Назад

Большие города,

Пустые поезда,

Ни берега, ни дна —

Всё начинать сначала?

Би-2 — Полковнику никто не пишет

      Эдмунд никогда в жизни не задумывался о смерти.       Эти мысли всегда казались ему ненужными: не то чтобы он не любил пофилософствовать, но представить собственную кончину он даже не пытался. Вероятно, ему казалось, что он для этого слишком — иронично — молод; быть может, полагал, что король Эдмунд Справедливый, переживший несколько войн и невероятных опасных приключений, не сможет погибнуть так просто, в обозримом будущем от какой-то идиотской случайности; скорее всего, в его голове существовала сонма куда более интересных тем для размышлений. Смерть не была ему старым другом, не стояла у него за спиной и совершенно не настаивала на встрече…       Но когда она всё же пришла, Эдмунд узнал её сразу.       Всё случилось быстро: вот они едут в тесном купе; отец вышел в тамбур покурить вместе с профессором Кёрком; Люси искала утешение в беседе с леди Полли; Эдмунд с Питером же коротали время за разгадыванием кроссворда из еженедельной газеты — и понадобился всего миг, чтобы всё прекратилось. Боли не было, но по ушам резануло звенящей тишиной, которая сменила убаюкивающий, как у доброй тётушки, голос леди Полли, и почему-то Эдмунд моментально осознал, что произошло. Первой мыслью было то, что это полное идиотство — погибнуть в железнодорожной катастрофе, выжив при этом на войне без малейшего опыта в сражениях; второй — что, помимо него, погибли, вероятно, и его близкие (особенно жаль было Люси, совсем юную, только-только планирующую поступать на медсестру); и лишь после этих ироничных, почти что циничных мыслей пришла третья и самая главная — он умер.       Таш его раздери, он действительно умер!       Не то чтобы Эдмунд себя жалел, но осознавать это было странно; странным он находил и тот факт, что его глаза, оказывается, были закрыты, что приносило ему почти что физическую боль — настолько сильно он сжал веки. Это чувство было единственным: больше не было совершенно ничего, словно он попал в вакуум. Это, признаться, пугало. Что обычно происходит после смерти, Эдмунд не знал: да, как друг Нарнии, он должен был попасть в страну Аслана, но за последние годы он, признаться, так часто поминал недобрым словом этого самого льва и его хвалёную справедливость, что данный исход казался сомнительным. Концепция рая и ада всегда выглядела спорной в его глазах — когда-то в старшей школе он даже вступил в спор с преподавательницей литературы, когда они проходили Данте, — а какие ещё есть варианты, он не знал. Болтаться в вакууме томительную бесконечность? А, может, он уже оказался по ту сторону мира, и лишь стиснутые веки мешают ему это понять? Как бы Эдмунд ни желал открыть глаза и покончить с сомнениями, отчего-то ему это не удавалось, словно параноик, живущий глубоко в душе, усиленно дёргал за ниточки и останавливал его от этого опрометчивого шага.       Но Эдмунд параноиком быть не желал — король Эдмунд Справедливый вообще не должен был ничего бояться, особенно такой малости как собственная смерть. Именно с этой мыслью он, собрав волю в кулак, наконец-то открыл глаза.       Мир вернулся в мгновение ока: стоило ему разомкнуть веки, тишина сменилась негромкими разговорами и… шумом колёс. Эдмунд подпрыгнул на месте: не могло же ему причудиться? Повернув голову вправо, он увидел окно и сменяющиеся за ним пейзажи; да, это определённо был поезд — и определённо не тот, в котором он находился последние несколько часов. Царапины, украшающие оконную раму, были ему знакомы, и настолько, что сердце, до этого чудом сохранявшее размеренный ритм, забилось, как сумасшедшее, желая порвать грудную клетку и вырваться на волю с сумасшедшим «Не верю!»       О, Эдмунд очень хорошо знал эти царапины, и этот поезд, и день, когда он в нём оказался, но… сейчас он просто не мог находиться здесь.       Не мог же?       — Эй, ты чего? — раздался знакомый голос напротив, и Эдмунд медленно развернулся, встречаясь взглядом с голубыми глазами Питера. О, это точно был Питер — только вместо уверенного, красивого и благожелательного юноши в элегантном пальто перед ним сидел растрёпанный мальчишка, едва ли доучившийся до старшей школы. И в глазах, сверлящих его с почти злобным упорством, не было ни намёка на дружелюбие… — Язык проглотил? — язвительно продолжил Питер, скрещивая руки на груди.       — Пит, оставь его, — послышался голос, которого точно не должно было бы быть рядом, но он присутствовал, как и его обладательница. Повернувшись в другую сторону, Эдмунд окончательно убедился в том, куда именно попал: рядом с ним, поджав колени, сидела Сьюзан, ещё совсем девочка, в строгом шерстяном платье. Люси тоже обнаружилась неподалёку, и по её коротко подстриженным волосам и перепуганному взгляду всё стало окончательно ясно.       Только менее невероятным происходящее не стало — да и как вообще реагировать на то, что ты, кажется, попал в собственное прошлое?       Эдмунд сделал глубокий вдох, а затем, игнорируя настойчивый взгляд Питера, опустил глаза — в поле зрения попали идиотские шорты и совсем детские ладони со свежей царапиной от осколка, которая периодически саднила, уверяя, что это не сон. Кажется, вместо того, чтобы обрести покой после внезапной смерти, Эдмунд оказался в прошлом, и теперь они вчетвером ехали в дом профессора Кёрка прятаться от войны. Всё это казалось полным идиотизмом: он слышал о том, что в некоторых религиях верят в перерождение душ и бесконечный цикл, но он никогда не являлся приверженцем подобных убеждений, да и реинкарнацией это было не назвать: он ведь оставался собой, но при этом перенёсся назад во времени. Это определённо было проявлением тонкого чувства юмора судьбы, и Эдмунд бы обязательно расхохотался, если бы не одна отчаянная, но в то же время прагматичная мысль.       Это был его шанс начать всё с чистого листа.       — Да что с тобой не так? — продолжил огрызаться Питер, и Эдмунд снова глубоко вздохнул. Поведение старшего брата отлично срезонировало с его размышлениями, и он быстро понял: если он хочет сделать свою жизнь немного лучше по сравнению с тем, что было тогда, в первый раз, стоит позаботиться о взаимоотношениях в семье. Эдмунд в детстве и сам был не подарок, но и Питер не отставал, и взаимные провокации не позволяли им мириться; сейчас он планировал разорвать порочный круг. Вместо того, чтобы ответить грубостью, Эдмунд демонстративно повернулся к Сьюзан как к нейтральной стороне и спокойно спросил:       — Нам ещё долго ехать?       — Две станции, — нерешительно ответила Сьюзан, тоже наверняка удивлённая его размеренным поведением; к счастью, ей хватило такта не приставать с расспросами и не пытаться ничего выяснить. Добивать сестру благодарностью Эдмунд не стал, вместо этого просто кивнув. Это было только началом его стратегии, но она сработала: Питер, осознавший, видимо, что спора не выйдет, удивлённо хмыкнул, но замолк и взял в руки кроссворд (Эдмунд позволил себе на пару секунд насладиться иронией). Через некоторое время он опять поднял глаза и произнёс:       — Один из лидеров Французской революции, девять букв. Ты знаешь? — обращался он явно к Сьюзан, только вот она не спешила с ответом, слегка нахмурившись. Поэтому в игру вступил новый её участник:       — Робеспьер. — Услышав это, Питер уставился на Эдмунда со странной смесью эмоций в глазах, на что тот спокойно улыбнулся, демонстрируя, что им двигало лишь желание помочь, а не развязать конфликт. Впрочем, так просто это оставить Питер не смог:       — А тебе откуда знать? Вы это ещё даже не проходили! — раздражённо почти что выплюнул он. — Умничать пытаешься?       — Он прав, — вновь вклинилась Сьюзан; её взгляд нервно метался со старшего брата на младшего. — Там действительно Робеспьер. Посмотри по буквам.       — Похоже, да, — нехотя пробормотал Питер, сверяясь. Вписав новое слово, он поднял глаза на Эдмунда и словно через силу произнёс: — Эм… Спасибо?       — Обращайся, — благожелательно ответил Эдмунд, прекрасно зная, что Питер не примет предложение. Он и не торопил: понимал, что старшему нужно время, чтобы осознать, что конфликты, особенно в такой ситуации, не приведут ни к чему хорошему. Больше завязать беседу никто не пытался, и Эдмунд воспользовался ситуацией, чтобы, подтянув к груди колено поудобнее, задуматься над тем, в какую он попал передрягу.       Итак, он оказался в прошлом, причём сравнительно далёком; в том самом прошлом, где они ещё не знали, каково это — носить на голове корону. С одной стороны, это можно было расценить как проклятие; с другой — как шанс начать всё заново, сделав при этом свою жизнь чуть лучше. Эдмунд первым делом задумался о Нарнии — то, что эта страна их не отпустит, было для него очевидным, — и быстро пришёл к выводу, который, на самом деле, сделал ещё давно: они были отвратительными правителями. Судить их за это было нельзя, учитывая то, что никто из них и не помышлял ни о какой короне, но факт оставался фактом: Нарнии они принесли больше вреда, чем пользы, оставив её после себя в руинах. Будь они чуть умнее и дальновиднее, то задумались бы о том, чтобы обеспечить стране хорошее будущее и без них, но они погрязли в развлечениях и никому не нужных войнах вместо того, чтобы думать о по-настоящему важных вещах. Однако теперь в Нарнию предстояло отправиться не четырём глупым детям, а трём детям и уже морально взрослому и всесторонне опытному Эдмунду, и хотя он сомневался, что его одного будет достаточно, чтобы круто изменить мир, его знания всё же могли помочь и предотвратить то, что случилось в прошлой жизни.       Но всякий раз, когда он думал о Нарнии, прагматичные мысли сменялись другими — куда более личными и оттого болезненными. Все те годы, что прошли после путешествия на «Покорителе Зари», Эдмунд вспоминал о Каспиане лишь с режущей болью в груди, но теперь эта самая боль, всё ещё саднящая в сердце, почти что сменилась новой эмоцией — предвкушением. Сейчас было не место и не время для почти что непристойных фантазий, но он не мог себя контролировать — не теперь, когда у него появился вполне реальный шанс вновь встретиться с любовью всей его жизни. Конечно, Эдмунд понимал, что если у судьбы и был какой-то план для него, то возвращение в объятия возлюбленного в него не входило, и всё же это оставалось важной деталью — важнейшей, если быть точнее, что было совершенно не на руку Эдмунду.       «Успокойся, — мысленно приказал он себе. — Сначала в любом случае твоё королевство. И ещё кое-что…»       Ещё кое-чем была его семья, и Эдмунд медленно обвёл их взглядом. Люси ответила ему слегка удивлённой, но искренней улыбкой, Сьюзан посмотрела недоверчиво, но тоже улыбнулась (глядя на неё, Эдмунд тут же пообещал себе, что никогда и никому больше не позволит назвать её легкомысленной предательницей), Питер же мрачно вскинул бровь, но смолчал. Эдмунд мысленно усмехнулся: вот она, причина, по которой стоило незамедлительно перейти к действиям, не тратя часы на жаление себя. Он признавал, что был не самым лучшим братом, и понимал, что их отношения нужно исправить: чем раньше восстановится доверие, тем проще им будет потом пережить то, что уготовил им Аслан. С сёстрами проблем здесь явно не возникнет, так что оставался Питер. Эдмунд не считал это чем-то сложным — куда более серьёзной задачей было не выдать себя окончательно. Нет, он не думал, что кому-то придёт в голову хотя бы догадка о том, что с ним произошло на самом деле, однако не заметить изменения в характере склочного братца они явно не смогут. Можно было, конечно, списать всё на потрясения от войны, но всё же Эдмунду стоило быть осторожнее, и на это тоже требовались значительные усилия. От количества задач голова шла кругом, но он не сдавался: в конце концов, если однажды он уже всё это пережил, второй раз не станет особой проблемой, так ведь?..       — Мы подъезжаем, — вырвал его из размышлений голос Питера, и Эдмунд поднялся с полки, принимаясь собираться. Питер подхватил чемодан Люси, Эдмунд же потянулся к саквояжу Сьюзан — рефлекторно, на самом деле, но нисколько не жалея об этом. Изумлённый взгляд сестры даже практически его позабавил.       — Спасибо, — прошептала она, на что Эдмунд лишь кивнул и взялся за ручку покрепче. Его собственный чемодан был гораздо легче, но в любом случае подростковое тело не было рассчитано на такие тяжести, впрочем, он совсем не жаловался, спокойно следуя в тамбур вслед за всеми.       Когда поезд остановился и они оказались на перроне, Эдмунд сделал глубокий вдох, совершенно никого не стесняясь.       — Тебя укачало? — с волнением спросила Сьюзан, глядя на него с обеспокоенностью.       — Слегка, — отмахнулся Эдмунд, решив не углубляться в детали. На самом деле его совершенно не укачало — просто воздух здесь пах по-особенному, не так, конечно, как в Нарнии, но всё ещё пьяняще и свободно. Время, проведённое тут, было точно не худшим в его жизни, и вернуться сюда хоть лишь физически, но беззаботным ребёнком, оказалось приятно. Уставшая Люси то и дело спрашивала, когда их заберут, Сьюзан выглядывала экипаж, Питер же и вовсе раздражённо постукивал ногой по перрону, а Эдмунд просто наслаждался, понимая, что спокойствие скоро вновь его покинет, сменяясь чередой непрерывных событий.       Когда экипаж наконец-то объявился, все вздохнули с облегчением, а Эдмунду хотелось смеяться — и это упоительное чувство не пропало ни на дорожных рытвинах, ни во время лёгкого дождя, ни от сердитого взгляда экономки, встречающей их около особняка. Последнюю Эдмунд и вовсе был искренне рад видеть, но, конечно, не показал этого, изображая лишь глубокую сосредоточенность, когда им объясняли правила поведения в доме. Вскоре их провели внутрь, и тут уж Эдмунд не сдержался и, почти что обгоняя экономку, метнулся к знакомой лестнице…       — Молодой человек, вы куда? — раздражённо поинтересовалась она, чуть ли не хватая его за руку. — Ваши комнаты будут в другом крыле!       — Прошу прощения, — пробормотал Эдмунд, надеясь, что его проступок спишут на нервы. Он вспомнил, что они с Питером и правда жили в другой комнате, куда их сейчас и вели, но спустя месяц там сломалась оконная рама, и профессор не нашёл варианта лучше, чем переселить их в другое место, пусть экономка этого и не одобрила. Именно туда он чуть не побежал, но вовремя остановился, послушно следуя за остальными.       Как только они переступили порог своей новой комнаты — той самой, с ещё целым пока что окном, — Эдмунд сразу же направился к кровати у стены. Вторая стояла у окна, и в прошлой жизни — использовать это словосочетание до сих пор было странно, но он уже постепенно начал привыкать, — они с Питером чуть не подрались за неё в попытке вырвать себе местечко с потрясающим видом на сад. Тогда Эдмунду чудом удалось выиграть, о чём он вскоре пожалел: тонкие шторы совсем не скрывали солнце, и по утрам сон был невозможен. Теперь, наученный опытом, он даже не стал заводить сражение, и, видимо, это тоже было не в его характере настолько, что Питер всё же спросил:       — Что с тобой такое сегодня? — На что Эдмунд только усмехнулся. Он, разумеется, не мог объяснить Питеру то, что происходит, как не мог и рассказать ему будущее или вовлечь его в свои планы, так что предпочёл промолчать. Он забрался на кровать, прямо как был, в одежде, и с улыбкой посмотрел в белый потолок.       Его невольная миссия началась.