Млечный путь

Рука, надавившая на грудь, вовсе не показалась омеге препятствием, в чём, впрочем, виноват по большей степени оказался сам Хонджун. Ощущая, как напрягаются под его давлением сильные мышцы, как твердеет под прикосновением ладони сосок, Хонджун, не удержавшись, сжал пальцы. Пожалуй, будь он немного смелее, злее — и у омеги от его хватки остались бы синяки, но, вовремя опомнившись, он убрал руку. — Стоп, — шепнул он прямо ему в податливо раскрытые губы и непроизвольно рассмеялся в ответ на недовольный звук: — Притормози. Омега брал его… в переносном смысле, разумеется, как взял его в свою хватку Минги с первой секунды, — брал его как щенка, доверчиво выставившего беззащитный живот напоказ человеку, брал запахом, улыбкой и неизвестно откуда взявшимся энтузиазмом. Чтобы заставить его отстраниться, потребовалось недюжинное усилие воли, и, глядя на напоказ обиженное омежье лицо, Хонджун против своей воли снова развеселился. Пусть здесь и не пахло той искренностью, что он видел ранее в Минги, этот Даниэль всё равно его забавлял. Будучи откровенно шире в плечах и выше Хонджуна, тот мог бы пугать одним своим видом, но вместо этого вёл себя словно дитя, балованное, залюбленное… и взрослое. Нечто схожее, пожалуй, проглядывало временами в Юнхо, когда тот забывал о своих тревогах и наконец улыбался; в этом же омеге оказалось куда больше света и удовольствия. И всё равно это была маска; чем дольше Хонджун разглядывал его, тем заметнее та расползалась, сменяясь беспокойством и неуверенностью. Пожалуй, далеко не каждый альфа здесь на любом из этапов хотя бы задумывался о том, чтобы сделать паузу. Хонджун же мог и делал, и теперь, по контрасту, ощущал быстроту, с которой исчезало из запаха омеги возбуждение. — Альфа? — выпрямился омега и сощурился, точно пытаясь разглядеть его в ответ. Явно остановившись на наиболее вероятной версии, он вопросительно наклонил голову набок: — Мне уйти и позвать кого-нибудь другого? Хотите Шуа? Шуа хорошо подчиняется… По закону подлости этим «Шуа» оказался бы тот первый мальчик, которого Хонджун напугал в самом начале. Возможно, будь на его месте другой клиент, страх показался бы привлекательным: омега-жертва, альфа-охотник, догнать, повязать… уйти. Но Хонджуну претило это, да и от своего выбора отказываться он всё же не собирался. Даниэль устраивал его и внешне, и по запаху, и даже, пожалуй, способностью мгновенно «читать» ситуацию. Всё, что требовалось здесь и сейчас Хонджуну, чтобы погасить окончательно тревогу и почувствовать себя вновь держащим вожжи собственной жизни в руках — омежья искренность, и вот её, вероятнее всего, пришлось бы добиваться самому. — Нет, — Хонджун успокаивающе дёрнул уголком губ. — Не нужно никакого Шуа. Встань. Вот теперь брови омеги невежливо полезли на лоб, но уже секундой спустя тот взял себя в руки и медленно, явно стараясь казаться грациозным, поднялся и замер рядом. Хонджун словно наяву видел, как лихорадочно работает его разум, перебирая вероятные причины такой просьбы и риски дальнейшей возможности чего-то… не слишком приятного. О, он еще не знал, что его ждёт. Хонджун собирался быть настолько приятным, насколько это было возможным здесь и сейчас, насколько бы у него хватило после тяжёлого дня сил. Возможно, следовало сразу попросить комнату, поскольку этот лежак Хонджуна отчаянно не устраивал как ложе омеги; возможно, в продолжение всё той же мечте о гнёздах, его инстинктам казалось допустимым лежать на чем-то твёрдом самому, но укладывать туда же омегу — нет. Это было выше его сил. Хонджун потащил его к случайно им замеченной кровати в углу. Может быть, поставленная для отдыха омег сменявших друг друга, а может — для таких же придирчивых клиентов, как и сам Хонджун, не желавших сцепляться прямо в воде или где попало на остальных поверхностях далеко не в самой удобной позе. Конечно, вне гона можно было и обойтись без узла, но не всегда даже сам Хонджун мог совладать с собственными инстинктами, чего уж было говорить о том же Хёнджине, вязавшемся буквально каждый поход в бордель или каждый раз, беря омегу. На кровать омега улёгся сам, уже догадавшись, чего от него хочет Хонджун, и сразу попытался перевернуться на живот, провокационно выгнуться, раздвинуть ноги — неужели он думал, что Хонджун возьмёт его прямо так, без подготовки, без лишних прикосновений и новых поцелуев? Впрочем, как бы ни мечталось Хонджуну быть сильнее всех омег в принципе, здесь он проигрывал Даниэлю изначально, и оттого даже не стоило пытаться перевернуть его на спину силой. Да и зрелище подчинения, демонстрации готовности к спариванию, сцепке, оплодотворению — как говорили, поза, инстинктивно принимаемая многими омегами в течку или гон, — всё же не оставило его равнодушным. Нежная, золотая кожа легко бледнела под его пальцами и тут же наливалась краснотой, стоило лишь убрать руку. Неожиданно маленькая для такой ширины плеч, но ощутимо упругая задница буквально манила, притягивала и правда поддаться соблазну, ворваться внутрь и взять омегу, не сообразуясь с его желаниями, сделать своё дело за пару минут, точно животное, и тут же вырубиться от усталости. Точно так же, как и задница манила к себе спина: ровная, рельефная. Выступающие дюны и холмы мышц переливались, меняли очертания с каждым движением, с каждой омежьей попыткой прогнуться глубже и подставиться демонстративнее. Очертив кончиками пальцев хребет, Хонджун с нажимом огладил ребра — омега коротко хихикнул, явно испугавшись щекотки, — и обвёл ладонями крылья лопаток. Под нажимом его рук омеге пришлось улечься окончательно, уткнуться лицом в подушку, пряча вырывавшиеся у него сдавленные выдохи; наклонившись, Хонджун вжался в подставленную задницу с самого начала стоявшим членом и, оттягивая удовольствие, повёл короткими прикосновениями губ вдоль линии плеч. Чем ближе он оказывался к шее, тем громче становился омега: выдохи дополнились тихими, словно бы против его воли вырывавшимися звуками, а потом вдруг сменились полноценными, красочными стонами. Стоило прижаться поцелуем к его затылку, как омега выгнулся всем телом и выдавил из себя переливистую трель, должно быть, призванную продемонстрировать испытываемое им удовольствие, но даже Хонджуну показавшуюся откровенно наигранной. Видимо, Даниэль, как и Минги, не любил альф, прикасавшихся к его шее, но, скорее всего, по совершенно иным причинам, которые в борделе демонстрировать не следовало: благодаря всем тем же инстинктам альфы должны были принять омегу, хотя бы на время посчитать его своим. Вернуться к нему после ещё не раз, в крайнем случае — выкупить за бешеные деньги. Даже малейший намёк на неприязнь к прикосновению к шее со стороны омеги мог вызвать ответную неприязнь у любого альфы, заставить его не возвращаться к этому конкретному омеге больше никогда. И всё-таки Хонджун, вновь отстранившись, попросил его перевернуться. Не словами, жестами: потянул на себя, надавил на плечо и помог устроить ноги. В глазах омеги читалось не слишком тщательно скрываемое глухое недоумение, причины которому Хонджун пока найти не мог, пусть не то чтобы и пытался. Вместо того, опершись о локоть, он вернулся к уже знакомым губам, приник к ним, точно к источнику в оазисе посреди пустыни, и всё сразу стало куда лучше. Всё сразу вновь как-то наладилось: запах омеги вновь быстро вернул себе утраченную было ноту сладости, исчезли напускные, слишком громкие издаваемые им звуки, и даже омежья эрекция вновь прижалась к основанию бедра. Омега тихо, едва слышно вздыхал ему в рот и уже минутой спустя еле заметно вскидывал бёдра, точно ему и правда не терпелось после одних только лишь поцелуев подставиться Хонджуну вновь. Когда поцелуев ему стало совсем мало, Хонджун, минуя шею, спустился к его груди. Из интереса прикусил на пробу ключицу и мысленно поздравил себя с успехом: омега удивлённо втянул воздух сквозь сжатые зубы и вздрогнул всем телом. Конечно, Хонджун не тешил себя иллюзиями, как в случае с Минги, будто стал первым, кто коснулся его, желая доставить удовольствие — хотя и в случае с Минги, увидев сегодня того спящим в обнимку с Юнхо, он заподозрил, что ошибался, — но всё же первые успехи не могли его не радовать. Укусы явно нравились Даниэлю как идея: гораздо заметнее тот отреагировал и на прикосновение зубов к соску, вспыхнул спелым, заинтересованным персиком после того, как Хонджун наконец додумался пустить в ход ещё и руки. Пока Хонджун изучал его на вкус и укус, оставляя на коже груди еле заметные следы, вряд ли бы продержавшиеся дольше часа, омега под ним тёк. Пожалуй, ему оказалось далеко до Минги, но и течкой сейчас даже близко не пахло. В буквальном смысле: по запаху Хонджун предположил бы, что омега из этой течки скорее недавно вышел, чем что-то ещё. Минги, к примеру, после окончания течки оказался сух как пустыня, даже продолжая демонстрировать Хонджуну остаточные признаки возбуждения, Даниэль же… Пожалуй, пожелай Хонджун войти в него прямо сейчас, они вполне смогли бы обойтись без масла. Судя по приглашающе раздвинутым ногам, омега явно придерживался того же мнения — или, вероятно, в первую очередь пытался убедить Хонджуна, что думает так, и оттого, конечно, Хонджун снова тянул. Вновь сдвигаясь выше, он ненадолго замер у шеи, не прикасаясь, но дыша: из-за омежьих феромонов всё тело приятно покалывало, и слабая, тянущая внизу живота томная жажда с каждой секундой лишь усилялась, делая сильнее и его собственный запах. Тем не менее вначале он обхватил член Даниэля и на пробу качнул туда-сюда рукой, подсознательно даже здесь, даже в этом в очередной уже раз непроизвольно сравнивая его с Минги. При всей их разнице в размерах именно Минги казался хрупким, нежным, и именно его большой член Хонджун держал в руках точно ильсонскую вазу, будто боясь навредить; Даниэль немедленно прижался ближе сам, дёрнул бёдрами в явном желании большего и потянулся к нему за поцелуем. Так — с этого ракурса, в этой позе, — стоило Хонджуну убрать всё-таки мешавшуюся руку, его собственный член удачно лёг рядом с омежьим, мазнул головкой по выбритой, словно у того же Минги, коже. — Альфа, — в губы ему шепнул Даниэль, шире раздвигая ноги. — Чего ты тянешь, альфа? По собственным меркам Хонджун не то что не тянул — он даже не приступал. Что значили несколько поцелуев и лёгких покусываний, занявших считанные минуты, там, где подобным он мог заниматься едва ли не вечность, слушая омежьи мольбы и позволяя тому иногда кончать, а иногда заставляя это сделать насильно? Даниэль явно надеялся на быстрый секс — и, возможно, на то, что Хонджун сразу уснёт, не став или не сумев продолжить терзать его всю ночь напропалую. В другое время Даниэля ждал бы большой сюрприз, однако сегодня Хонджун действительно слишком вымотался и уже с трудом даже сейчас сдерживал зевоту. Может быть, и правда стоило поторопиться, наверстав своё ближе к утру? Выяснив, что омеге нравится, уже в полной мере? Омеге нравились пальцы у собственной задницы, это выяснилось бесспорно, когда Хонджун, сдавшись, вновь опустил руки. Немедленно вымазавшись в смазке, он перекатил в ладони упругие, тяжёлые яйца и скользнул дальше; немедленно выгнувшись навстречу, Даниэль намекающе качнул тазом, точно пытаясь вновь заставить его перестать тянуть время. Первый палец он принял без каких-либо видимых трудностей и точно так же, нетерпеливо вздыхая, втянул в себя второй. — Я готов, альфа, — пробормотал он, но уже без запала, наконец, видимо, осознавая, что Хонджун не станет действовать, пока не будет уверен в безопасности своих действий по отношению к нему до конца. — Пожалуйста, быстрее. На пробу согнув пальцы вверх, Хонджун в первый раз все же промахнулся, но во второй попал. Плеснуло яркой сладостью, и уже совершенно отчётливый, искренний стон сопроводила мелкая, еле заметная, впрочем, почти сразу прекратившаяся дрожь. — Терпение, — выговорил Хонджун омеге, на мгновение вытаскивая пальцы и вводя обратно сразу три. Теперь уже пришлось действовать заметно бережнее: вне течки омежий организм оказывался готов к спариванию куда хуже, требовал дополнительной подготовки и — иногда, но не сейчас — обилия масла для облегчения скольжения. Сейчас, правда, Даниэль справлялся и так, уже спустя несколько движений сам попытавшись насадиться на его пальцы, словно на член. Конечно, Хонджун не собирался рвать его надвое сходу, прямо так. Обычно трёх пальцев хватало с лихвой, да и Даниэль вёл себя достаточно свободно, чтобы не беспокоиться о его состоянии: тянулся к нему за поцелуями, выдыхал тихие, жалобные стоны на каждое движение Хонджуна, но больше не просил его поторопиться даже после повторного сгибания пальцев. Покорно принимал всё, что Хонджун собирался ему дать. И всё-таки нет; слишком тянуло в сон, чтобы оттягивать неизбежное. Основную часть стресса сняли омежьи феромоны, ради чего Хонджун и пришёл сюда, остальное же шло приятным, но всё же необязательным бонусом. В конце концов, выяснить, что ещё нравилось омеге, Хонджун мог бы и с утра, специально задержавшись ради этого на лишние пару часов. Нравилось ли омеге стоять на коленях? Играть роль, собственно, омеги? Притворяться сильным, как Чанбин притворялся перед Хёнджином? Проводить часы в сцепке? Делать нечто иное в духе того, что Хонджуну временами предлагали в борделях и от чего он постоянно отказывался в непонимании, что другие альфы в этом находят?.. Завтра, велел себе он и наконец вытащил пальцы окончательно, намереваясь заменить их своим членом, но на считанные мгновения отвлёкся на донёсшийся со стороны коридора шум голосов. — Альфа, — коснулся его щеки Даниэль, вновь возвращая себе всё его внимание. — Не отвлекайся! Клиент какой-то решил не платить, сказал себе Хонджун; ничего стоящего. Ничего важного. Требовательный, жаждущий его омега — вот о чём ему следовало сейчас думать. Готовый к нему и к его члену омега. Всё равно голоса вызвали у него непроизвольную реакцию. Уже примеряясь, уже наклоняя бедра, Хонджун всё равно не сумел сдержать волну собственнически-защитного запаха. В любой другой ситуации он бы смог, но рядом с омегой, которого Хонджун собирался вот-вот завязать, не стоило даже пытаться сдерживать подобные инстинкты. Не получилось бы, точно так же, как не получалось не пахнуть рядом с течным Минги — хотя отлично получалось сдерживаться за полдня до того. Закрыв глаза, чтобы не отвлекаться ещё сильнее, Хонджун качнулся ему навстречу, медленно раздвигая головкой напряжённые стенки. Самым сложным было начать; дальше омега втянул его в себя сам. Почти до конца, до самого упора, не хватило, быть может, считанных миллиметров. Сократив оставшийся между ними разрыв, Хонджун вжался как можно глубже, точно в этом и заключался главный смысл, и замер, пережидая наплыв ощущений. Поначалу расслабившийся, затем омега непроизвольно сжался вновь, обхватив его изнутри во всю длину и тяжело дыша куда-то ему в шею. Когда они поменялись ролями и когда настала очередь омеги ловить феромоны, Хонджун так и не понял, однако даже не подумал возразить, лишь выше задирая подбородок. Укуса от омеги ему опасаться не стоило, такое встречалось только в старых мифах, но, в любом случае, Даниэль даже не пытался что-то сделать — лишь глубоко дышал, как и сам Хонджун несколькими минутами ранее. Только когда тот смог расслабиться, Хонджун разрешил себе шевельнуться. Поначалу совсем легко, затем все дольше и дольше, он то выскальзывал из омеги почти на всю длину, то медленно входил до конца, вновь вжимаясь по самые бёдра. Так и не сумев заставить себя открыть глаза, он лишь сдавленно дышал, приоткрыв рот, и не сразу осознал, что губы омеги на его собственных — это то, что действительно происходит с ним, а не иллюзия, навеянная обилием феромонов. Омега, опытный в своём деле омега, первым пришёл в себя. Его неожиданно сильные — честное слово, Хонджун просто об этом забыл, — руки прошлись нежной лаской по спине, коснулись бёдер и надавили, побуждая двигаться активнее, быстрее, глубже. Обычно так себя вёл именно Хонджун; что ему мешало быть ведущим и здесь, он не имел ни малейшего понятия. Омега явно продолжал над ним свои эксперименты, пробуя теперь скорее снисходительное наставничество, точно посчитав его за девственника, которым Хонджун не был уже, пожалуй, лет десять не то пятнадцать — и оттого эта забота точно так же показалась ему неуместной. Нет, это он здесь должен был здесь действовать, а омега под ним — покорно принимать его прикосновения… И, стоило омеге вздохнуть громче после очередного толчка, как шум в коридоре усилился. Вновь замерев, не выдержав, Хонджун вновь повернул в ту сторону голову; даже с кровати он видел задвинутую задвижку на двери в купальни, и это одновременно и успокаивало, и тревожило. С одной стороны, им никто не мог помешать. С другой же… Слишком уж подозрительно звучали голоса. Слишком зло. Слишком тревожно. Парой мгновений спустя среагировал и омега. Приподнялся на локте и напряжённо уставился в ту же сторону, явно тоже пытаясь понять, что происходит снаружи. Судя по его реакции, всё-таки на повседневный скандал шум не тянул, и Хонджуна это нервировало ещё больше. — Кто-то не заплатил? — подозрительно уточнил он. Помедлив с ответом, омега ещё раз вслушался в чьи-то голоса. Раздавшийся испуганный вскрик заставил его вздрогнуть всем телом так, что Хонджун против воли сглотнул. В конце концов, в его случае напряжение никак не влияло на уровень возбуждения, и каждую реакцию тела омеги он чувствовал буквально собой. — Нет, — торопливо покачал головой омега. Он явно занервничал: запах персика поблек, слился с полынью, и ещё немного — и от предыдущего его возбуждения остался бы лишь призрачный след. — Это… Это Шуа? Кажется, это кричит Шуа. И оммоним? Это её голос, слышишь, альфа? И верно: прислушавшись, Хонджун разобрал визгливый, почти истеричный голос обычно достаточно спокойной Наби-нуны. Конечно, возможно, та попросту не повышала голос при клиентах — но тревога на лице омеги заставляла Хонджуна в первую очередь обдумывать самые неприятные сценарии. Может быть, всего лишь секундой спустя наступила тишина. Недоумевающе переглянувшись с омегой, Хонджун уже почти было вернулся мыслями к сексу, списав было происходящее на какие-то мелкие неприятности, но донёсшийся до них в следующее мгновение новый звук, который явственно узнали они оба не сговариваясь, заставил его сразу же передумать. За новым, уже куда более громким, полным страха омежьим криком, раздавшимся, казалось, буквально за дверью в купальни, почти сразу же последовал лязг металла. Крик оборвался. — Слезь с меня, альфа! — оттолкнул его со всей силы прочь омега. Повезло, пожалуй, что по-простецки, руками в грудь, заставив просто отодвинуться. Будь угол чуть иным, Хонджун бы сломал себе член или ещё что-нибудь, упав с кровати. Но повезло; освободившись, первым делом омега кинулся куда-то вбок и принялся натягивать… какие-то бесформенные штаны, присмотрелся Хонджун. Торопливо поднявшись — тут же взвыла нога, — он остановился, преграждая омеге дорогу к выходу, и сухо осведомился: — Куда ты собрался? — Что, хочешь остаток ночи получить? — зло бросил, не глядя в его сторону, омега. — Иди к шиксе! Там же… Там Шуа! Его убили! То есть что в коридоре происходит нечто совсем нехорошее, показалось не ему одному, расстроенно осознал Хонджун и со вздохом покачал головой: — И ты хочешь, чтобы тебя убили тоже? На миг остановившись, омега уже открыл было рот, чтобы поспорить, согласиться или вновь послать Хонджуна к шиксе, но конкретный вариант не имел уже никакого значения. В наступившей тишине звон оружия вновь повторился, и на этот раз сдавленно вскрикнула и сразу замолкла Наби-нуна. Однако это оказалось лишь началом. Если минутой ранее оборвавшийся крик закончился молчанием, то теперь из коридора явственно донёсся громкий мужской хохот. По грубым прикидкам Хонджуна, смеялось от пяти человек, но вряд ли более десяти: стольким бы не хватило там места. Среди шума голосов он разбирал лишь отдельные слова, заставлявшие его нервничать ещё больше и подозревать уже совсем неприятные вещи. «…кара Богов», «добыча», «жертв приносят!», «деньги лежат…» и куда более всего предыдущего напугавшее его «сожжём!». Больше не обращая внимания на омегу, он торопливо развернулся, оглядываясь по сторонам. Его собственная одежда так и осталась у лежака, и он поспешил к ней, хромая и по-прежнему пытаясь найти хоть что-то, напоминавшее другой выход. Узкие, высокие, глубокие окна, до половины снизу задвинутые снаружи досками от слишком любопытных прохожих явно не подходили для побега. Больше… Натянув штаны и на ходу заворачиваясь в халат, Хонджун уставился в дальний, тёмный конец купальни. Ему казалось, или в углу, за ширмой, была какая-то дверь?.. Забытая маска съехала вниз, перекрывая ему обзор, и Хонджун зло сдёрнул её с себя и захромал, обходя стороной отчего-то замершего на месте омегу, в сторону той ширмы. Повезёт или не повезёт? В то же самое мгновение, когда он дёрнул на себя приоткрытую створку, омега позади него подал голос: — Там нет выхода… Ваша Небесная Светлость. — Да я уж вижу, — мрачно откликнулся Хонджун, созерцая открывшуюся его взгляду тесную, площадью с три или четыре кровати, кладовую с выдолбленными в камне полками, на которых, аккуратно сложенные, хранились полотенца. Справа он заметил масла, какие-то смеси трав и настои в банках: здесь, видимо, хранилось всё, что должно было быть в купальне у шлюх под рукой. Мимоходом, казалось, он даже увидел ярко-зелёный настой сон-травы, но внимательнее вглядываться не стал за неимением времени и идей. Спохватившись, он рассеянно добавил, по-прежнему обращаясь к омеге: — Кстати, сам иди к шиксе. И этих, из коридора с собой возьми. Шум за прошедшую минуту явно усилился. Захотелось выругаться во весь голос, чтобы точно услышали, но Хонджун разумно запретил себе рисковать. Теперь он уже различал слова и точно понимал, о чём речь: в коридоре обсуждали, стоит ли «портить омег» или лучше сразу «сбыть их и сжечь это нечестивое альфье гнездо». Последняя фраза Хонджуну по понятным причинам не понравилась особенно сильно. Мало того, что сгорать здесь он не желал совершенно — хотя и не сгорел бы, вероятно, учитывая обилие воды и камень, — но в голосах в коридоре он в глубине души заподозрил тех самых бунтующих, на которых не так давно жаловался ему Хёнджин, и вот с ними встречаться ему хотелось ещё меньше. Утопили бы его, повесили бы, попросту проткнули мечом или продали бы на пару с омегой в рабство, какая разница — если бы он вышел из этого дома живым, то определённо бы пожалел, что ранее в нём не умер. Кроме того, в пользу версии о бунтовщиках говорил тот факт, что бордель, который решил навестить Хонджун, находился не так далеко от дворца и, считай в центре города: мимо частенько ходила стража, а местные банды обходили бордель стороной, то ли боясь встретиться с тем же Сынгёлем, прирезавшим бы их на месте без страха, то ли боясь того, кому от этого борделя уходила прибыль. Кого, к слову — Хонджун не имел ни малейшего понятия. Помимо всего прочего, всё это значило, что даже если он не найдёт выход быстро, ему следует продержаться здесь какой-то, вряд ли большой срок до обязательного прибытия стражи. Оказалось, что кто-то ещё, кроме них, предусмотрительно запер двери: до Хонджуна, прерывая поток его мыслей, донеслась ясно опознаваемая попытка эти двери выбить пинком. Судя по последовавшему за ней воплю — неудачная. — Здесь есть какое-нибудь оружие? — поинтересовался Хонджун у замолчавшего омеги, не слишком надеясь на положительный ответ. — Купальня же, какое оружие, — покачал головой тот. И тихо-тихо, на носках, передвигаясь с неожиданной для своей комплекции грацией, подкрался к двери. Прислушался. Мгновением спустя он резко отшатнулся прочь, перепуганный донельзя нанесённым с той стороны в дверь сильным ударом. — Эй! — громкий, низкий голос с явным деревенским произношением заставил Хонджуна вздрогнуть. — Тут тоже кто-то есть! Я чувствую сучьи феромоны! Заметно сглотнув, омега медленно поднялся. Его изменившийся запах Хонджун ощутил даже со своего места и лихорадочно заозирался, пытаясь сходу решить задачу вдвойне сложнее: найти не только способ спрятаться, но и способ скрыть их общие феромоны. Даже если сейчас омега пах страхом, от самого Хонджуна, как он себя ни сдерживал, всё равно несло омежьей же сладостью. Ведомый интуицией, он почти без хромоты, игнорируя боль, вернулся обратно к кладовке и уставился на полки, игнорируя поднимающийся гомон снаружи. Показалось, что донёсся треск и не слишком разборчивое на фоне остальных криков «Жги!». Как именно нападавшие собрались сжигать камень, Хонджун предпочитал не задумываться, поскольку он лично знал только один способ: горючее масло, пылавшее даже под водой, хранилось либо в защищённом подземном хранилище дворца за пыточной, либо в местах добычи под куда более серьёзной охраной, либо изредка откуда-то из дальних краёв перевозилось контрабандистами. Здесь, в центре столицы, у каких-то… бедняков, пытавшихся не то добиться справедливости в отношении налогов и веры, не то свернуть Великого Вана и посадить на престол фальшивого ильсонского мальчишку, неоткуда было взяться таким вещам! Не хватило бы денег! Даже Хонджун, пожалуй, мог бы позволить себе лишь пару кувшинов, не больше, и хранил бы их как зеницу ока на случай войны! В кладовке не находилось ничего подходящего… по крайней мере, Хонджун так думал ровно до тех пор, пока не добрался до нижней полки и не увидел концентрированный настой полыни и чего-то там ещё, что обычно капали в курильницы и чем протирали здесь все поверхности в разбавленном виде, уничтожая запахи предыдущих клиентов. Этой же штукой обрабатывали комнату Минги после нападения Сынри; если бы Хонджун разбил все эти бутылочки, то их запах не ощутил бы больше никто и никогда, потеряв нюх (и, по слухам, зрение) навечно. Оставалось решить вопрос с местом для пряток. Торопливо рассовав по карманам всё, что смог достать, Хонджун уже под явные подбадривающие крики из коридора выбрался из кладовки и вновь попытался найти хоть что-то. Хотя бы для него самого. Хотя бы что-то, что можно было бы использовать как оружие, — помимо настоя, — если уж не повезло с местом для переждать. Новый удар в дверь, а за ним снова другой заставили их обоих вновь вздрогнуть. У омеги вырвался тихий испуганный вскрик, но страх, видимо, действовал на него точно так же, как и на Минги, заставляя собраться и соображать и действовать так, как не получалось в спокойной обстановке. — Сюда! — выдохнул омега, бросаясь в сторону бассейна. Недоумевающе шагнув следом, Хонджун не сразу понял, что тот имел в виду — и куда тот делся, стоило моргнуть. Только-только омега стоял перед водяной стеной, спадавшей вниз с небольшого карниза, а мгновением спустя вдруг исчез. Впрочем, обнаружил его Хонджун очень быстро. Отойдя в сторону, к стене, он ожидаемо обнаружил небольшую, еле заметную нишу между потоком и куском скалы, исполнявшей роль стены дома. Вжимаясь в неё, омега стоял неподвижно, и со стороны двери текущая вода скрывала его совсем. Частично этому помогала невзрачная одежда; однако Хонджун всё равно нашел бы его по запаху. А себя, пожалуй, по цвету халата. Торопливо раздеваясь обратно и на ходу кое-как сворачивая всё в куль, чтобы спрятать под постель, Хонджун сдёрнул с полки в кладовой точно такой же омежий костюм и принялся переодеваться под звуки уже куда более серьёзных попыток выломать двери снаружи. Нападавших явно было больше пяти: откуда-то слышались омежьи крики и болезненные стоны, кто-то просил пощады, а кто-то — альфа, — низко, гортанно, пугающе смеялся. Спохватившись Хонджун выгреб пару бутылочек с настоем из карманов и попытался запихнуть одежду в чехол подушки поглубже. — Альфа! — отчаянно позвал Даниэль из своего укрытия. — Быстрее! Голос его дрожал. Неудивительно: снаружи, устав ломать ноги, принесли что-то потяжелее и принялись уже куда успешнее выламывать двери уже этим чем-то. Дерево впервые треснуло, когда Хонджун уже обходил бассейн. — Альфа! — Даниэль с силой потянул его сквозь падавший сверху поток. Пахло от него так, что даже текущая вода не помогала: тут же повело голову, помутнело в глазах и стрельнуло болью в висок. Отчаянно захотелось ткнуться омеге в шею и сделать хоть что-то, включая буквально убийство, чтобы это прекратилось. Откровенно из последних сил вжимаясь в омежьи руки, чтобы не упасть, Хонджун дёрнулся, пытаясь достать настой. Обычно ненавистный ему запах полыни показался ему на этот раз восхитительным. Плеснув себе в руку, Хонджун прямо так, горстью потянулся к омежьей шее, глядя прямо в его огромные, испуганные глаза. Себя он сдержать мог, пока ещё находился в сознании, омега же… Последствий своего решения Хонджун предвидеть не мог, но точно представлял, что повезёт, если обойдётся ожогом: слишком нежная кожа ароматических желез вряд бы выдержала неразбавленную версию того, что обычно разводили вдесятеро. Его прикосновение, видимо, и правда жгло как огнём; омега попытался отшатнуться, вскрикнул, чуть было не свалившись в воду, и Хонджун умудрился его поймать в последнюю секунду, вместо этого уронив открытую бутылочку с настоем, которую тут же смыло водой. Пришлось вытирать остатки настоя с руки о себя, изо всех сил надеясь, что этого окажется достаточно, чтобы скрыть их общий запах. Кожу обожгло, конечно, тоже, но что должен был ощущать омега, Хонджун страшился себе даже представить. — Ш-шикса, — прошипел он себе под нос, всем своим телом вжимая в стену скулящего от боли омегу и чистой рукой пытаясь зажать ему рот. — Шикса, хочешь жить — заткнись! Дверь треснула и сразу же обрушилась наполовину. В купальню ворвался восторженный рёв и сочетанная вонь сразу нескольких немытых, близких к гону альф в смеси с хорошо различимой дымчатой гарью. Стараясь держать себя — и омегу — в руках, Хонджун затаил дыхание.