Крылья, сожжённые войной: когда небо зовет

Ким Тэхён не всегда был солдатом: родился в небольшой деревне Чхонсан на юге Южной Кореи, где жизнь шла размеренно. Отец, Ким Ёнчжун, был фермером, а папа, Ким Сунхо, заботилась о доме и троих детей. В большой и тёплой семье Тэхён вырос с чувством ответственности, ведь как старший сын, с детства помогал на полях, учил младших братьев и сестру, старался быть примером. Война разорвала их мир на части. Сначала отец ушёл добровольцем на фронт, оставив матери все тяготы деревенской жизни. Через несколько месяцев пришло известие: Ёнчжун погиб. Тэхён, которому едва исполнилось двадцать, стал главой семьи. Младший брат Джихо вскоре тоже ушёл на войну и не вернулся, а Минхо пропал без вести во время одного из наступлений. Единственный омега среди детей, Суён, остался с о-папой, цепляясь за остатки дома, который разрушила оккупация. Тэхён отправился на фронт не ради героизма, хотел защитить то немногое, что осталось от его семьи и деревни. Лично. Став пилотом, нашёл себя в небе, где почувствовал свободу от боли и ответственности, преследовавших на земле, но с каждым потерянным вылетом, с погибшим напарником сердце становилось всё тяжелее. Все началось с Раима. Омега с самого начала казался неподходящим для войны. Тихий, невысокий, с лёгкой робкой улыбкой и глазами со смешинками. Того привели в эскадрилью, когда альфа уже набрал определённый опыт. Раим выглядел совсем «зелёным». — Ты хоть когда-нибудь летал? — спросил Тэхён в их первый день, глядя на парня, который нервно теребил ремень на своём обмундировании. — Нет, но я быстро учусь. Первый вылет был... катастрофой. Раим дрожал, пальцы не слушались, и тогда еще сержант едва не сорвался на крик, когда омега промахнулся по мишени, что буквально «смотрела» на них в упор. Но после посадки, когда Тэхен приготовился к строгому разбору, омега тихо подошёл к нему, поклонился и сказал: — Простите, капитан. Я сделаю всё, чтобы не подвести вас в следующий раз. Злость улетучилась. Вместо неё пришло чувство непонятного уважения к этому мальчишке, который, несмотря на все свои недостатки, хотел стать лучше. В последующие месяцы они стали напарниками не только в кабине, но и вне её. Раим оказался удивительно упрямым, тренировался до изнеможения, а потом тихо сидел в стороне, перезаряжая оружие, пока остальные смеялись у костра. Знал, что должен доказать свою полезность, и делал это с невероятным усердием. Тэхен правда это видел. Альфа не мог не признать, не смог не уважать рвение, усердие, трудолюбие. Они нашли общий язык в мелочах: Раим рассказывал о своей семье, о том, как мечтал стать учителем, а Тэхён делился историями из своей деревни. Когда Раим впервые попал в движущуюся мишень во время тренировки, Тэхён даже позволил себе поаплодировать громко. — Неплохо, зелёный, — с гордостью. — Спасибо. Я стараюсь. И он действительно старался. Со временем Раим стал не просто стрелком, а надёжным партнёром. Спасал их в ситуациях, где любой другой мог бы растеряться. В одном из вылетов, когда самолёт оказался под обстрелом, и капитан уже думал, что всё кончено, Раим сумел отбить атаку. После посадки омега просто улыбнулся, потирая плечо, где остался кровавый след от ремня. — Я же обещал. Воспоминания снова проносятся в голове, как вчера было. Тэхён, весь в крови, едва держался на ногах. Альфе удалось посадить «Страж», но это была самая ужасная посадка в его жизни. Жёсткая, кровавая, душная. Как только самолёт остановился, капитан сорвал ремни, потянулся к Раиму. Тело омеги было неподвижным, голова бессильно свисала на грудь, плечи опустились, форма перекошена, а слабый запах жасмина, которым всегда пах стрелок, смешивался с металлическим привкусом. На стекле кабины, в нескольких местах, тонкими струйками растекалась кровь. Униформа, некогда чистая и тщательно выглаженная, была насквозь пропитана алым. — Раим, — голос альфы дрожал. — Ты слышишь меня? Мы дома. Мы на земле. Давай, открой глаза. Пытался разбудить его, тряс за плечи, но всё было бесполезно. Паника захлестнула, превратилась в нечто необъяснимо тёмное и разрушительное. Капитан рывком отстегнул ремни стрелка, схватил его хрупкое тело и, прижав к себе, с трудом выбрался из кабины. — Помогите! Кто-нибудь, сюда! Тэхён спрыгнул с трапа, тяжело приземлившись, но даже это не заставило его ослабить хватку. Бежал, спотыкаясь, не замечая боли в ногах или того, что одежда прилипла к телу от крови и пота. Намджун и Чимин, только что приземлившие «Победу», первыми подбежали к нему. Майор схватил Тэхёна за плечи, пытаясь остановить его. — Капитан Ким! Успокойся! Дай мне взглянуть! — Нет! — выкрикнул альфа, яростно оттолкнув старшего. — Он жив! Я могу его спасти! — Тэхён, — Чимин подошёл ближе, голос был почти умоляющим. — Позволь нам помочь. — Он дышит! Вы слышите? Дышит! — истерично. Хосок стоял в стороне, плечи подрагивали. Плакал тихо, почти незаметно, пряча лицо в ладонях. Никто не знал, почему смерть стрелка ранит его так глубоко — Раим не был для него кем-то особенным. Может, виделись на планерках, при выдаче заданий, но даже летали по разным направлениям. Но видя, как Тэхён разрушался прямо на глазах, капитан Чон просто не мог сдержаться. Генерал, только что прибывший на аэродром, стоял в тени, наблюдая за происходящим с выражением, которое трудно было прочитать: смесь жалости, беспомощности и боли. Сделал шаг вперёд, но тут же остановился, понимая, что сейчас его слова ничего не изменят. Его люди просто умирают. Раим не последний. Это война. — Тэхён… — Намджун снова попытался заговорить, осторожно подходя ближе. — Почему вы все стоите?! — крикнул капитан, голос сорвался. — Зачем вы смотрите? Почему не помогаете? Он жив! Я знаю, он жив! Дыши, чёрт возьми, дыши! — прошептал он, склоняясь над стрелком, прикладывая ухо к его груди. Тишина. Губы Тэхёна задрожали, глаза наполнились слезами. — Раим… нет… — Беззвучно.  Склонился над омегой, прижимая его к себе. — Ты не можешь… Ты не мог оставить меня… Намджун сделал знак Чимину и Хосоку, чтобы они отошли. Сам остался рядом, положив руку на плечо альфы. — Тэхён, его больше нет. Ему уже не помочь. — Нет! —взорвался криком. — Он был жив! Он только что говорил со мной! Он… он… Тэхён рухнул на землю, обнимая безжизненное тело омеги, плечи содрогались от рыданий. — Я обещал, что верну тебя… Я обещал… — повторял, снова и снова. Все присутствующие грузно молчали, закрывая глаза со слезами, что капали вниз на асфальтированную полосу. Полосу, по которой каждый день взлетают, рискуя остаться мертвыми. Даже генералу нечего было сказать. Просто смотрели, видя, как сильный, несгибаемый капитан Ким уничтожал сам себя. Сердце, душу, будущее. Когда же слёзы иссякли, и реальность окончательно накрыла, Тэхён медленно поднялся, оставив тело Раима на земле. — Я больше не сяду за штурвал. Никто не возразил. Никто не нашёлся, что сказать. Альфа просто развернулся и ушёл, оставив всех позади. Не слышал крики командиров, не замечал их взглядов. Всё, что он хотел, — это забыть. Не чувствовать. Не помнить. Если его стрелка больше нет, то и он больше не пилот. Ким после смерти Раима погрузился в глухую пустоту. Каждый день начинался одинаково: сидел у края аэродрома, глядя на «Стража», покрытого пылью и неподвижного. Самолет теперь просто памятник. По его вине. Все говорили: «Ты лучший, Тэхён. Ты нужен фронту». Ах, да, альфа действительно лучший, лучший… В убиении своих стрелков. Один из вечеров был тихим. На аэродроме уже не слышались звуки двигателей, а в казармах погасили свет. Тэхён сидел за небольшим деревянным столом, освещённым тусклой лампой. Перед ним лежал пакет с вещами Раима, который принёс Чимин. — Я подумал, что тебе стоит это разобрать, — сказал младший, оставляя узелок. — Я не смотрел, просто собрал всё, что принадлежало ему. Альфа молча кивнул. В пакете были личные вещи омеги: тщательно сложенная форма, несколько фотографий, амулет, который Раим всегда носил с собой. В самом низу, между двумя тетрадями, Тэхён нашёл два конверта. Один был подписан: «Для Чимина, моему лучшему другу», а другой: «Для капитана Ким Тэхёна». Руки альфы дрожали, когда открывал письмо, адресованное ему. Бумага пахла жасмином, слабым и выветрившимся, но всё же знакомым. Почерк тоже был знаком до боли. Раим писал очень красиво, многие этим восхищались. «Дорогой капитан Ким, Я не знаю, как начать это письмо, поэтому просто напишу то, что у меня на сердце. Вы, наверное, никогда не узнаете, что я писал эти строки, но, если вдруг узнаете, значит, меня больше нет. И это нормально. Я не боюсь. С того дня, как вы впервые посадили меня в кабину «Стража», моя жизнь изменилась. Я был никем — зелёным, бесполезным новичком, который едва мог держать оружие. Но вы поверили в меня. Вы смотрели на меня так, как никто никогда не смотрел. Вы требовали больше, чем я думал, что способен дать. И знаете что? Вы сделали меня сильнее. Я стал лучше. Благодаря вам. Вы всегда были для меня примером. Не только как пилот, но и как человек. Я никогда не видел столько решимости и силы в ком-то ещё. Каждый вылет с вами был для меня даром, даже если иногда я боялся до дрожи. Чувствовал себя в безопасности, потому что знал: вы никогда не подведёте. Но я должен признаться, капитан. Есть одна вещь, которую я никогда не осмелился сказать. Я люблю вас. Любовь ученика к своему учителю. Любовь человека, который восхищается вами больше, чем кем-либо в своей жизни. Вы сделали для меня больше, чем кто-либо ещё. Вы стали для меня всем, чем я всегда хотел быть. А еще… Любовь другая. Я мечтал о нашей жизни вдали от войны. Если бы она закончилась, если бы мы оба выжили… Я думал о том, как мы могли бы уехать в вашу деревню. Вы рассказывали о ней так тепло, что я мог представить каждую деталь: поля, дом с широким крыльцом, спокойствие и тишину. Я видел, как мы работаем вместе. Вы — снаружи, на земле, где всё растёт и живёт. А я — рядом, готовлю, ухаживаю за домом, смеюсь над вашими шутками. Мечтал о том, как мы могли бы завести семью. Детей. Я бы растил их рядом с вами, под вашим надёжным крылом. Это была всего лишь мечта, но она согревала меня. Не судите строго, иначе не упокоюсь с миром.  Каждый раз, когда мы взлетали, я думал: если выжить, может быть, это станет реальностью. Но знал, что никогда не смогу рассказать вам об этом. Боялся разрушить то, что у нас уже было. Мне хватало того, что я мог быть вашим стрелком, вашим напарником. Что я мог видеть вас каждый день, слышать ваш голос, чувствовать вашу силу и уверенность. Если бы только... Если бы не война. Если бы не моя смерть. Возможно, однажды я набрался бы смелости рассказать вам о своих чувствах. Но теперь всё, что у меня есть, — это письмо. Оно — мой единственный способ сказать вам, что вы для меня значили. Если вы читаете его, значит, я больше не могу быть рядом, чтобы прикрывать вас. Но, пожалуйста, знайте одно: каждый мой вылет был ради вас. Я хотел быть достойным вашего уважения. Я хотел, чтобы вы гордились мной. Я прошу только об одном: живите дальше. Вы сильный, капитан, даже если сейчас вам так не кажется. Вы не просто пилот. Вы человек, который менял жизни, как изменили мою. Спасибо вам за всё. Спасибо за то, что вы были в моей жизни. С любовью, которую я никогда не смогу выразить лично, Ваш стрелок навечно. Ваш Раим.» Слёзы, горячие и горькие, капали на бумагу, размазывая чернила, но не мог остановиться. Грудь сдавило, воздух больше не проникал в лёгкие. Не выдержав боли, закричал, громко, отчаянно, хотел выплеснуть всю свою вину и неизбывное чувство утраты. Не заметил. Не сберег. Но и не любил. Как за все выпросить прощение?

***

Прошёл месяц. Война продолжалась, не замечая боли. Раим был не первый и не последний. Капитан видел слезы пилотов, порой, стрелков, а иногда и не на кого смотреть было. Просто знали, что их нет. Уже нет в живых. Был один момент, который изменил положение дел. Совершенно случайно, капитан подслушал разговор офицеров. Враги собирались бомбить небольшую деревню неподалёку от линии фронта. В этой местности находился детский дом, тот самый, о котором омега часто рассказывал. Там Раим жил некоторое время после потери семьи, и однажды даже сказал: «Я бы отдал всё, чтобы защитить тех детей. Надеюсь, что никто до них не доберется…. Они же совсем беззащитны, капитан! Что могут сделать, например, годовалые дети? А омеги-нянечки? Они даже ружья никогда не видели…». Слова застряли в голове. Понял, что просто не может сидеть сложа руки. Не ради себя. Не ради Раима. Должен был что-то сделать. Долг. Без разрешения, без лишних слов капитан направился к своему «Стражу». Самолёт выглядел как призрак — забытый, но готовый. Кабина была холодной, пыльной, но стоило ему коснуться штурвала, как всё встало на свои места. Гул двигателей вернулся, как старый знакомый. Полёт был тяжёлым. Знал, что его могут сбить, знал, что это, возможно, его последний вылет. Но ничего не имело значения. Цель была ясна: защитить тех, кто не может защитить себя. Добрался до цели быстрее, чем ожидал. Небо затянулось дымом, вражеские самолёты кружили хищниками. Но капитан хладнокровен: маневрировал, стреляя точно, как никогда раньше. Каждое движение продуманное, каждое решение — безошибочное. Альфа уничтожил три вражеских самолёта, затем сбросил бомбы на их позиции, полностью сорвав атаку. Когда возвращался на базу, трясло. Не от страха, от облегчения. Он сделал это! Смог. На аэродроме его встречали молчаливо. Никто не знал, как реагировать: осуждать за самовольный вылет или благодарить за спасение сотен жизней. Командир выдал строгий выговор, но за этим не было настоящей злости. Читалась даже благодарность. После этого Тэхён принял одно решение: он больше никогда не возьмёт стрелка. Будет летать один. В одиночестве чувствовал себя легче. Не нужно больше защищать, не нужно больше бояться за жизнь другого. Только он и его «Страж». Так капитан Ким стал легендой — пилотом, который работал один, но всегда возвращался с победой.

***

Тэхён сидел на ступеньках казармы, склонив голову к груди, сжимая в руках кружку с уже остывшим кофе. Солнце медленно поднималось над горизонтом, освещая аэродром, но для него день так и не начался. На посадочной полосе догорали остатки «Стража». Вердикт был окончателен: «Не подлежит починке». Впервые за долгое время он чувствовал себя полностью раздавленным. Похоже на чьё-то злую шутку. На проклятие. Проклятие. Раим. Раим был тем, кто заставлял его верить, что небо — это его дом, а каждый полёт — новая победа над самим собой. Но омега погиб, оставив за собой лишь горькие воспоминания. — Это ты, да? — прошептал альфа в пустоту, глядя на угасающий дым вдали. — Ты мстишь? За что? За то, что я живу дальше? За то, что позволил другому омеге занять твоё место? За то что влюбился, кажется, без памяти? Внутри всё переворачивалось. Помнил же каждую деталь того дня. И теперь он не мог избавиться от ощущения, что Чонгук — его новый стрелок — просто не должен был садиться в его кабину. Не должен был быть там. Мысли путаются, ответы не приходят. — Тэхён, — голос Хосока раздался за спиной. Капитан не ответил, продолжая сидеть, уставившись в одну точку. — Я знаю, что ты думаешь, — продолжил Хосок, присаживаясь рядом. — Это не твоё проклятие. И не Раим. — Ты не можешь знать. Ты там не был. — Нет, не был. Но я видел, как ты летал. Ты был лучшим, Тэхён. И сейчас ты просто ищешь, на кого свалить вину. Так не пойдёт. Альфа молчал, стиснув зубы. Пальцы дрожали, кружка едва не выскользнула. — «Страж» был моим домом, Хосок. Это не просто самолёт. Это… всё. — Я знаю. Но ты не виноват. Бывает, техника подводит. — Это не техника! Это я! Я… —осёкся, с трудом сглатывая. — Может, я действительно не должен был садиться с новым стрелком. Может, это знак, что мне пора с этим завязывать. — Ты серьёзно? Ты хочешь сдаться из-за одного вылета? — Это не один вылет, Хосок. Это всё. Раим, теперь Чонгук… я чуть не убил его. Ты понимаешь? А теперь у меня даже нет «Стража». Какой из меня пилот? Я больше не пилот. — Знаешь что? — Хосок встал, махнув рукой. — Тебе нужно встряхнуться. Если хочешь, можешь утопить себя в самообвинениях, но это ничего не изменит. А если хочешь, чтобы кто-то показал тебе, что ты всё ещё лучший пилот, приходи на тренировку. — Тренировку? — с сарказмом. — Ты предлагаешь мне встать в очередь за другим самолётом? — Я предлагаю тебе перестать жалеть себя, — холодно ответил Хосок. — Ты либо борешься, либо сдаёшься. Выбор за тобой. Чонгук, несмотря на серьезное ранение, борется. Кстати, вспомнилось. Знаешь кому первому позвонили на счет Чонгука? Включай шестеренки. Я на твоем месте еще бы подумал, сбегать мне от сюда или депрессовать. — Его отцу? —чувствуя, как кровь начинает стучать в висках. — Ага, — Хосок ухмыльнулся, с показной лёгкостью усевшись обратно на скамейку. — Что он сказал? — О, это было зрелище, — театрально закатив глаза. — Голос такой, что даже трубка треснула. «Кто позволил моему сыну рисковать жизнью на этом самолёте?» и «Я хочу знать, кто отвечает за его безопасность!». Короче, он был… не в настроении. — Свирепый? — Как гроза в июле. И, знаешь, мне кажется, ты будешь следующим на его пути. Как только он приедет сюда, разберётся лично. А ведь ты, как капитан, отвечал за его сына. — Это не я назначал Чонгука стрелком, — резко бросил Тэхён, но внутри всё сжималось. — Нет, не ты. Но ты же его напарник. А значит, по мнению отца, должен был защитить его. — Хосок пожал плечами, затем добавил с сарказмом: — И давай будем честны, тебя точно не обойдут стороной. Тэхён молчал, глядя в сторону, где ещё недавно стоял «Страж». Все слова застряли в горле. — Так что, капитан, — друг наклонился вперёд. — У тебя есть выбор. Либо ты сейчас соберёшь себя в кучу, чтобы хотя бы достойно встретить отца своего омеги с огнём в глазах, либо продолжишь сидеть тут и оплакивать самолёт. Ой, не смотри так на меня, всем и так все понятно. Сердечки эти в глазах, зажимания в сарае, потом на летной полосе утром. Видел я все, да и не только я. — Чонгук как? — наконец выдавил горе-альфа. — Жив, —смягчая тон. — Нога в порядке, врачи сделали всё возможное. Но он, кажется, хочет видеть тебя. Тэхён резко поднялся. — Где он? — В лазарете. Где ему еще быть? Сокджин от него не отходит, курица-наседка прям! Сыночка, сыночка…— Хосок кивнул в сторону. — Иди, пока его отец не добрался.