Под лисьей шкурой

Жизнь Учихи напоминала бульварный роман, где он выполняет роль скорее статиста, нежели главного героя. Пока он продолжает стоять на месте — мир крутится вокруг него, обходит по касанию и исчезает в неизвестном направлении, подбрасывая сюжетные повороты, которых он не просил. Иногда искренне кажется, что создатель просто насмехается над ним и издевается как может, прописывая сюжетную линию так, чтобы Изуна точно согнулся пополам и пал на колени. Возможно, так оно и есть. А возможно это все испытания судьбы, что после черной полосы обязательно принесет за собой в его жизнь свет. Ноги несут его вперёд: быстро и ритмично шагают по каменной, местами облупившейся плитке, с сетью трещин на серой поверхности и мелькающими порослями зелёного мха в них. Сверху клонятся извивающиеся ветви клена, касаясь макушки своими красными, остроконечными листьями, щекочут шею и кружат в медленном танце, спускаясь на землю. На этот танец можно смотреть вечно — настолько он утонченный и нежный в своих реверансах. У каждого листка свой партнёр, своя история, словно те разделенные сотнями лет возлюбленные, что наконец повстречались и теперь никогда не смогут проститься, встречая свою смерть на холодной земле в объятиях друг друга. Мужчина хочет остановиться, оглядеться и понять где он, но отчего-то знает, что не стоит задерживаться в этом месте. Шестое чувство подсказывает, что где-то среди качающихся кудрявых деревьев, что окружали и словно душили кольцом, кто-то или что-то прячется. Глядит исподлобья, щурит хищные глаза, облизывает жаждущие его крови зубы и неустанно глядит ему вслед, пробираясь через колючие кусты, прижимаясь животом к влажной почве и начиная самую настоящую охоту. По спине неустанно бегают мурашки от подобных мыслей, ему даже кажется, что каждый клен глядит на него, а в шелесте ветвей скрывается чей-то ехидный смех. Он на мгновение решает, что окончательно тронулся умом, только вот… Природа в этом месте была крайне странной. Вокруг стояла оглушающая тишина, давящая на сознание изнутри и разрывающая перепонки на ошметки. Ветер здесь не бродил, фарфоровое лицо не обдавал ни прохладный, ни горячий поток. Словно в этом месте нет ничего и одновременно всё. А листья всё продолжали кружить неспешный вальс, разносясь во все стороны и элегантно опускаясь на примятую траву. По обе руки от него расцветают и тянутся к небу неизвестные ему цветы алых и бордовых оттенков, распускают свои красивые бутоны и тут же осыпают лепестки на тропу, устилая путь кровавой рекой. Он наступает на них, сам того не желая, листва чавкает под пружинистой подошвой, расплескивает сок, пачкая обувь и оставляя багрово-коричневые следы позади. И вновь по кругу — цветы распускаются, сладко-маняще бьют ароматом в нос, а после сбрасывают лепестки, превращаясь в красное месиво под его ногами. Запах меняется стремительно, изменяясь из приторного цветочного в железный и леденящий саму душу путника. На мгновение даже кажется, что и сам он вымазан в этой багровой жиже, она стекает по телу и западает в поры, но одежда остаётся по-прежнему чистой, а руки всё такие же светлые. Никакой крови на его пальцах нет. По крайней мере, ему хочется в это верить. Горизонт всё не приближается, только туманная дымка, спускающаяся с небес, усиливается, заставляя лишний раз щуриться и пытаться распознать как далеко ему осталось. Куда он идёт — и сам не знает, ноги просто двигаются по наитию, а поднявшиеся волоски на загривке подсказывают ускориться. И он бы рад сбежать подальше, не обращая внимания на кровавую дорожку впереди, но внезапно тот понимает, что бродит по кругу. Деревья вокруг все как один — не меняются с каждым сделанным шагом, цветы как и прежде повторяют свой цикл, а следы впереди напоминают его собственные. Он топчется на месте всё это время, неустанно стараясь сбежать от чего-то или кого-то. Мужчина дёргается всем телом, заставляя себя остановиться и оглядеться, разворачиваясь корпусом. Позади тот же вид, что и прежде — багряной путь со спускающими ветви кленами, сотни алых точек, что скрывались в тумане, подобие просвета, что похож на спасительный выход, и миниатюрная девушка, изумленно глядящая в его собственные глаза. Образ ему отдалённо знаком — чёрные, собранные в низкий хвост алой лентой волосы, свисающая челка чуть ниже надбровной дуги, тёмные, блестящие глаза, в которых угадывается девичье, почти детское любопытство. Облачена она в молочное кимоно, с туго затянутым графитовым поясом на талии. На подоле одежд вышит тёмный лес с каменистой почвой, из-за деревьев которого выглядывала хитрая узкая морда лисы, а на рукавах наряда вились кучевые облака. — Кто ты? — спросил мужчина, с вызовом глядя на неё. Он точно не мог предположить, как выглядел со стороны, но по усмехающемуся лицу девчонки можно было сделать один вывод — жалко и напугано. — А ты? — в тон ему ответила девушка, гордо задирая нос и пренебрежительно цыкая сквозь пухлые губы. Такое пренебрежение к собственной персоне явно задело её, но та не спешила распаляться на никчёмные нравоучения. Почему-то она казалась куда выше этого, хоть и мало походила на юную госпожу. Но считаться с ней было необходимо, даже если это означало отступить от своего неумного темперамента. — Это ты за мной шла всё это время? — решает уточнить он, забывая свой прошлый вопрос. В нем нет смысла, потому что ребёнок перед ним — та ещё язва, по одному только надменному лицу можно сказать. Или же дочь высокопоставленных людей, чьё имя заставляет дрожать всех, кто находится поблизости. Уточнять он не собирается, но решает вести себя осторожнее. — Нет, — фыркает девушка, складывая руки на груди и склоняя голову в бок. Она активно хмурит брови, о чем-то размышляя в своей голове, а затем добавляет с прежним высокомерием: — Это ты за мной ходишь и никак не отцепишься, бестолковый. Изо дня в день, из года в год, цепляешься за подолы моих одежд и ползешь следом, как беспомощный щенок. — Не неси чушь, я в первый и последний раз тебя вижу, — отмахивается мужчина, тут же разворачиваясь на пятках и продолжая свой путь сквозь ослепляющий туман. Волоски вновь поднимаются на загривке, сообщая об опасности, но он упорно игнорирует это, шагая по кленовым лепесткам. — Куда ты собрался? Мы не закончили! — недовольно буркает подросток, срываясь с места и спеша за человеком. — Ты хоть знаешь куда идёшь? — спрашивает она, едва поспевая и пару-тройку раз спотыкаясь о трещины в каменных плитах. Девчонка глядит заинтересовано, улыбается подобно затеявшей что-то лисице, что неясной дрожью откликается в груди мужчины, но не настолько, чтобы отвлекаться от своего занятия — бесполезного шествия по нескончаемой тропе этого странного пространства. Всё куда лучше, чем разговаривать с этим ребёнком. Мужчина мысленно отчитывал секунды: ровно четыре минуты и сорок четыре секунды от самого высокого клена в округе и до него же. Он окончательно убедился, что бродит просто так, и пути к спасению нет. Ходьба по кругу выматывала, но не давала результатов. Фауна никоим образом не менялась — ни больше, ни меньше. Ничего. Абсолютно. — Не игнорируй меня, ты! — возник слегка стервозный голос откуда-то снизу, привлекая к себе внимание и заставляя всё же притормозить. — Что тебе нужно? — закатывает глаза мужчина, окончательно останавливаясь и поворачиваясь к девице лицом. — Разве тебе не интересно? Не хочешь узнать как ты тут оказался? — тут же спрашивает девушка, словно читая его мысли, сцепляя руки в замок за спиной и выпрямляясь. Улыбка по-прежнему не сошла с лица подростка и выглядела скорее пугающей, потому первый решил более не смотреть на нее, считая ту едва ли не демоническим созданием. А пугаться было чего — хоть она и выглядела шкодливым не по годам ребёнком, но глаза выдавали все потаенные и грязные мысли, что могли только возникнуть в неокрепшем детском разуме, а ровный ряд зубов, что ни на миллиметр не скрывался всё это время, напоминал ему скорее отрастающие клыки дикого животного. И сама она, хоть и старалась казаться человечной, и скрывалась под столь невинной личиной, внушала животный страх одним лишь своим взглядом. Взглядом, прожившим и познавшим гораздо больше, чем предполагается. — Тут — это где? — уточняет мужчина, сдаваясь собственному любопытству. Всё же ему действительно интересно узнать: куда и как он попал. Прояснять личность загадочной спутницы, что подошла ближе и глядела прямо на него своими прищуренными глазами, желания не было. Ему кажется это тайной, которую не стоит раскрывать до последнего, если вообще её дозволено знать. А также он понимает, что девица ведёт какую-то свою игру и жаждет услышать из его уст желанные вопросы. — О, — удивлённо хлопает глазами девушка, отстраняясь на пол шага и прикрывая растянувшийся в удивлении рот ладонью. — Так ты не знаешь куда попал, бедовый? — Нет, — честно отвечает он. — О чем ты вообще говоришь? Можно больше конкретики? — мужчина цедит сквозь зубы эти слова, чтобы потом, выдохнув и успокоившись, добавить: — Я не имею ни малейшего понятия где нахожусь и как сюда попал, но мне нужно скорее выбраться отсюда. И если ты знаешь как это сделать — говори. Девушка долго молчит. Задумчиво разглядывает силуэт путника, вновь сцепляет руки за спиной, кружит вокруг него, методично отстукивая сандалиями по камням, напоминая играющего хищника, поймавшего добычу и медленно сводящего её с ума. Мужчина не знает, преследует ли та такие цели, но у неё отлично получается запугивать людей одним только видом, таким наивно-детским снаружи, но хитрым и изворотливым изнутри. Почему-то в голову закрадывается мысль, что по её вине он и оказался здесь, и сейчас та действительно играет с ним, наслаждаясь минутами потехи над глупым человеком, что обрушился на её черноволосую голову. — Будем знакомы, — протягивает руку она. — Можешь звать меня Иизу. Я — хозяйка этого места. Можно сказать, создатель. — Создатель? — хмуро переспросил мужчина, протягивая руку в ответ и скрепляя рукопожатие. Тот было открыл рот, желая представиться, но язык лишь слабо повернулся в полости, ударился о нёбо, но имени так и не произнёс. Имя? А есть ли оно у него? Кто он вообще такой? И почему так спокойно разговаривает с этой девицей? — Я… Меня зовут… — Да ты не помнишь! — разразилась девчонка хохотом, комично хватаясь за живот и сгибаясь пополам. Иизу едва ли не тыкала пальцем в своего нового спутника, заливаясь искрящимся детским смехом, но после поспешила выпрямиться, набрасывая на лицо маску абсолютной отстраненности и серьёзности. — Кроме шуток, это очень плохо. Если не вспомнишь кто ты такой, то останешься здесь навсегда. Не могу сказать, что для меня это бедово или обременительно, но всё же… — Что за шутки? Сказок перечитала? — усмехнулся человек, складывая руки в карманы и сжимая те в кулаки. Ребёнок несет какую-то околесицу, и мужчина желает поскорее уличить её в этом, как его перебивают, вновь чувствуя или читая мысли: — Можешь не верить мне. Но чем дольше ты находишься здесь, тем сложнее выбраться будет потом, — пожимает плечами та. — Но я, так уж и быть, помогу тебе. Тебе нужно лишь отгадать одну детскую загадку, и тогда ты сможешь вернуться. — О чем ты говоришь? — закипая, переспрашивает он вновь. — Какая ещё загадка? Что ты несешь, несносная… — Тише, — холодно перебивает Иизу, оставаясь на прежнем месте и вовсе не боясь его напора. — Слушай внимательно, дважды повторять не собираюсь. Мужчина едва ли не дрожит от гнева. Да чтобы им и помыкала какая-то мелкая девка! Да где такое видано? Кулаки в карманах то сжимаются, то разжимаются, и девушка это замечает, но предусмотрительно молчит, тихо хихикая себе под нос и ожидая, когда же её спутник придёт в себя. — Выкладывай. — Спешить — спеши, но не торопись, — пространственно замечает она, призывая мужчину охладить свой пыл. Всё приходит к тому, кто умеет ждать. — Вот тебе моя загадка: у горы, ласки и лисы одно имя. У тебя одна попытка! — широкая улыбка вновь растягивается по бледным губам, а после она, хлопнув в ладоши, растворилась в густой дымке тумана. — Нет, постой! — крикнул мужчина, протягивая руку, чтобы ухватиться за край одеяния девушки, но та исчезла, словно призрак. Слилась с этим местом, оставляя после себя только пустоту и горечь. И по-прежнему вздыбленные волоски на макушке. * * * Сколько прошло часов или дней, мужчина не понимал. Время в этом месте стало казаться чем-то эфемерным, практически ненужным, ведь всё имело собственный парадоксальный цикл — ровно четыре минуты и сорок четыре секунды на появление и исчезновение тумана, танец кленовой листвы и жизнь и смерть прекрасных алых бутонов. Лепестков на тропе не становится больше или меньше, они просто пропадают в сотнях таких же устилающих путь, заметают его следы и сливаются в единую кровавую картину. Подобная картина натолкнула на интересные мысли: он мало что помнил из своей жизни — точнее сказать, вообще ничего, но знал, что цифра четыре неспроста участвует в странном цикле жизни этого места. В его стране издавна боятся этого числа и всячески избегают, потому как то созвучно с едва ли не запретным, но простым словом. Смерть. Смертью здесь несет так, что дышать тяжело даже через раз. Но в смерть и есть жизнь. Её часть, окончание долгого и тяжёлого пути для уставшего путника, что ждал или же нет этой остановки. И цикл, что повторяется здесь из раза в раз, буквально вопит об этом. Цветы расцветают и тут же умирают, деревья сбрасывают листья и тут же отращивает новые, туман исчезает и появляется вновь. А путь мужчины замыкается в одном месте из раза в раз, олицетворяя собой простую истину. Жизнь слишком коротка, чтобы врать самому себе и носить маски. Жизнь нужна для наслаждения, а не постоянного бега. От обязанностей, от ответственности, от других или даже от себя. И чем больше ты занимаешься этим бессмысленным занятием, тем меньше времени у тебя остаётся. Он пытается ещё несколько раз пробежать вперёд, к спасительной арке из деревьев впереди, но та никак не приближается, сойти с тропы и того не получается — стоит ему сделать шаг в сторону и повернуть голову в нужном направлении, как под ногами вновь каменистые плитки с поросшим из них мхом и те же лепестки, опускающиеся на сеть трещин. Цикл вновь начинается у самого высокого клена. Спустя какое-то время ему стало казаться, что в оглушительной тишине ему придёт конец. Мужчина оседает на прохладную землю, поджимая ноги к себе и расправляя колени в позе лотоса. Умиротворением и медитацией здесь и не пахнет, ему просто в тягость встать и попытаться ещё хотя бы раз найти выход, хоть и понимает, что его нет. Остаётся только принять ситуацию и… И что? Попытаться разгадать загадку? Бред. Хочется выть настолько, что его безутешное мычание приглушается продрогшими, слегка трясущимися ладонями, и тонет в пустоте. Пальцы сжимаются, больно надавливая на веки и переносицу, до разноцветных мушек перед глазами, мелькающих туда-сюда. В голове настоящий ураган из мыслей и вопросов, и в виски болезненно бьют десятки игл, но он по-прежнему не понимает в чем же дело. — Гора, ласка и лиса. Какое может быть имя? Что у них может быть общего? — спрашивает в пустоту мужчина, поднимая голову к несменному небу и разглядывая его. То затянуто тучами, серое и безжизненное, словно отражает собственное сознание или существует ему под стать, и это беспокоит ещё больше. В реальность происходящего верится с трудом, но считаться приходится. Даже если всё это сон — проснуться он не может до сих пор. А значит, что девчонка права. Пока он не сможет ответить на её вопрос — выбраться отсюда не получится. Но что может быть общего у хищников и камня? И так ли ему нужен путь обратно? Куда он так стремится? Какими целями он жил ранее, что так противится действительности сейчас? Мириады мыслей кружат в голове, оседают в ней пеплом и шепчут, заставляя прислушиваться к их голосам. Они звучат тихо, зазывающе, подбрасывают размытые картины его прошлого. Собственное лицо кажется чужим и пугающим. Диким, но почти родным. В чужой крови, расплескавшейся тысячами капель, стекающей по пухлым губам и прямо в рот. Неужели он настолько жесток в своей реальности? Отнюдь. Жажды крови и насилия он не ощущает, даже когда вспоминает надменное выражение лица девицы с хитрым прищуром и отвратительной усмешкой. Скорее он чувствует усталость и раздраженность, но никак не злобу или безумие. И свое собственное лицо, бледное и в крови, он расценивает как уставшее от всего мира и раздраженное донельзя кем-то извне. Словно кто-то окончательно вывел его из равновесия, влез туда, куда не следует, а затем получил сполна. Спустя ещё какое-то время мужчина погружается в дремоту. В еде, воде или отдыхе он не нуждается — это выяснилось по мере заключения в однообразном мире, но сон мог решить его проблемы. По крайней мере, так кажется на первый взгляд. Под закрытыми веками мелькают чужие лица, знакомые ему до боли, но кто это — он не может вспомнить. Человек с темными, растрепанными волосами, собранными в низкий и тугой хвост глядит на него мерно, почти нежно и без злобы. Седой мужчина с уродливым шрамом на лице поджимает губы и опускает взгляд, как будто чем-то расстроен. Яркое розовое пятно с зелеными и печальными глазами, из которых не льются слезы. Трое парней, до одури похожих на первого человека, улыбаются друг другу и над чем-то смеются. И мужчина, такой же растрепанный, с седыми прорехами на висках, держит на руках маленькую девочку, обнимающую его за шею и глядящую с такой любовью, что сердце сжимается в боли. Ему тяжело дышать, грудь ломится изнутри и горит синим пламенем, хочется окунуться в снег и растопить его собственным жаром… И вновь по кругу мельтешат лица, знакомые места, двери красивого дома в традиционном стиле, сад и много кошек. Когда он наконец открывает глаза, на него глядят чужие. Жёлтые, с тёмными прожилками и окантовкой по краям, с узким зрачком и нескрываемым любопытством. Мужчина хочет дёрнуться, отстраниться как можно дальше, но не делает этого, боится спугнуть или же спровоцировать. Существо, что стоит на четырёх чёрных и тонких лапах, гипнотизирует его изучающим взглядом, изредка шевелит белыми усами, щекоча его лицо, и дергает поочерёдно широкими тёмными ушами. Вытянутая морда находится в нескольких сантиметрах от него, поворачивает голову в бок и принюхивается. — Лиса? — шёпотом спрашивает тот. Зверь моргнул, словно подтверждая сказанное, и мужчина окончательно перестаёт сомневаться в собственной разумности. Разговаривать с диким животным — что может быть лучше? — Как ты тут очутилась? — он задаёт вопрос, вовсе не ожидая на него ответа. Вот что может быть куда привлекательнее. Продолжать болтать со зверем так, словно он сможет ответить. Хотя, учитывая обстоятельства, могло произойти и что-то подобное. Внезапно разговаривающие звери, непонятный ему цикл жизни в этом месте и чёртовы кленовый листья, которых нигде больше не было видно. Вокруг было безумно светло. Лисица тычется острым носом в лоб мужчины, облизывает брови и слегка прикусывает их, а он, замерев, наблюдает за очередными странностями. Чёрно-бурая шуба зверька выглядит слегка влажной, светлой на концах, а изящные лапы утопают в белом покрывале, что звонко хрустит от каждого движения. Снег появился так внезапно, что человек не сразу соображает, что продрог до самых костей и лежит в его смертельных объятиях. А зверь, по всей видимости, старался разбудить его всё это время и заставить встать. — Так ты мне помогаешь, — утвердительно кивает он, усаживаясь и стряхивая с себя белые хлопья. Одежда на нём изменилась на традиционную — запахнутая рубаха в серых орнаментах сидела свободно, широкие тёмные штаны промокли от снега, а сандалии и белые носки выглядят и вовсе смешно и непривычно. Отчего-то кажется, что это не последние изменения в нём, но заострять на подобном внимание нет времени. И чёрно-бурая спешит об этом напомнить: та аккуратно цепляется зубами в рукав одежды и тянет его, слегка припрыгивая, будто разыгравшаяся собака, и человек послушно поднимается. — Знаешь куда идти? — с надеждой спрашивает путник, глядя в жёлтые глаза зверя, но та продолжает молчать и смотреть не мигая. Подобное он считывает за отрицательный ответ, потому тихо вздыхает и присаживается на корточки перед ней. Лисица кажется ему хорошим знаком, да и та не нападает на него, а наоборот старается помочь, что уже удивительно. — Что ж, тогда будем путниками вместе до тех пор, пока не решишь меня покинуть. Ему кажется, что зверёк соглашается на его слова, и вновь всё происходящее ощущается чем-то сверхъестественным, но не стоящим его внимания. Возможно, за проведённое здесь время, ему стало попросту одиноко. И теперь компания хитрой кажется не такой уж и плохой. По крайней мере, та по-прежнему не вцепилась ему в ногу и не попыталась откусить лакомый кусочек. Мужчина тянет руку вперёд, замирая у самого влажного носа животного, как бы спрашивая разрешения, а затем, не встретив никакой реакции, кончиками костлявых пальцев касается серой макушки. Несколько осторожных движений вперёд-назад, и лисица щурится, раскрывая пасть и щебеча что-то на своём. Зверь млеет от прикосновений человека, ластится, подобно домашней кошке, и это вызывает на его лице слабую улыбку и некоторую догадку: может быть, если это место реально, то зверёк и вовсе ручной? Вряд ли настоящая дикая хищница могла вот так просто подойти к человеку, тем более позволить погладить себя и откровенно показывать симпатию к такому делу. — Хорошая девочка… — шепчет он, перемещаясь фалангами за ушко и расчесывая шерстку уже там. — Может, дать тебе имя? Что скажешь насчёт Джун? В моей стране говорят, что это имя означает «послушная». Тебе подходит, что думаешь? Лисица внезапно раскрывает жёлтые глаза, отстраняясь в два прыжка, и устремляет свой взор в другую сторону. Что-то пугает или же манит хищницу, и мужчина спешит подняться на ноги, встречая это что-то лицом к лицу. Тропа, по которой он ранее бродил, более не кажется кровавой. Теперь каменные плиты припорошены снегом, что крупными хлопьями спускается с небес, а по краям из почвы вырастают десятки или даже сотни красных фонарных столбов с тёплым, жёлтым светом. Они освещают путь двоих, уводя в ту самую арку, до которой человек никак не мог добраться всё время, что провел здесь. Кленовые деревья больше не сбрасывают свою листву, возвышаясь на несколько голов, точно величественные статуи, смотрящие за порядком, и также был облачен в ледяные одежды, как и всё вокруг. Что-то подсказывает мужчине, что путь открыт, и теперь он, наконец-то, сможет пройти дальше. — Идём, Джун, — шепнул он хищнице, а та, радостно тявкнув, поспешила вперёд. Всё же удивительные создания лисы. До жути умные, местами расчётливые и до одури красивые в своей изящности и простоте. Казалось бы, что в таком маленьком и несуразном зверьке может быть? Огромное, пушистое тело, тощие лапы, волочащийся следом хвост… Но в своей неправильности и в том, как они ею умело пользовались, и есть превосходство. И хитрые глаза, что смотрят прямо в душу, были тому лишь подтверждением. Ему отчего-то кажется, что он связан с этими красивыми зверьми, но не помнит как именно. Может есть что-то общее в характере? Или во внешности? А может… Спутница игриво скачет возле фонарных столбов, с интересом их разглядывает, упирается на каждый передними лапами, а затем прокладывает путь к новому объекту, что привлек её внимание. Та щурится и хрипит в удовольствии, периодически озирается на человека, иногда и вовсе подбегает к нему, внимательно разглядывая и выпрашивая ласку. Мужчина спокойно принимает прихоти чёрно-бурой, чешет её по загривку и ступает следом. Снег приятно хрустит под ногами, принося в ставшим привычным мир новые ощущения и звуки, попадает в сандалии и охлаждает ноги, но холода он более не чувствует. Арка из кленов приближается, а за ней виднеется горная тропа с теми же фонарными столбами и сотней ступеней, возвышающимися едва ли не до небес. Там, на самой вершине виднеются красные ворота, которые он помнит из своей жизни, а значит, то и есть выход. Он спасен. * * * Хищница услужливо идёт рядом, по-прежнему играюче смотрит по сторонам, но не мешается, оставляя на гладкой снежной поверхности отпечатки маленьких лап. Рядом уверенно шагает и сам мужчина, изрядно запыхавшийся, уставший, но не растерявший достоинства. Даже перед зверьком, что мало понимает в человеческом, он старается казаться лучше, чем ощущается на самом деле. — Знаешь, Джун, — сипит он, наклоняясь вперёд и останавливаясь. Ладони находят упор в подрагивающих коленях, а одышка так и рвётся наружу. — Мне бы твою выносливость. Всё же взбираться в гору в сандалиях, ещё и по снегу, удовольствие не самое приятное. Лисица тормозит рядом с человеком, тихо скулит и глядит на него с такой тоской, что ему становится не по себе. Она действительно понимает его? Или ему мерещится? — Чушь… — выдыхает он, отводя взгляд от зверька, и устремляя его ввысь, туда, где должны стоять врата. Их основная роль в реальности, откуда он пришёл, — разделять мир людей и богов. По крайней мере, так говорят люди. И если всё в этом месте наполнено символизмом, то и их внезапное появление является важной зацепкой. Возможно, даже поможет ему разгадать загадку. Ещё сотню ступеней спустя, впереди замаячила деревянная табличка на сваях. И, может быть, он прошёл бы мимо, как делал и всегда, но что-то зацепило его взгляд. На промокшем от постоянного снежа бруске были написаны чернилами иероглиф, хоть часть из них была стерта, практически расцарапана, но пытливый ум мог сопоставить мозаику из линий. — Добро пожаловать… Хребет Иизуна, — нахмурился тот, разглядывая крайнее кандзи. Оно напоминает ему что-то, звенит в голове сотней тревожных колокольчиков, но что это означает, понять пока тот не в силах. Чёрно-бурая вновь замаячила под ногами, привлекая на себя всё внимание и щуря глаза от радости. — Хоть кому-то весело, — хмыкнул мужчина, отворачиваясь и продолжая свой путь. С каждым шагом он уходил в свои мысли всё глубже. Хребет Иизуна. Может ли он как-то быть связан с загадкой девицы? Вполне себе. Но тогда почему ответ ему достался так просто? И причем здесь лиса и ласка? Иероглиф лисы читается как кицуне, так что сразу нет. С лаской куда проще, эти маленькие хищники так и зовутся — Иизуна. Это точно не совпадение. Но и не разгадка. В то же время, как последний и самый тяжёлый шаг по ступеням был совершен, из неоткуда появляется девица в молочном кимоно, красной лентой в волосах и такого де цвета зонтом. Она выглядит точно также, как и в первую встречу — заинтересованно, но в то же время с усмешкой на лице и ставшим привычным прищуром тёмных глаз. Поступь девушки воздушная, не такая шумная и бойкая, как прежде, словно та находится у себя дома, а деревянные сандалии буквально парят над снежным покрывалом, потому как даже скрипа не слышно. Одежда красиво развивается с каждым её шагом, обтягивает бедра и обнажает светлую кожу на запястьях и икрах. — Рада видеть тебя, бедовый, — воодушевленно щебечет та, останавливаясь ровно под вратами и не выходя за их границы. Лисица, что всё это время скакала у его ног, стремительно рвётся вперёд, в два длинных прыжка оказываясь у ног Иизу и укладываясь в клубок у них же. — Генко*, как давно я тебя не видела! Ты похорошела за годы, что мы были в разлуке. Шубка так и лоснится, а хвост какой изящный! — нахваливает та хищницу, вовсе не замечая удивленного лица мужчины. — Ты сказала, её зовут Генко? — уточнил он, подняв одну бровь. — Да. Генко — чёрная лисица. Дух, если так угодно. Тебе повезло, что именно она нашла тебя и привела сюда. Её сестрица, Бьякко, не так сговорчива с людьми, и могла просто бросить замерзать у подножья, — улыбаясь, шепчет Иизу, а мужчины по спине проходят мурашки. Духи, горы, загадки, циклы жизни, отсутствие какой-то памяти о себе… Что происходит вообще? Как давно он свихнулся и насколько всё серьёзно? — Ты буквально назвала лису лисой, — смеётся он, хоть это нисколько не кажется ему забавным. Воспаленное сознание цепляется за малейшую доступную и понятную ему деталь, переворачивая с ног на голову и наоборот, а затем отказывается воспринимать какую-либо ещё информацию. Ему кажется, что голова вот-вот лопнет от перенапряжения. — Можешь назвать её так, как угодно будет тебе. Суть от этого не поменяется. Лиса останется лисой, человек останется человеком. — Что ты имеешь ввиду? — не понимая, спросил тот. — Прекрати бежать от себя. Прекрати чертить грань между собой и другими людьми. Ты — не особенный. Ты — всего лишь человек, так живи как полагается, а не под чужой шкурой! — всплеснула руками девушка. — О чем ты… — начал было тот оторопело, как Иизу очередной раз перебила его: — О чем, о чем… О тебе. Кто бы ни стоял перед тобой — ты стремишься сохранить дистанцию и следишь, чтобы никто не смел приближаться больше дозволенного. Ты ведёшь себя, подобно дикому зверю, в ком нет доверия к людям. Но ты — человек, самый обычный, и не должен забывать об этом. Ты остаёшься одиноким, даже тогда, когда вокруг тебя так много людей, что лелеют себя надеждами и ждут, пока ты распахнешь им свою душу. В конечном итоге, ты будешь разочарован ещё больше, когда те уйдут. Такой ли ты жизни хочешь для них? На такую судьбу ты готов обречь нас? — внезапно, по щекам девушки скатились слезы. Те выглядели подобно льду — кристально чистыми, сияющими в окружении красных фонарей и до боли горькими. Почему эта надменная девица с таким знакомым и нет ему лицом плачет? Из-за него ли? — Перестань лить слезы, — фыркает он, отворачиваясь и пряча руки в широких рукавах рубахи, сцепляя пальцы под грудью. Ему тяжело видеть, как по молочному детскому лицу скатываются горошины слез, падают с подбородка в снег и исчезают в нём. — Твоя боль — и наша тоже. И чем больше ты топишь её в себе, тем хуже нам, — сиплым голосом изрекает она, утирая рукавами лицо и тут же принимая прежнее выражение лица на себя. — Что же… Перейдём к делу? Ты нашёл ответ на мою загадку? — Нет, — честно отвечает он. — Тогда зачем ты пришёл сюда? — удивлённо хлопает глазами Иизу. — За ответом, — решительно говорит он, глядя прямо в прищуренные глаза. — И что же ты хочешь знать? — заинтересованно спрашивает девушка, присаживаясь перед хищницей и почесывая ту за ушком, словно она была каким-то домашним зверьком. Опять. — Как это место связано со мной? — прямо спрашивает мужчина, подходя ближе. — Ох… — выдыхает она. — Боюсь, мой ответ тебе не понравится. — Говори! — Ты — и есть это место. Каждый лепесток, каждая снежинка, каждое живое существо — всё это ты. Мужчина закусывает губу, резко останавливаясь. Он — это место. Значит, серое и безмерное небо действительно было под стать ему самому? А кровавая дорожка из лепестков? Высокие безмолвные клены? Величественная в своём умиротворении гора? Всё это он? И даже эти двое, Генко и Иизу, и есть он? — Как твоё имя? — спрашивает мужчина. — Иизу. — Полное имя? — Иизу. — Не ври мне! — цедит он сквозь зубы. — По пути сюда, я видел табличку о том, что мы находимся на хребте Иизуна! Значит, и твоё имя звучит также? Ты — Иизуна? А Генко? Как её зовут?! — Генко — чёрная лисица. Дух, в чью честь ты унаследовал имя, — разводит она руками, хитро глядя на мужчину снизу вверх. — Лиса, чьё имя ты носишь с гордостью. — Изуна, — внезапно выдыхает человек, переводя взгляд на хищницу. Та мгновенно встрепенулась, поднявшись на лапы и метнувшись к нему. — Твой ответ? Какое имя носят горы, ласка и лиса? — Изуна, — повторяет тот шепотом, присаживаясь на корточки и заглядывая в жёлтые любопытные глаза. — Моё имя. И ваше. — Именно! — радостно взвизгивает девушка, подходя к Учихе и бросаясь тому на плечи. — Ты такой молодец! Я знала, что не оплошаешь! — Полегче, — ворчит Изуна, сбрасывая с себя женские руки. — Ты вспомнил хоть что-нибудь? — тут же спрашивает она. — Смутно. Помню образы, мелькают какие-то воспоминания, но ничего конкретного не могу сказать. — Бедовый, — выдыхает подросток, присаживаясь напротив. — Не буду уточнять как и почему, но та девица, что с розовыми волосами, взялась за тебя крепко и решила привести в порядок. Однако что-то пошло не так. Тебе стало внезапно так плохо, что ты рухнул прям на месте. Что было дальше — не знаю, сам понимаешь. Проще говоря, ты находишься в отключке всё это время. — Настолько всё плохо? — невесело хмыкнул он. — Да. Но мы с Генко поможет тебе вернуться! — Это каким это образом? — Если ты считаешь, что мы — плод твоей фантазии, то ошибаешься. Да, по сути, мы одно целое. Но не забывай, что имя, что дано тебе от рождения, связано с духовной силой. Те, кого нарекают подобными, неотъемлемо связаны с теми самыми духами, с которыми они делят имена. Мы с Генко в их числе. — А ты, я так понимаю, ласка? — с сарказмом уточнил он. — Да, а тебя что-то смущает? Ласка тоже хищник, между прочим! — Ближе к делу. — Нахал! — фыркает Иизу, надувая следом губы и отводя слегка обиженный взгляд. — Мы заключили сделку. И теперь, чтобы исполнить её до конца, ты должен пройти под вратами Тории, что делит миры божественного и человеческого. Совершенно один. — Ты ведь сказала что поможешь! — Моральная поддержка — тоже помощь. — Мелкая врунья. — Бедовый. — Стоп, — буркнул Учиха себе под нос, поднимая руку в предупредительном жесте и глядя на ласку исподлобья. — Какие ещё условия? — Тебя ждёт испытание, но я ничего о нём не знаю. Тебе нужно пройти его одному, чтобы вернуться в сознание. Но мы с лисицей будем рядом. Даже в самой не просветной тьме мы будем рядом — не бойся.