Крылья, сожжённые войной: когда небо зовет

Хосок старался дышать ровно, когда «Сокол» с лёгким скрипом шасси коснулся взлётной полосы тылового аэродрома. В этот раз — без стрелка, без лишних глаз. Ранний предрассветный сумрак скрывал очертания далёких складов и низкие помещения, прилепившиеся к бетонке. Здесь, далеко от главной базы, не было привычных башен наблюдателей и громких голосов механиков. Только несколько человек в форме, встречающих капитана Чона так, словно он домой прилетел. Ни фанфар, ни огней, лишь короткий кивок начальника смены: знали, что это секретная операция и любое излишнее внимание неуместно. — Вам подготовить «Сокол» к обратному вылету, капитан? — Да, сразу. Но мне придётся задержаться здесь на пару часов, — Хосок сбросил шлем, провёл ладонью по вспотевшей шее. — Запаситесь терпением. — Вас понял. Парень с коротко стриженными висками метнулся к хвосту самолёта, а Хосок, до боли сжав левое предплечье, направился к серой двери в ангар. Там ждала дальняя связь, позволяющая «докладывать» в штаб напрямую контр-адмиралу, минуя всех прочих. «Сокол», небольшой истребитель-разведчик, был выделен ему лично по приказу: «особая техника для особых задач». В официальных журналах эта машина почти не фигурировала — лишь пометка «Борт №S-79. Закрытый допуск». Уже знал, что за несколько минут до посадки, когда ещё был в воздухе, контр-адмирал успел отстучать срочную радиограмму. Содержание её Хосоку было ясно: «Требую точного отчёта. Жду подтверждения успеха диверсии и детали разведданных». Хосок сжал губы. Прежде чем идти к контр-адмиралу на связь, ему требовалось проверить документы, что привёз. Пара папок с кодовыми отметками — плод ночной вылазки в глубь вражеского фронта. Там, за линией, капитан Чон слышал, как бьётся собственное сердце намного громче глушителя мотора. С трудом прошел чужие радары, приземлился на замерзший участок старой дороги и буквально прополз по канавам к складским территориям противника. Собранные данные о поставках оружия и точках сосредоточения бронетехники сейчас лежали у него в ногах. Но всё это досталось нелегко: наскоро заминированные генераторы на вражеской базе, подорванная связь, охрана, которая едва не схватила его за шиворот… Накопленная усталость и нервозность мучали капитана. В глазах всё ещё плясали отсветы далёкого взрыва, когда он, перерубив замок складской двери, закладывал крошечные взрывпакеты на несущие опоры. Но важнее всего было то, что Хосок молчал. Не сказал ни Донсу, ни Тэхёну. Даже Чонгуку, который смотрел прямо в душу, когда спрашивал: «Что ты скрываешь, капитан?». «Это ради вас всех», — мысленно твердил себе Хосок. — «Ради безопасности «Маяка» и всех, кто здесь воюет. Лишнее слово — и операцию прикончат». Привыкает к вранью. Одна фраза про «какой-то пустяк, боевая проверка», вторая — «особое поручение командования». Поначалу язык не поворачивался лгать Донсу, который спрашивал: «Почему без меня? Почему один?». А теперь в голове сразу всплывают заготовленные версии. И каждый раз Хосоку тошно от собственной «маски». Но время идёт, и он снова, и снова, и снова уходит на задание — по прямому приказу контр-адмирала. В ангаре было прохладно. За ночь никто не топил и не включал обогреватели. Вдоль стен тянулись ряды деревянных ящиков, помеченных белыми цифрами, пахло машинным маслом и чуть затхлым сыром из продуктовых пайков. На импровизированном столе — рация дальнего радиуса и слабый электрический фонарь. Хосок опустил туда папки, снял куртку, заметив, что по рукаву тянется полоса грязи и пятно засохшей крови, когда во время ночной стычки задело осколком. — Капитан Чон на связи, — коротко бросил в микрофон. Ответ пришёл не сразу: какое-то время «встречные» волны шипели, прерывались. Видимо, помехи или в штабе тоже неспокойно. Затем послышался негромкий хриплый голос дежурного офицера, переключившего канал. — Ждём подтверждения личности. — «Эдельвейс», код три-пять-восемь-восемь. — Принято. Контр-адмирал сейчас выйдет. Оставайтесь на связи. Пока ждал, Хосок вытащил из нагрудного кармана платок, вытер лоб — холодный пот так и набегал. «Глупо потеть в таком холоде, Чон», — мысленно корил себя. «Но любой прокол ещё страшнее». Стоит кому-то засечь сигналы этой «особой» радиолинии, и вся операция окажется под угрозой. И всё же… «База в опасности, — повторил он. — Если бы кто-нибудь другой знал, почему именно я лезу на рожон, может, взглянули бы иначе». В динамике раздался знакомый голос — немного хрипловатый, но уверенный, с тем самым отцовским оттенком, который мгновенно даёт понять, что здесь власть. — Капитан Чон. Доложите. Отстучал рапорт по всем правилам — кратко, без лишних эмоций, упомянув о диверсионных действиях и собранной разведке. Про «чуть не погиб» — ни слова. Про «сердце сжималось, когда думал о Донсу» — тоже молчок. Конец рапорта прозвучал ровно: — Материалы в полном объёме, жду дальнейших распоряжений. — Возвращайтесь, капитан. Как только окажетесь на базе, передайте пакет в руки Ким Намджуну. Только ему. Вопросы? Хосок закрыл глаза, чувствуя, как внутри опять всё содрогается от обиды: «А можно ли спросить — когда всё это кончится? Когда я перестану врать Донсу, Чонгуку и всем остальным?». Но слова застряли в горле. — Никак нет. — Хорошо. Конец связи. Раздался щелчок, радиоканал умер. Капитан Чон ещё пару секунд постоял, всматриваясь в пустой эфир, потом медленно отодвинул микрофон. «Я — пилот «Зари», и моя задача — ломать хребет врагу изнутри, пока никто даже не подозревает, как мы это делаем», — горько подумал он. Было ли это патриотичной гордостью или проклятием? Решать ему уже некогда. Приказ есть приказ. На обратном пути до базы Хосок словил попутный ветер. «Сокол» шел легко, и казалось, что небо наконец смягчилось, позволяя вернуться без лишних происшествий. Но внутри капитан продолжал терзаться: «Тэхён наверняка устроил переполох». Донсу, очнувшись среди ночи, мог обнаружить, что рядом нет любимого — ни в казарме, ни в ангаре. Чонгук, взглядом буравя, будет требовать ответа: «Что происходит, чёрт возьми?!». Радары дружеской базы поймали «Сокола» уже на рассвете. Погода стояла неласковая, с моросящим дождём вперемешку со снегом, полосы ветра кололи замерзший фюзеляж. Но Хосок всё же благополучно зашёл на посадку. И снова — никакого фанфарного приёма, лишь парочка сонных механиков, которые подбежали к машине. — Капитан! У нас тут налёт прошёл. Майор велел сразу к нему явиться. И… будьте готовы: на поле многие в ужасе, ведь, пока вы были в отлёте, мы понесли потери. Хосок лишь кивнул, осматривая разрушенную базу. Налёт? Пока он полз по вражеским тылам, враг ударил по базе… Сжав челюсти, прижал к боку папку с секретными бумагами и поспешил прочь, стараясь не отвечать на расспросы. Вдалеке он заметил «Зарю», за штурвалом которой обычно сидел Донсу, и сердце ёкнуло: «Господи, хоть бы с ним всё было в порядке». Сгибаясь от усталости, не давая взгляду разбежаться, прошёл по лётному полю в стремительном темпе, стараясь избегать любых лишних разговоров. Губы он сомкнул в тонкую полосу, ведь любой, кто заговорит с ним на ходу, может заметить его напряжение. От очередного порыва ветра в лицо шибануло снежной крошкой. Навстречу из-за дальнего ангара уже торопились люди, среди них Хосок уловил знакомую фигуру — Донсу. Сердце пропустило удар. Омега был словно на взводе, бежал к нему, и на лице отражались сразу все эмоции — страх, обида, радость, а главное, жажда правды. — Хосок! — голос был надломленный. — Ну, наконец-то… Где ты был, твою ж мать? Ты хоть в курсе, что на нас был налёт?! — Донсу, прости. Мне… приказали. Я должен был улететь один. Не могу ничего сказать. Омега сжал кулаки. — Отлично, — почти прошипел. — «Не могу ничего сказать». Знаешь, «Заря» — наша с тобой машина… но теперь я в одиночку на ней летаю, а про тебя ходят слухи, будто ты агента врагов прикрываешь. Давай, иди к майору. Потом поговорим... или нет. Ким Намджун принял бумаги в маленьком кабинете, отгородившись от остальных командиров. Выглядел он жёстко — налёт, похоже, пошатнул оборону базы, и сейчас каждое слово Хосока казалось ему прямым обвинением: «Почему ты был не с нами?». — Садитесь, капитан, — майор кивнул на стул. — Расскажите вкратце, что у вас. — В папке координаты их новых танковых позиций и расписание поставок. Советую передать наверх без промедления. —стараясь говорить ровно, кратко описал, как смог достать эти данные. — Хорошо, — наморщил лоб майор. — Отдам генералу. Но знайте: пока вы были «там», «Маяк» понёс серьёзные потери. «Шторм» и «Искра» сбиты. Напарников из «Шторма» вытащили — они в госпитале, у обоих ожоги… «Шторм» был одним из лучших. Выходит, пока выполнял тайную диверсию «во имя общей победы», здесь, на родном аэродроме, кровь лилась рекой. Прикусив губу, понял: ещё немного, и его начнут считать трусом. Или предателем. — Свободны, капитан. — Майор взял папку. — Ожидайте вызова. Встал, едва кивнул и вышел в коридор. Повсюду на себе ловил косые взгляды сослуживцев: кто-то шептался, кто-то вздыхал с укором. «Это он на секретном самолёте летает… а мы тут…». Никто не понимал, насколько опасны были вылазки Хосока, и что каждая такая миссия — удар по тылам врага. Потому-то контр-адмирал и дал ему «Сокол»: лёгкий, незаметный на радарах, рассчитанный на одного пилота, без стрелка. Ничего лишнего. Морозный ветер бил в окна, коридорах сиротливо мигала лампочка аварийного питания. Капитан Ким перехватил Хосока буквально у выхода из штаба. — Хосок, — лицо Тэхёна исказилось болью и усталостью. — Опять «секретный приказ», да? Пока ты был «где-то», мы тут корячились. Потеряли пару машин, друзей, враг прорвал нам часть укреплений… — Мне жаль. Я выполнял задание, но… не могу рассказывать. Сам понимаешь, приказы контр-адмирала. — Знаю, —криво усмехнулся. — Но люди-то не знают. Они видят, что тебе «Сокол» в личное пользование выделили, а мы тут горим... Ладно, мне пора, — сказал на выдохе. — Береги себя, Чон. Может, хотел еще что-то спросить. Да только вот смысла никакого нет. Снова скажет: «Секретно». Развернулся и ушёл, оставив Хосока одного в полумраке. Чуть позже выбрался на пустынный плац, вгрызаясь ботинками в подмёрзший асфальт. Оглядывая дальний край аэродрома, заметил «Зарю»: Донсу и пара механиков копались вокруг фюзеляжа. Им предстоит очередной вылет, а Чон снова останется «в тени», ожидая, когда контр-адмирал дёрнет за ниточку. «Сокол» стоит в отдельном, закрытом ангаре, где почти нет лишних свидетелей. Строгая табличка: «Особый режим, допуск запрещён». Там, за стальными дверями, спрятана машина, на которой Хосок летает для диверсий: краска без опознавательных знаков, особый набор систем глушения. Никто не задаёт вопросов — или боятся, или приказы сверху мешают. Таков уговор: капитан Чон действует втихаря. «Сколько ещё я смогу это выносить? — стучало в висках. — Пока не разобьюсь в одном из рейдов?.. Или пока не разрушу всё доверие друзей?» Но давал себе отчёт: цена этих данных слишком велика, чтобы бросать всё. Столько раз ловил себя на мысли: «Если не взорвём вражеский склад сейчас, они завтра обрушат на наш «Маяк» ещё более жёсткий удар». Должен продолжать… Сжав кулаки, огляделся: аэродром оживал, звучали команды. Где-то запускали двигатели «Феникса», проверяли «Мираж» и «Лютик», обсуждали новые боекомплекты для «Грома» и «Шторма», если тот удастся восстановить. Везде кипела работа, и никто не знал, что ночью Хосок, рискуя головой, минировал вражеские генераторы, а потом уходил от обстрела, сидя за штурвалом маленького «Сокола». «Я выдержу, — твёрдо подумал он. — Ради этой базы, ради Донсу, ради всех наших. Одной войны может и не хватить, чтобы всё объяснить, но, если я смогу облегчить нам победу, это будет стоить любых тайн». Порыв ветра хлестнул в лицо снежной крупой. Повёл плечами, напоминая себе, что рана ещё болит. Можно было сходить в медчасть, что наполовину разрушена, но опасался лишних вопросов. А очень внимательный Сокджин еще больше напрягал. Снова придётся врать, что «зацепился где-то» или «упал». Секретный пилот, блять. Бродил по базе до вечера. Хосок снова ощутил тот знакомый холодок в груди, когда шёл к дальнему углу аэродрома — туда, где стоял закрытый ангар. Приказ от контр-адмирала уже лежал в кармане, к ночи придётся снова вылетать за линию фронта. Остановился у металлических ворот, делая вид, что просто осматривает машину снаружи. В глубине ангара «Сокол» поблёскивал своей тёмной, почти чёрной обшивкой — без эмблем, без номеров, подчеркивая, что «никто» не должен знать о его существовании. Внезапно за спиной раздался резкий голос: — Ну и куда ты опять собрался на своей «птичке»? Капитан вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял Чонгук. Младший лейтенант Чон, сын контр-адмирала, готов был сейчас ухватить Хосока за грудки и отшвырнуть к стене. Глаза пылали красным, губы сжаты в упрямую линию. — Ты снова сваливаешь в какую-то «тёмную» миссию? — сквозь зубы проронил Чонгук. — Я устал, чёрт, устал от твоих фокусов, капитан Чон Хосок! — последнее имя выплюнул, как оскорбление. — Сколько можно играть в одного героя и чихать на всех остальных? Волной подкатывает усталость. Не хотел вновь объясняться; и так уже наслушался укоров от Тэхёна, от Донсу, от всех. Но Чонгук… Чонгук был особым случаем. Ведь именно ему легче всего было бы приоткрыть тайну. Или сложнее всего? Запутался в чувствах. — Я просто делаю, что нужно, — выдавил Хосок и попытался пройти к ангару. Однако кролик, двигавшийся с кошачьей грацией, мгновенно перехватил его за предплечье. Сжал до боли. — Стоять! Ты меня уже достал своими отговорками! Думаешь, все сожрут твоё «особое поручение»? Ты летаешь без приказов, чёрт знает куда. А когда база под ударом, ты пропадаешь. Все думают, ты предатель! — Я не предатель, — резко откинув руку Чонгука. — Ты хоть на секунду можешь задуматься, зачем я вылетаю? — А хрен его знает! Может, врагам докладываешь — откуда мне знать? Всё выглядит так, что контр-адмирал с тобой якшается! Делаешь, что хочешь, никому не подчиняешься. Даже капитан Ким не в курсе твоих махинаций! А он твой лучший друг! Сжал кулаки. Пульс бился в висках. Не раз слышал такое от сослуживцев, но из уст Чона — особенно обидно. — Мне нужно спасти вас, придурок! — не выдержал, сорвавшись. — Я рискую, чтобы не дать врагу разнести эту чёртову базу! Пока вы тут отбиваетесь от налётов, я вгрызаюсь в их тылы, подрываю склады, чтоб у них оружия меньше было. Или ты думаешь, оно само исчезает?! — Ах ты… — Чонгук не верил ушам. Не отшатнулся, но смягчился ли взгляд? Скорее, стал ещё яростнее. — И при чём тут мой отец?! Почему он тебе всё это позволяет? Что, он «усыновил» тебя тайно, или как?! Зло выдохнул, глядя прямо в глаза омеге. Молчание зазвенело, лишь ветер прошелестел по бетонке за спиной. — Объясни! Мой отец никогда не был мягким… Почему же он так заботится о тебе, почему покрывает все твои «левые» вылеты?! — Потому что я… —в глазах сверкнула боль. Понятия не имел, как выложить эту правду, и боялся реакции Чонгука. Но…Вспомнил злобу в глазах Донсу, разочарование в голосе Тэхёна. И в конце концов понял: либо сейчас, либо никогда. — Он мой отец тоже, — выдохнул наконец. — Что? — спросил он с надтреснутым смешком, переходящим в сдавленную истерику. — Мой отец… контр-адмирал… твой тоже?! Ты совсем охренел, Хосок? Это твоя последняя жалкая попытка оправдаться?! — Правда. Я узнал, когда ещё был курсантом.Мой папа умер, так и не дождавшись признания. Но факт остаётся фактом. Твой о-папа не знает до сих пор. Чонгук смотрел на него так, будто видел призрак. — Он не хотел, чтобы об этом кто-то знал. Но позднее, когда я начал летать, он вышел на меня и… — сжал горло, стараясь не сорваться. — …дал возможность доказать, что я чего-то стою. Мои способности, мои полёты — он предложил «Сокол» специально. Сказал: «Делай так, чтобы мы победили. Докажи, что ты не зря носишь мою кровь». Чонгук дышал шумно, пытающийся прийти в себя после удара. Несколько секунд он переваривал услышанное. — Чёрт…Ты хочешь сказать, что всё это время ты ломал себе жизнь, чтобы заслужить его… одобрение? Вот почему ты так упорно ходишь «в тень»?! — Не только из-за этого.  Чтобы вас спасти. Я видел, какие планы у врага. Если не разрушить их склады, у них будет возможность бросить в бой в три раза больше техники. Нашу часть тогда бы просто смяли. И чёрт с ним, что меня ненавидят… лишь бы вы выжили. Правда, судя по разгрому, я мало чем могу помочь. Чонгук шумно втянул воздух, вздрагивая от накатившего бешенства. Вдруг что-то внутри омеги сорвалось, и он в ярости врезал кулаком по ближайшему ящику с инструментами. Тот глухо треснул, посыпались гаечные ключи. Плечо отозвалось дикой болью, что Сокджин только недавно перевязал. — Я не могу поверить, что… ты— мой брат?.. И что наш отец, мать его, всё знал и молчал?! Он… значит, у него есть внебрачный сын, и он использует тебя как какого-то агента в тылу?! И ты добровольно в это ввязался?.. Не нашёл сразу, что ответить. Только криво усмехнулся: — Ввязался. Чтобы наша база не пала, чтобы я… доказал ему что-то. Наверно, глупо. Но мы на войне, тут и не такие сделки заключают. Младший покрутил головой, пытаясь сбросить наваждение. Потом фокусировал взгляд на Хосоке — и тот замер: в глазах лейтенанта были лишь жалость и ярость. — Значит… контр-адмирал позволил тебе считать себя «получеловеком». Велит тебе рисковать жизнью, чтобы шпионить и взрывать. А я, как сын, даже не знал, что у меня есть брат? Чёрт, да это полный пиздец… — последние слова вышли дрожащими. — Ты не представляешь, сколько раз я пытался вылезти из этой истории. Но… каждый раз он говорил: «Пока мы не сломим их артиллерию и базы, шансов у «Маяка» мало. Хочешь спасти друзей? Иди и делай». Я уже не могу уйти. Слишком далеко зашёл. — Значит, все твои ночные вылеты, все «запретные» миссии… Проклятье. Теперь многое сходится. — А Донсу? Тэхён? Они же… Как ты собираешься им это объяснить?! — Никак. Если расскажу, что наш отец — один и тот же человек, да к тому же я выполняю его «личные» указания, у них крышу сорвёт. Скажут «предатели», «сговорились» … Или обвинят его в использовании служебного положения. — Да уж, расклад «не позавидуешь». И что ты теперь хочешь, Хосок? — мрачно. — Я хочу, чтобы вы жили, — улыбаясь через слезы — Чтобы война закончилась, и никто больше не погиб здесь, на этом проклятом аэродроме. И… чтобы отец… —запнулся, глаза защипало еще больше, — …хоть раз посмотрел на меня, как на сына. Не как на «исполнителя». Чонгук молчал. Потом, словно разом сломавшись, рухнул плечом на ближайший металлический столб, уронив голову. Кулаки дрожали. Постояв в тяжёлой тишине, старший тихо подошёл и коснулся руки омеги. Тот тут же дёрнул плечом, но не отстранился окончательно. — Прости, что скрывал это, — прошептал, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Я не хотел, чтобы ты меня возненавидел. Или считал соперником за отцовское внимание. — Соперником… —горько хохотнул, вскинув взгляд. — Ты знаешь, как я зол на него? И на тебя тоже. Вы оба всё время варились в этом «секрете», а я бился в догадках, почему он тебя «крышует». Ладно… значит, мы оба жертвы его амбиций? Охренеть семейка: два брата, не знавшие друг о друге, и отец — контр-адмирал, который раздаёт приказы, как будто мы пешки на его шахматной доске. Трахает на стороне кого-то, а мой папа с него пылинки сдувает. Прости уж… Может там еще детишек с половины нашего состава? У кого еще фамилия Чон? — Ничего. В целом, да… Так и есть. Но я пока не могу всё бросить. Мне важно закончить эту миссию. Если удастся подорвать ещё пару важных объектов врага, у нас появятся реальные шансы переломить ход войны. — Вылетаешь сегодня? — Да, — с неохотой подтвердил Хосок. — И опять один? — Это «Сокол», рассчитанный на одного пилота. Да и враг сразу заметит, если мы будем вдвоём. Но если ты… хочешь помочь, я не возражаю. Лейтенант вскинул брови. Несколько секунд смотрел с напряжённой задумчивостью, затем выпрямился. — Нет.  Пока что… я ещё не знаю, как к этому относиться. Но теперь хотя бы понимаю, почему ты так одержим своими рейдами. Шагнул назад, чувствуя необходимость сохранить дистанцию. — Увидимся, «брат». Я должен всё это переварить. И решить, говорить ли что-то отцу… нашему отцу. Хосок остался один. Теперь секрет, который глодал изнутри, разделён с человеком, который в первую очередь должен был знать правду. Но легче ли от этого стало? Сомнительно. Конфликт не исчерпан, лишь вырвался наружу. И впереди — новая миссия. Капитан скользнул взглядом по фюзеляжу «Сокола», одному Богу ведомо, сколько раз эта машина спасала его от зениток и сколько раз могла стать могилой. Обняв себя за плечи, подумал: «Если я вернусь живым, придётся окончательно решать, что делать с этой правдой. Как жить со знанием, что мы с Чонгуком — родные братья, и отец у нас — один и тот же человек, использующий нас по-своему». Чон Хесон был страшным человеком.