Млечный путь

Ни словом, ни единым жестом не выказывая собственного отношения к полученному им предложению, Уджи выглянул в коридор и повелительно взмахнул рукой. Цепочку торопливо вносящих блюда слуг он пропустил вперёд и даже дождался их ухода, только после этого позволив себе пройти к одному из футонов. Как раз он — тоже омега — единственный здесь опустился в кидза и выжидающе, терпеливо уставился в сторону Хонджуна. — Во-первых, это были наши, — не обращая на него ни малейшего внимания с сомнением ответил Юнхо Сан. — Может быть, кто-то купил их, но никаких ильсонцев мы не слышали и не видели. — «Наши» — это кто? — хмыкнул Юнхо, сильнее растягиваясь, словно бы напоказ, на коленях Хонджуна. — Шлюхи? Бросив в его сторону нечитаемый взгляд, Сан вновь вскинул ладонь к шее и, принявшись растирать явственно покрасневшую железу, возразил: — Халазийцы. Наши, с тупиков. — А, бедняки, — в отличие от Хонджуна ничуть не удивившись, кивнул тому Юнхо. «Тупиками» назывались не только в народе, но и даже среди знати дальние выселки чуть ли не в горах: дальше подниматься было некуда, поэтому тесные, узкие улочки заканчивались естественным образом. Если в начале их можно было ещё встретить каменные, хорошие здания, которые простояли бы ещё с сотню лет, то чём дальше, тем больше дома походили на выдолбленные в известняке гор пещеры. К изножью всё того же известнякового массива примыкал и бордель, но там ещё было лишь предгорье, нижнее, естественное плато подошвы гор, с древних пор заселённое людьми. С запада город растянулся портом, обнял пристанями морской залив, загрязнил лодками прибрежную зону; с северо-востока и юга подступала пустыня. Неизменно увеличивавшая количество жителей столица вынуждена была расти лишь на восток, по старой долине полувысохшей реки, да на север — в те самые горы. И если верхний город ютился на одном-единственном, не столь большом плато, ограниченный и защищённый одновременно естественным рельефом, то нижний рассыпался мелкими домишками по округе, словно лужа воды на трясущейся поверхности стола, растёкся везде и всюду, заполняя весь предоставленный природой объем. Если в верхнем городе уместился всего один рынок, то в нижнем, Хонджун знал, в данный момент их насчитывалось, пусть и меньших, но целых пять. Даже кладбище переносили уже на его памяти дважды, оба раза всё дальше в пустыню, отводя вместе с ним оросительные каналы и отбирая у песка всё новые и новые территории. Сам Хонджун не расслышал ничего особенного в речи нападавших, не увидел ничего в их расплывающихся в потоках воды силуэтах, но Сан с лёгкостью назвал даже район их основного проживания! Как? — Как? — повторил он вслух. — Что?.. — ненадолго растерявшись, Сан тут же осознал, о чём идёт речь. — По голосам услышал. Они же иначе говорят, конец слов глотают! Ты не слышал вообще, что ли, тогда, твоя светлость? Хонджун молча покачал головой. Что бы он там ни услышал из их разговоров, это дало ему лишь сиюминутный минимум информации, которого хватило только на пару не менее сиюминутных же решений. Сейчас бы он не сумел опознать бы ни одного из голосов, не то что вспомнить хоть какие-то особенные, отличающие их приметы. Новым вздохом сдавило и обожгло грудь, и оттого он не сказал совсем ничего, оставляя Уджи хмуро всматриваться в лицо Сана и явственно сдерживать накопившиеся вопросы. — Храм, — вступил Ёсан, до сих пор слушавший их с молчаливым интересом. — Вы упомянули Храм. Он цел? — Да вроде, — Сан пожал плечами. — А что? Ёсан коротко сверкнул глазами в его сторону. — Жаль, — отозвался он и замолк, оттягивая тем самым на себя всеобщее внимание. Очень вовремя, как показалось Хонджуну: неловко приоткрыв рот, он всё пытался делать глубокие, полноценные вдохи, но выходило с трудом. Словно не хватало сил, не хватало до сих пор воздуха, и оттого приходилось дышать слишком часто и мелко, будто навёрстывая те минуты в борделе, однако каждая попытка чем дальше, тем заметнее отдавалась острыми мурашками внутри его тела. Кто-то коснулся его руки, привлекая внимание. Вопросительно повернувший в его сторону голову Юнхо встревоженно хмурился. — Господин? — едва слышно позвал он, явно пытаясь оставить свой вопрос незамеченным остальными. — Может быть, лекаря? Вероятно, выглядел Хонджун совсем не так непринуждённо, как ему хотелось бы, раз даже заметил Юнхо. Или, возможно, не «даже», но как раз именно Юнхо оказалось проще всего понять, что что-то не так: давал о себе знать слишком близкий телесный контакт. Минги, к примеру, открыто разглядывал Ёсана, не обращая на них никакого внимания, а ведь среди них всех именно Минги знал его лучше всех. — Уже, — одними губами шепнул Хонджун, надеясь успокоить тем самым, но неожиданно добился лишь обратного эффекта: привычно уже сдвинутые брови Юнхо взлетели вверх, губы поджались. — Что будет с нами, если ты умрёшь? — прямо поинтересовался он, ничуть не стесняясь поднятой темы. — Кто умрёт? — повернул голову к ним Сан и, тоже вдруг хмурясь, закашлялся. Чтобы прикрыть рот, ему пришлось убрать с шеи руку и вновь выставить всем напоказ пострадавшую железу, в которую немедленно впился уже знакомо-нервным взглядом, точно вдруг перестав слышать, о чем говорят вокруг, Ёсан. Наконец обративший вновь на хозяина внимание Минги испуганно приоткрыл рот. — Никто не собирается умирать, — под хриплые вдохи пытавшегося восстановить сбившееся дыхание Сана, разом отвечая им всем, отрезал Хонджун. — По крайней мере ни я, ни Сан. Там был пожар, мы наглотались дыма — и всё. Ничего более. — И всё-таки, господин? — теперь Юнхо, смотрел на него не отрываясь. — Нас тогда продадут? Вернут обратно? — Аккуратнее, омега, — подал голос Уджи, на миг превращаясь из неподвижной статуи обратно в живого человека. — Иначе кое-кто может подумать, что ты уже строишь планы. — Я?.. — Юнхо даже приподнялся, растерянно оглянулся в его сторону. — Нет, айгу, бред какой! Богами клянусь, я ничего даже близко не думал! И не о себе, а о Минги! Минги непонимающе сдвинул брови. — Какая разница, что с нами тогда будет? — прямо, уставившись на Юнхо, спросил он. — Ты должен радоваться, что попал к хорошему хозяину, а не хоронить его раньше срока Богов. — Час назад мне казалось, что «хороший хозяин» уже умер, и это единственное, о чём я мог думать всё это время, — мягко объяснил ему тот. Затем выпрямился и, словно отражение в невидимой глади воды напротив Уджи, принял позу кидза. На лице Юнхо не читалось ничего; потрясённый же Минги, казалось, только сейчас осознал, что Хонджун действительно мог умереть, и теперь, словно будучи не в состоянии определиться, на кого ему смотреть, лихорадочно переводил взгляд с него на Юнхо и обратно. Шикса, Хонджун не чувствовал в себе сил даже разговаривать слишком долго, не то что разбирать омежьи конфликты. Минги явственно старался защитить его даже перед своим лучшим другом, а Юнхо, неожиданно и кратко осмелев, спустя совсем недолгий срок закрылся обратно от них обоих разом. Причина же их спора совершенно определенным образом заключалась в самом Хонджуне как таковом. В его личности, планах, намерениях и возможностях, которые до сих пор вызывали у Юнхо лишь недоверие. Единственным, что не вписывалось в это предположение, был сам Юнхо, улёгшийся на его колени, как тогда при Хёнджине, — совершенно необоснованно, демонстративно. Ещё бы Хонджун понимал, что и кому именно тот пытался продемонстрировать… — Хватит, — осёк их он, вновь ощущая, как жжёт грудь попытка слишком глубоко вздохнуть. — Уджи-сси, мы с Сынгваном дошли до борделя на нижнем ярусе, там разделились, и через… полчаса? На бордель напали. Подожгли здание, омег… Э-э-э… нескольких омег, включая госпожу, зарезали. Судя по голосам, это были халазийцы, если верить Сану — из тупиков. Мы выбрались наверх, на первый ярус, одни, и Сынгвана я больше не видел. Или он остался там, или выбрался раньше; у него с собой остались два моих золотых кольца и брошь с гербом рода. Уджи моргнул: — Он не мог сбежать, господин, он… — Замолчи, — Хонджун оборвал и его, не желая слушать ненужные оправдания. Сынгвану он верил как себе и не сомневался в том, что тот не ушёл бы просто так, только лишь не имея никакого выбора. — Организуй отряд. Нескольких человек… понезаметнее. Пусть вернутся туда ещё до утра и посмотрят на всё свежим взглядом, может быть, найдут или самого Сынгвана, или его следы. Только аккуратнее: когда мы уходили, там все ещё продолжались столкновения. — Будет исполнено, господин, — поклонился Уджи, но остался на своём месте, так и не подняв головы. — Дозволит ли господин спросить?.. — Ну? — устало поторопил его Хонджун. — Пока нет Сынгвана-ним… Если ваш покорный слуга останется за него и далее… Омега, что пришёл с вами — в борделях же не прижигают железы? Уверен ли господин, что брать его в гарем безопасно, или, может быть… — Уверен, — с болезненным вздохом перебил его Хонджун. Прямо и недвусмысленно указывая интонацией на «в борделях», вероятнее всего, Уджи подразумевал, что где-то ещё эти железы прижигают и в этом «где-то» омегам приходится так жить и дальше; даже не хотелось уточнять, что тот имеет в виду. В любом случае, Сан фыркнул так оскорблённо, что подразумевалось явно нечто вроде ссылки в пустыню для особо непокорных преступников, кого Великий Ван не желал казнить, но требовал использовать на постройке дорог сквозь пески. Или, быть может, на добыче ядовитой руды в забое; что там, что там надзиратели наводили порядок плетьми, но Хонджун никогда не задумывался, как в подобных местах регулируются естественные циклы заключённых. Вариант «никак» казался ему… реалистичным. Взмахом руки Хонджун отпустил Уджи и с недовольным возгласом встретил нового ворвавшегося в залу гостя. — Не ной, — осадил его тот. — Говорить можешь и не кричишь, значит, потерпишь. Что тут у нас? Дыня? Глаза Кая голодно блеснули: дыни привозили к ним с дальнего конца Мироха лишь в разгар сезона, и многие столичные жители даже не пробовали их никогда. Даже во дворце та ценилась чуть ли не на вес золота; Хонджун никогда не видел, чтобы дыни подавали вот так, вне особых трапез, но, правда, у него и омег ранее не было. В конце концов, он просил лакомства для омег, так? По-прежнему сидевший рядом с Хонджуном Сан медленно, но уверенно потянул блюдо с дыней ближе к себе, тем самым отодвигая его от Кая как можно дальше. С учётом того, сколько пустых шкурок лежало рядом с ним, как минимум одному омеге принесённое понравилось, что же до остальных… Юнхо не притронулся ни к чему совсем. В отличие от него, Ёсан первым делом схватился за графин с охлаждённой водой и втихую цедил, кажется, уже даже не первую кружку. Только сейчас, находясь в плену усталости, Хонджун осознал, сколько воли, по сравнению с другими, давал слугам. Любого из придворных те боялись вдвое, нет, впятеро сильнее, чем его; при Хонджуне же, как выяснилось, не чурались даже шутить про принца, а его собственный лекарь, оказывается, не преминул променять помощь хозяину на блюдо с нарезанной дыней. Очень хотелось выругаться вслух, подняться на ноги, высказать всё, что думалось и хотелось, невзирая на любые правила приличия, и взять в руки плеть, напоминая, кто всё-таки здесь главный. Сил не хватало ни на что. Однако, стоило Сану вновь закашляться, как Хонджун, прекратив заниматься самосожалением, вынужденно взял себя в руки. — Дядя Кай, — голос его был обманчиво ласков. — Если моему новому омеге станет хуже, пока ты развлекаешься, тебе не понравятся последствия. В одно легко различимое мгновение Кай сбросил с себя всю дурашливость и разом посерьёзнел. Правда, отправленный напоследок сожалеющий взгляд в сторону блюда с дыней заметил, судя по всему не только Хонджун, но и Сан, тут же поспешно пододвинувший то ещё ближе к себе. Видимо, на всякий случай. Не успев ничего сказать, Кай оказался прерван снова. Выпрямившись ещё сильнее, Юнхо вскинул подбородок и приоткрыл глаза. — Первое, что я сделаю, если господин умрёт по твоему недосмотру — попрошу Минги сломать твою трусливую шею, — ровно, без улыбки сообщил он, очевидно обращаясь к Каю и настойчиво переключая его внимание с Сана обратно на Хонджуна. — Я не… — начавший было возражать Юнхо Минги вдруг осёкся. — Господин? Хонджун-ним?.. Точно так же, как и получасом ранее, явно не пытаясь сдержать себя ни на мгновение, он единым, слитным движением поднялся на ноги — длинные, сильные ноги, о чём Хонджун по контрасту с гораздо более тощим и выглядевшим оттого выше Юнхо всё время забывал — и перешагнул этими ногами низкий, оказавшийся против него недостаточно широким, полный лакомств стол. Заставив своим резким рывком Сана отшатнуться в сторону, Минги рухнул на его освободившееся место и тут же потянулся к Хонджуну. Неожиданно нежные, внимательные руки скользнули по бокам, пробежались короткими, щекотными нажатиями по рёбрам, тем самым выбивая у него болезненный стон, и сдавили плечи. — Хонджун-ним? — Минги растерянно взглянул ему в лицо. Явно, проверяя отсутствие жизненно важных травм, он не ожидал подобной реакции. — Я… Я в порядке, принцесса, — сумев справиться с собой, выдохнул Хонджун. К сдавливавшему, словно бочку, грудь невидимому обручу добавились пальцы-тиски, появление синяков под которыми он предвосхищал уже сейчас, но, однако, даже не думал отстранять Минги, отвергая его открытое, искреннее беспокойство. — «Принцесса»? — фыркнул сзади Юнхо и вдруг рассмеялся — легко, свободно, с явным облегчением. — Нет, — не слушая его и заставляя замолчать следующей же фразой, покачал головой Минги. — Юнхо прав. Кай-ним, он как… как кто-то из наших, кого в холодную на нижних ярусах бросали, понимаете?.. Сан-ним, вы сказали, что… что дыма наглотались? — Да… — начал Сан, явственно кусая губы и порываясь что-то сказать, но так и не осмелился. Видимо, старика Кая он стеснялся или даже боялся куда сильнее, чем одного лишь Хонджуна, или даже чем Хонджуна вообще. — Нет, — ровно перебил его сбоку Ёсан. — Не только. Что с вашим запахом? Рука Сана вновь метнулась к шее, закрывая, пряча от чужих взглядов выставленную напоказ обожжённую железу, и тем самым эти взгляды немедленно к ней привлекая. — Ну-ка… — пробормотал Кай, втягивая носом воздух. — Чем же это… А ну-ка, сынок, повернись… Да что ж от вас пахнет так, как будто по пузырьку блокиратора на себя вылили! «Сынком», конечно, здесь был лишь Хонджун. Поймав его за подбородок, Кай заставил его перестать вертеться и, сначала раздвинув веки, взглянул поочерёдно на оба глаза, прошёлся касаниями по лицу, надавил и отпустил под носом. Задрал ладонь Хонджуна и уставился на его посиневшие, видимо, из-за усталости и недосыпа ногти. Следующим на очереди оказался Сан, немедленно подвергшийся точно таким же испытаниям. Напряжённо жмурясь и чем-то напоминая Хонджуну Юнхо, тот послушно поворачивал голову туда-сюда, позволяя обнюхать свою шею, сжимал зубы, пряча прорывающееся болезненное шипение, но не сопротивлялся. — Хороший нюх, — одобрительно бросил Кай Ёсану. — Не нюх. Я видел такое раньше, — коротко отозвался тот и напоказ безразлично отвернулся. Среди всех его омег Ёсана Хонджун понимал пока хуже всего. Даже Юнхо он кое-как умудрился встроить в сложный мысленный образ, даже с Саном разобрался с первых же часов встречи, как только заставил себя вспомнить про угождение клиентам; Ёсан же оставался загадкой. Впрочем, напомнил он себе, этот день длился слишком долго и Ёсан перешёл к нему лишь сегодня, а оттого не следовало слишком себя винить за невнимание. — Так. — Наконец освободив Сана, Кай поднялся и, сделав несколько шагов, выглянул в коридор. Неразборчиво приказал что-то кому-то из слуг и прошаркал обратно. Голос его казался угрюмым, вмиг растерявшим весь молодой задор: — Присмотрю за вами обоими сегодня. Твоя Светлость… натворил ты дел. Явно считая разговор законченным, он развернулся, но не успел сделать ни шага. Вскочив, Минги немедленно оказался рядом, схватился его за широкий, расшитый темными нитками рукав: — Дядя Кай! Скажите хоть что-нибудь! С господином всё будет в порядке? Можно пойти с вами? Пожалуйста! Кай заметно заколебался. Хмыкнув, позади него медленно встал Юнхо: — Тогда и я, конечно, пойду. Рёсан-а, ты с нами? Согласия старика Кая он уже не спрашивал и даже, казалось, игнорировал его молчание нарочно. В очередной раз поймав себя на обещании себе же самому разобраться позже, в чём причина такой заметной реакции на какого-то там лекаря со стороны Юнхо, Хонджун, морщась, заставил себя подняться. — Если позволит Его светлость, — всё же с долей иронии отозвался Кай. Неизвестно, какого ответа он ждал; может быть, ещё с неделю назад Хонджун бы отказался в порыве страха навредить, напугать всё того же Минги, но — не сегодня. Не тогда, когда он так и не получил в полной мере того, к чему стремился весь вечер — человеческого тепла; не тогда, когда он так устал, так безгранично вымотался и был готов уже, казалось, упасть прямо здесь и сейчас, через пару шагов. — У тебя хватит футонов? — риторически уточнил Хонджун. — Тогда светлость позволяет. Только… — Только задержитесь ненадолго, — прервал его тихий, властный голос, — Хонджун-сси. Выпрямившись и выпрямившись ещё, куда сильнее, чем это было позволено ему его телом от природы, — на что поясница тут же отозвалась приступом колющей боли, — Хонджун медленно, уже осознавая, кого увидит, обернулся и уважительно склонил голову: — Как прикажет Великий Ван. — Ваше Солнцеликое Величество, — в пояс торопливо согнулся рядом Кай и жестами погнал перед собой испуганно замерших омег. — Ну, ну, головы вниз и пошли! Гуськом, словно утята за матерью, омеги Хонджуна поочерёдно, предательски бросив его наедине с угрозой, выскользнули в коридор. Вмиг воцарилась тишина. — Хонджун-сси. — Великий Ван, сложив руки за спиной, принялся мерить шагами зал. Продолжая стоять — отсутствие разрешения сесть казалось ему откровенно плохим знаком, — Хонджун внимательно рассматривал прихотливо вырезанные кусочки фруктов, разложенные на одном из стоявших с краю стола блюд. Есть вдруг захотелось как никогда, даже с учётом того, что ещё минут пять назад ему казалось, что аппетита больше не появится до скончания жизни. — Да, Ваша светлость, — покорно отозвался он. — Вы знаете, что происходит снаружи, Хонджун-сси? — Ноги Великого Вана, обутые в простые тканые туфли с загнутыми носами, остановились совсем рядом, неподвижно замерли. — Без подробностей, Ваша светлость, но да, — подтвердил Хонджун. — Был созван Совет, — буркнул Великий Ван и наклонился совсем близко. — Представляет ли второй казначей, какое число обвинений в участии в мятеже прозвучало в его отсутствие в его адрес? — Нет, Ваша светлость, — пробубнил Хонджун и крепче сжал зубы, чтобы не сорвалось ничего лишнего с губ, не давая вырваться ни единой попытке самооправдания. — Одно! — с неудовольствием рявкнул тот и уже тише добавил: — Боятся пока принца. Но скоро тот уедет, и что ты будешь делать? Чьей спиной прикрываться? «Отсылать от себя наследника в такое время может лишь воистину идиот», кисло подумал Хонджун, стараясь ни единым вздохом не выдать собственных мыслей. — Я готов взглянуть в лицо тому, кто меня обвиняет, Ваша светлость, — вместо этого, по-прежнему не поднимая глаз, вызвался он. — Взглянешь в следующий раз, как приедешь в Храм, — жёстко велел Великий Ван. — Говорят, ты ограбил настоятеля, забрав омегу, которого тот приготовил для следующего ритуала? Вот теперь Хонджун осмелился ему возразить: — Боги отдали мне его! — Он всё же вскинул голову: — Я приехал представить своих омег и отдать дань Богу урожая, но, когда служка подошёл слишком близко, Боги указали и на него! Великий Ван неопределённо хмыкнул. Вполне вероятно, настоятель Храма хотел бы Ёсана вернуть, но, ни мгновения не колеблясь, Хонджун ответил бы ему отказом. Боги привели к нему этого омегу, а даже если и не Боги, как настоял бы Сан, а, скажем, слепая судьба, которой поклонялись в Карате, то это всё равно уже случилось. В конце концов, того же Минги Хонджуну подарили вовсе не Боги, а всего лишь Хёнджин Несносный, но это совершенно не значило, что Хонджун мог хоть как-то представить уже свою дальнейшую жизнь без него. То же самое касалось Юнхо; от Юнхо он не стал бы отказываться ещё и из-за просьбы Минги. Сану же Хонджун был должен так, как, пожалуй, до сих пор в своей жизни ещё не задолжал никому, и речь шла совершенно не о незавязанном узле. Хотя о нём тоже, признаться. Тянуло и душу, и тело вернуться, коснуться его широких плеч, прижаться к груди и заглянуть в глаза, ловя смешливую, наглую ухмылку. Уже зная, каким бесстыдно-смелым даже перед лицом Неба престола может быть Сан, Хонджун постепенно начинал понимать, что требуется, чтобы получить от него то, что хотелось именно ему — искренность. — Когда мне доложили, где прохлаждается Небо престола, — снова заговорил Великий Ван, и в его голосе слышался явный упрёк, — то что мне следовало отвечать на обвинения? «Мой казначей вошёл во вкус, и, взяв себе омегу, уже через час пошёл в бордель вязать следующего»? Ты не Хвитэк, Хонджун-ним! Неужели тебе не хватает четверых, чтобы насладиться сполна их радостями? Неужели тому, кто должен стать моей опорой, вместо Совета должно предпочитать удовлетворение собственного тела? Вновь склоняя голову, Хонджун чувствовал себя откровенно виновным в предъявленном ему обвинении. Действительно, неудачное стечение обстоятельств обернулось практически открытым пренебрежением по отношению к Великому Вану, и в другом случае, будь он кем-то иным, его бы сослали в пустыни. Но Кима Хонджуна было попросту некем сейчас, как и в ближайшие несколько лет, заменить; до определённого предела он мог бы творить что пожелает, оставаясь безнаказанным. Хонджун ничего творить не хотел; Хонджун хотел спать. Вдобавок именно на этом Совете, вероятнее всего, как раз ждали так до сих пор и не законченные до конца намётки по пересчёту бюджета, застопорившиеся у Хонджуна на одном из приграничных регионов. Этим тоже следовало заняться как можно скорее, возможно, даже сегодня… Или нет. Подозревая, что если попытается вернуться в кабинет, то пострадает либо от потери сознания по дороге, либо от рук старика Кая, Хонджун поспешно отказался от этой идеи. В любом случае, он уже уставал даже стоять просто так, без опоры; его почти шатало, и Великий Ван наконец обратил на это внимание. — Отдыхай, — смилостивился он. — Мне передали, что тебе пришлось столкнуться с бунтовщиками. Завтра Джин принесёт тебе записи с Совета, в течение недели пересчитаешь и предоставишь на наш суд новый бюджет на ближайшие месяцы; если старик Ким изволит наконец освободить нас от своего навязчивого существования в ближайшее время, как обещает его лекарь, его должность наконец перейдёт к тебе со всеми помощниками разом. Слова про лекаря Хонджун поначалу пропустил мимо ушей; Великий Ван обещал ему эту должность не впервые, но никогда — так открыто, так гласно. Будучи всего лишь вторым казначеем, Хонджун имел только троих подчинённых, в первую очередь занимавшихся всякими мелочами: проверкой уже сведённого, занесением в общий список поступивших бумаг, ведением некоторых записей относительно информации о доходах или расходах государственной казны, постоянно требовавшихся ему в том или ином виде. Будучи всего лишь вторым казначеем, Хонджун являлся всего лишь одним из помощников казначея первого, на практике вынужденный справляться с задачами первого же казначея без большей части имевшегося у того аппарата. — Казначей-ним плохо себя чувствует?.. — медленно уточнил он. — Казначея Кима скоро потребуют к себе Боги, — расплывчато ответил Великий Ван. — Всё. Отдыхай. И вымойся, чем от тебя несёт больше, я не пойму, монахами или шлюхами? Скорее всего, от Хонджуна несло всё той же полынью в смеси с остальными травами: настоем, которым в куда меньшей концентрации вообще-то пользовались и во дворце. Благоразумно не став указывать на этот факт, он лишь поклонился и выпрямился с трудом, чувствуя, как кружится голова, только когда Великий Ван уже покинул залу. Кое-как, медленно, периодически останавливаясь у приоткрытых окон, чтобы вдохнуть хоть немного свежего воздуха — пусть и по-прежнему не чувствуя никакие запахи, — Хонджун доплёлся до лестницы и боязливо уставился на неё как на врага. Казалось, что любой шаг по ней может стать последним: не выдержат ноги, подломится больное колено, и Хонджун полетит вниз, собирая головой все ступени. Первый шаг дался ему с откровенным трудом. Благодаря Богов за отсутствие чужих глаз, отчаянно вцепляясь в ужасно скользкие перила, Хонджун кое-как переставил ноги, а потом ещё раз и ещё. И ещё. Про себя он считал ступени, всё время забывая их точное количество. Пятнадцать? Тридцать? Сорок? Сколько он уже прошёл, и каким по счёту был этот пролёт? Сколько оставалось? — Эх ты, твоя светлость, — ворчливо подхватил его под руку неизвестно откуда взявшийся здесь Кай. — Пойдём уж, вешайся на меня. Что слуг не позвал? — Не подумал, — буркнул Хонджун. На самом деле, конечно, держался за остатки гордости, не желая тем демонстрировать, что уже даже не способен нормально ходить. — Дурень, — без церемоний обозвал его Кай и потащил за собой с неожиданной для его старческой фигуры силой. — Сейчас пойдёшь смоешь с себя эту гадость — и спать. — А без мытья нельзя? — сделал жалобное лицо Хонджун. — До завтра? — Хочешь совсем нюх себе отбить — пожалуйста, — хмыкнул Кай. — И без того, верно, не чувствуешь, как сам пахнешь, да? — Я пахну? — изумился Хонджун. Не ощущая запахов, он почему-то до сих пор был уверен, что держит себя в руках, но, по-видимому, перестал это делать уже какое-то время назад. Кай безжалостно уточнил: — И воняешь тоже. Купальни уже подготовили, принесли тебе новую одежду, но не расслабляйся там. Увидишь, там молоко стоит, выпей как можно больше, и ночью тебя будут будить — тоже пей. В воде там настойка, цвета не пугайся. Хонджун заинтересованно вскинул брови. Какого цвета он мог бы испугаться?.. Оказалось, что глубокого тёмно-красного, почти рубинового. В первое мгновение, когда Кай завёл его внутрь, Хонджуну показалось, будто перед ним налита целая ванная человеческой крови, и только секундой позже он опознал плававшую на поверхности не то вишню, не то северную мирохскую кислую ягоду. Стало куда менее жутко, но без нюха, сразу подсказавшего бы ему, что здесь безопасно, Хонджун всё равно поначалу не смог справиться с непроизвольно возникшей дрожью. Кай оставил его одного без лишних просьб, видимо, посчитав, что Хонджун ещё достаточно в себе, чтобы раздеться и опуститься в ванную самостоятельно. К сожалению, тот ошибся: если стащить с себя всё Хонджун всё ещё смог, то сесть, чтобы свесить ноги и полностью сползти в утопленную в полу ванную, он боялся, рискуя упасть туда и утопиться самостоятельно, безо всяких бунтовщиков избавив мир от своего присутствия заодно с казначейским. Резкие движения делать страшило в принципе. — Помочь? — неожиданно, заставив его вздрогнуть всем телом, поинтересовался знакомый голос. Отчаянно чувствуя вдруг свою наготу, Хонджун медленно оглянулся в сторону входа.