Истиной лгать

      Среди всех сопутствующих власти даров Тор Одинсон не мог выносить ответственность. Не то что бы ответственность отвращала его сама по себе — тяжким грузом на плечи ложилось то, сколь извращённые формы «ответственность» способна принимать. Несколько недель назад ответственность трансформировалась в необходимость подобрать среди бравых воинов, коими Асгард располагал в избытке, наставника Леди Сиф. Кто бы мог предположить, что среди великого множества эйнхериев не найдётся умельцев, способных объяснить, как правильно держать меч. Как правильно держать меч леди.       Всегда теплотой отзывалось внутри осознание того, сколь многого он способен достичь благодаря тому, кто он есть, и тогда, когда Всеотец с лёгкостью согласился с тем, что Леди Сиф достойна обучения военному делу, не заслушав и половины заготовленных аргументов, на душе было особенно приятно. Сейчас же на душе особенно погано: лёгкость получения согласия Всеотца перечеркнула тягостность поиска наставника. Тор бы счёл это невозможным по прошествии первого дня, если бы не был твёрдо уверен в том, что он способен подчинить невозможное собственной воле. Иначе он не звался бы сыном Одина.       Толковые мысли затерялись среди не стоящих внимания, как он затерялся среди цветения дворцовых садов. Выйдя к фонтану, огляделся, будто бы собрался сделать нечто сверхнеприличное, и, убедившись в собственном одиночестве, сел на парапет фонтана. Принялся стягивать обувь. Светлый камень не успел в полной мере прогреться к полудню, вода так, казалось, попала в фонтан прямиком из горных родников Йотунхейма — Тор вздрогнул, сунув голые ступни под буйные брызги. Наклонился подцепить кончиками пальцев размокший зелёный лист. Тот прилип к коже, вынудив потрясти рукой будто кошка мокрой лапой, отряхивая.       Отчего ж всё столь тяжко…       Брат рассказывал о валькириях. Рассказывал, сколь величественны и смертоносны те были, крылья лошадей их белоснежными облаками затмевали солнце. Не сыскать их более. Тору хватило б найти одну, пусть не самую грозную, пусть пришлось бы поуговаривать... Да где сыскать, если сказано не раз было: нет более и не будет.       Сам он как наставник будет смешон: куда ему до гибких и тонких, будто ивова ветвь, дев. Руки его не приучены к лёгкости меча, верен он Мьёльниру не одну сотню лет, тело не знает хищной грации рыси — напролом и только так, таков он в бою. От Бальдра совета дельного нет надежды услышать потому как тому мысль сама нести смерть противна, воин он многим на зависть, только вот кровь руки его не омывает давно. Быть может, удастся раздобыть иные знания от брата? О валькириях желая больше узнать, Тор в детстве ещё обыскал каждую полку библиотеки дворца — ничего не нашёл. В чертог Бальдра не заглядывал. Раз тот о валькириях сведущ более местных писаний, могла у него в чертоге заваляться хотя бы одна, да подходящая книга.       Стало быть, надлежит в Брейдаблик отпроситься.       Сомнения утяжеляют шаги. С того момента, как Тор с трудом натягивает сапоги на мокрые ноги и отправляется к Всеотцу. Что если поиски отнимут время и не даруют ничего иного взамен? Что если решение его изначально неправильно? Разочарование Сиф его погубит — ни единой частицей себя не желает он краха её надежд. Сиф ему симпатична как добрый друг. Сильно ранят друзей страдания, их боль — его.       Тор не ожидает, что пред дверьми в тронную залу остановит его стража: у Всеотца посетитель.       Полчаса чужих разговоров становится для него испытанием. Сомнения в душе поселяются большие, чем одолевали ранее. По чести ли он поступил изначально, громкими обещаниями Сиф ободряя и вселяя в душу её твёрдую веру в успех, пусть сам в тот момент больше всех верил в исполнение задумки.       Двери открылись бесшумно. Лишь перезвон брони отступивших эйнхериев Тору дал знать, что встреча окончена. Поступь Бальдра легка и бесшумна. Тор не ведает, знак ли это, их встреча, но она будто бы придаёт ему сил. Только вот просьбу озвучить он не успевает никак, слово брата раньше звучит:       — В Ванахейме бесчинства. Велено с войском отправляться немедленно, и тебя приобщить.       Жажда боя в нём поселяется с большей охотой, чем намеренье листать пыльные книги. Словно дни и недели до этого утоляла нужду в воде лишь роса по утрам, а сейчас он хлебнул воды щедро из родника.       — Я — конечно, да, прямо сейчас, — путается Тор в ответах. Мысли чисты, кончики пальцев колет статикой.       Со стороны старшего брата лишь вздох. Нет в нём ликования, что Тора одолевает, нет для него наслаждения в том, чтобы сжать в ладони оружие.       Печать задумчивости — или невыносимого горя — на лице Бальдра были всегда, сколько Тор себя помнит. Скорбь по людям иль по летам, знать бы, только брат никогда не говорил. Никогда не говорил, отчего волос его белое золото стало углём, отчего ромашек нет в его косах, «белых, как Бальдровы ресницы». Почему не лучится он теплом весеннего солнца.       Не могло ведь быть всё то наваждением? В песнях скальды лживой лести не расточают. Хвалебны их саги, но выдумками никогда не были.       — Брат, какой бы на душе твоей тревоги ни было… — Тор начинает.       Ладонь на руку его Бальдр кладёт, слегка сжимает.       — Дай мне тишины. Незачем тебе к тревогам своим мои добавлять. Снятся мне сны дурные и сюжеты их мысли мои занимают, это всё, что должно и нужно знать тебе, Тор. Не выпытывай ничего и в беседу не вовлекай, лучше лошадей подбери покрепче, до Биврёста нам нужно добраться.       — Для тебя — мои слова утешения. И молчание моё для тебя. Отчего так душа болит за него? Сжать бы брата в объятиях крепких, лбом своим ко лбу его прикоснуться и поклясться в тайне сохранить все его чувства. Всё его горе разделить на двоих, боль принять и пережить, как свою.       В Ванахейме чужаки, прибывшие из-за пределов Девяти миров. Тор тревожится, когда брат смотрит на них чужими, птичьими глазами: Бальдр одновременно на земле и соколом в небе, душою в другом существе. Уязвимо. Пусти кто стрелу в него — не увернуться, не защититься. Лес щитом ему, и более ничего.       Плюнуть на это всё хочется, в атаку пойти бездумно, жестоко, не заботясь о том, с какой стороны подобраться было бы лучше. Всё одно — Мьёльнир головы снесёт с плеч, разом две или же два десятка.       Велено было не лезть. Усмирить жажду крови, забыть про то, как в ладони призывно молот гудит.       Сохранить жизней столько, сколько возможно. Будто бы суд справедливее смерти тем будет, кто разграбил селения и как скот резал невинные души. Будто бы быть милосердным можно к врагам. Убийцам, ворам и насильникам.       Рука Бальдра преграждает путь Тору в мгновение, когда тот не выдерживает и рвётся вперёд. Громким шёпотом:       — Тише будь, глупый!       И безмолвными жестами следом Бальдр даёт приказы.       Разделить.       Изолировать.       Обезвредить.       Тор бы выжег всех до единого. Молнией опалил, кучки пепла оставив своего гнева итогом. Кровь за кровь, жизнь за жизнь.       Сквозь зубы и нетерпение:       — Дай мне сделать хоть что-нибудь.       — Терпенью учись.       Тор учится. Сгущаются тучи.