ 7770… сумел прочесть Стив, прежде чем тот снова вернул кашне на место. Сумма у него явно была шестизначной, но ещё Стив успел заметить стилизованное изображение геральдического коршуна или грифона перед цифрой. Мне была оказана огромная честь передать вам послание от моего господина настоящего человека барона Земо, с достоинством продолжил старик. Он приглашает вас лично встретиться с ним в порту Балтимора. Довольно неожиданно, удивился Стив, хорошо помнивший, что общался с бароном лишь однажды, на приёме у Шмидта. Впрочем, в ту встречу тот произвёл на Стива впечатление проницательного и дальновидного человека. И что он от меня хочет? Барон Земо не может не знать, что я сейчас довольно занят… для личных встреч без указания причины. О, господин Роджерс, причина весьма веская, понизив голос, отчего европейский акцент в его речи стал намного заметнее, серьёзно ответил старик и посмотрел на Стива прозрачными бесцветными глазами, внимательными, как у охотящейся рыси. Мой господин барон Земо хочет предложить вам сделку. Гарантии безопасности для него и его семьи в обмен на секретную информацию, представляющую для вас интерес в борьбе с настоящими людьми. Стив задумчиво пожевал губы. Он не мог не признать, что заинтригован. И всё же подобное предложение вполне могло оказаться банальной ловушкой. И почему же барон намерен предложить мне такую сделку? Вы лидер освободительного движения, как нечто само собой разумеющееся ответил старый дворецкий. И хотя никто официально не объявлял Стива таковым, да и заслуги Наташи, Тони, Ника были ничуть не меньше, так уж само собой сложилось, что «лицом» революции, её движущей силой стал именно Стив. А он зять Йоганна Шмидта, с которого началась фальсификация, ответил Стив. Да, невозмутимо признал старый слуга. И молодая баронесса, дочь Йоханна Шмидта, сейчас беременна. На миг Стив даже растерялся от этой новости. Сразу вспомнился мечущийся взгляд Синтии Шмидт, её резкий голос, рваная походка и движения. Униженный мужчина в наморднике у её ног. Слова Земо о том, что отец насиловал её с одиннадцатилетнего возраста, чтобы зачать ей ребёнка. Безуспешно. Жизнь в нашем доме, забота и уважение барона помогли ей исцелиться, будто прочитав его мысли, сказал дворецкий, и его бледные губы на короткий миг сложились мягкой улыбкой, но тут же он снова сделался предельно серьёзен. Мы все понимаем, какое чудо её беременность. Поэтому мой господин барон готов пойти на сделку и купить у вас безопасность для своей семьи. Стив невольно нахмурился. Он всё ещё сомневался, но при этом хорошо помнил рассказ Земо о гибели его первой супруги вместе с отцом и сыном, его очень прямой и сосредоточенный взгляд, когда тот говорил об этом. Искреннюю честную скорбь в чуть опущенных углах его рта. Если с Син, какой бы она ни была, судьба подарила ему второй шанс, Стив верил, что барон вцепится в него изо всех сил. Господин Роджерс, ещё тише, чем говорил до этого, обратился к нему старик. Если вам нужны ещё доказательства искренности моего барона, то послушайте, меня зовут Оэзник. Молодой барон Земо с самого его детства всегда обращался ко мне именно так, называя меня только по этому имени. И, поверьте моему слову, я не знаю никого, кто заслуживал бы бесконечной преданности больше, чем он. Стив посмотрел в морщинистое от возраста, умное и очень серьёзное лицо дворецкого Земо, в его цепкие чистые глаза, и решился. Вы меня убедили, Оэзник. Когда и где именно барон хочет встретиться со мной в порту Балтимора? Послезавтра. В шесть часов вечера. У монумента в историческом форте МакГенри, сдержанно улыбнулся старик и с достоинством поклонился Стиву. Там, у монумента в форте МакГенри, Стив и угодил аккурат в расставленную для него ловушку. С тех пор он который уже день наслаждался сомнительным гостеприимством Иоганна Шмидта. И с каждой новой упавшей с потолка каплей воды, с каждым новым впустую прошедшим часом, с каждым следующим днём, когда ему не спешили принести даже какой-то баланды, чтобы поесть, Стив всё больше приходил к выводу, что спасения ждать не стоит. Во-первых, он сам ступил и попался, как ребёнок, без особых оснований доверившись, по сути, совсем незнакомым людям. А, во-вторых, Ник был достаточно дальновидным и прагматичным лидером, чтобы легко просчитать все плюсы и минусы, и оценить, что мёртвый герой-мученик даст сопротивлению намного больше, чем не склонный идти на компромиссы второй лидер. И после нескольких суток в заключении у Стива не оставалось сил даже, чтоб злиться на него. Тем более что он прекрасно понимал, что сам во всём виноват. Было холодно, тянуло живот, болело всё тело. Руки и ноги почти потеряли чувствительность. Стив то проваливался в сон, прямо посередине цепочки своих мыслей, то приходил в себя, всё там же в темноте и холоде. И мысль о скорой смерти всё меньше огорчала его. Было только стыдно за собственную глупость. За недоделанные дела. За жизнь, которую он обещал Баки, но так и не сумел ему дать. Думать о Баки было особенно больно. Потому что, если о чём Стив и сожалел, а, по большому счёту, он не сожалел ни о разрушении мирной жизни Земли, ни о последовавшей за этим социальной катастрофе, ни о том, что к прошлому у людей и кукол нет и не может быть возврата — Стив сожалел, что так и не смог стать настоящим человеком для Баки. Стать достойным его. Скорчившись в холодном углу, Стив слабо улыбнулся, вспомнив, как последний раз видел Баки в компании Наташи, Лены, Ванды и Мэри-Джейн. Каким уверенным, расслабленным и почти счастливым Баки выглядел среди девушек. Ему явно было комфортно и хорошо с ними, он смеялся над их шутками и охотно шутил сам. С самим Стивом у них такого давно уже не было. И теперь, оглядываясь назад, Стив понимал, что, сходу объявив всем в сопротивлении о том, что они с Баки пара, даже не подумал о том, а хочет ли сам Баки, чтобы их так воспринимали. Не тяготится ли он призраком своего сексуального рабства в доме Стива? И имел ли Стив право вообще навязывать ему продолжение отношений, в которых у Баки, для начала, не было ни выбора, ни права слова. Ведь Стив даже так до сих пор и не спросил у него, а нравился ли вообще Баки секс с мужчинами, или, с учётом всей его истории, он охотнее предпочёл бы теперь ограничиться интимом исключительно с женщинами. Закусив губу, Стив глухо стукнулся головой об стену. Думать о бесконечном множестве ошибок, которые он допустил с Баки, было ощутимо больнее, чем гадать о собственном незавидном положении и скором конце, мучиться от голода и нарастающей потери чувствительности. Потому что в мыслях Стива Баки представал всё таким же прекрасным, каким Стив видел его в жизни: с мягкими, но сильными чертами лица, с добрыми ясными глазами, с волосами, густыми и мягкими, как шёлк. Совершенным внутри и снаружи. Лучшим из людей, близость которого Стив так долго принимал просто как должное. Как нечто само собой разумеющееся. Внутри мгновенно сжалось от воспоминаний о том, как восхищённо смотрел на него Баки, когда Стив только начал их борьбу за восстановление кукол в правах людей, как он радовался тому, когда на очередной новой базе выбирал для них общую комнату. С какой безмолвной готовностью любить обнимал Стива в постели. Стива, который уже тогда знал, что не достоин его. И готов был когтями и зубами вырвать у жизни и мира право на то, чтобы снова заслужить право касаться Баки, ставшего в его глазах живым символом всей той колоссальной несправедливости, которую такие люди, как сам Стив, сотворили с себе подобными. Революция стала жизнью Стива. Все его знания, все помыслы и намерения были посвящены ей одной. Его сон и бодрствование заполняла одна борьба. Но, казалось, чем больше он вкладывался в общее дело, тем больше отдалялся от него Баки: больше не смотрел, как раньше, Стиву в рот, когда тот говорил о своих планах, всё реже отвечал, а иногда, казалось, и вовсе не стремился проводить их редкие свободные часы вместе со Стивом. У него появилось много новых друзей, с которыми ему явно было лучше, чем с прошлым хозяином, и Стив не мог осуждать его за это. Он остро, болезненно ревновал, но ещё острее понимал, что не имеет на это права. Что ж, если помимо символа для борьбы за свободу и равенство его смерть подарит Баки окончательную свободу забыть всё то, что у них было со Стивом, и начать строить новые, изначально здоровые отношения, Стиву следовало просто признать, что хоть так она принесёт какую-то пользу. И у Стива не было никакого права страдать от мучительной ревности к будущему избраннику или избраннице Баки. Баки заслуживал того, кто сделает его реально счастливым. К сожалению, собственный организм Стива не особо желал слушать призывы разума, и от одной мысли о Баки с кем-то другим Стиву буквально подводило живот и скручивало все внутренности. Когда загремели засовы на тяжёлой двери, у него едва хватило сил, чтобы повернуть голову в ту сторону. Яркий свет из коридора обжёг отвыкшие в темноте глаза, и силуэт в дверях, будто в продолжение заполнивших голову тяжёлых мыслей, показался обманчиво знакомым. А потом по грязному полу прогрохотали тяжёлые ботинки, когда вошедший бегом устремился к Стиву. — Небо, Стив! Стив, ты жив? Это был голос Баки, и Стив несколько раз моргнул, ещё не смея надеяться, но в следующий миг знакомые ладони коснулись его лица, осторожно поворачивая голову. — Бак, — с огромным чувством выдохнул Стив, не в силах насмотреться на его сосредоточенное лицо, всё в мазках маскировочной краски. — Как я рад тебя видеть. Баки горько прицокнул языком и, скорее сорвав с пояса точно такой же, как у охраны Шмидта, формы фляжку с водой, скорее поднес горлышко к губам Стива. Благословенная влага показалась Стиву таким же чудом, как и явление его возлюбленного в этой камере. Он несколько раз жадно глотнул, благодарно улыбнулся и снова потянулся губами за водой. — Скорее, нам надо уходить, — аккуратно отняв у него флягу, когда Стив осушил её уже почти наполовину, поторопил Баки. — Ты как? Сможешь идти? Стив виновато помотал головой и поднял обе руки, чтобы показать Баки бесполезно повисшие кисти. — Сухожилия перерезаны. И на ногах тоже. — Блядь, — гневно выплюнул Баки и крепко сжал плечи Стива. — Я убью Шмидта. Порву его своими руками. Иди сюда. Вдруг оказавшись совсем близко, Баки пропустил обе руки под мышками у Стива и стал вставать с корточек, поднимая Стива вместе с собой. Его правое колено оказалось у Стива между ног, страхуя его и поддерживая, чтобы Стив не упал. — Всё в порядке, — тихо заверил Баки, сжал предплечье правой руки Стива стальными пальцами и, рывком поднырнув ему под мышку, снова опустился на корточки, заваливая Стива себе на плечи. Живая рука Баки скользнула ему между ног, обхватывая бедро правой ноги, а потом он стал подниматься, распределяя вес Стива у себя на плечах. — Я тебя вынесу. Стоило оказаться в коридоре, и от яркого света Стива будто дубиной по голове ударили: затылок стиснуло болью, в висках и над переносицей задёргало спазмами. Стиву показалось, что его сейчас вырвет только что выпитой водой, и он приказал себе максимально собраться и просто медленно и ровно дышать, чтобы не создавать Баки лишних проблем. Как ни странно, это действительно помогло. Боль отступила, и в голове прояснилось даже несмотря на то, что Баки теперь бежал по коридору, разговаривая с кем-то из своих явно через наушник. — Он со мной. Да, второй блок, четвёртый поворот на юг. Отслеживаешь мои координаты? Подождать? Да, хорошо. В речи Баки повисла пауза, которой он воспользовался, чтобы сжать предплечье Стива той же рукой, которой придерживал его бедро, и вытащить левой рукой пистолет-пулемёт на случай, если придётся отстреливаться. От этого их тела оказались ещё крепче прижаты друг к другу, будто в каком-то странном подобии объятия. — Спасибо за то, что пришли за мной, — сказал Стив, и в душе у него потеплело от того, как Баки с нежностью выдохнул в ответ на его слова. — Я думал, Ник решил меня бросить. — Да пошёл он в жопу, твой Ник, — мгновенно напрягаясь, огрызнулся Баки. И спустя пару секунд пояснил. — Он так ещё ничего и не решил. Они до сих пор спорят со Старком и Нат, как лучше тебя спасать. — Ты… пришёл за мной сам? — Стив не ожидал, что это может так потрясти его. Ведь Баки уже второй раз спасал его. — Лена мне помогает, — чуть смущённо буркнул Баки в ответ, укрываясь вместе со Стивом в каком-то тупике, где-то вдалеке уже завыла включившаяся сигнализация. На несколько мгновений они оба затихли, напряжённо прислушиваясь, но в коридоре по-прежнему никого не было, и Стив не удержался и сказал: — Значит, мы теперь квиты. — Что? — растерянно спросил Баки. — Я дважды спас тебя, и ты спас меня дважды, — пояснил свою мысль Стив. — Можно начинать с чистого листа, если хочешь. — Стив, — почти что разочарованно выдохнул Баки одно только его имя, и Стив поспешил скорее выложить последний и главный свой козырь: — Да, теперь мы наконец-то на равных с тобой, — с тайной гордостью произнёс он и признался: — Меня тоже изнасиловали, Бак. В первый же день, когда я попал сюда. Видимо, сразу после того, как Шмидту не удалось получить за меня деньги у Пирса. Так что я теперь такой же, как ты. — Что? — глухо и будто не своим голосом переспросил Баки. — Меня изнасиловали, я теперь не лучше тебя, — уже с меньшей уверенностью в том, что это может дать положительный прогресс их отношениям, но всё так же твёрдо, потому что говорил чистую правду, ответил Стив. От него, должно быть, помимо прочего до сих пор воняло теми козлами. — Теперь я могу лучше понять тебя, Баки. — Просто заткнись, — сдавленно прохрипел Баки в ответ, и Стив заметил, что его буквально трясёт всем телом. — Заткнись, Стив. Скажешь ещё слово об этом, и я ударю тебя в лицо. Не посмотрю, что ты ранен. В его голосе звучало столько гнева и боли, что Стив невольно прислушался, тем более что почти сразу дальше по коридору прозвучала серия взрывов. Пол под ними ощутимо тряхнуло. Свет мигнул и погас, и почти сразу же включилось аварийное красное освещение. Баки прошипел пару ругательств и бегом бросился по коридору в ту сторону, откуда повалил едкий дым. Следующие несколько минут Стив почти ничего не понимал, кроме того, что Баки бежал, потом куда-то лез. Дважды стрелял. Снова лез, а потом дымная вонь вдруг сменилась свежим воздухом и нагое тело обожгло холодом. А потом рядом с ними лихо вывернул аэрокар каких-то совершенно безумных цветов, и Баки свалил Стива на его заднее сиденье, захлопнул дверь и сам скорее забрался на место рядом с водителем. У Стива совсем не было сил даже на то, чтобы поднять голову. От едкого дыма слезились глаза, щипало ноздри и во рту было адово мерзко. — Он живой? — спросила с места водителя Лена. — Живой и в своём репертуаре, — неожиданно зло ответил ей Баки, потом выдохнул и немного успокоившись добавил: — Ему порезали сухожилия. Я звоню Брюсу, пусть найдёт Абрахама. Придётся как-то спасать ему ноги и руки. — Пиздец, — протянула Лена, так лихо сворачивая кар, что Стива снесло в угол сиденья, а потом он чуть не упал с него. — Эй, гений, ты как умудрился так влипнуть? Нам, блин, ещё повезло, что тебя держали у Шмидта. У других фальшей охрана намного круче. — Земо, — ответил Стив и, сглотнув, восстановил контроль над своим голосом. — Земо предложил мне сделку. Я попал в ловушку, когда явился на встречу с ним. — Барон Земо? — удивлённо переспросил Баки, а Лена только присвистнула в тон ему. Почти минуту они оба молчали, а потом Лена сказала: — Это его куклы сообщили нам, где тебя искать. Двое солдат, тёртые парни. С боем прорвались к нам, головой рисковали, чтобы передать информацию. Они сказали, что это Земо их прислал. И их зовут Брок и Джек.