Под лисьей шкурой

Изуна никогда не жаловался на свою жизнь. В детстве он несказанно был окружён любовью и лаской, хоть матери, как и большинство из его братьев, не знал. Все преграды и неудачи он встречал с высоко поднятой головой, никогда не защищался от них и искренне верил, что так и должно быть, ведь всё это только делало его сильнее. А сильным ему становится было необходимо. Как минимум потому, что тот являлся ребёнком Якудзы, и всегда он и его близкие находились под прицелом. Как максимум потому, что любил и дорожил каждый членом своей ставшей немногочисленной семьи и не желал более подобной судьбы никому из них. Единственное, что могло разворотить его изнутри, так это невесть откуда взявшаяся привычка к самокопанию и анализированию всего происходящего, в том числе и собственных действий. Сколь бы стойким, язвительным и непоколебимым он не казался снаружи, внутри него, с каждой зачитанной вслух смертью, разворачивался настоящий, всепоглощающий хаос, словно то было приговором для него самого. Ответственность за выживших легла на его плечи, висела над головой дамокловым мечом и грозилась срубить к чертям черепную коробку, если он не перестанет распускать сопли и не станет сильнее. И, чего греха таить, не один Мадара повлиял на ситуацию в клане, хоть Изуна и не любил отсвечивать, предлагая забрать все звёзды и достижения ему одному. Он не преследовал цели сделать клан лучше. Он хотел просто спокойствия и безопасности для своих ещё живых младших братьев, и справлялся с этим вполне сносно. Только вот черт их дёрнул поочерёдно, словно на помост, отправится в логово врага, ведь где-то кто-то сказал, что это чертовы Сенджу приложили руку к смерти их хоть и строго, но любящего каждого ребёнка по-своему отца. И сколько бы они со старшим братом не объясняли простые истины, сколько не вдалбливали в их, по всей видимости, пустые головы опасность, которая ждала их там, те всё равно ушли один за другим. И погибли хоть и за идею, за месть, но глупо. Даже с десяток вооружённых до зубов подчинённых, также отправленных на верную смерть, не смогли остановить или хотя бы помочь им. И Изуна, как по сценарию, винил только себя в их смерти. Ни проклятых Сенджу, с которыми они делят территории не первый год, ни Мадару, который оставил попытки остановить нерадивых братьев, а только себя. Недостаточно информации, недостаточно убедительно, недостаточно, всего было недостаточно, раз те всё же рискнули собой и проиграли. Но, даже на этом кровавом поприще, младший Учиха понял ещё одну простую, но отвратительную истину. Чтобы не говорил Мадара ранее, как бы они с братом не старались, смерть случается, даже если ты сделал всё, чтобы предотвратить её. И неважно, хочешь ты того или нет. Она заберёт своё, съест с костями каждого, кто стал её целью и не подавится. Удивительно, но после этого, между семьями не началась кровавая вражда, которая ожидалась и должна была оставить после города руины. Босс Сенджу предложил перемирие, и брат, неохотно, но согласился, ссылаясь на то, что пока это им выгодно. И вот эта выгода уже несколько лет терзает множество душ их клана, и в том числе самого Изуну. Мучает не физически, но морально. Многие из их людей даже спят, судя по откровениям, с ножом или пистолетом под подушкой, и оно понятно. Мало ли когда их конкурентов припрет и те решат перерезать весь клан к чертям собачьим. И сколько бы в простом люди не болтали о их благодетели и о том, что те оказывают финансовую поддержку детским домам или как-то стараются решить вопрос с наркоторговлей, они всё равно оставались такими же бандитами, что и он сам, чего греха таить. Изуна мог продолжать хоть в грудь себя бить, однако всё разбивалось о бессмысленность его действий. И голос в голове продолжал твердить: — Сколько бы не бежал, ты всё равно останешься преступником. Можешь хоть удавится, но ты всё равно живёшь и действуешь так, как научил босс. Хоть в обычной жизни онис Сенджу и не пересекались толком, но Изуна был наслышан о главных и известных личностях в этом семействе. Старший сын Буцумы Сенджу — Хаширама — был далёк от разборок — не так, как Изуна, а по-настоящему — и этих семейных драм, не курировал ни один из бизнесов, даже людей не увозил на пытки под покровом ночи. Был едва ли не святошей и в храм по утрам не ходил на службы для полной комплектации. То ли дело его младший брат — Тобирама. Он не был жаден до власти, на место престарелого отца не претендовал так активно, как тот же Мадара, но все же всю работу, что босс ему поручал, выполнял с отвратительной педантичностью и точно в срок. И слава у этого человека была не из лучших в общих кругах. Изуне даже «повезло» пару раз пересечься с Тобирамой, и впечатление те оставил неизгладимые. Равнодушным он ему не показался, скорее спокойным в меру своих эмоциональных возможностей. Но вот взгляд, которым он смотрел на каждого, кто хоть как-то походил на Учиху… Глаза вырвать этому бездарю хотелось безумно. На секунду мужчина даже ловил себя на мысли, что обдумывает план на одного человека как это желание претворить в жизнь и не сдохнуть следом. Однако эти мысли были похоронены тут же, как и любая другая, где фигурировал седовласый не по годам Сенджу и нож, который ему достался от отца. Который он, кстати говоря, сейчас сжимал под толстовкой, пока какая-то личность, что пыхтела едва ли не под самым ухом, желала поживиться чем-то с «несчастного и худющего парнишки». Таким он выглядел со стороны, особенно облаченный в эту мешковатую и порванную местами одежду. Высокий, худой, с «диким» взглядом юнец, что держался ото всех особняком и ни с кем толком не болтал. Разве что тот был замечен пару раз в компании прелестного медика, но тут его положение спасал длинный и острый язык, которым он активно отгонял от себя лишнее внимание. Как и говорилось ранее, Изуна старался сильно не отсвечивать в криминальных кругах, и, по большей части, это играло ему на руку. Развлечение у него такое было, навлекать на свою задницу приключения, а потом видеть страх и мольбу в глазах тех, кто осмеливался бросить ему вызов. Одно чёткое движение и тот, кто решал покопаться в его скудных вещах, — труп. Никто и никогда не говорил, что его отсутствие интереса к делам якудзы и отстраненность являлись проявлением слабости. Учиха трусом и слабаком не был, просто не разделял взглядов отца и Мадары и не желал излишнего кровопролития. Безопасность семьи и его самого всегда была приоритетом. А более у него никого и не было. Да и не в его положении заводить посторонние привязанности. Ведь родня всегда под боком и, если будет необходимость, он отобьет эту опасность. Убьёт, разорвёт, растопчет, разнесет к чертям. А друзья или девушка не собаки, рядом быть всегда не могут и не хотят. Потому ещё с самого юного возраста он держался в стороне от всех. И даже будучи учеником элитной школы, где таких детей, как и он, было навалом, заводить новые знакомства он не спешил. Ненужное женское внимание тоже стабильно игнорировалось, ведь мало ли откуда ждать пули в лоб или ножа в артерию. Нет, он конечно законченным девственником не был, но про долгосрочные и серьёзные отношения речи и не было. А в это же время, тот, кто побеспокоил сон Учихи, вовсю рылся в чужих вещах и нисколько не испытывал смущения или стыда. И даже умудрялся ворчать себе под нос: — Тц, такой выскочка разодетый, а ничего за собой и нет. Изуна на это замечание самодовольно хмыкнул, чем привлек внимание воришки, а после повернулся к тому лицом и растянул губы в подобие улыбки. — Че, смешно тебе? Родители небось крутые были, дали тебе всё. Одет, обут вон. А как только пиздец произошёл в стране, так и сразу покровительства их лишился! — не унимался он. Учиху это насмешило ещё больше, потому он, не сдерживая себя, рассмеялся с толикой горечи. — Ты прав. У меня теперь никого нет. — Теперь засмеялся мужчина, наконец разглядев, что парнишка что-то с усердием сжимал под толстовкой. И, видимо, он решил узнать что же такого ценного у него там хранится, потому без зазрения совести потянул свои грязные лапы к нему. Тот даже что-то самодовольно буркнул себе под нос, но тут же осекся и отскочил назад, комично заваливаясь на пятую точку. Вдоль щеки, едва не достигая уха, красовалась кровавый, глубокий порез, напоминающий ухмылку. Немного не дотянул до знаменитой «улыбки Глазго», но ничего. Теперь лицо этого самодовольного наглеца украшает усмешка, которую он отвесил ему, попытавшись обокрасть. — Какого хрена?! Ты, сумасшедший ублюдок! Я задушу тебя собственными руками! — взревел мужчина, закрывая порез рукой, а второй старался дотянуться до своей «наживы». — Опрометчиво бросаться на того, кто уже единожды порезал тебя, — отчитал его Изуна, в этот раз замахиваясь и разрезая кожу на ладони. Из-за новой порции боли воришка взвыл и отполз подальше, чем привлёк к себе ненужное внимание. — Эй вы, тише! Тут люди спят! Это что, кровь? — начал было ругаться один из потревоженных выживших, но тут же испуганно уставился на развернувшуюся сцену: какой-то, по его меркам, малолетка с маниакальной улыбкой и ножом в крови сидит на тряпье недавно едва не откинувшейся старухи и от него отползает окровавленный мужчина, зажимая своё лицо и едва ли не хныча от боли. Это зрелище со стороны выглядело настолько пугающим, что проснувшийся даже вскрикнул, чем разбудил всех окончательно. И в стенах убежища начался настоящий хаос. А ведь Изуна просто-напросто защищал себя и свое скромное имущество. В один миг все переменилось с ног на голову. Паника, внезапно окутавшая всех близь находившихся к ним людей, разрасталась в геометрической прогрессии и распространялась по воздуху. Внезапно все, кто, как они полагали, находились в эпицентре опасности, повскакивали со своих мест и поспешили оттащить пострадавшего, а также просто отмахивались от Учихи, не желая даже дышать одним воздухом с ним. И было бы славно, если на этом все закончилось. Однако шум и тревожные перекрикивания разбудили не только мирных граждан, но и охрану, которая вообще-то должна блюдить за порядком круглые сутки, и единственного медика, которому по-быстрому всучили раненого мужчину. — Прекрасно. Хотел не привлекать внимание, а в итоге теперь его на годы вперёд. Молодец, Изуна, так держать. Если этот ублюдок где-то в других помещениях, пользуясь именем клана, то он точно знает что я здесь! — Учиха неспешно поднялся со своего места и, едва ли не прогуливаясь, зашагал в сторону взбудораженной охраны. Лучше сдаться самому и объяснить ситуацию в мирной обстановке, не крича ответные обвинения в сторону вора. Однако тех такой расклад не устроил, и оно ясно почему. Вымазанный в чужой крови, на них шёл человек с ножом, которым ранил бедного и несчастного. Неудивительно, что те приняли его поведение как угрозу и поспешили все втроём выбить лезвие из рук, а после скрутить. Один из них, видимо, самый амбициозный, но трусливый, решил ещё и добавить от себя, потому как двое напарников удерживали Учиху, он решительно пнул того коленом поддых и заставил опуститься на колени. Унизительно, ничего не скажешь. Мужчина даже закашлялся и сипло попытался втянуть спасительный кислород этого сырого помещения, ведь не ожидал подобного подвоха от блюстителей порядка. Хотя о чем может идти речь, когда сейчас каждый переживает за свою шкуру и находится в постоянном стрессе? Вот он и выходит таким образом, заставляя людей вести себя подобно зверью, не иначе. — Хаа, получи! — рыкнул охранник, отвешивая ещё пару крепких ударов, которые Учиха хотел было стерпеть, но в последнее время всё точно было против него. Иначе то, что происходило дальше, никак нельзя было объяснить. — Ты же Учиха, да? Без своего босса ты никто, верно?! Ничтожество, под юбку к мамочке наверное мечтаешь залезть сейчас, ха-ха! И Изуна не выдержал. Брыкнулся, что есть мочи, да так, один из охранников отпустил его на секунду, не ожидая такого, но этого было вполне достаточно. Достаточно для того, чтобы он мог вытянуть руку вперёд и, хватая слишком разговорчивого идиота за воротник, со всей дури припечатать носом о свое колено. Судя по хрусту, крючковатый нос этого бесстрашного был безоговорочно сломан. Его и без того уродливое лицо было залито кровью, и это выглядело в глазах юного Якудзы до невозможности смешно, потому тот победно усмехнулся и плюнул себе под ноги. — Как жаль. Ты так распалялся о моей мамочке. Я думал, что такой ублюдок сможет выдержать хотя бы такой слабый удар. — С-сопляк… — проскулил охранник, закрывая лицо руками и с ненавистью глядя на взбунтовавшегося парня. — Посиди в карцере, может там в себя придёшь! — и, как только он закончил своё предложение, напарники этого обмудка с разбитым носом потащили Изуну куда-то в глубь коридоров, куда никому не позволяли входить. Он даже не сопротивлялся, спокойно принимая свою судьбу. Только тихо посмеивался и чувствовал, как из разбитой губы сочилась кровь, а на щеке разрастался темнеющая отметина. Следующие две недели он тихо просидел в заключении. Только давящая атмосфера этого места не давала нормально соображать. Крохотная комната с влажными стенами, покрытыми плесенью и непонятной субстанцией, происхождение которой узнавать не хотелось уж точно. Единственным источником света, да и напоминанием о реальности происходящего, являлась небольшая решетка, нашедшая себе место примерно на уровне глаз якудзы. Оттуда доносился гомон жителей бункера, и среди них он едва умудрялся заметить едва слышимые перешептывания других таких же заключённых, как и он сам. К ним редко кто приходил, в основном заходила Сакура и приносила скромный обед: бутылка воды, миска пресного риса и такая же отвратительная лепешка. Ещё она осматривала их, как и полагалось по утрам, иногда обрабатывала раны под надзором охраны, которые они же и оставляли, но ничего сказать им не смела, хоть неким авторитетом и пользовалась. К самому же Изуне медик не заглядывала ни разу. Только передавала еду через охрану и на этом её забота или работа заканчивались. По всей видимости, теперь она избегала его и то было как нельзя правильным. В какой-то степени мужчина даже был рад этому, ведь теперь никто не действовал ему на нервы, а девица, слава Ками, увидела его настоящее лицо и поняла, что связываться с Учихой себе дороже. — Никогда и никому. Никакого подчинения. У меня есть я сам. Я — Учиха, и этого достаточно, чтобы никто не сломил меня. — как мантру крутил в голове он эту мысль каждый раз, когда дверь его камеры открывалась, а после в неё проникали всё те же трое охранников. И тот самый, что стоял со сломанным носом, но не растерявший самодовольства, скалился и приказывал своим напарникам держать юного Якудзу, пока тот будет забавляться. Все эти игры заканчивались одинаково — Учиху избивали самыми унизительными методами, а он молча терпел, чем бесил своих надзирателей ещё больше. Они иногда даже менялись, когда обмудок с кривой физиономией выдыхался, и все начиналось по новой. Захлебываясь собственной кровью, обливаясь потом, Изуна стискивал зубы и терпел до конца, пока им не надоедало и те не убирались восвояси. Благо это происходило не так часто, как могло показаться, и раны успевали затягиваться, как на бесхозной собаке. Но сегодня эти трое слишком увлеклись процессом. Очередной удар поддых, выбивающий кислород из лёгких, заставил Изуну всё же сипло простонать, а после едва ли не откусить себе язык за такое проявление слабости. Эта маленькая деталь только раззадорила надзирателя, потому тот понял, куда стоит бить для нужного эффекта, и продолжал отбивать ребра Якудзе, параллельно фыркая на него: — Тебе нужно только попросить прощения, мелкий засранец! И тогда, быть может, я перестану считать твои кости! — очередной пинок по грудной клетке, и в глазах младшего Учихи внезапно потемнело настолько, что тот перестал соображать хоть что-то. Размытые, затемненные образы двигались до ужаса медленно, в то время как ворох мыслей в пульсирующей голове не унимался и пытался вызвать к своему хозяину. Но единственное, что тот мог, так это спросить у себя самого кто он и почему здесь оказался, а также почему тело так нещадно болит. — Эй, ты отключился что ли?! — презренно усмехаясь, спросил охранник, хватая парня за волосы на макушке и дёргая вверх. Глаза Учихи действительно были покрыты мыльной плёнкой, словно бы тот вот-вот откинется из-за таких забав. — Гаденыш, ты!... Но не успел тот договорить, как сзади послышались шаги. Лёгкие, словно невесомое, но торопливые. Замок карцера несколько раз истошно простонал, а после и тусклый свет пролился на происходящий в нём ужас. Сакура, не теряя серьёзного и даже угрожающего вида, что-то говорила охране, и даже активно жестикулировала, но что именно она пыталась им донести — Изуна не понимал. Взгляд то сфокусировать он смог, а вот слух его подводил до сих пор. Словно сквозь воду он услышал короткое «есть», а после его измученное тело рухнуло на бетонный пол, выбивая остатки сил. Пришёл Учиха в себя, по ощущениям, достаточно быстро. Он всё также лежал в карцере, все тело нещадно ныло, доказывая, что все произошедшее не было сном. Но одна деталь значительно выбивалась из привычной картины — стены были освещены больше положенного, не смотря на то, что дверь была закрыта, а рядом, на коленях сидела та самая девица, которая, как он решил, решила игнорировать его. Ну как же иначе. — Проваливай, — буркнул юный Якудза и хотел было отбить руку медика, которая тянула к нему свои облаченные в латексные перчатки, как та в той же интонации прервала его: — Хватит. Ты и так достаточно наворотил за это время. — У нашей кошечки прорезались зубки, — тихо посмеялся мужчина и тут же пожалел о содеянном. Ребра стянуло так сильно, что он, на секунду показалось, задыхается. Однако это было просто следствие действий надзирателей и не более. — Молчи, иначе я отобью тебе последние живые участки тела. — Зеркало в это прелестное заведение, к сожалению, не завезли, потому оценивать всю старательную работу местных блюстителей порядка, что самоутверждались за его счёт, он не мог. Но беспокойство, которое бесцеремонно расползалось по лицу медика, говорило о многом, и он презрительно фыркнул, не желая принимать это за чистую монету. — Ты не похожа на садиста. — Тебе кажется. Когда перебранка исчерпала себя, Изуна — так уж и быть — позволил обработать свои синяки и раны. Он не был бы собой, конечно же, если не возмутился тому, что на него наносят какую-то вонючую мазь, но Сакура быстро пресекла эту попытку одним только взглядом, а затем, когда работа была окончена и она поднялась на ноги, тихо констатировала: — Утром я зайду. Осмотр обязателен для всех. — Ты сама меня избегала эти дни. — Будь готов. И да, вечером я тоже зайду. — Для чего? — Отведу тебя в душ и дам чистую одежду. — С прежней непоколебимостью в голосе поведала девушка. — С чего бы такая забота? — удивлённо уточнил Учиха, но девушка уже выскользнула из карцера, словно тут содержали самого опасного преступника мира. Удивительно, но Харуно не обманула. Она действительно зашла к нему утром, правда чуть позже обычного, так как помимо заключённых под стражу, ей было ещё необходимо осмотреть всех выживших гражданских в том помещении, а также проверить состояние чинушей, что, по всей видимости, скрывались в безумном множестве коридоров убежища. Ну и для явки к тем, кому «посчастливилось» оказаться в камерах, ей необходимы были бинты, мази и пара-тройка обезболивающих таблеток. Сакура не выглядела как человек, который разделяет подобные утехи и кто негласно примыкает к подобным людям. Она скорее всего была той самой девочкой в белых бантиках, с книжками и не угасшими надеждами на доброту мира. Жаль, но чаще всего у таких людей очки бились розовыми стеклами внутрь. И, видимо, медика это также успело задеть, потому как в ней что-то изменилось за последнее время. Прежний блеск в глазах сменился стальным отблеском, который было почти невозможно скрыть. Стала ли его выходка одной из причин таких изменений? Или он слишком много на себя берет? К сожалению или счастью, узнать напрямую он не мог, а гадать и более не собирался. Девушка проводила свой привычный осмотр, как и полагается. Только к рутинным обязанностям добавилась ещё и обработка свежих и застарелых синяков, которых с каждым снятым слоем одежды было всё больше и больше. Некоторые из них, сливаясь с предыдущими, превратились в огромные пораженные участки кожи всевозможных фиолетовых и зелёных оттенков. Они даже напоминали самому Изуне ночное небо или полярное сияние. Звучит ужасно, но ещё хуже это выглядело в живую. Благо хоть сама девушка не шарахнулась от него, как только тот снял верхнюю часть одежды. Помимо разрастающейся синевы на теле, её взгляду открывалась одна забавная деталь — яркая татуировка вдоль плеча, спускающаяся по руке вниз и заканчивающаяся на сгибе запястья. Забавная она от того, что, хоть Изуна и считался ребёнком Якудзы, и даже жил в отчем доме, членом группировки, по сути, не являлся, потому носить на своём теле такого рода модификации и доказательства силы его воли права не имел. Но вот заинтересованность в орнаментах на теле имела место быть куда сильнее, потому тот, как только достиг совершеннолетия, первым делом набил на руке цветастое изображение тигра с оскаленной пастью, что поднимался по горному хребту, окруженный сизыми облаками . Конечно, нагоняй от брата он потом тоже получил, но что было, то прошло. О содеянном он нисколько не жалел. А вот Сакура, оторопевшая на несколько мгновений и хлопнувшая ресницами, едва не подавилась воздухом. После того, как окоченение спало, она все же уточнила: — Ты?.. Точнее вы?... — И опять «вы», — раздраженно выдохнул Учиха. — Не совсем. Я принадлежу клану, но в их грязных делах не участвую. Поэтому выдыхай. Да и мой клан — не только про убийства и мошенничество. Но детям пока такие истории слушать рано. На этом разговор был окончен. Сакура, которая действительно забыла как дышать на несколько мгновений, скорее всего раздумывала о том, как и сколько раз она едва не лишилась жизни, а Изуны это только забавляло, потому тот откровенно издевался над девушкой — насколько это было возможно в его положении. Когда она покинула камеру, юный Якудза крепко задумался о своём положении. Он не хотел привлекать к себе лишнего внимания, срастись с гнетущей обстановкой в этом месте и сделать всё максимально тихо, но всё пошло наперекосяк, и теперь о нем, скорее всего, не болтал только ленивый. Да и в ближайшее время ему вряд ли выбраться отсюда. Скорее всего, если ситуация в мире устаканится, из карцера он поедет прямиком в настоящее заключение, и даже Мадара не сможет вызволить его оттуда. — Блядство, — мысленно заключил Изуна, оценивая ситуацию без прикрас. Он был в беспросветной, мать его, заднице. По уши в дерьме, можно сказать и так. И как теперь он, на милость Ками, должен искать того ублюдка, что перерезал всё его прошлое? Никак. Оставалось только надеяться, что этот самонадеяный трусливый мудак внезапно оглох, ослеп и сдох где-нибудь, и тогда даже руки не придётся марать. К этому дню он готовился годами. Ко дню, когда правосудие, наконец-то, восторжествует и будет вырезано на старой физиономии именами его близких людей, на которых тот посмел поднять когда-то руку. И было бы весьма неприятно, если этот сукин сын выживет, не смотря ни на что, а он сгниет здесь или в другом месте заживо. Кто точно заслуживал подобной участи, так это тот человек, кто пытался устроить переворот, а затем, поджав хвост, бросил на растерзание одного из своего товарищей, откровенно оклеветав того. И благо, что Изуна решил разобраться в этом всём сам, иначе та часть семьи так и продолжала выживать под напором старшего брата, который был до ужаса злопамятным, хоть старался открыто и не признавать это. Может показаться, что Мадара забыл события тех дней и отпустил, но нет. Внутри брата — он был уверен — до сих пор теплилась ненависть на них за всё произошедшее с его семьёй. Благо, что перед всеми этими ужасающими душу событиями они успели поговорить и выяснить, что Фугаку Учиху попросту подставили. Мадара, конечно, не стал извиняться перед семьёй почившего за свое поведение, поэтому отдуваться приходилось Изуне. Микото зла на братьев не держала и даже поблагодарила младшего наследника, что тот поверил ей и нашёл виновного. Именно тогда и зародилась его тихая месть, в которой, как оказалось, ему помогали все. Изуна выслеживал отрекшегося от клана Яширо, что откровенно пользовался всеми благами этого рода по сей день, хоть тот и лишился одного из пальцев за такой выбор и теперь вынужден был носить силиконовый имплантат, собирал информацию и просто наблюдал. Убить его быстро было слишком просто. Гораздо веселее было издалека доводить того до исступления и попадаться на глаза его людям, которые тут же сообщали о хвосте и спешили прятать своего хозяина. И пока тот варился в коктейле из страха и отчаянных попыток удержать свою шкуру при себе, юный Якудза отступал и позволял тому ненадолго выдохнуть. Довести, отступить, подарив мнимую свободу, а затем прикончить мучительным образом. Всё в духе ценящих гордость и узы Учиха. И Яширо, этот подлый трус, им никогда не являлся и не будет. Пусть хоть подотрётся своими бумажками, где напечатана эта фамилия рядом с его именем. Учихой ему никогда не быть. К вечеру дверь в карцере вновь открылась, и его это даже позабавило. Девчонка явно была напугана, узнав о происхождении и Изуны, и своего горячо любимого Саске-куна. Наверное, та была приезжей, потому как в этом городе только ленивый не знал о славе клана Учиха. Либо попросту не спешила развесить уши на подобного рода сплетни, что тоже было весьма удивительным. И так, когда на пороге появилась его очередная проблема со стреляющими глазками, он соизволил подняться, но с таким видом, словно это он делает ей одолжение, а не наоборот. Надо сказать, что хоть та и едва ли не тряслась подобно лепестку вишни на ветру, но пыл свой не растерял и даже сделала ему замечание, поторапливая. Хотелось бы знать чего стоила ей эта вылазка «преступника» и как она собирается ее отрабатывать, но спросить он так и не решился. Только кивнул, обходя девушку, едва не касаясь той в узком дверном проеме грудью, и двинулся в направлении душевых. Здесь, хоть и было влажно круглосуточно, но сыростью не воняло. Отнюдь, здесь было чище, чем в тех местах где содержались выжившие, да и пахло намного лучше. Душевые пустовали по обычаю, ведь в такое время — часы подсказывали ровно полночь — уже все спали, и даже богатенькие дяди и тети, что не пренебрегли привычной чистоплотностью во имя экономии воды, мирно сопели в своих койках. У них-то они точно были. Само помещение было не сильно просторным, вмещало в себя пять «кабинок», несколько раковин и отдельные санузлы. Кабинки, надо сказать, были оснащены обычными перегородками по сторонам, а вот вход в них никак и ни от кого не защищался. Так что увы и ах, но всё просматривалось отчётливо. Охрана же, да и многие здешние токсикозники, только рады были, разглядывая задницы симпатичных и не очень женщин. А если повезёт, то увидят ещё что-то. Конечно, те пытались разделять время банных процедур, мол сначала идут мужчины, потом женщины, но волновало это мало кого, поэтому пришлось смириться. И так, выбрав первую попавшуюся кабинку, Изуна наконец решил отпустить всё, что душило его последнее время, и расслабиться. Однако вопрос с одеждой по-прежнему оставался открытым, о чем он поспешил напомнить Сакуре, что устроилась надзирателем на полставки и пряталась в соседней кабинке. — Не переживай, я уже все подготовила. Учиха только промолчал, со спокойной душой снимая одежду и включая воду. Хлынувшие тёплые потоки сверху действительно помогли расслабиться, и даже боль в забитых мышцах и синяки не так уж и беспокоили. Простояв так какое-то время — буквально отмокая — он принялся намыливать чёрную копну волос заботливо оставленным небольшим флакончиком шампуня. — Почему ты мне помогаешь? Надеешься на снисхождение моей семьи в случае чего? — спросил мужчина. На самом де деле ничего такого он не имел ввиду, но удержаться и не поддеть девчонку он не мог. Какое выражение лица сейчас у неё было он не видел по объективным причинам, но явное недовольство в голосе проскользнуло. — Боюсь, что в нынешней ситуации такие связи и покровительства бесполезны. — Верно говоришь. Конечно, если ты не являешься боссом или кем-то важным для него. — А ты являешься? — Безусловно. — Тогда почему ты среди мирных граждан? — Не твоего ума дело. — Изуна огрызнулся, но поспешил прикусить язык и добавить: — Мне так удобнее. Теперь замолчала Сакура. Скорее всего раздумывала врет ли он и какова вероятность этого, но, видимо не найдя какого-то точного ответа, решила продолжить их диалог в другом русле: — Почему ты ранил того мужчину? — Напросился. — Ты всегда отвечаешь насколько односложно? — Да. — Учиха выдохнул, подставляя лицо упругим каплям, скатывающимся вниз и очерчивающим его уставшее тело. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? — Хочу верить, что на то была причина. — Прекрати быть такой наивной. В нынешнем мире нет никакой причины для того, чтобы кому-то разрисовать лицо и сделать уродом до конца жизни. — То есть, ты просто захотел и сделал это? — спросила Сакура. На это Изуна лишь вздохнул и, выждав почти что трагичную паузу, ответил: — Нет. Он пытался обворовать меня и был наказан за это. — Вариант сдать его охране ты не рассматривал? — что ответить на подобное он не знал. Учиха действительно не думал даже о том, чтобы поступить с воришкой как полагается. В семье, где все провинности наказывались сугубо физически, никто не научил его подобному. Никто не сказал ему, что дела можно решить и более мирным путем. Чувствовал ли он сейчас раскаяние или угрызения совести за свои действия? Абсолютно нет. По щелчку пальцев или по чьей-то указке он не изменится. Это нужно вырывать из него с корнем, Изуна и сам прекрасно знал. Но менять что-либо в новых условиях не собирался. Давать слабину — оказаться съеденным живьём обстоятельствами и более сильными людьми. — Саске совсем не такой… — по всей видимости, та надеялась, что из-за шума воды её слова останутся не услышанными, но ошиблась. И Изуна завёлся с пол-оборота. — Ты только сейчас поняла это? — Что?.. — Мы — разные люди. И там, где Саске боится вставить лишнее слово, я — отгрызаю руку по локоть и не давлюсь. Ясно тебе? — Да, — наверное впервые за всё время, он услышал в её голосе столько… Вины? Страха? Что это за тон? Возможно, она вообще жалеет, что связалась с ним. Когда мужчина закончил, он набросил на бедра торжественно врученное ему у самых душевых полотенце, и появился едва ли не у лица девицы. Смерив ту беззлобным, почти равнодушным взглядом, Изуна выжидал от неё обещанной одежды, но раскисшая донельзя девушка не обращала на него никакого внимания и просто смотрела под ноги, наблюдая, как мыльная вода расползается всё дальше. Она облокотилась спиной на скрипучую перегородку, абсолютно ничего и никого не замечая, и это сподвигло Учиху на своего рода забаву, которая неизвестно чем могла обернуться для него. Он подошёл чуть ближе дозволенного, наклонился вперёд и заглянул в самое лицо задумчивого медика. Этого вполне хватило, чтобы та отпрянула и несколько раз удивлённо хлопнула глазами, как всегда и делала, но не закричала, хоть он и был непозволительно близко к ней. К её сожалению и к счастью Изуны, отскочить уж совсем ей мешала та самая перегородка, на которую она опиралась, потому пути отступления у нее были почти перекрыты. И чтобы лишить девчонку их до конца, юный Якудза упёрся руками по сторонам от розовой макушки и заглянул той прямо в глаза. — Ты потеряла бдительность. — Констатировал он. — А ты слишком близко. — Опешила та. — Не нравится? — Учиха не сдержался, наблюдая за тем, как в глазах медика вновь бились страх и непонимание, потому решил додавить. Вопрос прозвучал скорее игриво, чем угрожающе, но Харуно это ничуть не успокоило, а ровно наоборот. Его ставка сыграла, и теперь девушка едва ли сдерживалась, чтобы не начать отбиваться или плакать с мольбами отпустить. Но ему вскоре надоело это, хоть он и видел в отражении мятных, переливающихся в свету тусклой лампы почти что изумрудами, глаз свои тёмные, с пляшущими в них чертиками, и он даже хотел было отстраниться, как внезапно ощутил неприятное жжение в самом ухе и поморщился, слегка опустив голову. Тогда же начала свое движение Сакура в его сторону. Он не знал, отдавала ли она себе отчёт в своих действиях, но сам же Изуна точно был «слегка» удивлён. Женская рука, кажущаяся ему едва ли не самой крохотной в мире, потянулась к нему и коснулась щеки, аккуратно растирая её подушечкой пальца. Ровно в этот момент на лицо Харуно упала капля крови, и он дёрнулся назад, прикладывая свою широкую ладонь к тому месту, где секунду назад была её рука. Отняв ту от щеки, он заметил на её шероховатой поверхности размазанный след багрового оттенка. Кровь, очерчивая теплые дорожки, стекала струйками теперь по шее и груди и ничуть не унималась. От этого вида ему стало не по себе. — Какого хрена… — вопрос, оставленный без ответа. Сакура тоже не знала причину, хоть уже и сталкивалась с подобным. Нана ответов ей не дала, а он и подавно не сможет объяснить в чем дело.