1983

Ладно, признаюсь честно, до того дня я всего пару раз думал о том, что Эванс очень красивая. Эта мысль появлялась в голове на долю секунды, как блик солнца, отраженный лобовым стеклом проезжающей машины. Вшу-у-ух — вспышка — тишина. Красивая. Эванс — красивая. А дальше что-то про полнолуние, чемпионат мира и уродов со Слизерина. Обычно ты идешь по улице, видишь девчонку и такой: «О, красивая» — и дальше идешь, не сделав ни единой попытки к ней подкатить. Потому что, кроме этой мысли, даже и подумать о ней нечего. А вдруг ее зовут по-дурацки, или сейчас из-за угла выскочит ее парень-придурок, или, что гораздо хуже, она идет забирать ребенка из школы. Можно, конечно, подойти и все это узнать, но — зачем? Вот и с Эванс так же. Учимся вместе почти четыре года, а все, что я о ней знаю, это то, что она красивая. — О чем ты думаешь? — тихо спросила Джоан. Наверное, она хотела услышать какое-нибудь признание или, на худой конец, приглашение в Хогсмид, ведь она лежала рядом со мной в одной только измятой юбке, и на сиськах у нее остались красные пятна от моих пальцев. — Об одной очень красивой девушке, — ответил я чистую правду, и щеки Джоан порозовели от смущения. Она улыбнулась, не глядя на меня, и, лишь стерев улыбку с лица, повернула голову: — А кто красивее, я или Франческа? Ну, приехали. Как бы я ни ответил на этот вопрос, меня будут ненавидеть. Либо Талли, либо Ринальди. Потому что Джоан первым делом растреплет подружкам, если я выберу ее, а если не выберу, она обидится прямо здесь и сейчас, без промедления. В общем-то, я не слишком дорожил этими вечерами наедине с ней, но чем меньше женщин считают тебя козлом, тем лучше. Мне хватает матери, тетки и девицы, которая работает в книжном на Гриммо, пятнадцать. — Бут. — Я изобразил руками ее сиськи и со смехом пояснил, глядя в разочарованную мордашку Джоан: — Три фунта настоящей красоты. — Эй, я же серьезно спрашиваю, — Джоан пихнула меня в бок. — Почему все считают Франческу красоткой? — А что, на курсе может быть только одна красотка? — я изо всех сил старался слезть с этой темы. Наверное, примерно так чувствует себя человек, танцующий на раскаленных углях. — Давайте выберем по одной с каждого факультета, чтобы никому не было обидно. — И кто это будет с вашего? — насмешливо спросила Джоан. Она ждала, что я назову Макдональд, наверное. Макдональд даже не смотрела в сторону однокурсников, да и вообще в сторону… волшебников, и потому Джоан не видела в ней конкурентку. Летом она гуляла со старшеклассниками и студентами колледжей, а в остальное время охотно рассказывала всем, кто готов был слушать, о том, что было летом. Я как-то спросил, какого размера был самый большой член из тех, что она сосала, — но вместо ответа получил по морде. У Макдональд, помимо длинного послужного списка, были длинные светлые волосы и длинные руки, которые она охотно запускала в чужие карманы. У Маккинон — длинный нос, у Медоуз — длинный язык, а Эванс… Вшу-у-ух — вспышка — тишина. Красивая. — Эванс. Я думал, Талли фыркнет или вздохнет с облегчением, потому что она-то наверняка не находила Эванс красивой, это у меня специфический вкус, но Джоан рывком села и уставилась на меня то ли с осуждением, то ли с подозрением: — Значит, ты тоже так считаешь? — В смысле? А кто еще так считает? — Я тоже сел и посмотрел ей в глаза. Вот это уже любопытно. — Пятикурсники, — нехотя выдавила Джоан, будто признавать, что кто-то из старших положил глаз не на нее, ей было невыносимо. — Дружки Линча с шестого. Ну и… Корнер, получается. — Если парень приглашает в Хогсмид, это еще не значит, что он считает девушку красивой. Возможно он просто хочет потрахаться. — С Эванс, что ли? — Личико Джоан приобрело снисходительно-жалобное выражение. Такое у девок бывает при взгляде на подружку, которая неудачно подстриглась. А еще маменька смотрела так Друэллу, когда узнала новость о замужестве Андромеды. — Потрахаться, скажешь тоже… — Ну, он-то об этом не знает. И ты тоже не можешь знать точно. Вот Макдональд может. — Что в ней красивого? — В Макдональд? — Да нет же, в Эванс. — Джоан дернула плечом. — Она же совершенно плоская. Волосы эти ее длиннющие, кто сейчас так ходит? В каждом номере «Ведьминого досуга» пишут, что в моде длина не ниже плеч. Еще и рыжие. — Большая редкость, между прочим, — я цокнул языком, чтобы ее позлить. — Заячья губа тоже редкость, — огрызнулась она. — Что еще за губа? — Уверена, что волшебники исправляют это за секунду, — бросила Джоан, ничего не объяснив. Ну и ладно, спрошу у Макдональд. — Знаешь, как Пруэтт с седьмого говорит? «Мое желание трахать телку прямо пропорционально длине ее волос». — Да Пруэтт вообще дикарь. Ты, Сириус, нашел кого слушать. Может, в первобытном мире это и имело значение при выборе женщины для спаривания. Чтобы удобнее было в пещеру тащить. Но сейчас… — она качнула головой. — Ты слышал, как он обошелся с Джоркинс? — Слышал, конечно. Только глухой эту историю не слышал. Соседи Пруэтта очень красочно описывали, как она припала к его члену. Никто ее не заставлял, это вранье. — Ой, да я знаю, что Берта — безмозглая курица. Чем хуже с ней обращаются, тем ей больше нравится. Но с его стороны это мерзко. Он же специально устроил это представление, чтобы вся школа узнала, какой он самец и на что девчонки ради него готовы. Фабиан мне гораздо больше нравится. Я почуял, как изменился тембр ее голоса. У меня вообще отменный слух, и сейчас Джоан явно ждала, что я, распознав в младшем Пруэтте конкурента, брошусь отстаивать свои позиции. И я бы возможно так и сделал, будь у меня эти самые позиции. Я вообще, когда позвал ее прогуляться в Валентинов День, рассчитывал только на минет за шестнадцатой теплицей и не думал, что все это затянется так надолго. Уже начало марта, а мы все еще трахаемся. Может, Пруэтт в самом деле возьмет ее на себя? — Да уж, мистер Синеглазка даже для лысой комплимент найдет. Я поднялся на ноги и взмахом палочки собрал наши вещи с пола. Джоан рассеянно покопалась в кучке одежды и нашла свои трусики. — Ты так и не ответил, — с плохо скрываемым раздражением напомнила она. — Насчет Эванс. — Ты меня убедила, — торжественно сказал я, застегивая рубашку и поглядывая на Джоан. Застегнул одну пуговицу — посмотрел, застегнул вторую — еще раз. — Пусть будет Макдональд. — Ты просто так назвал Эванс, да? — повеселела она, подошла ближе и прижалась ко мне грудью. Ну как Сохатый мог не замечать эти сиськи? Вот же они. Такие горячие, даже через ткань рубашки чувствую. — Из вредности? — Джоан по-птичьи склонила голову набок и улыбнулась строго, но снисходительно, как Минерва, когда ставит «Удовлетворительно». — Не мог же я сразу признать, что наш факультет не сможет участвовать в Хогвартском конкурсе красоты. Не мог же я сразу признать, что в моей башке разъездились воображаемые машины, и блики солнца все чаще отражаются от их лобовых стекол. Слишком часто. Джоан не стоило об этом знать. Никому не стоило. — Разве в Хогвартсе есть такой конкурс? Только для старших, да? — переполошилась Джоан. Нет, все-таки Лунатик прав. Какой бы умной ни была девушка с Хаффлпаффа, она все равно дурочка. Туда просто так не попадают. — Пока нет, но можно устроить. Вот станешь старостой на следующий год, предложи на собрании… — Думаешь, меня назначат? — просияла Джоан, совершенно по-дурацки взбивая волосы, но тут же помрачнела: — Мне кажется, Спраут склоняется к Вильгельмине. Говорит, что она куда более ответственно относится к учебе, а у меня одни мальчики на уме. Ты представляешь, Сириус? С чего она это взяла? — Смею напомнить, что ты стоишь без блузки рядом с парнем, которому делала минет за любимой теплицей Спраут, — поддел я. — Неужели так важно, что это ее любимая теплица? — хихикнула Джоан, слегка покраснев. — Для нее важно, наверное, — я пожал плечами. — Мы осквернили священное место. Дождавшись, когда она наконец напялит рубашку, я снял чары, распахнул дверь и — чуть не налетел на Пруэтта. Легок на помине. — Так-так-так, — издевательски протянул он, цокнув языком. Гидеон сжимал ладонь девицы, которую, судя по довольной роже, собирался отжарить в этом самом чулане. — Что это двое четверокурсников делают за пределами гостиной после отбоя? Он был почти на голову выше меня, а я, между прочим, самый высокий на курсе. Джоан испуганно сцапала меня за локоть и притихла. Да уж, ее шансы поразить декана дисциплинированностью бледнели с каждым новым штрафом. А то, что потери баллов нам не избежать, это было даже дураку понятно. Когда почти три года назад Гидеона Пруэтта назначили старостой Гриффиндора, никто не сомневался, что на седьмом курсе он получит значок старосты школы. Его любили преподы, уважали старшекурсники и обожали ровесницы. Он играл загонщиком, и соперники побаивались выходить на поле, потому что после каждого матча с его участием хотя бы один охотник оказывался на больничной койке. А потом, в начале прошлого учебного года, что-то случилось. Как будто Пруэтт разом выхлебал целую пинту противоядия от Веселящего эликсира. Говорят, в таких дозах оно оказывает необратимое пагубное действие на психику. Человек становится сам не свой, теряет способность чувствовать радость, удовлетворение, сочувствие и любовь. Не знаю точно, что там на самом деле произошло, а в историю, что его девка бросила, не верю. Ну, бросила и бросила, что он себе, новую, что ли, не найдет? Пруэтт перестал следить за словами, огрызался в ответ на замечания преподов, постоянно нарывался на драки и, если мои источники не врут, перепортил полдюжины однокурсниц — всех, кого еще можно было испортить на тот момент. Старостой школы стал Кевин Уильямсон с Равенкло, а Пруэтт с чистой совестью продолжил совершенствовать свои навыки в защите от темных сил на студентах, которым не повезло попасться ему на пути. — Слушай, ты же не собираешься сейчас заниматься малышней? — капризно протянула девица. Катарина Гринграсс из Слизерина. Я бы и рад был забыть все эти рожи, да не могу. В детстве мать давала мне в руки огромный пыльный том и заставляла учить наизусть расположение портретов. Я был непослушным ребенком, запоминать, когда какая бабка умерла, не хотел, поэтому они с отцом сделали второго. Вот он уже получился как надо. — Помолчи, — весьма бесцеремонно заткнул Катарине рот Пруэтт, и она обиженно замолчала, но не психанула и не ушла. — Я задал вопрос, Блэк. — Обязательно разыгрывать это представление? — фыркнул я. — Все и так знают, что ты самый старший и самый грозный. Давай уже свои минус тридцать баллов, и мы пойдем. Пруэтт изобразил подобие кривой усмешки. — Я никогда не снимаю баллы с Гриффиндора. Старосты, которые лишают свой факультет очков — идиоты. Поэтому Хаффлпафф по вине твоей дамы сердца теряет пятьдесят баллов, а ты — получаешь почетную возможность отмыть сортир на четвертом этаже до блеска. Завтра, в восемь вечера. Он подтолкнул Гринграсс к двери чулана, шлепнув ее по жопе, и уже собирался зайти следом, но обернулся: — И передай Поттеру, что в пятницу я не приду на тренировку. Пруэтт скрылся в комнатушке, раздался щелчок, и снова повисла тишина. — Но они же тоже нарушают, — прошептала Джоан, хотя Гидеон уже потерял к нам всякий интерес и в эту самую секунду спускал штаны, чтобы засадить своей шлюшке. — Гринграсс не староста. — Зато трахается со старостой, — хмыкнул я. Не объяснять же ей очевидные вещи. Все-е старосты пользуются своим положением. Кто-то аккуратно, а кто-то злоупотребляет как Пруэтт, но пользуются все. Иначе какой смысл быть старостой? Сохатый взбесится, конечно. Давно уже надо было найти другого загонщика, он часто об этом говорил, но все откладывал, вроде как конец сезона близко, да и Пруэтт играет так, что не придерешься. Молотит битой, будто представляет на месте бладжера чью-нибудь башку. Вот только на тренировки не ходит. Хотя зачем они ему? Ни для кого не секрет, что Пруэтт собирается поступать на службу в аврорат. Ему эта сборная и этот квиддич до свечки. Любую свободную минуту использует, чтобы загнать в угол очередного бедолагу и испытать на нем что-нибудь новенькое из своего арсенала заклятий. Девчонок и младших не трогает. Только однокурсников и слизеринцев с шестого. А жаль, я бы с ним сразился. Надрал бы ему зад. Все считают его охереть каким сильным колдуном, но знали бы они все, что мы с парнями умеем. Вернее, совсем скоро научимся. Уже недолго осталось.