Под лисьей шкурой

Ощущать себя медленно сходящим с ума подобно зловонному болоту, что поглощает тебя медленно, мучительно. Сколько не старайся — исход один. Топь утянет тебя без сожаления, заставит задыхаться от нарастающего животного страха и скручивающей паники в груди и желудке, а после, когда вдоволь наиграется, заберёт в свою тьму. И Изуна, подобно потерянному зверю, уже пойман в вязкие тиски. Он чувствует собственное учащенное сердцебиение, карабкается, цепляется за удобно спущенные к трясине сухие ветви, но те со стоном обламываются из раза в раз, отбирая всякую надежду на спасение. Лапы лиса тонут в смрадной жиже, дёргаются наперекор судьбе, но каков смысл, если отвратное безумие так близко? Каков смысл его брыканий и попыток оказать сопротивление, когда проще принять свою участь и отдаться окружающему его безумию? Являйся он обычным человек, то непременно так и поступил бы. Но Изуна Учиха не смиренный трус. Он дерзкий, непреклонный, не боящийся показать зубы самой судьбе, дикий, подобно духу, чьё имя он носит с гордостью. И если ему и суждено сойти с ума, то бороться он будет до самого конца. В тускло освещенной ванной комнате Изуна неотрывно глядел в собственное отражение. Таким ли он себя помнил? Таким уставшим, с проявившимися под глазами темными пятнами, отросшей почти до кончика носа растрепанной чёлкой и каким-то неясным блеском в глазах, словно он погружался в какое-то сумасшествие. Посеревшая от недосыпа кожа, что, как ему казалось, обтягивала чужой скелет, была верным признаком его измученного состояния. Даже своё лицо ему виделось неправильным, с кучей погрешностей, будто его слепили из детского пластилина на скорую руку и понадеялись, что подмены не заметят. Черты лица были слишком острыми и угловатыми, щеки впали, напоминая о каждом пропущенном приеме пиши за последние дни, и само его тело стало каким-то неправильным: Учиха и ранее не являлся обладателем списанного с обложек журналов тела, но сейчас, когда к его привычной худобе добавились и выступающие нижние ребра и острые кости таза, стало совсем не по себе. Или же он не проваливается в помешательство, ища не состыковки в своих воспоминаниях и здешней реальности, а сам себя довёл до такого? Могло ли так случится, что из-за испытываемого стресса им в детстве, Изуна выдумал себе ту самую маленькую сестру, что являлась для него почти путеводной звездой и дарила необходимое ощущение теплоты и заботы? — Я точно свихнусь скоро. При любом раскладе, — мрачно заключил Учиха, снимая с шеи мягкое полотенце и взъерошивая тёмные волосы. Думать о ненадежности своих воспоминаний ему не так уж и хотелось, понимая, что таким образом он сам себя загоняет в угол. Но и мириться с подобным было сродни предательству. Предать самого себя и попытаться жить как прежде — куда хуже, чем попытаться найти выход из сложившейся ситуации. Или же попробовать убедить себя в том, что всё случившееся — его разыгравшееся воображение. Следующим днем обстановка не изменилась. Комната по-прежнему казалась знакомой, но незнакомой одновременно. Мебель, которую он мельком осмотрел в первый же день а после успешно игнорировал, теперь казалась чужой. Углы стола казались неестественно острыми, а прямые линии на шкафу, что хранил в себе одежду хозяина, изгибались, формируя уродливую пародию лица из ужасов. Тени, отбрасываемые предметами, были неестественно длинными и зловещими, и это также ни могло не угнетать его. Хотелось хорошенько разнести здесь все: разворотить к чертям ставшую до боли в пояснице жесткую кровать, опрокинуть никчёмный шкаф с его мордой-линиями, что смеялся над ним в издевательстве, и самому рухнуть на пол, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Но вместо этого Изуна лишь больше закутался в одеяло и отвернулся к противоположной стене лицом, бросая свой взгляд на дверь. Там, за разделявшей его от целого мира деревянной перегородкой, разворачивалась целая жизнь, на которую ему хотелось плюнуть. Шаркали по бетонному полу чьи-то ботинки, тут же ступая на мягкий ковёр, что оказался здесь по велению старшего брата. Слышался женский тихий щебет, но тут же стихал, видимо, по вине того же Мадары, а после всё ненадолго стихало. Что происходило за стенами его комнаты — Изуна не желал знать, предпочитая своему прежнему любопытству темноту и тишину. И это его почти не беспокоило. Ему стало относительно комфортно за последнее время — в голове стих шум, мысли отошли на задний план, позволяя тревожному разуму наконец выдохнуть, а хозяину как следует выспаться и набраться сил. По крайней мере, так думал сам Учиха, испытывая надежду, что его общая подавленность и тремор в конечностях исчезнут к утру. Не исчез. Всё только ухудшилось. Его то ли знобило, то ли трясло, а в груди разрасталась настоящая чёрная дыра, что засасывала в себя всё, разрывая попавшие в её ловушку чувства на половине пути, а остатки сжирала и не давилась. Изуна ощущал, как вместе с ростом этой дыры — гибнет его личность. Но ничего не делал. Даже не пытался. Сил внезапно не прибавилось, как и настроения на дальнейшую борьбу. Его душили ледяные лапы, сковывали удушливыми путами из страха, бросали посреди лесной чащи и наблюдали издалека, желая скорой смерти. И выбившийся из сил зверь не сопротивлялся. Не скулил, не выл. Только смотрел с неприкрытой ненавистью во взгляде в темноту и ждал. Ждал своей смерти. — Можно? — постучала Сакура, заглядывая в комнату из-за двери. Ей никто не ответил. Изуна по-прежнему лежал в своей постели, не шевелясь и безотрывно глядя в точку на стене. Находясь запертым в своём сознании, Учиха игнорировал каждого входящего, не желая видеть и слышать всё, что находится за пределами его «территории». Страх сковывал сердце стальными тисками, напоминая, что всё это — либо его бредни, либо чья-то отвратительная шутка. Но кто он такой, чтобы бороться с целым неправильным миром, что доказывает ему каждый раз обратное? Не бывает фальшивого мира. Бываешь неправильный только ты. — Ты уже несколько дней ничего не ешь и не выходишь из комнаты. Что-то случилось? — тихо спросила Харуно, присаживаясь на край постели и задумчиво разглядывая лицо Учихи. Ответа по-прежнему не было. Мужчина даже не взглянул на неё, глаза его были сокрыты пеленой и выглядели пустыми. — Что тебя так беспокоит? — не унималась та. Отчаяние, сквозившее в её голосе, никак не действовало на застывшего мужчину. Несколькими днями ранее, когда Изуна впервые не вышел из своего убежища, Мадара решил самолично явиться к младшему брату и потребовать от него объяснений. Только тот также, находясь в каком-то исступлении, никак не реагировал на происходящее и смотрел в стену, редко моргая. В тот же вечер, Учиха запретил медику появляться в их «доме», лелея надежду, что всё пройдёт само, а глупая девчонка только лишние сплетни разнесет. Однако ничего не прошло, и тогда Мадаре пришлось отступить и позволить осмотреть и поговорить с братом медику. Харуно была вкратце проинформирована, потому со спокойной душой приняла новую задачу и поспешила приступить к её выполнению. Только почему-то её сердце екнуло в унисон открывшейся со скрипом двери. По телу прошлась толпа мурашек, волосы на затылке встали дыбом, словно та до ужаса чего-то испугалась, но бояться Сакуре было нечего. Никакой опасности, никаких страхов темноты и прочего. Так почему её грудь сдавливает только от одного взгляда на этого потерянного, некогда дерзкого и бойкого мужчины? — Мадара-сама переживает за тебя. Тебе нужно встать и поесть, — вновь обратилась к нему Харуно, собираясь с мыслями и чуть слышно выдыхая. Учиха вновь молчал. — Прошу, помоги мне понять что с тобой, — прошептала она с надеждой. Замешкавшись от очередной тишины в ответ, медик закусила губу и, поддаваясь какому-то наваждению, протянула к нему руку. Лицо Изуны ощущалось смертельно холодным, в то время как пальцы Сакуры обжигающе горячими. Дрогнувшая ладонь прижалась к впалой щеке, затрагивая подушечками пальцем линию челюсти,поднимаясь вверх и осторожно очерчивая выступающую скулу. Ей до безумия хотелось прикоснуться к Учихе, почувствовать собственными кончиками пальцев кожу, осознать, что Изуна ледяной не только внутри, понять его мысли, мотивы и цели. Ей хотелось прикоснуться к душе того, кто так напоминал Саске, которого она не прочь забыть и выбросить из своей жизни. Только всё куда сложнее, чем на первый взгляд. Погруженная в собственные мысли и ощущения от первогоприкосновения, она и не заметила, как на неё уставились сливающиеся с тьмой помещения глаза. Изуна слегка повернул голову, чтобы удобнее было смотреть, и глядел на девушку с непониманием и вопросом во взгляде, но что-то сказать не спешил. Её горячие пальцы ощущались непривычно, пугающе, словно та гладила его заточенными кинжалами, но в то же время до странного и неправильного приятно. Сложно признаться себе в том, что ты никогда ранее не испытывал: его касалась ни одна и ни две женщины, но подобное было впервые. Вопрос Харуно и то, как она в принципе сюда зашла, Изуна не слышал. Только чувствовал неясную тревогу на фоне, а после нежно-теплое прикосновение к своему лицу. Сколько он пролежал вот так, что она сама явилась к нему? Что такого должно произойти, чтобы Сакура, наплевав на свою обиду, так касалась его и не замечала пристального внимания? — Что ты делаешь? — прохрипел Изуна, испытывая дискомфорт в пересохшем горле. — Что? — хлопнула Сакура глазами, с удивлением понимая, что и сама ненадолго выпала из реальности и стоило бы за это извиниться. Ведь она пришла не для этого. — Воды, может быть? — заметила та, отмечая, как мужчина облизывает сухие губы. — Не откажусь, — утвердительно кивнул Учиха. В тот же момент, как Харуно рывком поднялась с его постели и стремительно удалилась из комнаты, он позволил себе тяжело выдохнуть и сесть на простынях. Мышцы спины и шеи ныли, их неприятно тянуло, не позволяя как следует двигаться, но Изуна в упор игнорировал боль в теле и попытался хоть как-то размять затекшие конечности. Пару круговых движений каждой рукой, поворот головой из стороны в сторону до желанного хруста и с тихим стоном потянуться вверх — и вот, он снова в строю. А то, что его трясёт как суку и желудок готов вывернуться желчью, это так, пустяк, не стоящий и доли его внимания. Ровно в тот момент, когда Учиха свесил ноги с кровати и уже хотел было встать, в комнату вернулась Сакура, держа в руках поднос с небольшой миской, из которой исходил пар, бутылкой воды и приборами. Девушка не метнулась к нему тотчас, хоть взгляд её и был осуждающим, предпочитая сначала избавиться от своей ноши, оставив ьу у прикроватной тумбы. — Рано ещё вставать. Если верить словам Мадары-сама, всё это время ты неподвижно лежал без еды и воды, потому ослаб и стоять на ногах без помощи не сможешь, — отчитала его девушка, возвращаясь к кровати. — Не неси чушь! — фыркнул Изуна, незамедлительно поднимаясь на ноги и делая шаг вперёд. — Я себя прекрасно… — не успел он и договорить, как ощутил усилившуюся дрожь по всему телу и то, как он внезапно ослаб. Конечности подвели его, подкашиваясь и позволяя своему хозяину полететь вперёд. И если бы не Сакура, что так вовремя оказалась рядом, он точно рухнул на пол позорно проехавшись по нему лицом. — Не будь таким упрямцем. Я хочу помочь тебе! — недовольно буркнула девушка, усаживая мужчину на кровать, хотя тот явно ожидал более грубого отношения к себе. — Разве это так сложно? Хоть раз можно послушать кого-то и сделать так, как просят?! — Воды мне лучше дай, женщина, — пренебрежительно бросил он, не желая признавать ошибку. — Ты… — сквозь зубы прошипела Сакура, всё же отходя от него на безопасное расстояние, но бросая в него бутылку с живительной влагой. Учиха поймал снаряд в полёте, быстрым движением руки откручивая крышку и припадая губами к горлышку, пока медик продолжала свою тираду: — Наглый, не воспитанный, напыщенный индюк! — Ты так добра, — усмехнулся Изуна, отставляя бутылку с водой. — Ещё не поняла, что все Учихи — не сахар? — Ты самый гадкий из тех, кого я знаю! — не унималась она. — Даже хуже Саске? — хмыкнул он. Сакура на несколько долгих секунд замолчала, опуская глаза и что-то прокручивая в своей голове, не решаясь дать чёткий ответ. Она была готова поспорить, что с этим Учихой не сравниться никому. И даже изворотливый и местами излишне дерзкий Изуна терялся на его фоне. — Прости. Я не должна была так говорить о тебе, — выдохнула Харуно, поднимая на него свой взгляд виновато-изумрудных глаз. — Я подумаю над твоим предложением, — уже спокойно заявил тот, стирая с посеревшего лица прежнюю озорливость и выпуская на него накопившуюся усталость. — Хочу побыть один. Не могла бы ты? — Нет. Я приведу тебя в порядок и ты пойдешь к своему брату. Всё ясно? — упирая кулаки в бока, спросила Сакура, но тон её напоминал скорее командирский, не принимающий неповиновения. — Понял, — сухо ответил Изуна, подтягивая к себе поднос. После скромного обеда или ужина — он окончательно потерял ощущение времени и пытался безуспешно вклиниться в новый цикл — Саку изъявила желание отстричь мешающую Учихе чёлку. Он сначала воспротивился подобной идее, пока сам не заметил, что постоянно пытается убрать чёрные локоны с глаз, дергая головой или пальцами. Потому очередной раз сдался этой яркой и странной девушке. — Только не дергайся, — причитала Сакура, сидя напротив Изуны, и подцепляя кончики волос ножницами. Она была так сосредоточена на своём занятии, что не заметила, как её в очередной раз в упор разглядывают ониксовые глаза, нисколько не стесняясь своей прямоты. Несколько коротких движений тонкими пальцами, пара чуть грубых, и Харуно наконец подняла на Учиху свой взгляд. Они встретились глазами вскользь, но этого хватило, чтобы она утонула в его тьме, захлебываясь в пленяющем отчаянии, что исходило от его натуры, а он только усмехался, разглядывая вечерние поля, что озарялись летним уходящим солнцем, грелся под его лучами. — Почему ты так смотришь? — шёпотом спросила Сакура, не в силах отвести взгляд и продолжить свое занятие. — Потому что хочу смотреть на тебя,— наперекор его собственным действием, сознание кричало. Билось, разрушало всё изнутри, верещало и просило оттолкнуть девицу, напоминало, что всё здесь фальшивое, но… Но почему-то именно она казалась ему настоящей. Только почему? — Ты выглядишь задумчивым, — заметила Харуно, легко касаясь пальцами тыльной стороны его ладони. Он попытался отдернуть руку, прислушиваясь к внутреннему голосу, но что-то явно шло не так, ведь собственные пальцы сжимали её в ответ. Жадно, с надеждой сжимали, пока он, на удивление, сбивчиво шептал свой вопрос: — Ты настоящая? Скажи, ты настоящая или тоже фальшивка? — в его голосе звучало ставшее явным отчаяние, словно тот уже долгое время боролся и был на грани поражения. Подобные перемены во всегда одинаково язвительным и дерзким мужчиной, что не боялся, казалось бы, ничего, пугали саму Сакуру и та даже попыталась выдернуть руку, но ей не позволили. Маниакальный блеск в глазах Учихи разбивался и исчезал, стоило Харуно заметить общую картину: и его голос, и его тело дрожали. Лицо выглядело почти умоляющим, как у ребёнка, что потерялся в толпе и не мог найти своего родного человека. — О чем ты? — переспросила Харуно, касаясь свободной рукой мужского лица. Это подействовало на него успокаивающего, потому хватка заметно ослабла. Ледяные пальцы продолжали держаться за её горячие, в надежде то ли согреться, то ли проверить её реальность. В какой-то момент, Сакура поняла, что ему отчего-то страшно и раскрыть свои истинные чувства Изуна решил именно перед ней. Отталкивать его сейчас или же позволить разразится очередному скандалу означало потерять ту странную связь, что образовалась между ними и к которой она так стремилась всё это время. Почему ей так важно было быть около этого мужчины? Потому что когда-то так приказал Мадара? Нет, вовсе нет. Это было что-то другое. Что-то, что двигало ею на протяжении всего этого времени. — Я настоящая, Изуна. Настоящая, — твердила девушка, сдвигая чёлку в сторону и проводя пальцами по виску. — Не знаю, что тебя так тревожит, но я — Харуно Сакура, подчиненная твоего старшего брата. — Его взгляд — пронзительный, но в то же время обжигающий, непомерно тяжёлый, её — мягкий, спокойный, понимающий, словно материнский. Учиха прикрыл глаза, ощущая как веки тяжелеют, и наклонился вперёд, прижимаясь лбом к плечу девушки. Его прошибла одна простая истина: если хотя бы Сакура настоящая, то переживать ему более не о чем. Достаточно знать, что он здесь не один. Даже если это не так, и она просто ощущает себя реальной. Даже если это означает врать самому себя, но ощущая стороннюю поддержку и понимание. Сакура — уверенность в завтрашнем дне, счастливая улыбка, аромат спелой вишни, согревающее и осторожное прикосновение. Он — лед в бокале с виски, сигаретный дым, оставленные без ответов вопросы, дикость и непокорность. С ней не так уж и много проблем, как казалось в начале. Сакура — надежда и вера в светлое и далёкое, чего ему так не хватало всё это время, в то время как сам Изуна про нестабильность и страх. Они до ужаса разные, словно две полярности, что желают притянуться друг к другу, но всё время отталкиваются. И это напряжение между ними, что наконец спало ненадолго, вновь появилось, стоило только Учихе протянуть вперёд руки, сгребая девушку в охапку и прижимая к себе, неустанно продолжая лежать лбом на её плече. Немного неуклюжее, грубое, но одновременно с тем такое чувственное объятие заставило её охнуть. Сакура сидела на бёдрах мужчины, крепко прижатая, но без болезненных ощущений. Ей бы сесть поудобнее, перестать выгибаться дугой в спине и цепляться ногтями за его осунувшиеся плечи, но нарушать подобный интимный момент, что явно ещё нескоро повторится, она не хотела от слова совсем. И плевать, что поясница ноет от неудобной позы. Главное, что Изуна наконец смягчил свой отвратный нрав и показал, хоть и мельком, свою душу. — Ты так из-за Обито-сана переживаешь? — решила уточнить она, ловя момент. Конечно, будь это реальный Обито — он бы переживал. Но ситуация сложилась совсем иная. Изуна не знал во что ему верить, как ему жить и главное жив ли он вообще. Что, если этот мир является его персональным Адом за все грехи, что тот совершил за всю свою короткую жизнь? Тогда всё становится на свои места — чужак с лицом Мадары и неполной его памятью, внезапно сгорающий в болезни Обито и Сакура. Недостижимая, но по-прежнему желанная. И что он должен ей сказать? Эй, Сакура, а тебе не кажется, что этот мир фальшивка? Тогда она точно сочтет его психом. Он, конечно, и сам сомневался в своей разумности, но пока ещё не совсем обезумел, чтобы выливать на неё подобное. Но Учиха знал — попытайся соврать, и эта девица тот час раскусит тебя. — Я не знаю что мне делать. Всё кажется нереальным. Весь этот апокалипсис, война, Обито, что на грани жизни и смерти. Это кажется злой шуткой, игрой, но не реальностью, понимаешь? Понимаю, что должен бороться, но сил нет. — Относительная, но правда. Даже придраться не к чему. Изуна повернул голову набок, тяжело выдыхая Сакуре в шею и открывая глаза. Хотелось бы сказать больше, дать волю своим чувствам и позволить им вылиться в словесный поток, но вышколенная натура Учихи не позволяла стать чрезмерно болтливым, хотя иногда и хотелось. — Если время от времени отдаваться течению, сердцу станет куда легче, — ободряюще промолвила Сакура, пальцами приглаживая выбившиеся темные пряди волос. В этом касании было столько нежности и теплоты, что Изуну сначала дёрнуло от непривычных ощущений. Он словно задыхался, пока её ставшие до невозможности мягкими руки гладили его по голове, а сама Сакура что-то тихо бормотала себе под нос. Изуна ощущал себя маленьким ребёнком, нашедшим долгожданное тепло и нежелающим его отдавать. Вечером того же дня Харуно вновь появилась на пороге его комнаты. Изуна в это время сладко дремал, ранее расслабившись под успокаивающими руками девушки, но на её тихое появление всё же отреагировал и незамедлительно открыл глаза. Шестое чувство всегда подсказывало ему, когда кто-то предпринимал попытку подкрасться к Учихе, и Сакура не стала исключением. Разве что не получила в лицо летящий снаряд в виде подушки, которую он обычно использовал для самообороны от временами надоедливого Мадары. Харуно тяжело вздохнула, входя в помещение. Её что-то явно беспокоило, но делиться новостями она не торопилась. Потому первым решил заговорить сам Учиха: — Что произошло? — Пока ничего. Вот думаю, как я тебя в ванну потащу, — буркнула девушка, явно недовольная этим фактом. Отчего-то Изуна решил, что это проделки того же Мадары, но к чему такие сложности — неясно. — Хочешь вместе принять ванну? Ками, ты такая нетерпеливая, — усмехнулся Изуна, садясь на постели и тут же опуская ноги на пол. — Не переживай, сам дойду. Я уже не маленький мальчик. Или тебе всё же хочется продолжения той ночи в душевой? — И кто из нас ещё извращенец, — закатила глаза Сакура, предвкушая очередной провал, когда мужчина попытался подняться с кровати. Снова безуспешно и безудержно. Снова в те же худые, но отчего-то крепкие руки. — Моя спасительница, не рухни вместе со мной, — тихо рассмеялся Якудза, расслабляясь и повисая на медике всем весом. — Ты что, тонну весишь? Идиот, мне тяжело! — пискнула Харуно, пытаясь удержать Учиху. — Да стой же ты, черт возьми! — Не ругайся, милая леди. Злость тебе не к лицу, — промурчал Изуна, явно наслаждаясь ситуацией. Когда же щеки Сакуры стали стремительно краснеть от едва сдерживаемого гнева, он выпрямился, позволяя медику лишь поддерживать его, а не пытаться удержать. — Давай, веди меня. Харуно что-то буркнула себе под нос, но просьбу всё же решила выполнить. Если этот почти приказной тон, что часто мелькал в его голосе, можно считать просьбой. Учиху же ситуация изрядно забавляла. По сути, он действительно мог дойти сам: медленно, но верно, двигаясь по стенке, но дополз бы к чёртовой ванной комнате. Однако над девушкой пошутить ему хотелось больше, потому он охотно пару раз оступился, ощущая на своей талии сжимающиеся тонкие пальцы. Он точно уверен, что Сакура не думала о том, что будет дальше. Ведь как едва переставляющий ноги человек — по её же мнению — должен залезть в ванну без посторонней помощи? И это он молчит про то, что ему нужно быть абсолютно раздетым. Изуна предчувствовал лёгкий привкус скандала вперемешку с девичьим смущением и наслаждался обратным отсчетом в мыслях до катастрофы. — Что, прости?! — ошарашено переспросила Сакура. — А что? Разве в ваши услуги не входят подобные нюансы? — засмеялся Изуна, не сдерживая себя. Впервые за столько лет ему было настолько весело. Всё же бесить девицу куда интереснее, чем он предполагал. — Ты совсем из ума выжил?! Мне, может быть, ещё и помыть тебя? — Буду не против. — Да иди ты знаешь куда, чёртов извращенец! — взвизгнула Харуно, тут же отпуская Учиху и бросаясь к двери. Изуна же, найдя опору в лице раковины, только проводил Сакуру взглядом, теряя к её персоне всякий интерес. Бегать за ней и просить остаться он не собирался. Справиться он и сам в силах. И только тот собирался стянуть с себя налипшую грязную футболку, как девушка решительно замерла. Она стояла перед дверью, не решаясь открыть её и сбежать, долго думала над чем-то, пока сам Учиха удивлённо разглядывал её прямую тощую спину, скрытую под бежевым кардиганом. — Почему не уходишь? — спросил Изуна. — Я — врач, — только ответила Сакура, разворачиваясь к нему на пятках лицом и глядя прямо в глаза. В её взгляде пылала томительная и профессиональная уверенность. Всех тонкостей врачевания и обучения медицинского персонала он не знал, но точно был уверен, что те видали вещи и похуже, чем обнажённый и исхудавший Изуна. Какое-то время ходили байки, что студенты медицинского разделывают ещё живых лягушек, смотрят на их внутреннее устройство и после зашивают обратно. Узнавать так ли это будет слишком абсурдным в подобной ситуации, но он точно запомнит этот вопрос и обязательно задаст его, когда обстановка станет более благоприятной. — Это что-то меняет? — спросил он. — Да. Ты — мой пациент, и мне нужно о тебе позаботиться! — бойко протараторила она. От прежнего смущения не осталось и следа. Сакура выглядела оживленной, почти сияющей жизнью и верой, словно та была только окончившей университет девушкой и верила в открывшиеся для неё дороги. Жаль, что крылья таких людей вырываются со скулежом, кровью и болью. И ломает их никто иная, как суровая жизнь. — Пожалуйста, присоединяйся, — хмыкнул Изуна, держась за раковину и присаживаясь на край ванны. Футболка оказалась брошена на пол, оголяя выступающие нижние ребра, кубики пресса и косые мышцы живота. По его руке всё также взбирался тигр, раскрыв клыкастую пасть и заглядывая, кто посмеет взглянуть, в душу. Широкие плечи осунулись, делая мужчину меньше, чем есть на самом деле, а сам цвет кожи казался болезненным. Но даже в этой худобе и болезни Сакура видела, насколько сильный и свободолюбивый дух заключен в этом теле. Не отличаясь атлетичным телосложением, Изуна всегда и везде выходил победителем. Если он не мог вырвать победу собственными силами — забирал её хитростью и собственным умом. Даже в тот день, когда его избивали трое охранников, а он беззвучно принимал их удары, Сакура ощущала насколько они разные по положению. И пока лис выжидает, шакалы пируют на своих же костях. Но лисы звери хитрые, мстительные и злопамятные. Они напоминают домашних кошек — те же повадки, у каждого свой характер и отличная память на лица тех, кто посмел причинить им вред когда-то. И Изуна не был милосерден и добр ко всем, хоть часто и отшучивался по этому поводу. Нет, скорее наоборот. Если ситуация была не в его пользу — стерпит и промолчит. Но как только почувствует привкус расплаты на кончике языка, сразу же преступит к действиям: выловит каждого трусливого шакала по одному, вырвет ему хребет, а после бросит умирать, непременно наблюдая за мучительными мгновениями и последним вздохом несчастного. — Долго так смотреть собираешься? — с усмешкой спросил Учиха, наклоняясь вперёд и заглядывая в глаза девушки исподлобья. Эта деталь показалась ей настолько изумительной, не смотря на свою простоту, и мучительно-томящей, что Харуно судорожно вздохнула, но послушно подошла ближе. Теперь она была выше его. Смотрела сверху вниз, но только потому что он позволял. Позволял только ей, в этом она была как никогда уверена. Изуна, возможно, не дозволял этого даже родному брату, но почему разрешал глядеть на него так заворожённо лишь ей одной. Из-за этой мысли по спине и плечам прошлись ледяные мурашки, пытаясь отрезвить её, но произошло всё ровно наоборот. Холод по горячему телу только распалял, позволяя подойти ближе, замирая между его коленями, аккуратно сжимая его плечи своими пальцами. Взгляд Изуны подобен хищнику — не мигающий, цепкий к любым деталям, до тошноты пристальный и изучающий. Он, подобно дикому зверю, что нашёл свою добычу, выжидал удобного момента для рывка, но не спешил, осторожничал и позволял глупой мышке подойти ближе, будто забавляясь перед трапезой. Сакура силилась что-то сказать, только слова застряли комом в горле, а губы так и не разомкнулись, оставаясь сжатыми в тонкую линию. Её взгляд незамедлительно упал на почти белые губы Учихи, в надежде убедиться, что напряжен и он, но бесполезно. Это зацепило её ещё больше, когда она заметила расслабленную полуулыбку. Словно манящая ловушка, она действовала на Сакуру подобно гипнозу, из которого не выбраться. Ей хотелось незамедлительно проверить подушечками пальцев такие ли они мягкие, какими выглядят. Хотелось просто коснуться их. Коснуться его. Это заметил и сам Изуна. Её изучающий, слегка взволнованный взгляд из-под опущенных светлых ресниц, заставлял усмехаться, но всё же этого было недостаточно для действий. Он, бесспорно, заинтересован в ней, желал разгадать мысли и её саму, но одного лишь полуинтимного взгляда недостаточно, чтобы распалить его, как мальчишку. Ему мало, слишком мало Сакуры. — Хочешь что-то сказать мне, Харуно? — вздёрнув одну бровь, спросил Изуна. Он ожидал, что та по обычаю дернется, попытается отстраниться, хоть он и не удерживал её вовсе, но этот день был полон сюрпризов. Или сама девушка. Сакура буркнула себе под нос короткое «помолчи», чем точно взбесила мужчину, но тут же поспешила… Обескуражить. Удивить. Выбить землю из под ног. Пальцы, что всё это время сжимали мужские плечи, быстро переместились на щеки, чуть сжимая их и подтягивая к себе, чтобы следом ласково огладить выступающие скулы. Харуно колебалась лишь мгновение, а затем, отдаваясь неясному ей порыву, что ощущался таким мучительным и трепещущим одновременно, наклонилась к лицу Учихи, медленно накрывая его губы своими. Переполняющие эмоции вырвались наружу, сминая поочерёдно нижнюю и верхнюю губы Изуны. Противоречивые чувства накрыли обоих, а после ушли на задний план помутившегося сознания, когда его крепкие руки легли на точеную талию и притянули ставшее податливым тело к себе ближе. Сакура чувствовала, как разгорались её щеки от смущения, но не спешила останавливаться. Ей безумно нравилось, что Изуна отвечал на поцелуй, не оттолкнул со словами о её ненормальности, а позволил ей насладиться этим моментом их ставшим менее заметным напряжения. Она безоговорочно ненавидела себя за слабость, что испытывала перед этим мужчиной, но ничего не могла сделать, ведь он смотрел на неё. Совершенно загипнотизированная их внезапной близостью, Сакура не сразу поняла, что их поцелуй из почти невинного прикосновения перерос во что-то иное. Учиха жадно впивался губами в её собственные, перехватывал инициативу и удерживал ту одной рукой за бедро, а второй за затылок. От подобного ноги девушки подкосились и ослабли, но её предусмотрительно придержали, не позволяя рухнуть на колени. Какой была новая открывшаяся сторона Изуны? Доминирующей, но тихой. Страстной, но спокойной. Уверенной, но притягательной. И это возбуждало ещё больше. Ей хотелось знать больше, чувствовать глубже, взобраться к нему под кожу и взглянуть на себя его глазами, понять его эмоции и чувства. Но оставалось лишь ловить его горячее дыхание одними губами, кротко проводить кончиком языка по ним и вновь растворяться в этом сладострастном, наполненным потаенными желаниями поцелуе. — Изуна… — прошептала она, всё же отстраняясь и заглядывая в его чёрные глаза. Они и без того практически сливались с тьмой, что пугала её, но сейчас, сокрытые дымкой желания, они казались чернее ночи. — Нужно остановиться. Точно медленно разгорающимся, но стремительно взрывающимся фейерверкам, плавился сам Учиха. Он чувствовал каждой клеткой своего тела, насколько сильно желал продолжения, и это беспокоило и нет одновременно. В момент поцелуя ему наконец стали понятны свои собственные чувства, от которых тот всегда открещивался. Изуна не знал, обладает ли Сакура каким-то природным магнетизмом или специально изводила его всё время, но точно понимал, что попал. Идя на манящий запах легкой добычи, он сам угодил в ловушку другого хищника. Она пьянила. Чудовищно и завораживающе. Настолько, что ей хотелось сдаться. — Потерпи ещё немного, — прошептал мужчина, вновь притягивая её к себе. Мягкая, податливая, нежная. И только для него одного. Девушка тянулась к нему, подобно мотыльку, летящему на сияние вечерних огней. Жаль, но мотыльки умирают когда достигают цели. И Сакура тоже сгорит, когда он позволит ей подобраться к себе ещё ближе. Но останавливаться ему не хотелось. И эта минутная близость безоговорочно означала начало их конца.