Млечный путь

В первое мгновение растерявшись, Хонджун не сразу сумел подобрать слова для ответа. Разумеется, можно было обойтись и рутинной, вежливой формулировкой, но то казалось уместным лишь для посторонних, чужих людей. От своего же омеги — или омеги, который должен был принадлежать ему не только лишь на словах, — Хонджун не считал нужным скрывать хоть что-либо. Может, умалчивать поначалу, но не более того. — Пожалуй, пусть и добрый, но нелёгкий, — отозвался он, пройдя в сторону кресла неподалёку и с облегчением в него опустившись. С трудом сдержав стон облегчения, он вытянул больную ногу и немедленно поймал на ней внимательный взгляд Рёсана. Следовало, вероятно, сходить к Каю, попросить ещё того отвара: что-то в последнее время Хонджун совсем рассыпался. И возраст вроде бы не подразумевал, и тяжесть той, старой травмы, однако же страдал он в последние недели слишком сильно с учётом прошедших с дня её получения лет. Следовало сходить к Каю гораздо раньше и не затягивать до того момента, когда простой день, проведенный на ногах, начнет причинять ему такие неудобства. Пожалуй, если бы его новый омега собрался бы выгнать Хонджуна из покоев в ближайшие минуты, он всё равно не смог бы уйти, сохраняя невозмутимый вид и скрывая хромоту. Всё, что ему было нужно — всего лишь пара минут отдыха. Однако оставался в пребывании здесь один определенный минус. Разбуженный феромонами Минги, а затем получив лёгкую дозу от запаха Юнхо, вряд ли хотя бы на секунду задумывавшегося о последствиях, организм Хонджуна совершенно не собирался успокаиваться обратно. Присутствие же неподалеку омеги, от которого пахло самим соблазном, едва ли упрощало ситуацию. Нечто неописуемое внутри Хонджуна дрожало от нетерпения; по собственным меркам, он расслаблялся совсем недавно, с Минги, однако тело, совсем недавно ещё реагировавшее так, будто сцепки ему не захочется буквально годы, сегодня явно предало его. Пока ему удавалось держать под контролем собственный запах, однако он уже мысленно возблагодарил Богов за бесформенный халат, скрывающий остальные неуместные сигналы. В конце концов, он совершенно не собирался набрасываться на нового омегу в первый же день, не дав привыкнуть к себе и не получая в ответ хотя бы иллюзию энтузиазма. Рёсан молчал: равнодушно или же вежливо, Хонджун понять не мог, но для себя решил считать причиной именно второе. По крайней мере, с его стороны он не чувствовал такой же обжигающей ненависти, как той, что в первые часы пришлось ему вытерпеть от Юнхо. Пришлось вновь заговаривать первым. В конце концов, это Хонджун здесь хотел познакомиться. Вопросом «зачем» он не задавался уже давно; других хозяев вряд ли заботило, что случилось с каждым конкретным омегой, раз он оказался в гареме — однако Хонджун прошёл через меняющий восприятие этап по имени Минги. Ему хотелось знать. — Как ты оказался в Храме? — начал он с главного. Мастер мог и недоговаривать, умалчивать о чем-либо, специально или по недомыслию, и Хонджуна откровенно интересовало, что расскажет ему сам Рёсан. — Мне было нечего есть, — тот даже не соизволил поднять обратно веки, опущенные вновь в какой-то момент. Несколько секунд Хонджун ещё ждал продолжения, но затем наконец осознал, что Рёсан считает данное им объяснение исчерпывающим. — И? — потребовал у него подробностей Хонджун, уже подозревая, что мастер действительно ошибался. — Ты крал еду? — Еду, — Рёсан интонацией выделил первое слово, — я крал, чтобы меня поймали. Это подразумевало… несколько большее, чем Хонджун ожидал услышать ранее. — И что ты крал до того? — с нескрываемым скепсисом поинтересовался он. — Драгоценности. Деньги. — Рёсан по-прежнему выглядел равнодушно, незаинтересованно, но и не так, словно пытался что-то скрыть. Отчего-то это мешало Хонджуну по отношению к нему испытывать любые сложные эмоции, пусть и вовсе не успокаивало возбуждение. Дальнейшие вопросы он задавал, словно читал очередной свиток, присланный Сынгёлем, с пересказом допроса очередного же чиновника, вздумавшего украсть слишком многое: без любопытства, лишь ради порядка и общего приличия, выискивая в море полученной информации крохи золота. Рёсан же оказался краток, но ёмок, отвечая лишь на заданные ему вопросы и не задавая ни единого в ответ. — Почему остановился? С такой работой ты должен быть богат, — с недоверием предположил Хонджун. — Потерял желание. — Рёсан коротко, еле заметно дёрнул уголком губ, но никак больше свой ответ не прокомментировал. Тяжело вздохнув, Хонджун переложил ноги поудобнее. Теперь затекла вторая. Вот же послали Боги омегу… — И в чём заключалось это желание? — сделал следующий логический шаг в этой цепочке он, за что вдруг удостоился такого острого и быстрого взгляда, что поначалу решил, будто ему показалось. В принципе, если Рёсан не врал, то Хонджун мог допустить вероятность нескольких причин, в том числе далеко не самой приятной для его самолюбия. Рёсан мог хотеть обокрасть уже его, воспользовавшись возможностью, подаренной ему Богами. В конце концов, кто сказал, что всё случившееся — благоволение Хонджуну? Возможно, Боги следили и прокладывали путь именно этому маленькому, своенравному омеге, а Хонджун оказался попутной песчинкой у его ног? На этот раз Рёсан помедлил, прежде чем дать такой же размеренный и пресный ответ, как и раньше. — Мой друг… — он вновь сделал паузу, явно колеблясь, продолжать ли ему. — Мой друг ушёл. — Ушёл? — Буквально ушёл, — подтвердил Рёсан морщась и наконец нормально открывая глаза. — Из города, в приграничье. Ему передали, что с матерью что-то, а у него маленький брат. — Он решил остаться с ними? — медленно предположил Хонджун чуть ли не самый неприятный из наиболее возможных вариантов. — Не знаю, — коротко отозвался Рёсан и, словно ставя точку, договорил: — Я его больше не видел. Пожалуй, Хонджуна даже приводил в некое подобие восторга тот невинный факт, что хотя бы третий омега в его гареме не отказывался отвечать на его вопросы по той или иной причине. Да, Минги стеснялся, Юнхо… пожалуй, молчал из принципа, Рёсан же, словно на допросе, был прям. Честен или нет, была ли то красивая выдуманная история или суровая реальность, Хонджун собирался выяснить несколько позже. — А твои родители? — сообразил он, уже мысленно примеряясь к списку мероприятий на ближайшие дни: послать гонца, уведомить, пригласить и найти аргументы для убеждения… С Минги таких проблем не стояло вовсе; Юнхо же со своими виделся совсем недавно, и следовало, верно, напомнить ему, что, избегая прикосновений, с теми можно видеться хоть каждый день. — Я сирота, — коротко отозвался Рёсан, отчего-то на этом не замолчав, а продолжив откровенничать и дальше: — Имя ильсонское, дали в приюте. Я предпочитаю, чтобы меня называли Ёсаном. В его устах это прозвучало точно так же, как и тогда, у мастера: мягко, без первой согласной и без отчётливого ильсонско-мирохского носового «нг» в конце. Очень по-халазийски. Во внешности Рёсана… Ёсана? Не было ничего отчётливо ильсонского. Типичный халазиец, и, в целом, в свете текущей политической ситуации не вызывало вопросов его желание от Ильсона отстраниться. — Ёсан, — попробовал Хонджун на вкус, и тот кивнул. Пожалуй, ему не подходило: тому омеге, впрочем, что разговаривал с Хонджуном здесь и сейчас. По звучанию имени казалось, что рядом окажется кто-то… мягкий. Может быть, вроде Юнхо в те краткие моменты, когда с его губ не сходила улыбка. Может быть, Минги, державший в руках свой новый меч и от радости забывший на несколько мгновений о стягивающем его горло ошейнике. Никак не тот, кто смотрел на Хонджуна сейчас без единого признака сожаления о собственном одиночестве, о сложившейся ситуации — без единого признака чувств. — Сколько времени ты был при Храме? — перешёл Хонджун к следующему интересовавшему его пункту. — Пять месяцев, хозяин. Окажись на месте Ёсана Юнхо, Хонджун неминуемо услышал бы насмешку; в случае же с Минги — опаску и благоговение. Ёсан же умудрялся не выказывать ничего, и Хонджун начинал задаваться вопросом, испытывает ли тот хоть что-то в принципе. Запах Ёсана был ровным, неизменным в течение всего времени их разговора, всё такой же соблазнительный, и оставалось лишь догадываться, по причине ли хорошего самоконтроля или действительно ввиду отсутствия любых переживаний. Пять месяцев тот провёл слугой, всего пять. С трудом, вероятно, успел привыкнуть к местным правилам и обычаям, и тут — новая перемена. Но говорил ли Ёсан действительно правду? О себе, о своём прошлом, о сроках и друге? Был ли он богат? Беден? Одинок? Принципиален — или беспринципен? Отчего-то в том же Юнхо Хонджун сомневался куда меньше, возможно, потому, что за того всей душой просил Минги. Ручательство Богов же отчего-то обнадёживало значительно слабее. — Как тебе Храм? — пытаясь заставить Ёсана сказать чуть больше, чем пару слов и тем самым составить о нём хоть какое-то представление, задал ему вопрос Хонджун, тем не менее не ожидая хоть сколько-то развёрнутого ответа. Однако, к собственному удивлению, его всё равно получил. — Как может быть омеге там, где настоятель — похотливый мудак? — вздохнул Ёсан и впервые за всё время взглянул ему прямо в глаза. — Друг предупреждал меня, что Храм — последнее место, куда нужно стремиться, и он был прав. Хонджун изумлённо вскинул брови, даже не пытаясь определить, что удивило его больше: неожиданно эмоциональная характеристика или заложенный в ней смысл. — Мне казалось, что у настоятеля есть свои омеги, — ровно заметил он. — И клятва быть сдержанным, — коротко кивнул Ёсан. — Я бы решил, что не повезло только мне, но у… мой друг рассказывал то же самое. — Твой друг был при Храме? — Дня два… Не смотри на меня так, хозяин, — теперь Ёсан подарил ему усмешку, — он и сам точно не помнил, сбежал почти сразу, его даже заклеймить не успели. — А тебя? — заинтриговано уточнил Хонджун. Вместо кивка или, наоборот, жеста отрицания, однако, он получил гораздо более недвусмысленный ответ. Поднявшись, Ёсан принялся распутывать узел красной верёвки на поясе, безразлично уронил её на пол и без колебаний потянул вверх подол. Вот уж чего, а повторения той, с первого дня, истории с Юнхо, но окрашенной совершенно иначе, Хонджун не ждал сейчас вовсе. В застывшем запахе вокруг не чудилось ни капли сладости, никаких изменений, свидетельствовавших бы о приближении течки, и что-то Хонджуну подсказывало, что Ёсан не проявит ни капли понимания, зайди вдруг речь о сцепке. Юнхо тогда, в первый день, готов был ему подставиться, поддаться, пусть лишь из злости, чем полноценно желая подчинения. Ёсан в своей уверенности сейчас казался Хонджуну недвижимой скалой, даже будучи раздетым до нижнего белья. Против своей воли он сравнивал их — высокого, худого Юнхо и Ёсана, плечи которого по ширине могли бы, пожалуй, соперничать с Минги. Балахон скрывал его подтянутую, неожиданно сильную фигуру, делал из него слабого, беззащитного омегу, каковым тот, по-видимому, не являлся ни мгновения. Казалось, совсем недавно Хонджун уже размышлял о чём-то схожем. О принце и его лёгкости в смене линии поведения на нечто неподобающее вторичному полу? О его омеге, в котором омегу, вероятно, можно было угадать лишь в время течки? Ёсан не казался омегой, но и на альфу не походил вовсе, гармонично вобрав в себя черты обоих полов и соединив их в нечто целое и цельное, в нечто столь же экстравагантно-притягательное, как и его собственный запах. Запах, впрочем, выдавал в нём омегу с совершенно ненужной его образу лёгкостью, как выдавала в нём омегу и серия чернильных линий, смутно знакомым Хонджуну образом сплетавшихся над грудью. Сощурившись, он вгляделся в это переплетение и обнаружил неожиданную параллель с тем, что видел раньше. Общую концепцию переделки клейма Хонджун предложил даже не Минги — мастеру, в первую же секунду после прихода. То самое «fox», вроде бы ясно видимое им тогда в получившемся результате, перекрещенное несколькими иными линиями, на первый взгляд практически ничем не отличалось от нанесённого на тело Ёсана, однако сейчас, с расстояния, Хонджун читал в нём совершенно иные слова. «Fix on». «Исправленный». — Это стандартное клеймо для преступников, отданных Храму, — прохладно пояснил Ёсан, проводя кончиками пальцев по особенно длинной линии, перерезающей чёрной, бледной чертой его тело наискосок. Ещё мгновение он позволил Хонджуну разглядывать себя, а затем наконец принялся одеваться обратно. — Что с ним станет, когда Храм потеряет над ними… вами всю власть? — Ничего. — Ёсан одёрнул подол и после недолгих поисков наклонился за верёвкой. — Мало ли берут омег из Храма? Если есть метка или хотя бы ошейник, никакое клеймо, какого бы рода бы оно ни было, уже не имеет значения. Пытаясь разумно мыслить, Хонджун всё сильнее осознавал предательство собственного тела, откровенно обрадовавшегося пусть и недолгому, но всё же очень привлекательному зрелищу. Собственные его феромоны против воли рвались наружу, как он ни пытался сдерживаться при первой встрече с новым омегой, и, должно быть, Боги над ним действительно смеялись, раз первым, что должен быть ощутить Ёсан в его запахе, оказалось разочарование в собственных силах!.. Ни единым жестом не показав, что чует нечто новое, Ёсан завязал пояс и опустился обратно в знакомую уже Хонджуну позу лотоса. На этот раз ладони его оказались раскрыты и направлены в стороны, точно демонстрируя его миролюбивый настрой. Нет, следовало что-то с собой сделать, чтобы заставить голову работать, но прежде того — всё же рутинно удостовериться, всё ли в порядке и не требуется ли Ёсану что-либо особенное. Разумеется, Хонджун надеялся на расторопность Сынгвана, на сообразительность Юнхо, но оставались все же некоторые решения, которые мог принять лишь сам Хонджун. — Тебя устраивают покои? — сменил он тему. — Эти? — Ёсан огляделся по сторонам. — Они будут только мои, хозяин? — «Хонджун», — всё же не сдержавшись, поправил он и сдержанно усмехнулся при виде отчётливо проявившегося на лице Ёсана удивления. — Не при посторонних. Пожалуй, можно было бы разрешить так к себе обращаться и остальным, если бы не пара незначительных «но». Минги до сих пор временами срывался с формального «Хонджун-ним» на гораздо более перепуганное «хозяин», а Юнхо же… Юнхо, пожалуй, ему слишком нравилось дразнить, чтобы позволять перейти хотя бы на что-то интимное, что уж было говорить об отсутствии любых вежливых обращений в целом? Честно говоря, Хонджун сильно сомневался, что в гареме того же принца царит этикет и уважение. По крайней мере, в избранной его части. Казалось невозможным, чтобы тот же принц, позволяя Чанбину драть себя во всё щели, требовал называть себя «Ваше Высочество». — Только мои, Хонджун-а? — улыбка Ёсана казалась… провокационной. Не менее провокационной, впрочем, чем его сладкие интонации вкупе с обращением, адресовавшимся обычно исключительно младшим, низшим по статусу. Когда Ёсан смотрел так, как сейчас, в его глазах плескался еле различимый азарт. На миг показалось даже, будто напротив — охотник, такой же пристально наблюдающий за окружением в поисках малейшего движения, расставивший капканы и уже поднявший к плечу ружьё. Пожалуй, если бы Хонджун действительно захотел оставить его себе, то, в отличие от Минги, Ёсана следовало бы кусать как можно скорее. Если Минги считал признанием в особом к себе отношении именно отсутствие укуса, то в случае с Ёсаном, пожалуй, слишком велик был риск оказаться посреди дороги обворованным, оболваненным, с пустыми руками и карманами, удивлённо оглядываясь по сторонам в поисках хоть кого-либо. Было в нём нечто… трудно характеризуемое и ещё труднее описываемое, но нечто схожее Хонджун видел в Сынгёле. Холодный расчёт? Неожиданно сторонний взгляд наблюдателя на то, что, казалось бы, должно привлекать и увлекать? Пожалуй, в случае с Ёсаном был риск просчитаться, даже не зная не то что имени противника, а даже названия игры. Шахматы Хонджун любил; но, возможно, они играли в мандалу или го. — Только твои, — кивнул ему Хонджун, на первых порах спуская с рук дерзость. — Тебя покормили? Напоили? Рассказали, что ты можешь звать слуг, если что-то потребуется? — Они как раз готовят купальню, — согласно моргнул Ёсан. — Юнхо-хён сказал, что, возможно, составит мне компанию. — Вы с ним нашли общий язык? Ёсан с сомнением дёрнул бровью, точно не верил, что Хонджун задал этот вопрос всерьёз. Член Хонджуна дёрнулся в ответ, и он вновь порадовался бесформенным складкам халата. — Имел ли я право перечить омеге моего господина, — нараспев вопросил Ёсан, — когда господин же и приказал ему проводить меня? Указывая на очевидные вещи, до которых Хонджун, впрочем, каким-то шиксовым образом не сумел дойти своей головой, Ёсан явственно получал наслаждение. Действительно, окажись любой из омег источником скандалов, ссор и драк, Хонджун бы, вероятнее всего, избавился бы от него сразу. Приятно было встретить бесспорное понимание там, где он его совершенно не ожидал. Ссора Юнхо и Минги казалась временной, мимолётной, и Хонджун не мог себе представить этих двоих, интригующих друг против друга. Ёсана же не связывало с ними ничего, помимо Богами наложенных уз, однако незримые границы тот всё равно ощущал и, судя по всему, старался не пересекать. — Не имеешь, — подтвердил он и не удержался от вопроса: — А Минги? Как тебе Минги? С одной стороны, Ёсан не сказал ни слова и о Юнхо, однако сработало в любом случае: на несколько мгновений тот задумался. — Я бы не решился переходить ему дорогу, — наконец определился он. — Что? — удивился Хонджун. — Почему? — Потому что он готов защищать своё от посторонних до смерти, и что-то мне подсказывает, — Ёсан нервно сжал-разжал пальцы, словно те вдруг неожиданно затекли, демонстрируя, что и у него всё-таки есть тщательно скрываемые чувства, — что смерть будет не его. — А Юнхо? — Щенок, — незнакомо, с ноткой умиления усмехнулся тот, напрочь ошеломляя Хонджуна неожиданно меткой характеристикой. — Слишком доверчивый, это его когда-нибудь и погубит. Хонджун со вздохом поднялся. На пробу наступил на ногу: вроде бы ничего, полегчало. — Спасибо, Ёсан-а, — ухмыльнулся он, без труда выдерживая на лице нужное выражение. Пожалуй, этот мальчишка всё-таки не понимал, куда попал и с кем имеет дело. За своих омег Хонджун собирался драться до последнего, и если последняя фраза Ёсана являлась завуалированной угрозой… Что ж. Доверять Хонджун ему совершенно не собирался. Впрочем, как и делать из обычного храмового служки воплощение самой шиксы. Как бы ни был умён его новый омега, как бы ни играл словами, это ничего не меняло, по-прежнему оставляя здесь главным именно Хонджуна. Главным, сильным и… сдержанным, как бы Ёсан его ни провоцировал, даже, возможно, сам того не понимая. Не прощаясь, он вышел прочь, на ходу уже думая совершенно об ином. Первое, что его волновало, игнорировать было достаточно легко: в конце концов, Хонджун работал даже в перерывах в гоне, лёгкое возбуждение его не убило бы, даже терпи он весь день. Второе, однако, казалось куда серьёзнее: неужели по просьбе Минги мастер набил тому татуировку, прямо определяющую носящего её собственностью Храма? Захотелось взглянуть на неё своими глазами ещё раз, пока ещё жива была в памяти та, что Хонджун увидел на плече Ёсана; захотелось сравнить и подумать, к чему это могло бы их привести. С одной стороны, конечно, чего он ждал от храмовых мастеров — разнообразия? Смелости нарушить заповеданные Богами каноны? Хорошо, что взялся хоть кто-то; с другой же стороны, Хонджун мог бы приложить усилия и найти кого-либо, не столь чтящего людские и божьи законы. Скольких бы усилий ему это стоило, он даже не пытался представлять — но как раз попытка не стоила бы ему ничего. Тем не менее, пока Минги носил его ошейник, его медальон, он был в безопасности, и именно этой мыслью Хонджун собирался себя успокаивать в следующий раз, когда его неминуемо накрыло бы раздражение из-за чужого клейма на его собственном омеге. На двух омегах — впрочем, Ёсан до того и в самом деле принадлежал Храму, а Минги — Арене, и вот этого в порыве злости забывать не следовало. У них обоих имелось прошлое точно так же, как имелось оно и у Хонджуна; шрамы, которые Хонджун носил на собственном теле, следовало расценивать как вариации того же клейма и заставить себя смириться с тем, чего изменить он уже был не в силах. — Господин! — Сынгван бросился наперерез ему, не давая коснуться занавеси покоев Минги. — Вас просят посетить камеры. Говорят, что Сынри… — Что «Сынри»?.. — спохватился Хонджун, успевший со всеми событиями последних дней попросту о нём забыть. — Того-с! — радостно сияя, доложил ему Сынгван, и Хонджун закашлялся, вдохнув воздух не в то горло. *** …Тревожить тела запрещали Боги, и всё же нашлись при дворе люди, которым можно было доверить дознание и осмотр. Искал их и вообще организацией этой службы занимался Сынгёль — лет десять тому ещё назад, не меньше. Перед Хонджуном стоял как раз один из его назначенцев, омега в статусе королевского раба, Со Минук, и рукой, обёрнутой в плотной, тёмной перчатке, аккуратно придерживал вымытую от натёкшей крови шею покойного. — Смотрите, — поймав взгляд Хонджуна, указал он на длинный рваный разрез, шедший поперек всего горла. Остальные части тела заранее прикрыли, и, в общем-то, больше всё равно смотреть оказалось не на что. — Сначала сюда: не мастер резал. — Почему вы так уверены? — усомнился Хонджун ради приличия, хотя и сам видел: человек, привыкший держать нож в руке, справился бы за одно движение, а не за несколько. Это же он и услышал в ответ, а потом и ещё кое-что следом: — У того, кто с ножом работает, ножи заточены. Кожа тонкая, но даже её острие рвало. Логично было бы, как зверью, горло перерезать правой рукой, на себя сзади, чтобы не забрызгало, но, готов поклясться, убийца ушёл насквозь мокрый, только что не текло. Это не единственное повреждение, но единственное прижизненное… — Как вы поняли? — Боги остановили искру жизни, — высокопарно ответил Минук, — и после этого кровь уже почти не текла. Здесь, например. — Он сдвинул кусок ткани, прикрывавший лицо, выше, и Хонджун с неожиданно подступившим ужасом и дурнотой воззрился на пустые — совершенно пустые, как будто кто-то ножом покромсал, — места под подбородком, где у самого Хонджуна располагались ароматические железы. Сынри тоже был альфой… Сглатывая горечь во рту, Хонджун торопливо отвёл глаза. До того он считал себя спокойным, не слишком впечатлительным человеком, однако настолько безжалостная, бесчеловечная жестокость была для него в новинку. Даже на море убивали, но для пользы дела, не глумясь над телами лишний раз и боясь кары Богов. Здесь же кто-то задался целью, казалось, уничтожить всё, что отличало в этом человеке при жизни альфу… Без лишних слов в подтверждение его мыслям Минук сдвинул второй кусок ткани, открывая пах, и Хонджун торопливо отвернулся к вовремя подставленному давно привыкшему ко всему местным слугой тазу. На море так плохо не было, как здесь! Несмотря на ледник, вокруг царил специфический запах затхлости и гнили, но Хонджуна минутой ранее добил не он — добило зрелище точно так же выкромсанных ножом нижних желез, члена и яиц. Делавший вид, что ничего не замечает, Минук тихо потянул ткань обратно, и, дождавшись, пока Хонджуна не отпустит, заговорил снова: — Я бы ставил на омегу. — Он лукаво улыбнулся: — Обиженного омегу, Ваша Светлость. Мы мстительные. Он же за насилие попал, так? Значит, кого-то ещё тронул, и кто-то не вытерпел, не дождался казни. Или, может, решил, что казни недостаточно. Хонджун торопливо отвернулся от тела, чтобы не провоцировать новый приступ даже теми вполне невинными кусками кожи, что виднелись сейчас из-под ткани, и так глядя в сторону, и осведомился, чувствуя, как замирает всё в груди: — Можно сказать, когда его убили? Во сколько? — Ну сегодня, — пожал плечами Минук. — Часа в три пополудни, может, в четыре. Не раньше, но и, наверное, не позже. А что, есть подозрения? Подозрения у Хонджуна были ровно до его ответа, но тут же исчезли, и он молча помотал головой: приблизительно в районе трёх они как раз покинули дворец и отправились в Храм. Возможность незаметно вернуться обратно, отомстить и пробраться в паланкин у любого из двоих его омег была исчезающе мала. В самом Храме он и вовсе не выпускал их из поля зрения, а позже… Юнхо, пожалуй должен был вернуться как раз к четырём — или даже, с учётом паланкина, обоих омег доставили ко дворцу часам к пяти. Не сходилось, и впервые в жизни Хонджуна этот факт откровенно радовал. Однако и делал ситуацию одновременно гораздо сложнее: в отсутствие Сынгёля в столице всё равно нашлось кому заняться неожиданным убийством, но вопрос сроков и качества дознания тем не менее вызывал вопросы. Кто-то убил альфу из слуг Хонджуна, пока тот находился в камере, к которой имел доступ кто угодно во дворце — как это следовало воспринимать? Как угрозу? Предупреждение неизвестно о чём? Как месть какого-то постороннего омеги? Или всё же как хорошо продуманное, чётко рассчитанное убийство, совершенное кем-то, кого Хонджун хорошо знал и доверял?.. *** Чуть позже, уже придя в себя и вернувшись на свой этаж, он всё же проверил охрану у входа в крыло — омеги, но выученные и подобранные самим Сынгваном, несли службу как полагалось, — и ненадолго замер посреди коридора, пытаясь в мыслях найти баланс между желанием покоя, удовольствия и чувства долга. Даже сегодняшнее зрелище не сумело убедить его организм, и без того страдавший от возбуждения большую часть дня, успокоиться. Конечно, в основном Хонджун, отвлёкшись на тело Сынри, уже ощущал лишь некоторое томление, однако тем сильнее ему хотелось почувствовать себя живым, и что могло об этом напомнить лучше сцепки? Наверное, лишь тёплые, сильные омежьи объятия вкупе с ощущением, что ему доверяют. К Ёсану идти смысла не было, как и, видимо, к Юнхо, и Хонджун уже привычно завернул к Минги. Неслышно откинув занавеску, он на цыпочках вошёл в тёмную комнату и в полумраке прокрался к постели, перед которой и замер в ошеломлении. Пожалуй, неважно, чего он хотел сейчас больше, тепла тела в какой форме: его здесь не ждали, и это было тем очевиднее, чем дольше Хонджун рассматривал два обнимающихся силуэта. Глупая тряпичная собака так и лежала между ними, точно сокровище, наравне с людьми укрытая одеялом и длинной, заботливой ладонью Юнхо. Знакомая поза Минги, поза солдата, даже во сне прямого и строгого, заставила Хонджуна ностальгически улыбнуться. Давно ли он сам просыпался на груди Минги, пуская слюни на его одежду? Теперь, по-видимому, настала очередь Юнхо, уже закинувшего поперек бёдер Минги собственную ногу. Хонджун здесь казался неуместным. Случайно затесавшейся деталькой из другой головоломки, не менее сложной, но — иной. Неподходящей; эти двое умудрились занять собой всю постель, благоухая смесью цитруса и моря так волнующе, что, постояв и полюбовавшись несколько минут, Хонджун ощутил, как уходят последние остатки впечатлений этого вечера и возвращается возбуждение. Отчаянно хотелось залезть между ними двумя вместо игрушки, оказаться в тепле, объятиях, ощутить их тела в своих руках… Но его здесь не ждали; его не ждал как минимум Юнхо. Со вздохом Хонджун заставил себя развернуться и покинуть покои. Судя по всему, работать не имело смысла даже пытаться себя заставлять, спать он по-прежнему не хотел, и, следовательно конечный выбор этого вечера становился наконец очевиден. — Сынгван-а, — поймал его Хонджун уже на лестнице и с затаённым весельем подмигнул: — Собирайся, мы идём в бордель!