Млечный путь

Несмотря ни на что, его откровенно трясло от плохо сдерживаемого страха. И без того мокрая от воды одежда, казалось, за первые же секунды вымокла втрое; по спине чуть ли не ручьём тёк пот, и отчаянно хотелось вытереть ладони хоть обо что-нибудь. Уже несколькими секундами спустя отчаянно забило обычно цепкий, острый нюх полынью до такой степени, что виски вмиг куда сильнее стиснуло новым обручем боли. Обычно в подобных ситуациях Хонджун старался отлежаться в темноте и тишине, ощущая себя отвратительно хрупким и слабым и прячась от любых возможных раздражителей, но здесь и сейчас у него такой возможности не было; оставалось лишь, стиснув зубы, терпеть и ждать. Размыв содержимое выроненного им пузырька, вода чем дальше, тем сильнее поглощала окружающие запахи, и о том, что происходило за водяной завесой, Хонджуну оставалось лишь догадываться по кое-как доносящимся звукам и мельканию размытых силуэтов. Будто на самом деле поняв его просьбу и вняв ей, омега затих, но точно так же, как и самого Хонджуна, того заметно трясло, от страха ли, боли ли — не имело сейчас ни малейшего значения. Однако Хонджун всё равно был рад его присутствию: так ему самому казалось гораздо легче переносить происходящее. Имея возможность отвлечься, он меньше концентрировался на собственных ощущениях и больше — на том, чтобы продолжать сжимать руки, затыкать омеге рот и отчаянно всматриваться сквозь поток текущей воды. Ворвавшиеся в купальню люди тут же разбрелись вокруг, то ли осматривая почти пустое помещение, то ли в поисках каких-либо ценностей. Один из них ворвался в кладовую и, видимо, не нашел там ничего для себя ценного; раздался звук бьющегося стекла и громкий, недовольный рёв. Ответа ему Хонджун не разобрал, однако голос раздался достаточно близко, и он вновь затаил дыхание, пытаясь не выдать собственное присутствие никоим образом. Всё, на что он мог полагаться — это на удачу и милость Богов, всё, что ему оставалось — молиться, и в мыслях своих он молился, и какими-то остатками своего сознания, твердя давно заученные слова, Хонджун пытался понять, что же ему делать, если их всё-таки обнаружат. По всем прикидкам выходило, что придётся сражаться за свою жизнь и жизнь омеги в одиночку. Без оружия, без защиты, без помощи — вряд ли снаружи остался в живых хоть кто-либо, способный драться. На омег он не возлагал никаких надежд: таких, как Минги, нашлось бы один на миллион, и вряд ли здесь обнаружился бы вдруг второй. А если бы и обнаружился, то наверняка его сопротивление уже подавили бы нападавшие самым худшим из возможных способов. Ждать помощи от Даниэля не стоило изначально: все возможные шансы Хонджун уничтожил собственными руками с самого начала, шокировав того ожогом желёз. В конце концов, не зря именно эти повреждения считались самыми болезненными, уступая, пожалуй, лишь зубной боли; с таким же успехом Хонджун бы мог ударом по голове лишить того сознания или сделать нечто столь же болезненное и опасное. Пожалуй, только сейчас, своим испуганным, находящимся на грани паники мозгом он осознал, что понятия не имеет, на что обрёк омегу в случае их выживания. А если он действительно сжёг ему железы, оставил того без возможности выделять собственный запах на всю жизнь? Такая возможность действительно существовала: Хонджуну о подобном случае как-то рассказывал старик Кай. Один неудачник-омега свалился в чан с чем-то едким, окунулся даже не с головой, получил лёгкий ожог всего тела и, когда выздоровел, оказалось, что он ничем больше не пахнет. Более того, словно по какому-то божественному равновесию, спустя некоторое время он перестал ощущать чужие запахи, хотя обоняние физически никак не пострадало; спустя ещё несколько месяцев в первую же течку он повесился, не в силах найти облегчения даже с помощью альфы. Пожалуй, если Хонджун сделал с Даниэлем нечто подобное, милосерднее было бы просто его убить на месте. Как бы он ни ненавидел бы себя в этом случае, убийство всё равно куда меньше терзало бы его душу, чем причинение собственными руками вреда подобного рода. Чем он руководствовался, зная обо всех этих рисках? У замершего, чувствующего, как проходит первая волна боевой собранности, как подгибаются колени, Хонджуна сиюминутно был только один ответ: пять минут назад он хотел выжить. И сейчас хотел, в общем-то, и только потому держался и держал из последних сил, бравшихся неизвестно откуда. Разбежавшиеся по углам расплывчатые силуэты через несколько шумных минут треска и недовольных возгласов собрались вместе снова и загомонили, принялись переругиваться. Скорее основываясь на интуиции, чем на чем-либо ещё, Хонджун решил, что те нашли или его, или омежью одежду и всерьёз уже заподозрили, что здесь действительно кто-то есть. Если до того был шанс, что нападавшие не обратят внимание на задвижку, решат, что это был замок и купальню закрыли снаружи, и уйдут прочь, то теперь… Теперь, однако, собравшаяся толпа всё равно отчего-то медлила, не торопясь обыскивать каждый угол. Разумеется, о впадине за потоком воды ещё следовало догадаться или догадаться посмотреть в их сторону от той или иной стены, где, казалось бы, не имелось никаких причин разглядывать воду, — но всегда существовало простое невезение. Хотя нападавшие даже не старались искать их в принципе, шум воды заглушал их голоса; оставалось только догадываться о причине по отдельным, доносившимся до Хонджуна словам и обрывкам предложений. —… омега! —… запах, воняет… . Прячется… — Не мог!.. — Идиот? … все мы… . —… … сгорит! На неразборчивых согласных возгласах и начавшей удаляться прочь толпе до Хонджуна наконец начало доходить, в чём причина их нерешительности: кажется, показавшийся в первые секунды запах гари ему не причудился и всё-таки те умудрились что-то поджечь так, что опасались здесь оставаться слишком долго. Может быть, боялись задохнуться от дыма, а может — сгореть заживо. Хонджун всё ещё не понимал, как эти люди умудрились поджечь здесь всё без горючего масла, но всегда оставлял себе право подозревать худшее. С другой стороны, в некоторых комнатах, как раз из тех, что Хонджун здесь старался не посещать именно по этой причине, наблюдался откровенный перебор мягких тканей, ковров и занавесей, закрывавших каменные стены, полы и даже местами потолки. Там, вероятно, одной искры бы хватило для возникновения не пожара — огненного пекла, и появившийся в результате дым, пожалуй, с лёгкостью бы заполнил весь дом. Да и ковры в коридоре, впрочем, никуда не девались. Если бы огонь перекинулся на них, Хонджун с омегой оказались бы в ловушке… Впрочем, они и без того были в ловушке. Таких окон, как здесь, им не хватило бы для поступления свежего воздуха или чтобы выбраться на свободу, и что дым, что огонь могли убить их с одинаковой лёгкостью. Вполне вероятно, Хонджун ошибался. Прямо сейчас он также не чувствовал никаких запахов и попросту не мог судить в полной мере о причинах заминки. Боясь поначалу, что ему показалось и купальни покидают не все, он внимательным взглядом сверлил удалявшиеся расплывчатые силуэты, а затем долго пытался рассмотреть остальную часть помещения в поисках хоть какого-то либо признака чужого присутствия, но рябящие струи делали почти бессмысленными все его старания. Казалось, вокруг воцарилась тишина. Голоса и впрямь удалялись, растворялись в шуме воды; опасаясь быть замеченным, Хонджун не шевелился ещё несколько минут. Пожалуй, он бы с радостью не двигался ещё дольше, пребывая в каком-то странном оцепенении, но омега в его руках не выдержал первым. Вздрогнув, он дёрнулся в сторону, отталкивая Хонджуна прочь. Лишь ведомый стойким ощущением, что уже проходил через нечто подобное ранее, Хонджун за миг до того умудрился сжать пальцы крепче и лишь потому устоял на ногах. — Ты! Выпусти меня! — выкрикнул омега и вновь попытался оттолкнуть Хонджуна, слабо, упёршись ладонями в грудь, точно забыв, как это делается на самом деле. При их разнице в габаритах, о котором, по ощущениям Хонджуна, всё время забывали они оба, омега без лишних трудностей мог бы и ударить его, и, пожалуй, даже убить. Но, даже когда Хонджун удержал его — и себя — тот даже не попытался применить силу в полной мере и лишь вновь повысил голос: — Шиксовы твари, убери свои руки, альфа! Встревоженно оглядевшись, Хонджун не заметил никаких признаков постороннего присутствия, но всё же хватку так и не ослабил. Мало ли, в какую игру играли нападавшие? Может быть, пользуясь целым бассейном разведённой полыни, кто-то из альф незаметно остался снаружи, выжидая, словно кот, пока они не расслабятся и не выйдут укрытия? Омега, впрочем, не унимался; на какую-то секунду Хонджун даже пожалел, что перестал затыкать ему рот. — Ты, шиксов прихвостень, выродок семи подземных тварей!.. — омега лишь повышал и повышал громкость с каждым словом. Захотелось столкнуть его в бассейн, но вероятность того, что возможные повреждения станут ещё сильнее, всё ещё оставалась слишком велика, как и риск засады, поэтому пришлось возвращаться к уже испытанному методу. Зажав омеге рот и не обращая внимания на возмущённое мычание и попытку оторвать насильно его руку, Хонджун уставился тому в лицо: — Замолчи. Не дергайся. — Отчего-то у него вышел сухой, уставший, почти безнадежный рык. — Ты думаешь, они далеко ушли? Хочешь, чтобы они вернулись на твой голос? — Да мне напле… — до сумевшего-таки отодвинуть его ладонь омеги с запозданием дошли его слова, и тот затих на полуслове. Продолжил через несколько секунд он уже куда тише, но не менее упрямо: — Дай, я выгляну, проверю. Тебя-то сразу заметят. Их бы уже заметили, если бы кто-нибудь здесь был, расстроенно решил Хонджун, и оттого лишь без дальнейших споров посторонился, опуская руки. Хотел омега строить из себя ассасина — пожалуйста, он не собирался сопротивляться, пока это ничем не грозило ему самому. Вряд ли у того, кто мог бы поджидать их снаружи, хватило бы терпения ещё и молча слушать их пререкания. Сдвинувшись дальше по козырьку, прижимаясь к каменной стене спиной, омега высунулся наружу и на мгновение замер, а затем уже куда более спокойно шагнул наружу. — Здесь никого нет, — во весь голос сообщил он. — Они все ушли. Ушли? От облегчения чуть было не споткнувшись ещё раз уже исключительно самостоятельно, без помощи омеги, Хонджун кое-как выбрался наружу, умудрившись по пути намокнуть уже до конца. Впрочем, у него было во что переодеться… если бы позволило время. Торопливо оглядываясь и непроизвольно втягивая носом воздух, но не чувствуя уже буквально ничего, Хонджун в первые же мгновения осознал, что все его предположения оказались недалеко от истины. Пусть обоняние ему отказало, но хватило глаз: повисший в купальнях дым он заметил и так. Казалось, словно пыль попала в глаза или подступили слезы: чуть-чуть нечёткая, расплывчатая, дымная картина еле ощутимо, но мутнела с каждым мгновением. Первым делом, не обращая пока внимания на замершего омегу — парой шагов спустя Хонджун разглядел, что тот растерянно пытается протереть шею каким-то куском ткани и болезненно вздрагивает при каждом прикосновении, но проигнорировал его, — он, вновь прихрамывая, кое-как оббежал бассейн и приник к окну. В темноте, сквозь узкие прорубы в камне ему удалось увидеть лишь бликующие отсветы; это подтвердило его худшие подозрения. Где-то в здании — где-то между ними и выходом, если возможно было судить по их приблизительному местонахождению, — разгорался открытый пожар. Даже с учётом их относительной безопасности благодаря камню скалы, превращавшей нижний город в ровную лепешку с выступающим куском-сектором, ничто не могло бы уберечь их от дыма. Утешало лишь одно: видя пожар, Хонджун тем не менее не слышал ничьих голосов снаружи, что, впрочем, ничего не доказывало, однако давало им какой-никакой шанс выбраться и не попасться в руки вновь тем же самым людям. Дальше Хонджун захромал — вот уж без чего он мог бы сейчас обойтись, так это без обострения привычной боли, — к выходу и напряжённо высунулся в коридор. Сразу получило объяснение показавшееся ему в первое мгновение несоразмерным слишком большое количество дыма в купальне: то ли напоследок, то ли просто так, забавляясь, кто-то, уходя, посрывал со стен светильники и побросал на пол. Расплескавшись, масло загорелось, подожгло ковёр и тот зачадил, больше грязный и пыльный, чем способный к полноценному горению. Однако пламя всё-таки занялось, перекрывая им путь к выходу; была бы здесь хоть одна ёмкость, Хонджун бы попробовал, верно, потушить, но, оглядываясь, сходу не не нашел ничего, размером больше графина, и отбросил прочь эту мысль. Было бы время, силы, возможность — он бы выстроил ручей из стекающей воды, перевёл его из бассейна в коридор и проложил бы им путь — но в этих купальнях, предназначенных в первую очередь вовсе не для мытья, он не нашёл даже лоханей. Даже тазов; следовало искать другой способ. — Здесь есть ещё выход? — замер он перед омегой, уже начиная тяжело дышать из-за обилия дыма вокруг. — Не тот, через который впускают клиентов? Вскинув голову, тот уставился на Хонджуна такими глазами, что на мгновение он даже попрощался с жизнью, заподозрив, что даже если этот выход и есть, то омега все равно сожжёт его здесь заживо в качестве мести. Однако тот моргнул — и ненависть исчезла из его глаз, сменилась равнодушным, торопливым расчётом. — Через комнату оммоним можно выбраться на крышу, а там выйти на подъём к верхнему городу. Но там замок, оммоним никого не пускает к себе. — Пойдём, — приказал ему Хонджун, не заботясь сообщать, что, вероятнее всего, эту дверь успели выбить точно так же, как и их собственную. — Веди быстрее, пока всё не занялось. — Стой, минуту, — спохватился омега и уверенной стрелой метнулся в сторону кровати. Под недоумевающим взглядом Хонджуна сдёрнув с неё простынь и — следом, — вытряхнув свёрнутый халат, омега бросился топить их в воде. Не дожидаясь, пока всё стечёт, он бросил мокрый ком Хонджуну в руки и, замотавшись по уши в простыню так, что наружу остались торчать лишь глаза, замахал ему рукой: — Быстрее, ну! Так не сгорим и не задохнёмся! Неуверенно повторяя за ним его действия, Хонджун кое-как развернул ткань. Где-то вдали что-то обрушилось, загрохотало и тем самым привело его в себя: остатки плаща он наматывал на лицо быстрее ветра. — Куда? — хрипло выдавил он. — Идём! — Омега махнул рукой. Другую тот, вместо того, чтобы придерживать намотанную на тело простыню, продолжал прижимать к шее; кажется, жить здесь хотелось не только Хонджуну. — За мной, направо! Направо оказалось как раз в сторону огня, и, получив в лицо обжигающе-горячую волну, тем сильнее давившую жаром, чем ближе он подходил, замерев, Хонджун тут же пожалел, что его послушал. Тем не менее омега уверенно засеменил к очагу, но уже через две двери свернул вправо, и только тут, видимо, обнаружил, что рядом никого нет. Не в силах объяснить ступор даже самому себе, Хонджун уставился на бегущие языки огня по стене неподалёку, на явственно занимающийся потолок. В горле у него пересохло, но даже сглотнуть не получалось; пусть сквозь ткань стало легче дышать, однако зрение его лишь ухудшилось. В первое мгновение резь в глазах показалась невыносимой, выступили слёзы… Только было проморгавшись, он увидел омегу прямо перед собой и успел ещё удивиться: что ему нужно, решил отомстить сейчас вместо того, чтобы просто бросить Хонджуна и сбежать?.. Если бы омега действительно решил от него избавиться, Хонджун бы не смог противопоставить ему ничего, кроме, может, старых умений, полученных ещё на корабле деда, да и то исключительно на ощупь. Но нет: он кардинально ошибся. Поймав его за стык ткани на груди, сграбастав за складки его импровизированного ворота, омега потащил его следом за собой к той самой чудом ещё не загоревшейся двери. Зачем ему это, Хонджун предполагать даже не пытался, как, впрочем, и сопротивляться тоже. Всё равно дверь оказалась выбитой и лишь для вида прислоненной обратно к проёму: дёрнув за ручку, омега еле-еле успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под удар завалившегося полотна, а потом, смело ступив поверх, прошёл в комнату. Словно собака на поводке, Хонджун потащился следом. Парой мгновений спустя, словно бы по какой-то шутке Богов, они неожиданно для себя поменялись ролями. Казавшийся было собранным и решительным омега вдруг, вздрогнув, отступил на шаг. Даже по спине его Хонджун мог видеть охвативший того ужас и шок при виде оказавшегося прямо у них на пути растерзанного тела. Сам он, отчего-то воспринимая происходящее точно со стороны, словно с чьих-то слов, бесчувственно уставился в лицо мёртвой Наби-нуне. Задранная, рваная юбка и кровь там, внизу, между ног, смешанная с белесыми потёками, перерезанное горло и крест-накрест вспоротое чрево по каким-то причинам оставили его равнодушным. Хватило с него что последних дней, что сегодняшнего дня в целом; Хонджун за сегодня минимум трижды мысленно вознёсся и попрощался с жизнью, но так и не сделал ни того, ни другого в реальности, и потому сил уже не оставалось реагировать ни на что. Вероятнее всего, до их купальни нападавшие добрались далеко не сразу. Всё говорило о том: и вид тела Наби-нуны, и лежащих неподалёку ещё нескольких, совершенно определенно уже мёртвых омег, точно оммоним-нуна пыталась в самый последний момент спрятать и увести всех, кого смогла, — на всё это требовалось неопределённое количество времени. Сколько бы ни ворвалось сюда альф, справиться и повязать… Хонджун сощурился, пытаясь разобрать количество тел в куче — чтобы справиться с шестерыми или семерыми, вероятно, потребовалось минимум двадцать минут. Выходило, что нападавшие пришли сюда чуть ли не за ними с Сынгваном следом. Шикса! Сынгван! Всё равнодушие Хонджуна исчезло, словно мираж на горизонте; как он мог не вспомнить о Сынгване раньше? Где тот был? Сумел ли выжить? Вырваться? Не сгореть? Вопросы теснились в его груди, не находя ответа, а изменившийся в лице омега всё никак не мог оторвать взгляда от тел, и Хонджун его более чем понимал. Окажись он на месте омеги и увидь вот так Сынгвана, его бы накрыло не слабее. Шикса. Шикса и семеро тварей! Бесцеремонно толкнув омегу в спину, он прямо в затылок, без слов, рыкнул и шагнул вперёд. Чем быстрее он бы смог отсюда выбраться, тем больше шансов оставалось организовать тушение и спасти слугу, который в то же время чудом Богов умудрялся быть ему ещё и другом. На первый взгляд, комнаты нуны оканчивались тупиком, но омега, повозившись с минуту у боковой стены, наконец потащил в сторону ковёр, уже со стены противоположной. — Я разрядил ловушки, — мёртвым голосом прокомментировал он. Хонджун даже не подозревал, что как вторые выходы из здания могут выглядеть как древние тайные ходы, так и что в этих выходах-ходах могут оказаться ловушки в принципе. — Откуда ты всё это знаешь? — с любопытством поинтересовался он у спины немедленно нырнувшего в темноту хода омеги. Если знал — так почему не сбежал? — Все знали, — хмыкнул, не поворачивась, тот. Повозился несколько мгновений, и вдруг, с резким шипением, заставив Хонджуна вновь вздрогнуть, между ними зажёгся смоляной факел. — Идём быстрее. Все знали, что делать, если на нас нападут. Если попытаются поджечь. — Но почему ты не сбежал отсюда, раз знал, как?.. — Куда? — на этот раз омега оглянулся, но, как оказалось, с совершенно иной целью: поймав Хонджуна за плечо, он направил его в сторону от обманчиво ровной, протоптанной в пыли дорожки. — Левее, тут можно провалиться. Куда? В город? Если ты думаешь, что меня не будут искать или не найдут всего через пару часов, ты ошибаешься. — В Храм?.. — растерянно предложил ему Хонджун, не находя других вариантов. — Лучше уж тут, — зло отозвался омега. Притормозив, он вновь придержал Хонджуна за плечо и, подсветив, указал ему на начало ведущей вверх лестницы. — Ступай через одну. Нет, ты правда думаешь, что в Храме лучше? Наивная твоя светлость, у вас, там, наверху, наверное, ещё и законы все соблюдают, да? — Да что не так с Храмом? — вновь неприятно удивился Хонджун, пытаясь ставить ноги ровно так, как ему было сказано. Слишком высокие ступени и замотанная нижняя половина лица вкупе заставляли его выдыхаться слишком быстро. — Я последнего омегу оттуда забрал, между прочим. — А что ты тогда забыл в борделях, а, альфа? — казалось, омега решил забросать его неудобными вопросами, на которые и у самого Хонджуна не находилось ответа. Впрочем, тот особенно и не ждал, всего несколькими мгновениями спустя смешливо фыркнув: — Здесь у нас есть хоть какой-то шанс получить свободу. В Храме — ноль… если, конечно, не выкупит в свою коллекцию богатый альфа от скуки. Или не сошлют в провинцию на ритуал урожая и там не удастся сбежать. — Я его не выкупал! — обиделся Хонджун. Пока они ругались, лестница как-то незаметно кончилась; установив факел в держатель, омега принялся ковыряться в какой-то дырке, более всего походящей на замочную скважину в том случае, если бы бывали каменные двери. Что-то у омеги не выходило; дышать становилось совсем тяжело, а смотреть — сумрачно, и то ли от усталости, то ли из-за всего остального Хонджун почти рухнул на ступеньку, пытаясь перевести дыхание хоть как-то. Хотелось кашлять, но он пока сдерживался. — Что, подарили? — ядовито уточнил омега и вздохнул: — Ну да, одарить Небо Престола… — Боги его мне выбрали, — обиженно бросил Хонджун, до сих пор не собиравшийся лишний раз никому рассказывать о подробностях случившегося. Но не выдержал. — Богов не существует, — хмыкнул омега. Секундой спустя с его стороны донёсся довольный возглас, после чего, окончательно ошеломляя Хонджуна вдобавок к сказанному, каменная «дверь» медленно отворилась, словно настоящая, наружу. — Айгу, воздух! С облегчением потянув с лица ткань, Хонджун перебрался через высокий, почти до пояса, порог и замер, пытаясь понять, где очутился. Царившая ночь усложняла ориентировку, но с этого ракурса Хонджун сразу увидел море, а потом, по памяти, кое-как разобрался и с остальным. Они оказались метрах в тридцати выше и дальше входа в бордель, выбравшись на подъёме скалы, в относительно безлюдном месте: обычно мимо проходили нечасто, предпочитая или нижний город, или один из следующих ярусов. Сюда же, видимо, заглядывали лишь те, кто жил неподалеку; как таковых, свидетелей их побегу не оказалось. Собравшуюся внизу, чуть в отдалении, в полусотне метров, толпу Хонджун поначалу принял за праздных зевак и лишь несколькими мгновениями с запозданием опознал в них городскую стражу вперемешку с королевским отрядом. Горящее здание борделя те игнорировали напрочь. Мгновение-другое Хонджун колебался, стоит ли пытаться заставить хоть кого-либо из них отвлечься на тушение пожара, а потом, разом разрешая все его колебания, прямо на его глазах фигура красного, королевского цвета рухнула, и закачалось, издали ясно видимое, надо лбом белоснежное оперение ильсонской стрелы. Шикса. И ведь ему нечего было дать омеге для надёжности, чтобы отправить в одиночку во дворец! Родовой медальон по-прежнему висел на груди у Минги, остальные драгоценности, что Хонджун обычно таскал с собой, оставались у Сынгвана, и вот его потерять Хонджун не рассчитывал вовсе! Может быть, разделиться по предварительной договорённости — но не так, как сейчас, не подобной ситуации! — Жди меня здесь, — сумрачно велел ему Хонджун, торопливо разматывая халат и перематывая куда более мокрым куском ближе к лицу. Омега определил его намерения без слов и тут же знакомо вцепился в предплечья: — Ты с ума сошел? Ты же сгоришь там, твоя тупая светлость! — Светлости не сгорают, — упрямо отрезал Хонджун и, лёгким движением плеч сбросив его руки, поднырнул под ним и шагнул обратно к проёму. — Что ты там вообще забыл?! — омега упрямо не желал его пускать, на этот раз нагнав сзади и прислонившись всем телом, сграбастав его в крепкую хватку объятий; нечто неописуемое подсказывало Хонджуну что сейчас, когда омега отдаёт себе отчет в собственных действиях, от него просто так будет не вырваться. — Друга! Я не один пришёл! — Хонджун рванулся прочь, но ожидаемо безуспешно. — Щибаль, — пробормотал омега над ухом, заставляя его морщиться от неприязни. Себе таких выражений вне палубы Хонджун не позволял — но тогда ему было куда меньше лет, и куда простительнее, — и от других слышать не любил. — Иди, ладно. Я следом. Ты знаешь, кто с ним был из наших? Видел? Перелезая через порог, Хонджун послушно напряг память. В лицо тут же дохнуло обжигающим жаром. Попытавшись понюхать воздух, он вновь не учуял ничего и успел даже испугаться, прежде чем вспомнил причину; прежде чем снова увидел, как омега держится за шею, будто подобным образом ему отчего-то становится легче. — Высокий, широкоплечий парень… — начал он, но, к его огромному удивлению, этого оказалось достаточно. — С голым торсом? Это наверняка Гю… — выдохнул омега и вновь тронул его за руку. — Мы не пройдём. Это туда, через огонь. — А снизу? Омега посмотрел на него с легко различимой даже в полумраке жалостью. — Снизу там горит всё, — пояснил он. — Вся правая сторона горит. Хонджун отказывался так легко сдаваться. Ещё несколько ступеней — омега даже не попытался пойти следом, — и жар достиг такой убийственной силы, дохнул в лицо, буквально опаляя ресницы, что ему пришлось, сдавшись, вернуться обратно. — Они могли выйти? Может быть, поискать их снаружи? Сынгван точно начал бы искать меня… — точно извиняясь, пробормотал он. — Чтобы попасть под стрелу? — Чтобы спасти его, идиот! — не выдержал Хонджун. — Шикса, давай хоть как-то спустимся, посмотрим! Может, они действительно выбрались и сидят где-то, ждут, когда это всё закончится! — Ну пойдём, — фыркнул тот. — Как ты понимаешь, торопиться мне больше некуда. Почему бы и не провести его светлость по нашим грязным переулкам? Переулок, впрочем, оказался почти не грязный и даже почти не воняющий: видимо, последний раз здесь сливали дерьмо в окна достаточно давно. Ещё предшественник Великого Вана, изо всех сил пытавшийся с этим бороться, строго наказывал за отсутствие вывоза отходов в бочках, но золотарей всё равно сторонились и предпочитали выплёскивать ночные горшки из окон. Ещё переулок оказался пустым; только выглянув из-за угла, Хонджун осознал причину. Вокруг громоздились тела. Бунтовщиков ли, мирных жителей — разницы видно не было, не тогда, когда каждое из них обнаруживалось в луже крови. Кое-где мелькали плащи стражи и даже раз или два Хонджун зацепился взглядом за цвета королевского отряда; горел не только бордель. Отсюда, снизу, зарево оказалось куда заметнее: только на этой улице Хонджун уже насчитал пять столбов дыма, а ведь дальше явно были ещё. Вдобавок слышавшиеся издали лязги стали и крики медленно приближались, что, вероятнее всего, значило, что Хонджуну стоило бы уносить ноги куда подальше, если он хотел остаться жив. Уносить ноги, забыв про спасение слуги. Друга. Возвращаться во дворец. Может быть, не одному. Может быть, не стоило себе врать: вряд ли он смог спать спокойно, зная, что очередной омега пострадал из-за него: очередной омега, с которым он был близок, разумеется, не в той же степени, как с Минги, но куда ближе, чем с тем же Юнхо. — Щибаль, — не сдержавшись, повторил он за омегой и на ощупь нашёл его руку. — Как там тебя… Даниэль, скажи мне ещё раз, что мы его не найдём, и тогда я, может быть, поверю и уйду отсюда. — Сан, — буркнул омега. — Что? — не понял Хонджун и, сдвинув брови, на секунду глянул в его сторону. Насупившись, омега разглядывал зарево в окнах здания борделя и как будто бы прощался с домом. — Сан, — пояснил тот со вздохом. — Зовут меня так на самом деле. В один слог. Как гора. — Сан… — повторил за ним Хонджун, пробуя имя на вкус. Что ж, по крайней мере, омеге оно подходило куда больше, чем напыщенное, иноземное «Даниэль». — Сан, — подтверждая, кивнул тот. — Если у твоего друга есть хоть капля разума, а уж тем более если он выбрался отсюда с Гю — он уже не здесь. Пойдём, пока нас не зажали в угол снова. Тебе-то есть куда, твоя светлость? Пустят в таком виде во дворец? Не сдержавшись, Хонджун фыркнул. Этот человек положительно умудрялся даже в таком состоянии, как сейчас, держать его в тонусе. — Пусть только попробуют не пустить, — уверенно заявил он и крепче сжал омежью ладонь, не давая тому вырваться: — Пойдём со мной. — Как будто я собирался отказываться, — тихо-тихо, на самой грани слышимости прокомментировал Сан, тем самым вызывая у Хонджуна новый, неожиданный для него самого смешок. — Я что, дурак, что ли? Абсолютно не желая задуматься, принял ли тот его предложение только из-за видимых преимуществ и действительно не рискуя в сложившейся ситуации отказываться от предложения самого Неба Престола, или всё-таки хотя бы на какую-то часть потому, что начал ему доверять, Хонджун вёл Сана по напряжённо притихшим улицам, почти не оглядываясь по сторонам. Ему хотелось лишь одного — добраться как можно быстрее и, может быть, после ещё одного омовения лечь спать, но, даже не слишком задумываясь, он уже заранее понимал всю безнадежность собственных мечтаний. Всю дорогу Сан так и продолжал держать руку у шеи; выражение лица его чем дальше, тем сильнее становилось растерянно-мрачным, безнадёжным сродни той обречённости, что имеет лишь человек, потерявший буквально всё и стоящий перед глубоким обрывом. С каждым взглядом, брошенным в сторону Сана, Хонджун лишь крепче сжимал его ладонь но затем, спохватившись, вновь ослаблял хватку и вёл его за собой.